Светлый вечер с Олегом Нестеровым (26.12.2017) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

Светлый вечер с Олегом Нестеровым (26.12.2017)

* Поделиться
Олег Нестеров

Олег Нестеров
Фото: Оксана Канивец

У нас в гостях был музыкант, лидер группы «Мегаполис» Олег Нестеров.

Разговор шел о 30-летии группы «Мегаполис», о духовной составляющей творчества, и о том, что дает человеку жизнь в Церкви и помощь ближним.


К.Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья! В студии Константин Мацан. У нас сегодня в гостях Олег Нестеров — музыкант, композитор, певец, лидер группы «Мегаполис», а ещё писатель, продюсер и — множество ипостасей. Здравствуйте!

О.Нестеров:

— Здравствуйте, Константин!

К.Мацан:

— Рад Вас приветствовать! Вы уже не первый раз у нас в гостях, и это хорошо, что гости у нас постоянные, к нам возвращаются. Сегодня постараемся поговорить, может быть, о том, о чём раньше не удавалось поговорить. Ну, и конечно, все те интересные темы, связанные с Вашим творчеством — музыкальным и писательским — затронем. Сейчас принято так у журналистов: перед интервью читать фэйсбук человека, которого предстоит спрашивать, и вот, я вижу — пусто у Вас сейчас на странице. Вы анонсируете концерт, и задаётесь вопросом — а как к нему песни выбрать? Вот, 30 лет группе «Мегаполис» — как из этого обилия выбрать песни? И пишете, что те, которые пришли, неведомо откуда — будете играть. Откуда приходят песни?

О.Нестеров:

— Ну, я отвечу словами Геннадия Фёдоровича Шпаликова, стихами, 80-летие которого мы в этом году отпраздновали, и который является одним из главных героев, как раз, нашего спектакля «Из жизни планет», который мы традиционно играем в конце декабря, 30-го и 31-го, в Центре Мейерхольда, музыкальное посвящение неснятым фильмам. Геннадий Фёдорович это очень ясно выразил:

По белому снегу я палкой вожу.

Стихи — они с Неба, я — перевожу.

В общем, любой честный человек, который что-то этакое сделал, он скажет вполне ясно, что... ну... я настраиваюсь на какую-то волну, и через меня что-то проистекает. И вот, я сейчас, по дороге к вам, читал в метро слова Шнитке на эту тему. О том, что существуют, как бы, он — маленький, и Нечто — большое. И когда, собственно говоря, у него происходит вот этот вот творческий процесс, естественно, вот это Нечто большое... он маленький настраивается на это Нечто большое, и эта настройка может длиться час, может, там, полтора, может — 40 минут, может — 30. И, в общем, я подтверждаю. Со мною это происходит абсолютно так же. Потом, естественно, всё это рассыпается, но всё, что в этот момент через тебя прошло — ну, всё остаётся. А там уже — твоё дело, как художника, материализовывать это в форме чего-то — стихотворения, или, там, музыки, записав это на ноты, записав эти ноты с оркестром в студии. Он говорит о неизбежных потерях — я знаю об этих потерях, когда мысль, даже произнесённая... собственно, «мысль изречённая — есть ложь», и насколько она огрубляется, огрубляется словом это... такое... проявление духа. И он говорит... ну... в свою очередь, для того, чтобы это точно донести, иногда это приходится делать. То бишь, огрублять, и заключать в ноты, или в слова — если ты работаешь со словом. Он говорит только о некоторых вещах, где это не происходит. Он несколько раз присутствовал в моментах интуитивной импровизации, когда, собственно, человек мог... повторю — это не джаз, не импровизация, так сказать, на заданную гармонию, на заданный квадрат, это совсем нечто другое. Это такая интуитивная музыка, где, в общем-то, этого упрощения и огрубления не происходит. Я тоже Шнитке очень хорошо понимаю, потому что у меня есть проекты, которые называются «Зеро-лайнс». Мы приняли эту музыку в 2000 году, издали только в 2016.

Но просто это было настолько прекрасно, что ты с этим в сердце жил, но не знал, что с этим делать. Потому что твои человеческие усилия были слишком ничтожны для того, чтобы к этому прикасаться и с этим что-то делать. А прикасаться было нужно. Для того, чтобы... не то, что как-то... отрезать начало и конец, или сделать лёгкий монтаж внутри вот этого сэйшена, но и нужно было переписать вокал и дописать, условно говоря, барабаны. И мне нужно было встретить самого себя, который к тому моменту потерял голос. Ну, то есть, я потерял свой голос... ну... я пел, я говорил, ноя пел не своим голосом. Потерял я свой голос в 1993, мне кажется, году... или в 1994, не помню... и начал петь уже не своим голосом, и я его...

К.Мацан:

— А что это значит? Это физически не своим голосом? Или это какое-то метафизическое явление?

О.Нестеров:

— И физически... ну... это — и то, и то. Одно от другого не... и в физическом смысле, конечно, и в метафизическом смысле ты поёшь не своим голосом. И я обрёл его, слава Богу, вот, к 2010 году, к «Супертанго», к моему альбому, и после этого я смог просто записать в этот проект — «Зеролайнс» — вокалы. Я опять превратился в тысячелетнего музыканта.

К.Мацан:

— Что такое тысячелетний музыкант? В этом контексте.

О.Нестеров:

— В этом контексте? Ну, смотрите... Есть опыт человеческий. Играет... Ну, смотрите... Что значит — мы говорим об интуитивной музыке как музыке, не имеющей начала и конца. Она — самая точная, она принадлежит нашей интуиции, нашим... И это не ты играешь, тобой ведёт какая-то невидимая сила, которая... и нет неправильных нот. Там время проистекает по-другому, и всё как-то выстраивается кристально ясно, и более счастливого состояния в своей жизни я, пожалуй, не встречал. Но, собственно, это мы говорим про... ну, говоря таким... языком светским — технологию творчества. А если говорить языком нормальным — это о том, как художник служит Высшему проявлению, и его служение заключается в том, чтобы эту идею донести, материализовав и... Ну, человек может это понять сам, ощутить сам, самостоятельно, эту связь. А иногда для того, чтобы это ощутить, ему нужны помощники. Он может пойти в Храм, или может послушать какую-то музыку в концертном зале, посмотреть фильм, или почитать хорошую книгу, и тогда это происходит.

К.Мацан:

— А вот, смотрите, я сейчас пытаюсь встать в позицию такого обыкновенного человека, не искушённого в музыке, в музыкальном творчестве. Мы часто слышим от художников, что «конечно, это не я, это вот мне диктуют Сверху, я просто записываю». И в некоем, наверное, таком гиперболизированном виде это представляется так, что вот человек просто в отключке, и вот, значит, неведомо как рука что-то выводит на листе бумаги — и вот, получается стихотворение гениальное. Но, если более трезво на это смотреть, Вы же играете ноты какие-то... извлекаете, Вы же участвуете в этом, у Вас же в руках инструмент. У человека у руке карандаш — как происходит это Взаимодействие, эта синергия, со-работничество художника и Другого? Или здесь вообще никакой ответственности художника нет? Что получилось, то получилось.

О.Нестеров:

— Нет, а здесь...

К.Мацан:

— Я почему это спрашиваю, потому что, просто, вот, в том посте в фэйсбуке, который я процитировал, Вы говорите: «Песни, которые пришли ниоткуда». Получается, есть другие песни, которые пришли откуда-то, которые Вы написали именно, а не поймали в сачок?

О.Нестеров:

— Конечно, конечно. Есть одни, есть другие. Например, есть песня, которую я написал, когда обратился к тексту другого человека. Но это же не значит, что они «пришли ниоткуда». В общем-то, всё Оттуда. Конечно же, всё Оттуда. Всё остальное... Идея первична, художник — вторичен. Идея ищет художника, тема ищет художника. А не художник ищет идею. Если художник ищет идею и тему, он рисует грушу и идёт на Крымский мост — с этим всё, в общем-то, понятно. Во всех остальных случаях, по правде, происходит ровно наоборот. И, говоря о том, что «то, что пришло неведомо откуда» — это действительно... это так и происходило, и мы долго учились это делать — играть музыку саму по себе, и не для чего. В этом — градации. Ты можешь играть для себя, ты можешь играть для людей. Но, когда ты играешь для Бога, у тебя иное качество. Мы учились эту музыку пропускать через руки, через голову — потому что пришла-то эта музыка в сердце, и с тех пор мы этим пользуемся, во многих наших альбомах музыка... большинство этой музыки написано именно... то есть... не то, что написано — воплощено именно через этот подход. И даже есть проект специальный, который называется «Зеролайнс», о котором я сказал, где только интуитивная музыка, музыка с низким горизонтом событий и такая, морфирующая, ландшафты...

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Олег Нестеров, лидер группы «Мегаполис», сегодня проводит с нами этот светлый вечер. Вы затронули эту тему — того, что есть какая-то идеальная, если угодно, идея, хотя это, такая, тавтология — «идеальная идея». Что-то, что Приходит, это приходится выражать потом в конкретных нотах, в конкретных звуках, записывать на пластинку, или на диск, пропускать через компьютер и так далее. И это — некое огрубление первоначального замысла. Вот, если не ошибаюсь, у Николая Бердяева такая мысль встречается, что творчество — всегда некая неудача, потому что идеальный замысел...

О.Нестеров:

— Конечно. Да.

К.Мацан:

— ... никогда не воплощается полностью, всегда он с какими-то оговорками. Вы с этим согласны, Вы это чувствуете?

О.Нестеров:

— Конечно, конечно, конечно! И задача художника — приблизиться, и дать проистечь через тебя вот этому идеальному замыслу как можно с меньшими потерями. Это моя задача как музыканта, как продюсера, как писателя. И моя задача как преподавателя — научить этому моих студентов.

К.Мацан:

— Вот, к Вашей писательской ипостаси я хотел бы обратиться. Недавно вышла Ваша книга, уже получившая признание и какой-то ряд наград, если я не ошибаюсь, «Небесный Стокгольм». Я, честно говоря, не читал целиком, читал только отрывки — то, что было опубликовано в Интернете.Очень интересно теперь это прочитать целиком. Само название — уже ставит некий вопрос. «Небесный Стокгольм». На слуху слова о Небесном Иерусалиме. Как эти вещи сочетаются для Вас — вот, в Вашем замысле.

О.Нестеров:

— Вы знаете, на страницах моего романа, где... Это Москва, 1962-1968 год, это выход из эпохи, которая называется... то есть, пик эпохи, которую мы называем Оттепелью — 1962 год, и медленный... подлый выход из этой эпохи. На страницах моего романа методично я прощаюсь с химерой, так сказать, «Небесного Стокгольма». Вообще, Москва на пике оттепельного времени, мечтала превратиться в такой «Небесный Стокгольм» — столицу Государства с идеальным общественным строем. Идеальный общественный строй... социальной сферы, забота о ближнем, нет безработицы, ну, и так далее, и тому подобное. В общем, шведы зашли туда справа, а мы туда шли слева. И, когда Хрущёв приехал в Стокгольм во время своей последней зарубежной поездки летом 1964 года, он, в общем-то, это всё своими глазами и увидел. Он увидел изобилие, а изобилие — это материальная составляющая к построению нового общества, творчески преобразующего мир. Ни в одной стране мира Государство не взяло на себя такую задачу — построить общество, которое бы творчески преобразовывало мир. В 1961 году наше Государство эту задачу на себя взяло. И тут Хрущёв видит, что шведы... Ну, так вот: одна составляющая — это изобилие, ну, то есть, материальная составляющая общества, и, с другой стороны — это новый человек, воспитание нового человека.И здесь, конечно, была палка о двух концах. Не будем говорить о всех противоречиях, всё это зашло в тупик, потому что... ну, как можно... Но, тем не менее, Хрущёв увидел нечто подобное, к чему он, так сказать, пытался завести нашу страну слева — он увидел, что шведы пришли справа, и он, после Стокгольма, сделал ряд громких заявлений... там... об отмене паспортной системы, об открытии Границы, даже о буржуазном перерождении, до которого он хотел бы дожить, если... увидеть всё своими глазами. Ну, в общем, ограничение прав карательных органов, ну, и так далее, и тому подобное... сроков у власти... И «Небесный Стокгольм» — это вот такая штука, к чему... во что мечтала превратиться Москва в начале 60-х. И на страницах своего романа я эту химеру медленно развенчиваю. Мои герои, которые работают не где-нибудь, а в Комитете Государственной Безопасности — они креативщики, их главная задача — работать «противопожаром» с вброшенной информацией. Это была эра анекдотов, их можно было рассказывать, и через анекдот, и через, вообще, смех, шутку — очень многое можно... ну, можно влиять на общество и людей очень легко. Не имея доступов к официальным каналам массовой информации, можно влиять именно через это, и очень эффективно, и, в общем, что и началось, и поэтому ответом был «противопожар» — анекдоты, не усиливающие агрессию, а наоборот, сужающие — есть два вида анекдотов. Нужно было придумывать ответные, и серийные анекдоты, и так далее, и тому подобное — это фабула. Ну, и потом Оттепель заканчивается. Они — каждый из моих героев остаётся, в общем, наедине с самим собой и с тем, как, вообще... как быть, и что делать. Они теперь работают в Отделе дезинформации, делают неправедное дело, и, в общем, каждый из них выбирает, и главный герой, в том числе. И я оставляю моего главного героя в таком... в ночном троллейбусе... в утреннем троллейбусе 1-го января. Он едет по заснеженной Москве, и видит вокруг, из окна, только белое и своё отражение в стекле троллейбуса, и прощается с Небесным Стокгольмом. Вот, такая вот штука. Не знаю, я достаточно сумбурно ответил на Ваш вопрос, что за «Небесный Стокгольм» в моей книжке. Ну, надеюсь, слушатели радио «Веры» меня, всё-таки, поняли.

К.Мацан:

— Я, быть может, сейчас чересчур радикальный поворот предложу, но, если уж заговорили мы о Небесности, и об образе Небесного Стокгольма — как некая отсылка здесь идёт к Небесному Иерусалиму, то... мы знаем, что Небесный Иерусалим, в принципе, достижим.

О.Нестеров:

— Конечно.

К.Мацан:

— Через Церковь. А, получается, Небесный Стокгольм, как попытка построить идеальное место не земле, обречена на провал.

О.Нестеров:

— Конечно. Но, каждый раз, попытки построить идеальное общество оборачивались миллионом личных катастроф. И, что значит — «идеальное общество»? Общество, где все равны. Но, в этом есть, с одной стороны — глобальный тупик, как говорил тот же Бердяев. Равенство — это зло. Потому что... равенство — это ничто, абсолютный хаос. И мир возник из неравенства из некоего — свет от тьмы отделился через неравенство. Любой творческий акт — это неравенство. Даже эпоха Возрождения, которая дала самые, может быть, значительные произведения искусства, это эпоха жесточайшего неравенства. Требование равенства — это возвращение к изначальному хаосу. Это, в общем, мысль Бердяева...

К.Мацан:

— Аристократа духа.

О.Нестеров:

— ... к которой я возвращаюсь на страницах моего романа. Да, Вы абсолютно правы.

К.Мацан:

— Я так сказал, что Небесный Иерусалим достижим через Церковь. Вы сказали: «Да». Насколько, в принципе, эта тема Вам важна, интересна, даже не применительно конкретно только к роману, а, в целом, в контексте творчества? Ведь, творчество, как мы сегодня уже услышали, связано с Источником любых идей.

О.Нестеров:

— Ну... Вы имеете в виду мои взаимоотношения с верой...

К.Мацан:

— Ну, например.

О.Нестеров:

— Или с Церковью? Ну... мои взаимоотношения с верой — они абсолютно ясны. Это произошло один раз, на Новом Арбате, году в 1987. Я встретил двух молодых людей, и они оказались швейцарцами. Я шёл тогда в клуб «Метелица», или... я не помню, как это... кафе «Метелица» тогда называлось, на какой-то рок-концерт, и мы поговорили очень коротко... ну, тогда было много иностранцев любопытных в Москве... и они сказали: «Олег, ты на пороге очень важного события в твоей жизни». Вот, кто это? Я их не придумал, они действительно были — два молодых человека... ну, постарше меня. Они сказали... Я говорю: «А какого события?» Они сказали: «Ты знаешь, вот — Иисус войдёт в твоё сердце». Ну, я иду на рок-концерт: «Ну, да. О’кей. Может быть — войдёт, может быть — не войдёт... Хорошо. Спасибо». Потом прошло полгода, и, в купе плацкартного вагона, это действительно произошло. Не буду объяснять, каким образом — у каждого это по-разному, но с тех пор... в общем... как-то... очень многое в моей жизни поменялось. И мне с этим очень легко жить. И главное — не сбиваться. Как раз, мои взаимоотношения с музыкой помогают мне фазироваться с этим.

К.Мацан:

— Что это значит?

О.Нестеров:

— Фазироваться... ну... находиться в ладу. Ну, как бы, в одной фазе. Не в разных фазах: один рукой сделал в одну сторону, а другой — в другую. Это как есть фильм братьев Коэнов «Изнутри Льюина Дэвиса» — про кантри-музыканта. Действие происходит в 1962 году. Очень хороший музыкант, очень хороший голос, красивый парень, очень талантливый, но ничего у него не клеится. А не клеится у него потому, что он — то опережает, то опаздывает, то опережает, то — опаздывает. Абсолютно ясно... Коэны — они даже завернули в восьмёрку свой сюжет, чтобы нам, бестолковым, ещё раз показать, что он — не сфазирован с этим миром. Он не живёт с ним в ладу, не живёт с ним в гармонии — со всеми вытекающими последствиями.

К.Мацан:

— Олег Нестеров, лидер группы «Мегаполис», сегодня проводит с нами этот светлый вечер. В студии, напомню, Константин Мацан. Мы прервёмся, и вернёмся к вам, буквально, через минуту.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Ещё раз добрый вечер, дорогие друзья! Это «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы продолжаем наш разговор с Олегом Нестеровым — музыкантом, композитором, певцом, писателем, продюсером, преподавателем и лидером группы «Мегаполис».

Вы начали потрясающе интересные вещи рассказывать, и спасибо Вам за такую открытость, потому что не все и не всегда готовы о своей вере говорить, а, между тем, это, может быть, самое важное, что человека наполняет, в каком-то смысле. И Вы тоже сказали о том, что Вам стало с этим легко. Это как-то вот... не знаю... что-то в жизни изменилось. А Вы можете рассказать, что это за ощущение, что с этим стало легче? Почему вдруг с верой становится легче? Кто-то скажет наоборот ведь: вот, значит, там, надо теперь как-то что-то в себе менять, что-то в себе как-то... отказываться от чего-то, ради этого пути. А Вы говорите вот — легче стало.

О.Нестеров:

— Ну, а как может быть по-другому, я не понимаю? Вот — объясните мне, пожалуйста! Как может быть по-другому, когда всё так? Когда всё так, что бы ни случилось — всё так.

К.Мацан:

— Я знаю, что у Вас есть дружеские тёплые отношения с Храмом Живоначальной Троицы в городе Электроугли. В том числе и силами этого Храма проводится ежегодный фестиваль «Троица. Всё живое», на Троицу. И группа «Мегаполис» регулярно участвует, и Вы, в общем-то, у истоков этого фестиваля стоите. И вокруг этого Храма, как и вокруг любого, на самом деле, почти Храма, происходит то, что называется «социальная деятельность». Помогают больным, обездоленным, всем тем, кому нужна помощь. И Вы тоже в этом участвуете, и нередко это может даже ставить для стороннего наблюдателя вопрос: а вот зачем, грубо говоря, на такие вещи тратится время? Зачем идти к человеку, там, в больницу? Очень часто эта деятельность больше даже помогает не тому, кому помощь оказывается, а тому, кто эту помощь оказывает.

О.Нестеров:

— Конечно, конечно! Это для того, чтобы понять лучше себя — кто ты, что ты, зачем ты, почему ты, как ты? Такие вещи — они самые важные в этот момент. И важно их делать легко, по доброй воле, с улыбкой. Конечно, удивительные люди служат в этом Храме — отец Андрей, отец Александр, с кем я изначально и познакомился. Их история, их судьба, наши разговоры, и вообще — Электроугли я наблюдал почти всю свою жизнь из окна электрички, когда ездил на дачу. Это такое закопчёное кирпичное было здание, с чёрной трубой — самое страшное место на земле, и отцы-то мне и говорили о том, что «когда мы приняли приход — всё было не очень...» И они начали вот такую вот деятельность, и, очевидно, что всё по-другому в этом месте, и Храм, как это, в общем, и должно происходить — из него идут вот эти вот лучи, которые, в общем, кого нужно — притягивают, кому-то помогают, кого-то заставляют задумываться.

К.Мацан:

— Вы сказали о том, что вот эта... такая... деятельность, что мы называем «социальной деятельностью» — помощь ближним, проще говоря — помогает тому, кто помогает, лучше понять себя. И этот аргумент, в принципе, в пользу вот этой помощи ближним, действительно, часто приводится в пользу необходимости волонтёрства. Часто можно услышать, что вот, если у тебя проблемы, иди к тому, кому хуже — вот, к обездоленным — и ты увидишь, что у тебя, на самом деле, нет проблем. Но очень часто этот аргумент и не срабатывает. Потому что, ну, если кому-то хуже, чем мне, почему мне от этого должно стать лучше? Вот, как это происходит? Как меняется взгляд на себя в таких ситуациях? Как это у Вас было, если было?

О.Нестеров:

— Вообще, я очень часто задумываюсь... ну, вот... особенно вот в год столетия русской революции, о том, что пережила Россия, и вообще — что пережил мир в ХХ веке, и пытаюсь... ну, как-то... через себя понять, на уровне просто таких, личных ощущений, что проживал конкретный человек, находясь в водовороте тех, порой страшных, событий. Тактильные ощущения, осязательные, все эти неизбежные вопросы выбора — ну, в общем, вот... голод, смерть ближних, и так далее, и мне кажется, что... Читаю воспоминания, например, княжны Васильчиковой «Берлинский дневник» — это 1940-45 год. Наша русская княжна, 20-летняя девушка Мисси, из хорошего рода, в общем, проводит в Берлине это страшное время, и видит, как под воду уходит целая цивилизация. Как медленно — а это дневник, она пишет его каждый день, и видит, как меняется жизнь окружающих людей, и друзей, родственников, родных. Какой ужас начинается там в 1944-м. Как она принимает решение, и участвует вот в этом заговоре летом 1944 года. И как она тщательно маскирует в своём дневнике, а потом, задним числом, расшифровывает... ну, в общем, все эти вот ощущения... Я хочу сказать, что каждому из нас посильно нужно эти ощущения в себе пробуждать и стараться проживать для того, чтобы каких-то страшных вещей в нашей жизни не происходило. Потому как революция как общественное явление, или историческое явление, или война как историческое явление — это одно, а война, которая касается тебя самого, и что ты испытываешь каждый день и час — это совсем другое. И говорят, что когда память поколений умирает, это предшествует новой войне и новым катаклизмам. И, может быть, своей какой-то очередной задачей я вижу — не знаю, как, я музыкант — именно это. И я ещё как-то не сформулировал, в чём я смогу этой идее служить, но, тем не менее, я должен это делать. Ну, например, говорить сейчас на радио «Вера» об этих вещах. И это, отчасти, ответ на Ваш вопрос. Когда ты идёшь к людям, с кем... ну, не всё в порядке в этот момент, кто нуждается в твоей помощи, и ты становишься частью их, и ты им помогаешь, и ты приобретаешь свой личный опыт. А что это такое, когда я не могу пойти, а что это такое, когда умерла мама, а что это такое, когда... ну, и так далее, и тому подобное. И ты не читаешь это в книге, не слышишь это через, там, третьих людей, а ты просто — рядом с этим, и это случается тоже с тобой, и это делает... ну... это, в очередной раз, ну... фазирует тебя с этим миром. Вот.

К.Мацан:

— Вот, Вы сейчас говорите о приобретении этого опыта, о попытке по-новому на себя посмотреть. Не знаю... опять-таки, может быть, я тут как-то чересчур обобщаю, и, может быть, Вы меня поправите, но для меня, в принципе, вот та эпоха 60-х, которой ваши спектакли «Из жизни планет» посвящены — тоже нечто, очень близкое этому. Когда люди вдруг стали искать на волне оттепели ( а, может быть, оттепель в виду этого наступила, не знаю ) какие-то иные смысловые основания. Вот — кто я? Зачем — я? Что я делаю? И этот поиск дал великое кино — снятое...

О.Нестеров:

— Да.

К.Мацан:

— ... и великое неснятое кино, которому Вы посвятили...

О.Нестеров:

— ... проект «Из жизни планет».

К.Мацан:

— Вот, я прав вот в этой оценке? Это, вот, некий поиск дал такие плоды? Поиск нового себя, новых смысловых оснований.

О.Нестеров:

— Человек получил возможность, действительно, заглянуть в себя. Он остался наедине с собой, с одной стороны. А с другой стороны, население нашей страны превратилось в большой ансамбль — даже не в оркестр, а в ансамбль, с множественными обратными связями. Физики перекрёстно опыляли лириков, лирики — космонавтов, спортсменов, исчез страх, наша страна получила неимоверную прививку антихрупкости, после войны. Антихрупкость — это способность становиться сильнее, против любого отрицательного события, с тобой происходящего. И этот странный чёрно-белый лидер, Никита Сергеевич Хрущёв, который, с одной стороны, позакрывал половину Храмов и так далее, а с другой стороны, он дал человеку перспективу и свободу быть самим собой и заглядывать в себя. Что, в общем-то, и стало происходить, и стало происходить резко, внезапно и на всех уровнях. Космос, математика, спорт, кино и музыка. Москва начала 60-х — это Мекка классической музыки. Международный конкурс Чайковского... она, действительно, Мекка! Сюда приезжали доучиваться после европейских консерваторий, потому что здесь было именно то, что нужно. И это время, когда вдруг — всё стало получаться! Это время, когда всё получалось. И мой проект о неснятых фильмах, о невоплощённых замыслах — как ни странно, посвящён времени, когда всё получалось. Перестало получаться на выходе из этой эпохи, когда мы стали вползать совсем в другое время, когда изменились разговоры, изменились смыслы, и вот тогда-то всё, в общем-то, и поменялось, и эта эволюция, прекрасная эволюция, была прервана сверху — и не случилось... Говоря о фильмах — тех, которые должны были случиться — это, действительно, были бы великие фильмы. Если бы Шукшин снял «Степана Разина», к примеру, мы бы вообще по-другому сейчас ощущали русского человека. Это был главный фильм его в жизни. А художник такого калибра как Шукшин — такой художник приходит к нам раз в столетие. Я могу перечислить ещё ряд имён: Панфилова с «Жанной д’Арк», с Чуриковой в главной роли, или... ну, и целый ряд примеров, с которыми можно ознакомиться на нашем интернет-портале «Из жизни планет» planetslife.ru, где это всё очень подробно исследовано. И прошивка у страны была бы иная, и иные пословицы и поговорки, иные герои, если бы это произошло. Но, с другой стороны, эти невоплощённые замыслы — они... миссия их оказалась совсем иная. Они рассказывают, собственно, о той эпохе. И делают они это, может быть, лучше, чем замыслы воплощённые, потому как мы можем о той эпохе судить по фильмам, которые были сняты. Но, в какой-то степени, эти фильмы уже мифологизированы. Мы знаем каждую фразу, каждый взгляд, каждый жест, и не воспринимаем их так точно и свежо. Неснятые фильмы могут рассказать об эпохе... ну... как, например, не выживший в кораблекрушении мог бы рассказать куда глубже, чем тот, кто выжил. Потому как, неснятые фильмы именно поэтому и были не сняты, потому что они были острее, живее, точнее, радикальнее — поэтому им и не было суждено воплотиться. Ну, тот, кто выжил в кораблекрушении скажет о том, что — да, было очень страшно, я бежал на палубу, наверх, у меня был спасательных жилет, свисток, нас погрузили на шлюпку, через 2 часа — вертолёт... Но это совсем не то, что бы рассказал не выживший в кораблекрушении: какой это был ужас, как в трюм медленно поступала вода, медленно уходил воздух, медленно наступала смерть. Вот, это был бы совсем иной рассказ про кораблекрушение. Вот, в спектакле «Из жизни планет», который мы играем в Центре имени Мейерхольда 30 и 31 декабря в 7 часов вечера... Это старая, вообще, московская театральная традиция, которая даёт возможность, например, женщинам надеть красивое платье в 5 часов вечера, а не в 12 ночи, сходить в театр, а потом уже идти к праздничному столу, к друзьям — собственно, эти спектакли мы играем в Новый год по одной простой причине: на эти спектакли родители приводят своих детей, а дети — своих родителей. Когда мы с этим столкнулись, мы очень порадовались, потому как — это такая, нулевая, точка, встреча поколений. Потому как и для тех, и для других — это всё очень важно. Потому как это не ретро, и не ностальгия, это — «настоящему, чтобы обернуться будущим, требуется вчера». Это — обретение уклада, который у нас, периодически... мы теряем, потому как у нас не эволюция, а войны и революции. А уклад — это очень важно. Это — с чем молодой человек... ну... это система координат, и, имея эту систему координат, тебе очень просто идти дальше и делать свои уже шаги. А когда уклада нет и... то можно бить бутылки у реки. Ну, и так далее.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Олег Нестеров, лидер группы «Мегаполис» сегодня проводит с нами этот светлый вечер. Знаете, я помню, как я впервые узнал о проекте «Из жизни планет». В 2016, если не ошибаюсь, году. Это был март, вот такое первое солнышко появляется, очень такое весеннее настроение, и, как раз, прогремела новость про то, что скончался Валентин Распутин. И я как-то, в связи с этим, пересматривал фильм «Рудольфио», по его рассказу, Динары Асановой, и это тоже — кино вот тех лет. Здесь же рядышком и «Июльский дождь» Хуциева, и вот эта вся атмосфера... Я попадаю на сайт «Из жизни планет», включаю музыку, и понимаю, насколько точное попадание. Вот, абсолютно точное попадание мелодики, и всего, и вот самой этой атмосферы, которая создаётся — вот в то, что я чувствовал тогда. Один из героев Вашего спектакля — это Геннадий Шпаликов. Кто-то, я помню, рассказывал, что, по-моему, когда Михаил Козаков искал героя на главную роль в фильм «Покровские ворота», ему сказали: «Тебе нужен шпаликовский мальчик». И вот, он искал типаж «шпаликовского мальчика». То есть, некий даже вот... нового героя создал Шпаликов в своих работах. Вы говорите о традиции, о преемственности, об обретении уклада. Что это было за явление — «шпаликовские мальчики», и сам Шпаликов, и возможно ли появление таких «мальчиков» сегодня? Кем бы они были сегодня?

О.Нестеров:

— Ну, конечно, возможно! Но Шпаликов родился в то время, и он совпал с тем временем. И когда он перестал совпадать, Шпаликов закончился. Как сказал Павел Финн про своего друга, сценарист и друг Шпаликова: «В конце 60-х время разлюбило Шпаликова, потому что оно всё больше наливалось свинцом». Шпаликов... вообще, страна своего героя, мне кажется, ещё обретёт. И Шпаликов не до конца... не то, чтобы изучен... фигура Шпаликова пока ещё... ну, то есть, должно пройти время, прежде чем. И Шпаликов... через Шпаликова... Шпаликов оттепель-то и артикулировал, она назвал вещи своими именами. Он кое-что придумал, с одной стороны, но, с другой стороны, он ничего не придумал. Ну, говорят, вот, Шпаликов придумал оттепельную Москву в кинематографе. До него она была помпезная в кино, и очень серая и скушная в жизни. А вот Шпаликов такую её придумал, и она... когда мы говорим о Москве 60-х, мы вспоминаем все эти кинематографические образы. С одной стороны, это так, но Шпаликов именно такой Москву и видел, такой Москве и улыбался, а значит, эта Москва на самом деле и существовала. И, я вас уверяю, существует до сих пор. Если вы встанете летом в 4 часа утра и пройдётесь в районе Таганки, где он снимал некоторые свои кадры, вы даже сейчас увидите шпаликовскую Москву.

К.Мацан:

— Вы увидите ту баржу, которая плывёт у него в неснятом фильме...

О.Нестеров:

— Ну, к примеру... Да, если... в общем...

К.Мацан:

— Девочку Катю.

О.Нестеров:

— И девочку Катю. Собственно, Шпаликов — это такой герой надежды. Герой надежды, который к некоторым вещам, например, относился очень серьёзно. Проще, я думаю, что будет нашим слушателям почитать воспоминания очевидцев, или обратиться, собственно, к... или придти на спектакль...

К.Мацан:

— Да. 30-31 декабря, да.

О.Нестеров:

— ... 30-31 декабря. Собственно, спектакль начинается Шпаликовым, Шпаликовым и заканчивается. Собственно, 4 пути для художника, 4 пути для человека. И когда мы делали этот спектакль, я до конца и не понимал, почему мы взяли 4 неснятых фильма, почему мы сделали это музыкальное посвящение, написали музыку к этим неснятым фильмам, и почему я исследую судьбы этих художников, и эти невоплощённые замыслы. И ответ пришёл сам собой, понятно Откуда, что это — компас. Что у каждого из этих художников были диаметрально противоположные пути — север, юг, восток и запад — и каждый шёл этим путём, и каждый был прав...

К.Мацан:

— Напомните, что это за пути?

О.Нестеров:

— Ну, давайте, если Вам интересно... Например, Геннадий Фёдорович Шпа... Владимир Китайский, кто должен был снимать фильм по сценарию Шпаликова «Причал», 1960-61 год, был любимчиком у Михаила Ромма, и, вообще, первым учеником во ВГИКе. Он учился вместе с Тарковским и Шукшиным, но, тем не менее, считался фигурой номер один. После того, как этот фильм закрыли, и он не был снят, столкнувшись с реалиями жизни кинематографа, Мосфильма, и, вообще, как слишком, может быть, нежный художник, он выбрал для себя иной путь. Это был, с одной стороны, пророк, который напитал своими идеями целое кинематографическое поколение. С другой стороны, он понял, что он слишком слаб, чтобы идти на Голгофу. Тарковский, как сказал Савва Кулиш, вышел из-под влияния Китайского только к «Солярису». А Тарковский — у него были силы пойти, и он — пошёл. А Китайский выбрал для себя совсем иной путь. Он как-то философствовал с ещё одним начинающим режиссёром Гордоном о роли Иуды Искариота, как ни странно, и они фантазировали на тему, как бы они сняли его смерть, во всех подробностях, как бы они просто поставили, по-режиссёрски, этот эпизод. И, двумя годами позже, Китайский абсолютно так режиссирует свою собственную смерть. И этот путь — не делать, и не бороться. Путь Владимира Мотыля, который потратил несколько лет на хождение по коридорам, и на то, чтобы пробить свой замысел «Семь пар нечистых». Это история про начало войны, и про баржу, которая уголовников и политических заключённых везёт к отдалённому острову. Но фашисты... ну... самолёт уничтожает охрану, заключённые предоставлены сами себе, и вопрос выбора — можно пристать к острову и встать вместе с солдатами, взять оружие и стоять до конца, а можно уплыть в Норвегию и попросить политического убежища. И, собственно, путь Мотыля — это делать и бороться. Он сказал, что... в конце концов, он сказал что не стоит тратить время на хождение по высоким коридорам. Нужно брать любой, мало-мальски приличный, замысел, и делать из этого свой фильм. Что он и воплотил в фильме, например, «Белое солнце пустыни» или «Женя, Женечка и «катюша». Это путь такой — делать и бороться. Путь Андрея Смирнова, который у нас, собственно, в проекте и в спектакле, его фильм «Предчувствие», где он вспоминает своё послевоенное детство, и 1953 год, хмурую школу, уголовный двор на Сретенке, и такое, беспросветное, одиночество малыша во враждебном мире больших, путь Андрея Смирнова — это бороться и не делать. Он первый подал в суд на Государство, подал в суд на Госкино — и выиграл. Но за это — на 30 лет он был отлучён от профессии. Ему было отказано в праве быть советским режиссёром. И путь четвёртый, наконец, это путь Шпаликова — делать, но не бороться. По семь, по восемь раз переписывать, опять приносить, опять переписывать. В конце жизни он будет кричать на Мосфильме, в коридорах: «Я не раб!» Какой из этих путей правильный? Вот, на эти темы мы рассуждаем в спектакле «Из жизни планет», мы играем музыку к этим неснятым фильмам, мы рассуждаем на тему «художник и власть», «свобода и несвобода», мы говорим о невоплощённых замыслах и их жизни после смерти. Но, самое главное, мы, конечно, говорим про каждого из тех, кто присутствует в зале. Поэтому и дети приводят своих родителей, а родители — детей. Потому как, говоря про то время, мы говорим про каждого из нас.

К.Мацан:

— Последний вопрос, если позволите, всё-таки вернусь к нему: а «шпаликовские мальчики» сегодня — это состояние общества, или состояние души?

О.Нестеров:

— Вы знаете, я Вам такую вещь скажу про Шпаликова. Шпаликов в какой-то момент, по моим ощущениям, перестал верить. Вот. И с этим он и ушёл из жизни. И, как и любой человек, он переживает разные фазы в своей жизни. И, как говорил Шнитке про отсутствие финалов в своих произведениях, и, вообще, в произведениях ХХ века: «Как будто — раз, и всё кончилось. И часто жизнь человека — это именно, как раз, «раз — и всё кончилось». В худшем случае, это когдавсё распадается на какие-то незначащие части, и человек просто перестаёт существовать, распадаясь, ещё живя. А красиво, когда человек погибает... или умирает — с улыбкой на устах, когда он принимает свою смерть как торжество и великий момент перехода в иное состояние. Когда он родился — это была встреча на вокзале, а здесь — такая же торжественная... такие прекрасные и светлые проводы. И, возвращаясь к Шпаликову, мне хотелось бы, чтобы наши современные «шпаликовские мальчики» никогда не теряли веру — когда им было двадцать, и когда им будет и семьдесят.

К.Мацан:

— Спасибо огромное! Олег Нестеров, лидер группы «Мегаполис», сегодня был у нас в программе «Светлый вечер». Я напомню, что 30 и 31 декабря в Центре имени Мейерхольда, на Новослободской, в Москве, спектакли «Из жизни планет», о которых, в том числе, мы сегодня говорили. Спасибо за эту искреннюю беседу. В студии был Константин Мацан. До свидания! До новых встреч на волнах радио «Вера».

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».

Друзья! Поддержите выпуски новых программ Радио ВЕРА!
Вы можете стать попечителем радио, установив ежемесячный платеж. Будем вместе свидетельствовать миру о Христе, Его любви и милосердии!
Слушать на мобильном

Скачайте приложение для мобильного устройства и Радио ВЕРА будет всегда у вас под рукой, где бы вы ни были, дома или в дороге.

Слушайте подкасты в iTunes и Яндекс.Музыка, а также смотрите наши программы на Youtube канале Радио ВЕРА.

Мы в соцсетях
****
Другие программы
Ларец слов
Ларец слов

Священник Антоний Борисов – знаток и ценитель Церковно-славянского языка, на котором совершается богослужение в Русской Православной Церкви. Он достает из своего ларца слова, которые могут быть непонятны современному человеку, объясняет их – и это слово уже нем вызывает затруднения. От «живота» до «василиска»!

Разговоры о кино с Юрием Рязановым
Разговоры о кино с Юрием Рязановым
Вы любите кино, или считаете, что на экранах давно уже нечего смотреть? Фильмы известные и неизвестные, новинки и классика кино – Юрий Рязанов и его гости разговаривают о кинематографе.
Во что мы верим
Во что мы верим
Дело дня
Дело дня
Каждый выпуск программы «Дело дня» — это новая история и просьба о помощи. Мы рассказываем о тех, кому можно помочь уже сегодня, и о том, как это сделать.

Также рекомендуем