«Сказано именно для меня...»

В этом выпуске своими светлыми воспоминаниями о том, как услышанная проповедь, прочитанная в книге фраза или произошедшее в жизни событие отозвались в сердце человека настолько, что он смог поменять свою жизнь, поделились ведущие Радио ВЕРА Александр Ананьев, Алла Митрофанова, Алексей Пичугин, а также наш гость — клирик московского храма святителя Николая на Трех Горах священник Дмитрий Богомолов.

Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова, Алексей Пичугин

---

А. Ананьев:

— Добрый вечер, дорогие друзья. Я лично знаю порядка двух сотен человек, которые каждый понедельник ждут с особым нетерпением, потому что именно в понедельник, в шесть часов вечера, на Радио ВЕРА выходят «Светлые истории». И многие из этих людей слушают эти «Светлые истории» по дороге домой в автомобиле или пешком, когда идут через зимний парк с работы домой. А потом приходят домой, включают интернет и смотрят еще раз эти «Светлые истории», чтобы еще раз прожить те невероятные ощущения, которые возникают неизбежно, когда четыре человека собираются за одним столом в студии Радио ВЕРА и рассказывают свои истории.

А. Пичугин:

— Я, наверное, такой интроверт, что у меня вообще нет двухсот знакомых.

А. Ананьев:

— Это дорогой Алексей Пичугин.

А. Пичугин:

— Здравствуйте.

А. Ананьев:

— На самом деле он на себя постоянно наговаривает.

А. Митрофанова:

— Это правда.

А. Ананьев:

— А число его даже не просто знакомых, приятелей, а друзей, переваливает за четыре тысячи. Мы это знаем точно, потому что сами с ними тоже знакомы. Также я с огромным удовольствием представляю девушку, про которую бабушка Валентина написала в комментариях к «Светлым историям»: «Дорогая Аллочка Сергеевна, — пишет она, — как бы мне хотелось, чтобы вы, именно вы преподавали у моей внучки, которая поступила в это т год в университет. Ведь как нам трудно что-то своим детям говорить о Боге».

А. Пичугин:

— А в тот самый университет?

А. Митрофанова:

— Да это неважно. Это просто добрые слова.

А. Ананьев:

— Едва ли в тот самый. Потому что как раз бабушка Валентина и сетует, что Алла Сергеевна-то не будет преподавать у ее внучки. «Ведь как правило, — пишет она, — люди лучше слушают чужих чем близкого и родного». «Дорогой Александр, — говорит она, — не отговаривайте Аллочку, чтобы она ушла от преподавания этого нищего и от студентов. Если Аллочка проложит хоть одному студенту дорожку к Богу, а на дорогу Бог вам в другом месте на ладошку положит... А, ну да. И она это может. Помощи Божией вам. С уважением, бабушка Валентина». Алла Сергеевна Митрофанова, добрый вечер.

А. Митрофанова:

— Дорогой нашей слушательнице Валентине низкий поклон за теплые добрые слова. Так всегда трогательно. Просто очень благодарна. Спасибо большое.

А. Ананьев:

— И с огромным удовольствием я представляю вам не просто священника, не просто друга, настоящего чудотворца, человека, благодаря благословению которого мы с Алечкой вот недавно пережили целую череду испытаний и вышли из них с легкостью, благодарностью и радостью. Клирика храма святителя Николая на Трех горах в Москве, священника молодого, но уже очень опытного пастыря, Дмитрия Богомолова. Отец Дмитрий, добрый вечер.

Иерей Дмитрий:

— Здравствуйте, дорогие слушатели.

А. Митрофанова:

— Ну и тему вы нам подбросили, скажу...

А. Ананьев:

— Да, тема сегодня такая...

А. Пичугин:

— А, вот кому спасибо.

А. Митрофанова:

— Отец Дмитрий выбирал, да.

А. Ананьев:

— Иной раз бывает так, друзья, что мы слышим какие-то слова, может быть, адресованные не нам, может быть, даже не сказанные, а написанные, но услышанные или прочитанные случайно, по воле случая (причем «по воле случая» я ставлю в кавычки, потому что ничего не бывает по воле случая, все бывает только исключительно по Божией воле), и вот эти слова как-то так западают на особую полку в твоем сердце и становятся ну если не главными, то изрядно меняют твою жизнь, меняют твои взгляды, меняют тебя самого. «Сказано именно для меня». Отец Дмитрий, наверняка в вашей жизни — ну впрочем я это точно знаю, — были такие слова, которые изменили вашу жизнь.

Иерей Дмитрий:

— Да, именно об этом я и хотел рассказать. Единственное, что мне пришло на ум, приходит, что я вот какой раз прихожу в «Светлые истории» и рассказываю про себя. И я сегодня вдруг подумал, что как-то это говорит о том, что я смотрю пока только на себя.

А. Ананьев:

— Я вам скажу страшную тайну: мы все здесь рассказываем только про себя. Ну а как, прожитое лично.

Иерей Дмитрий:

— А с другой стороны, я говорю себе, что это прожитый личный опыт, за который я могу, как сказать, ручаться и отвечать, и он мной пережит, и он действительно имел продолжение, да, и может быть интересен кому-то, надеюсь.

А. Ананьев:

— Итак, что же это за слова?

Иерей Дмитрий:

— Ну это вряд ли были слова, но это был образ. Это был образ, который меня совершенно пленил, покорил и, в общем, я так понимаю, мой вектор окончательно сформировал, что впоследствии определило мою дальнейшую жизнь. А происходило следующим образом — это то, о чем я хочу рассказать. Это был 2012 год, время моего такого активного воцерковления. И это был мой первый Великий пост, на который я взял благословение у священника уже. Это был первый раз, когда я в жизни отказался от мяса, и с удивлением к концу Великого поста вдруг понял, что мне совершенно не хочется есть мясо, и я прекрасно провел это время. Больше того, я настолько был потрясен тем, как работает моя голова без мяса — то есть мысль настолько стала легкой, кристальной, но не в плане житейской мысли, а вот именно в плане духовной какой-то, обращения к Богу, молитве. Я это совершенно четко заметил, и скажу вам, что после этого поста я год потом еще не ел мяса совершенно осознанно, а где-то полгода еще и рыбу не ел. То есть я решил, думаю: что если это так работает, то я и от рыбы откажусь, вдруг будет что-то еще более заметно.

А. Митрофанова:

— Называется духовная жадность.

Иерей Дмитрий:

— Да, я прямо хлебнул так, что прямо закусил удила, прямо действительно.

А. Пичугин:

— У меня знакомый священник, который после одного из первых постов лет на двадцать пять отказался от мяса.

