«Семья и волонтерство». Юрий Белановский

У нас в гостях был руководитель волонтерского движения «Даниловцы» Юрий Белановский.

Юрий рассказал о своей семье, о том, почему в период карантина особенно важно уделять больше внимания близким, а также о том, с чего началась его волонтерская деятельность при Даниловом монастыре, каковы её направления в настоящее время, и какое качество наиболее ценит в тех людях, которые присоединяются к его добровольческому движению.

Ведущая: Анна Леонтьева

---

А. Леонтьева

— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева. Мы говорим о семье и о всяких других вещах с руководителем волонтерского движения «Даниловцы», Юрием Белановским. Добрый вечер, Юрий.

Ю. Белановский

— Здравствуйте.

А. Леонтьева

— Юрий, я хотела так немножко издалека начать. Я недавно посмотрела потрясающий фильм, он называется «Где ты, Адам?», его снял режиссер, протодиакон Александр Плиска. И фильм, он просто вот потрясающий. То есть о нем нельзя ничего сказать такого, настолько — нельзя сказать, что он сильный, нельзя сказать, что он глубокий — просто его надо смотреть. Это то, что по-английски называется a must.

Ю. Белановский

— Да.

А. Леонтьева

— Но Александр позвонил мне и сказал, что... С ним, кстати, было недавно интервью на радио. И сказал, что на фильм не так много идет народу, потому что ну как бы просто православная картина какая-то, да.

Ю. Белановский

— Да.

А. Леонтьева

— И люди ну не знают о ней ничего. Почему я об этом упомянула, потому что волонтерское движение, оно тоже, вот мы все время слышим: волонтерство, как это называется...

Ю. Белановский

— Краудфандинг, сбор средств...

А. Леонтьева

— Краудфандинг, краудинвестинг, платформа добрых дел. Поэтому сегодня мы говорим как всегда о семье, но, конечно, мы не можем с вами не поговорить о вашей работе. Хотелось просто вот этих слов избежать и говорить простым русским языком.

Ю. Белановский

— Ну хорошо, буду говорить: добровольцы. Да, давайте.

А. Леонтьева

— Вот и такой у меня к вам, наверное, немножко личный вопрос. В 2008 году вы пришли на курсы — поправьте меня, что не так, — на курсы катехизации при Даниловском монастыре.

Ю. Белановский

— Нет, в 92-м.

А. Леонтьева

— Ага, в 92-м году. Что вас привело туда? Это был такой вот период подъема какого-то.

Ю. Белановский

— Да. Те времена (действительно уже много прошло лет, и поэтому такая фраза какая-то шаблонная, «те времена», ну не знаю, как об этом еще сказать), они были совершенно невероятные, и для меня лично, и для многих моих друзей. С некоторыми мы вот до сих пор делаем вот этот наш такой большой проект, по сути, нашей жизни, добровольческое движение «Даниловцы». И у меня в то время был друг, ну он и есть, просто сейчас он живет очень далеко, мы не общаемся уже много лет. Вот он сейчас живет за границей, послушником в одном монастыре. И он, еще будучи в школе, мы вместе учились, звать его Александр, Саша. И Саша когда-то сказал, что а давай ходить вместе в храм, — ну что-то вот в этом духе. Моя прабабушка была очень верующим человеком, по маминой линии, а по папиной — бабушка. И о прабабушке я мало что помню, кроме рассказов моих родных и моей мамы, как они восхищались каким-то невероятным таким, каким-то светом что ли, связанным с бабушкой, когда она приходила после Пасхи. Ну в жизни она была просто бабушкой и, так сказать, о ней много чего я тоже слышал. Но именно вот очень сильное впечатление у моих родственников было, когда она приходила после пасхального богослужения.

А. Леонтьева

— Светящаяся бабушка.

Ю. Белановский

— Ну понятно, что это были какие-то 70-е годы, да, понятно, что это было время, когда богослужения были ну не то что прямо запрещены, но во всяком случае, да, можно было как-то и поплатиться за это или еще что-то. И я всегда знал, что она очень верующая была, и убежден абсолютно, что и ее молитвами тоже и как-то моя жизнь складывается — это вот у меня очень глубокое убеждение в этом. И бабушка моя, уже по папиной линии, папина мама, она тоже была человеком, ну уже как бы и в моей жизни, человеком очень верующим. Она много общалась, переписывалась еще с советских времен с христианами в Европе, много где бывала, они передавали через нее какую-то литературу. Правда, литературы я почти не помню, видимо, она как-то по друзьям там раздавала что-то такое. Но опять же все это было запрещено, да, нужно здесь понимать. Да, конечно, в 90-е годы это стало возможно, да, но до этого все-таки это как-то, мягко говоря, не поощрялось, получать какие-то посылки, куда-то там раздавать эти религиозные книги и так далее. И какое-то впечатление у меня есть. То есть не хочу здесь никого ввести в заблуждение, что вот и прабабушка, и бабушка меня как-то вот воспитали христианином — нет. Вот этого нет. Я просто знаю, что у меня вот есть такие вот мои прекрасные родные. И опять же бабушка была для меня просто бабушкой. Ну то есть не то что мы все время там сидели и что-то о религии разговаривали. Ну конечно нет, даже близко этого не было. Но тем не менее вот сам факт, вот что она человеком была верующим, иногда действительно какие-то такие разговоры были, вот это для меня действительно было как-то значимо. В этом смысле, хочу сказать, что вера, она не была для меня чем-то совершенно несуществующим. Она была абсолютно опредмечена в лице как минимум двух людей. И поэтому внутренне не то что я чего-то искал тогда, но тем не менее, когда мне вот Саша предложил, говорит: давай вот как-то в храм пойдем, — у меня было абсолютно спокойствие такое и какое-то принятие этого: ну да, наверное, это хорошо. Вот ну как-то с этого началось. И, собственно, именно Саша привел меня и в Данилов монастырь. Он в то время познакомился уже с кем-то из насельников. И как раз тогда открылись эти курсы, в самом начале 92-го года. И он говорит: вот там такие вот курсы есть. И это совпало тоже. Это были какие-то невероятные времена, сейчас таких нет. В институт, когда я поступил — это был 91-й год, как раз первый курс — и тогда взяли, пришли к нам в аудиторию и сказали: вы знаете, мы вообще-то вам предлагаем на выбор вместо английского чего-нибудь выбрать. И, в частности, вот у нас есть прекрасная женщина, она будет вести курс по основам православия. Вот как так? Сейчас так немыслимо: взять, отменить английский и вот предложить людям основы православия. Тогда это было совершенно нормально, и никто на это не обращал никакого внимания, с точки зрения какой-то вот критики такой. Ну как-то это был такой плюрализм. Может быть, в каких-то вузах предлагали какой-нибудь оккультизм, не знаю, у нас этого не было. И. соответственно, и как раз это все как-то вот совпало. И, собственно, я познакомился, и пошел туда, и чему-то меня там научили. И тоже вот, в параллель, говорит: а вот, в Даниловом монастыре курсы, давай ты туда пойдешь. Собственно, так я и оказался при Даниловом монастыре, и до сих пор считаю, что именно в таком плане, в плане церковном, в плане христианском это мой дом, да.

А. Леонтьева

— Это очень приятно слышать. Знаете, почему, потому что какой-то вот есть момент, когда, например, хочется вот собственных детей как-то катехизировать, обратно затащить в Церковь, а они как бы проходят какой-то период такого своего личного атеизма или какого-то поиска. А вы рассказали о том, как две женщины из вашего рода, в общем-то, подготовили молитвенную что ли почву, да, не обращая вас напрямую, не говоря: внучек, пойдем-ка мы с тобой причастимся, а видимо, просто как-то своими молитвами, закончилось — ну не закончилось, началось это в Даниловом монастыре.

Ю. Белановский

— Ну мне близко то, что вы говорите, да. То есть действительно ни одного разговора о том, что там пойдем со мной куда-то там, помолиться или еще что-то, действительно, не было такого разговора.

А. Леонтьева

— Ну я должна сказать, что моего первенца зовут Даниил, и он как раз в честь Даниила Московского, поэтому что-то родное звучит в ваших словах.

Ю. Белановский

— Ух ты. Прекрасный действительно князь, да.

А. Леонтьева

— Скажите, ну а вот таким образом вы пришли к вере, а как родилась дальнейшая вот эта идея: что-то сделать для людей (я избегаю всяких умных слов), что-то сделать для людей, для помощи людям именно при Даниловом монастыре?

Ю. Белановский

— Ну понимаете, до этого же была достаточно большая история. И сейчас вот сказали бы, что это волонтерство, но тогда такого слова не было, даже как-то вот и добровольчества не было, я имею в виду, в середине 90-х, но просто такие добровольные помощники. То есть была некая история несколько лет, когда, будучи и студентом вуза, вот я вместе опять же с моими многими друзьями активно очень участвовал в том, что нам в монастыре предлагали. Мы вот поступили как раз на те самые курсы, которые возглавлял тогда еще очень молодой иеромонах Иоасаф, по фамилии Полуянов. Отец Иоасаф до сих пор при монастыре он возглавляет Молодежный Патриарший центр, теперь он игумен. И вот тогда он, собственно, и собрал вокруг себя некую такую команду добровольных помощников. И он очень точно как-то интуитивно угадал, что один из способов как-то вот какой-то вот христианской жизни новообращенных людей это, скажем так, проповедь этой христианской жизни. И он предложил нам работать в центре временной изоляции несовершеннолетних — ну детский-приемник распределитель по-народному — вот помогать. Также вот работать с трудными каким-то детьми в других местах: и в детском наркодиспансере — ну это было уже попозже сильно, и в детской психиатрической больнице. То есть в этом смысле изначально включенность в какие-то учреждения у меня была. И поскольку я пришел туда человеком достаточно молодым, то в то время, очевидно, присутствовало какое-то внутреннее бесстрашие, такое вот, свойственное молодым людям и желание действительно поделиться своей верой. И за что я тоже очень благодарен и отцу Иоасафу, да и вообще руководству монастыря, за то, что они умели и умеют людям доверять. То есть мне не давали какую-то методичку, не говорили: вот, так сказать, от А до Я иди там, этим детям что-то рассказывай или там не детям. А говорили просто, что мы бы хотели, чтобы ты с ними поделился тем, что созрело у тебя в душе, что тебе дорого. Я сейчас дословно не помню, но могу предположить, что и какую-то глупость я там рассказывал, вот или еще что-нибудь такое. Но я давно понял это, тогда еще, на самом деле, что искренность, она очень часто окупает глупости.

А. Леонтьева

— Хорошо сказали.

Ю. Белановский

— И это очень ярко видно на таком примере как переписка с заключенными. Я в своей жизни написал всего одно письмо заключенным, больше не писал, как-то у меня не пошло. И, может быть, как раз когда на бумаге, то как-то это все выхолащивается, и как-то не пошло. Но мне доводилось читать письма, которые пишут волонтеры заключенным. Мы даже книгу издали, на самом деле, несколько лет назад: переписка с заключенными. И там совершенно, конечно, потрясающие письма собраны, и это такой своего рода как бы катехизис простыми словами, как бы такой вот, знаете, рассказ об опыте из своей жизни —очень много авторов и очень много писем, очень много разных поводов. Ну, конечно, мы какие-то отрывки выбирали, и книга, конечно, потрясающая и получилась. Но когда мы ее готовили, честно говоря, я хватался за голову и думал: «Боже, что же люди пишут этим заключенным? Что же они хотят им рассказать?» Но я знаю реакцию этих заключенных, понимаете. Вот это же реакция не на формальную фразу, условно: «Бог есть Троица» или что-нибудь там такое. Это реакция на человека, который во что бы то ни стало пишет тебе, туда, в эту зону, он тебя готов выслушать, он готов что-то рассказать, поделиться чем-то о себе, и поделиться своим опытом вот этой веры. И я знаю, что это бесконечно важно на самом деле. И вот в этом смысле вот это вот доверие со стороны монастыря и, кстати, вот эта переписка, она ведется в ответ на те письма, что в монастырь до сих пор приходят. И это тоже своего рода доверие — когда молодой новообращенный волонтер хочет чем-то поделиться, и это здорово на самом деле. Вот я думаю, что для меня тогда это было очень важно. И поэтому вот как-то будучи включенным вот в эти учреждения уже, еще раз говорю, через какую-то призму вот этого бесстрашия, то есть в том плане, что мне доверяли, а те дети, к которым мы приходили, да и педагоги тогда — не знаю, мне почему-то кажется сейчас, наверное, как-то это все с религиозной точки зрения немножко по-другому. Православие, оно тоже вот, как и волонтерство, оно теперь как бы забило все эфиры. И вполне, наверное, в любом учреждении можно встретить там какую-нибудь сотрудницу, которая вот так строго к чему-нибудь подходит, вот как раз вот к храму, к причастию — что-то надо, чтобы правильно было. А тогда как-то было всем пофиг — я имею в виду персоналу, я про него как бы говорю, да, в хорошем смысле. То есть они видели искренних молодых людей, и особенно когда речь идет о воспитателях, руководстве. Единственное, что они говорили: ну это же классно! Это классно, когда вот к эти трудным детям, в этот наркодиспансер, в эту психиатрическую больницу приходят те, кому не все равно. И это значит, что у детей появляется какая-то возможность увидеть мир по-другому, да. Ну и пускай говорят про свою веру, нам-то что? — вот как бы так они думали. И трудно сказать, какое это глубокое, да, последствие оказывало, именно религиозное в смысле последствие, на там вот детей тех, наших подопечных и так далее. Но в человеческом плане оказывало очень классное воздействие.

А. Леонтьева

— Напомню, что сегодня с нами с вами руководитель волонтерского движения «Даниловцы» и (как мы вообще-то говорим в семейной передаче) отец троих детей, Юрий Белановский.

Ю. Белановский

— Да, здраствуйте еще раз.

А. Леонтьева

— Расскажите какую-то вот историю.

Ю. Белановский

— Да, парочка таких заметок о как раз той работе в детском приемнике-распределителе, которая, я думаю очень многому меня научила. Мы говорили вот о некоей скорее искренности, чем каком-то во таком правильном что ли формулировании каких-то слов или каких-то поступков. А как-то мы с моими друзьями пришли в детский приемник-распределитель — мы приходили по субботам, у нас было три мальчишечьих отделения: совсем маленькие, и к ним ходили редко. Потому что ну это почти детсадовский возраст, ну это какие-то, условно там, потеряшки или еще что-то, или судьба этих детей решается, пока с родителями что-то не так. Вот напомню, что это был где-то 94-й, 95-й, 96-й или 97-й год, и тогда системы приютов не было. Сейчас уже это все ушло в такую систему приютов, и милицейские заведения, они теперь уже другие, но тогда это все было как бы объединено. И мне достался как бы класс, в котором сидели такие почти подростки, где-то, наверное, лет от семи до двенадцати, вот где-то так. И опять ж это же милицейские заведения, поэтому они все в таких робах. Не знаю, как сейчас, но вот советские кинофильмы про какие-нибудь детдома — вот это вот оно: вот такие абсолютно бритые, с маленьким-маленьким ежиком, в каких-то таких вот черных там или темно-синих таких робах. И вот они как-то в классе этом сидят. Вот мы, конечно, начинали встречу с такой как бы, честного такого договора, что те из вас, кому мы неинтересны, вы можете как-то вот где-то у окна где-то там прикорнуть, поспать. Ну, потому что не быть в классе они не могли — это тоже опять же милицейское заведение, там либо уж так, либо никак. Вот как бы особо выбора-то не предоставляет местная дисциплина. И поэтому нам удавалось через такой договор сохранить какую-то вменяемую дисциплину. То есть вот кто-то там у окна, так сказать, рисует что-нибудь, бумажки или еще что-то делает, в разговоре не участвует. А кому интересно, участвует. И всегда были те, кому действительно интересно. И в этот раз я заметил, что на задней парте сидит какой-то маленький такой, лысенький цыганенок — цыган тогда было много, сейчас не знаю тоже. Ему, наверное, было лет восемь, и он как-то вот так на отшибе сидит. И я говорю: а что он у вас там сидит? И в этом классе вдруг все начинают как-то ругаться, говорят, вот, редиска, значит, такая-сякая, надоел он нам всем, значит, по-русски он не говорит, и вообще цыгане, так сказать, плохие люди. Ну, в общем, стало понятно, что ему как-то от них достается.

А. Леонтьева

— Изгой, да, какой-то.

Ю. Белановский

— Ну да. Ну с другой стороны, вот опять же для этой среды, там же среди этих мальчиков вполне могли и убийцы попадаться — не в смысле что его там убьют, а в смысле, что там такая какая-то, полутюремная какая-то такая вот, внутренние отношения, да, то есть это ну как бы особого удивления тоже не вызывало, конечно. Но тем не менее говорю, что он там сидит, вот, говорят: такой-сякой, плохой, значит, цыган мы не любим и так далее. Очевидно, как-то ему достается. Вот. И в ходе вот этой встречи, беседы, как-то я к нему туда подсел, на эту заднюю парту, погладил его по этой, значит, шершавой голове, вот бритой. И говорю: ну что, брат, как-то достается тебе вот от твоих сожителей? И он мне как-то в ответ на чистом русском говорит: да, как-то вот плохо мне здесь живется. Значит, там прожил с ними неделю, другую — ничего по-русски не сказал, а тут, так сказать, вот как-то по-русски заговорил. Это вот я, собственно, о том же: что, когда люди видят какую-то расположенность, искренность, да, и они тоже как-то раскрываются по-особому. И если у этого ребенка наши встречи, связанные с православной верой, с храмом, да, с какими-то церковными праздниками, ну они как-то будут связаны с тем, что ну есть какие-то личные, другие отношения, мне кажется, это здорово. Вот еще одна история: где-то, условно, 95-й год. И надо различать да, вот эти времена, когда сегодня ценность информации, она очень небольшая, информация доступна абсолютно, есть YouTube. Хотите посмотреть кино — набираете в поиске, и его смотрите.

А. Леонтьева

— Пойдем, погуглим.

Ю. Белановский

— Да, вот. А в те времена ценность даже какой-то иллюстрации, она была очень высокая, потому что ну ксероксы даже не у всех были, не говоря, да, о том что телефоны сейчас.

А. Леонтьева

— Просто не верится в это.

Ю. Белановский

— Да, это какая-то была другая реальность совершенно. И поэтому нужно было, чтобы показать кому-то картинку или какую-то иллюстрацию, нужно было привезти книгу, например, ну не вырывать же ее, да. И мы, собственно, так и делали: когда мы детям хотели показать какие-то иконы или еще что-то, то мы просто привозили к ним альбомы, тяжелющие вот эти вот альбомы. А чтобы видео показать, нужно было вот эту мега-кассету огромную где-то раздобыть, с огромным видеомагнитофоном, да, и все это туда как-то притащить, подключить (телевизоры, слава Богу, были, их не надо было таскать на себе) и показать фильм. И вот мы захотели показать детям фильм про Пасху. Про Иерусалим, не про Пасху, а в день Пасхи про Иерусалим. И какой-то был классный фильм — и про древний город, и про современный, вот, и нам очень хотелось этим поделиться. Кстати, могу представить, что сейчас, наверное, все посмотрели бы и сказали: какая-то скучнятина, непонятный какой-то фильм. Потому что и какая-то динамика да, изменилась жизнь, и очень сильно прокачалось вот это операторское искусство, да. Но нас тогда этот фильм впечатлил, и мы хотели вот этим впечатлением поделиться с детьми. И, как назло, что-то не заладилось. Опять же не помню деталей, но то ли там какой-то вот звук не шел, то ли этот телевизор никак не включался, то ли, может быть, там что-то было с этой кассетой. Ну вроде как что-то было, но у нас как бы сознании был полный провал. Вот мы домой шли все расстроенные: вот, хотели детей порадовать, кино показать, что-то там не вышло и так далее. И прошло несколько лет, ну немного, ну там, не знаю, год, два, три, и мы периодически наших вот этих детей там же, в том же приемнике встречали. Ну понятно, что какой-нибудь из них живет где-нибудь во Владимирской области — там удрал, здесь поймали, так сказать. Ну помните, как в кино: украл, выпил — в тюрьму. Ну так и этот: оттуда сбежал, в Москве на вокзале схватили, нужно решить судьбу, выяснить документы. В приемнике всех их знали уже, этих детей, естественно, но формальность, пока его там обратно куда-то отправлять. И вот он там, значит, от двух недель там до месяца должен был жить. И как-то подходит тоже какой-то такой ребенок, может быть, уже даже повзрослевший и говорит: здрасьте, а я вас знаю. Ну да там половина таких. Ну я как-то на автомате говорю: ну здрасьте, здорово. Так сказать, немудрено, что знаете, уже давно сюда ходим. Он говорит: нет, вы не поняли. Я, говорит, здесь был, когда вы вот тот фильм про Иерусалим на Пасху показывали. И он, говорит, меня так впечатлил, мне так понравилось это кино! Я вот уже много лет хожу под впечатлением, какую классную историю вы сделали. Вот. Это, собственно, тоже один из тех вот каких-то уроков, еще раз говорю, что какая-то вот эта вот искренность, какое-то доверие к этим детям, и чтобы ради них что-то сделать, понимаете, вот притаранить эти видеомагнитофоны, что-то такое вот — это как-то вот впечатляло этих детей.

А. Леонтьева

— Здорово. Я хочу сказать, что центр «Даниловцы» имеет очень много направлений деятельности. Почему — я потом скажу, почему я это говорю, но все-таки я их перечислю. Можете что-то дополнить. Вы работаете в больницах, в домах для умственно отсталых детей, помогаете бездомным, кормите им и как-то одежкой, заключенным, колониям детским и женским....

Ю. Белановский

— Да.

А. Леонтьева

— Делаете благотворительные ремонты там бабушкам или там...

Ю. Белановский

— А этот проект, к сожалению, два года закрыт из-за отсутствия средств. Делали, очень долго делали, да.

А. Леонтьева

— Ну и ну еще присоединились психоневрологические интернаты и дома престарелых.

Ю. Белановский

— Да, совершенно справедливо, да.

А. Леонтьева

— Вот при всем — к чему я этот вопрос коварный, — при всем огромном количестве деятельности, скажите, вот вы человек такой увлеченный, вот так здорово, вдохновенно рассказываете про это. Не страдают ли ваши собственные трое детей, оттого что... Вообще знаете, есть такие как бы две точки зрения: отец, который много проводит времени с детьми, да, и отец, который много работает. Вот он же тоже является каким-то вдохновляющим примером для детей. Вот как это у вас в семье, как вы умудряетесь еще до своих детей добраться?

Ю. Белановский

— Я абсолютно убежден, что, конечно, страдают. Потому что, и нельзя ни в коем случае делать из меня там какого-то трудоголика или прочее. Дело в том, что, поскольку работа в общественной организации, она же жестко не регламентирована, и поэтому, если надо, то я вполне мог работать и из дома, если надо, то я вполне мог взять где-то какой-то отгул, выходной и так далее. Но тем не менее, я думаю, что да, вот когда в жизни есть вот как-то несколько центров силы, да, безусловно, и это моя семья, но безусловно, это и то, что я делаю, моя работа, то, наверное, как-то это сказывается. Я сейчас не могу точно сказать как, как-то это померить и прочее. Но абсолютно убежден, что, если как-то так доверительно спросить, наверное, у детей, есть у них за что упрекнуть? Будет за что упрекнуть, это сто процентов, здесь надо быть, конечно, откровенным. А вторую часть вопроса я уже забыл.

А. Леонтьева

— А ко второй части вопроса мы вернемся ровно через минуту, не уходите от нас. Сегодня мы говорим о семье. С вами Анна Леонтьева, у нас в гостях руководитель волонтерского движения «Даниловцы», Юрий Белановский. Оставайтесь с нами.

А. Леонтьева

— Сегодня с вами Анна Леонтьева. Мы, как всегда по понедельникам, говорим о семье с руководителем волонтерского движения «Даниловцы», Юрием Белановским, отцом троих детей. И мы подняли такую, я бы сказала, сложную для отцов тему. Поскольку сегодня вот Кости Мацана, моего коллеги, нет со мной, то мне приходится как бы и за отцов отдуваться.

Ю. Белановский

— Ну и хорошо.

А. Леонтьева

— И вы знаете, вот вторая часть вопроса, я ее немножко заострю. У нас был в программе замечательный отец, и он рассказывал про своего отца. Ну он такой многодетный очень, глава семейства, он рассказывал про своего отца, что он помнит, что отец, очень редко они виделись, отец уходил в кабинет, он был великим ученым, закрывал дверь, и он помнит вот эту вот полосочку света под дверью. Тем не менее вот он сказал, что вот это трудящийся отец вдохновлял его на какие-то вот, ну то есть для него нужен был, ему нужен бы такой отец. Он его воспитал таким образом, да. И вот хотела узнать вашу точку зрения, что для детей важно: с ними быть, их как-то вдохновлять, такой вот отец, который там, не знаю, горит на производстве, как раньше говорили?

Ю. Белановский

— А вы знаете, почти дословно такую же историю мне рассказывал священник, с которым у меня были очень такие, я бы сказал, даже какие-то дружеские отношения. Несмотря и на разницу в возрасте и, конечно, мы были на вы, безусловно. Вот он погиб достаточно давно уже, звали его отец Георгий Романенко, священник Георгий Романенко. И он частенько бывал в Даниловом монастыре, приезжал к наместнику монастыря, как-то вот они общались. А сам он служил в Подмосковье. И как-то вот время одного из разговоров, тоже вот ровно на такую тему, он говорит: а вот у меня (наверное, у него, то есть вот ни в коем случае не хочу вдруг соврать, вдруг не у него, но у меня в голове почему-то вот про него именно этот разговор), он говорит: у меня был такой вот папа, который вот очень много работал, приходил поздно — я уже спал, уходил рано — я еще спал. Но периодически меня мама там подводила к двери и говорит: там спит папа. Вот, да. И, конечно, отец Георгий не говорил, что это есть какой-то способ воспитания — ну конечно это никакой не способ воспитания, это совершенно очевидно. Но он говорил о том, что для ребенка важно знать, что отец есть. И что в семье так или иначе присутствие отца на жизнь семьи влияет. Вот он в таком контексте, конечно, говорил. Конечно, вот никак он эту ситуацию супер не одобрял, ну понятно, что... Ну, с другой стороны, он понимал, что ну скажем так, вот работа есть работа, и если кто-то поздно приходит, рано уходит, да, то ну а что здесь сделаешь? Поэтому к тому, что современный мир так устроен, когда у людей очень часто, особенно, да, вот в период карантина работа стала ну просто вот всегда, всегда могут позвонить ночью, ну или поздно-поздно вечером, фактически уже ночь, могут также на раннее время назначить какое-нибудь совещание там или еще что-то. Люди стали абсолютно доступны с точки зрения всех средств коммуникации. И в этом смысле работа, семья, они как-то вот в каком-то смысле взаиморастворились. Да, ну семья в проигрыше, безусловно, здесь спору нет.

А. Леонтьева

— В проигрыше, да? Многие, наоборот, считают, что больше времени стало на детей.

Ю. Белановский

— Ну я допускаю, что в индивидуальных случаях, конечно, наверное, в выигрыше. Но понимаете, сейчас возросла цена денег. И я не один раз слышал, ну один раз услышал в классной формулировке, сейчас я ее скажу, но смысл очень часто произносится, очень многими работодателями: когда ты слышишь слово «деньги», ты должен встать по стойке смирно. И это позиция, которая сейчас очень распространена, ну вот просто очень распространена. Если, вот даже один из недавних примеров, одна знакомая наша говорит, что ее взяли на работу за 12 тысяч рублей на три рабочих дня в неделю. Но потом оказалось, что, по сути, это чуть ли не трое суток рабочих, с внерабочими выездами и так далее. А когда же зарабатывать другие деньги? И у людей у работодателя нет никаких на эту тему размышлений, собственно. Вот бери эти 12 тысяч — и ты, по сути, мой. Хотя формально мы говорили там о трех, еще, может быть, неполных даже рабочих днях. Поэтому я к тому, что да, семья здесь страдает. Я в этом абсолютно убежден. И, к огромному сожалению, ну вот как сказать, семья вынуждена как-то мигрировать в область какой-то подстройки под эту историю. Цена денег возрастает, экономическая ситуация очень непростая. И как бы мы ни говорили о том, что там ну, предположим, там отец все время в семье и прочее, и прочее, но, понимаете, все-таки детям нужны ботинки, нужно заплатить за коммунальные платежи, которые тоже сейчас какие-то бешеные. Хочется, чтоб дети летом отдохнули. Речь не о каких-то там дорогущих путевках, но простая семейная поездка, даже на своей машине, да, это там ну минимум, наверное, там в два раза дороже, чем отдых ну или пребывание в Москве. Потому что отдых есть отдых и так далее. И, конечно, семьи страдают, и какие-то свои выходы находят.

А. Леонтьева

— Вы знаете, вот много было героев наших передач — мы не можем не говорить об этом периоде, который мы то ли прошли, то ли снова в него входим, который условно называется карантин, но на самом деле это целая эпоха, когда ну один из аспектов этой эпохи, то что люди оказались, семья оказалась внутри себя, то есть семью заперли в некоем пространстве. И все по-разному рассказывают об этом периоде, да, вот именно периоде запертости. К сожалению, многие семьи в этот момент стали распадаться. Многие семьи, наоборот, ну вот многие герои говорят о том, что вот их отношения прошли такую проверку и вышли на какой-то новый духовный уровень. Вот это очень серьезное какое-то испытание, проверка. Что с вашей семьей в этот момент происходило?

Ю. Белановский

— У нас такой как бы замкнутости не было. Во-первых, супруга моя, у нее на работе достаточно быстро руководство (вот я прямо восхищаюсь руководством), еще чуть ли не в марте тогда, когда еще не было официально ведено ничего, разрешили, даже не разрешили, предписали домашнюю работу. И, соответственно, она была переведена. А у меня как раз не получилось. И поскольку супруга имела возможность работать не в офисе, то мы достаточно быстро приняли решение, чтобы ее, нашего младшего ребенка и вот нашего дедушку перевезти на дачу. И, собственно, да, и не помню, по какой причине, мы туда же депортировали и среднего ребенка. И, собственно, я остался со старшим сыном. Мы жили, так сказать, вдвоем: у сына там учеба, какие-то дела, у меня работа. Ну собственно, что, ведь день приходил в том, что каждый из нас садился утром за монитор и, так сказать, вечером из-за монитора вставал. Вот, собственно, и вся работа. Я допускаю, что если бы это было бы там пять лет назад, семь лет назад, когда младший был совсем маленький или там еще раньше, когда старшие были маленькими — наверное, при детях, которые не могут сами себя занять, у которых нет учебы, у которых нет какого-то вот этого ритма жизни — да, наверное это было бы что-то, ну мягко говоря, несъедобное. Это было бы что-то ужасное. Но вот в нашем случае как раз, может быть, это сработало, наоборот. Во всяком случае, по отношению ко мне, вот как раз с перекосом в работу. Что да, мы должны были вдвоем с сыном как-то себя обслуживать, но на самом деле проблем здесь нет. Ну, собственно, к этому только и свелась вся наша семейная жизнь, прямо скажем. А остальное это работа там, учеба и так далее.

А. Леонтьева

— Юрий, а вот я с трудом себе представляю эту вот работу в период карантина.

Ю. Белановский

— Да.

А. Леонтьева

— Вот как вы добирались... Я хотела спросить, знаете, в такой формулировке: как вы осуществляли волонтерскую деятельность? Но поскольку зареклась говорить такие длинные слова, то спрошу: как вы вообще помогали людям, вот когда все стало онлайн?

Ю. Белановский

— Да. Вообще вот благотворительная деятельность и добровольческая деятельность, еще до введения жестких ограничений, сразу была заморожена. Потому что это же всегда лицом к лицу. Вот добровольческая помощь — это всегда. И когда мы говорим о людях, ну понятно, есть экологи, еще кто-то есть, но мы говорим о людях, о социальной теме — это всегда лицом к лицу. И те учреждения, вот вы их уже называли, они были сразу переведены в очень жесткий карантин, прямо в жесточайший: двухнедельные смены персонала, бесконечная усталость, конечно, внутренняя, психологическая, вот эта какая-то напряженность, страх, тревога. И мы вдруг оказались в ситуации, когда много волонтеров, часть из которых абсолютно не боялись никакого ковида — я в этом смысле как раз человек, который очень как-то строго к этому отношусь, и очень тревожно, и с большой боязнью на самом деле, потому что представляю, что инфекция очень опасная и не разделяю никаких оптимизмов. Но многие волонтеры, ну вот у них своя какая-то такая позиция, они вот готовы были: вот пустите нас, дайте нам, мы готовы делать и так далее. И ничего. Ну а собственно, а чего? Ну все заперты. И тогда как бы это опять же совпало с большой городской программой, ее реализует такой прекрасный, лучший в стране Центр занятости, называется он «Моя карьера» — это центр стал в Москве оператором большой программы волонтерской помощи людям, запертым в домах, программа называлась «Мой социальный помощник». И красота этой программы в том, что же вот опять же я начинал, да, когда говорить о доверие и так далее, вот в доверии — ну скажу слово «партнеры», такое более формальное, но тем не менее — к другим организациям и так далее. И сразу был брошен клич: дорогие там общественные организации, дорогие волонтерские организации, давайте вместе вот эту штуку сделаем. И опыт нашего движения в области — тоже скажу такое слово — «рекрутинга» или там набора людей, отбора людей, проверки людей — ну это же большая ответственность, это же кто к кому в квартиру придет, понимаете. Хотя, к счастью, я только комические случаи потом слышал от разных волонтеров. Правда, это не про московскую программу. Уж отвлекусь, расскажу, как в Подмосковье волонтеры приезжают к какой-то бабушке, оставила какую-то заявку, значит, там плакала, вот несчастная, одна, заперта где-то здесь, в деревне. Приезжают волонтеры — а она им выдает список для покупок, ну там, так сказать, список для хорошего банкета, мягко говоря: там и хорошее спиртное, и селедочка там, и икорочка. И они говорят бабушке: ну мать, ты как-то вообще, чего? Так сказать, мы-то помогаем тем, кому есть нечего или кому ну там это. А она говорит: да вы поймите, ко мне же завтра сын приедет, надо встретить, понимаете? Вот. Ну это, конечно, я считаю неблагодарное отношение к этой теме, конечно, пусть сын бы и покупал. Ну вот да, такие истории бывали. Но они скорее комичные, чем трагичные. И вот этих же волонтеров действительно нужно было как-то отобрать и так далее. И мы здесь включились, многие наши волонтеры включились. Но это было исключительно по желанию. То есть мы, конечно, информировали, сказали: такая история, можете подключаться. Работа была только в районах, чтобы меньше передвижений, меньше там всякой разносить заразы. И в этом смысле участие в этом большом городском добром деле, оно как-то очень сильно действительно все благотворительные организации поддержало. На нас вышли каким-то неведомыми образами — ну никогда этого не было, скажем так, и вдруг — очень крупные бизнес-компании и говорят: давайте мы через вас закупим средства защиты. Ну не в смысле через нас закупят, а в смысле через вас распространим, кому это нужно, да. И поэтому нам пожертвовали деньги, мы все это закупали, писали отчеты, как все это распространяется и так далее. Поэтому мы вот так включились в эту историю. А когда летом карантинные меры были сняты, мы как-то снова привстали на некоторую паузу. И сейчас она до сих пор длится, какая-то, вот вроде как работа есть, некоторые учреждения открыты. Надо здесь поблагодарить Департамент соцзащиты — было принято такое волевое, очень значимое, на мой взгляд, решение, что учреждения не будут теперь жестко закрываться от родственников, от волонтеров. Ну сами понимаете, да, там психоневрологический интернет — тысяча проживающих. У кого-то есть какая-то родня, кто-то уже сдружился с волонтерами, и хочется что-то рассказать, поделиться. Ну просто сами себя представьте, что вот вы заперты, три на три метра, а у вас нет даже телефона, потому что там далеко не все такие богатые проживают в психоневрологических интернатах, иметь телефоны, а кто-то недееспособный, ему нельзя. Это, значит, что вы один на один. Вот как так? И был принято вот это вот волевое решение: да, со многими оговорками, с соблюдением там каких-то норм, да, все это очень сложно, очень трудно, но все-таки общаться. Но все-таки дать возможность — хотя бы на улице, хотя бы на прогулке сопроводить и так далее. И это бесконечно ценно, конечно.

А. Леонтьева

— Я хочу напомнить, что сегодня с нами и с вами руководитель волонтерского движения «Даниловцы», Юрий Белановский. Юрий, я вот вашу горячую речь хочу прервать...

Ю. Белановский

— Хорошо.

А. Леонтьева

— Потому что передача идет быстро, а у меня еще есть очень важные вопросы. Вот они важны для меня, они такие психологически важные. Дело в том, что вы в своем интервью сказали, что вот кто к вам приходит, да, люди приходят и уходят, некоторые задерживаются, но в среднем там, не знаю, два года или сколько-то. И что это волонтерство — это некая возможность пройти какой-то этап в своей жизни. И я помню, ну у меня дочь, когда ей было очень плохо, у нее был такой тяжелый период, в связи с событиями в семье, она шла вот именно кому-то помогать. Ну когда она там вышла из клиники, стала в состоянии это делать, она шла кому-то помогать. Вот что это за период, который нужно прожить в волонтерстве? Вот кто к вам приходит, что за люди, какие у них цели, какие вот?

Ю. Белановский

— Тут, понимаете, вот исходя, и, мне кажется, очень сильно связано с тем опытом, который как минимум у меня вот в монастыре сложился. Не берусь говорить за всех моих и друзей, и коллег, но мы, в общем-то, во многом единодушны. Я как-то вот вынес для себя, что внутренняя жизнь человека — это не моя история. Помните, как в книге про Аслана, когда мальчик, по-моему, Шаста или как-то, «Мальчик и его конь» книга, он спрашивал Аслана про кого-то, а Аслан говорит: я каждому рассказываю только его историю. И вот я, собственно, к чему говорю — что если кто-то из волонтеров обладает какой-то внутренней смелостью, зрелостью, решимостью и хочет с нами чем-то поделиться, то мы готовы этот разговор поддержать. Если кто-то ограничивается, когда мы спрашиваем: ну а чего вы хотите и так далее — ну какими-то банальными фразами (хотя на самом деле для него они могут быть очень глубокие, но они просто звучат так, да): «хочу быть полезным», «ну сколько можно дома сидеть», «а как-то вот важно все-таки и помочь кому-то», да. Кто-то может вспомнить заповеди Божии, да, что я верующий человек, я христианин, есть заповеди Божии. Звучит это действительно банально. И в этом смысле для нас важно, что человек осмелился, набрался этой решимости — прийти и вот как-то, пусть так, декларировать свою готовность помогать. И для меня это как раз и есть ключевой момент на самом деле, за которым скрывается вот эта собственная решимость — вот это для меня самое главное. И были случаи, когда к нам, например, приходили волонтеры, прекрасные люди, но они как-то сразу давали понять: «а меня папа попросил», «а вот мама как-то рекомендовала», а вот чего-то там такое вот — и они не задерживаются. То есть вот волонтерская помощь, когда лицом к лицу — человек приходит или в больницу к ребенку, или в психоневрологический интернат, или к умственно отсталому ребенку и катает колясочку с ним на прогулке — вот здесь нужен именно ты, такой как есть. У тебя проблемы — отлично. Вот не в смысле, что я одобряю проблемы, а в смысле, что ты такой, как есть, здесь нужен. Вот тоже такой пример дам. Он тоже, может быть, немножко такой комичный, но показывает, что с той стороны, как бы с принимающий стороны (а ведь это какие-то замкнутые какие-то острова, где какой-то свой мир на самом деле, с нами не связанный), вот с той стороны мы нужны просто как мы. Вот как-то одна девушка-волонтер пришла в больницу после работы, была очень усталая, может быть, даже как-то не очень хорошо себя чувствовала — не в смысле болезни, а в смысле переутомления как-то. Но ей было важно в этой больницу прийти, потому что был назначенный день, она понимала, что дети ждут. И она пришла и в коридоре просто плюхнулась в кресло, не дошла даже до игровой комнаты. И к ней подходит какая-то девчушка, говорит: что ты здесь сидишь, пошли в игровую комнату, что-то там происходит. Она говорит: слушай, знаешь, вот прийти было важно, но сил нет. Я вот хочу здесь посидеть. И девочка говорит: так это тоже классно! Я буду за тобой ухаживать! И она пошла, привела других детей...

А. Леонтьева

— Классно.

Ю. Белановский

— Они там что-то какие-то баранки, чай там, давай, что-то такое вот. То есть понимаете, и детям, и вот этим взрослым...

А. Леонтьева

— Отличная история.

Ю. Белановский

— Им нужен разный опыт. И как раз один из посылов, который мы предлагаем волонтерам: если вы пришли сюда вот как бы помогать с установкой помогать — вы здесь не выживете. Если вы пришли сюда просто быть собой рядом с тем, кому сегодня, может быть, хуже, чем вам, а завтра, может быть, лучше на самом деле. Но если вы просто пришли просто быть собой — вы здесь можете оказать невероятную помощь. В том числе и себе. В том числе и как-то вот преобразить изнутри какие-то вот и эти учреждения, которые иногда похожи на замки Иф, в худшей их трактовке, на самом деле, когда директор царь и бог, и что там творится, непонятно и так далее. То есть вот вы не только поможете конкретному человеку, но даже сможете вот через просто быть собой и изменить всю эту систему. И тут мне тоже вспоминается разговор с такой потрясающей женщиной — мы примерно ровесники, и мы как-то вот потом стали на ты. Зовут ее Виктория, она очень крупный сотрудник очень крупной мега-корпорации. А пришла к нам просто как женщина, говорит: хочу вот коляски катать с детьми, которые не могут сами ходить, не могут за собой сами ухаживать, но им нужны прогулки, и я знаю, что вы это делаете. Поэтому давайте вот буду помогать коляски катать. И как-то уже потом, когда мы познакомились, мы разговорились. А я говорю: Вика, а что ты вот, тебе-то что здесь? У нее, кстати, есть усыновленные дети — тоже ну такая героиня, конечно, мама и работница. И она мне говорит: да я просто здесь становлюсь собой. Потому что вот там я мама — тоже, конечно, хорошо, и ни капли не жалею, но там я мама, тут я, так сказать, начальница, а где-то подчиненная, тут еще что-то такое. А здесь я — это просто я. И вот этому ребенку, с которым я общаюсь, ему вообще нет дела, на какой машине я приехала там, сколько денег у меня в кармане, хорошо я одета или плохо, или еще что-то такое. Ему есть дело, что я пришла, и это самое ценное. И вот для нас именно это дорого на самом деле. Вот если это совершается, то на наш взгляд, вот это волонтерство, оно действительно совершается, оно происходит.

А. Леонтьева

— Это потрясающая мысль. И на самом деле вот я первый раз такое слышу: то есть ты приходишь для того, чтобы побыть самим собой и оказываешь помощь таким образом и другим людям. Я просто пересказываю для себя.

Ю. Белановский

— Да, да.

А. Леонтьева

— И себе самому. А помочь себе — это очень, ну так скажем, подростковым сленгом, это очень круто.

Ю. Белановский

— Это, безусловно, круто, да. И в этом смысле, это же история, если она такая, как вам сказать, она тогда не надрывная, она же тогда честная. Потому что если это так, то значит, в какой-то момент — ну например вы или я, мы можем сказать (вот я говорил уже про этот этап какой-то жизненный), мы можем сказать: ну вот теперь у меня жизнь изменилась, и я теперь не могу приходить в эту больницу. Главное, чтобы об этом сказать заранее и детям там или взрослым. И мы как раз этому учим людей, что вот этой, какой-то вмененной обязанности всегда тянуть какую-то лямку — ее нет. Обязанность тянуть лямку на нас, на организации — это мы тянем лямку, и наша задача сделать так, чтобы у детей были прогулки. Но если у кого-то сегодня жизненная какая-то картина изменилась — это может быть по абсолютно, да, вот я уже говорил, что ценность денег меняется в худшую сторону, они становится как бы дороже. Ну работодатель просто вам скажет и все: или увольняйся, или будешь перерабатывать. А переработки — это же не только время, это усталость, переутомление, у человека может просто не быть сил.

А. Леонтьева

— Еще очень важный вопрос, который хочу успеть задать...

Ю. Белановский

— Давайте.

А. Леонтьева

— Вот про вашу семью: как ваша семья относится к вашей работе, что вы рассказываете семье, как она вас поддерживает или не поддерживает? И вот каково отношение ваших детей и жены? И это же такая вот...

Ю. Белановский

— Ну вы понимаете, у меня семья появилась, когда я уже был во всем этом, скажем так, включен. То есть я уже ходил вот в этот детский приемник-распределитель, я уже...

А. Леонтьева

— Жена уже была готова к этому.

Ю. Белановский

— Ну я сейчас не о готовности, я сейчас именно о том, что другого меня нет. Ну то есть вот, конечно же, я уже говорил, да, и скажу, ко мне вполне есть какие-то упреки, и они справедливы, и будут какие-то упреки. И это совершенно для меня, ну это нормальная история. Каждый человек, он действительно включен в разные истории, и как-то они состыкуются, а где-то они состыкуются не очень, а где-то еще как-то — это совершенно нормально. Но и для моих детей, и для моей супруги ну как бы вот, ну я как бы включен в эту историю всегда. Поэтому в этом смысле сравнивать им, к сожалению, не с чем. Что касается детей — рассказывать или что-то, вы знаете, я дома мало что рассказываю. Я действительно очень много работаю с людьми, на людях и, наверное, это какой-то банальный феномен: то, что ты уже где-то рассказал пять раз, в шестой уже как-то рассказывать, оно просто само не рассказывается. И поэтому дома, наверное, я рассказываю не очень. Но я когда-то для себя подумал вот о чем. Что я постараюсь какие-то свои публичные вещи, которые так или иначе, да, вот где-то записаны или на YouTube, или какие-то статьи — мне невероятно нравится вообще писать какие-то тексты на те темы, которые сегодня меня вдохновляют, — я их в каком-то смысле это все как бы пишу и для того, чтобы через это мои дети могли в том числе меня узнать. Здесь уже я в качестве примера приведу и своего папу. У меня папа достаточно известный социолог тоже — я его так не мыслю ни разу. Вот в каких-то кругах он известен. Но когда я вот уже подрос, заканчивал школу, то у него как-то стали выходить каких-то книги. И мне очень захотелось действительно взглянуть на него, прочтя эти книги. И я думаю, что что-то я мог вынести из этих книг, с точки зрения содержания, но что-то я узнал и о нем с точки зрения этого содержания. Поэтому дома я действительно дома, какой я есть. И что-то от меня, обо мне все, естественно, видят и знают. Но какая-то моя часть, она в этом каком-то публичном пространстве. И я надеюсь, я во всяком случае с этой мыслью почти всегда это делаю, я хочу то есть, чтобы мне не было стыдно перед моими детьми. Я скажу вот так.

А. Леонтьева

— Отлично. Отлично. Очень хорошее, считаю, окончание нашей программы. Спасибо вам, Юрий.

Ю. Белановский

— Спасибо вам.

А. Леонтьева

— С нами был руководитель волонтерского движения «Даниловцы» Юрий Белановский, отец троих детей. Спасибо за этот очень горячий, очень глубокий разговор, в течение которого вот я лично для себя сделала очень много каких-то открытий. Я вот не знала всего того, что вы сейчас мне рассказали.

Ю. Белановский

— Я тоже. Когда что-то рассказываешь, заставляет какие-то и для себя ответы находить, да.

А. Леонтьева

— Да, спасибо вам огромное за то, что вы делаете, за то, что пришли сегодня, поделились с нами.

Ю. Белановский

— Да, спасибо вам.

А. Леонтьева

— Всего доброго.