«Священномученик Вениамин Петроградский». Священник Анатолий Правдолюбов

У нас в гостях был клирик храма святителя Иова на Можайском шоссе священник Анатолий Правдолюбов.

Разговор шел о судьбе и служении священномученика митрополита Вениамина Петроградского, арестованного и расстрелянного в 1922 году.

Владыка Вениамин был одним из ярчайших и самых уважаемых церковнослужителей Русской Православной Церкви в начале 20-го века. Он пользовался огромным авторитетом даже среди рабочих, не раз встававших на его защиту перед новой советской властью. Владыка Вениамин активно участвовал в организации сбора помощи голодающим, много делал на благо Церкви и людей в то непростое время. Но всё равно, по доносу он был арестован и расстрелян.

---

М. Борисова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА.

Здравствуйте, дорогие друзья!

В студии — Марина Борисова и наш сегодняшний гость — клирик храма святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси, священник Анатолий Правдолюбов.

О. Анатолий

— Добрый вечер!

М. Борисова

— И мы продолжаем знакомиться сами, и знакомить вас, наши дорогие слушатели, с нашими заступниками и молитвенниками — с новомучениками Церкви Русской, которых мы, как правило, поминаем, как собор новомучеников, но каждый из них, отдельно, может стать нам нашим другом, молитвенником и проводником в нашей жизни.

Мы попробуем узнать о них получше, с ними познакомиться, чтобы, может быть, потом по жизни идти уже с их помощью.

И сегодня мы, с отцом Анатолием, поговорим о священномученике Вениамине, митрополите Петроградском и Гдовском.

Удивительный совершенно человек, о котором самое замечательное, мне кажется, воспоминание осталось, когда характеризовали его и в молодые годы, дореволюционные, и его, уже в сане митрополита — вспоминали о нём, что — да, вот, он много всего хорошего и замечательного делал, и добрым словом много людей его поминало, но главное, говорили, что он — хороший человек.

Я, вот, думаю — что ж такое надо сделать в жизни, чтобы о тебе сказали: «Он был хороший человек»?

О. Анатолий

— Да, это очень ёмкая характеристика, и очень... такая... всем понятная. То есть, удивительно совершенно... митрополиту Вениамину, ещё даже до того, как он прославлен был и стал известным... его выбрал Совет рабочих Петрограда на эту должность — на должность митрополита.

М. Борисова

— Причём, это — выборы священства и священноначалия — начались после Февральской революции 1917 года, и это была совершенно новая практика, никто не знал, как это всё делать. Но, вот... где-то чисто формально подходили к этим выборам, но где-то и... в таком городе, как Петроград, не могли подойти формально в 1917 году.

О. Анатолий

— Да. И не просто формально... это же... так скажем... выбирали уже революционные массы, что называется... и, при этом, они спокойно, тихо — как это сказано и описано в житии владыки... без лишних каких-то столкновений и других прочих, неизбежных на тот момент этого времени, моментов... был избран совершенно спокойно митрополит Вениамин.

И это, как раз, касательно того самого качества — «хорошего человека». То есть, люди простые, рабочие — у них, так скажем, свои критерии выбора и понятия о «хорошем человеке». И, что удивительно, он соответствовал этому.

Как ему это удалось?... То есть, он же был не из простого народа — то есть, он отличался от представителей рабочего класса. Он был сыном священника, он выходцем был из среды... то есть, он... так скажем... имел определённые отличия и образование, но, при этом, его люди любили.

Я думаю, что секрет кроется в том, что, прежде всего — он любил людей. То есть, как сказано в Евангелии от Иоанна: «По тому будут узнавать, что вы Мои ученики, что будете иметь любовь между собою». И любовь у владыки Вениамина в сердце к людям была с самого, видимо, его появления на свет. Имею в виду тот факт, что он, ещё будучи семинаристом, ходил по ночлежным домам, устраивал проповеди, читал Евангелие...

М. Борисова

— Евангельские чтения... да...

О. Анатолий

— ... там — с понедельника по четверг, четыре дня, тем более, устраивались Евангельские чтения. И он, будучи молодым человеком, я уверен, мог бы найти себе... скажем так... несколько другого характера применение, но он шёл в то место, в которое, видимо... больше, наверное, никто не ходил. Или — кто-то ходил, но... скажем так... не исходя, может быть, из какого-то своего желания даже... или — какого-то... ну, так скажем — по обязанности, может быть, или ещё что-то... потому, что запомнили-то его, и о нём говорили!

М. Борисова

— Но, вообще, служение... нам легко представить себе место, где собирается много бомжей, и есть люди, которые... на каких-то приходах... собираются, кормят... по каким-то определённым дням, какую-то одежду собирают для них...

О. Анатолий

— Да, есть такое.

