Я знаю, время пройдёт и слова устареют; но не устареет горечь и грусть, потому что в начале 2016-го года умер в городе Волгограде совестливый человек и таинственный, невероятного таланта поэт – Сергей Васильев. Сергей Евгеньевич, Серёжа. Он жил скудно и тяжело, иной раз не зная, будет ли хлеб в дому назавтра, но догадываясь, что, скорее всего, придут новые стихи, и он разошлёт их друзьям, и через пару дней добавит просьбу: те – забудьте, читайте эти, я, кажется, улучшил, я переделал. Он писал честно, беспощадно, размашисто.

В последнее время он начал задумываться о грядущем своём юбилее и новой, итоговой книжке: до шестидесятилетия оставалось меньше года. «…Посему больше никому ничего из новых стихов не показываю, – писал он мне в декабре 2015-го. – Посылаю тебе то, что сочинилось у меня в последнее время. Отнесись как можно более жёстко. Всего тебе! Васильев».

И в приложении к письму – тут же начинали искриться, звучать, гудеть – его промытые, загадочные, и одновременно осязательные образы и мелодии.

А Создателю вновь хвала –
Его желчь отыщешь с трудом.
Вот твой храм, сгоревший дотла,
Вот твой странноприимный дом.

И в серебряной нищете
Что же делать, Господь, прости,
Горемычному сироте  –
Разве руки крестом сплести.

Из-за пазухи нож кривой
Ночь достанет, станет, как зверь.
Ты поверишь, что я живой?
Умоляю тебя, поверь!

Сергей Васильев, из последних стихотворений, 2015-й год

…а то и прорвётся детский, какой-то щемяще-детский голос, которого я больше ни у кого и не слышал –  «Я, как кошка, гуляю сам по себе, / И пусть ни гроша за душой, / Я помню, Господи, о Тебе / И о том, какой Ты большой…»

Я писал, вдохновлённый пронзительной васильевской лирикой, что читая её, я думаю о благотворном воздействии живительного вещества баратынской и заболоцкой поэзии; о том, как золотое солнце Арсения Тарковского отражается в прозрачном рубцовском озере, о криках бродячих волжан трех веков и детских спорах в наших недетских играх.

…Помянешь имя Евгения Баратынского, и вот поэтесса Светлана Кекова пишет мне из Саратова о стихах Сергея Евгеньевича:

«Ты помнишь, эти его строчки – “…Мой дар убог, / И голос мой, как водится, негромок”? Такое признание можно было бы принять за некое творческое кокетство, за скрытую “провинциальную” гордыню. Можно было бы… Но – нельзя. Он – поэт кристальной сердечной чистоты, из которой и проистекает подлинное смирение. И ещё он – поэт сострадания и боли, боли за каждого человека, и – боли за всю Россию…»

Я хочу возвратиться туда,
Где не рады чужому увечью,
Где растенья горят от стыда
За звериную плоть человечью,

Где застенчиво пашут и жнут
В годы смуты и в годы разрухи,
Где дубы вековые живут
И живут вековые старухи.

Может, там, в опустевшем дому,
Я, забывший печаль дорогую,
В этой жизни хоть что-то пойму
И про жизнь позабуду другую.

…Теперь итоговая книга чудесного волжского поэта Сергея Васильева выйдет уже без него; и, вослед  «Часам с кукушкой», «Бересклету», «Черным подсолнухам» и «Речи пернатых», – надеюсь, как всегда, каким-то чудом, долетит и до первопрестольной.