Поделиться
Наш собеседник — настоятель московского храма святителя Алексия в Рогожской слободе, кандидат биологических наук священник Владимир Духович.
Отец Владимир рассказал, как принял решение стать священником, оставив перспективную научную работу, и как восприняли эту новость родители, которые также занимались научной деятельностью. Наш собеседник поделился, как столкнулся с проявлением воинствующего атеизма в советские годы, каким образом распространялись «самиздат» и «тамиздат» в его естественно-научных кругах, а также что способствовало его укреплению в вере в непростое время 1970-1990 годов.
Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.
А. Пичугин
— Дорогие слушатели, здравствуйте! «Светлый вечер» на Светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин, рад вас приветствовать. Сегодня четверг, и, как всегда в это время, в эфире наша совместная программа Светлого радио и Музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова — директор музея.
К. Толоконникова
— Добрый вечер, дорогие друзья! С Рождеством Христовым!
А. Пичугин
— Да-да-да, мы присоединяемся к этим поздравлениям. С Рождеством, друзья! И с удовольствием представляю нашего собеседника — сегодня это священник Владимир Духович, настоятель московского храма Святителя Алексия в Рогожской слободе, кандидат биологических наук. Отец Владимир, здравствуйте!
Священник В. Духович
— Здравствуйте.
К. Толоконникова
— Отец Владимир, вы родились в 1958 году. Это такой самый разгар хрущевской антирелигиозной кампании, когда — вот я посмотрела специально статистику — крестили всего около 30 процентов новорожденных. И в связи с этим у меня первый вопрос: расскажите о вашей семье.
Священник В. Духович
— Вы знаете, я сразу хочу сказать только, что я очень сомневаюсь, что вы смотрели правильную статистику. Конечно, ни о каких 30 процентах тогда и речи быть не могло. Может быть, где-то в деревнях глухих это было так, в больших городах, как Москва, практически никого не крестили.
Я родился в семье ученых. У меня и папа, и мама закончили химический факультет МГУ, были учеными и есть — папа до сих пор. Мама умерла несколько лет назад. И я был... вот я как раз был крещен на 40-й день после рождения. У меня были очень верующие прабабушка моя, бабушка, и они меня отвезли в церковь, там, где меня крестили, и вот я оказался среди тех счастливых немногих людей, которые это таинство с самого раннего детства восприняли.
А. Пичугин
— А я знаю такую семейную историю... Я прошу прощения, отец Владимир. У меня очень хороший друг, а у него мама. Она немного постарше вас, но тоже 50-х годов рождения, и ее крестили следующим образом: сначала одна бабушка втайне от всех, чтобы, не дай Бог, не узнали и родители, и бабушка с дедушкой с другой стороны, отнесла девочку в церковь, и там ее крестили, а потом другая бабушка спустя некоторое время втайне от всех, чтоб, не дай Бог, не узнали родители и бабушка с дедушкой с другой стороны, тоже отнесла девочку в храм, и там ее еще раз крестили. Но я думаю, что это такая история — достаточно для 50-х годов распространенная.
Священник В. Духович
— Меня крестили один раз, и меня туда отнесла бабушка и прабабушка, которая была моей крестной. Звали ее Лидия.
К. Толоконникова
— А в каком храме?
Священник В. Духович
— Церковь Иоанна Воина.
К. Толоконникова
— А-а, церковь Иоанна Воина на Якиманке — один из любимых таких москвичами храмов. Мы даже тоже делали о нем передачу в цикле передач о не закрывавшихся храмах Москвы. Такой, да, действительно очень, очень теплый храм.
Священник В. Духович
— Да. Ну, и потом бабушка меня регулярно носила в храм, я причащался там в самом раннем детстве.
К. Толоконникова
— А как ваши родители относились к этой ситуации?
Священник В. Духович
— Никак. Нейтрально относились. Мама — она всегда была человеком верующим. Папа, я думаю — ему в то время просто было все равно. Никто не препятствовал, естественно, этому.
К. Толоконникова
— И эта ситуация, по всей видимости, продолжалась примерно до школы?
Священник В. Духович
— Ну да, наверное, даже до детского сада. Потом на какое-то время все это закончилось.
К. Толоконникова
— Потому что с поступлением ребенка в тот или иной коллектив детский все это завершалось. Помнишь, Леш, мы недавно вспоминали стихотворение Надежды Павлович, как раз посвященное вот этой ситуации?
А. Пичугин
— Да-да-да, конечно, помню.
К. Толоконникова
— Когда детей, которые идут в первый класс, подводят к чаше в последний раз, может быть, на долгие-долгие годы.
А. Пичугин
— А то и навсегда. Но не в случае, конечно, с нашим сегодняшним собеседником. Видите, тут ситуация сложилась совершенно иначе. Но в дальнейшем ваша жизнь когда соприкоснулась с христианством, так скажем, ну уже по вашей инициативе?
Священник В. Духович
— Мне всегда... Я всегда чувствовал боговдохновенность текстов библейских. Я не вел образ жизни церковный, но абсолютно точно знал, что это когда-нибудь станет главным в моей жизни. Хотя, еще раз повторяю, активно в Церковь я не ходил и церковную жизнь не вел.
Потом у меня случилась ситуация, когда умирал мой ребенок, и я тогда прямо — вот это ночью было — дал обет, что если он останется живой, то я свою жизнь посвящу Церкви. И хотя прошел еще достаточно большой срок, но, тем не менее, обет я этот выполнил.
А. Пичугин
— В то время — это уже все-таки, я так понимаю, что ваше рукоположение в сан дьякона, оно произошло уже после распада Советского Союза, в 1993 году...
Священник В. Духович
— Да, в 1993 году.
А. Пичугин
— Но ведь была какая-то церковная история, наверняка, и семьи, или ваша личная, до того, до Тысячелетия Крещения Руси в советское время?
Священник В. Духович
— Мой сосед... Я живу в Малаховке, и мой сосед — он сейчас настоятель храма Мучеников Флора в Лавра в Домодедовском районе, игумен Валерий Ларичев. Тогда он был...
А. Пичугин
— ...духовник Московской епархии был.
Священник В. Духович
— ...духовник Московской епархии, да, и мой духовник. И человек, который знал меня с рождения, буквально с первых недель моей жизни, и как моя жизнь всегда проходила рядом с ним. Он был врач, еще раз повторю, очень хороший врач-психиатр. И потом он вместе со своей матушкой, ныне покойной, Маргаритой, они уверовали, и он получил храм в 1989 году на восстановление. И вот тогда я... Он позвал меня помогать в этом деле и потом в этом храме служить чтецом и алтарником. И тогда я оставил свою научную деятельность и пошел за ним. Вот это 1989 год, это после Тысячелетия Крещения Руси случилось.
К. Толоконникова
— Но это уже был такой совершенно сознательный выбор?
Священник В. Духович
— Ну конечно! Я уже к этому моменту защитил кандидатскую диссертацию, собирался защищать докторскую диссертацию, уезжать работать во Францию на очень интересную научную работу, и все это вот в момент было оставлено, и я пришел в храм.
А. Пичугин
— А чем вы занимались?
Священник В. Духович
— Я работал в межфакультетской лаборатории. Я вообще биохимией занимался Московского государственного университета. Она такая межфакультетская была — между факультетом химическим, биологическим. Такой академик, он и сейчас возглавляет это подразделение, Владимир Петрович Скулачев. И вот в его этой лаборатории я и работал, и занимался проблемами — я думаю, это будет не очень понятно, если на пальцах не объяснить — энергетического обмена в митохондриях тканей опухолей.
К. Толоконникова
— То есть вы, в каком-то смысле, пошли по стопам ваших родителей?
Священник В. Духович
— Да. Безусловно, этот мой выбор определялся и тем, чем занимались они, в большей степени, моя мама. Папа другими проблемами занимался, чисто химическими, а мама — она потом... Она доктор биологических наук была уже.
К. Толоконникова
— А вот ваш выбор —вы все оставили, вы оставили перспективную научную работу, вы стали служить Церкви. Как это было воспринято в семье?
Священник В. Духович
— По-разному. По-разному. Кем-то положительно, кем-то нейтрально, кем-то — как какое-то чудачество, которое, как они считали, закончится скоро. Вот не могу сказать, что было сильное одобрение прямо.
К. Толоконникова
— Ну да. Я хорошо помню, как мы разговаривали в этой же передаче с Петром Чистяковым, сыном отца Георгия Чистякова, уже покойного, и Петр вспоминал, что его мама, то есть жена отца Георгия, она с непониманием отнеслась к тому, что он оставил свою научную работу (хотя он ее, конечно, не оста вил)...
А. Пичугин
— Он ее, в общем-то, и не оставил.
К. Толоконникова
— Нет, он ее продолжал, да, и стал священником. То есть это послужило каким-то таким сложным моментом в семейной жизни.
Священник В. Духович
— Ну, у меня никаких конфликтов не было ни с кем, и никто мне в этом не препятствовал, но и одобрения не было такого.
А. Пичугин
— Ну, а видите, в случае с отцом Георгием он все-таки абсолютный гуманитарный, и для человека, который выбирает дальнейшую жизнь, связанную со священством, наверное, оставаться в науке в гуманитарной проще, поскольку многие вещи взаимосвязаны — можно что-то поменять, можно перейти на какую-то... заниматься другой проблематикой, но оставаться в гуманитарной сфере, а в естественнонаучной среде и в технической среде, конечно же, продолжать заниматься наукой и служить сложно. Мы знаем такие примеры, но их все-таки совсем немного.
Священник В. Духович
— Ну если бы я занимался, если бы я был математиком, это было бы даже одно дело. Но биохимия — это постоянный эксперимент. Поэтому, конечно, это совмещать невозможно. Это требует постоянного присутствия на рабочем месте, в лаборатории.
К. Толоконникова
— А вот, отец Владимир, возвращаясь к вашей родительской семье, вы говорите, что мама ваша была верующей, отец относился нейтрально. А были ли какие-то следы, так сказать, религиозных, церковных традиций в семье? Например, празднование Пасхи? Потому что многие выходцы из таких совсем даже советских семей, светских, подчеркнуто светских и советских, они вспоминают о том, что все-таки Пасха тем или иным образом была как бы выделена в семейном календаре, отмечена.
Священник В. Духович
— Да, Пасху мы праздновали, но, скорее, не как церковный праздник — просто такой традиционно русский. А у меня такое — у меня в маминой семье было очень много священников в ее роду. Ну, и еще такой момент, что для мамы моей... Ее тетка родная — она была замужем за математиком, академиком Константином Константиновичем Марджанишвили, а он, в свою очередь, был родной племянник преподобной исповедницы Фамари Марджановой, Марджанишвили.
А. Пичугин
— О-о? Да, это известный человек.
Священник В. Духович
— И это все накладывало, безусловно, свой отпечаток на вот... Ну, такие вещи — они бесследно не исчезают. И вот эти вот священники, которые были в нашем роду, и везде изображения храмов, в которых они служили... У меня мама была верующий человек, но не воцерковленный. Но, тем не менее, да, Пасху мы праздновали, но не было ничего такого, что бы могло меня направить — я имею в виду, чисто в наших семейных отношениях — к этому служению.