М. Борисова

— Но... вот... представить себе, что с этими людьми, которые приходят за бесплатным супом, ещё и читается Евангелие...

Ну, так же, как и сегодняшние бомжи, те, которые жили в Петрограде в конце XIX — начале ХХ века... что называется, читайте Достоевского... они были — совершенно не благостные люди, и совершенно они не были предрасположены к тому, чтобы благоговейно слушать — что тут им молодой человек рассказывает из Евангелия.

Были люди, которые просто воспринимали его абсолютно враждебно, и настраивали окружающих — тоже достаточно враждебно. Но, при этом, он, всё равно, шёл, и, всё равно, находились те, кто слушали, и кому это было нужно.

О. Анатолий

— То есть, он не оставлял этого занятия. Он это делал не для... скажем так... самоутверждения, а он это делал — из любви. То есть, он, действительно, видел, что именно здесь — вот, именно, в этом месте — необходимо не просто как-то помогать этим людям, а, именно, проповедовать Евангелие, чтобы они, хоть как-то, но постарались изменить свою жизнь.

Ведь, это, действительно... я уже на собственном опыте священническом могу сказать... На одном приходе, на котором подвизался — дьяконом ещё — там у нас, рядом с приходом, прям, в гаражах — жили, вот, эти люди... так скажем... которых у нас принято называть — «без определённого места жительства». И они приходили, и просили помощи, и с ними тоже мы пытались... как-то им помогать, как-то их... в общем... поддерживать... регулярно кого-то отправляли домой, кому-то помогали устроиться на работу... но проходило какое-то время, и — они все возвращались обратно.

И там у них был даже, такой, авторитет свой — Николай его звали, он был откуда-то из Молдавии родом, и его, на моей памяти, отправляли раза четыре. Покупали ему билет, сажали на поезд — и он возвращался. И, последний раз, он сказал: «Мне голос был, чтоб я вернулся — это моё место».

И он так и помер. Ему кто-то... старую газель заброшенную... позволил там ночевать — и он в ней жил, зимой. Летом — просто, на улице. И человек, при том, что он... он даже, какое-то время, приходил в храм, исповедовался и Причащался. То есть, у него основы веры — были. И были какие-то внутренние для этого... мотивы. Но... жизнь свою — не изменил.

То есть, вот, он, к сожалению... я думаю, что мог бы... как-то... вернуться к человеческому образу жизни... но он не смог этого сделать. И, я думаю, что будущий митрополит Вениамин, глядя на этих людей, и понимая, что, действительно, для них — для многих — это невозможный путь, он шёл именно туда, где была необходима его не просто помощь, а проповедь Евангельская, и обращение к человеку — погибающему. И он был неравнодушен к ним.

М. Борисова

— Ну, вообще... то, что он нашёл общий язык с Петроградскими рабочими — это удивительно. Ведь, когда начались гонения — после октябрьской части революции... они почти сразу начались, и в начале 1918 года уже вовсю шли и аресты, и надругательства, и Бог знает, что ещё... но, когда попытались проникнуть в домовую церковь Путиловского завода... А Путиловский завод...

Ну, молодое поколение вряд ли знает, что это такое, а кто постарше, кто ещё учился во времена Советского союза, наверняка помнят, что это — «колыбель революции», и что это был самый, такой, распропагандированный революционный кластер в... таком... промышленном Петербурге.

Так, вот... в домовую церковь большевиков не пустили рабочие. То есть, просто — они их выгнали оттуда взашей. И это — была паства владыки Вениамина. Но... казалось бы... как это возможно?

А когда первый раз попытались закрыть Александро-Невскую лавру... тоже, в те годы... там, вообще, получилась ситуация... совершенно кинематографическая... когда, во-первых, по набату, собралась толпа вокруг Лавры... и отряд красноармейцев монахи, через... там... какие-то переходы и чёрные ходы, вывели — чтобы их там толпа, просто, не растерзала.

Вот, это — всё плоды многолетней деятельности владыки Вениамина в своей епархии. То есть, это — не то, что, вот, один человек ведёт себя, как христианин, а остальные — только могут на это посмотреть. Нет, это даёт свои плоды даже в чудовищное время революции, когда, вообще, все представления о добре и зле перепутаны и снесены, когда абсолютно нету никаких нравственных барьеров, казалось бы... но, вот... работает!

О. Анатолий

— Да. И... как, опять же, сказано в Евангелии — когда разбирают крышу и спускают к Спасителю расслабленного, потому, что невозможно было занести в дом из-за количества людей. Там сказано, в Евангелии, что Господь, видя веру их, исцелил этого расслабленного. И, вот, видя веру владыки Вениамина, я уверен, что даже такие суровые люди, как рабочие Путиловского завода — они, действительно, явили ярчайший пример и веры, и любви. Это — именно, то, что так необходимо было всегда, и очень необходимо сейчас. То есть... чтобы слова не расходились с делом. Чтобы люди, которые к этому призваны, не боялись, что называется, никаких ни предрассудков, ни прочих других... вот, всегда находится какая-то причина...

