Светлый вечер с протоиереем Игорем Фоминым (эфир от 15.02.2015)

На вопросы Тутты Ларсен и Владимира Аверина отвечал настоятель храма благоверного князя Александра Невского при МГИМО протоиерей Игорь Фомин.
Разговор шел о Счастье, его видах и составных частях, о том, как достичь истинного счастья, и как оно может изменить человека.

Ведущие: Тутта Ларсен, Владимир Аверин

Т. Ларсен

— Здравствуйте, друзья! Это программа «Светлый вечер». С Вами Тутта Ларсен...

В. Аверин

— И Владимир Аверин. Здравствуйте.

Т. Ларсен

— У нас в гостях настоятель храма благоверного князя Александра Невского при МГИМО протоиерей Игорь Фомин.

И. Фомин

— Здравствуйте.

Т. Ларсен

— Добрый вечер.

Наше досье:

Протоиерей Игорь Фомин. Родился в 1970 году. В 14 лет стал алтарничать в подмосковном храме Покрова Божьей Матери села Алексина. В 1995 году был рукоположен в дьякона и назначен в Казанский собор на Красной площади. Через год стал священником. В настоящее время является настоятелем храма Александра Невского при МГИМО. Женат, четверо детей.

Т. Ларсен

— Ну, мы с Вами очень хорошую тему, по-моему, в прошлый раз затронули — о каком-то таком самоопределении и поиске себя, молодых и не очень людей, да?

И. Фомин

— Да, а закончили на том, что Вы сказали, что «такое ощущение, что Вы живете в сказке». Ну, в общем-то, да, действительно, я живу в сказке и очень счастлив этому.

В. Аверин

— Я прошу прощения. Вот за то время, пока мы не виделись, мне на глаза попалась... Я сегодня пытался найти источник, где это я прочитал. Но вот такая фраза: «Самое глупое изобретение ХХ века — это высказывание «Человек — это звучит гордо». Ну, с полемическим задором сказано, но меня это заставило на самом деле тоже долго думать. Потому что школьная программа, мое, там, советское детство — это... А как, а как иначе? А дальше начинаешь, что даже у Горького это вложено в уста не самого приличного человека. А дальше вот это вот все, что касается гордости и... беспочвенной гордости, просто потому, что ты человек. И это удивительным образом наложилось вот как раз на то, о чем мы тогда говорили, в прошлой программе, а дальше поставило довольно много вопросов еще. И все эти литературные цитаты, в том числе, которые обрамляют. У Горького — «Человек звучит гордо», у Короленко — «Человек создан для счастья, как птица для полета», и все в это поверили, и пожелания счастья бесконечного, и вот собственная жизнь — тоже опыт. «А ты был?.. А когда ты гордился тем, что ты человек? А когда ты был счастлив? И что такое?..» И вот вопросы, вопросы, вопросы, вопросы, которые, в общем, требуют, наверное, все-таки некоторого пояснения — хотя бы для меня, чтобы я смог разобраться.

Т. Ларсен

— Ну вот когда ты бываешь счастлив, ты чувствуешь себя свободным?

В. Аверин

— По-разному. По-разному. Бывали минуты счастья как раз, когда вот есть абсолютная свобода. Это было связано я даже знаю, с чем — с первыми ощущениями от успеха публичного выступления. Вот когда ты на сцене, огромный зал, ты держишь паузу, и ты понимаешь, что они не дышат — они ждут. И вот это вот ощущение полета такого, абсолютной свободы и владения вниманием. А когда-то вот совершенно наоборот — когда ты весь в обязательствах, когда ты себе не принадлежишь, ну просто потому, что вот там она еще несколько минут назад была между жизнью и смертью, например, или, там, вот под наркозом, и никто не знал точно, выйдет или нет, и когда... Когда у тебя... Ну, ты же вот — ты прикован. И когда она вдруг... Это не значит, что ты освобождаешься от обязательств, напротив, их гораздо больше. Но вот это вот какое-то... Вот это — ни с чем не сравнимое счастье. Поэтому вот так увязывать вот это вот — «я счастлив, потому что я свободен», «я счастлив, потому что меня прет от гордости», я не могу.

Т. Ларсен

— Кстати, очень интересно... У меня сейчас возникла мысль такая, которую я очень хочу с Вами разделить, батюшка. Вот для меня счастье — это чувство глубоко индивидуальное. При том, что я мать, при том, что у меня большая семья, и, безусловно, мои дети — это мое счастье, и мои близкие — это мое счастье, но по-настоящему я бываю счастлива только сама с собой, когда я понимаю, что все правильно. Когда я понимаю, что я на своем месте, в свое время, в каком-то вот этом состоянии такой вот бесконечной актуальности, которое очень... очень быстро проходит и сменяется каким-нибудь унынием, или гневом, или чем-нибудь еще. Но ведь это же совершенно какое-то, наверное, не христианское представление о счастье? Счастье — оно же должно быть в любви к ближнему, в служении людям и в чем-то там еще, а вовсе не в моем индивидуальном ощущении полноты собственной жизни?

В. Аверин

— А что, счастье по правилам, что ли?

И. Фомин

— Ну, вот да, здесь очень сложно сказать — «счастье по правилам», когда ты трудишься, когда ты, там, устал... Когда ты убрал квартиру, ты устал, но ты счастлив. Ты плюхаешься, там, в кресло...

В. Аверин

— «Слава Богу, закончилось»?

И. Фомин

— Любое счастье. Но, знаете, вот по-настоящему...

Т. Ларсен

— Ну, ты доволен, но не счастлив.

И. Фомин

— Да. Но вот по-настоящему о счастье меня заставила задуматься одна из великих княжон царских. Читая ее дневник, когда они уже были в Тобольске, когда им уже предстояла скорая погибель, расстрел, она пишет стихотворение о счастье. И очень интересно... Точнее, она пишет молитву ко Господу. И в этой молитве она говорит, что, «Господи, сделай нас счастливыми, но не так, как мы хотим, а так, как Ты хочешь». И я так удивился. Вот удивился — действительно, счастье может, оказывается, быть разным — может быть от себя, может быть от Бога, может быть от ближнего счастье. Но если человек счастлив, какая разница, как он счастлив? Вот он счастлив. Он же должен понять.

А дело в том, что счастье — оно... это внутреннее свойство человека. Он внутренне переживает.

Ведь, допустим, читаем рассказы Шаламова о тюрьме, и мы понимаем, что страшнее места нет на Земле. Колыма, как там все умирали, как вот его там друзья погибали, и тому подобное — просто ужас. Он пишет зло, страшно.

И вдруг читаешь «Мои последние сорок лет» отца Михаила Труханова. И он пишет о тех же самых местах, о тех же самых заключениях, о том же самом времени, где он провел чуть больше лет, чем, в общем-то, Шаламов. И ты понимаешь, что человек полон счастья — везде. Когда он, там, лежал в лазарете, и умирал, и погибал, и вдруг его там кто-то стал поить какой-то брусничной водой. И он описывал это как счастье — не потому, что... не от брусничной воды, а потому что его стали поить. Или еще какие-то вещи. И ты прочитываешь эту книжку на одном дыхании и понимаешь, что в твоей жизни счастья еще пока что не было вот такого. Просто счастья не было. Вот человек пережил счастье. Не важно, как ты его переживешь — вместе с семьей, вдалеке от семьи. Просто у тебя вот такого ощущения счастья не было. Я очень счастливый человек. Мне даже стыдно об этом говорить. Меня спрашивают, как дела, и я всегда говорю: «Знаете, стыдно сказать — я очень счастливый человек, у меня все хорошо». И действительно, так оно, в общем-то, и есть. Но вот счастье, наверное, каждый человек ищет. Это, наверное, задача его жизни. Один ищет где-то в семье, правильно? Другой ищет, там, на сцене, когда пауза — и вдруг слышно, как муха летит, причем, в гримёрке, да, там где-нибудь? А третий ищет где-нибудь в социальной работе, в трудах, заботах, среди бомжей и тому подобное. И вот что такое счастье? Вы знаете, о нем очень трудно говорить. Это личное переживание каждого человека. Счастлив ли пьяница? Очень счастливый — вечером. Вечером. Утром — не очень счастливый. Да, вот... Но это временное счастье, это счастье, которое губит человека.

В. Аверин

— А он Вам скажет, что и несчастье временное. Опохмелился — и снова все хорошо.

И. Фомин

— Да. Но вот когда он еще не опохмелился, он с несчастьем думает: «Сейчас опохмелюсь, а завтра будет опять так плохо».

У нас есть другое счастье — у нас есть счастье общения со Христом, то, о чем писала великая княжна. И вот это счастье — оно, скажем так, очень долгое, временное. Это то, о чем писал отец Михаил Труханов. Он был счастлив, потому что в его жизни действовал не он, а действовал Господь. Но как это проявляется, это совсем другой вопрос. Есть одна составная часть счастья, если можно так сказать, — это радость. Радость, которую человек переживает. Радость и удовольствие — разные вещи. Мы это с Вами прекрасно понимаем. Съел курицу — это удовольствие. Радость — это внутреннее духовное переживание человека.

В. Аверин

— Приготовил курицу, и она всем понравилась — это радость.

Т. Ларсен

— Ха-ха-ха!

И. Фомин

— Да, это счастье, что ты не испортил продукты!

В. Аверин

— Ну, да!

И. Фомин

— Да. И вот, понимаете, говоря о счастье, говоря о радости, как о составной части счастья (причем, радость — это составная часть и любви, на самом деле), мы должны говорить о внутреннем состоянии человека, когда он, как вот Вы сказали, свободен. Он становится свободен. От чего? Он свободен от греха. Ведь на самом деле человека убивает грех, не дает возможность полета. Кто такой святой? В каждом человеке живет, как минимум, четыре «я»: «я», которое знаю я сам; «я», которое знают мои ближние; я, которое знает Бог; «я», которое знают люди, которые едут со мной в автобусе, которые первый раз мне в жизни встретились. Святой человек — который все эти «я» соединил, он целостный становится. У него нет никаких, скажем так, закутков. И этот человек всегда радостный. Вот кто общался со святым человеком, у кого были такие возможности, он может испытывать. С ним даже приятно рядом сидеть. Почему? Радость его переполняет. Он может видеть действие Божие абсолютно во всем. В двойке сыну — он доверяет Богу, что это необходимая вещь, двойка для сына. Надо ее исправлять? Конечно, надо. Надо наказывать? Конечно, надо. Вот поверьте мне. Но у него нет гнева, у радостного человека. Это очень важный такой момент. Радость — она полностью стерильна от греха. Вот настоящая радость стерильна от греха. И вот эта радость... к этой радости надо стремиться, и, как ни странно, ее можно приобрести искусственно.

Т. Ларсен

— Это как это?

И. Фомин

— Человек может привить к себе эту радость. Он может начать... заставить себя радоваться. Ну, допустим, мимически начать улыбаться. «Мы очень рады, что Вы к нам приехали», как в том замечательном фильме.

В. Аверин

— А, так Вы сейчас про то, что вот эта фальшивая улыбка западная, которую у нас клеймят, это на самом деле разумная тренировка?

И. Фомин

— Вы знаете, разумная тренировка — если человек, конечно, стремится, чтобы эта фальшивая улыбка потом опустилась к нему в сердце. Вот когда она опускается в сердце, тогда радость начинает уже быть не фальшивой. Улыбаться надо? Обязательно надо. Здороваться надо? Надо. Не замечать грехи других надо? Надо. И вообще, христианское дело — иметь избирательный взгляд, слух, ну, и короткий язык, естественно.

В. Аверин

— Сейчас Вы просто сказали... какие-то вещи Вы для меня тоже сказали неожиданные совершенно. «Не замечать грехи других».

И. Фомин

— Ну, вообще, это дело настоящего христианина.

В. Аверин

— Опять же, каждый ссылается, конечно, на свой жизненный опыт. Мой жизненный опыт подсказывает мне, что когда рядом со мной есть человек, который, в общем, декларирует свою приверженность Церкви (вот я подчеркиваю — декларирует) и всем рассказывает про то, что он постится, и вот это все, то он, как правило (опять же, я подчеркиваю — декларация и как правило)... то он все время норовит кого-нибудь заклеймить. «Вот я, значит, пощусь, а Вы тут все...»

И. Фомин

— Это очень хорошо, что Вы это заметили.

В. Аверин

— «Я такой, а Вы тут все»...

И. Фомин

— Дело в том, что, скорее всего, не он клеймит, а Ваша совесть Вас клеймит.

В. Аверин

— Нет...

И. Фомин

— И пихает, пихает Вас в сердце совесть и говорит: «Посмотри, а он постится».

В. Аверин

— Он проговаривает!

И. Фомин

— Он это проговаривает?

В. Аверин

— Конечно! Я же как раз подчеркнул: декларирует. Он как декларирует...

И. Фомин

— Может быть, Вам надо поменять круг общения?

В. Аверин

— Ой, я сменяю. Я бегу сразу, Вы знаете...

И. Фомин

— Потому что «с преподобным преподобен будешь, а с мужем строптивым развратишися». Так что псалмопевец Давид — он...

В. Аверин

— Не зря.

И. Фомин

— ...не зря говорил, умные слова говорил от Бога.

Т. Ларсен

— «С кем поведешься», да?

И. Фомин

— Да. С тем и... таким и станешь, и наберешься, да?

Т. Ларсен

— Ну, а как вот не замечать грехи другого человека? Ведь есть люди, с которыми, действительно, просто невозможно даже общаться. Может быть, это не их грехи, но я знаю, там... Немалое количество людей, которые считают тебя вообще ненормальным из-за того, что ты в храм ходишь, и общаться с ними невозможно. Хотя они, наверное, хорошие люди, и, может быть, они просто ходят в какой-нибудь другой храм...

В. Аверин

— Так ты их и не замечай избирательно!

Т. Ларсен

— Но просто как-то сложно... Мы же все в одном каком-то поле существуем, в одном мире существуем, иногда в одной профессии работаем и, может быть, даже как-то совместно. Но начинаешь себя ловить на том, что все равно ты не можешь всех людей любить и ко всем ровно относиться. Ты все равно выбираешь: вот этот человек — верующий, ты с ним как бы на одном языке говоришь, тебе с ним проще. Поэтому ты, скорее, с ним начнешь отношения и будешь какие-то делать иметь, чем с человеком неверующим. Это как вот — я его грехи в этот момент замечаю или просто не общаюсь, как по Давиду, не с теми?

И. Фомин

— Да. Ну, я думаю, что здесь все-таки, действительно, должны быть на первом этапе какие-то избирательные наши шаги. То есть если я чувствую, что общение с этим человеком мне не полезно — потому что он, допустим, вызывает во мне (пока что вызывает во мне) гнев, пока что я не могу принять его позицию, надо как-то очень интеллигентно, но на какое-то время отстраниться. «Я слаб. Господь привел меня к нему»... Ну, знаете, как мы своих детей бедных дрессируем... Самые гениальные — это наши дети, вот каждый родитель скажет.

Т. Ларсен

— Они бесят больше всего. Ха-ха-ха!

И. Фомин

— Да. И потом, когда они не оправдывают наши надежды — наши надежды. И мы их начинаем учить, там, пяти языкам. Смотришь — он к третьему классу закипел, задымился, бедный. Ну, понятно — ну, немножечко мы, там, переусердствовали. И поменьше начинаем все — четыре языка, три языка, два языка, потом, слава Богу, дай Бог, чтобы русский сдал, хотя бы ГИА (уж про ЕГЭ пока что молчим). Так же и здесь — мы очень часто возлагаем на ближнего очень большие надежды. И Господь на нас возлагает, говорит: «Попробуй, пообщайся с ним». Не получается у меня — ни в коем случае нельзя осуждать. Каждого человека надо оправдать. Мне очень тяжело Вам это объяснить — Вы журналисты. Журналист не может оправдывать другого человека, он, наоборот, должен испытующим быть человеком.

В. Аверин

— Неправда.

И. Фомин

— Он должен...

В. Аверин

— Что же Вы такое про журналистов-то говорите! Ведь тоже можно по-разному разговаривать: можно заранее не любить этого человека и «добивать» его, а можно любить этого человека и пытаться его понять.

И. Фомин

— Ни в коем случае я не обвиняют журналистов, что они не любят. Если бы не любили бы людей, то они не смогли бы с ними разговаривать.

В. Аверин

— Да, мы как раз очень любвеобильные.

Т. Ларсен

— Но насчет «короткого языка» — это точно не к нам. Хотя бы.

В. Аверин

— Ну, да, да.

И. Фомин

— Да. Но если все-таки вернуться к радости, то, действительно, радость — это то состояние души человека, когда Господь может... когда человек может порадоваться всему тому, что Господь делает, выстраивает вокруг него. Все может оправдать, все может увидеть и все может понять. Человек становится в этом состоянии действительно радостным.

Т. Ларсен

— Продолжаем разговор с нашим гостем — протоиереем Игорем Фоминым, настоятелем храма Благоверного Александра Невского при МГИМО. Вот Вы сказали, что бывают люди, общение с которыми неполезно, и ты себе говоришь: «Ну, да, пока я с этим человеком не могу взаимодействовать, отойду-ка я от него». Но ведь бывают очень талантливые люди, которые... общение с которыми... ну, не то, чтобы ты вынужден с ними общаться, но если ты, например, считаешь себя ценителем искусства или человеком интеллектуальным, ты не можешь не смотреть фильмы, например, знаменитого режиссера, который получает одну пальмовую ветвь за другой, хотя после просмотра его фильма ты болеешь неделю, потому что он очень мрачный, очень драматичный, или, там, будит в тебе самые низменные инстинкты, да?

В. Аверин

— Значит, они у тебя есть.

Т. Ларсен

— Да, а как же.

В. Аверин

— Ведь он может разбудить в тебе и желание разобраться: «Есть ли это во мне? Почему есть? И как это изжить?»

Т. Ларсен

— Или, например, этот человек, там, я не знаю, является каким-нибудь очень высокопоставленным чиновником, от которого зависит огромная часть моей жизни. Я не знаю, например, я педагог, а этот человек — директор моей школы, или еще что-нибудь в этом роде. Я не могу с ним не общаться. И, к тому же, он человек очень талантливый в своих проявлениях, и он к себе притягивает, он заражает вот этой своей харизмой, но у нее абсолютно отрицательный заряд. И вот мне кажется, что очень многие деятели любимого тобою, Володя, современного искусства — они именно таковы. Это очень талантливые люди, которые свой талант используют ну как раз для того, чтобы освещать самые вот эти низменные уголки и выковыривать на свет каких-то страшных жуков и уродов, нет?

В. Аверин

— Ну, я сейчас не брошусь в полемику, потому что, скорее, выслушаем отца Игоря, а потом я вставлю свои «пять копеек».

И. Фомин

— Ну, давайте попробуем, да. Давайте попробуем. Человек создан по образу и подобию Божию. Образ в человеке — это то, что в него было заложено изначально при сотворении, духовные и душевные качества, а подобие — это то, что он может достичь Бога с помощью своего труда. Господь творит людей, Адама и Еву, поселяет их в раю и говорит: «Трудитесь, возделывайте Эдемский сад». Это подобие. То есть они, возделывая своим трудом, могли достичь того, что им предложил лукавый, сказал: «Вы будете как боги». Господь это тоже им предложил, но немножечко другим путем. Сначала Господь предлагает трудиться, лукавый предлагает «съесть таблетку» определенную — круглую, большую, шарообразную, то есть ничего не делать и сразу стать как боги — ну, то есть такой полуобман получается.

У каждого человека есть творческое начало. Причем, я хочу подчеркнуть, что творцами на Земле являются только два существа: это Сам Господь и человек. Больше никто. Ни ангелы, ни лукавый, никто, ни демон, никто не является творцом. Только два человека — Господь и человек. Человек — творец по образу Божию. То есть это изначально в нем заложено. Человек является таким лучиком, как в геометрии, который имеет начало, но не имеет конца. Но куда выстрелит этот лучик, это зависит от человека, от его свободной воли. То есть какой-нибудь там... не знаю... группа какая-нибудь blink-182...

Т. Ларсен

— Веселая очень группа.

И. Фомин

— Да, веселая очень группа. Ну, возьмем что-нибудь такое более...

В. Аверин

— 183 возьмите, чтобы ни на кого не указывать...

Т. Ларсен

— Black Sabbath...

В. Аверин

— Нет, чтобы вообще никого не трогать, да.

И. Фомин

— Ну, что-нибудь такое, да. Вот да, никого не будем трогать. Вот какая-нибудь, там, которая играет тяжелый рок, что-нибудь такое страшное, ужасное и тому подобное. Являются ли они творцами? Обязательно являются творцами. Какой-нибудь художник, который уродует иконы и какой-нибудь там еще, что-нибудь такое, — является он творцом? Обязательно является творцом, обязательно. Страшный Ваш режиссер — будем, не будем трогать, не знаю... Является ли он?..

Т. Ларсен

— Да он не один.

В. Аверин

— Ну, Ларса фон Триера можно трогать.

И. Фомин

— Хорошо. Является ли он творцом? Является творцом. Или, там, Звягинцев — является творцом? Обязательно является творцом здесь, на Земле. Но куда они направляют вот эту творческую силу, это зависит от их свободной воли. А от этого будет зависеть их будущее. То есть мы творцы, сами творцы будущего.

О чем я хочу сказать? Что каждый человек является таким мини-творцом. «Нанотворцом».

В. Аверин

— Да. А вот теперь, если позволите, мои «пять копеек» по этому поводу. Потому что, в силу разных обстоятельств, довольно долго я, действительно, занимался искусством, в том числе и современным, и есть по этому поводу и мысли, и опыты. И я абсолютно убежден, что творец, создатель художественного произведения не существует без со-творца воспринимающего, без со-творца — слушателя, зрителя. Ну, вот это тоже творческий акт. А вот это тоже тот лучик, который может быть направлен, и это мы выбираем, куда. Есть — сегодня еще есть, слава Богу, живы — все эти ребята, художники, такая группа «Новые тупые» в свое время в городе Санкт-Петербурге образовалась. Ну, правда, один из них... Правда, к вопросу, с кем общаться. Ну, вот отвратительный, скверный характер у него, и, в общем, выпивает совсем. И даже не всегда мыт, что называется. Ну вот рядом не сядешь. Но так случилось, что однажды я был тем человеком, который организовывал их, скажем так, передвижные выставки и их гастроль, потому что они еще и делали перформанс. И вот представьте себе такой вот зал, в котором еще накидан какой-то мусор, какая-то грязь, песок, воды какой-то наплескано. Собирается публика на вернисаж — ну, такая светская публика на вернисаж. Это было в одном из европейских городов как раз, такое было европейское турне. И вдруг из какого-то закутка выползает абсолютно голый вот этот маленький страшный Флягин, где-то поросший волосами, и начинает ползать по этому делу, и он тычется в ноги этим людям. Это ведь отвратительно, правда? Ну какое это искусство? Это отвратительное искусство. И вот народ хохочет. Он продолжает ползать и тыкаться в ноги, ползать и тыкаться в ноги, ползать и тыкаться в ноги. И так происходит какое-то количество времени, и, наконец, одна из присутствующих там просто берет, находит какой-то кусок ткани, подходит к нему, заворачивает, и Флягин тогда — ну вот возле ее ног — перестает ползать, он сворачивается, он укутывается в это, и у нее еще хватает ума... Это была не подстава, я это делал, это в разных городах было по-разному. Вот тот случай просто врезался мне в память. Она дает ему стакан воды. И тогда вот из этого отвратительного на самом деле и, в общем, не очень хорошего человека, и отвратительного по форме своей куска искусства, ну, вот Вы же понимаете, возникает все, что угодно — и отношение к нищим, сирым, убогим, к бомжам, к несчастным, к чему-то еще. И надо было видеть, как меняются люди. Потому что вот эта светская публика в мехах, в бриллиантах, с коктейлями — как они реагируют на его появление, и что с ними было потом, когда вот, собственно, он добился того, чего... Ну, в разных местах по-разному это было. Это было просто самое яркое проявление того, чего добивались эти ребята во время своих перформансов. И действительно ведь, если бы ни у кого, ни у одного из этой толпы не сработал этот луч сотворчества (а современное искусство предполагает обязательно вот такое вот диалоговое участие), тогда — да, тогда все «в пролете». Но тогда это же вопрос не художника — это вопрос публики, которая вообще ничего не может. Она уже не чувствует, не хочет ничего воспринимать. Но когда в публике есть это желание откликнуться, тогда, в общем, любая, может быть, отвратительная, форма этого современного искусства может возбудить в человеке желание совершить вот этот поступок. Ну, извините, может быть, в громкой скажу терминологии — Богу открыться и человеку помочь. И тогда — да, тогда мы имеем и тот лучик, и другой лучик. И когда они пересекаются, они дают вспышку, которая всех озаряет. А если в зрителе уже нет ни мозгов, ни сердца, ни сострадания, а есть только одно желание — там, не знаю — из зависти, из злости, из каких-то надуманных тоже невероятных ценностей узреть в художнике врага, — ну, все, тогда Вы захлопнете... Черная дыра. Вас с какой стороны ни посвети — Вы все равно останетесь черной дырой. Извините, я закончил.

И. Фомин

— Ну, на самом деле, все, что Вы сказали, наверное, имеет место быть, и должно такое быть, и замечательно, что вот оно есть — все эти перформансы и все эти флешмобы с бутылками, которые надо подбирать где-то в больших супермаркетах, или еще что-то такое. На кого это рассчитано? Это рассчитано, наверное, на тех, кто, в общем-то, пытается как-то найти, заполнить свое время. Ведь мы знаем множество других людей, которые после работы идут, переодеваются, садятся в автобус помощи бомжам и уезжают на вечернее такое или ночное дежурство, и там... Им некогда, в общем-то, ходить ни на кого, смотреть какие-то вещи...

В. Аверин

— Но приходится... Я прошу прощения, приходится признать, что тех, кто садится в автобус и едет к бомжам, на сегодняшний день, особенно в нашей стране, гораздо меньше, чем тех, кто ходит на вернисажи.

И. Фомин

— А вот здесь бы я бы вставил свои «пять копеек».

В. Аверин

— Да?

И. Фомин

— Дело в том, что люди, которые садятся в автобус и едут к бомжам, это такой «золотой запас» России.

В. Аверин

— Конечно.

И. Фомин

— А золото в житейском море, мы знаем, что тонет. Оно не видно, оно где-то там растворено. И его намного больше, чем, скажем так, того... как это назвать...

В. Аверин

— Пены.

И. Фомин

— Пены, да, вот хорошее название. Пены, которая плавает сверху, понимаете? Намного больше. Мне очень понравилось выражение — я сейчас не помню — одной нашей современной очень известной дамы по поводу доктора Лизы, которая приехала в очередной раз из Донецка, или первый раз из Донецка приехала, и такая тусовка либеральная вдруг начала возмущаться. Ее спросили: «Ну, как там наши солдаты российские?» Она говорит: «А я не видела никого». Говорят: «Как — не видела?» Говорит: «А я не видела никого, никого там не было». И были возмущения: «Что это такое? Как она могла там не видеть?», еще что-то такое. Кто-то даже сказал: «Ну хоть бы помолчала, что их она не видела» — мне тоже очень понравилось. И я сейчас не помню, кто сказал про нее очень гениальную вещь, про доктора Лизу: «Святые люди никому не удобны. Они всегда не занимают ничью позицию». Почему Церковь всегда пинают? Церковь «сталинская», Церковь «брежневская», Церковь теперь «путинская», была «ельцинская», еще какая-то... Церковь не занимает никакой позиции. Она занимает вот именно позицию там, где сейчас она нужна. В конце 90-х годов нужно было говорить о многодетных, кто первый заговорил? Первой заговорила Церковь. Потом были и указы президента, материнский капитал и тому подобное, но все это родилось в недрах Церкви. Будет другая проблема, будет иссякать любовь — и Церковь заговорит о любви. Понимаете? А вот люди, которые ходят вот на такие сомнительные, скажем так, мероприятия, которые должны пощекотать нервы, которые еще что-то такое, — их не так много. Я их ни в коем случае не осуждаю. Я полностью уверен, что после того представления, про которое Вы рассказали, человек пять немножечко вошли, что немало. Я поэтому и говорю: это очень много. Человек пять вошли «в себя», в свой образ и подобие Божие, закатали рукава и что-то изменили в своей жизни. И это великолепно, это замечательно, и это опять результат того творчества, которое человек, может быть, даже не подозревая, что будет такой результат, а может быть, просто даже посмеяться над кем-то... Мы много знаем из истории таких примеров, когда на сцене разыгрывалось Крещение, и человек после из купели выходил, исповедовал Христа и принимал мученическую смерть. История знает такие примеры. Точно так же и здесь: Господь действует и творит вместе с человеком. И как повлияет на душу другого человека творчество, иногда даже безобразное, мы совершенно не знаем.

Т. Ларсен

— Это программа «Светлый воскресный вечер», в студии Тутта Ларсен, Владимир Аверин и наш гость, настоятель храма Благоверного князя Александра Невского при МГИМО протоиерей Игорь Фомин. Мы вернемся через минуту.

Т. Ларсен

— Вы слушаете программу «Светлый вечер». Сегодня с нами настоятель храма Благоверного князя Александра Невского при МГИМО протоиерей Игорь Фомин. Говорим мы о творчестве и о той самой искре Божьей, которая есть в каждом человеке.

Вот у меня всегда было такое ощущение — наверное, синхронное тому, что мы все — творцы по образу и подобию Божию, что все люди приходят в этот мир с какими-то своими уникальными талантами, и все люди изначально равны в возможности этот талант реализовать. Ну, скажем так, нет — они равны в мере того таланта, который им дан, но вообще никак не равны как раз в возможности его реализовать. Почему, если мы все, действительно, творцы, только десятая часть людей хоть как-то себя находит, а какая-то вообще тысяче... сотне-тысячная часть, действительно, свой талант по полной программе из себя изымает, выращивает, реализует? Почему так несправедливо получается — одни дети родились «с золотой ложкой во работу», в них вложили родители, у них — обстоятельства, и средства, и все им позволяет состояться и стать знаменитыми скрипачами, пианистами, а другие какие-нибудь изначально оказались совершенно не в тех условиях — их папа с мамой бросили в детском доме, или у них родители алкаши, и их единственный талант — это выжить в таких обстоятельствах? В чем же тогда, собственно, сотворчество наше заключается, если большинство из нас не способны быть творцами просто по своему происхождению, по природе жизни своей?

И. Фомин

— Ну, талант, наверное, это не только то нематериальное, что производит человек, да? Это не только интеллигентные люди. Талантливы, наверное, люди еще те, которые выращивают редиску.

Т. Ларсен

— Согласна!

И. Фомин

— Вы знаете, пробовал — у меня не получается. Я неталантливый человек.

Т. Ларсен

— Абсолютно, да! Вы можете быть талантливым гончаром и плотником, и талантливой дояркой. Но все равно, вот именно мастерами, как сказал мне один раз один священник — меня это очень поразило тоже, — он сказал: «Ты понимаешь, мастер своего дела, большой мастер, всегда поймет другого мастера. Будь это Ростропович и тетя Дуня, доярка из села Гадюкино, они на одном уровне развития своего дара находятся, и поэтому им всегда будет о чем друг с другом поговорить». Но даже таких теть Дунь в Гадюкиных — их единицы.

И. Фомин

— Вы меня обнадежили. Вот я тоже мальчика-скрипача с мальчиком, который выращивает редиску, умеет выращивать редиску, ставлю совершенно на одну планку. И мальчик-скрипач совершенно не сможет выжить без того, кто бы его не покормил бы, кто бы ему холодильник бы не сделал бы и скрипку Страдивари бы не сделал.

Т. Ларсен

— Но гениальные редисководы — их тоже единицы. А в основном как — пьют и воруют, вот и весь талант!

В. Аверин

— Нет, Тань, здесь еще... Я прошу прощения, вклинюсь тоже. Потому что — увы, наверное, увы нам! — мы так себе постановили, что вот талант — правда — это играть на скрипке, танцевать в балете, писать книжки или петь на эстраде. Ну, вот все равно — там по пальцем можно посчитать. Вот все остальное — как будто бы не талант. И поэтому даже если есть гениальный редисковод или, там, тетя Дуня из Гадюкино, гениальная доярка, мы же не знаем... Во-первых, мы не знаем и не хотим знать про то, что они существуют, во-вторых, в массе своей в средствах массовой информации, в общественной какой-то иерархии, вот в этой иногда социальной лестнице мы все равно не ставим их на один уровень.

И. Фомин

— И посмотрите...

В. Аверин

— Я прошу прощения, закончу. И тогда те люди, которые обладают талантом, они думают, что у них нет этого таланта и они не реализовались. Потому что общество решило, что таланты — это только вот искусством заниматься.

И. Фомин

— И обратите внимание: мы опять перечисляем тетю Дуню, которая доярка, или, там, мальчика-редисковода и тому подобных — то есть того, кто что-то делает. Но я всегда в детстве задавался вопросом: зачем Господь тараканов-то сотворил или комаров? Это же... Как такое мучение?..

Т. Ларсен

— Крокодилы.

И. Фомин

— Крокодилов зачем? Это вообще... Слава Богу, что у нас не водятся. Но у нас куча других людей, которые, наверное, поддерживают вот этот баланс милосердия в нашем сердце. Надо быть, знаете, талантливым бомжом — это тоже, в общем-то, наверное, какая-то особенность бывает. Или, там, психически больной человек — он тоже необходим для общества. Ведь случаи бывают разные, очень разные. У меня был такой случай потрясающий с психически больным человеком, когда всю жизнь, до 75 лет человек пролежал в больнице, в психиатрической клинике. За полгода до смерти он приходит в себя — вот так абсолютно, как будто ничего не было, — он удивляется, что с ним такое было, он проживает полгода и умирает. Для чего это?

Мы очень примитивные люди. Мы смотрим очень плоско. Мы говорим, что мы талантливы, а, в общем-то, белое от серого отличить не можем. Вот просто не можем.

Пророк Божий Иона бегал от Бога, и он говорил, что, «Господи, Ты же милосердный, Ты посылаешь меня проповедовать им смерть», но через какое-то время этот пророк Иона опять претензии Богу предъявляет: «Я же говорил, говорил, что Ты их помилуешь! И Ты их помиловал — они стали каяться, молиться и тому подобное, и помиловал».

Вот, Вы знаете, мы можем говорить о творчестве, касаясь, ну, какой-то микроскопической вещи. Вот талант скрипача. Нам приятен уху... Давайте посмотрим дальше: что это такое? Вот что такое порядок в доме, с которого мы начали, да? Что такое скрипач? Это труд. Это тот труд, который просто колоссален.

У меня дочка в этом году, самая младшая, выбрала скрипку. Сама захотела.

В. Аверин

— Бедная семья, могу я Вам сказать! Бедная семья!

И. Фомин

— Мы отговаривали. Она сказала: «Нет, я буду заниматься». Прошло — сколько здесь? — ну, месяца четыре. Она нас отговаривает теперь от скрипки, а мы говорим: «Нет теперь уже, раз «женилась» на ней, «вышла замуж за скрипку», давай-ка, неси этот крест и будь настойчива». Это труд, это страшный, страшный труд. Причем, не только для нас — для соседей тоже — в общем-то, слышать...

В. Аверин

— Весь дом слушает, конечно!

И. Фомин

— Да, да. И все будут сейчас ругаться, а потом будут все говорить, что «мы жили вот вместе с великим человеком».

Т. Ларсен

— Ну, то есть стать подлинный творцом, получается, — мало родиться по образу и подобию Божию, да? Надо в себе все это дело развивать.

И. Фомин

— Мало родиться по образу, надо еще и по подобию.

Т. Ларсен

— Да, и развивать подобие.

И. Фомин

— Да, подобие — это то, что мы можем...

В. Аверин

— А есть люди, которые, вот, знаешь, они рожают замечательных детей.

Т. Ларсен

— Это я.

В. Аверин

— Вот, да, ты, например. У тебя.

И. Фомин

— Все родители. Абсолютно все родители рожают замечательных детей.

В. Аверин

— Вот есть, да, правда, какие-то женщины, которые могут замечательно... У нее семеро детей, и она всех любит, и ни одного не хочет пристукнуть — ну, как правило, все-таки. И это ли не талант? Только я говорю, что, опять же, это виновато общество. Виновато общество, которое не хочет поставить это на один уровень, не хочет признать...

И. Фомин

— Я считаю, что многодетная мама — это больший талант, чем, простите, пожалуйста, не хочу никого умалять, Ростропович. Это гениальный человек. Это больший талант, чем какой-нибудь там космонавт, Юрий Гагарин, — многодетная мама. Это, давайте даже проще — мама.

В. Аверин

— Мама, да.

И. Фомин

— Просто мама. Это уже герой. Это просто герой.

Т. Ларсен

— Но все-таки мне кажется, что мы вообще ни в коей мере не осознаем ни присутствия этого таланта и наличия его у себя, ни меру его. Как я могу развивать талант, если я не знаю, в чем я талантлив? Как мне понять, в чем мой талант? Ну вот я родился в маленьком провинциальном шахтерском поселке Хаджонково-Северное, вот где я прожила 16 лет. У меня папа в шахте всю жизнь работает, в свободное время водку пьет, мама — там, я не знаю, медсестра в местном профилактории. Когда папа пьет водку, она с ним ругается. А я вот расту как-то там, с двойки на тройку перебиваюсь. Меня зовут Саша Зайцев, я самый маленький в классе, меня все бьют, и я вообще ни в чем не талант. Я вот вырасту — и в бурсу пойду, как папа, и в шахте где-нибудь загнусь. Вот и все. И так — в большинстве своем. Вот реальный персонаж.

Правда... Правда, у меня был такой одноклассник — Саша Зайцев, который не мог вообще двух слов связать, он не мог предложение написать.

И. Фомин

— И кем он сейчас стал?

Т. Ларсен

— Я не знаю. Но один раз мы ставили сказку про Незнайку в Солнечном городе, и он просто блестяще сыграл Винтика. Блестяще! Он выучил длиннющий монолог, он был такой живой и веселый на сцене! У меня просто... Я была режиссером и вообще продюсером, можно сказать, всего процесса, потому что я была вечно культмассовый сектор, и я помню свое потрясение, когда этот маленький тщедушный двоечник Саша Зайцев вдруг на сцене оказался совершенно бесподобным, ярчайшим, непередаваемым талантом. Но это было единственный раз за все десять лет, что мы учились вместе с ним в школе. Все.

В. Аверин

— Но, с другой стороны, у него же был момент?

Т. Ларсен

— Да, но...

И. Фомин

— У каждого человека есть моменты, каждый человек может выбрать...

Т. Ларсен

— Ну и все!

И. Фомин

— Перед нашим эфиром я встречался здесь у нас с батюшкой с одним, этот батюшка — из детского дома, причем, из такого, очень проблематичного детского дома...

Т. Ларсен

— Воспитанник детского дома?

И. Фомин

— Воспитанник детского дома. От него родители отказались. Он потом родителей нашел уже, когда вырос. И его жизнь — это, знаете, вот Саша Зайцев, о котором Вы сказали. В 19 лет у него было за спиной три класса, их учили только считать-писать. Он заставил себя закончить... нашел школу, которая восполняет образование для детей из интернатов, закончил ее, закончил 10-й класс (тогда еще не 11, а 10 было), поступил сначала в какое-то ПТУ деревообрабатывающее, сделал за все это время гениальную табуретку, которая развалилась без того, что, в общем-то, на нее кто-то сел...

В. Аверин

— Без его участия.

И. Фомин

— Да, он ее поставил — она сразу развалилась. Это было при мне, я вот свидетель, хотя отучился три года. Понял, что он в этом не талантлив, пошел в семинарию, и сейчас священник в одном из рязанских сел. И, Вы знаете, я на него так смотрю — он хоть и приезжает, мы как-то с ним беседуем, он исповедуется, и я понимаю, что я свидетель в будущем гениального священника. Вот просто гениального. Он очень простой. Он не знает пяти языков, да, в общем-то, и двух...

Т. Ларсен

— Философский факультет не заканчивал.

И. Фомин

— Ничего не заканчивал. Но каждого философа он заткнет за пояс — не в разговоре, а просто вот в общении, вот своей улыбкой, своим подходом. Очень замечательный человек, глубоко духовный человек. Потрясающе сложная жизнь — и потрясающе интересный человек. Талантлив до безумия. В чем? Вот, понимаете, на скрипке не играет...

В. Аверин

— В общении с людьми, например.

И. Фомин

— В общении с людьми.

В. Аверин

— Умение разглядеть в другом человеке какое-то зерно...

И. Фомин

— Да, да, может быть... Ну, сейчас мы можем что-то такое набрать, натягать, в общем-то... И мне кажется, у Саши Зайцева тоже это есть. Ну, как собирательный образ, а не как Ваш одноклассник. Но, может быть, после нашего эфира откликнется Ваш Саша Зайцев.

Т. Ларсен

— Я сомневаюсь. Он в Донбассе, и я надеюсь, что он жив, но ничего не знаю.

И. Фомин

— Ну, мы ничего не знаем. Ведь для каждого Господь как-то уготовал свой путь. А Царство Небесное — оно нудится, оно трудом берется, оно берется талантливыми людьми. Но каждый человек в своей сфере талантлив. И вот он должен этот развивать талант — на пользу другому человеку. Понимаете?

Т. Ларсен

— Как же он поймет, в чем его талант?

В. Аверин

— Сейчас... Сейчас, подожди. Вот сейчас я опять буду вставлять свои «пять копеек». Давай напомню, что у нас в гостях протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма Благоверного князя Александра Невского при Московском государственном институте международных отношений.

В. Аверин

— Вот, извините, теперь мои пять копеек. Потому что, с одной стороны — а как я пойму? А с другой стороны, вот действительно — у Саши Зайцева (опять, раз мы уж зацепились) вот был момент, когда он мог понять, и окружающие могли понять. А дальше, извини, моя любимая тема — ответственность человека. Потому что тебе могли показать раз, два, три, а ты такой вот сидишь: «У меня папа пьет, мама с ним ругается, я живу, там, черти...»

Т. Ларсен

— Володя, какая ответственность? Он живет в таком обществе...

В. Аверин

— Его личная...

Т. Ларсен

— Его жизнь такова, что у него нет шансов вообще посмотреть на себя другими глазами!

В. Аверин

— Его личная ответственность. Ему показали, ему дали, в конце концов, сыграть Винтика так, что он увидел в глазах — твоих либо других окружающих — иное к себе отношение. Ему дали это увидеть. А дальше — дальше у каждого из нас, да, есть ответственность. И если я это все профукаю, если я это все сам в землю зарыл, так это, опять же, это моя ответственность. Зачастую.

И. Фомин

— Ну да. А вот у Александра Матросова были какие-то таланты? Он умел играть на гармошке, выступать где-нибудь?

В. Аверин

— Это не важно совершенно.

И. Фомин

— Да. У него был талант? У него была любовь к Родине, у него была любовь, там, к своим ближним, чтобы взять и пожертвовать собой. Мы опять рассматриваем талант как что-то такое яркое, необычайное, что должно поразить наше воображение, что должно нам что-то такое дать. Но талант может заключаться совсем в простом — он может заключаться в том, чтобы быть хорошим мужем, быть хорошей женой, быть ребенком нормальным. Я не знаю, уметь подметать двор.

Вы знаете, вот у меня много знакомых людей с высшим образованием — каких-нибудь академиков и тому подобное. Но когда мне надо где-нибудь на даче вскопать грядку, я их не зову. Это бесполезный груз вот для меня, понимаете? Поговорить — может быть. Но от разговоров сыт не будешь. А от грядки будешь сыт. И кто для меня важен? Конечно, дядя Вася, сосед, который приедет со своим плугом, трактором, с которым мы потом сядем и выпьем рюмочку чая. Вот он талантливый человек, жутко талантливый. Вот потрясающе талантливый.

Как понять, в чем ты талантлив? Вот когда мы понимаем, что мы в чем-то талантливы, тогда человек — это звучит гордо. Но тогда это уже не к нам, это уже к лукавому. Тогда это мы уже в его власти. Это мы уже...

В. Аверин

— Почему, почему, почему?

И. Фомин

— Потому что мы перестаем здесь замечать людей, потому что мы понимаем, что мы талантливы в чем-либо, и это наше достижение. А когда ты все отдаешь в волю Божию, когда ты просто — социальная ответственность, как Вы любите говорить, или просто ты...

В. Аверин

— Нет, я не говорю, что «социально». Я говорю — ответственный, личная ответственность.

И. Фомин

— Ну, или личная ответственность, да. И ты все это отдаешь в руки Божии. Да, у меня есть заповеди, и я совершаю эти заповеди. Апостол Павел замечательно сказал: «Я не сужу никого. Я не сужу и себя. Есть на то судящий меня Господь». То есть все, что Господь мне дал — он мне дал Заповеди, и мне надо их совершать. Удобен этот человек? Жутко неудобен для мира. Он не занимает ничью позицию. Он занимает позицию Бога, которая очень часто бывает очень неинтересной для человека. Ну, она скучна. Надо вот...

В. Аверин

— Банальности сплошные получаются.

И. Фомин

— Сплошные банальности. Но без которых, в общем-то, жить невозможно.

Т. Ларсен

— Хорошо, тогда я бы хотела... «Человек — это звучит гордо» мы развенчали, но «Человек создан для счастья, как птица для полета» — я хотела и к этой цитате вернуться. Вы вот сказали очень такую важную вещь про священника, который был на Колыме, про то, что он пережил счастье. И в этом есть некая печаль, что счастье — оно пережито, и все. И дальше опять что-то другое, но уже не счастье. И вот эта сама конечность его — она очень какая-то, с моей точки зрения, к унынию зовущая. Кто-то мне когда-то сказал: «Счастье — это здесь и сейчас. Вот есть счастье, а у христианина — блаженство». Это то счастье, которое не прекращается, но, значит, до него еще дожить... Ну, как бы для него еще умереть надо, чтобы там его обрести, правильно жизнь прожив.

В. Аверин

— Это как у Хемингуэя: «Счастье — это здоровье и плохая память».

Т. Ларсен

— Ха-ха-ха! Не, ну есть же абсолютно счастливые люди, которые просто... у которых, там, Альцгеймер, и все, и они счастливы, просто потому что они ничего не соображают и не помнят.

В. Аверин

— Мы не знаем про это.

И. Фомин

— Да. В Евангелии есть очень замечательное повествование о Закхее. Мы это прекрасно знаем, был мытарь такой, который стремился всю свою жизнь к счастью — к тому, которое, в общем-то, люди выстроили. Они сказали, что человек облагодетельствован Богом тот, кто имеет большое состояние — ну, в иудейском обществе, да? Есть у тебя много денег, значит, ты Богу угоден, вот Господь тебя благословил. Он всю жизнь стремился-стремился к этому, достиг этого и остался несчастным. И он идет посмотреть на того, кто приносит счастье людям, — на Христа. Я не буду подробно это говорить — лезет на дерево, видит Христа, Христос увидел его и говорит: «Слезай с дерева, сегодня надлежит быть у тебя». И вот Закхей, пережив позор на этом дереве — да, ведь? Я полностью уверен, сразу какой-нибудь спецвыпуск какой-нибудь газеты…

В. Аверин

— «Желтая пресса»!

И. Фомин

— ...программа, «желтая пресса» — все это было, наверняка. Ну, то есть, полтолпы повернулось, пальцем у виска покрутило и говорит: «О! Молодец, Закхей, совсем с ума сошел!»

Т. Ларсен

— Уважаемый человек.

И. Фомин

— Да, уважаемый человек вот лазит по деревьям, пожилой уже. А Закхею это же не важно было — ему важно было увидеть счастье, настоящее счастье. Не то, придуманное человеком, не то, которое играет на скрипке или еще что-то — он там рисует, пляшет, танцует или умеет писать. Нет, ему надо было увидеть настоящее счастье. Он видит это счастье, счастье увидело его, и после этого он совсем расцвел, Закхей, там. «Пол-имения раздам, всем, кого обидел (совесть заговорила) воздам вчетверо!» То есть счастье, по Закхею (можем так сказать, «счастье по Закхею»), невозможно под подушкой держать. То есть, там где-нибудь банка тушенки под подушкой — это не счастье на самом деле. Счастье — это когда ты с другим делишься. И вот счастливый человек — это, наверное, тот человек...

Вот мы заговорили про отца Михаила Труханова опять, что он пережил, и оно конечно... То, которое он может передать другому человеку. То есть вот мне отец Михаил через свою книгу передал вот эту частичку счастья. Я удивлен, я поражен. Оказывается, счастье — оно как-то вне каких-то человеческих категорий, оно вне человеческих обстоятельств. Оно внутри тебя есть. То, что говорит Евангелие: «Царствие Небесное внутри Вас есть», или «между Вас есть». Его отношение в этом лагере к другим людям, его отношение к Богу, как он молился — потрясающе. Потрясающие переживания этой книги. Счастье не может быть конечным.

В. Аверин

— И еще одно замечание, поскольку уж мы цитируем это — «Человек создан для счастья, как птица для полета». Так Короленко же в этом рассказе вкладывает эту фразу в уста калеки. Вот там калека, который там корчится... И я сейчас, конечно, не смогу процитировать точно, но там ход повествования такой: вот сначала звучит «Человек создан для счастья, как птица для полета», а дальше этот калека говорит: «Вот у меня рук нет. Может быть, в этом мое счастье?» И он — ну, там, из контекста — не ёрничает, он не эпатирует никого. Это вот ход рассуждений... Это некий итог его жизни. И вот тут опять начинают мурашки по коже, потому что кто знает...

И. Фомин

— Вы знаете, у меня реально есть такой случай. Я воспитывался на одном приходе в Подмосковье в советское время (я в тот раз уже говорил о нем). И там был Андрей, примерно моего возраста, чуть, может быть, помладше — ребенок с ДЦП. Он еле-еле ходил, но ходил. Еле-еле говорил, но говорил. С совершенно светлым умом, замечательным. И вот, когда я уже был священником, он как-то приехал по старой памяти храм, и мы с ним идем до метро, и он вдруг мне говорит — еле-еле, еле понимая все это, — он говорит: «Батюшка, какой я счастливый человек!» У меня, знаете, аж мурашки по коже. А то, что я вот знал про него — ну, идет через двор, мальчишки ему подножки ставят. Он и так еле идет, а еще и встать тяжело. Камни в него там бросают. Отец их бросил, они с мамой на учительскую зарплату в советское время жили. Он пытался ей даже помогать — своими непослушными руками пытался печатать какие-то тексты на печатной машинке (электрическая тогда у них была, мы ездили, смотрели). Прекрасно играл в шахматы, тонкий юмор. Замечательный, в общем, такой парень. И вдруг он говорит: «Как я счастлив!» Я говорю: «Андрей, в чем твое счастье?» Он говорит: «Батюшка, Вы не представляете...» Это вот человек, которому давно уже под сорок было. «Вы не представляете, — говорит. — Я очень азартный человек. Очень азартный. Если бы, -говорит, — у меня были руки, как у Вас, ноги, как у Вас, я бы обязательно был каким-нибудь киллером. Вот просто мечтаю, — говорит. — Вот я бы обязательно был бы каким-нибудь блудником, пьяницей, еще что-то такое. А любящий меня Господь от всего этого избавил!» Это какое доверие должно быть Богу, какое доверие! Представляете? И ты, имея все — руки, которые куда хочешь можешь направить, ноги, которые куда хочешь можешь направить, — ты вот понимаешь, насколько ты неталантлив перед лицом вот этого человека, хотя ты много чего умеешь, может быть. Печку сложить, картину нарисовать, еще чего-нибудь такое сделать. Но ты неталантлив, потому что ты это приписываешь себе. А он это все приписывает Богу.

И вот здесь, конечно, очень большой вопрос — что же такое счастье? Вот что такое счастье? Полный холодильник? Или, как мне один говорил: «Всю жизнь мечтал о трех холодильниках, которые жужжат. Которые хорошо работают, — говорит, — в моем понимании, не холодильники», или вот такое ощущение счастья? Вот что это?

Т. Ларсен

— Мне кажется, счастье — это когда тебе довольно того, что у тебя есть. Но это вообще недостижимое состояние.

И. Фомин

— Почему? Довольно того, что есть, — это действительно счастье.

Т. Ларсен

— Когда здесь и сейчас ты понимаешь, что ты абсолютно то, о чем я говорила, — ты в полноте, ты в нужном месте в нужное время, при своем деле, и ты осознаешь это, и ты благодарен, и тебе не надо большего. Вот я такое испытала один-единственный раз, когда мы венчались, и когда мне матушка из лавки на ухо — мы стоим под венцами, а она подходит и мне в ухо говорит: «Проси у Бога чего хочешь! В этот момент любые желания загадывай — и исполняются!» А я стою и понимаю, что я ничего не хочу. Вот все, что мне надо, оно сейчас со мной, у меня есть и со мной происходит. Но это краткий миг, который я пережила, помню, но он не повторяется, потому что каждый день я нахожу поводы для того, чтобы быть недовольной, искать, чего мне не хватает, унывать, завидовать и т.д., и т.п. Мне кажется, что счастлив тот человек, которому довольно того, что у него есть.

И. Фомин

— Да, это не просто счастливый человек — это богатый человек, когда у тебя все есть, что тебе, в общем-то, необходимо.

Вы знаете, мы здесь с детьми в 4-м классе на уроке ОПК... Меня пригласили на урок ОПК пообщаться о милосердии, о добрых делах. И как-то у нас тема сошла на два замечательных совершенно слова: «пожалуйста» и «спасибо». Кто-то из детей сказал: «Мне бабушка сказала, что «спасибо» — нельзя говорить такое слово. И вот мы стали разбирать это слово. И к очень интересным выводам мы пришли.

Что же такое «пожалуйста»? Ну, «спасибо» все знают — это «спаси Бог». А что же такое «пожалуйста»? «Пожалуйста»... Вот кто-то кому-то что-то дает и говорит: «На, пожалуйста». То есть «пожалуйся на меня», да? И вот ты должен пожаловаться. И ты жалуешься на него: «Спаси его Бог». То есть что такое «пожаловаться»? То есть рассказать обо мне... Это древнее русское слово — «пожаловаться» — «расскажи». «Расскажи обо мне Богу, маме или еще кому-то». То есть твои поступки должны быть такие, чтобы на тебя можно было пожаловаться...

В. Аверин

— А тебе воздалось.

И. Фомин

— А тебе за это ничего не было бы! Хотя бы ничего не было, да?

Т. Ларсен

— Ха-ха-ха!

И. Фомин

— Да, хотя бы ничего не было. То есть, оказывается, поведение человека — счастливого человека — то, когда на него можно пожаловаться, а тебе за это еще, может быть, там мороженое дадут. Вот, мне кажется, это состояние счастливого человека. Счастливый человек — когда ты внутри себя имеешь Духа Святаго, как говорит Серафим Саровский, и вокруг тебя начинают спасаться тысячи. У каждого человека есть такой человек, рядом с которым очень приятно, замечательно находиться.

В. Аверин

— Представляете, если сейчас все-таки, наверное, есть люди, которые от начала до конца нас послушали? Это ли не счастье для нас? Для нас, которые здесь.

Т. Ларсен

— Зануда! Ты недоволен вечно тем, что у тебя есть!

В. Аверин

— Я-то?

Т. Ларсен

— У тебя есть мы!

В. Аверин

— Я как раз доволен. Я и говорю, что, правда, это — счастье. Вот если будут какие-то люди, которые от начала до конца нас послушали, это счастье.

Т. Ларсен

— Спасибо огромное за такую удивительную беседу! Ждем Вас снова!

В. Аверин

— Просто правда светлый вечер.

Т. Ларсен

— Да, самый настоящий. У нас в гостях был протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма Благоверного князя Александра Невского при МГИМО.

В. Аверин

— Спасибо.

Т. Ларсен

— До свидания.

И. Фомин

— Спасибо всем, кто дожил до этой последней минуты.