Иерей Дмитрий:

— Вот-вот, у всех это, у меня опыт был такой. Но тем не менее и я, как впоследствии узнал, я перенес открытую язву желудка. Потому что у меня начались какие-то боли, и я постоянно...

А. Ананьев:

— Из-за вот этого отказа от мяса?

Иерей Дмитрий:

— Возможно. Возможно, из-за того, что я достаточно жестко постился, с сухоядением, прямо так вот.

А. Митрофанова:

— Ой...

Иерей Дмитрий:

— Как вот отцы такие завещали, да. Я не понимаю, что-то я пил препараты, и как-то они мне помогали. И я захотел пособороваться. Потому что, в общем, я уже начал причащаться потихоньку, исповедовался к тому моменту. И вдруг я узнал про таинство Соборования и решил пособороваться. И мой знакомый на работе, наш прихожанин сейчас, я тогда еще работал, сказал мне, что — а тогда Пасха была поздняя, она выпадала на начало мая, и Страстная седмица, она включала в себя как раз...

А. Митрофанова:

— Майские праздники.

Иерей Дмитрий:

— Майские праздники, да. И вот это соборование было последним соборованием в Москве. Это, по-моему, было 3 мая, если мне память не изменяет. Среда, 3 мая.

А. Пичугин:

— Это такая поздняя Пасха была?

А. Ананьев:

— Так а в 24-м году же сейчас тоже такая будет.

А. Пичугин:

— Будет, да, 5 мая.

Иерей Дмитрий:

— Ну вот что-то примерно вот было в 12-м году. Я почему это помню, потому что я не мог прошлые разы пособороваться, потому что храм, куда я ходил, он расположен в области, и я не успевал с работы, как бы я рано ни ушел, чтобы приехать на соборование. А здесь это был выходной день, и я поехал, в общем, на соборование. Приехал на соборование, зашел в храм, а храм начал наполняться людьми, — это был храм священномученика Антипы, около Пушкинского музея. И храм начал наполняться людьми, и я вдруг начинаю понимать, что у меня начинается приступ боли. А скажу вам, что боль была такая, что ее терпеть было совершенно невозможно, то есть реально можно было потерять сознание.

А. Пичугин:

— Ну открытая язва — это вообще, можно не просто сознание потерять, можно и вообще потерять.

Иерей Дмитрий:

— Вот-вот. А я стоял очень хорошо, так как я пришел заранее. Я вообще человек такой пунктуальный достаточно, я очень переживаю, когда опаздываю куда-то, поэтому всегда прихожу заранее. И стоял в хорошем месте. И когда я понял, что нужно вернуться в машину, взять таблетки, я понял, что если я сейчас выйду, то обратно я уже просто в храм не зайду, по количеству пришедших людей. И я встал, помню, посмотрел на иконостас и сказал: Господи, если Тебе угодно, я останусь, и я вот я возлагаю на Тебя. Если грохнусь, значит грохнусь. Но я никуда не пойду, буду с Тобой. И стою, начинает все это нарастать. И начинается соборование. Красиво поют все, конечно, и начинается помазывание — все что положено прочитали, и отцы начали ходить, мазать нас постепенно. И я осознал только потом уже, после соборования, что с каждым помазыванием у меня боль все меньше, меньше. А осознание того, что произошло, пришло только где-то через неделю, я вдруг понял, что у меня ничего нет, ну никакой боли нет. И года через два только я, проходя обследование — эндоскопию мне делали или не знаю, как это называется, и мне врач, который делал эту процедуру, сказал, что а вы когда-то пережили открытую язву желудка. И я сразу понял, что это был как раз вот тот самый пост.

А. Митрофанова:

— Ого.

Иерей Дмитрий:

— Так вот эта сама вот чудесная история в моей жизни — про соборование, про то, что это действительно имеет, действенное таинство, когда ты с верой подходишь. Вообще ко всему если ты подходишь с верой, это, конечно, совсем другие приобретает горизонты. Так вот, а по традиции храма в последнюю среду, когда проходит это обычно, в Страстную среду проходит последнее соборование, оно заканчивается, как обычно, общей исповедью. И сказали, что тот, кто будет на этой общей исповеди, может на Пасху причащаться, до Пасхи причащаться, собственно, без исповеди. И подумал, что я своих батюшек дорогих, любимых в том храме, куда ходил, избавлю от исповеди, потому что все сейчас пойдут на Пасху. А я достою, тем более у меня машина есть, ничего страшного, поздно, зато без пробок доеду домой. И остался я на общую исповедь, которую произносил настоятель храма, отец Дмитрий Рощин, который сейчас является настоятелем храма, в котором я служу, и является моим духовным отцом. И вот эта общая исповедь, и то как, то что на ней было сказано, то как себя вел — я первый раз познакомился с отцом Дмитрием как раз именно на этой общей исповеди. Просто, можно сказать, как штормом снесло остатки каких-то моих там сомнений и так далее. Я вдруг осознал, мне пришла такая мысль, что этот человек мог добиться известности, успеха в любом направлении, в котором бы захотел. В любом. Но при всем при этом что-то в его жизни произошло такое, что он все это оставил ради того, чтобы служить Богу. И на меня это произвело такой эффект разорвавшейся бомбы. Но последний гвоздь был следующим. А это же Страстная, это весь пост прошел — это я сейчас уже как священник понимаю, что это такая уже усталость, а впереди еще у тебя четверг, пятница, суббота, и соборование само долгое, и общая исповедь, она длилась порядка там трех часов, то есть мы закончили в первом часу ночи вообще. И я помню, как отец Дмитрий стоял уже в конце и сказал, что, кто хочет, подходите к отцам под епитрахиль, и мы прочитаем над вами разрешительную молитву. И вот он стоял в конце, сзади него стоял уже ныне отец Игорь, с которым я служу в алтаре, диакон, а тогда это был алтарник, который просто стоял с полотенцем, вытирал пот со лба у батюшки и, знаете, так аккуратно его подстраховывал на момент, если тот просто упадет от усталости. И вот это вот, и тогда я подумал: Господи, да как же надо, это что же нужно внутри себя иметь, чтобы так беззаветно служить?

А. Ананьев:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА. Алла Митрофанова, Алексей Пичугин и клирик храма святителя Николая на Трех горах в Москве, священник Дмитрий Богомолов. Рассказываем свои истории на тему...

А. Митрофанова:

— И Александр Ананьев.

А. Ананьев:

— А, кто здесь? На тему: «Сказано именно для меня». Кстати, «Светлые истории», очень хотелось мне напомнить вам, можно не только слушать, но и смотреть в нашей группе ВКонтакте, на сайте Радио ВЕРА https://radiovera.ru/ и в остальных всяких возможных, еще не запрещенных социальных сетях. Отец Дмитрий, спасибо вам огромное и за напоминание о протоиерее Дмитрии Рощине, настоятеле храма святителя Николая на Трех горах. Это настолько удивительный священник, друзья, если вы с ним не знакомы, обязательно найдите возможность, доберитесь до храма святителя Николая на Трех горах — это недалеко от станции метро «Улица 1905 года», недалеко от Пресни. Вы знаете, что бы он ни сказал, это такое впечатление, что вот ты ждал этого и тебе именно сейчас это надо услышать. И ты приходишь такой, и ты, в общем, не ожидаешь, но у тебя внутри есть огромный запрос на ответ на твой вопрос вот этот вот, даже не заданный. А отец Дмитрий помолчит и так сурово, негромко, но ощущение такое, будто все Архангелы в трубы свои подули тебе в лицо. У меня однажды был такой вопрос. Я так в некотором недоумении говорю: отец Дмитрий, ну что же получается... А я ему как раз про какое-то из правил там жизни говорю: так получается, это правило, что, не для всех? А он на меня посмотрел из-под бровей своих и говорит: «Не для всех. Ничто не для всех». И мне это так в душу запало. И мне это так было важно услышать. Я до сих пор как бы каждый раз, когда думаю о чем-нибудь, у меня слова сразу вот эти, брови, вот этот взгляд отца Дмитрия: «Не для всех, ничто не для всех».

Иерей Дмитрий:

— И, главное, все без пафоса такого.

А. Ананьев:

— Без пафоса.

Иерей Дмитрий:

— Без этой вот какой-то елейности, намоленности...

А. Ананьев:

— Вот эта способность говорить негромко, но громогласно.

Иерей Дмитрий:

— Веско.

А. Ананьев:

— Веско, да.

Иерей Дмитрий:

— Еще я хотел добавить, что, конечно, приходите в наш храм, потому что этот храм святителя Николая уже вот три года у нас на реставрации находится, и в этом году реставрация походит к концу. И, зная опять же отца Дмитрия, поверьте, это один из самых красивых храмов Москвы.

А. Ананьев:

— Стасидии будут?

Иерей Дмитрий:

— Обязательно.

А. Митрофанова:

— Дело в том, что отец Дмитрий же, он начал с того, что храму решил вернуть исторический вид. А поскольку в советское время он в архитектурном плане и в плане интерьера он очень сильно пострадал...

А. Пичугин:

— Ну ДК им. Павлика Морозова.

А. Митрофанова:

— ДК им. Павлика Морозова. И восстановили его вот как смогли в свое время. А отец Дмитрий, он просто уже когда настоятелем стал, через какое-то время он сказал: ребята, надо этому храму вернуть его исторический облик. И, поскольку это все-таки эпоха модерна, он с точки зрения вот интерьерной взял за основу то, что было, я так понимаю, еще переосмыслил по-своему, и все самое лучшее, все только вот что можно вложить в этот храм, сейчас в него все это вложено.

А. Ананьев:

— Какая-то невероятная роспись, тонкая.

Иерей Дмитрий:

— Очень красивая.

А. Ананьев:

— Светлая, прозрачная.

А. Митрофанова:

— Фантастически.

А. Пичугин:

— У меня очень важное событие случилось в жизни, благодаря этому храму. Значит, когда я много лет назад начинал, будучи школьником, в 90-е годы ездить в археологические экспедиции, моим начальником и в дальнейшем очень важным для меня человеком, таким учителем по жизни, был такой известный археолог Сергей Владимирович Шполянский, который, будучи ребенком, ходил в ДК им. Павлика Морозова на различные кружки, потому что жил рядом. И что-то вот ему как раз сумели привить любовь среди этих кружков там к истории в дальнейшем, к археологии, что он выбрал для себя профессию, и потом мы с ним встретились, и все закрутилось, в моей жизни появился какой-то путь, которым вот я до сих пор частично следую, и археология, ну это вот какие-то жизненные уроки важные. А все начиналось вот благодаря храму, ну ДК им. Павлика Морозова тогда еще.

А. Ананьев:

— Алексей Пичугин, я думаю, сейчас уместно было бы предложить тебе продолжить эстафету «Светлых историй» на тему «Сказано именно для меня».

А. Пичугин:

— «Сказано именно для меня». Я почему-то сразу придумал, о чем я буду говорить, что в наших программах «Светлые истории» со мной редко случается. У меня всегда не хватает какой-то истории, или мне кажется она неважной, или я ее не рассказывал. Но здесь я почему-то сразу понял, о чем бы я хотел сказать. Вот именно для меня вот эта книга, этот писатель на меня тогда повлиял, то есть он попал ко мне в руки в тот самый момент, когда начинался этап моего воцерковления в старшей школе — это было классе, наверное, в 9-м, в 10-м. Много чего тогда со мной происходило — какие-то политические волнения, меня стали интересовать 90-е годы, что-то в стране происходило, постоянно какие-то там левые, правые, крайние, все это меня стороной не обошло. Но именно тогда в мою жизнь и Церковь вошла как-то очень органично, я стал всем интересоваться, меня тоже там в какие-то крайности бросало. Но тогда, благодаря школьной программе, мне в руки попала книга Леонида Андреева —хотел сказать: Даниила, — Леонида Андреева, отца, соответственно, Даниила Андреева, известного писателя. Мы все в школе проходили одно-единственное произведение, все вы, наверное, знаете, это произведение, единственное произведение Леонида Андреева, которое входило в школьную программу — то ли «Ангелочек», то ли «Петька на елке» оно называлось. «Петька на елке», кажется, мне подсказывает Александра Соловьева, наш режиссер, где мальчик, который из бедной семьи, он попал на богатую елку, ему очень хотелось ангелочка. Ангелочка ему, кажется, подарили, но он растаял, потому что был из воска, его повесили рядом с печкой, он растаял. У Андреева все с таким надрывом, и у сына его, Даниила Андреева, тоже все с надрывом.

А. Митрофанова:

— С еще большим.

А. Пичугин:

— С еще большим надрывом, да. Горький про Андреева старшего говорил, что он пугает, а нам не страшно. Вот было страшно. Потому что я учился в школе, при филологическом факультете одного из московских вузов, и я туда поступил, но так получилось, что не пошел я в филологи, но пошел в историки. Но мы проходили что-то сверх школьной программы, и проходили достаточно странные произведения. Помимо обычных уроков литературы, у нас еще были вузовские предметы, связанные с филологией, к нам приходили преподаватели этого института, читали лекции. И среди прочего мы проходили очень страшное, я до сих пор считаю, наверное, одно из самых страшных произведений русской литературы — «Красный смех». Если кто-то... я не могу его посоветовать прочитать, потому что оно действительно страшное.

А. Митрофанова:

— Да.

А. Пичугин:

— И вот у меня от него, простите за бедность речи, снесло крышу на пару недель, я просто ходил сам не свой. Не то чтобы я о нем все время думал, но у меня что-то в голове происходило такое, да, у 16-летнего парня, который прочитал вот это все. Я как тогда, так и сейчас достаточно спокойно отношусь к каким-то вот таким проявлениям такого вот животного откровения — ну как-то есть и есть, но в данном случае это что-то уже за грань выходило. Там сюжет простой, написано это в 1904 году было, еще за десять лет до Первой мировой, но события, которые там описаны, они во многом повторяю сценарий, к которому пришел мир через десять лет. Первая часть этого произведения происходит от имени автора, который в конце первый части погибает, а вторая — от имени его родных, и автор там тоже присутствует в виде такого незримого духа. И в конце просто вот мир, сотрясенный войной, подходит к своему финалу. Как-то на меня это тогда сильное впечатление произвело. А еще к тому же я там, ну что в 16 лет, на чем ты рос, рос на «Гражданской обороне». А у «Гражданской обороны» — там не их песня, но песня там другой группы, которую они перепевали, так и называлась «Красный смех», эту песню я услышал сильно раньше, чем прочитал произведение. Но тогда у меня все встало на свои места, и эта песня, и произведение. А дальше я пошел и купил себе книжку Андреева. А я повторюсь, что это как раз пришлось на момент моего воцерковления. Ну Андреева сложно там упрекнуть в том, что он был там верующим, церковным человеком, не знаю, у него был какой-то кризис мировоззренческий явно. Но героями его произведений часто становились священнослужители, причем в достаточно таком неприглядном виде — там «Жизнь Василия Фивейского», известное произведение.

А. Митрофанова:

— О да.

А. Пичугин:

— А, кстати, еще одно произведение из школьной программы, повесть о семи повешенных, «Иуда Искариот», по-моему, входит еще.

А. Митрофанова:

— Ты знаешь, вот из школьной программы — я вообще, честно говоря, сейчас не очень понимаю, что входит в школьную программу.

А. Пичугин:

— Ну сейчас я тоже уже не знаю, сколько лет прошло.

А. Митрофанова:

— Мы в школе, по-моему, как раз чуть ли не «Василия Фивейского» читали.

А. Пичугин:

— Может быть.

А. Митрофанова:

— И должна сказать, что это ах... как сказать, это прямо тяжело.

А. Пичугин:

— Это очень тяжело.

А. Митрофанова:

— Не уверена, но я помню, что либо в школе, либо на первом курсе университета это у нас было.

А. Пичугин:

— Тяжело Андреев, тяжело Платонов. Но тем не менее это вот почему-то те писатели, которые на мое церковное мировоззрение очень влияли в положительном ключе. И Андреев даже, наверное, скорее в первую очередь Андреев. Потому что я видел, я тогда начинал ходить в небольшой сельский храм в Подмосковье, и алтарником достаточно скоро стал, и вот очень нравилось мне туда приезжать самому — я в «Светлых историях» рассказывал об этом. И я не знаю, какие-то образы, наверное, которые Андреев выстраивал про сельские приходы, это совершенно было не похоже, естественно, на то, что было у нас в храме, но какие-то вот полутона, которые я там вычитывал, они очень хорошо ложились на такую мою неспокойную психику 16-летнего подростка и делали из меня церковного человека. Через радио, наверное, это объяснить сложно, не переживая этого, наверное, это понять сложно. Но я хочу сказать, что во многом благодаря Андрееву я находил для себя Церковь. Все что там говорилось, пускай даже это сильно входило в какой-то контраст, да, с церковной жизнью, оно вот говорилось для меня, и оно стало одним из тех мостиков, которые были у меня перекинуты в Церковь.

А. Ананьев:

— Это всегда меня удивляет. «Светлые истории» на Радио ВЕРА — это, как правило, встреча трех хорошо образованных людей, которые хорошо помнят...

Иерей Дмитрий:

— Двух.

А. Ананьев:

— Что они читали в школе. И я, который не помнит, что он проходил по литературе, потому что он, очевидно, прошел это мимо.

Иерей Дмитрий:

— Просто прошел.

А. Ананьев:

— Просто прошел, да.

А. Пичугин:

— Мы все так проходили мимо школьной программы по литературе, но здесь просто совпало. Если ты меня спросишь, что мы еще читали в школе, я тебе не скажу, я не помню.

Иерей Дмитрий:

— Хорошо, если прошли, а потом вернулись. А если просто прошли?

А. Митрофанова:

— Ну вот, кстати.

А. Ананьев:

— А есть те, которые женились потом на преподавателе литературы МГИМО и как-то понемножку наверстали.

А. Митрофанова:

— Пострадавшие.

А. Ананьев:

— Да. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА. А через минуту мы вернемся к «Светлым историям».

А. Ананьев:

— Радио ВЕРА, «Светлые истории», потрясающая компания. Священник Дмитрий Богомолов, клирик храма святителя Николая на Трех горах в Москве. Алексей Пичугин, Алла Митрофанова, я Александр Ананьев. И, конечно же, вы, наши дорогие друзья, слушатели, зрители. Напомню, «Светлые истории» можно не только слушать, но и смотреть — в наших социальных сетях, на сайте https://radiovera.ru/, в нашей группе ВКонтакте. Не просто смотреть, но и делиться своими светлыми историями. Я в одной из наших публикаций наткнулся на комментарий Ирины — не буду читать фамилию, просто Ирины, пусть это останется так. И не могу его не привести здесь, потому что она полностью отвечает теме сегодняшних «Светлых историй»: «Сказано именно для меня». Даже если это всего лишь это одно слово, даже если это всего лишь слово «здравствуйте». «Какое-то время назад я жила с семьей в крепком достатке, — пишет Ирина, — и, как я сейчас понимаю, в большой беспечности. Нищим никогда не подавала — без осуждения их, просто шла мимо, типа это не моя история. А как-то на рынке появилось девочка лет шестнадцати с искалеченной рукой без пальцев и просила милостыню. Так жалко стало ее, что я дала ей большую милостыню и с тех пор всегда подавала. Прошло несколько лет, и я в один год потеряла трех родных людей. И еще через год от меня ушел муж. Я начала пить. Пила каждый день, мылась далеко не каждый день. На работе постоянные конфликты, мне перестали даже радоваться в тех магазинах, где раньше под мои заказы привозили продукты. Многочисленные друзья перестали звонить. А некоторые при встрече отворачивались, да я и сама понимала, что я уже совсем другая. И никуда не ходила. В конце концов со мной перестали здороваться все, кроме коллег и подчиненных. И вот бреду я в какой-то зимний выходной мимо рынка — в старой дубленке, в грязных (много восклицательных знаков), в грязных валенках, закутанная в потертую шаль, в кармане какие-то копейки. Иду и обреченно думаю, что этих копеек мне не хватает ни на что, и сил не хватает ни на что. Иду и вдруг слышу: «Здравствуйте». Я поднимаю голову и вижу ту самую нищенку. А она стоит и улыбается мне. Денег нет, денег не предложила, но как стало тепло на душе, вы себе не представляете. И как долго это «здравствуйте» меня грело. Жизнь медленными шажками стала налаживаться. Я собирала, как подарки, нечаянные прикосновения — о, меня уже не сторонятся. В автобусе дитя у мамы на коленках теребило мою сумку — вообще счастливый случай. Близкие подруги стали выходить на связь. В моей жизни появились женщина, благодаря которой я воцерковилась. От той депрессии до конца избавиться не удалось, но, слава Богу за все, я в семье. И отправная точка — эта встреча на рынке, которая была великая милость Божия. Это слово, сказанное именно для меня — «здравствуйте». А?

Иерей Дмитрий:

— Великолепно.

А. Ананьев:

— Написано гениально. Ирина, спасибо вам большое.

А. Митрофанова:

— До слез.

Иерей Дмитрий:

— Да у вас писательский талант есть. Драматизм потрясающий.

А. Митрофанова:

— Да.

А. Ананьев:

— Я обожаю, когда человек может рассказать историю, в которой, в общем, нет сюжета, просто ты услышал слово «здравствуйте». А до слез. Алла Сергеевна Митрофанова.

А. Митрофанова:

— Ой, да. Ирине прямо низкий поклон за эту историю. Потому что у Достоевского много в романах много такого. Когда одно напоминание человеку о его настоящей природе, напоминание ему о том, что в нем видят образ Божий, ценят тот образ Божий, вообще переворачивает все и спасает. И, наверное, мы все на этом стоим. Потому что нет среди нас людей, которые хотя бы раз не оступались, не падали, не ошибались, и чего бы такого с нами сложного ни происходило — у кого-то более глубокий кризис, у кого-то менее глубокий, — это неважно. Однако вот это напоминание о том, кто мы на самом деле по своей природе — вот этот образ, стремящийся к подобию, и что есть хотя бы один человек, который в нашем окружении об этом помнит, если мы сами в себя уже не верим, способен напомнить об этом нам — это дорогого стоит, конечно. Вы знаете, у меня история немножечко выбивающаяся, наверное, с одной стороны. А с другой стороны, это слова, сказанные именно мне. Отец Дмитрий, я прошу прощения, речь пойдет о снах. Знаю, что в христианской традиции к снам отношение очень осторожное. Но опять же, простите, апеллирую к Достоевскому — мы знаем, в романе «Братья Карамазовы» какие важнейшие моменты ключевые, переломные связаны со снами главных героев — трансформации во снах у людей происходят. Да, там во сне Алеши Карамазова старец Зосима, которого он боготворил, впервые, уже после своей смерти, сдвигается, указывая, что на его месте в душе Алеши должен стоять Христос. И это первая встреча Алеши с Богом самая настоящая. При том что он до этого сколько времени жил в монастыре. Такое тоже бывает.

Иерей Дмитрий:

— У Бога много путей к сердцу человека.

А. Митрофанова:

— Да, в том числе и через сны иногда. Хотя, подчеркну, отношение в христианской традиции к ним максимально осторожное. Этот сон был связан с очень большой трагедией — у одного из наших коллег, я не буду его называть, это было, наверное, сколько, лет 15 назад, погиб сын. Он был красавец, талантище, умница, глубоко церковный мальчик 23 лет. Он только-только блестяще закончил один из лучших вузов страны. Он играл на музыкальных инструментах, он алтарничал в храме, он занимался благотворительностью. У него была девушка, с которой были настолько нежные и трепетные отношения — просто я знаю это от его мамы, она как-то поделилась: представляешь, говорит, вот он подошел и сказал: мам, я встретил любовь всей своей жизни. И они собирались пожениться. Ну то есть это была какая-то невероятная история. И вот 30 декабря они с друзьями встретились, чтобы как-то — ну на Новый год все будут там со своими семьями, кто-то в храме, кто-то еще, а вот 30 декабря они просто встретились, чтобы посидеть. И он пошел, он вызвал такси и пошел на улицу ждать машину. И какой-то пьяный со всей дури его на обочине сбивает, и сбивает его насмерть. Я не могу передать, что было с его родителями. Он не единственный ребенок в семье, но это неважно. Это же абсолютно неважно. А его девушка... Ну то есть потрясены были все. И я помню, что я была не в Москве в этот момент, мне позвонили, об этом сказали. Ну естественно, там кто мог, люди встали на молитву. И вы знаете, я не могу сказать, что мы с этим молодым человеком как-то плотно и тесно общались. Мы много раз пересекались, у нас были очень хорошие такие, теплые отношения. Тем более неожиданно было для меня, когда в последние дни Рождественского поста он мне приснился. Он мне приснился в каком-то, знаете, ну как это бывает, с праведниками, в каком-то свете. И я смотрела на него и говорила: «Это же ты? Как прекрасно то, где вот ты сейчас, как это замечательно!» И вы знаете, и он обернулся, да, он сказал, что да, действительно у меня все очень хорошо. И как-то вот прямо так серьезно на меня посмотрел и сказал: «А ты на Аппиевой дороге». Я крайне редко помню сны, я очень часто их забываю. От этого сна я проснулась как в холодном поту, и эти слова звучат в моей голове до сих пор. Что такое Аппиева дорога, все мы прекрасно знаем. Это дорога, ведущая из Рима в область, по которой апостол Петр, предупрежденный о том, что его хотят арестовать и казнить, уходил от своих мучителей. Это та дорога, на которой ему явился Воскресший Христос, и апостол Петр так удивился, что он видит Спасителя вот так вот, Учителя, да, вот как так вот, напрямую, что задал ему тот самый вопрос: «Камо грядеши?» Куда ты идешь? На что Спаситель ему сказал: «Я иду в Рим, чтобы снова умереть за тебя». И тогда апостол Петр, одумавшись, разворачивается, при том что не было никаких препятствий, чтобы его жизнь была спасена, вот он разворачивается и идет обратно в Рим на верную смерть и принимает там мученическую кончину. Я понимаю прекрасно, что этот сон, особенно в проекции на мою такую, да, вполне безоблачную, особенно по сравнению с тем, как сейчас это бывает, да, очень легкую жизнь, это, может быть, просто, знаете, какие-то игры разума. Но этот сон снова и снова возвращает меня к одной и той же мысли: а не на Апиевой ли я дороге? Можно работать на Радио ВЕРА, можно работать в журнале «Фома», и при этом выходить из Рима, понимаете, просто сбрасывая с себя ту ответственность, которой, может быть, Господь от тебя ждет. И у меня в этом смысле, простите, еще раз был второй сон — это было в районе полугода назад, и он еще крепче меня заставил задуматься. Мне приснилось, что я умерла. И хожу, вот как это бывает, да, такое бестелесное присутствие в нашем материальном мире, в каких-то во, знаете, как полутонах, ну как в фильме с Патриком Суэйзи, такой призрак, да, который все видит, все слышит, все понимает, все ощущает, но не может ни к чему прикоснуться и ни в чем принять участие. И я вижу такое количество самых разных ситуаций, где нужна помощь, и где я проходила мимо. Такое количество. Вот здесь помочь пожилой женщине, здесь кому-то еще, и это так просто сделать —ну просто на полдня оторваться от своих дел, выехать куда-то, что-то где-то там кому-то, я не знаю, привезти продукты, что-то там сделать еще. И это было так просто. И сейчас мне в этом сне, внутри, вот когда я уже умерла, мне так хочется это сделать, а я понимаю, что не могу даже лист бумаги со стола поднять. Ничего не могу. И слышу одно единственное слово: «Поздно». И я просыпаюсь и понимаю, сколько времени я теряю и трачу не на то. И если вы думаете, что этот сон меня образумил... Вот сегодня, когда мы ехали с Сашей на запись этого разговора, я снова к нему вернулась и снова поймала себя на том, сколько раз прошла мимо там, где могла бы принять участие. И нужно-то было всего чуть-чуть какого-то сердечного участия, чуть-чуть просто от себя оторвать и отдать другому человеку. Но у меня-то режим какого-то, знаете, какого-то вот окамененного нечувствия, вот режим какого-то ну сохранения энергии что ли какой-то, которому можно найти объяснение, оправдание, трам-пам-пам, — мы все это прекрасно понимаем. Но на выходе, понимаете, потом окажется вот это самое «поздно», которое практически «мене, текел, фарес», и это приговор. И эта история, как вы понимаете, незавершенная, пока Господь дает возможность, ну вот мы продолжаем жить и, может быть, хоть какой-то жалкий шанс у меня в конце еще все-таки будет. Но для меня это важные слова, которые меня не то чтобы развернули, но они для меня очень важное напоминание — и первый случай, и второй.