То есть, знаете, как... вот... очень часто говорят: «Батюшка, вот, не получается на улице перекреститься на храм! Иду мимо храма, а перекреститься не могу, не получается... боюсь, что обо мне подумают...» Ну, даже, может быть, не так откровенно — это я утрирую, конечно... но, в любом случае, всегда есть какая-то внутренняя, вот, эта, вот... у нас... какая-то робость: «А, вот, что-то... может быть, что-то — не так?...» — а у владыки Вениамина её совершенно не было. То есть, он — шёл и выполнял Евангелие, и старался по нему жить... как у Феофана Затворника прекрасно сказано: читать Евангелие жизнью.

М. Борисова

— Священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси, проводит с нами сегодня этот светлый вечер. И мы говорим о священномученике Вениамине, митрополите Петроградском.

Вот, мне удивительно, как-то, было, когда я в первый раз прочитала его слова из послания — вот, как раз, в те революционные годы, когда он уже вступал в свои права митрополита — обращение к пастве. И, вообще, наверное, ко всей Церкви.

«Я стою за свободную Церковь. Она должна быть чужда политике, ибо, в прошлом, она много от неё пострадала. И теперь накладывать новые путы на Церковь было бы большой ошибкой. Самая главная задача сейчас — это устроить и наладить нашу приходскую жизнь...»

О. Анатолий

— И, помимо, вот, этих слов, очень меня впечатлило, как владыка отреагировал на изъятие ценностей церковных. То есть, он — не сопротивлялся, и говорил, что — да, конечно, мы сами всё отдадим... и ходатайствовал о том, чтобы изъятие этих ценностей было добровольным. То есть, чтобы это всё прошло мирно, и сам призывал к этому.

То есть, казалось бы, он должен был бы, с архиерейским жезлом в руках, защищать до последнего... так скажем... целостность Церкви, даже в имущественном смысле. Но он обратил внимание именно на духовный смысл, и призывал к тому, чтобы оставить то, что и лежит на Престоле — то есть, Кресты, Евангелие, сосуды, которые употребляются на богослужении, не трогать, а с остальными ценностями — можно расставаться. Ради чего? Ради, как раз, вот, приобретения душ человеческих.

То есть, он призывал и говорил о том, что намного важнее — заниматься приходской жизнью, и это, действительно, является первой и основной ценностью. Это — человек в храме, а не... что-то ещё.

М. Борисова

— На этом мы подходим к самой кульминации трагической истории жизни и служения владыки Вениамина. Ну... собственно говоря, от 1917 года до 1921 — не такой уж большой промежуток времени.

Я хочу напомнить нашим радиослушателям, с чего всё, собственно, началось.

В 1921 году в Поволжье была страшная засуха, и — абсолютно никакого урожая. Учитывая, что перед этим была сначала Мировая война, потом была Революция и Гражданская война, можно себе представить, что была нарушена вся логистика, нарушены, вообще, все какие-то... горизонтальные цепочки и связи — начался голод. Причём, начался он в Поволжье, и, как эпидемия, начал расползаться по соседним губерниям.

И, действительно, это было — чудовищное испытание, но... Россия же была всегда страной крестьянской, и Церковь Русская прекрасно знала, что там, или в других каких-то регионах, время от времени бывают такие ситуации. Ещё со средневековья, в архиерейских амбарах, на случай голода, всегда хранился определённый запас, который раздавался. В монастырях были такие запасы. И, всегда, когда начинался голод, около церквей, монастырей и архиерейских домов народ кормился — это было нормально. К этому, за много веков, на Руси привыкли.

Что получилось? Казалось бы, Церковь начала действовать так, как действовала всегда. И, по призыву патриарха Тихона, который обратился и к папе Римскому, и к архиепископу Кентерберийскому, к главам всех поместных Церквей, был создан Комитет помогающих Поволжью — Помгол. И он достаточно успешно начал функционировать — то есть, начали собирать средства, чтобы помочь людям.

Но... большевикам же это было не нужно! Потому, что, в отличие от владыки Вениамина, для них главное, как раз, было — решать политические задачи. И церковный Помгол — запретили. Учредили — свой собственный.

О. Анатолий

— Даже — не просто не нужно... а... стало понятно, что, таким образом, Церковь приобретает у народа не просто популярность, а это, действительно, укрепляет её положение. И — вся агитация, пропаганда, антицерковная деятельность получается бессмысленной, потому, что люди, опять же, видят дела. Они не слушают красивые слова и речи, а видят, как Патриарх Тихон организовывает помощь, и помощь, действительно, работает. Потому, что, действительно, ему удалось и включить сюда таких деятелей, как и главу Западной церкви, Англиканской церкви... то есть, это, действительно, что называется, мирового масштаба деятельность. И, действительно, это было не просто не нужно большевикам — они с этим не могли примириться. Конечно! И, поэтому, запрещается Помгол...