К. Толоконникова
— Какие-то... Об этом говорили в семье — что вот, в роду были священники, мать Фамарь? Или это все-таки как-то было полускрыто, полуподспудно?
Священник В. Духович
— Нет, почему? Говорили: вот в семье была монахиня. Она же тогда была не канонизирована еще, естественно. Вот была монахиня. Говорили что-то: «Знаешь, что у тебя прапрадед был священником очень известным в Москве?» И так далее, и тому подобное. Много священников было волжских, потому что мамин род — он по папиной линии (ее папы, моего дедушки) из Корчевы, города на Волге.
К. Толоконникова
— То есть не считали нужным этого скрывать перед ребенком?
Священник В. Духович
— Нет. Ну, и, потом, еще, конечно, имело значение — мама была из такого очень известного дворянского рода Русиных и Головиных, вместе там две линии было — Головины и Русины, и это тоже для нее... Понимаете, ее происхождение дворянское для нее было важно очень. Она к этому относилась... Она вела разные генеалогические записи, составляла древо свое семейное. И там, естественно, фигурировали все эти священники. Она всем этим очень дорожила и к этому очень бережно относилась.
А. Пичугин
— Друзья, напомню, что сегодня мы беседуем со священником Владимиром Духовичем, настоятелем московского храма Святителя Алексия в Рогожской слободе, кандидатом биологических наук.
К. Толоконникова
— Вы говорите, отец Владимир, что очень большое значение в вашей жизни играло Священное Писание. А когда вы с ним познакомились, когда вы стали читать?
Священник В. Духович
— Вы знаете, я сначала находил в светской литературе куски какие-то евангельские, и они меня просто завораживали. И я то, что мог тогда находить, какие-то книги... У меня, конечно, в семье была большая библиотека духовная, и я читал. Не сразу целиком — я находил какие-то отдельные главы. А вот чтобы целиком взять и прочитать Евангелие — это было в конце 80-х годов. Но тогда я его взял в руки и, не отпуская, дочитал до последней буквы. И после этого для меня уже все было решено.
А. Пичугин
— И когда, простите еще раз, это было?
Священник В. Духович
— В конце 80-х годов.
А. Пичугин
— Но я не могу не спросить вас, конечно же, в эти рождественские дни про Рождество. Потому что, я так понимаю, Пасха у вас отмечалась не как религиозный праздник, а как что-то вот такое, ну, народное, что есть...
К. Толоконникова
— Семейное торжество.
А. Пичугин
— ...семейное торжество, да-да.
К. Толоконникова
— Когда все собираются за столом и едят кулич.
Священник В. Духович
— Совершенно правильно.
А. Пичугин
— Я думаю, что с Рождеством была такая же история.
Священник В. Духович
— Да, да.
А. Пичугин
— А я вот тоже вспоминаю свою историю семейную. Я по линии, по которой были священнослужители, достаточно много, это была линия бабушки и дедушки такая, атеистическая достаточно. Но при этом всегда я как-то, несмотря на полное отрицание любых форм религии... Бабушка и в университете преподавала философию с таких понятных позиций в те годы, но при этом как-то с гордостью вспоминала и говорила, что в роду были священники, служили там-то, там-то, фотографии даже сохранялись...
К. Толоконникова
— То есть не было противоречия такого?
А. Пичугин
— Противоречия вот не было именно как семейная память. Там, ходить в церковь — нет. Меня, внука... ну, понятно, что родители — уже другого поколения люди, бабушки и дедушка с другой стороны — тоже, хоть и не воцерковленные, но достаточно верующие. Но вот внука водить в церковь — не очень хорошо. Я помню, что я упросил, чтобы меня отвели в храм, где старостой был мой прапрадед. Меня туда отвели, дедушка отвел, он как-то так нехотя повел, ну, благо, было недалеко. В церкви был тогда продуктовый магазин, но тут же, как только мы вышли (дедушке, наверное, это было не очень приятно), к нам подошел... Он мне что-то такое рассказывал, видимо, про храм... К нам подошел какой-то пожилой мужчина и говорит: «Что это вы ребенка водите к мракобесам? Сейчас здесь магазин, и никакого храма тут нет. Нечего ему рассказывать...» — ну, и дальше про Гагарина. Я тогда впервые услышал, что Гагарин в космос летал и Бога не видал.
Священник В. Духович
— Кстати, вот вы мне сейчас напомнили, что я еще в годы своей научной деятельности был крестный у сына своего друга. И Господь привел меня в храм Иоанна Предтечи на Красной Пресне, а именно там и служил мой прапрадед, священник Николай Смирнов.
К. Толоконникова
— Поразительно так вот как-то иногда Господь такими дорожками водит... А вот я как раз — вы сняли у меня с языка, я хотела спросить: вот коль скоро ваша мама так дорожила своей семейной памятью, водила ли она вас куда-нибудь, где, например, служили ваши предки? Ездили ли вы в какие-то места, связанные с вашей семьей, или нет, или все-таки это было на бумаге?
Священник В. Духович
— Нет, в семейных, связанных с семейными моментами — нет. Но мама и папа постоянно возили меня и брата в путешествие по Золотому Кольцу, по каким-то древним русским городам. Мы ездили в Теряево, в Иосифо-Волоцкий монастырь, и это всегда было связано с посещением церквей — и закрытых, и открытых. И вся вот... всё...
К. Толоконникова
— ...и музеефицированных, в том числе, да.
Священник В. Духович
— Да... Но, кстати говоря... Да, и музеефицированных, но часто и просто закрытых церквей, когда они просили какого-то сторожа открыть этот храм. И я помню, какой восторг у меня был, когда я туда попадал. Но это, правда, было, еще когда я был достаточно мал.
А. Пичугин
— Вы рассказываете, и у меня тоже вспоминаются какие-то эпизоды из детства, что-то... Я понимаю, что разное время, что разные ситуации и в стране тоже, но вот что-то такое очень похожее периодически все время всплывает. Мне дедушка, очень атеистических взглядов, крайне, все детство ставил пластинки с Ростовскими звонами. А вот тот храм, куда меня водили в продуктовый магазин, храм Мученицы Ирины теперь на Бауманской, современный, так я как-то... и все время меня Господь, наверное, с этим храмом сводит — что-то там мне всегда надо, причем, каждый раз что-то разное.
Священник В. Духович
— И еще я сейчас припомнил: я заканчивал кафедру молекулярной биологии на биологическом факультете. Завкафедрой был ныне здравствующий академик Александр Сергеевич Спирин — блистательный ученый, блистательный биохимик и великого ума человек. И на меня произвело очень большое впечатление, когда он сказал нам, что его представления о мире, безусловно, связаны с тем, что он верит в акт Творения. Потому что как ученый он представляет себе, что существование некоторых структур, без которых жизнь невозможна, оно может быть только уже в сформированном виде, вот эта вот частица, от нее ничего нельзя отнять, тогда она теряет возможность выполнять свою функцию. А раз так, раз она не может образоваться эволюционным путем, то она может образоваться только революционным: не было — и есть. А это и есть акт Творения. На меня тоже тогда это большое впечатление произвело очень. Я задумывался об этом обо всем, и меня это укрепляло в вере.
К. Толоконникова
— То есть он открыто сказал об этом в студенческой аудитории?..
Священник В. Духович
— Своим студентам — абсолютно открыто.
К. Толоконникова
— А речь идет, как я могу себе представить, о первой половине 80-х годов?
Священник В. Духович
— Нет, это не первая половина 80-х годов, это первая половина 70-х годов.
К. Толоконникова
— Первая половина 70-х годов...
Священник В. Духович
— Ну я учился с 1974 по 1979 годы. Так что это... Ну даже вторая половина 70-х годов, конечно, да.
А. Пичугин
— А вы помните реакцию ваших соучеников?
Священник В. Духович
— М-м... Ничего такого не было, никого это не удивило. Там достаточно люди были и мыслящие, и образованные. Но просто вряд ли это их затронуло в той степени, чтобы... Ну, это не был даже вопрос веры все-таки, понимаете, это не был вопрос... Это был вопрос такой вот... Творения. Не то, что... Мы же не говорим ни про христианство, ни про Церковь, ни про что. А просто он к вопросу о происхождении жизни высказал свою точку зрения, что жизнь была сотворена. Не помню, чтобы какая-то особая реакция была на это.
А. Пичугин
— Ну, это было время...
Священник В. Духович
— С уважением выслушали. Ни у кого, естественно, никаких противоречий это не вызвало внутренних.
А. Пичугин
— Но и все-таки это не было временем воинствующего безбожия?
Священник В. Духович
— Воинствующего?
А. Пичугин
— Воинствующего, именно воинствующего.
Священник В. Духович
— Нет, но у нас был предмет «научный атеизм», который мы должны были сдавать. И это был случай, когда я всерьез уже думал, что я откажусь сдавать этот зачет — дифференцированный зачет был, не экзамен, — рискуя закончить свое обучение на биофаке. Но попался мне преподаватель, до сих пор помню его лицо прекрасно, который посмотрел на меня и сразу спросил: «Верующий?» Я сказал: «Да, я верующий». И он сказал: «Хорошо, идите. Я вам поставил зачет, ничего отвечать не надо».
К. Толоконникова
— Поразительно. А вы были верующим, но в ту пору еще не церковным человеком?
Священник В. Духович
— Да, я был тогда еще не церковный.
К. Толоконникова
— Воцерковление уже относится ко второй половине 80-х годов, но, тем не менее, уже в 70-е, уже в студенчестве вы себя идентифицировали как человека безусловно верующего?
Священник В. Духович
— Да, да. Как человека верующего. Да, да.
К. Толоконникова
— А приходилось ли вам, к слову об атеизме научном или воинствующем, приходилось ли вам сталкиваться с проявлениями воинствующего атеизма? Или нет?
Священник В. Духович
— Я даже не могу вспомнить... Нет, наверное, нет, мне как-то не приходилось. Ничего такого не было. Но поскольку я не вел, еще раз повторяю, церковный образ жизни, то, наверное, дискуссии у нас с моими друзьями были, но могу просто сказать, что большинство из них ощущали так же, что они не были безбожниками, мои друзья. Не были. Никто из них не говорил, что вот «так и так». Кто-то относился к этому с большим или меньшим интересом, но, еще раз, безбожников среди моих друзей не было, нет. И никогда я не попадал в ситуации, наверное, ну, или просто вспомнить не могу, когда вот я с каким-то вот таким вот воинствующим атеизмом сталкивался.
А. Пичугин
— А это время, середина 70-х годов, с религиозной точки зрения, в Советском Союзе достаточно интересное. У нас было такое яркое религиозное, отчасти диссидентствующее, отчасти не диссидентствующее религиозное подполье. Вы никогда не сталкивались ну хотя бы с отцом Александром Менем? Или с отцом Дмитрием Дудко?
Священник В. Духович
— Нет. Нет. Я когда пришел в Церковь, в этот храм вот, к отцу Валерию Ларичеву, про который я рассказывал, Флора и Лавра, я просто помню, что из храма отца Александра Меня нам привезли какие-то старые стихарики, еще что-то для богослужения, а через некоторое время он уже был убит. Я с ним лично ни разу не виделся.
К. Толоконникова
— Ну да, Лёш, потому что для того, чтобы быть знакомым или с отцом Александром Менем, или с отцом Димитрием, все-таки нужно было вести церковную жизнь.
Священник В. Духович
— А ее не было, да.
А. Пичугин
— Ну, безусловно, с одной стороны. С другой стороны, вот мой очень хороший товарищ вспоминал в свое время — у него так получилось, что какие-то вопросы, связанные с верой, возникли в школе, и его одноклассница (а дело было в классе, наверное, 9 — 10-м) взяла его за руку и отвела его в Крестовоздвиженский храм на Алтуфьевском шоссе, где молодой совсем еще тогда отец Дмитрий Смирнов служил, и познакомила его. Он не стал сразу, автоматически церковным человеком, но вот просто, наверное... Я почему задал этот вопрос? Ведь у каждого человека все происходило по-разному. Вот у Сергея, этого моего товарища, ну, была вот такая проводница — одноклассница, которая в 1983 году или в 1982-м так сделала. В 1981-м даже, наверное.
Священник В. Духович
— А у меня был Ларичев Валерий Павлович тогда, еще до рукоположения, который также меня приобщал потихонечку к этой жизни. У него собирались люди дома, они с матушкой собирали — такой как бы... ну вот то, о чем вы говорите... кружок тогда.
К. Толоконникова
— Какой-то семинар.
Священник В. Духович
— Да, да, семинар. И я там иногда присутствовал, они меня приглашали, слушал, что они говорят.
А. Пичугин
— Друзья, нам надо прерваться буквально на минуту. Я напомню, что вы слушаете совместную программу Светлого радио и Музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова — директор музея, священник Владимир Духович, настоятель храма Святителя Алексия в Рогожской слободе, кандидат биологических наук, вместе с нами, и мы через минуту к нашей беседе вернемся.
Возвращаемся к нашему разговору. Напомню, друзья, что сегодня у нас, как всегда по четвергам, совместная программа Светлого радио и Музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова — директор музея, священник Владимир Духович — настоятель московского храма Святителя Алексия в Рогожской слободе, кандидат биологических наук.
К. Толоконникова
— А доктором отец Владимир не успел стать именно потому, что решил стать священником. И мы остановились на тех семинарах, которые устраивал у себя сейчас игумен, а тогда мирянин Валерий Ларичев.
Священник В. Духович
— Да. Я не очень стремился делиться с кем-то тем, что у меня появилось в душе. Мне гораздо важнее было самому все это в себе как-то осмыслить, понять, радоваться, что я нашел вот эту вот жемчужину. И, ну, вы знаете, я вот тогда начал каждое утро, когда просыпаться с мыслью о том, какой я счастливый, потому что я христианин... Так, как сейчас каждый день, когда я встаю, я думаю: «Господи, какое счастье, что я священник, что я настоятель храма, что я живу вот этой жизнью!» Каждый день, без исключения.
К. Толоконникова
— Я понимаю очень это чувство, и для него... ему даже порой, бывает, внешняя какая-то такая деятельность мешает.
Священник В. Духович
— Правильно. Совершенно верно.
К. Толоконникова
— Да.
Священник В. Духович
— Ну лишь потом, когда я уже оказался в лоне Церкви, естественно, жизнь стала совсем другой, и мое общение...
К. Толоконникова
— Но оно должно вызреть.
Священник В. Духович
— Да, да, наверное, да. Когда вот ты уже хочешь делиться этим с кем-то другим.
А. Пичугин
— Немножечко из другого времени вопрос. Вы сказали, что сейчас вот, по прошествии стольких лет, вы просыпаетесь с радостным чувством того, что вы священник, тогда вы просыпались с радостным чувством, что вы христианин...
Священник В. Духович
— Да.
А. Пичугин
— А как ваша собственная семья — вы уже на тот момент же были женаты — отреагировала сначала на ваше христианство, ну, а спустя некоторое время, на ваше рукоположение?
Священник В. Духович
— Ну, так же примерно, как на мой приход в Церковь. Сначала — вот то, что я рассказывал. Особой, может быть, радости такой... Ну, наверное, понимаете, все-таки я жил совсем другой жизнью, я очень резко все сменил. Ведь мой приход в Церковь и мое рукоположение разделили всего три года. Ну, с пониманием — да, но не с восторгом. Не с сожалением, но не с восторгом, вот такой радости не было. Мои близкие... Только что сын воспринял это как великую радость и счастье. Он с детских лет был воцерковленным мальчиком, и для него это было здорово.
К. Толоконникова
— Ну конечно, потому что такое решение — это ведь не только большая радость, но это большая ответственность. И конечно, к ответственности тоже нужно быть готовым, для нее нужно созреть. И у каждого человека свой темп в этом отношении. Поэтому это совершенно естественно.
Священник В. Духович
— Понимаете, дело не в этом, не совсем в этом, нет. Был определенный образ жизни. Одно дело — быть женой ученого, собираться поехать за границу, что тогда было, как, я думаю, вы представляете, великим, да, событием...
К. Толоконникова
— Да, я помню! Да! Даже наклейки из-за границы были чем-то невероятным! А поехать за границу...
Священник В. Духович
— Нет, ну это в туристическую поездку съездить — это... Я же работать туда ехал. То есть это все понимали, что... Вы знаете, я боюсь, что я вообще один из своего отделения биохимического, из выпуска моего, вообще в России остался. Все живут за границей, практически все. Все. Есть те, кто вернулся, но я даже и не припомню, есть ли те, кто не уезжал. Может быть, и есть, просто не могу сейчас сходу вспомнить. Но подавляющее большинство уехало. И, конечно, тогда, после вот этих вот тяжелых 90-х годов очутиться в какой-то волшебной Франции — не потому, что о каких-то материальных моментах — у меня такого не было в семье никогда, — а просто ну как бы другая жизнь, сказочная, волшебная, о которой мы только слышали, никто толком ее не видел...
К. Толоконникова
— И в которую еще совсем недавно никто даже и помыслить не мог, что хотел бы заглянуть в нее одним глазком.
Священник В. Духович
— Да-да-да. И тут вдруг все меняется на какое-то непонятное дело. Ну, ты, там, веришь — и верь, хорошо. Ну а зачем идти и работать туда, зачем идти служить? Почему надо оставлять такую замечательную жизнь ученого, тем более, что это всегда нравилось и доставляло и искреннее удовольствие, и счастье, когда удавалось там что-то сделать. Для меня этот вопрос не стоял, и вынуждены были, естественно, мои родственники все его принять, потому что я за себя сам как бы решал, естественно. Но для них, еще раз повторю, понятным образом, это воспринималось как необходимость и самим менять свою жизнь. Одно дело — быть женой ученого, собираться ехать за границу, а другое дело — женой алтарника и чтеца в храме, не очень даже понимая, что это такое, по сути.
А. Пичугин
— А вы оставили свою светскую работу сразу же, как начали алтарничать?
Священник В. Духович
— Через несколько месяцев.
А. Пичугин
— Но ведь, по идее, алтарничество-то — оно не предполагает таких бремен, чтобы полностью оставить всю свою работу?
Священник В. Духович
— Ну мне она уже стала абсолютно неинтересной, эта работа. Мне совмещать было неинтересно. Я сказал, что этот храм, который дали отцу Валерию, он был абсолютно в разрушенном состоянии — кстати, как и храм Святителя Алексия, который мне Господь сподобил дать возможность восстанавливать.
А. Пичугин
— Да. Я помню и храм Флора и Лавра, и храм Святителя Алексия, потому что мимо Флора и Лавра я проезжаю и вижу его, ну, и видел уже впервые его, наверное, в восстановленном состоянии, хотя проезжаю достаточно часто, а мимо храма вашего нынешнего я вообще постоянно езжу и помню, наверное, большинство этапов его такого внешнего восстановления. И это грандиозная работа.
Священник В. Духович
— Ну вот поэтому это не только было алтарничество, и не только я чтецом был, но и помогал всецело отцу Валерию восстанавливать и стены, и жизнь церковную. Меня это полностью захватило. Буквально в этом же году, в 1990-м, я вступил в Покровское братство в Союзе православных братств, и это тоже, естественно, занимало все мое свободное время. Поэтому с наукой уже было все покончено. Я совершенно не жалел тогда об этом.
А. Пичугин
— Вот это достаточно странно, наверное, для некоторых наших слушателей покажется, поскольку вы вначале озвучили то, чем занимались. Для меня, как для гуманитария, это вообще сложнопредставимое направление. Но, тем не менее, я понимаю, что оно очень важное, оно как-то помогало, наверное, ну, и сама ваша работа, в продвижении борьбы с раком, насколько я могу судить?
Священник В. Духович
— Понимаете, это... Ну, все-таки я биохимик был, не клиницист, и мы не ставили себе целью... Просто интересная была научная такая проблема — борьбы с раком. Это просто было интересно, вот так честно скажем. Но дело не в этом. Дело в том, что я понял, что вот это настоящее, ради чего любой человек призван к жизни, быть со Христом. А все остальное, как бы интересно это не было, тут же потеряло ценность для меня. И, как даже сейчас мне самому кажется удивительным, я совершенно не мог читать (в какой-то период времени, сейчас, конечно, это не так) светских авторов. Мне просто стала неинтересна никакая литература нецерковная. Но жизнь для меня переменилась абсолютно, просто полностью вся.
К. Толоконникова
— А насколько вы были знакомы с историей Церкви, воцерковляясь, в том числе с историей Церкви в ХХ веке?
Священник В. Духович
— Ну, с историей Церкви в ХХ веке я был хорошо знаком — все-таки я достаточно образованный человек, скромно скажу. Но вообще, конечно, я мало знал очень для того, чтобы быть священнослужителем, и когда я первый раз был на епархиальном совете по поводу своего рукоположения в дьяконский сан, то владыка Арсений меня отправил оттуда. Это был 1991 год, и вот до 1993 года — я ему за это очень признателен сейчас, потому что, конечно, что-то изменилось за эти два года.
К. Толоконникова
— Я имела в виду, спрашивая об истории Церкви в ХХ веке... Мне, честно говоря, просто самой не очень понятно, насколько вот в сознании людей в 80-е годы присутствовали репрессии против Церкви и гонения на верующих. Потому что мы знаем, что, например, в 50 — 60-е годы в семьях, даже в тех семьях, которых это коснулось, может быть даже, не только по каким-то религиозным причинам, предпочитали об этом не говорить. А вот что вы об этом знали, и насколько это коснулось вашего круга, вашей семьи, может быть?
Священник В. Духович
— Никак не коснулось, абсолютно, ни в коей мере. И, более того, я понял, про что вы хотели спросить. Я... Вот в моем подъезде жила очень большая семья священника, когда я был школьником еще начальных классов. Я помню, с каким уважением к нему люди относились, и я с одним из его сыновей тогда общался. А потом мы встретились, будучи... Он был священником в том храме, в котором я был алтарником и чтецом, но это был уже другой храм, не Флора и Лавра, а Преподобного Сергия в Рогожской слободе. Этот мальчик, который был младше меня, он там был священником. Вот. Так интересно тоже в жизни было. И я помню, как...
К. Толоконникова
— Просто он прошел более короткий путь.
Священник В. Духович
— Короткий. Ну, он был из священнической семьи, поэтому ему было проще гораздо.
К. Толоконникова
— Для него это было естественно.
Священник В. Духович
— Да, это было естественно. И, повторяю, ничего такого я не видел, и уж если вы хотите спросить, не опасался ли я чего-то, то уж точно нет. А вот возвращаясь к вашему вопросу, который был задан в первой части программы, задан про воинствующий атеизм, вот когда я с ним столкнулся — когда я уже был в Церкви, когда я был в Союзе православных братств, в Покровском братстве, мы занимались... я занимался активно, был один из участков организации первого богослужения в Покровском храме на Рву Василия Блаженного. В 1990 году на Покров Божьей Матери там было первое богослужение, и я все это время занимался организацией. Сейчас если бы я вам стал рассказывать, что там было, как нам чиновник из Кремля запрещал это богослужение, потому что он считал, что колокольни храма простреливается территория Кремля... Ну, в общем какой-то сейчас ужас, который даже вообще невозможно себе представить... Вот тогда я столкнулся вот с этим самым воинствующим атеизмом в разных структурах, где нужно было это богослужение согласовывать.
А. Пичугин
— Я напомню, что сегодня в программе «Светлый вечер» на Светлом радио священник Владимир Духович, настоятель храма Святителя Алексия в Рогожской слободе в Москве, кандидат биологических наук.
К. Толоконникова
— Понятно, да, для людей из этих структур после 1988 года наступил такой локальный «конец света».
Священник В. Духович
— Да.
К. Толоконникова
— Все, чему они посвятили свою жизнь, все стало рушиться на глазах и расползаться, как какая-то старая ветошь.
Священник В. Духович
— Совершенно верно. Совершенно верно.
К. Толоконникова
— Естественно, они сопротивлялись этому как могли.
Священник В. Духович
— Да, как могли.
К. Толоконникова
— Если еще не больше, если вспоминать Льюиса.
Священник В. Духович
— Да. И старались часто — далеко не все из них, но многие старались — как можно побольнее Церкви сделать.
К. Толоконникова
— Угу. Уходя, посильнее хлопнуть дверью.
Священник В. Духович
— Да, да-да. Так, чтобы по твоей ноге попало.
К. Толоконникова
— И, желательно, защемило.
Священник В. Духович
— Это да. Но зато у меня было тогда чувство восторга — я понимал, что и правда, и будущее за нами, а не за ними, и мне их даже жалко было.
К. Толоконникова
— Ну, а вот что касается репрессий 20-х, 30-х и 40-х годов, вы в то время о них не знали? Или все-таки знали?
Священник В. Духович
— «В то время» — в какое? Я в то время не жил.
К. Толоконникова
— В 80-е годы.
Священник В. Духович
— Конечно, знал!
К. Толоконникова
— Нет, ну это же...
Священник В. Духович
— Ну естественно, я говорю — я...
К. Толоконникова
— То есть, это же сохраняется в памяти.
Священник В. Духович
— Как я мог не знать? Конечно, я все это прекрасно знал. И всю историю нашего государства, и как все было на самом деле. Вы представляете, я все-таки учился потом в Московском государственном университете, который, безусловно, был центром и интеллектуальной, и духовной жизни молодежи тогда.
К. Толоконникова
— Ну конечно, конечно, несомненно.
Священник В. Духович
— И мы знали побольше многих наших преподавателей об этом, которые жили в то время. Потому что интересовались, потому что имели возможность узнавать, в силу разных обстоятельств.
К. Толоконникова
— А какие возможности были узнавать — вот в вашем кругу какие были возможности? Потому что возможности, конечно, были разные.
Священник В. Духович
— Ну, у кого-то родственники были либо подвержены репрессиям, либо участвовали в репрессиях. И так, и так было, по-всякому. И, конечно, информация об этом была из первых уст. А потом, мы же читали всю диссидентскую литературу, которую только можно представить себе на свете. В МГУ это все всегда ходило по рукам.
К. Толоконникова
— Вот это очень интересно. Как вот?.. Я представляю себе ситуацию на гуманитарных факультетах, и я совершенно себе не представляю ситуацию в естественнонаучных кругах, если говорить об МГУ. Как распространялся самиздат и «тамиздат»?
Священник В. Духович
— Ну, как? Из рук в руки, очень просто. Один человек читал и всем рассказывал — вставали в очередь, перепечатывали на машинках. Ксерить тогда негде было. Перепечатывали на машинках, давали, там, друг другу на ночь. Ночью читали, привозили, встречались, передавали другим людям. И так... Я не думаю, что было вообще хоть что-то, какое-то значимое произведение, которое прошло мимо нас. Мы очень много читали и очень много знали, к счастью. Вот такая у нас жизнь была.
К. Толоконникова
— В том числе, и религиозная литература имела хождение?
Священник В. Духович
— И религиозная имела хождение.
К. Толоконникова
— Или все-таки в меньшей степени?
Священник В. Духович
— Или вот «Сын человеческий» Александра Меня. Да, религиозная тоже. Тогда это было... Знаете, я скажу так даже: это было модно в МГУ, потому что многие люди, которые распространяли религиозную литературу, они потом никаким образом, когда мода на это прошла, ничего в их жизни не изменилось, но это наряду... Ведь были же гонения на людей, которые Христа исповедовали, значит, соответственно, и литература была. И мы ее читали.
А. Пичугин
— Я вот... У нас не так много времени остается... Вдруг мне захотелось спросить... Это, наверное, напрямую не имеет отношения к нашему разговору, но я с недавних пор столкнулся среди молодых священников или, там, даже среди семинаристов... Вдруг такой ренессанс — вот где-где, а в семинариях, вроде как, и не ждешь, что такое произойдет — положительного отношения к Сталину. Очень часто семинаристы в каких-то чатиках — мне это передают, показывают — пересылают друг другу фотографии, открытки какие-то, обсуждают вот тот период. И потом эти молодые люди становятся священниками, или уже стали. И достаточно странно — вот получается такой разрыв между вашим поколением, которое пришло в Церковь в советские годы или, по крайней мере, тогда начало интересоваться этим и прекрасно понимало вот ту преемственность трагической истории Русской Церкви ХХ века, и вот этими молодыми людьми, которым сейчас по 20 с небольшим лет, но они тоже в этой традиции, по крайней мере, в какой-то части этой традиции или даже уже сами священники. Вот почему так происходит?
Священник В. Духович
— Я не знаю. Я думаю, это все-таки... Ведь любой человек, который со Христом, должен понимать, что то, что делал Сталин, какие бы положительные моменты сейчас с ним ни связывают (Победа в войне и так далее, и тому подобное), репрессии против человека, убийства, унижение человеческого достоинства, чувство страха, который тогда просто царил в обществе, это...
К. Толоконникова
— ...всепроникающего, да.
Священник В. Духович
— ...да, это преступление против человечности, и оправдания этому нет. Мы всегда прекрасно понимали, что Сталин — это зло, советская власть — это зло, и Сталин, пожалуй, был тогда на втором месте после Ленина. А это абсолютное зло было для всех для нас. Вот я помню, даже для тех, кто был в комитете комсомола и в разных других таких советских структурах. Все равно это внешние моменты, а внутри человек осознавал, насколько все это гадко было. Мы все очень не любили советскую власть и ее вождей. Это я говорю так, как было тогда на самом деле.
К. Толоконникова
— А у вас был широкий круг друзей в студенчестве, или вы все-таки были как-то на обочине?
Священник В. Духович
— Очень широкий. Я был — нет-нет-нет, наоборот — в самой гуще, среди таких заводил на курсе.
К. Толоконникова
— Понятно. А вот вы рассказывали, что родители вас...
Священник В. Духович
— Еще один священник из моей группы есть в Москве — протоиерей Константин Кобелев, мы с ним учились в одной группе.
А. Пичугин
— А-а, вы с отцом Константином вместе?
К. Толоконникова
— А-а!
Священник В. Духович
— Да-да-да.
А. Пичугин
— Ну, отец Константин — частый гость наших программ у нас на радио.
Священник В. Духович
— Да. Вот.
К. Толоконникова
— Прекрасно. Вы рассказывали, что родители много возили вас и по Золотому Кольцу, и по каким-то другим старинным русским городам. А в студенчестве — ну наверняка же, эти поездки тоже были? Что вам больше всего запомнилось?
Священник В. Духович
— Нет, в студенчестве этих поездок уже не было. Нет...
К. Толоконникова
— То есть, вы с друзьями не ездили никуда?
Священник В. Духович
— Мы с друзьями ездили, но уже не по таким местам. Это были какие-то спортивные лагеря университетские, санатории и стройотряды, и так далее.
К. Толоконникова
— Потому что мне припомнилось, как Алексей Константинович Светозарский рассказывал, как они с Варламовым, писателем, ректором Литературного института нынешнего, ходили в Лавру, в пешее паломничество. Это тоже такой был студенческий опыт.
Священник В. Духович
— Мне предлагал совершить паломничество такое пешее настоятель храма Преподобного Сергия Радонежского, мой настоятель отец Валентин Радугин, недавно почивший...
А. Пичугин
— ...недавно покойный, да.
Священник В. Духович
— Да. Но я побоялся, честно скажу. Он говорит: «Ну как тебе не стыдно? Посмотри — ты меня на 30 лет ровно моложе! Я иду, а ты боишься!» Я говорю: «Нет, батюшка, давайте, я на машине рядом!» (Смеется.)
А. Пичугин
— Но храмы рядом, храмы же тоже напротив друг друга.
Священник В. Духович
— Ну, у нас близкие отношения, как родные друг другу. Храмы и духовенство, и прихожане — все.
А. Пичугин
— Дорогу только перейти.
Священник В. Духович
— И туда, и туда. Да. Дорогу... Мы очень дружим с настоятелем, отцом Александром Михеевым, нынешним. Он мой друг, мы с ним много лет у престола дьяконами служили у одного. Так что вот. Желаем здравия вашей передаче.
А. Пичугин
— Спасибо большое! Вот такая интересная у нас сегодня программа получилась — свидетельство отца Владимира Духовича, настоятеля храма Святителя Алексия в Рогожской слободе в Москве, кандидата биологических наук. Спасибо большое!
Священник В. Духович
— Спаси Господи!
А. Пичугин
— Ксения Толоконникова — директор Музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Спасибо вам большое!
К. Толоконникова
— Спасибо!
А. Пичугин
— Мы прощаемся. Да, пишите нам: info@radiovera.ru. Сюда вы можете писать в редакцию Светлого радио...
К. Толоконникова
— ...и podspudom@yandex.ru — это музейная почта.
А. Пичугин
— Всего доброго!
Священник В. Духович
— До свидания!
