Стихотворения московского поэта Льва Пиляра обманчиво просты, безыскусны, напоминают мне костровые искры. Пошевелишь палкой медленно прогорающее полешко, пристукнешь по нему – взвиваются и медленно гаснут, оседая на полупрогретую вечернюю землю.
Кажется, Новелла Матвеева первой назвала их миниатюрами, – и слово-то ведь древнее, к рукописным книгам восходящее, к нарядной, пасхальной, красной краске.

На коротком поводке
я веду стихотворенье

по тропинке,
по реке,
по душевной по тоске

по духовному стремленью.

К моменту записи этой программы у Льва Пиляра, разменявшего шестой десяток лет, вышло три книжки, каждая не больше ладони, и в каждой отыскиваются мною любимые стихи: как доверчиво-риторические с одной стороны, так и те, за которыми маячат тени Андрея Платонова, Николая Заболоцкого и всей обериутской школы, – то есть животворные отсветы некой надчеловеческой речи.

Голова моя, голова.
Голова городская, столичная,

вся изрытая, как котлован,
созидающая величие,

ощущающая кошмар
человеческого падения.

Говорят, полетим на Марс.
Будем там вести наблюдения.

Не удержусь, и сразу же прочитаю то, которое издавна не отпускает меня своей щемящей очаровательностью, за которой сразу узнаю фигуру автора – тихого, умеющего взглянуть на себя со стороны городского человека, тоскующего по «внегородской» жизни, о которой – чуть ли не каждое третье его стихотворение.

Утихает к вечеру
сутолока вечная.

Спадает напряжение
от беготни, движения.

Сижу перед окном
маленький, как гном.

Я вот сказал о тоске по природе, а она живет и красуется, и называет себя, очеловечиваясь и ликуя, – в таком, например, этюде, вошедшим в третью пилярову книжечку под названием «Сочинитель слов»:

Вот мои друзья –
Сосны да березы.

Вот моя семья
и мои запросы.

Нам огромный дан простор,
небеса над нами.

И веду я разговор,
иногда – стихами.

…Этому, самому главному Разговору, Лев Юрьевич, счастливо принявший Святое Крещение в поздние свои годы, – тоже посвятил немало стихотворений. Многие из них я представил осенью 2014-го года в журнале «Фома», назвав ту подборку по нежному и горячему словосочетанию, сверкнувшему в одной из его тихих миниатюр. Этим этюдом, пожалуй, и закончу, пожелав поэту Божьей помощи в его многотрудном, рукописном деле, и заметив, мимоходом, что пяти стихотворений кряду мы в «Рифмах жизни», кажется, еще не читали.

Покуда хватит сил,
я буду жить:

смотреть на мир,
писать стихи, молиться.

И уповать
на искорку души –

на огненную
Божию частицу.