М. Борисова

— ... и открывается свой собственный — тоже «Помгол»... только очень быстро пришли к выводу, что, не мудрствуя лукаво, можно просто ограбить Церковь. И это даст возможность быстро получить искомые средства — не нужно собирать, там, с миру по нитке, когда можно просто прийти — и экспроприировать. Вот, с этого, собственно, всё и началось.

И, собственно говоря, по благословению Патриарха Тихона, Церковь готова была пожертвовать ценности, которые были в храмах, совершенно добровольно. И всё было организовано именно изнутри Церкви — с тем, чтобы это не вызывало никаких беспорядков, чтобы это было, каким-то образом, централизовано, чтобы ценности, которые жертвуются, были учтены — то есть, всё было бы разумно, чинно и без всякого сопротивления. Но... без сопротивления — было не нужно!

О. Анатолий

— Именно, так. И не просто не нужно, а это была... такая... совершенно намеренная акция — для того, чтобы Церковь не просто ограбить, а... так скажем... подорвать её устои.

Хочу несколько слов сказать о том, а почему, вообще, у Церкви — ценности? То есть, это сейчас очень многих людей соблазняет и смущает. И даже многие люди говорят: «Вот, я не люблю ходить в храмы, где всё в золоте! Зачем это нужно? Всё должно быть совершенно по-другому! Богу золото не нужно!»

Да, Богу золото не нужно. Но... так сложилось исторически, и, за 1000-летие Крещения Руси, сложилась такая... не просто традиция... а такое отношение к храму, как к Дому Божию. И, когда человек хотел отблагодарить, он — нёс лучшее, Богу отдавал.

То есть... вот, сейчас, очень часто слышно обвинение, что: «Вот, у вас... там... священники... вот, у них — то... вот, у них — это... там... всё в золоте... они такие все богатые...» — это абсолютное заблуждение, потому, что это всё принадлежит Церкви. Непосредственно, лично кому-то, могут что-то подарить, но это, что называется малая-малая часть от того, что есть в храме.

То, что есть в храме — оно принадлежит Богу, и люди несли лучшее, отдавая Богу, благодаря Его за какие-то свершения в жизни. И, к XIX веку, к началу ХХ века... так скажем... к этой революционной ситуации, сложилось так, что, действительно, Церковь обладала очень серьёзными количествами драгоценностей, в полном смысле этого слова. Потому, что, за все эти столетия Царской России там, действительно, собралось достаточное количество — и для того, чтобы с голодом побороться, и... не только с голодом.

Но, к сожалению, большевики предприняли эту акцию не для того, чтобы помочь голодающим Поволжья, а для того, чтобы у Церкви не было возможности в дальнейшем, как-то, вообще, участвовать и проявлять себя.

Глядя на то, какую помощь Церковь организовала в борьбе с голодом, было принято решение лишить её такой возможности — вообще, как-либо, действовать, когда... ну, мы все прекрасно понимаем, что действовать, особенно, в мировом масштабе, можно тогда, когда у тебя есть средства на то, чтобы осуществлять эту деятельность.

М. Борисова

— Ну... надо сказать, что ни владыка Вениамин, ни другие епископы никаких иллюзий не питали по поводу того, как обстоят дела на самом деле. И, когда шли бесконечные заседания и попытки найти какой-то разумный компромисс с гражданскими властями, тот же владыка Вениамин говорил, что Церковь готова пожертвовать даже священными сосудами, хотя это противоречит всем канонам, и за это полагается, по церковным законам, если это делает священник, то исторжение из сана, а если это сделает мирянин, то отлучение от Церкви... но, при этом, владыка говорил, что Церковь готова даже со священными сосудами расстаться, если это пойдёт, действительно, на помощь умирающим от голода людям. Но... никто не собирался отчитываться, куда, вообще, всё это пойдёт...

О. Анатолий

— Как, в итоге, и получилось. Как известно, большая часть ценностей была просто продана за рубеж в частные коллекции, а если не в частные, то ещё куда-то, но... к сожалению, история очень грустная и печальная... и мы, действительно, лишились огромного количества своего наследия.

То есть, вот... если прийти, допустим, в Кремль — в Грановитую палату, или в знаменитые музеи нашей страны — можно увидеть не просто малую часть, а совершенно... что называется... остатки... к сожалению, приходится употреблять это слово — жалкие остатки от того, что было. Потому, что это, конечно, невероятно... Но владыка Вениамин прекрасно понимал, что если, действительно, речь идёт о спасении людей, и то, что даже запрещено Апостольскими правилами или Вселенским Собором, в этой ситуации, можно было пожертвовать, ради спасения людей — даже церковными сосудами. Потому, что ничто не возбраняет нам употреблять для этого менее драгоценный, который может подойти — это описано и в Кормчей книге... то есть, подходящий для этих целей сосуд. Его достаточно освятить, и он будет Евхаристической Чашей. То есть, нет такой строгой канонической необходимости, чтобы это была, именно, какая-то невероятная драгоценность — владыка это прекрасно понимал.

М. Борисова

— Священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси, проводит с нами сегодня этот светлый вечер.

В студии — Марина Борисова.

Мы ненадолго прервёмся, и вернёмся к вам, буквально, через минуту.

Не переключайтесь!

М. Борисова

— Светлый вечер на Радио ВЕРА продолжается.

Ещё раз, здравствуйте, дорогие друзья!

В студии — Марина Борисова и наш сегодняшний гость, священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси.

Ну, вот, мы подходим к самой трагической черте в жизни владыки Вениамина. Казалось бы, практически, договорившись с Петроградскими светскими властями, он оказывается в ситуации, абсолютно Евангельской. Потому, что находится тот самый человек из... ну, может быть, не самого ближнего круга, но... человек, с которым он общался, с которым он совершал Литургию, с которым он причащался от одной Чаши — священник, который инициировал, вот, этот страшный процесс, который стоил владыке Вениамину и его ближайшим сотрудникам жизни.

Я имею в виду священника Александра Введенского, который, мало того, что сам лично ездил в Москву к властям договариваться... но... это — ситуация раскола, поскольку Введенский — будущий глава «Живой церкви», так называемой, которая даже... ну, как... с «благословения» ГПУ и ЧК... объявила низложенным Патриарха Тихона, и, в результате, святителя Тихона посадили в тюрьму. А, что касается Петроградской истории, он опубликовал открытое письмо в газете, где обвинил владыку Вениамина и его сотрудников, просто, в контрреволюционном заговоре. После чего, собственно, их всех и арестовали.

О. Анатолий

— Да, это очень... такая... печальная страница истории Церкви ХХ века — обновленчество... обновленческий раскол. И — его идеолог, вдохновитель и яркий деятель Александр Введенский.

Есть такое предположение, что они были даже друзьями, и в доме у Введенского висел портрет владыки, подписанный «Моему другу». То есть, у них были какие-то взаимоотношения, и взаимоотношения были, видимо, тёплыми и дружескими.

И, вот, на чём они разошлись, и в какой момент Введенский становится... не просто... он становится недругом. И не просто недругом, а даже врагом.

Возможно, это какие-то амбиции властные. Возможно, ему хотелось, действительно, какого-то особого уровня, статуса. И он пошёл на... даже не просто... ну, это, по сути, как предательство. И эта знаменитая ситуация, когда он приходит в дом владыки...

М. Борисова

— Да, он присутствовал во время ареста.

О. Анатолий

— И владыка, совершенно удивительно... подходит...

М. Борисова

— ... подошёл под благословение, да...

О. Анатолий

— ... он подошёл, во время ареста, под благословение. То есть, это абсолютно зеркальная ситуация — как в Гефсиманском саду Иуда подходит и целует Спасителя, и говорит Ему: «Радуйся, Равви!» А владыка, прекрасно понимая это, ему говорит: «Ну, мы с Вами не в Гефсиманском саду...» — не дерзая сравнить себя с Господом нашим Иисусом Христом, и давая понять отцу Александру, насколько его поступок уже известен, на протяжение последних 2000 лет.

М. Борисова

— Ну, и дальше начинается фантасмагория, через которую прошли, к сожалению, сотни и сотни новомучеников — когда абсурдность ситуации всем ясна. Она ясна тем, кого подвергают неправедному суду, она ясна тем, кто судит, она ясна всем окружающим... ну, вот, до такой степени, что, по воспоминаниям одного из тех, кто был вместе с владыкой в темнице... он писал, спустя много лет: «Митрополит молился по 14 часов в сутки, и производил на надзирателей самое тяжёлое впечатление — почему они отказывались от несения ими их обязанностей в отношении к нему».

То есть, даже надзирателям была понятна степень абсурдности того, что происходит. Но это — происходило, и это привело к гибели владыки.

О. Анатолий

— Да. И эта ситуация повторялась со множеством священномучеников, мучеников и исповедников Российских, когда их конвоиры, их следователи — или отказывались, или как-то проявляли, да, своё отношение личное к ним. Потому, что было, действительно, понятно. И было это не просто понятно, а... знаете, как...

Когда моего деда арестовали, следователь ему читал обвинение. Чтение этого обвинения заняло... грубо говоря... больше часа, если не двух. Деду было на тот момент 21 год — он был юношей, был стихарным чтецом, даже не был дьяконом или священником — просто, принадлежал приходу. И, когда следователь закончил читать обвинительное, вот, это всё... информацию — назовём это так... дед его спросил: «А можно теперь и я Вам задам вопрос?» — на что следователь с улыбкой сказал: «Да, конечно, задавайте!» — «Скажите, — говорит дед, — а Вы сами верите, вот, во всё то, что Вы сейчас озвучили, прочитали... те вопросы, которые мне задавали... по поводу всей моей контрреволюционной деятельности?» Следователь улыбнулся, и даже рассмеялся. И сказал: «Конечно, нет. Но сейчас — время такое. Тебе полезно поехать на Соловки, там потрудиться, поработать, и тебе будет это только на пользу...» — то есть, человек абсолютно искренне признал, что это всё — абсолютный вымысел! То есть, ни такой деятельности, ни всего того, в чём обвиняется человек — этого совершенно нет. Притом, что это просто простой чтец Троицкого храма города Касимова.

А здесь — владыка. Которого знает весь Петербург! Пять лет назад, до его ареста и суда, его выбрал весь Петроград своим владыкой! И посадить его в тюрьму, действительно... А когда он ещё и по 14 часов молится... ну, тогда...

Знаете, как... русские люди были, конечно, захвачены революцией... им хотелось всё разрушить до оснований, а затем построить новый мир... но, при этом, они, всё-таки, были русскими людьми — они прекрасно видели, что это за человек, и кто он. Но... по Промыслу Божию, и по тому, какой венец был уготован владыке, Господь его сподобил мученической смерти, мученической кончины. Его и ещё нескольких, с ним арестованных. Дабы, такой человек, как владыка Вениамин, мог занять лучшее место, что называется, в Вечности. Которого он был достоин.

М. Борисова

— Но дальше... там начинается... вот, когда человек попадает в такую ситуацию, начинается что-то, что мы не в состоянии осознать, сидя на удобном стуле в тёплом, проветриваемом помещении. Мы можем каким-то образом прочитать, можем поговорить на эту тему, но представить себе этот путь... вот, что писал владыка перед смертью — письмо Петроградскому священству:

«Трудно, тяжело страдать. Но, по мере наших страданий, избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступать этот рубикон и всецело предаваться воле Божией. Когда это свершается, тогда человек избыточествует утешением, не чувствует самых тяжких страданий среди внутреннего покоя. Он и других влечёт на страдания, чтобы они переняли то состояние, в котором находится счастливый страдалец.

Теперь, кажется, пришлось пережить почти всё — тюрьму, суд, общественное заплевание, обречение и требование смерти под якобы народные аплодисменты... людскую неблагодарность, продажность, непостоянство... страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и спокоен, как и всегда. Христос — наша жизнь, свет, покой. С Ним всегда и везде хорошо.

За судьбу Церкви Божией я не боюсь — веры надо больше... больше её надо иметь нам, пастырям. Забыть свою самонадеянность, ум, учёность и дать место благодати Божией. Не люди спасают Церковь, а Христос. Нам ли, христианам, да ещё иереям, не проявить мужество — даже до смерти, — если есть хоть сколько-нибудь веры во Христа, в жизнь будущего века».

Это человек перед смертью писал.

О. Анатолий

— Потому, что он стоял на пороге Вечности, и, как искренне верующий и любящий Христа человек, он не просто не сомневался, он видел всю картину, которую ему Господь открыл — Промысла Своего.

Он, ведь — шёл на это. Он, ведь, свою жизнь посвятил Богу. Он принял монашеский сан, он стал митрополитом, и он всегда... судя по его словам прощальным... он всегда видел именно эту перспективу — перспективу Вечности.

Собственно, с чего мы начинали... Почему молодой семинарист ходил в эти ночлежные дома, в которых — совершенно неприглядно, неприятно и... даже можно сказать... противно находиться. Почему он шёл туда? Он шёл — к человеку, он шёл за погибшей овцой. То есть, он следовал Христу не просто чтением Евангелия и утренних-вечерних молитв, а он — в жизнь это претворял.

Как и Игнатий Брянчанинов об этом говорит — что читал... «читать Евангелие жизнью» — замечательная фраза, я уже её произносил, и, вот, хочется её повторить — потому, что это то, что владыка Вениамин осуществил. И тот венец, который Господь его сподобил получить — это наивысшая заслуга. То есть, владыка Вениамин — был способен на это. И его последние, прощальные слова свидетельствуют о нём, как о, действительно, святом человеке. То есть, он прославлен Церковью во святых, и это не просто дань его страданиям, а это, действительно, констатация факта — он, при жизни, уже абсолютно дышит Вечностью.

М. Борисова

— Но, что касается прославления его страданий... Ведь, мы читаем жития древних мучеников, описания их мученических актов... и... нас оторопь берёт. Нам кажется, что это, вот, уже, всё-таки, агиография — это легендарность, это, всё-таки, предание... мы не в силах представить себе, как это возможно и почему. Но, ведь, эта формулировка — то, что назвал владыка Вениамин «счастливый страдалец» — она же не только у него.

Воспоминания святителя Луки Войно-Ясенецкого так даже и называются — «Я полюбил страдание».

О. Анатолий

— Да.

М. Борисова

— Вот... я говорю, сидя на удобном стуле, представить себе, что страдания можно полюбить... очень трудно...

О. Анатолий

— Не просто представить, что их можно полюбить, а нам сейчас в вину это все ставят — в современном обществе, особенно — что, вот, вы, христиане — вы хотите страдать, вам всем надо страдать, у вас всё так плохо!

Да, дело не в том, что плохо... и об этом говорят все те, кто по-настоящему страдали — и владыка Вениамин, и владыка Лука, и множество перечислять можно. Почему? Потому, что это страдание — не во имя страданий, это не образ... такой... психологической деструкции, а это осознанное следование Христу.

То есть, это не страдания ради страданий, а это — подвиг за Христа, на который владыка Вениамин шёл осознанно совершенно. И — множество священномучеников, мучеников и исповедников Российских.

М. Борисова

— Священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси, проводит с нами сегодня этот светлый вечер.

Мы вспоминаем священномученика Вениамина Петроградского.

Ну, вот, собственно, итог. Было арестовано 86 человек по этому придуманному делу. Были осуждены — 9 из них. И, реально, приговор, в ночь с 12 на 13 августа, был совершён над владыкой Вениамином, архимандритом Сергием Шеиным и мирянами Юрием Новицким и Иваном Ковшаровым.

Вот, мне хочется обязательно напомнить нашим радиослушателям про этих удивительных людей. Было такое «Общество объединённых Петроградских православных приходов». Но надо себе представить, что происходило в эти годы. Да, было священноначалие, был патриарх Тихон, которого постоянно — то арестовывали, то сажали под домашний арест, то ограничивали его возможность общения с паствой. Было священноначалие, которое тоже постоянно находилось — то в тюрьме, то в ссылке. И, в этой ситуации, главой общины становится епископ. Епископ Петроградский Вениамин был единственным представителем священноначалия.

Но он же... мы уже говорили сегодня об этом... с самых первых своих священнических шагов говорил о важности приходской жизни. И когда иерархия, практически, не просматривалась — просто, в силу смуты, в силу исторических событий, появилось, выросло, как бы, из недр православных верующих Петрограда «Общество объединённых Петроградских православных приходов». Жизнь-то не останавливалась — наоборот, она требовала гораздо большей энергии и больших усилий, и миряне просто самоорганизовывались.

И, вот, среди людей, которые, в первую голову, занимались этой самоорганизацией мирян в этих условиях, как раз, и были эти люди. Кто они были?

Священномученик архимандрит Сергий — он был членом Государственной Думы от монашествующих, он был заместителем председателя Правления этого общества. И, когда организовывался Поместный Собор в 1917-1918 годах, он входил в состав секретариата Собора.

Мученик Юрий Новицкий — он доцент, профессор кафедры Уголовного права Петроградского Университета, был председателем Правления Общества объединённых Петроградских православных приходов«. А мученик Иван Ковшаров — он был юрисконсультом Александро-Невской Лавры.

Вот, эти трое — разделили судьбу владыки Вениамина, и, так же, на каком-то безвестном полустанке, ночью, были расстреляны — 13 августа 1922 года.

И это мне кажется очень важным — потому, что, если мы говорим, что владыка Вениамин всегда шёл к рабочим, шёл к беднякам, шёл к людям простым, то он — и погиб среди мирян.

О. Анатолий

— Да. И не просто среди мирян — он погиб вместе со своими единомышленниками. Людьми, которые были с ним одного Духа, и занимались одним делом. И это, действительно, важнейшая и необходимейшая задача — осуществление приходской жизни. И владыка, как никто другой, это прекрасно понимал.

Но, точно так же, это прекрасно понимали и те, кто его преследовал. И, к сожалению, никакого другого способа... что называется... остановить деятельность владыки советская власть не придумала.

Но... что хочется отметить... что это была не воля Петроградского народа и тех, кто... скажем так... выбирал владыку на это место, а воля совершенно других людей. И характерно то, как это было осуществлено.

То есть, их вывезли ночью куда-то, и совершенно как-то... что называется...

М. Борисова

— Их даже переодели, чтоб, не дай Бог, никто не узнал...

О. Анатолий

— Не просто переодели — обрили налысо! Сбрили бороды, и всё... чтобы нельзя было узнать, что это люди, которые принадлежат Церкви, и что это — духовенство.

То есть, это, совершенно... даже не просто преступное действо, а это... что-то, такое... невероятное! То есть, это какая-то совершенно... такая... понятно, что слово «противозаконная деятельность», в этом контексте, очень странно звучит...

М. Борисова

— Там законом и...

О. Анатолий

— Да. То есть... но дело в том, что даже... то есть, можно было бы... учитывая ситуацию и революционные события в Петрограде, можно было бы это представить, как деятельность революционных масс — что, вот, они пытаются порвать со своим прошлым... с царизмом... с религией, как опиумом для народа — и, вот, значит, их справедливая кара всех, вот, этих деятелей, которые их одурманивали и вели совершенно в другую сторону... Ничего подобного не было! То есть, люди их сами не желали уничтожать! Это было намеренное действо — для того, чтобы, опять же, нивелировать и... по сути... уничтожить влияние и деятельность Церкви непосредственно в самом Петрограде — тем более, такого яркого представителя, как владыка Вениамин.

М. Борисова

— Причём, владыка Вениамин-то, как раз, всю жизнь проповедовал миролюбивые способы решения всех конфликтных вопросов. То есть, он категорически был против того, чтобы даже верующие насильно отбивали закрывающиеся храмы...

О. Анатолий

— Да.

М. Борисова

— ... насильно охраняли те же ценности церковные, которые приходили отнимать... он всячески умиротворял собственную паству, чтобы максимально избежать, по крайней мере... ну... повода, что ли... чтобы со стороны верующих не было ничего, что могло быть расценено, как провокация.

О. Анатолий

— Да. И, более того, он прекрасно знал и понимал, что это действие и метод, которые совершенно не подходят Церкви и верующим людям. Если мы, опять же, вспомним ситуацию в Гефсиманском саду, когда Пётр выхватывает меч, пытаясь защитить Христа, и даже отсекает рабу Малху ухо... ведь, по сути, Пётр проявляет здесь себя совершенно отважным человеком. Он готов не просто защищать Христа, а применять оружие для этой защиты.

А Господь ему говорит: «Убери меч свой. Доставший меч — мечом погибнет». И владыка Вениамин, прекрасно зная Евангелие, и будучи способным молиться по 14 часов, он прекрасно знал и понимал, что действовать — именно, действовать — Церковь может, только уподобляясь Христу. То есть, миром, любовью и распространением Евангельского духа.

Поднять на баррикады... взять в руки булыжники, разобрав брусчатку, и начать какую-то активную борьбу — было бы не просто бессмысленно, а это привело бы к чудовищному количеству жертв. Жертв и так было очень много. А ещё больше было бы, если бы была бы какая-то активная попытка сопротивляться и защищать. Тем более, что владыка сформулировал это и неоднократно об этом говорил, и сам об этом пишет в своём прощальном письме Петроградскому духовенству. Что... смысл-то... совершенно в другом.

М. Борисова

— Ну, и, потом... собственно... это — то, что и нужно было. Нужно... если кому-то нужен был ещё какой-то повод, то самое замечательное — когда люди возмущаются. Их можно, в этот момент, обвинить Бог знает в чём и жёстко подавить.

О. Анатолий

— Да, именно так. И этого ждали очень. И намеренно провокации устраивали. И всё, что потом представители обновленчества осуществляли и совершали — это же тоже всё... было направлено именно на это — чтобы уничтожить ту, действительно, законную и сохранившую Апостольское преемство Церковь — Русскую Православную Церковь — и заменить её... таким... скажем так... удобным властям вариантом. То есть, под предводительством, как раз, Александра Введенского, который потом был возведён в сан архиерея и возглавил Обновленческую церковь. И это была основная задача — как молодой советской власти, так и активных участников и деятелей этого обновленческого движения.

Но, что характерно, даже насильственная гибель, уничтожение таких людей, как владыка Вениамин, не просто спасли... и он об этом, опять же, пишет в прощальном письме: «За Церковь я не боюсь. Христос её, действительно, спасает Сам. Наша задача — совершенно другая», — это, ведь, действительно, так. Имя владыки Вениамина — на слуху. А кто сейчас вспомнит про Введенского, и знают ли его вообще? Это, действительно, очень интересное явление — притом, что Введенский сделал всё для того, чтобы физически уничтожить владыку Вениамина.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу!

Иерей Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси, был сегодня с нами в студии программы «Светлый вечер».

С вами была Марина Борисова.

До свидания! До новых встреч!

О. Анатолий

— До свидания! Храни Господь!

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Апокалипсис — богословский аспект». Кирилл Вах, Вероника Андросова
• «Иосиф Муньос-Кортес». Ксения Волкова
• «Апокалипсис — образы в иконописи». Кирилл Вах, Вероника Андросова

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов