40 Воля Пославшего Меня есть та, чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день.

41 Возроптали на Него Иудеи за то, что Он сказал: Я есмь хлеб, сшедший с небес.

42 И говорили: не Иисус ли это, сын Иосифов, Которого отца и Мать мы знаем? Как же говорит Он: Я сшел с небес?

43 Иисус сказал им в ответ: не ропщите между собою.

44 Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня; и Я воскрешу его в последний день.

Читает и комментирует епископ Переславский и Угличский Феоктист.

В этом евангельском эпизоде обращает на себя внимание повторение Господом Иисусом Христом одной и той же фразы: «и Я воскрешу его в последний день». С этих слов отрывок начинается и ими же заканчивается. Если следовать тексту Евангелия от Иоанна, то складывается впечатление, что Христос не хотел отвечать иудеям на их недоумения. Они не понимают слова про сшедший с небес хлеб, но Господь никак не реагирует на их непонимание, иудеи же в свою очередь не хотят слышать слова о воскрешении в последний день. Несмотря на то, что этот евангельский отрывок имеет форму диалога, таковым по своей сути он не является, потому как говорящие говорят о разных предметах. Но нам, конечно, интересны не слова иудеев с их недоумениями, а слова Христа о воскрешении верующих в Него.

Частота повторение этой мысли приковывала к себе внимание и древних толкователей. В частности, святитель Иоанн Златоуст выразил свои мысли по этому поводу так: «Для чего Он так часто и при всяком случае говорит о воскресении? Чтобы не думали, будто промысел Божий ограничивается только настоящими вещами, и потому не впадали бы в уныние, если здесь не наслаждаются благами, но надеялись на блага будущие, и не презирали бы его, если не терпят наказания в настоящей жизни, но ожидали жизни будущей».

Если исходить из позиции, предложенной святителем Иоанном, то все встает на свои места. Становится понятно, почему Христос никак не реагирует на слова Своих оппонентов: они мыслят исключительно в категориях видимой физической жизни, им интересна родословная Христа, тогда как Господь пытается заставить их задуматься о значительно большем — о вечности. К тому же самому Он призывает и нас, правда, нас, как правило, занимает не происхождение Христа, а вопрос самого воскрешения, вопрос, так сказать, технической составляющей этого процесса: каким образом оно будет происходить, сама его принципиальная возможность и так далее. Но размышлять стоит не об этом, а о практических следствиях воскрешение в последний день, которое должно привносить в нашу повседневную жизнь совершенно иную перспективу, давать ей иной вкус, иную значимость.

Один из возможных образов размышлений предлагал все тот же святитель Иоанн Златоуст: «Захотим ли мы неправедно обогатиться или похитить что-нибудь, или сделать другой какой бесчестный поступок, — тотчас приведем себе на мысль тот день, вообразим то судилище, — и эта мысль сильнее всякой узды сдержит дурное наше стремление. Будем постоянно говорить и себе и другим: есть воскресение и нас ожидает страшное судилище [...] Как здесь судьи и злых наказывают, и добрым воздают честь открыто пред всеми, так точно будет и там, чтобы для одних было больше стыда, а для других больше славы. Будем же представлять себе это каждый день. Если будем иметь это в мыслях, то ничто из вещей настоящих и преходящих не удержит нас, потому что видимое временно, а невидимое вечно. Будем же непрестанно говорить и себе и другим: есть воскресение, и суд, и отчет в делах».