«Преодоление богооставленности»

В этом выпуске ведущие Радио ВЕРА Александр Ананьев, Константин Мацан, Анна Леонтьева, а также наш гость — руководитель епархиального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш) — делились светлыми историями об ощущении богооставленности и о том, как удавалось побороть это состояние и вновь встретить Бога.

Ведущие: Александр Ананьев, Константин Мацан, Анна Леонтьева

---

А. Ананьев:

— Самая любимая, самая яркая, самая непредсказуемая — даже мы, собравшиеся здесь в студии Радио Вера, еще не знаем, что это будет, хотя тема уже как-то определена, — это «Светлые истории» на Радио Вера. Уникальный проект, где четыре человека собираются за одним столом и в течение часа рассказывают друг другу непридуманные, прожитые, настоящие, живые и очень часто светлые истории. Хотя, будем откровенны, сегодня я не ожидаю много светлых историй. Тема сегодняшней программы — истории об ощущении богооставленности: «Боже, почему Ты меня оставил?». Откуда берется это ощущение, откуда возникает оно, как возникает? И, самое главное, каким образом ощущение присутствия Бога снова возвращается. И сегодня на эту тему вспоминают истории, во-первых, наш дорогой гость из Иванова, удивительный собеседник, автор и основатель миссионерского проекта «Вопросы батюшке», председатель Епархиальной комиссии по защите прав семьи, материнства и детства Иваново-Вознесенской епархии, иеромонах Макарий (Маркиш). Отец Макарий, добрый вечер.

Иеромонах Макарий:

— Здравствуйте, дорогие друзья, дорогие зрители и слушатели.

А. Ананьев:

— Как вы согласились прийти к нам на такую тему в «Светлые истории»? Мне казалось, что вы, дорогой отец Макарий, должны были отреагировать примерно следующим образом: «Богооставленность? Не знаю я, что это такое! Ступайте прочь».

Иеромонах Макарий:

— Я думал, вы скажете: ты, Макарий, только темные истории расскажешь. Как я согласился? Очень просто. Вот в одном художественном произведении знаменитом фраза: сделали ему такое предложение, которое он не смог отклонить.

А. Ананьев:

— И мы очень рады тому. Также я приветствую ведущую Радио Вера Аню Леонтьеву. Анечка, добрый вечер.

А. Леонтьева:

— Добрый вечер.

А. Ананьев:

— Неужели у тебя тоже есть истории про богооставленность?

А. Леонтьева:

— Сейчас посмотрим, в процессе разговора.

А. Ананьев:

— Хорошо. Ну и, безусловно, на любую тему на планете есть темы у ведущего Радио Вера, дорогого друга, Константина Мацана.

К. Мацан:

— Вот теперь я волноваться начал, после таких слов Александра Ананьева, которого мы тоже в студии рады видеть и приветствовать.

А. Ананьев:

— Традиционно начинаем с письма наших зрителей и слушателей. Ну и поскольку у нас сегодня в гостях дорогой отец Макарий, который специализируется в своем служении, в частности, на ответах на неожиданные вопросы, вот ему вопрос зададим от нашей зрительницы.

Иеромонах Макарий:

— Давайте попробуем.

А. Ананьев:

— «Добрый день, — пишет Ирина Трофимова, — здравствуйте, доброе Радио Вера. Как мало в нашем мире осталось добра, вы — лучик надежды, когда вокруг сгущаются тучи неправды и отчаяния (что правда). Спасибо вам большое за служение людям. Меня зовут Ирина, хотела бы задать вопрос отцу Макарию, он меня очень тревожит. Моя дочь учится в 11 классе, на днях она начала изучать произведение Леонида Андреева „Иуда Искариот“. Оказывается, оно включено в школьную программу. Я ознакомилась ним, и у меня осталось крайне неприятное ощущение. Полностью извращенный смысл библейских событий и образ апостолов, хотя комментарии преподавателя обусловлены якобы тайным смыслом и иносказательно показывают роль Иуды как самого любящего ученика Христа. Но я сама ничего кроме больного воображения автора не увидела. Не могли бы вы мне ответить, как к этому относиться, и не нанесет ли это вред душам наших детей. Заранее спасибо».

Иеромонах Макарий:

— Очень хороший вопрос. Совсем недавно я написал некоторое эссе на эту тему. Ну, правда, не Андреева, а всего-навсего про Антона Павловича Чехова, и эта тема у нас вошла сейчас в программу наших Рождественских чтений региональных. Когда мы читаем книгу, мы ее ведь не воспринимаем как техническое задание или даже как телефонный справочник. Мы смотрим на жизнь, что было вот в конце XIX, начале XX века — страшная эпоха в истории нашей родины и даже всего человечества. И уважаемый и многими даже и любимый писатель Леонид Андреев, как и Антон Павлович Чехов, в своих честных словах показывает нам, в какую глубокую дыру упала российская и, может быть, и даже мировая мысль, мировое интеллектуальное сообщество вот в эту ужасную эпоху. Да, увы, вот так было. У замечательного писателя, которого у нас, к сожалению, недооценивают, Бориса Степановича Житкова, есть такой цикл рассказов для детей «Что бывало». Вот такое вот бывало.

А. Ананьев:

— В эпоху богооставленности?

Иеромонах Макарий:

— Ну вообще дурь полная, простите меня, поклонники Леонида Андреева. Понимаете, вот наша корреспондентка задала вопрос, не приведет ли это к неприятностям. Если бы эта девушка училась не в 11 классе, в 4-м — вот тут было бы, о чем позаботиться. А девушка в 11 классе — ну сказать: милая моя, вот какие вещи-то бывали тогда. А вот как сейчас мы уже перешли через этот порог такой, таких кошмаров, мы уже понимаем, что здесь, откуда ноги растут и другие части тела. И понимаем, так сказать, куда надо двигаться, откуда и куда. Вот и нормально. Вот что им говорил педагог, там тройной смысл — не знаю. А что мама должна обсудить это с девушкой — очень хороший материал для обсуждения. Если они читают в 11 классе читают «Красную Шапочку и Серый Волк», ну так это как-то, может быть, меньше там будет живого мяса, так сказать, для потребления. А такие серьезные сочинения — конечно, как раз хорошо за обеденным столом или просто сидючи на диване, поговорить с молодыми людьми на такие серьезные темы.

А. Ананьев:

— Очень хочется поговорить с вами на эту тему, у меня есть очень много вопросов, но я боюсь отнять у нас время на светлые истории. Отец Макарий, позвольте вам первому предоставить слово. Напомню еще раз тему: «Боже мой, почему Ты меня оставил?»

Иеромонах Макарий:

— Вспомним, дорогие друзья, откуда берется эта фраза. В общем-то, из очень страшного места, так если сказать слово «место». Место и время. Это место — Голгофа — это самое страшное, без скидок, из того, что произошло в этой сотворенной вселенной за все века, тысячелетия, миллионолетия ее существования — это богоубийство. Но если мы это, так сказать, вспомним и не будем утрачивать, выводить из своей памяти — ну уже это одно нам даст некоторую, так сказать, полезную энергию для нашего умственного двигателя. Я вам скажу даже больше. Вот все православные люди и даже просто, так сказать, вокруг нас постоянно присутствует символ креста — люди носят на груди крест, священники носят на груди крест, монахи носят еще дополнительный монашеский крест. Крест, крест, крест — вот крест. Друзья, а что такое крест? Это та же самая связующая цепь, связующее звено между вашей душой и Голгофой. Это жертва любви. Жертва страшная. Человек приносит жертву любви? Да, кто угодно, начиная от мамы у постели больного ребенка и кончая солдатом, который погибает где-то в окопе или даже не в окопе — это все та же самая жертва любви. Но ее приносит Бог, уже не человек, а Бог. И вот помнить об этом, что эта жертва любви приносится, и из нее есть выход. «Ты бо еси Приносяй, и Приносимый, Приемляй, и Раздаваемый», — читает священник молитву каждый раз перед Великим входом, перед тем как внести Святые Дары в алтарь. Ну у нас получается, что сначала что вынос, потом внос, но не в этом дело. Но это молитва, которую полезно было бы действительно, хорошо, чтобы все люди слышали и понимали. Ну и мы уподобляемся Ему. Подражайте мне, говорит апостол Павел, как и я Христу. И вот это уподобление, эта связь, это сочленение, соединение — а вспомним, что религия это есть связь, само слово, смысл слова «религия» — связь. Так вот эта связь Христом, вот в этой фразе, которую мы с вами говорим: «Вскую оставил Мя еси, Господи?», — то есть зачем Ты Меня оставил. «Вскую оставил Мя еси» — славянская фраза, более нам привычная. Вот каждый раз она, знаете, как подключает человека. Как вот вы берете свой сотовый телефон — что-то надо его зарядить, пожалуй. И — раз его. Вот я сегодня в метро ехал, и у нас новые вагоны метро, там прямо эти разъемчики, люди подходят...

А. Ананьев:

— Это самое, это заговор. Просто вот эти штуки, они заряжают вагон метро. Ты втыкаешь туда телефон, и вагон метро из телефона забирает энергию, и за счет этого он едет. Да-да.

Иеромонах Макарий:

— Ну хорошо, я могу сказать, достаточно экономичный электродвигатель.

А. Ананьев:

— Я один раз поставил заряжаться телефон — он сел еще быстрее.

Иеромонах Макарий:

— Ну, поделились с ближними немножко, как и нашим, и вашим. Так вот, друзья мои, заряжайтесь. Заряжайтесь этой памятью о Господе.

А. Ананьев:

— Истории, связанные у вас в жизни с этой фразой.

Иеромонах Макарий:

— У меня в жизни, как у священника, очень много всяких эпизодов. И я вот часто вспоминаю книгу, которую я, честно говоря, и не читал, и даже, может быть, и критически отношусь ко многому остальному, что в ней сказано, но у нее превосходное заглавие: «Когда чужая боль становится своей». Это заглавие придумал человек явно очень гениальный, или просвещенный, или просветившийся. Чужая боль становится своей. Это относится к священнику, наверное, в первую очередь, потому что он просто очень много видит чужой боли. Ну и к врачу. Но врач, одно дело — врач там физкультурник, который там боксеру тело смазывает мазью, чтобы он лучше бил друзей своих. А другое дело — врач-травматолог или ревматолог, или кардиолог, или даже онколог. Вот чужая боль становится своей для врача и для священника. Ну для священника там уже это еще и боль духовная, внутренняя, которая может быть врачу и не открыта. Но опять-таки, мы говорили как-то с вами о клерикализме, это же качество относится и к каждому из нас. И мы должны видеть эту чужую боль и спокойно делать ее своей, принимать ее как свою. Ну как вот, знаете, иной раз идешь по улице, видишь — кто-то тащит тяжелый там предмет. Помочь вам? Давайте я вам поднесу, вместе понесем — и уже становится легче обоим. Так вот что я вам могу рассказать. Это тематика массовая достаточно. И я наблюдал эту горечь этой богооставленности.

А. Ананьев:

— «Светлые истории» на Радио Вера. Анна Леонтьева, Константин Мацан, я Александр Ананьев. И наш гость из Иванова, иеромонах Макарий (Маркиш), с его историей о богооставленности. Хотя, я надеюсь, что у нее хороший конец.

Иеромонах Макарий:

— Да, безусловно. Вот даже я бы сказал даже, как это сказать, парадоксально хороший. Как бы мне хотелось бы, чтобы подобные истории — их очень много, в ней нет ничего экстраординарного, но мне бы хотелось, чтобы все такие истории заканчивались именно так.

А. Ананьев:

— Костя, а можно говорить: христианство это про историю с парадоксально хорошим концом?

К. Мацан:

— Ну вообще говорят, что Евангелие — это такой набор взаимоисключающих вещей, связанных вместе благодатью Божией. Поэтому вообще наша вера парадоксальна. Мы верим в Бога, Который Человек. Поэтому парадоксальный конец христианской истории — это очень канонично, мне кажется.

Иеромонах Макарий:

— Да, парадоксальный — значит, необычный в данных рамках, в рамках неких обычаев или привычек, которые людям желательно их поменять.

А. Ананьев:

— Заинтриговали. Слушаем.

Иеромонах Макарий:

— Молодая женщина пишет письмо священнику. Девушка даже. Ну я не знаю в возраст, раз письмо написано, и паспорт я не смотрел, ну молодая, действительно девушка, которая собирается замуж. И уже дата свадьбы назначена. И мужчина, за которого она собирается выходить замуж, она в него, как полагается, влюблена. И он к ней испытывает те же самые чувства. Но, так сказать, пропедевтика, предисловие к этой свадьбе было такое, что он рассчитывал на ее близость...

А. Ананьев:

— А что вы за слово сейчас сказали?

Иеромонах Макарий:

— Пропедевтика?

А. Ананьев:

— Да.

Иеромонах Макарий:

— Предобучение, первоначальное введение. Пропедевтика — это, по-моему, стандартный термин в нашей образовательной сфере.

А. Ананьев:

— Мне кажется, я знаю, как я буду называть Аллу Сергеевну теперь.

Иеромонах Макарий:

— Ну не знаю, дисциплину какую-нибудь там учите, хотите научить детей алгебре — пропедевтика должна быть таблица умножения.

А. Леонтьева:

— А я думала, это что-то типа анамнеза. Как в истории болезни — анамнез.

Иеромонах Макарий:

— Ну предварительное...

А. Ананьев:

— Простите, перебил. Я как Винни-Пух — когда незнакомое слово встречаю, просто возбуждаюсь невозможно.

Иеромонах Макарий:

— А я думаю, что это правильно, потому что язык имеет колоссальную роль вообще в нашей жизни, и чем дальше, тем больше.

А. Ананьев:

— Простите, перебил.

Иеромонах Макарий:

— Святейший Патриарх Кирилл на днях, не так давно, отвечая на вопросы духовенства в Зале церковных соборов, прервал одного из выступающих, сказал: уважаемый батюшка, пожалуйста, говорите по-русски, употребляйте русские слова. А вот эту всю ахинею варварскую оставьте при себе. Батюшка был немножко смущен, но стал говорить по-русски. Вот.

А. Леонтьева:

— Эту вашу предевтику....

Иеромонах Макарий:

— Да, по-моему, даже зал немножко аплодировал Святейшему.

А. Леонтьева:

— А с девушкой-то, с девушкой что?

Иеромонах Макарий:

— Да, вернемся к девушке. Так вот этот молодой человек, короче говоря, добивался ее близости. А она ему объяснила, что близость между мужчиной и женщиной происходит в браке. А вне брака она не происходит. Совершенно правильно, естественно. Но этот мужчина был... ну он принял ее условие и сказал: ну в загс — так в загс, пожалуйста. И они пошли в загс и подали заявление. Ну а дальше почему письмо. Письмо содержало в себе какие-то сомнения. Она говорит, я не очень все-таки чувствую, какой он будет муж, и вообще насколько он добросовестный христианин, насколько он может быть мне мужем, как вот перед лицом Господа. Хотя они, по-моему, венчаться-то и не планировали, а пока речь шла только о загсе. Но все равно это брак-то один, нет двух разных браков. Брак один — что в загсе, что перед церковным алтарем, а все равно это брак. И вот она выражает в письме священнику такие свои не очень определенные, но достаточно яркие и жесткие какие-то сомнения в том, что это все-таки за человек. Что делает священник в моем лице? Берет электронную версию небольшой брошюры о браке, называется «Чтобы жизнь прожить» — эта книжка была опубликована не раз, и переиздана, — маленькая брошюра, страниц там на пятьдесят, о браке так вот, называется «Беседы перед венчанием и немного после». Ну венчание — в данном случае несущественно, будет венчание или гражданское бракосочетание. И написал ей следующее: вот вам во вложении вот этот материал, посмотрите, почитайте вместе с вашим женихом. И посмотрите на его реакцию, как он это воспримет, вот что такое брак в подлинном смысле этого слова. И посмотрите, почувствуете, что он в самом деле будет вашим мужем, будем надеяться на это. Получаю ответ через несколько дней. Вот если бы это было письмо на бумаге, капли слез были бы видны.

А. Ананьев:

— И крови.

Иеромонах Макарий:

— Крови — ну надеюсь, что нет, но слезы были бы видны. Все, он меня бросил. Он это дело читал вместе со мной или сам, он был очень недоволен — мне, говорит, это не подходит, меня это не устраивает такое отношение к браку, что это вот только ты и я навсегда, и отдать себя, любовь это самоотдача, — и, значит, все это не то. В общем, короче, найду кого посговорчивее, прости, дорогая. Что мне делать? Дальше она пишет: что же, батюшка, мне делать? Вроде как бы сказать-то, косвенно, это же батюшка ее так настропалил, это я же ей книжку-то послал. Что же ты, отец, мне сделал-то? Я отвечаю: что вам делать? Ясный вопрос, что вам делать — благодарственный молебен служить. Вы от этого человека, мягко выражаясь, грубо говоря, выскочили из этой петли. Какой петли? Влюбленности. Она в него влюблена, она же, так сказать, это же не борова покупала, она же замуж хотела выйти. А так вот вышло, и вы из этой петли выскочили. Благодарите Господа. Вот вам парадокс, казалось бы. И она действительно это восприняла очень своеобразно. Ну прошел приблизительно месяц, и она пишет уже: да, батюшка, как вы были правы. Как, слава Богу, все уже, так сказать, все позади. Ну и пускай, и так далее и тому подобное. И, естественно, и я благодарил Господа вместе с нею. И я, правда, уже не знаю, это было некоторое время тому назад, уже довольно давно, но экстраполируя или продолжая вот картину да, действительно у нее плюс на плюс. Она вышла из этой переделки, во-первых, не совершив греха. Во-вторых, приобретя очень серьезный жизненный практический духовный опыт.

А. Ананьев:

— И с книжкой.

Иеромонах Макарий:

— С книжкой — так и так, книжка всегда дается. Вот вам действительно первый момент, который она пережила, первое, так сказать, впечатление было катастрофы: она потеряла любимого человека. Пожалуйста, смотрите по всем направлениям. А потом все, очень легко.

А. Ананьев:

— Ох, с огнем играете, дорогой отец Макарий. Британские же ученые выяснили, что мужчина на 87% состоит из животного и только на 13% из христианина.

Иеромонах Макарий:

— Это британский. Это же не у нас.

А. Ананьев:

— Если мужчина жаждет близости, а ему дают книжку, он может потерять контроль над собой. Это великое искушение, это очень опасно. И даже практически святой мужчина может выйти из себя.

Иеромонах Макарий:

— Ну это уже дело для полиции.

К. Мацан:

— Он попадает под искушение эту книжку прочитать и рискует стать христианином.

А. Ананьев:

— Ну дай Бог, чтобы так.

Иеромонах Макарий:

— Ну он, видите, в чем дело, он себя, как говорится современным языком, позиционировал (Святейший Патриарх меня простит за употребление этого слова), позиционировал себя как христианина. Иначе бы эта девушка не пошла бы с ним даже в загс. Ну вот так.

А. Ананьев:

— А где здесь, простите, богооставленность?

Иеромонах Макарий:

— Ну эта девчонка-то, когда он ее...

А. Ананьев:

— Просто отчаяние какое-то?

Иеромонах Макарий:

— Она же рассчитывала, надеялась. Можно, знаете, друзья мои, ну я же действительно не знаю, но можно немножко здесь гипотетически какие-то вывести, какие-то картины построить. Вот она пишет священнику: батюшка, я люблю человека, он такой вот из себя, но я не уверена. Она могла рассчитывать, что священник напишет: положись на Господа, да все будет хорошо! Да давай в загс, а потом и в церковь, да вы поженитесь, там все будет прекрасно у вас! Так она могла бы, не знаю, могла бы рассчитывать на ответ со стороны священника, который, вот как вы имели честь заметить, там еще возглавляет комиссию по семье и материнству. Ну а получила нечто противоположное. Вот она получила книжечку, и тоже думает: ну книжечка волшебная, наверное, да, вот он сейчас ее прочтет — море слез, эмоции позитивные: да, Господи, как же я вот не знал, все так прекрасно, и мы сейчас с тобой поженимся. А вместо этого получилось нечто противоположное. И вот здесь как же не быть богооставленности? Если она рассчитывала на Господа, на счастливое устроение своей жизни, как у нас говорят: устроить личную жизнь — такая фраза двусмысленная, трехсмысленная. Она рассчитывала на то, что устроит личную жизнь, а получила, как сказать, весьма неприятный результат. Вот вам и богооставленность. И дальше, смотрите, дальше вот что делать, — она тоже спрашивает священника. Благодари Господа, прекрасно. Итог-то всей этого переделки, всего этого конфликта положительный для вас. Вы все выиграли, ничего не проиграли.

А. Ананьев:

— Я же правильно понимаю, что не бывает богооставленности? Бывает ощущение богооставленности.

Иеромонах Макарий:

— Вы знаете, слово «ощущение» — вот мы там с вами цепляемся за слова и, по-моему, правильно делаем. Ощущение вообще такое... Ну такие у меня ощущения.

А. Ананьев:

— Ну Бог же не может оставить. Бог же всегда рядом.

Иеромонах Макарий:

— Но есть очень хорошая какая-то восточная, по-моему, метафора, когда солнце закрыто тучей... Не помню, может, это не восточная. Может, наоборот, из отцов IV века, что богооставленность — это ситуация, когда солнце закрыто тучей. Да, солнца я не вижу, оно меня оставило. Всего-то навсего.

А. Ананьев:

— Солнце ушло.

Иеромонах Макарий:

— Да, совершенно. Солнце ушло. Мы же говорим, как у Пушкина, помните:

Но, господа, забавный случай сей

Другой пример на память мне приводит:

Ведь каждый день пред нами солнце ходит,

Однако ж прав упрямый Галилей.

Вот тот же самый момент. Солнце ушло. Бог ушел. Ну в учебник богословия мы это не впишем. А в личную жизнь впишем.

А. Ананьев:

— Про ощущения. Это даже не история, просто прежде чем уйдем на короткую паузу, хочу поделиться своей, вот буквально сегодня случившейся историей. Это вообще про ощущения и вот, в частности, вот то самое ощущение, что тебя все оставили и вообще все плохо. Случайно на днях купил, неделю назад, умный будильник. Друзья, вы себе не представляете, какое это чудо, как я о нем мечтал! Он гораздо умнее меня и даже умнее моего сенсорного мусорного ведра, которое умнее меня вообще, по определению.

А. Леонтьева:

— Какой ты, оборудованный.

А. Ананьев:

— Да, там прямо вот он реально стоит — страшно сказать, вот там закланный ценник, я его на распродаже купил, очень дешево. А изначально он стоил 19600 рублей. Будильник, будильник просто. А я его купил вообще за копейку, что-то там меньше тысячи, дешево. Но я о нем мечтал довольно давно. Что он делает? Мало того, что он включает тебе режим мягкого засыпания — прямо продуманный, с шелестом волн, со специальным светом, и это все медленно гаснет и засыпает вместе с тобой. Так он еще пробуждает тебя так, чтобы встал счастливым, здоровым человеком, а не как всегда. То есть там мягко включатся сначала красный цвет, потом рыжий цвет, потом белый, он все ярче и птицы поют все громче, и это все очень как-то правильно. Британские ученые долго работали, разрабатывая этот умный будильник. И я так хотел его, я так хотел просыпаться счастливым, здоровым человеком. Вот. А он продавался еще без блока питания и без инструкции. И я два дня искал блок питания, чтобы вот его включить, прямо с ног сбился, мечтая о том, чтобы проснуться счастливым и здоровым. А потом еще два дня мучился, чтобы его подключить к сети вай-фай, потому что там очень сложно все, и моего ума не хватало долго понять, чтобы там к G5 он не цепляется, цепляется так, и телефон должен быть, и приложение должно быть — в общем, долго. И вчера я наконец его включил, и он заработал, и я его настроил. Я ложился спать, думаю: слава Богу. Я наконец проснусь счастливым человеком, под пение птиц, и мне будет легко просыпаться — я мечтал об этом всю жизнь, все 46 лет. Я его включил и заснул такой, с блаженной улыбкой и счастливый — первый раз за много лет. Просыпаюсь — первая мысль: Господи, какие отвратительные птицы! Какие ужасные, отвратительные птицы! Кто их сюда запустил? Проснулся еще более мрачным, чем обычно.

Иеромонах Макарий:

— А там ворона оказалась что ли?

А. Ананьев:

— Нет, чайки какие-то.

К. Мацан:

— Это могут быть пингвины, страусы...

А. Леонтьева:

— Да, да.

К. Мацан:

— Ястребы, орланы.

А. Ананьев:

— Такого разочарования я не ожидал.

А. Леонтьева:

— Вот я как раз хотела сказать, что у нас в Переделкино без всякого будильника все это происходит — свет, птицы.

А. Ананьев:

— Я понимаю. Хотя что-то внутри мне подсказывает, то дело вовсе не в будильнике...

Иеромонах Макарий:

— Может, можно его перепрограммировать на соловьев?

А. Ананьев:

— Там как раз соловьи, по-моему.

Иеромонах Макарий:

— И что, соловьи не на высоте оказались?

А. Ананьев:

— Отвратительные.

А. Леонтьева:

— И в чем же проблема?

А. Ананьев:

— А проблема во мне, понимаешь.

Иеромонах Макарий:

— Очень самокритично.

А. Ананьев:

— Даже кто-нибудь прекрасный, типа моей жены, будет говорить: Александр, вставайте же уже наконец, вас ждут великие дела, — я все равно буду ненавидеть. Потому что это утро, потому что это я, друзья. И потому что у нас сейчас короткий перерыв на полезную информацию на Радио Вера. А через минуту мы вернемся к светлым историям. Нас впереди ожидают истории Константина Мацана, Ани Леонтьевой — будет интересно.

А. Ананьев:

— Мы возвращаемся к разговору в программе «Светлые истории». Тема сегодня —конечно, даже не знаю, сможем ли мы ее раскрыть в полной мере, но постараемся, — «Боже, почему Ты меня оставил?» Истории о ощущении богооставленности, как оно возникало, и как ощущение присутствия Бога снова возвращалось. Иеромонах Макарий (Маркиш), Константин Мацан, я Александр Ананьев. И Анна Леонтьева готова поделиться своей историей и ей будет что рассказать. Напомни, Анечка, сколько у тебя книг — пять, семь — вышло?

А. Леонтьева:

— Всего две, к сожалению. Но я буду над этим работать.

А. Ананьев:

— Всего две? Это звучит страшно обидно. Потому что я сейчас посчитаю, сколько у меня книг вышло... Ни одной. Слушаем тебя.

А. Леонтьева:

— Друзья, ну тема, которая меня немножко испугала, когда я ее услышала. Но накануне у меня был длинный телефонный разговор. Меня нашла через социальную сеть женщина, которая написала, что ей очень необходимо со мной поговорить. И она позвонила мне и полтора часа мы с ней разговаривали. Это очень тяжелая ситуация, когда, казалось бы, все живы, но произошли тяжелые события с детьми, и дети потеряли контакт с родителями, а родители с детьми. И произошла еще очень такая тоже печальная история — потерялся контакт с духовным отцом и с приходом, на который ребята ходили. Причем по не зависящим от них обстоятельствам. И, знаете, я говорю: все живы, у всех и руки и ноги целы. Но эта женщина, которая говорила очень красивым языком литературным, она сказала такую вещь. Она говорит: такое впечатление, что я вот какой-то телефон, и есть розетка, но нет вот этого — батюшка тоже такой образ употребил, удивительно, — нет вот этого переходника, который меня бы подключил, и батарейка все время на нуле. Мы очень долго разговаривали. В конце разговора решили встретиться и решили, что все равно мы все победим. И история, которая сейчас мне вспомнилась, она, наверное, вот для этой прекрасной женщины — мы с ней на связи. А историю рассказала наша с дорогим коллегой Константином гостья, Анастасия Коваленкова, писательница, художница, ныне член команды. Я уверена, что она эту историю где-нибудь рассказала в каких-нибудь «Частных мнениях», которые она теперь пишет для нашего радио. Поэтому не обижайтесь, что я ее перескажу своими словами и совсем не так красиво, как Настя. У нее возник такой образ, когда они гуляли с отцом. Шли зимой, очень далеко, по-моему, на лыжах. Вот Костя не даст соврать, по-моему, на лыжах, да? Ну неважно. И они очень устали, замерзли, прямо до последней степени. Оставалось совсем немножко и на пути была горка. И маленькая Настя начала... ну начала скандалить, говорит: я не могу больше, я не пойду...

К. Мацан:

— Это история из ее детства. Она девочкой совсем была тогда.

А. Леонтьева:

— Это история из Настиного из детства. Да, у Насти такие яркие воспоминания об отце. И вот она говорит, что сделал отец — отец поднялся на горку и как бы исчез из ее вида, то есть ей показалось, что он просто ушел.

К. Мацан:

— Ну то есть поднялся на горку, сделал как бы шаг чуть дальше, так что снизу уже было не видно, стоит он там или не стоит. Или он совсем далеко ушел, или только на шаг отошел, было непонятно.

А. Леонтьева:

— Да, было непонятно. И маленькая девочка — в отчаянии, в каком-то жутком страхе — в один присест вскарабкалась на эту горку и увидела, что отец стоит и просто ждет, когда она поднимется.

А. Ананьев:

— Класс.

А. Леонтьева:

— И мне очень понравился этот образ. Я его рассказываю, наверное, специально и для своей собеседницы, и для многих людей, которые находятся вот в этом состоянии богооставленности. И хочу сказать, почему мне позвонила эта женщина. Потому что она знала мою историю, она знала, что я ну, наверное, какое-то маленькое право имею сказать, что вот в моей жизни было, помните, как в песне, самое нижнее дно самого нижнего ада казалось не так глубоко. И в этом состоянии (наверное, это следующая история) я пришла, меня пригласили на конференцию. На конференции рассказывали родители, которые потеряли своих детей — по болезни, по каким-то обстоятельствам. Я попала в таком состоянии, еще очень туманном, очень болевом. И родители рассказывали о том, какой они видели свет. Ну вот все истории были про свет. А я сидела и думала: что они говорят? Это что-то... Я прорвалась к микрофону, хотя меня никто не приглашал, и я говорю: слушайте, ну хорошо, я вам верю, что вы вот так пережили это, и так уже Господь дал вам такую благодать. Но если мы считаем Бога Отцом, мы говорим Ему на Ты, мы говорим Ему: Отче. Как отец Даниил Сысоев, как нам рассказывала его мама, говорил: «Папочка». Да, они стояли в пустыне, как-то застряли в машине, и он вышел помолиться и кричал: «Папочка!» Если ну так, когда нам больно, мы же не должны сразу, знаете, вот такие: а, ну спасибо большое. Да, ну вот это же может не получиться. Это же сначала крик: да Господи, как Ты меня оставил, что Ты со мной сделал? И этот крик ну как-то, мне кажется, что если мы искренни, то мы имеем право на этот крик. И если у нас такие личные отношения с Богом. Ну меня так благосклонно послушали. И я поняла, что я тоже вот все время кричу. Вот это был период, когда я даже не кричала, а вопила к Богу. И я не могу сказать, что это было ощущение богооставленности, это было ощущение огромной обиды. И когда меня недавно спросили: ну а как вот сейчас, ты поняла? У тебя уже кончились вопросы к Богу? Я говорю: нет, у меня не кончились вопросы к Богу. У меня просто сталь ушла из голоса. У меня просто другая интонация разговора с Богом. И все эти истории, они, мне кажется, очень-очень важно, чтобы люди вот в этом ощущении отчаяния, ощущении богооставленности, вот чтобы они все-таки ну, простите за пафос, нашли, наверное, этот переходник. Потому что папа, он где-то там стоит, он где-то там сделал шаг назад, но он где-то там ждет. Потому что вот это была очень хорошая метафора.

К. Мацан:

— Я помню, что мы с Настей тогда в эфире обсуждали. И как-то то ли у нее, то ли в разговоре эта мысль возникла, что почему все в этой истории про ее подъем по горке зимней, прекрасно, если это воспринимать как метафору Бога как Отца, Который вот, может быть, не совсем виден снизу, но ждет. Папа — ну Настин папа, разумный, любящий папа, — он прекрасно понимал, что Настя может по этой горке взобраться. Он бы никогда не ушел так далеко, чтобы она испугалась.

А. Леонтьева:

— Да-да-да, правильно.

К. Мацан:

— Он никогда бы не решил над ней издеваться, что из серии: а давай-ка, как ты сейчас будешь по ледяной горе вверх карабкаться, я посмотрю. Нет, он понимал, что это ей по силам. И вот ровно в ту степень, в которой ей можно было, чуть-чуть ее вот так вот этому испытанию, даже не испытанию, такому уроку подвергать, чтобы она чуть приложила больше, чем обычно, усилий и по этой горочке взобралась бы, вот ровно в эту маленькую долю папа решил этот урок провести. Но не больше. Потому что он понимал, что больше он не может себе позволить.

А. Леонтьева:

— Очень правильно, я помню, да.

К. Мацан:

— Это вот такое выражение-метафора, что вот как бы мы очень часто говорим, что Господь не посылает испытания больше, чем человек может понести. Я сам этой фразой очень редко пользуюсь, и только по отношению к себе ее можно употреблять.

А. Леонтьева:

— Да, она крайне неутешительна.

К. Мацан:

— Вот по отношению к другому это такое какое-то это издевательство. А если себе сказать: ну давай, давай, поднимайся по горке, — это можно. Ну вот это пример того, как вот действительно: ну ты по этой горочке можешь подняться, ну попытайся.

А. Ананьев:

— А помните, в детстве что нам говорили родители, когда мы отправлялись там на вокзал или в супермаркет какой-нибудь ну, в общем, в какое-то людное место, или в музей, где можно было потеряться? Если ты потеряешься, оставайся там, где ты потерялся. Не суетись, не бегай, не ищи. Просто будь там, где ты потерял меня из виду.

А. Леонтьева:

— И я тебя найду.

А. Ананьев:

— По-моему, крутое тоже духовное наставление. И я тебя найду. Не суетись, не мечись, не ищи. Просто оставайся там и жди.

Иеромонах Макарий:

— Ну и такой совет, даже с точки зрения просто правоохранительных органов или наших педагогов, и то может быть немножко опасным. И повсюду пишут, буквально в метро сегодня ехал, какой-то показывали там мультфильм: вот ребеночек потерялся, куда он пошел, в какое-то место сбора, там его нашли и вручили родителям. То есть такого рода принцип вряд ли стоит возводить в догмат. Ну понятно, не беги там, не прыгай на рельсы — это ни в коем случае. Но куда-то пройти, предпринять какое-то действие для взрослого человека в таких условиях не лишне. Потому что паралич, потому что ступор — оставайся на месте, — это прямой ход к унынию так называемому. Что такое уныние? Паралич воли. Вот как есть, так есть. Вот у меня иногда приходят на исповедь люди: ой, батюшка, у меня уныние. Я говорю: не выдумывайте про уныние. А почему? Что такое уныние, вы знаете? Нет. Пью и буду пить, — вот вам уныние. Вот человек пошел в запой. И как я пью, так и буду пить.

А. Ананьев:

— Это моя история. Ну в смысле не со мной история, а история, которую я хотел рассказать.

Иеромонах Макарий:

— Ну вот вам пожалуйста, я дал вам повод.

К. Мацан:

— Расскажи.

А. Ананьев:

— Ну я ее хотел рассказать чуть позже, прежде я хотел дать слово тебе. Ну если ты настаиваешь я, конечно, могу попробовать.

К. Мацан:

— Давай.

А. Ананьев:

— Раз уж зашла речь об этом. Но это очень непростая история. Я не был уверен, что я имею право ее рассказывать даже, поскольку она очень личная и очень болезненная. Мне эту историю буквально неделю назад рассказал священник в Коврове. Причем начал рассказывать он ее очень так издалека. Ну где были, там на отпевании, отпевал он мужика. Умер буквально у меня на глазах, он долго ко мне приезжал, там пил очень много. Пил — вот пил, прямо пил. И я ему, говорит, и так взываю, и так взываю. А он говорит: нет, батюшка, я просто вот приезжаю к тебе, просто потому что больше не к кому. Но я не могу бросить. Не могу, не хочу и не имею смысла. И вообще не мое это уже все. Я просто поставил на себе жирный красный крест, и нет. Я все понимаю, я просто не могу так. Ну я, естественно, спросил, а что там случилось, почему так. И он рассказал настолько пронзительную историю про этого мужика. Он сотрудник ГИБДД, ездил по вызовам всю жизнь. И очень часто в большинстве случаев это были аварии, как незначительные кто-нибудь кому-нибудь на светофоре в зад въехал, с помятым капотом, так и страшные аварии — с погибшими, ранеными. И однажды, ближе к осени вот здесь, недавно, он поехал на вызов, на страшную аварию: машина, столб, четыре человека, и все погибли. Ну дикая авария, машину просто закрутило вокруг столба. И он приехал... А штука еще вот в чем. Если ты мужик и ты ездишь по авариям, и каждый день или практически каждый день, ты вот сюда трогаешь пальцем шею и убеждаешься, что человек умер, и все это превращается в какую-то формальность. Но по крайней мере каждый раз, вот как Анечка, переживать, вот или как я там — я буду дико переживать, если я увижу раненого человека там. Любой человек здоровый будет переживать. А он не может переживать каждый раз, у него это профессия. И он уже как-то со временем выработал в себе какую-то отстраненность от того, что он видит, и не переживает. Он смотрит на пострадавших как на просто факт свершившийся, не более того. И вот он приехал на очередную аварию, увидел произошедшее. Дождался приезда соответствующих служб, которые зафиксировали смерть, посмотрел и уехал. Это был конец смены, под утро уже. Вернулся домой, лег спать. А где-то в районе полудня его разбудили и сказали, что его сын погиб в аварии.

А. Леонтьева:

— Ох...

А. Ананьев:

— Его сын погиб в аварии. И они ехали с друзьями, ну и так получилось, он был на заднем сидении. У этого мужика сначала в голове не сложилось все. А потом вдруг сложилось. И он понял, что он видел своего погибшего сына. Он его проверял у него пульс, и он его не узнал. Ну был конец смены, он не воспринимал этих людей как живых людей. Он не мог соотнести, что это теоретически может быть живой человек, и уж тем более его сын. И дальше произошло дикое — он не смог себя простить за это. Он просто не смог себя простить. Это вот если есть какое-то абсолютное, исключительное ощущение богооставленности, то это было оно. Он остался просто один во всей этой истории. Возможно, у него есть еще дети, возможно, у него есть жена. Возможно, у него есть работа, есть коллеги, его все поддерживали, что как. Но он настолько себя уничтожил за это, что вот он начал пить. Он пил не очень долго, где-то год. И сгорел. Сгорел осознанно, сгорел по-мужски, без воплей. Он приезжал к этому священнику в Ковров, говорил: да, отче, да, я все знаю. Но я не хочу, не могу. А раскаяния у него море. Покаяние — наверное. Он сделал то, что дол... Я даже не могу понять, в каком месте он совершил промах, ошибку. Он сделал все правильно. Ну вот такая история. Простите, что она не светлая. А я предупреждал.

А. Ананьев:

— «Светлые истории» на Радио Вера. Все-таки будем надеться. Анна Леонтьева, Константин Мацан, иеромонах Макарий (Маркиш), я Александр Ананьев. Костя больше не будет просить меня рассказывать историю, потому что я всем порчу настроение.

Иеромонах Макарий:

— Я вас благодарю за этот рассказ. И я убежден, что каждый слушатель и зритель тоже вас поблагодарит. И когда я слушал ваши слова, потому что всегда слова, чтобы они имели смысл, они должны соединиться с какой-то реальностью. А реальность, поскольку мы говорим об ощущениях — здесь вот ощущения, ощущения служат некоторой ниточкой. Ощущение само по себе мало кому интересно. Это ощущение меня и каждого из вас куда-то ведет. Меня оно сразу же привело к печальным событиям нашей родины с военными действиями, которые происходят, и я сразу же вспомнил стихотворение — другой, правда, эпохи, но совершенно того же плана. Вы, может быть, его знаете. Вообще я бы это стихотворение просил учить всех школьников, начиная примерно с 9 класса.

Мой товарищ, в смертельной агонии

Не зови понапрасну друзей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки.

Нам еще наступать предстоит.

Вот эта последняя фраза, последняя строчка стихотворения военного времени, вот она, собственно, и соединяет вот эту страшную реальность, она дает выход. Это не я, это мы. Это нам предстоит наступать. Это семь строк — это «я» и «ты», который уже превратился в труп почти или полностью, и последняя строчка — это «мы». Это наше дело, это наша боль, это наша ответственность, это наше вот это «мы» — это местоимение множественного числа — связывает нас друг с другом по горизонтали и по вертикали.

А. Ананьев:

— Спасибо, отец Макарий. Это, что называется, в самое сердце. И, кстати, о сердце. Я все пытался вывести для себя какую-то мораль из этой истории. И в каком-то смысле даже ее вывел. Жить отвратительно сложно. Тяжело и больно очень часто, и неудобно. Простой пример: ты едешь вот по Третьему кольцу на работу, а рядом, вот на обочине Третьего кольца, какой-то вот такой очень потертый мужичок с тросом возле очень потертой там Hyundai Solaris какого-то мохнатого года. И явно, что машина обречена, и мужичок обречен, и трос его обречен, но он, ему нужна помощь. И здесь есть как бы два варианта. Вариант первый — ты просто, очерствев сердцем (потому что невозможно же каждый раз останавливаться и помогать) ты проезжаешь мимо, говоришь: ну я не могу помочь ничем. Дай Бог, чтобы тебе помог кто-то еще. Проезжаешь мимо и вырабатываешь иммунитет на то, чтобы реагировать на проблемы других. И с каждым разом это будет все проще, и проще, и проще. Потом ты сбиваешь лося, проезжаешь мимо, или кошку, не дай Бог. Потом ты еще что-то. Ну вот оно вот так работает: чем чаще ты это делаешь, тем больше у тебя обрастает коростой сердце. А потом вдруг происходит такое, что ты не можешь себе простить. Надо вот эту вот как-то омертвевшую кожу надо сдирать, это очень больно. Собственно, исповедь это что такое, да? Исповедь — это когда ты сдираешь вот эту присохшую корку, оголяешь сердце и говоришь: вот ты такой, да. И в следующий раз ты обязательно остановишься возле этого мужичка.

Иеромонах Макарий:

— Ну видите, исповедь. Разные бывают исповеди. Очень разные. Как и в медицине, как и в хирургии. Бывает и какое-то болезненное очень хирургическое вмешательство. Бывает, когда тот же самый хирург совершенно безболезненно делает какую-то там процедуру, проводит, и боль снимает. И я стараюсь, как священник, исповеди проводить именно по второму алгоритму.

А. Ананьев:

— То есть Бог не может от тебя отвернуться. Но Он может не проковыряться через эту корку, которой обросло твое сердце. Константин, 5 минут 55 секунд у тебя есть на то, чтобы рассказать свою невероятную историю.

К. Мацан:

— Которой нет. А меня поразила недавно одна лекция, которую я слушал по библейской Книге Иова. И наверное, я не собирался, кстати, об этом говорить, как-то мне это только сейчас на память пришло. В связи со всем услышанным — и тем, что Аня рассказывала, и тем, что ты, Саш, рассказал сейчас в этой истории. После которой тяжело что-либо говорить, потому что настолько твоя история... В ней все понятно.

А. Леонтьева:

— Мы онемели все на самом деле.

К. Мацан:

— И любые дальше слова после нее будут таким каким-то пустозвонством. Поэтому, может быть, даже и хорошо, что мне на память пришло обраться к библейской книге и к тому, что больше любой человеческой истории. И хотя я вот совсем не специалист по Ветхому Завету, и по Книге Иова, и не готовился, что называется, поэтому буду в самых общих чертах говорить. Вот в той лекции, которую я услышал — ну казалось бы, известный текст, Книга Иова. Иов —праведник ветхозаветный, верующий праведник, который достоин во всем перед Богом. Жена, дети, достаток. И такой человек, который живет праведной жизнью и понимает, что если ты так живешь, то Бог тебя любит, и Бог, безусловно, есть, и тут даже об этом вопроса нет. И Бог дает позволение сатане испытать Иова и отнять у него все. И Иов, у Иова погибают дети, он лишается всего. Всего того, что было для него свидетельством Божией любви. Всего этого достатка и благополучной жизни. Мы знаем эту историю. Она бесчисленное количество раз становилась сюжетом, не знаю, полотен, фильмов, чего угодно. Тома литературы написаны по этой теме страдания. Я тоже какие-то вещи читал и знал, что вот Иов, в итоге он проходит период и какого-то и непонимания — как так, почему такое со мной случается? И для меня вот как-то с юности, что называется, было очень важно в этой Книге, что, когда Господь Иову отвечает все-таки на его вопль: Господи, за что мне это? — я сейчас очень своими словами пересказываю библейский текст, — то Господь не говорит Иову: ну вот за то-то, за то-то. Господь говорит Иову: а откуда ты знаешь, с чего ты вдруг думаешь, что ты можешь знать Мой промысл? Был ли ты со Мной, когда Я создавал мир там и так далее. И меня всегда поражало, что Иова именно это утешает. То есть сам факт того, что Бог ему хоть как-то ответил и, значит, Бог есть, вот это то, что дает Иову облегчение, это то, чем он проходит, если угодно, свое испытание. То есть не тем, что ему рационально объяснили или утешили, а тем, что все-таки, оказывается, Бог есть. Потому что иначе было непонятно, как такое произошло. Это, кстати, очень по жизни нам, когда мы с человеком, не знаю, ссоримся, теряем контакт, мы думаем... Ну там и ты звонишь, и человек любимый не берет трубку. И ты уже думаешь: да ты хоть трубку возьми, хоть наори на меня, но возьми, чтобы я тебя услышал. Мне неважно, что ты скажешь, важно, чтобы ты просто был на свете. Ну вот недавно я слушал лекцию замечательного библеиста, Анны Ильиничны Шмаиной-Великановой, в которой меня поразила мысль — я сейчас очень своими словами ее перескажу, боюсь напутать, но смысл был такой. Ведь к Иову приходят гости в Книге Иова. Гости, которые как раз таки и пытаются дать ему какие-то объяснения того, почему он страдает. Я сейчас не помню уже в деталях, но один гость говорит: ну раз страдаешь, значит, было за что. Другой гость, может быть, говорит: слушай, ну все на пользу, так или иначе. То есть это все те слова, которые мы обычно говорим (и зря) людям, которые рядом с нами страдают. И на что указал в той лекции ее автор, что посмотрите на текст Книги Иова: Господь этих гостей с их правильными советами обличает. Он их советов не признает. Он их не одобряет, Он им указывает на их неправоту. А что тогда право, что нужно, по мысли автора Книги Иова? Ну вот что делает Иов, и что Богу, ну если угодно, кажется правильным? Это честно сказать: Господи, я не понимаю. Я не пытаюсь это объяснить. Мне плохо. Скажи мне Ты. То есть Богу, как ни парадоксально, по мысли этой лекции, угоднее, чтобы человек честно признался, честно к Богу обратился, признал свою боль, от нее не закрывался. И мог вот это исповедовать перед Богом с полным доверием Богу. Вот это меня поразило, насколько это точно, насколько это про нас. В очередной раз убеждаешься, что самая древняя книга, Библия, не предания старины глубокой, а то что имеет отношение непосредственно вот ко мне или к моему ближнему здесь и сейчас.

А. Ананьев:

— Константин Мацан, Анна Леонтьева и иеромонах Макарий (Маркиш). Я Александр Ананьев. Спасибо вам большое, друзья, за этот невероятный час. Кость, прости, что оставили твою историю без комментариев, у нас время...

К. Мацан:

— А мне кажется, это очень хорошо. Вот лишние слова — лишние.

А. Ананьев:

— Это правда.

К. Мацан:

— Все сказали и достаточно.

А. Ананьев:

— Спасибо. Напомню, «Светлые истории» можно не только слушать или смотреть — сайт https://radiovera.ru/, наша группа ВКонтакте. Заходите, оставляйте комментарии, они нам очень дороги, мы их всегда читаем в начале программы. Пока.

А. Леонтьева:

— Всего доброго.

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «Приход к вере и изменения в жизни в лучшую сторону»
• «Без Бога ни до порога»
• «История Савла»

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов