«Путь к священству». Священник Валерий Духанин

— Светлый вечер на радио Вера, здравствуйте, дорогие друзья. В студии Кира Лаврентьева

К. Лаврентьева

-Добрый вечер

К. Мацан

— И я, Константин Мацан. Приветствуем нашего гостя, сегодня с нами и с вами в этой студии священник Валерий Духанин, клирик Николо-Угрешской духовной семинарии, кандидат богословия, добрый вечер

о. Валерий

— Добрый вечер

К. Мацан

-Не в первый раз вы у нас в студии, для нас это очень радостно, но сегодня тема такая личная: мы в этих беседах с Кирой говорим со священником о пути к вере и к священству. И знаете, с вами, по крайней мере мне; я думаю, Кире тоже может быть особенно интересно на эту тему поговорить, потому что нам посчастливилось вас знать давно. И знать еще не как отца Валерия, а как просто Валерия Николаевича

К. Лаврентьева

— Задолго до священства

К. Мацан

— За несколько лет, да. При том, что вы уже в то время были выпускником семинарии, богословом, кандидатом богословия и проректором семинарии. То есть, находясь полностью на таком церковном служении, вы при этом не принимали священства. Кому-то это может показаться парадоксальным: вроде вся ситуация располагает к этому, но нет. Поэтому есть в вашем пути, как нам кажется, какая-то интрига

О. Валерий

— На самом деле действительно есть: и парадокс, и много такого, необычного и для меня самого. Так что проходит какое-то время, вдруг смотришь: о, а я уже священник. А как оно так получилось? С другой стороны, священником я захотел стать именно в четырнадцать лет. Но потом уже, закончив академию, предпринимал все усилия, чтобы откладывать, всеми способами

К. Лаврентьева

— А почему?

о. Валерий

— Такой, может быть, я человек, внутренне противоречивый, ищущий. Да много было разных причин. Дело в том, что после академии я увлекся написанием книг. И надо сказать, что книги получали отклик и публиковались. Патриархийное издательство тоже с огромным желанием публиковало. И я боялся, что принятие священного сана сосредоточит на требоисполнение. Как у нас говорили: кадило, кропило, и все. И уже не будет возможности для интеллектуальных, творческих занятий. Потом я преподавал. Это тоже очень нравилось. И очень боялся потерять именно эту направленность, интеллектуально-творческую, так бы я сказал, уйти просто в требоисполнение. Но я чего не знал тогда: что как раз священный сан дает более глубокий взгляд на жизнь. То есть, если на многие вещи до принятия священного сана ты смотришь просто как со стороны и рационально осмысливаешь это, то, когда становишься священником, даже не знаю, из-за чего это происходит, то ли за счет того, что ты начинаешь исповедовать людей и внутренний мир людей приоткрывается, и ты вдруг смотришь: разные люди, не похожи друг на друга, их проблемы — это создает какую-то широту воззрения на все, на жизнь человеческую. То ли действительно, за счет просто благодати Божией, когда служишь литургию и тебя это перерождает, потому что ощущение литургии, оно совершенно иное, другое. Не хочется даже вам говорить, чтобы не расстраивать вас, как мирян.

К. Мацан

— А чем?

о. Валерий

— Может, это для меня так. До принятия священного сана ты стоишь, молишься и это такой усиленный труд, когда ты даже внутренне пытаешься пробиться молитвенно к чему-то, а когда в алтаре предстоишь перед престолом, то тебе как само открывается, как Царствие Божие с отверстыми вратами. Это предстояние на литургии, когда ты сам служишь — не сравнить, оно дается как-то само собой. Видимо, для того, чтобы ты служение именно совершал. И взгляд на все становится более шире, глубже. Поэтому, когда пишешь статьи, книги, то начинаешь уже более подходить основательно, фундаментально, а не просто поверхностно, когда читал разные книги, из мнения других людей что-то черпал, все это анализировал, компилировал. И получается так, что во многом этот взгляд был внешний, со стороны. А священный сан дал, наоборот, более глубокий, самостоятельный взгляд. Вы сказали о пути к вере и о пути к священству: с самого начала было все достаточно необычно

К. Мацан

— Вы сказали, что в четырнадцать лет вы хотели быть священником. Нестандартное желание для человека в четырнадцать лет

О. Валерий

— Да, при этом вся семья-то была абсолютно атеистической в то время. И с детства я тоже был самый настоящий советский атеист. Но советский атеист —это простые граждане, советские труженики, храмов никто не замечает, вроде как бы они где-то и есть, ну, проезжают мимо храмов просто как мимо архитектурных памятников старины, как памятников о давно минувшем прошлом. Родители неверующие, сестра старшая неверующая, я неверующий. Только иногда, приезжая в деревню к бабушке, видели иконы у нее. Сама она про Бога ничего не говорила, но иногда видели, что она молится, редко. Один раз она на коленях молилась. И это, насколько помню, было после того случая, когда рядом с ней молния ударила, в полутора метрах от нее. Может, это она восприняла, как грозный знак, не знаю, я маленький совсем был. Во всяком случае, когда нам бабушка предлагала креститься, то мы, дети, категорически отказывались. Еще вспоминаю: как-то приезжал в село священник, помню: черная ряса, в отдалении фигура, и сразу что-такое отталкивающее, пугающее, страшное. Не знаю, из-за чего это было

К. Мацан

-Человек в черном

о. Валерий

— Да, человек в черном, непонятный, с длинными волосами, с крестом на груди — что-то чужое сразу и поэтому издали поглядели. А тут еще говорят: креститься бы, а зачем — непонятно

К. Мацан

— В смысле — принять крещение?

о. Валерий

— Да. И что: нет, конечно же. И я, и двоюродная сестра, и прочие родные, все мы категорически отказались. И помню, когда было мне тринадцать лет, уже какие-то рассуждения шли, это 89-ый год, и кто-то из друзей говорил: а я в Бога верю. Я говорю: а я вот не верю в Бога. Ну как я могу верить в Бога, если я его нигде не вижу, не ощущаю, он никак себя не проявляет. Его же нет, потому что мы его не встречаем. Не верю, и все. Вдруг, трудно объяснить, как раз, когда мне было тринадцать лет, уже после этих слов моих о неверии, мы решили летом пойти и принять крещение. Но причины абсолютно непонятны: то ли из-за того, что 88-ой год — это тысячелетие празднования Крещения Руси, и кто-то что-то говорил. Но во многом воспринимал это как какой-то защитительный ритуал. И когда пришли в храм, то никто нам о вере ничего не говорил, и никто нас не спрашивал, вообще верующие или неверующие. Просто пришли провести такой интересный защитительный ритуал — то, что сейчас категорически не приемлется в храмах, и нужно обязательно проводить огласительные беседы, тогда этого не было. Приобрели нательные крестики. Я помню: заходим мы в крестильное помещение при храме. Здесь уже что интересно: увидел священника, уже что-то наоборот: не обычное, а располагающее к себе. И как это внутри возникало — не могу сказать: ни родители, никто ничего не объяснял: начинается чин, приходит священник. Причем произносил слова он очень невнятно, с дикцией что-то было у него, тихо произносил, да и сам церковнославянский язык вообще настолько необычен, что ничего не поймешь. Ни одного обряда умом не понимаю, но при этом возникает внутри четкое ощущение, что Бог есть. Есть, и все тут. Передать это очень трудно на словах, но какое-то живое ощущение живого присутствия Божия. Уже личное какое-то отношение к Богу. И внутри сразу свет, радость и любовь возникает. И такое еще ощущение, как будто всю грязь из тебя вынули, выбросили наружу и внутри сияет что-то такое чистое, светлое. В тот момент я четко ощутил себя верующим человеком, после этого целый год у меня держалась эта радость. В четырнадцать лет, через год примерно после крещения я уже ходил в храм время от времени, хотя было трудно, все непонятно, везде одни бабушки. Но почему-то возникает желание стать священником

К. Мацан

— «Почему-то» — такое словечко, я хочу за него зацепиться. Почему? Это такое пастернаковское: «Во всем мне хочется дойти до самой сути», то есть, если уж верующий, то до конца — такой юношеский максимализм или что-то иное?

о. Валерий

— Я думаю, что если сейчас уже можно осмысливать, тоже посмотреть со стороны — у меня есть такая особенность: если чем-то занимаешься, то до конца, и посвящаешь себя этому полностью. Допустим, отец у меня был профессиональный волейболист, он был признан лучшим волейболистом всего Урала, там шесть областей, лучшим нападающим и так далее. Я тоже пошел заниматься волейболом, все больше и больше, пока спина не начала болеть, уже как будто кто-то остановил. Потом уже я более серьезно, как раз пришел в алтарь, а потом спина прошла болеть. Я к чему говорю: когда чем начинаю заниматься, то хочется полностью себя этому посвятить, и здесь, видимо, что произошло: как только открылась вера в Бога, то внутри захотелось полностью себя этому посвятить, всецело. Полностью как — в священнослужители посвящают. Хотя я не представлял, что это такое, даже круг обязанностей до конца не представлял, хотелось служению Богу посвятить себя, и все. Как живут монахи — они посвящают себя полностью. А у меня в подростковом возрасте такое желание возникло, потом стал искать книги, книг было мало. Библия первая, кажется, досталась от кого-то из протестантов, к протестантам я не пошел. Потом храм. Духовного руководства, к сожалению, практически никакого и какие-то были и мистические увлечения. Через ошибки приходилось идти, пока не пришел в конце концов в семинарию

К. Мацан

_ Меня, честно говоря, поражают, слова, которые вы произнесли, когда сказали, что вы как-то пытались убежать от священства, пытались всячески избегать его. Хотя, казалось бы, все к этому располагало. Если совсем сейчас лапидарно выражаться — а это не грешно?

о. Валерий

— Я не знаю, может, грешно, а может быть, и нет. Промысел Божий, он по-разному ведет людей. Даже если посмотреть на лучших представителей священства — то есть, это святые отцы, которые принимали священный сан и в каком-то смысле меня этот пример тоже утешал. Допустим, Иоанн Златоуст — он ведь тоже священство принял достаточно поздно: в 37-38 лет, примерно так. Также Василий Великий, Григорий Богослов — они в принципе не спешили, даже с крещением не спешили, а уж епископство вообще. Василий Великий в сорок лет епископом стал, а в сорок девять лет он уже отошел ко Господу, но за девять лет наполненность этого небольшого отрезка времени для всей истории значима. Или Киприан Карфагенский, он обратился к Богу примерно в 45-46 лет ему было. Уже через три года он священнослужитель, даже епископ и двенадцать лет всего епископского служения, но при этом тоже труды его настолько насыщены, что его сочинения легли в основу последующих учителей церковных. То есть, очень многие из лучших представителей священства не сразу принимали священный сан

К. Мацан

— Вы сказали про больную спину: я помню, вы как-то рассказывали, что ваша больная спина даже как-то сказалась то ли на диаконской хиротонии, то ли на священнической

о. Валерий

— Это были уже другие боли, так скажем. Те боли, когда я волейболом занимался, больше вверху спины болело, но потом прошло. Кстати, когда я учился Московской семинарии, академии в Лавре, потом мы, студенты, организовывались, играли в свободное время в волейбол с местной командой и выигрывали у них.

К. Мацан

— Сила духа

о. Валерий

— Когда уже диаконская хиротония должна была наступить, то буквально накануне у меня поясницу прихватило так, что я подымаюсь с постели, и от острой боли я буквально падаю на пол и передвигался только ползком. Острая боль в пояснице. Я вспомнил подвиг лейтенанта Маресьева, как он полз по лесу после поражения своих ног и думал, насколько же это тяжело. Я помню из этой повести, как он полз, полз долго, потом оборачивается — двадцать метров прополз. И тоже: ползешь по квартире и думаешь: какая тут хиротония? А вечером уже вечерняя служба, надо прийти. А ты в девять утра в состоянии совершенно...Все родные говорят: да все уже, надо позвонить, чтобы отменяли хиротонию. Такой внутренний выбор: или сдаться, позвонить, сказать, что я не могу прийти. Или все-таки пойти вопреки всему. И я внутренне сказал, что нет, раз уже и благословение есть, и так повернулось все, что я к этому иду, то надо идти все равно, сделать этот шаг. И тогда я пытаюсь для начала подняться, опираясь за швабру, потом удается с огромной болью подняться на швабру. Опираясь на нее, ходишь по квартире. Приехал, правда, отец Пантелеимон, сделал мне уколы небольшие в область поясницы, чтобы полегче было

К. Лаврова

-Пантелеимон...

о. Валерий

Да, он, кстати, врач, отец Пантелеимон, у него медицинское образование. Чуть полегчало, можно было ходить, поэтому пришел я на службу. А затем на литургии, когда принимаешь уже таинство священства, когда совершается хиротония, то там надо делать земные поклоны. И я чувствую: сейчас сделаю земной поклон и уже не поднимусь. А там их надо делать вначале три раза, потом еще, когда обходишь трижды престол, делать земной поклон. Это было уже, конечно, испытание, когда ты делаешь земной поклон, преодолевая эти адские боли, поднимаешься. Никому не говоришь про это, они не замечают, что что-то не так. Это было, как пройти через огненное испытание, но, Слава Богу, все это было принято. Наоборот, даже принятие священного сана в чем-то сделало жизнь легче

К. Мацан

— В чем?

о. Валерий

— В плане внутреннем: если до этого были какие-то метания туда, сюда, а когда ты уже в свое русло вступил, то как-то успокаиваешься, ты уже на своей стезе находишься

К. Лаврентьева

— о. Валерий, как Костя уже обмолвился в начале нашей программы, нам посчастливилось вас знать за несколько лет до священнической хиротонии. И, согласно моим личным наблюдениям, мне кажется, что со мной и Костя согласится, и все, кто вас знал до нее: вы жили, преподавали в Угрешской духовной семинарии и занимали какую-то свою нишу внутреннюю, и все шло довольно ровно: быт житейский, семья, дети, это все понятно, оставим это за границами сегодняшней беседы. Знаете, отец Валерий, я прошу прощения за такое оглашение моего наблюдения, но в какой-то момент у вас все равно случился какой-то внутренний перелом. И это было очень видно. Мы тогда никак никто не начинали, не затрагивали эту тему, потому что ясно было, что человек готовится к принятию священства. И хоть вы в начале программы сказали, что «кадило, кропило, я не хотел уходить от научной деятельности», но мне тогда казалось, что с вами происходят какие-то глубочайшие внутренние перемены

К. Мацан

— Кира- чуткий человек, я этого совершенно не замечал

К. Лаврентьева

— Костя скромничает

о. Валерий

— Бывает, что эти перемены идут сами собой, бывает их трудно выразить, должно пройти еще больше лет для того, чтобы как-то это осмыслить. Все-таки я вспомнил, приоткрою такой секрет: я был, в том числе, привязан к нашим телевизионным передачам

К. Мацан

— Речь о программе «СО-ВЫ», которая шла на телеканале «Радость моя», да?

о. Валерий

— Да. До этого там была программа «Феномен веры», которую, как автор и ведущий ее, я вел. Но больше мне понравилась именно «СО-ВЫ», потому что это более живое было общение

К. Мацан

— Да, была молодежная программа, где собирались молодые люди, в том числе, вечно молодая Кира. Я тогда был совсем молодой. И с разными собеседниками, в том числе, неверующими. Там была группа верующей молодежи и группа неверующей, обсуждали какие-то темы, связанные с жизнью, поиском, проблемами. А вот отец Валерий, тогда еще Валерий Николаевич Духанин присутствовал на каждой программе, как такой старший товарищ, консультант, который мог какие-то вещи комментировать, освещать именно с христианской точки зрения, как кандидат богословия

К. Лаврентьева

— Важно добавить, что автор программы — Наталья Боцман, наш большой друг

К. Мацан

— И Наташе мы передаем всегда привет и поклон, пользуясь случаем

о. Валерий

— И огромная ей благодарность, что она смогла такую программу осуществить. Я честно говорю, настолько был привязан к программе «СО-ВЫ», я понимал, что священный сан, формат программы другой, придется уходить

К. Мацан

— В этом и была идея, чтобы в студии был не священник именно, который может подавлять авторитетом, а светский человек, но при этом знающий хорошо христианское учение

о. Валерий

— Для меня это было очень огорчительно, что придется уйти. Кроме того, я же на радио «Радонеж» работал, как редактор, корреспондент, там было общение с разными интересными людьми. Я тоже понимал, что, приняв священный сан, надо будет уходить. Я молился, и вдруг что происходит: мне звонят с радио «Радонеж» и говорят...там в какой-то момент подготовил я недостаточно материала на неделю, а у них как раз был то ли финансовый кризис, то ли что, надо было от кого-то освобождаться, и вышло так, что в этот момент меньше всего материалов я подал. Они звонят: к сожалению, придется расстаться, небольшое сокращение. И здесь получается, что освобождается. Тут же в ближайшее время приходит известие о том, что закрывают программу «СО-ВЫ». То есть, священный сан, рукоположение пришло после этого известия, что она будет закрыта. И получилось так, что эти два известия: меня удерживало радио «Радонеж» и программа «СО-ВЫ» на телеканале «Радость моя», тут же там обрывается полностью, все перерезается, и здесь тоже все полностью заканчивается, как будто Господь показывает, что: «иди дальше». Я надеюсь, что я не виноват в том, что закрылась программа

К. Мацан

— Я уверен, что нет. Вы очень интересно рассказываете вещи, которые даже мы с Кирой, как знавшие вас люди, не знали, что для вас было таким важным участие в медиа-проектах, где вас приглашали именно как светского, мирского человека не в сане, который при этом богослов. Это была важная амплуа-ниша. И когда этого не стало, вас это удерживало от решения в пользу священства

К. Лаврентьева

— Мне казалось, что вы вообще терпите нас. То есть, то, что вам это приносило какое-то удовольствие — я тоже удивлена

о. Валерий

— Для меня всегда было внутренней задачей найти язык к людям, которые не воцерковлены. Потому что я сам уже рассказал, что крестился и такой непосредственный опыт встречи с Богом. Но как это донести до других? И постоянный поиск языка...Наша программа «СО-ВЫ», общение с молодежью, с теми, кто других мнений придерживается, оно внутренне оживляло и я непосредственно искал способы как-то донести это слово о Боге. Это была такая исключительная программа. Они еще есть в разных местах, конечно, но там ощущалось, что душа раскрывается, у всех, кто там собирался какая-то была общность, все становились очень искренними, открытыми, отзывчивыми друг к другу, даже те, кто не соглашался. Это атмосфера, которой не хватает в целом, когда ты с кем-то общаешься

К. Мацан

— Мне, тем не менее, хочется спросить вот о чем: то, что вы сейчас рассказываете, рисует картину такой, грубо говоря, отрицательной мотивации: вы внутренне не хотели двигаться в сторону священства, были какие-то подпорки, потом подпорки убрали и вроде делать нечего, придется рукополагаться. Я думаю, что это не так. Все-таки должна быть положительная мотивация: то есть, вы почувствовали, что что-то, какую-то цель в жизни, какое-то предназначение не достигаешь. Конкретно вы, может быть, не могли бы достигнуть, не будучи в сане. Может быть, какая-то лакуна оставалась, которую предстояло заполнить именно рукоположением, тем, чтобы стать священником

о. Валерий

— На самом деле именно так. Это сейчас уже сравнивая два периода жизни можно сказать, что в тот период жизни, даже когда ты максимально выкладываешься, проповедуешь, выступаешь, все равно внутри остается какой-то огромный сектор жизни, часть твоего сердца, которая не заполнена, чего-то не хватает. Вроде бы исповедуешься, причащаешься, при этом все равно до конца не реализуешь то, к чему ты от Бога предназначен. Тут же сталкивается страх с этим: что сейчас займешься не тем, если примешь священный сан. А почему так? Потому что ты еще сам и не знаешь на самом деле, что это такое будет. Был еще один предрассудок, наверное, потому что мне казалось, что священником должен становиться человек, который прошел хорошее духовное руководство, он был в послушании у какого-то хорошего духовника и поэтому, имея непосредственный опыт духовничества, он может сам быть хорошим духовником для других, а у меня то так, то сяк было, всякие ошибки, преткновения. На начальном этапе доверие совсем не тем лицам, которые были тоже мистически увлеченные где-то. А по сути, это были люди в прелести, в обольщении. И когда ты путаешься поначалу — потом все это оставляет определенный отпечаток и думаешь, что он будет тебе мешать, хотя на самом деле получилось наоборот: когда ты становишься священником и, имея тот отрицательный опыт, ты видишь, что начинаешь понимать людей, они все идут с ошибками и ни у кого нет гладкого пути. И ты видишь, что нет идеального христианина, но каждый, кто приходит, слава Богу, он идет, хоть претыкаясь, но идет и в очах Божиих он драгоценен. Вспоминаешь свой собственный путь и начинаешь уже ценить этого человека, потому что у него тоже свой путь, по которому его ведет Господь. То есть, говорю, что были разные страхи и предрассудки, но при этом все равно внутренний зов оставался, а где-то было даже и огорчение, что этого может быть, нет, но я старался не рассуждать особо на эти темы. Какая-то часть сердца оставалась не заполненной. Когда не диакон, а именно рукоположен во священники — вот здесь уже ощутилась эта полнота и цельность: полнота, как наполненность твоей души тем, чем и должен был наполнить. И цельность в том смысле, что ты уже не разделяешься, то есть — да, я перестал на радио «Радонеж» бегать с микрофоном за всеми и записывать. Дали возможность вообще проповедовать на радио, то есть, ты не исчез из медиа пространства, но остался и появился там уже в новом качестве. То есть, Господь тебя ведет, дает тебе то, что именно для тебя более естественно. Потому что есть прекрасные журналисты, которые именно на своем месте, они исполняют дело Божие, вот как вы сегодня и всегда исполняете

К. Мацан

Отец Валерий, у нас с вами была, по-моему, такая частная беседа, и вы сказали, что после рукоположения, когда вы уже стали священником, стали исповедовать людей и люди к вам стали обращаться с вопросами именно как к пастырю, вас в каком-то смысле удивило, что иногда внутренние ответы приходят как бы не от вас, как будто Бог дает вам ответ, который можно человеку сейчас дать. Возникает такое чувство, как я это тогда услышал, что священник, он не один, Господь не поручил ему служение и оставил при этом на произвол судьбы, Господь рядом все время с этим священником, его ведет. Я эту мысль вашу, как я ее воспринял, нередко в беседах со священниками пересказываю, возвращаюсь, что такой опыт. И нередко получаю реакцию, видимо, на мой пересказ, что это очень опасно. Очень опасно считать сейчас себя здесь священнику неким проводником слова Божьего, что мне пришла мысль: это от Бога, я сейчас человеку ее скажу. Вы с этой опасностью сталкиваетесь?

о. Валерий

— Священник, он всегда проводник Божьей благодати, но не за счет своих личных качеств, своего достоинства, а за счет самого священного сана. И даже я знаю некоторых близких священников, которые тоже давали совет людям, а потом те неожиданно приходили и говорили: батюшка, мы вас благодарим. А эти священники уже и не помнят, что они там им говорили. То есть, это тоже помимо нас как-то совершается. Другое дело, что если мы специально на себе внимание сосредотачиваем и говорим: я — это проводник Божиих откровений, то понятно, что здесь уже самообольщение полностью процвело. Мы же говорим в простоте, в искренней беседе, мы не выстраиваем ее в какое-то мировоззрение, в схему. Даже более того: поначалу Господь специально показывает тебе твою недостаточность. Допустим, я, когда только-только рукоположился и исповедь, а тут идет человек, который говорит: я жену свою оставил, живу уже с другой, это точно мое, я уверен в этом. А ты не знаешь, что ему сказать, это первая исповедь. Или представьте, кто-то приходит к тебе и признается в уголовном преступлении

К. Лаврентьева

— Это очень сложно

о. Валерий

— Причем в таком уголовном преступлении, где другой человек лишился жизни, понимаете? А ты только рукоположился, это вторая или третья исповедь. И тут твоя личная недостаточность очень быстро проявляется, ты не знаешь, что сказать. Чтобы тут шло какое-то откровение свыше... Ты понимаешь, что ничего себе — свыше

К. Лаврентьева

— А правда, что делать в такой ситуации, порекомендовать человеку обратиться в соответствующие инстанции с чистосердечным признанием?

о. Валерий

— Видимо, ситуации разные: если он сейчас это совершил и совесть у него болит, то, конечно надо, видимо, рекомендовать, чтобы он пошел и открыто признался, потому что это у него будет настоящим исповеданием. Как в древней церкви: в страшных грехах исповедовались открыто, каялись. И через это они становились опять чадами церкви, так и в этом случае, наверное, нужно бы. Но бывают ситуации разные, где человек отчасти невольно стал причиной. И он настолько кается, сколько времени уже прошло, что гнать его куда-то в полицию, и те скажут ему: что ты к нам пришел, через двадцать лет, нам не до тебя уже. Тут уже сама сила покаяния, человек становится выше каких-то внешних рамок. Рекомендуешь молитвенные правила, чтобы понес отчасти, но он и сам раскаивается во всем, тут уже очевидно. Но повторю, что особенно поначалу такое есть. Мы говорим о том, что мы не одни, потому что действительно Господь в каждом таинстве присутствует. Но так, чтобы ты был раздатчиком каких-то верных советов на все случаи жизни — это, наверное, все-таки не так, что к тебе приходят, что ни спросят, ты на все ответишь

К. Лаврентьева

-Отец Валерий, мне очень хочется задать вам вопрос, который обычно задает Костя на наших эфирах: вы образованный человек, закончили семинарию, академию, тут вы рукополагаетесь, и, наверное, может быть, в каких-то своих представлениях или тайных мечтах ждете, что люди будут спрашивать у вас какие-то содержательные умные вопросы. Например, чем отличается литургия Иоанна Златоуста от литургии Василия Великого или Григория Богослова? А люди, мы же слабы и немощны, приходят в основном с какими-то бытовыми вопросами и хорошо, если бытовыми — приходят очень часто с суеверными. Костя любит цитировать про то, как одна бабушка пришла к священнику и говорит: слушайте, у меня голова болит, можно мне ладан пожевать? Это наш любимый пример таких церковных суеверий, а ведь их действительно много. Возникала ли такая проблема, может быть, ее вообще не было?

о. Валерий

— Возникала, и это сразу стало очевидно, что никакие богословские истины, никакие тайны православного богословия людей не интересуют особо

К. Мацан

— Как минимум, никогда не сравнятся по степени интереса с какими-то очень практическими приземленными вещами

о. Валерий

— С другой стороны, больше несколько иная проблема: не то, что они задают какие-то полусуеверные вопросы. А человек подходит, начинает спрашивать и тут же сам говорит, говорит, говорит и может говорить полчаса. Люди зачастую даже не то, что подходят с вопросами, а идут, чтобы выгрузить на тебя какие-то свои наболевшие проблемы, просто высказаться. И это для меня, честно говоря, становилось реальной проблемой, потому что люди подходят и говорят, говорят, говорят. Зачастую даже ответа так не ждут, сколько тебя нагружают своими словами. К сожалению, это присутствует очень сильно

К. Мацан

— Вспоминается история про женщину, которая на исповеди три часа каялась в многословии

о. Валерий

— Честно говоря, в какой-то момент понимаешь, что нужно где-то прерывать, искать способы, чтобы эти беседы закруглять. А бывает это трудно, не знаешь, что человеку сказать

К. Лаврентьева

— А не было какого-то разочарования?

о. Валерий

— В священном сане, конечно же, разочарования не было

К. Лаврентьева

— Не в самом сане, а в сопутствующих факторах

о. Валерий

— Бывали. Допустим, как-то ко мне подошли достаточно близкие люди и говорят: мы хотим по воскресеньям изучать Евангелие, беседы чтобы были на евангельские темы, обсуждение этого. Начали. После литургии стали проводить евангельский кружок. При одном храме мы нашли, вроде бы все нормально, потом они говорят: нет, мы хотим не здесь, а поближе к Николо-Угрешскому монастырю, уже в здании семинарии проводить. Ладно, давайте туда, а там уже шел кружок, который студенты вели и невольно пришлось объединять две аудитории в одну. И получается, что первая аудитория — им стало неудобно, что к ним подсоединились еще новые люди. И со временем те, кто меня просили очень, что они хотят изучать Евангелие, потихоньку все стали отпадать и немножко в плане разочарований возникло такое ощущение, что у людей все-таки нет такого серьезного настроя, что ты тратишь выходной день вместо того, чтобы с семьей, с детьми побыть — приходишь, проводишь беседы, а они запросто разошлись и уже новая аудитория. В этом смысле было определенное разочарование — что у кого-то из людей чисто потребительское отношение, что они приходят, когда им хочется, они послушают, а чуть что не так, они исчезают, и все. Но я понимаю, что на самом деле это тоже моя немощь, потому что так у всех священников. И все равно, даже если ты с кем-то несколько бесед провел, это у них остается, но требовать от них, чтобы они постоянно ходили, трудно. То есть, это больше моя немощь. И тут просто не надо брать дополнительной нагрузки, которую ты не сможешь понести

К. Лаврентьева

— отец Валерий, а что для вас самое сложное сейчас в священстве?

о. Валерий

— Сейчас вообще ничего. Потому что, во-первых, я в связи с состоянием здоровья своим и то, что все это внесло коррективы серьезные — онкологическая проблема, уход с проректорской должности — были какие-то проблемы. А сейчас, наоборот, абсолютно спокоен. Одним днем живешь, и все в Божиих руках, вот так. И один из врачей дал мне такую рекомендацию: надо отключать умную голову. Я вспоминаю, что у меня часто была эта проблема — я включаю умную голову, начинаю оценивать какие-то проблемы, выстраивать на будущее перспективы, какие-то планы, настраиваются мысли, мысли, мысли, многоэтажное построение, потом голова от этого болит, а в итоге ничего не решается, а надо отключить голову и жить просто. Вот позвали тебя на радио Вера — едь и говори, и не надо думать, что у тебя спрашивать будут, как на это ответить. То есть: спросили — отвечай, дана болезнь — терпи. Сейчас я стараюсь упрощать свою жизнь, сбрасывать эти лишние мысленные построения. У меня были переживания чуть раньше, несколько месяцев назад: получается, что уже немножко отходишь, не можешь много исповедовать, по состоянию здоровья. Но сейчас силы возвращаются. А потом оказывается, что все равно Господь в каждый период подает то, что нужно. Когда нужно тебе одному побыть — он подает болезнь, ты один. Когда нужно, чтобы ты с людьми был, он людей приводит, ты их исповедуешь. Просто у меня был так, что приходили именно те люди, которым надо было за всю жизнь исповедоваться, не то, что просто поток людей по две минуты, а по часу, по полтора часа. Потом кто-то из молодежи, кто только-только шли церковь и было такое огорчение, что по состоянию здоровья всем не можешь уделить время. Но сейчас все восстанавливается, поэтому я спокоен, потому что знаю, что все в Божиих руках

К. Мацан

— У Сергея Фуделя в одной из его книг есть такие воспоминания о нем самом: ситуация, в чем-то зеркальная вашей: ему, если я правильно помню, один из его духовных наставников, епископов, сказал, что тебе нужно стать священником, если ты не пойдешь по этому пути, у тебя будут большие искушения. И Фудель, который так и не стал священником, пишет, что «я отказался, не пошел по этому пути и тут же начались искушения. При этом я всем за все благодарен» — так я помнил этот эпизод. Хотя он писал в другом месте, что о священстве всегда мечтал и не дерзал даже об этом думать, но в итоге сложилось так. Со стороны, когда мы смотрим на вашу судьбу, может показаться, что вы стали священником и потом узнаем о вашей болезни. Была информация об этом в интернете, неравнодушные люди писали. И может как раз показаться, что человек встал на путь той полноты, о которой вы сказали и обрели. Господь его поставил и начали испытывать, вот пошли искушения. И, казалось бы, почему — человек выполнил волю Божию, встал на путь служения Богу? Но это так нам со стороны видится, мне, по крайней мере. Это как-то совпадает, как вы об этом думали?

К. Лаврентьева

— Именно это и хотела спросить

о. Валерий

— Болезнь — это не искушение, это выход из искушения. Приоткрою еще секрет: когда принимаешь священный сан, то возникает ряд своих искушений, чисто священнических. Например, до этого многие люди к тебе относились просто, обычный, рядовой гражданин. А тут вдруг они начинают с почтением: батюшка, благословите, батюшка, вы у нас такой хороший и так далее. Предлагают помощь, кто чего, и ты начинаешь все это принимать как должное и потихоньку такое расслабление наступает. Искушение комфортом подступает. Кроме того, отдельное искушение у священников молодого возраста, когда приходят лица противоположного пола, они предлагают свою помощь, а у меня тем более супруга болела долго и представьте, что, если кто-то начинает предлагать помощь, а это выстраивание каких-то взаимоотношений, в том числе, на уровне души, это идет общение, тоже выстраиваются какие-то личные отношения, которые неизбежно приводят к искушениям. И потом ряд всех этих искушений накапливается и как раз болезнь вмиг быстро, ясно, четко, коротко освобождает от этих искушений, а я, на самом деле, просто вздохнул с облегчением. Потом я был проректором, но проректорство — это не мое, административное. То надо взыскивать: вот, не вышел на преподавание, а тут бумаги, а эти помощницы не делают и надо что-то предпринимать, а кто-то не слушается. Мне не свойственно ругать кого-то, взыскивать, а за всех не сделаешь. Сейчас ведь Министерство образования требует со всех отчеты, документацию, такая сухая волокита бумажная, которая все убивает, никакой жизни, канцелярщина сплошная. Это настолько меня мучило, что болезнь наоборот спасла от всего этого. Поэтому я сейчас даже себя чувствую более счастливым человеком, чем два года назад. Болезнь всего лишь отрезвляет нас. Говорят: как же, болезнь, можно умереть. А другие что, не умрут люди? Все будут бессмертно жить. Мы, бедные, онкологией заболели, в конце концов умрем, а другие останутся и будут бесконечно жить на земле

К. Мацан

— Вы об этом сейчас с улыбкой говорите и вы имеете на это моральное право. Очень радостно и вдохновляюще вас слушать. Но это не снимает вопрос, что не то же самое, не одно и тоже: уйти из жизни в расцвете сил и уйти из жизни в старости

о. Валерий

— Конечно, когда к тебе приходит такое известие и врач, профессор израильский тебе говорит: знаете, вообще-то ничего не поможет

К. Мацан

— Вам так и говорили?

о. Валерий

— Да

К. Лаврентьева

— В итоге сейчас болезнь, слава Богу, поддается, это важно

о. Валерий

— Еще говорить рано. Да, сейчас положительная динамика, даже очень положительная. Просто это такая болезнь, что ты всегда помнишь конечный итог человеческой жизни и с точки зрения этого ты уже подходишь в целом к своей духовной жизни. И оказывается, что как раз вот это время, которое тебе дано сегодняшним днем, может быть очень насыщенно и наполнено. Если раньше ты спешил, как белка в колесе, и время пролетало, то сейчас как будто время становится, растворенное вечностью. Когда ты живешь тем, что дано в конкретный момент: родные, близкие, с ребенком пообщаться, вот молитва — помолиться в настоящий момент от сердца и если что-то пишешь, то никуда не спешишь, живешь настоящим моментом. Не знаю, как это передать: время стало длиннее. Все говорят, что оно укорачивается — у меня оно не укорачивается уже, оно становится длиннее. За счет чего это — трудно сказать. Может быть, за счет того, что пытаешься жить сегодняшним днем

К. Мацан

— И ни одной секунды не пропадает втуне, она каждая получается осмысленной, если ты в каждый момент времени живешь здесь и сейчас, значит, каждая секунда наполнена и значит, больше наполненных секунд, чем если ты бежишь куда-то и торопишься

о. Валерий

— Представьте: если он вместо того, чтобы жить сегодняшним моментом живет переживаниями о том, что дальше ему делать — завтра, послезавтра, то где же у него реальная жизнь? Он не живет. Он живет либо досадой о прошлом, либо переживаниями о будущем, он растворился, в настоящем моменте его нет. А потом смотрит: ой, два года прошло, а как это так? В этом вся суть, что нужно выкидывать эти мысли и переживания. Что рядом с нами всегда Господь, и он никогда не оставит. А где Господь — там вечность. Значит, в этот настоящий момент мы и можем быть причастны вечности, вот и все

К Лаврентьева

— А у вас были какие-то кризисы, связанные с принятием из Божией руки каких-то и горьких лекарств. Просто это может быть для кого-то очень полезно услышать

о. Валерий

— Кризис номер один — это когда именно диагноз ты узнаешь, до этого жил обычной человеческой жизнью и все тебе говорят: да нет, какой-тебе рак, забудь лет на двадцать, еще не тот возраст. Потом: ладно, вот сейчас доброкачественная опухоль, ничего страшного, потом: нет, это еще не та стадия, потом, когда ты узнаешь, что она и злокачественная, и четвертой стадии, то самый первый кризис — что ты не можешь это принять и воспринимаешь, что тебя вписали в общество прокаженных — как прокаженные ходили и боялись где-то появиться, потому что они за чертой, как изгои. И ты тоже вдруг начинаешь так воспринимать, что онкобольные тоже и ты среди них, как за чертой нормальных, здоровых людей. Поэтому самый первый кризис с этим связан: что ты чувствуешь себя вычеркнутым, что обвал идет, но тут все, кто через это проходит, говорят о том, что надо принять это. В том смысле, что Господь дал это — значит, сейчас так надо. Дело в том, что масса людей, которые вообще исцелились. Я пока жил на Святой Земле около восьми месяцев, там просто слева, справа ходили люди, которые исцелились чудесным образом, и они запросто об этом рассказывают. Кто-то с помощью медицины, у кого как. Просто Господь подает это, каждому помогает решить его внутренние проблемы. Приоткрою такой секрет: когда я пришел на Елеонской горе именно в греческий монастырь Вознесения, не так давно там пролита кровь христианская: матушка Анастасия пострадала за Христа, сын ее отец Иоаким совершал служение на Елеонской горе, а сейчас там отец Ахилиос. И он мне при встрече, а он меня вообще не знал, говорит: вы человек очень добрый, по-доброму относитесь к людям, но у вас есть грехи. И эта болезнь, которая дана вам, дана за грехи. И посредством этой болезни будет открываться то, чего вы не видели до этого, и вы будете от этого освобождаться. Он еще сказал некоторые отрадные слова. В том смысле, что не безнадежна ситуация. Но посмотрим. Это уже вы потом скажете. И я добавлю, что как раз действительно эта болезнь помогла увидеть много темных пятен в себе, которых я не видел до этого или я воспринимал, что так надо было поступить, такие были обстоятельства. А теперь как-то более ясно это сознается, через это приходит покаяние, через покаяние — освобождение. А когда ты освобожден, то ты свободен, спокоен, все слава Богу, все хорошо

К Мацан

— Отец Валерий, мало часа, чтобы обсудить с вами ваш опыт, который только —только мы успели здесь приоткрыть. Опыт всего: и прихода к вере, и пути в вере и преодоления такой трудности, как болезнь, но я надеюсь, что не последний раз мы здесь общаемся. Как вы сказали, что, если зовут на радио Вера — нужно идти и не думать, о чем будут спрашивать, просто отвечать. Вот мы вас еще раз позовем, а вы к нам приедет и будете отвечать

о. Валерий

— Ну хорошо, как Господь устроит

К. Мацан

— Спасибо огромное. Священник Валерий Духанин, клирик Николо-Угрешской духовной семинарии, кандидат богословия сегодня провел с нами этот Светлый вечер. В студии была моя коллега Кира Лаврентьева, я Константин Мацан, до свидания

К. Лаврентьева

— Огромное спасибо, отец Валерий. Всего хорошего, уважаемые радиослушатели