А. Ананьев:

— А я недавно проснулся и в полусне спрашиваю Аллу Сергеевну: где колбаса?! Алечка смущенно спрашивает: Александр, какая колбаса? Я говорю: а, прости, мне приснилось что я кот в санатории. Отец Дмитрий, к вам вопрос: как она меня терпит? Вот ее сны и мои сны...

А. Пичугин:

— Я думал, она тебе сказала: поздно.

А. Митрофанова:

— Я могла сказать: пост.

Иерей Дмитрий:

— Пост. Слава Богу, что на самом деле вот этот симбиоз, он, мне кажется, хуже было бы если бы вы друг друга...

А. Митрофанова:

— Топили.

Иерей Дмитрий:

— Били по голове такими снами, да, грубо говоря. Это всегда, когда у тебя есть что-то такое, когда ты там, прямо тебя всколыхнуло, иногда нужно и выдохнуть. Вот умение выдыхать на самом деле такое ценное качество. Потому что, если человек как бы не может выдохнуть, очень часто наступает перенапряжение и вообще многое рушится. Поэтому иногда надо выдыхать. Александр — это как раз тот самый выдох для вас, Алла, мне кажется.

А. Митрофанова:

— Да.

Иерей Дмитрий:

— А вы для него та самая возможность залезть чуть повыше, наверное.

А. Ананьев:

— Да. В любом цирке, знаете ли, как и в любой семье, должна быть не только прекрасная гимнастка, которая летает высоко-высоко под куполом цирка, но и...

Иерей Дмитрий:

— И вкусная колбаса еще должна быть.

А. Ананьев:

— Но и смешной дурацкий клоун. Вот тогда цирк получается.

А. Митрофанова:

— Который ее поймает.

Иерей Дмитрий:

— В итоге, в конце концов.

А. Митрофанова:

— Да. Прижмет и скажет: иди сюда, мой хороший, выдохни, а?

А. Ананьев:

— Да, ты смешная чебурашка.

А. Ананьев:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА. Священник Дмитрий Богомолов, клирик храма святителя Николая на Трех горах в Москве. Алексей Пичугин, Алла Митрофанова и я, Александр Ананьев, вспоминаем истории на тему «Сказано именно для меня». Ну а вот если серьезно, отец Дмитрий, вся эта история с очень трепетным отношением Аллы к снам...

А. Митрофанова:

— Не трепетное отношение к снам, я же говорю, что я вообще фактически не помню.

А. Ананьев:

— А помнишь, тебе приснилась дорога, о которой ты не знала, но которая в реальности существовала давным-давно?

А. Пичугин:

— «Трасса 60»?

А. Ананьев:

— Нет. Между Вероной и Венецией.

А. Митрофанова:

— Между Вероной и Венецией.

А. Ананьев:

— И потом протоиерей Тимофей Китнис сказал, что эта дорога реально существовала...

А. Митрофанова:

— До XVI века она была.

А. Ананьев:

— Ты не могла знать об этой дороге, а она тебе приснилась, понимаешь. Меня иногда пугает вот то, насколько...

А. Митрофанова:

— Давайте не будем принимать это близко к сердцу.

Иерей Дмитрий:

— Зря на самом деле вы. Я думаю, что тут нет ничего такого. Главное, что тут в чем подвох? Главное, не делать сны вообще источником...

А. Митрофанова:

— Вот, да.

Иерей Дмитрий:

— Из чего ты будешь черпать, что что-то с тобой общается.

А. Пичугин:

— Потому что это бывает иногда.

Иерей Дмитрий:

— Да. Потому что, например, я совершенно точно знаю про такой же точно сон, когда у меня мама начала вот так вот серьезно прямо подвигаться к воцерковлению. Это то, когда она, будучи после операции серьезнейшей на сердце, уже в конце, то есть я в это время как раз очень молился. Я не смог даже присутствовать на занятиях — я был в семинарии, учился еще. Я специально на это время ушел в храм, молился. Потому что я вдруг понял, что я не готов потерять и остаться без мамы. То есть я думал, что, может, я готов к смерти близких, оказалось, ничего подобного. И я молился очень сильно, прямо вот до пота вообще. И мама мне потом рассказала, что она, уже будучи потом, ей просто приснился Христос. В виде цветка. Но это был точно Христос, она это поняла совершенно точно. Поэтому к таким вещам, это, знаете, что говорит, это говорит о том, что вы склонны прислушиваться к себе, а это настоящая христианская вещь.

А. Митрофанова:

— Добрый вы человек, отец Дмитрий. Александр Владимирович, давайте вашу историю.

А. Ананьев:

— Алечка свидетель...

А. Пичугин:

— А я думал, рассказал — про колбасу.

А. Ананьев:

— Да. Это была короткая история и я выполнил свою задачу.

Иерей Дмитрий:

— Светлая.

А. Митрофанова:

— Светлая.

Иерей Дмитрий:

— Вкусная.

А. Митрофанова:

— Сейчас, во время поста все так: м-м-м...

А. Ананьев:

— На самом деле я просто подозревал, что все истории, рассказанные здесь, будут достаточно масштабными, серьезными, достойными взрослых, опытных людей. Поэтому в противовес им обязательно нужна будет какая-то история такая, не скажу, легковесная, но забавная. Поэтому я хочу рассказать именно забавную историю, но, если копнуть глубже, там масштабный христианский смысл. У нас с Алечкой есть, ну у меня, да и у нее уже теперь, за годы жизни вместе, есть одна фразка, которую мы иногда так вбрасываем, и она прямо очень славная, она очень хорошая. И я хочу рассказать историю этой фразы, я понял, что я ее не рассказывал на «Светлых историях», а она замечательная. Есть у меня друзья — муж и жена. Люди гораздо старше меня, художники, музыканты, изобретательные творцы. Они все время придумывают что-то невероятное. Они придумывают по всему миру какие-то такие истории, которые восхищают и радуют, и удивляют: то они на яхте плавают по Тихому океану и на лютне играют свободным дельфинам; то они издают какие-то фотоальбомы или музыкальные альбомы, то они устраивают какие-то концерты, то какие-то с клоунами — ну вот по всему миру какое-то безумие абсолютно. И у них есть сын, ныне уже взрослый человек. А лет двадцать назад, когда он учился в школе, школа была еще, ну прямо скажем, такой советской школа была. А они, как люди творческие и очень прогрессивные, они с тяжелым сердцем относились ко многому, что происходило тогда в советской школе. Они понимали, что есть и что-то хорошее, но в целом они как-то сторонились. Они никогда не ходили на родительские собрания, они никогда не проверяли уроки у своего сына. Ну надо ходить, мы понимаем, что надо, ходи, но это не так важно, говорили они, это не так важно. Важно другое. Важно, вырастет ли он хорошим и все такое. И тут 11 класс, и их сын, допустим, Вася, приносит им тяжелую весть, что оказывается, что у Васи итоговая за весь школьный курс оценка по математике...

Иерей Дмитрий:

— Четыре.

А. Ананьев:

— Двойка. И это неизбежно, как смерть. Это неизбежно, как налоги. И ничего с этим нельзя поделать. Правда, теоретически, если родители...

А. Пичугин:

— Антонина Петровна сказала, намекнула...

А. Ананьев:

— Намекнула, сказала, что... Нет, там не было никакого намека на взятку, ни в коем случае. Но чтобы как-то решить эту проблему, родители поняли с тяжелым сердцем, что им все-таки надо...

А. Пичугин:

— Купить шторы.

А. Ананьев:

— Переступить порог... Еще раз: это был не намек на взятку. Просто надо было поговорить с учителем. Он вздохнули, еще раз вздохнули, надели чистое и пошли в школу. Приходят — и там сидит, значит, такая Марфа Степановна. Женщина полная, прямо скажем, несимпатичная, явно с не сложившейся личной жизнью, со скверным характером — они мне так рассказывали. Сам я этого не видел, но вот они мне так рассказывали. Она сидит, смотрит на них из-под косматых своих бровей и начинает, перелистывая толстые классные эти тетради, эти журнал, говорит: «Вот, смотрите, ваш Вася это... а вот ваш Вася это... А здесь — ну это же просто кошмар какой ваш Вася-то!» Они так выдохнули и говорят: «Марфа Степановна, дорогая, смотрите, мы люди творческие, мы люди ищущие, мы постоянно то на яхте путешествуем со свободными дельфинами, то издаем фотоальбомы то альманахи, то книги пишем, то спектакли ставим, то у нас клоуны в Венеции под открытым небом выступают...»

А. Пичугин:

— «Мы знакомы с Франклином, а вы нет».

А. Ананьев:

— «Да, мы живем так. И наш Вася, понимаете, он такой же, как мы. Откуда у него вот эта вот, вот эти логарифмы, вот эти формулы? Поймите, он живет вот такой жизнью, он взял ее от нас. Ни мы, ни Вася, ни вы, дорогая, Марфа Степановна, ничего не можете поделать с тем, что Вася такой».

А. Митрофанова:

— Ему не нужна математика еще, типа того.

А. Ананьев:

— Марфа Степановна гневается еще пуще прежнего и говорит: «Да! Но вы посмотрите, Вася вот здесь, а эту работу вы посмотрите — ну это же вообще невозможно! — говорит Марфа Степановна. — Доколе?! Что с этим...» Они выдохнули, смотрят не нее и уже, знаете, как последний аргумент говорят: «Марфа Степановна, дорогая, ну что поделать с тем, что наш Вася такой же как мы — гуманитарий». Марфа Степановна меняется в лице, уже не из-под косматых бровей, но такой вот взгляд, такой открытый, как будто ее так подушкой огрели только что, и она тихим голосом обескураженно произносит фразу, ставшую впоследствии крылатой. Она говорит: «Ну что значит гуманитарий? Ну зачем так сразу ставить на мальчике крест?»

А. Пичугин:

— Это так обидно всегда звучит.

А. Ананьев:

— «Ну зачем так сразу ставить на мальчике крест?»

А. Пичугин:

— Мне вот в школе говорили: ты гуманитарий. И учителя по точным предметам, а также по некоторым естественным всегда говорили: ты, Пичугин, гуманитарий, и это хорошо. Ну вот тут не сложилось, зато вот тут сложилось.

А. Ананьев:

— Да, но вы понимаете, насколько это глубокая мысль? При всей такой забавной истории этой мысли. Ни на ком ни в коем случае нельзя ставить крест. Что бы человек ни сделал, как бы он ни оступился, где бы он ни накосячил, где бы я не накосячил, где бы... Ну Алечка не косячит. А вот все остальные косячат.

А. Митрофанова:

— Ха!

А. Ананьев:

— «Ну зачем так сразу ставить на мальчике крест?» — мы все время вот эту фразу вспоминаем, что ничто не неисправимо, ничто не необратимо. Все можно исправить. И с Божией помощью все всегда исправляется. Ну зачем так сразу ставить на мальчике крест? Друзья, запомните эту фразу, она вам обязательно пригодится в будущем. И вы очень скоро поймете, что в вашей жизни случаются вот периодически такие истории, завершить которые можно вот фразой: «Ну зачем так сразу ставить на мальчике крест?» Кстати, недавно узнал, что знаешь, откуда взялась фраза «ставить крест на ком-либо на чем-либо»?

Иерей Дмитрий:

— Я, например, не знаю.

А. Ананьев:

— Во время эпидемии чумы. Если в доме в конечном итоге умирали все, чтобы было понятно, что в доме никого не осталось живых, окна и двери забивали крест-накрест досками — называется поставить крест на ком-либо, вот то есть там нет никого живых.

А. Пичугин:

— А Вася тройку получил?

А. Ананьев:

— У Васи все хорошо. У Васи все гораздо лучше, чем у меня, хотя я тоже, в общем-то, гуманитарий. Ну что, завершить «Светлые истории» сегодня, вы знаете, мне хотелось бы еще словами. У нас же тема сегодня: «Сказано именно для меня». И вот эта фраза, даже вот эта мысль, она была сказана не лично для меня, и даже вне того контекста, в котором живу, и я наткнулся на нее совершенно случайно. Но наткнулся так, знаете, что мне как пощечину влепили неожиданно из-за угла вот так вот, что я даже не ожидал, кто это и как это. Это было настолько четко, что я переслал эту мысль потом Алечке, но она сказала: ну что здесь удивительного, все так и есть. А для меня нет, для меня это стало откровением. И я сейчас прочитаю эту мысль и, наверное, даже попрошу отца Дмитрия, может быть, как-то ее прокомментировать, потому что как бы, наверное, она противоречит каким-то христианским догматам. При всем при том что она очень христианская по сути. И она для меня очень важная, я сейчас о ней постоянно сейчас вспоминаю. «Вы не поняли, — пишет человек, — вы не поняли, все наоборот. Не душа попадает в ад, это ад попадает в душу. И это гораздо страшнее. Из ада снаружи можно выйти, от ада, проникшего внутрь, можно избавиться, только вывернув себя наизнанку. Все эти садисты, пыточные, изуверство, эти попытки человека избавиться от ада внутри себя, кровавые потуги вывернуть себя наизнанку. Попытки разбрызгать яд, сжигающий изнутри, в надежде на хоть какое-то облегчение. Вы не понимаете, все наоборот. Эти люди не понесут наказания, после смерти попав в ад, они уже наказаны адом внутри».

Иерей Дмитрий:

— Я сейчас подумал, что мой духовный отец, наверное, на все устремления человеческие сказал бы сейчас: вы не понимаете, все наоборот. А что здесь, мне кажется, во-первых, я не большой знаток догматики, хотя, конечно, имею о ней представление, но я думаю, во-первых, что важнее догматики внутреннее внимательное отношение к себе. И что здесь все так и есть. Потому что существование человека без Бог уже есть ад. Человек, который живет без Бога, он уже здесь на земле, в общем, просто этого не представляет, а по-нормальному будет понятно, что это ад, только после встречи человека с Богом. И потом, если человек при жизни не привык, не приучил свою душу к общению с Богом, он поймет уже, когда откажется от последнего предложения Христа быть с Ним. И вот в момент, когда он откажется, он вдруг поймет, что вот это присутствие, которое ему было неприятно, оно-то на самом деле и было на самом деле раем.

А. Ананьев:

— Ну вот это меня и смутило. Потому что я очень хорошо понимаю, что ад — это когда нет Бога.

Иерей Дмитрий:

— Так и есть. Сто процентов.

А. Ананьев:

— Когда ты отказался от Бога, закрылся от Бога. А здесь ад — это такая настоятельная субстанция, которая внутрь тебя проникает.

А. Пичугин:

— А можно я не соглашусь? А можно я — тут у нас, Саша подсказывает, что минута осталась. Мне кажется, что человек может не осознавать свою жизнь с Богом, не видеть Его, не понимать, что Он перед ним, но всю жизнь с Ним общаться и всю жизнь иметь Его в себе, и пронести Бога через всю жизнь, не осознавая, что это Бог. И тогда эта встреча будет не адом, а эта встреча просто то, что расставит все по своим местам, и кубики, и квадратики все в свои пазлы встанут.

Иерей Дмитрий:

— Вполне.

А. Митрофанова:

— Да, это как финал «Хроник Нарнии»: ты служил Ташу, как если бы служил мне. Но, понимаете, ведь есть еще вот эта потрясающая у Льюиса формулировка: двери ада заперты изнутри. Ну то есть хочешь выйти — открывай и выходи. Но только, да, если ты не захочешь выйти, ты там так и останешься. И если ты в таком состоянии окажешься в раю, тебе рай будет адом. Просто потому, что те законы любви, по которым в раю, они для тебя ад. И вот Алексей сейчас сказал, а я про себя думаю: ведь есть, как это часто бывает, что человеку кажется: вот ну он живет в Церкви, он там исповедуется, причащается, и при этом ад носит внутри. Так тоже бывает.

Иерей Дмитрий:

— Может быть и так, совершенно точно.

А. Митрофанова:

— И открывай двери ада и выходи. Двери ада заперты ада изнутри.

Иерей Дмитрий:

— Все зависит от того, есть это общение или нет.

А. Митрофанова:

— Да. А у Достоевского это сформулировано другой фразой: жизнь есть рай, ключи у нас.

А. Ананьев:

— Наверняка у вас тоже есть слова, которые были сказаны именно для вас и изменили вашу жизнь. Зайдите в видеозапись этих «Светлых историй» и оставьте свой комментарий. А мы в следующий раз обязательно прочитаем вашу светлую историю. Ну а сегодня светлыми историями с вами делились, во-первых, и это огромная благодарность, спасибо, низкий поклон клирику храма святителя Николая на Трех горах в Москве. Вы обещали туда сходить друзья, слушатели и зрители, потому что там невероятные росписи, и вообще будет красота, когда уже наконец закончатся эти восстановительные работы. Я знаю историю, как протоирей Дмитрий Рощин долго работал над тем, чтобы пол был историческим, соответствовал вообще этому всему. Там целый вообще роман можно писать про эту историю, и это только одна из страниц. Священник Дмитрий Богомолов был сегодня в гостях. Отец Дмитрий, спасибо вам большое.

Иерей Дмитрий:

— Спасибо, дорогие. Спасибо.

А. Ананьев:

— С вами был Алексей Пичугин, Алла Митрофанова, я Александр Ананьев. Светлых вам историй по жизни. Пока.

А. Митрофанова:

— До свидания.

А. Пичугин:

— Всего доброго.

Иерей Дмитрий:

— До свидания.

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «Приход к вере и изменения в жизни в лучшую сторону»
• «Без Бога ни до порога»
• «История Савла»

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов