«Повести Белкина». Прот. Павел Карташев

У нас в студии был настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы Одинцовского района протоиерей Павел Карташёв.

Разговор шел о цикле Александра Сергеевича Пушкина «Повести Белкина», как в этих произведениях показано преображение человека и как в простоте повествования раскрывается талант великого писателя.

Ведущая: Алла Митрофанова

---

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие друзья, я Алла Митрофанова. И в нашей студии протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы в Одинцовском районе Московской области. И поскольку... Отец Павел, здравствуйте.

Протоиерей Павел

— Здравствуйте.

А. Митрофанова

— В первую очередь здравствуйте.

Протоиерей Павел

— Очень рад, спасибо большое.

А. Митрофанова

— Мы с вами поздоровались уже до начала эфира, поэтому я что-то так уже на своей волне. Тему вы, конечно, задали потрясающую — поговорить о «Повестях Белкина» Александра Сергеевича Пушкина. И, как вы понимаете, на Радио ВЕРА Пушкина нежно любят, примерно все мы.

Протоиерей Павел

— Ну да.

А. Митрофанова

— Я думаю, что и не только на Радио ВЕРА, а вообще везде.

Протоиерей Павел

— Конечно.

А. Митрофанова

— Кто читает на нашем языке, к Пушкину у людей отношение особое, как к человеку, который во многом создал этот самый язык и определил ту систему смыслов, в которой мы себя находим и вообще об которую, простите за выражение, мы себя думаем, вот как я себе представляю. А год Пушкина очередной у нас — 225 лет со дня его рождения. Я считаю, что каждый год может быть годом Пушкина. Почему вы выбрали именно «Повести Белкина»?

Протоиерей Павел

— А вы знаете, у меня к ним какое-то такое особое отношение. Хотя я понимаю, что у Пушкина все неслучайно, и так постепенно он весь раскрывается. Но для меня, но это личное, для меня язык повестей и вообще все, как это сделано, для меня является в каком-то отношении эталонным. Вот у меня какое-то это золотое сечение. Это давно замечено, что Пушкин лаконичен и точен.

А. Митрофанова

— Проза Пушкина гола как-то, — сказал один из наших классиков. От слова «голая», гола — в смысле голая, слишком ну пустоватая что ли на его вкус.

Протоиерей Павел

— Ой, это, знаете, он виртуоз. Это нечто высшее, когда малыми средствами, самыми вот скупыми, графическими, создается такой объем, который совершенно невозможно создать обилием изобразительных литературных словесных средств. Но, впрочем, Пушкин здесь не... Все художники. У Чехова лунная ночь — это блеснувшее в темноте горлышко бутылки. А Сент-Экзюпери писал какому-то своему корреспонденту: да ни в коем случае ты не изображай, там восход или закат, пышные облака, там какие-то торты. Это нужно какое-то, и это суггестия — это когда звучит слово, и оно вдруг так нежно касается струн твоей души, и ты вдруг запел. Не надо мне вот это вот разжевывать, я должен включиться в это. Вот Пушкин обладал, может быть, даже подсознательно, этим искусством в высшей степени. Отсюда его проза — вот эта точность, лаконичность, эта голость его прозы. И это на самом деле такая партитура, это такие знаки, которые ты можешь так исполнить в своей собственной жизни, в своей душе, исходя из своего опыта. А может быть, и я намекаю здесь не на образованность, не на начитанность, а на какую-то внутреннюю созвучность, отзывчивость, вот что. Поэтому для меня это вот золотое сечение, это какой-то эталон. Я когда читаю, я думаю, вот знаете, иногда бывает так, и мне от литераторов часто, одной из высших похвал собрату или там коллеге по перу: слушай, вот жалко, что это не я написал. Ну надо же, как это вообще. Вот «Повести Белкина» — это... Ну как это? Достоевский, он многословен, хотя там совсем другой мир. Толстой тоже коряв, многословен, хотя в этой корявости рождается вот... А Пушкин — это такая строгость, это такая маленькая щелочка, замочная скважина, за которой прекрасный бесконечный мир.

А. Митрофанова

— Слушая вас и по поводу замечания: жаль, что не я написал. Вспомнила поэта Рюхина из «Мастера и Маргариты», который стоит рядом с памятником Пушкину, смотрит на него и говорит: ну вот что вот в нем было хорошего, а? Ну повезло ведь просто. Ну что в этих стихах: «Буря мглою небо кроет»? Ну повезло, да, ну вот раньше меня родился. А так бы и я такое мог бы написать.

Протоиерей Павел

— Ну это вот своеобразная реакция. Иногда бывает она как восхищение...

А. Митрофанова

— Ну это ирония, конечно.

Протоиерей Павел

— Ну это да, это гротеск какой-то такой.

А. Митрофанова

— Сарказм Булгакова по поводу поэта Рюхина.

Протоиерей Павел

— По своему поводу.

А. Митрофанова

— Ну по поводу Булгакова — это отдельный разговор, конечно. А Пушкин к «Повестям Белкина» действительно подошел человеком уже зрелым и, как мне кажется, во многом и духовно сформировавшимся. Он, понятно, в его случае год идет за десять, по интенсивности проживания и освоения.

Протоиерей Павел

— Ну гений.

А. Митрофанова

— Да, и вот сколько ему там, в 30-м году он пишет, значит, ему 31 год. Накануне собственно женитьбы на Наталье Николаевне Гончаровой.

Протоиерей Павел

— Болдино.

А. Митрофанова

— Эта Болдинская осень его знаменитая, которую мы все в пандемию вспоминали, когда сидели по домам. Вспомните, сколько в Болдине написал Пушкин, а сколько он написал в Михайловском. Ай да Пушкин, ай да молодец! Ну в общем, это вот известная история. А Болдинская осень, вот с вашей точки зрения, что это было, Божие чудо?

Протоиерей Павел

— Ну это мы, знаете как, вот это очень циклы, синусоиды, мы можем видеть, изумляться, восхищаться, восторгаться. Но алгоритма мы не выведем.

А. Митрофанова

— Ни в коем случае, никогда.

Протоиерей Павел

— Как бы так подгадать, чтобы и у нас так случилось. Ну слушай, надо было родиться Пушкиным. И тогда тебя хоть вверх ногами поставь, и куда-нибудь запри, а ты — раз, вдруг и разразишься чем-нибудь нетленным. Но факт, но чудо. Ну слава Богу. Но сложились так обстоятельства, что деваться было некуда. Карантины и прочее. Взял и, знаете, это скорее можно метафору привести. Вот сожми жидкость до предела, она как — и очень высоко взметнется фонтан. Поэтому здесь эффект вот этот, сжатого обстоятельствами внутреннего накопившегося мира, который вдруг выплеснулся самыми разными произведениями. Потому что он в любой сфере, он в любом жанре вернее мог и так, и так, я и так могу, я и так могу показать. Но вот эта проза Пушкина, фактически это же начало его прозаического направления, сразу он выдал. И современниками-то это не было понято. Потому что для них это... Да, он здесь подмигивает сентиментализму, Карамзину, здесь романтизму. А на самом деле это какой-то высший такой, у Достоевского достигло предела, фантастический реализм. Но это на самом деле реализм, но реализм в высшем смысле, когда он показывает, на что способен человек, вопреки вообще обстоятельствам. И как ему нужно отзываться и реагировать на то, что с ним в жизни происходит. Поэтому, ко всему прочему, это очень духовно нравственно насыщенные маленькие шедевры. И когда мы сказали, что для меня это эталон языка, тут нужно оговориться. Для меня это эталон потрясающей гармонии смысла, мысли и ее выражения, то есть содержания и формы.

А. Митрофанова

— Еще очень много юмора, конечно. Вот вы говорите о реализме. Давайте, может быть, знаете, избегать будем литературоведческих терминов, чтобы не нагружать уши нашим слушателям.

Протоиерей Павел

— Совершенно верно. Простите, слушатели, не слушайте нас.

А. Митрофанова

— Слушайте нас, мы постараемся говорить как можно более простыми словами. Действительно там очень-очень похожие ситуации на то, как это бывает в реальной жизни, и при этом все время что-то такое происходит. Вот как Ахматова ведь говорила: Пушкин как будто бы заговаривает жизнь на счастье. Помните, как она это сказала? Имея в виду, что ему предстоит жениться — он не знает, что его там ждет, и будет ли счастливым он в этом браке, как сложится эта семья. И как будто бы через «Повести Белкина» он заговаривает свою собственную жизнь на счастье, подсказывая жизни ходы, что смотри, а можно и вот так, а можно и вот так, а вот здесь кажется, что совсем никак не срастется, а оно — раз, и срастается. Это то, что мы называем Божиим промыслом ведь.

Протоиерей Павел

— Ну да. И потом вообще-то это свойственно всем художникам, многим по крайней мере, у меня сразу ассоциации и из английской, и из французской литературы, когда автор говорит: я не могу не прописать ту ситуацию, которая меня ожидает. Я, может быть, вольно привел Льюиса, но это было так, он постоянно ее прописывал, что то, что мне предстоит, я должен это сначала осознать, увидеть это в каком-то смысле реализованным идеально. А потом уже я буду, мне уже будет даже это легче как-то заново проходить. И действительно, но если вернуться к самим повестям, там известный прием — литературная маска, Иван Петрович Белкин. Пушкин так мистифицирует все и прячется, хотя ни для кого не секрет, даже для современников, кто автор и вообще что за всем этим стоит. Другое дело, что это и тогда, и я сейчас вспоминаю некоторых студентов, с которыми по этому поводу беседовали, иногда это вызывает недоумение: а что здесь, собственно, такого вот, в чем же изюминка-то?

А. Митрофанова

— Да, наверное, во всем.

Протоиерей Павел

— Спасибо. А я на это отвечаю: там даже муки нет, там один изюм.

А. Митрофанова

— Один изюм, да. И юмор. Вот я тоже начала и сбилась. Простите меня, в связи с Пушкиным тоже уносит. «Метель». Как начинается первый же абзац, описание Марьи Гавриловны: тонкая, бледная и семнадцатилетняя девушка.

Протоиерей Павел

— Вот это «и» потрясающее.

А. Митрофанова

— Да.

Протоиерей Павел

— Вот это я всегда обращаю внимание на этот союз «и». Ведь мог бы как-то трафаретно, шаблонно, канцелярски написать. Нет. И семнадцатилетняя. То есть это характеристика. И, конечно же, влюбленная. Почему? А романы.

А. Митрофанова

— Воспитана, выросла на французских романах и следственно была влюблена.

Протоиерей Павел

— Конечно.

А. Митрофанова

— Вот это вот абсолютно пушкинская история, потому что в целом ряде мест он же стилизует свой язык под этого самого Ивана Петровича Белкина, который, судя по описанию, сам действительно ничего сочинить не может, а значит, он все за жизнью записал, а значит, так оно и было на самом деле. Но при этом местами вот эти пушкинские уши начинают торчать из-под шапки Ивана Петровича, и это прекрасно.

Протоиерей Павел

— Конечно. Да, со всеми скрытыми и явными цитатами, со всеми Жан Полями и Сен-Пре — это «Новая Элоиза» Жан-Жака Руссо, все это там.

А. Митрофанова

— Которых он мягко троллит, простите за это слово. По-моему, с ними со всеми так...

Протоиерей Павел

— Конечно, согласен, да. В самый такой, казалось бы, сейчас будет объяснение в любви. Она опустила голову и вспомнила первое письмо Сен-Пре.

А. Митрофанова

— Да, прекрасно.

А. Митрофанова

— Протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы Одинцовского района Московской области, проводит с нами этот «Светлый вечер». Говорим мы о «Повестях Белкина» Александра Сергеевича Пушкина. И вы знаете, отец Павел, думаю, что среди наших слушателей обязательно есть люди, которые «Повести Белкина» перечитывали недавно, но думаю, многие вспоминают, что-то такое было в школьной программе, а может быть, только что вот там или несколько лето назад читали вместе с детьми. Давайте на всякий случай обозначим, о каких повестях идет речь.

Протоиерей Павел

— Их всего пять. Сначала «Выстрел», потом «Метель», потом «Гробовщик», потом «Станционный смотритель» и потом...

А. Митрофанова

— «Барышня-крестьянка».

Протоиерей Павел

— Изумительная «Барышня-крестьянка». Это я сказал, я ее выделил как изумительную, они все изумительные, но каждая неповторима, каждая по-своему. «Выстрел» как-то вот, для меня лично — мы избегаем умных слов и таких, может быть, стандартных ситуаций, отношений, все-таки как личное переживание. У меня всегда «Выстрел» был самая такая, не то чтобы сложная, самая неблизкая, самая не теплая. Все остальные повести вызывали непосредственную какую-то реакцию. Ну «Гробовщик» — «Гробовщик» это ну просто так вот ну хорошо, смешно.

А. Митрофанова

— Пародия на готические сказки.

Протоиерей Павел

— Да, Готлиб Шульц и все. А тут вот что-то такое, и вдруг я прочитываю, говорю: а это же такой своеобразный повесть-эпиграф, это повесть, которая заканчивается: оставляю тебя твоей совести. То есть вот здесь не надо напоминать сюжет или надо?

А. Митрофанова

— Она заканчивается тем, что главный герой, Сильвио, который всю свою жизнь превратил в ожидание, когда он сможет отомстить человеку, с его точки зрения пренебрежительно к нему отнесшемуся...

Протоиерей Павел

— А «Граф Монте-Кристо» был написан позже.

А. Митрофанова

— Да, кстати. Он всю свою жизнь посвящает вот этой самой мести, и он ставит на этот выстрел, получается, всю свою жизнь. И умирает, чем заканчивается повесть, в сражении под Скулянами. Эта битва под Скулянами, которая, как впервые, по-моему, Александр Николаевич Архангельский это отметил, сражение, в котором не прозвучало ни одного выстрела. Ну там это потом, я когда немножечко историю почитала, поняла, что это не совсем так. С одной стороны выстрелы там все-таки были разрешены, с другой стороны запрещены. Но вот там, где, понимаете, туркам нельзя было стрелять, если я правильно помню, Сильвио выступал на стороне греков и, получается, он погиб в сражении под Скулянами, где он не мог погибнуть от выстрела, на который он поставил всю свою жизнь. То есть получается, что это ставка, условно говоря, ставка не на ту лошадь. Он всю свою жизнь посвятил вот этому выстрелу и умер в сражении, где ни одного выстрела в итоге не прозвучало. И это, знаете, это так страшно — на пороге смерти обнаружить обнуление всего, что у тебя было, а на самом деле не было. Что у тебя на самом деле кроме этой мести вообще больше ничего не было. И про что тогда была вся твоя жизнь, ты куда ее слил-то? Извините за выражение. Вот мне кажется, что «Выстрел», он во многом об этом.

Протоиерей Павел

— Ну да. Ну он, может быть, и об этом, я совершенно согласен, не исключаю. Ну если по факту, исходя из самого текста, то он обращен, для меня даже героем-то не Сильвио является — для меня лично, а этот блестящий...

А. Митрофанова

— Офицер.

Протоиерей Павел

— Молодой человек, офицер, который пренебрегает жизнью, который демонстрирует свое такое высокомерие по отношению и к ней, и, может быть, к окружающим людям. И который, по воле автора, вдруг оказывается в ситуации, когда он понимает, что такое жизнь, он начинает ею дорожить. Он видит, что это на самом деле все очень серьезно. И что есть за что держаться, и что есть любовь. И когда он стоит под дулом пистолета, он думает о ней, которая сейчас должна прийти.

А. Митрофанова

— О супруге.

Протоиерей Павел

— О супруге. У него появляются в жизни такие вещи, которые это по живому. И все у него, все переворачивается. Он в это время, он уже до этого был готов переродиться, а здесь такой могучий взрыв, такое встряхивание. То есть Пушкин взял своего героя и из этой скорлупы, из этого костюма дурацкого повесы — повеса, он там и назван так, он его вытряхнул, он его сделал человеком. Посмотри вообще, что на самом деле, что чего стоит, какова на самом деле жизнь. И он это понимает. И вот мне кажется, ради этой сцены катарсической, ради этого финала-апофеоза и повесть-то написана, чтобы в конце концов оставить. Сильвио-то ушел и погиб. Но остался этот человек молодой — красавец, богатый и прочее, со своей любящей его супругой. Они остались, родились люди. Родилось два человека.

А. Митрофанова

— Ну супруга, может быть, она и была глубокой изначально, с глубоким отношением к жизни.

Протоиерей Павел

— Ну безусловно, мы можем туда мыслить. Но и знаменательно, что, уходя, Сильвио говорит... «Будете ли вы стрелять или нет?» — «Не буду, — отвечал Сильвио, — я доволен: я видел твое смятение, твою робость, я заставил тебя выстрелить по мне, с меня довольно. Будешь меня помнить. Предаю тебя твоей совести». Вот «будешь меня помнить» — ой, чего только не будет помнить этот человек. Он теперь так будет вообще к своей жизни относиться, для него это незаживающий шрам. И слава Богу. Он теперь по жизни пошел новорожденным — отзывчивым, ответственным, не бросающим направо-налево там какие-то шуточки и так далее. Замечающим вокруг себя людей, их интересы, их боль. Вот это вот плод.

А. Митрофанова

— Совершенно с вами согласна. В отличие от Сильвио, кстати, у которого никаких плодов в этой истории нет. А по поводу этого молодого повесы, ведь автобиографическая сцена, когда он приходит на дуэль и ест черешни — это же Пушкин в одной из своих дуэлей вел себя примерно так. И мне кажется, что мы привыкли его воспринимать как вот уже готового гения, отлитого в золоте, в бронзе, в платине, не знаю в чем, памятник на Пушкинской площади и так далее, но на самом-то деле это же абсолютно живой человек.

Протоиерей Павел

— Абсолютно живой. Конечно.

А. Митрофанова

— У которого были разные этапы в жизни. И он проходил тоже через свои трансформации. И помню, письма Жуковского вот есть Пушкину, молодому еще, он тогда только-только поступил в коллегию иностранных дел, и его отправили, соответственно, в южную ссылку за стихи, за эпиграммы. И Жуковский ему пишет, что у тебя такое дарование, у тебя такой гений, ты должен вырасти... Я сейчас дословно не помню, но мысль примерно такая, что ты должен вырасти, чтобы быть достойным того великого дара, который тебе дал Господь. Не растрачивай свою жизнь понапрасну. И тебе может сейчас казаться, что ты утопаешь в волнах, потому что все-таки это первая ссылка, и это очень (знал бы он, сколько их еще будет), это очень тяжело ему дается все. И, естественно, он оказался в непривычной для себя среде, вырванным из вот этого петербургского светского круга. И Жуковский пишет ему: тебе может казаться, что я стою на берегу и вижу тонущего человека, и типа с берега говорю ему какие-то благоглупости. Нет, я смотрю на бушующее море и вижу там силача, который обязательно выплывет к берегу, и я в него верю. И вот будь же вот именно таким. И Жуковский его, как старший товарищ и друг, наставляет. И ну это поразительно, конечно.

Протоиерей Павел

— Обоюдоострое явление, сила, которую видел Жуковский в Пушкине. Это сила гения, которая, знаете, мне такой даже образ пришел на ум (да простят меня все литературоведы), я представил себе физического младенца, которого посадили на крутейший и мощнейший мотоцикл BMV и сказали: вот здесь вот так повернешь, и как рванешь. И его выплюнуло из седла. Страшная картина, да?

А. Митрофанова

— Да.

Протоиерей Павел

— Простите меня, я не хотел. Но гений Пушкина — это мотоцикл, а жизнь Пушкина, в общем, подобострастного нам человека, — это младенец. Потому что он был при всем при том еще и человеком, который был непосредственным, отзывчивым, чистым душой. Несмотря на все свои молодые похождения, он нравственно был человеком цельным, о чем свидетельствуют все его последние семь-восемь лет жизни. И вот можно сказать, что на каком-то этапе нам иногда приходит, наверное, не справился со своим гением, не обуздал его. Он же много раз стрелялся...

А. Митрофанова

— Ну несколько. Не то чтобы совсем много, но несколько раз.

Протоиерей Павел

— Я не назову эту цифру, потому что, может быть, у недоброжелателей я прочитал, что около двадцати. И не верю я этой цифре, не верю. Но что это было несколько раз. Ну это был человек, еще говорят так: ну что же вы хотите, эфиоп, он же очень темпераментный, он же очень такой. Но вот возвращаясь к «Повестям Белкина», если позволите...

А. Митрофанова

— Конечно.

Протоиерей Павел

— Ну вот и следующая повесть «Метель». Вообще все «Повести Белкина», мы возвращаемся к этому, и это знаете как вот, у меня сейчас, когда я даже боюсь смотреть, набираешь: краткое содержание «Повестей Белкина» — ну для школьников, для ЕГЭ. Ну краткое содержание Четвертого концерта для фортепиано с оркестром Рахманинова — одну ноту можно сыграть? Ну можно. Ну и что?

А. Митрофанова

— И что это даст.

Протоиерей Павел

— Это совершенно несжимаемые без ущерба для вещей вещи. Это уже не краткое, это краткое содержание нашего идиотизма, но не содержание Пушкина и не содержание там кого-либо.

А. Митрофанова

— Согласна.

Протоиерей Павел

— Поэтому «Метель» — это вот как Свиридов написал замечательную совершенно, неповторимую музыку на «Метель» пушкинскую, и вот вся от первого до последнего слова, это нечто такое совершенное. Но центр, смысл всего этого, это сказанные слова. Не пересказывая содержания, не удается замысел осуществить Марье Гавриловне и Владимиру, армейскому прапорщику, их метель разбрасывает — Владимира в сторону, она попадает в храм. Туда же попадает будущий интересный герой войны 1812–14 годов, гусарский полковник Бурмин. А в начале повести их метель соединяет. И какая-то непростительная легкомысленная ветреность в голове, в уме ставит и, может быть, своеобразно понятая, криво, извращенно понимаемая честь — ну вот я здесь, меня просят, я гусар, а почему и нет, а очень прикольно, современным языком. Встану у аналоя. Батюшка подходит: «Прикажете начинать? — Начинайте, начинайте, батюшка». И невеста показалась недурна, и нас быстренько повенчали. Ее, правда, под руки держали, и она в полуобморочном состоянии. И когда она поворачивается к нему: «Ай, не он! не он!» На меня смотрят испуганными глазами все, и я тут пользуюсь — ну гусар же, — моментом, выхожу, уверенно бросаюсь в сани и кричу ямщику: «Пошел!» И уезжает. И когда судьба вновь сводит людей, которые полюбили друг друга, но друг друга еще не узнали, и он ей говорит: непреодолимое препятствие. Оно всего существовало между нами, говорит Марья Гавриловна, я вам позже расскажу. И он начинает все это рассказывать, а она узнает сквозь годы эту ситуацию и вдруг понимает, что...

А. Митрофанова

— Перед ней ее муж венчанный.

Протоиерей Павел

— Перед ней ее муж. И он, и она говорят: невозможно, все, мы обречены на безбрачие. Потому что я никогда не узнаю, где мой муж, вы никогда не узнаете, где ваша жена. Современный человек бы сказал: слушай, его слуга умер, там концы в воду, вообще все шито-крыто, свидетелей нет, все молчат, и вообще столько лет прошло. Да нас бы общественное бы мнение извинило, если бы уж на то пошло. И вот тут-то обнаруживается, можно сказать так, это слово, сказанное где-то когда-то в чрезвычайных, экстремальных обстоятельствах, оно приобретает значение метафизического, такого великого слова, сказанного в церкви перед Богом. И люди, какими бы они в какой-то момент судьбы не были легкомысленными и ветреными, они через это слово перешагнуть не могут, оно сказано раз и навсегда. И теперь возможно только чудо. И Пушкин нам его дарит, он нам дарит это чудо.

А. Митрофанова

— Протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы в Одинцовском районе Московской области, проводит с нами этот «Светлый вечер». Мы говорим о «Повестях Белкина» Александра Сергеевича Пушкина. Я Алла Митрофанова. Буквально через несколько мгновений вернемся.

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, напоминаю, этот час с нами проводит протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы Одинцовского района Московской области. Я Алла Митрофанова. И говорим мы о «Повестях Белкина», поскольку в этом году 225 лет со дня рождения Пушкина — я считаю, абсолютно законное основание, чтобы весь год говорить о Пушкине. Так же, как и о Шекспире, у которого 460 лет со дня рождения в этом году. В общем, богатый такой год.

Протоиерей Павел

— Пушкин вспоминает в «Гробовщике» Шекспира.

А. Митрофанова

— Он вообще к Шекспиру относится максимально внимательно и трепетно, я бы сказала. Уж не знаю, каким был уровень владения английским у Пушкина, потому что есть разные мнения на этот счет у пушкинистов. Понятно, что он был билингва, французским владел блестяще и русский выучил позже.

Протоиерей Павел

— Можно сказать, родной язык вместе с русским.

А. Митрофанова

— Родной язык, да, то есть русский он начал учить чуть позже, чем французский. Впитывать, точнее сказать.

Протоиерей Павел

— Первое стихотворение на французском.

А. Митрофанова

— Да. Вот с английским было посложнее. Тем не менее Шекспир, конечно, для него значим. Но возвращаясь к «Повестям Белкина». Отец Павел, для вас, насколько понимаю, все эти пять историй — это истории о том, как из человека вырастает человек.

Протоиерей Павел

— Да. Из ветрености, легкомыслия, из завороженности не собой, а чужими примерами и, может быть, не прожитой изнутри, не осознанной культурой, человек вдруг приходит к сознательному исполнению того, что делает человека человеком. И здесь Пушкин подводит, может быть, и через повести и нас, и себя самого к своим будущим переменам в жизни, когда мы видим, что Пушкин в конце концов в конце своей жизни стал совершенно сознательным христианином. Но чтобы стать этим таким человеком сознательным, нужно уже усвоить какие-то нравственные постулаты, категории, основы, на которые вот этот вот благодатный дождь прольется и принесет плоды. Я возвращаюсь, чтобы только закончить.

А. Митрофанова

— По поводу «Метели».

Протоиерей Павел

— Разговор по поводу «Метели». Вот слово, произнесенное однажды, оно не стираемо. «От слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» — евангельское. И тем более слово, произнесенное в таинстве. И люди той поры, той культуры понимали всю серьезность ситуации, всю весомость того, что в судьбе случилось. И они проявляют важнейшие качества именно человеческие и христианские — это верность сказанному, долгу, слову, друг другу, неизвестному человеку — то есть верность и смирение. То есть ну да, ну что ж, так сложилась судьба по воле Божией. Провидение здесь не могло не участвовать. Потому что это не где-то, и не в каких-то обстоятельствах, и не за чтением романа, и не с подругой я о чем-то говорила и какие-то глупые обеты давала. Я сказала это в церкви перед священником, перед крестом и Евангелием. Нам может сейчас показаться, что ну это немножко натянуто. Но давайте поймем, как вообще вступали в жизнь и что усваивали с молоком матери люди той поры. И какими бы они, может быть, легкомысленными и как-то либерально настроенными не были... Кстати, в 20-е годы XIX века еще не было такого разгула насмешничества. И это ну, может быть, у Пушкина было там, начитавшегося французов предыдущего столетия. Но все-таки были в основном-то люди, в массе своей люди, ответственно относящиеся к некоторым сакральным принципам бытия, и это было органично. Поэтому здесь изменить это никак нельзя. И Пушкин нам пытается, не то что даже пытается, а нам показывает как факт, что вот эти основы жизни, на которых жизнь строится.

А. Митрофанова

— То есть два человека повенчались, при том что это вышло, можно сказать, случайно, и они расстались и думают, что больше никогда друг друга не увидят, вообще даже не знают, где друг друга искать. И ничто их, казалось бы, не связывает, в кавычках, связывает их вот это...

Протоиерей Павел

— Священник в начале XX века сказал: верящий в случайность не верит в Бога.

А. Митрофанова

— Да, так и есть. И вот, пожалуйста, и они остаются верными тому слову, которое один по глупости ляпнул, просто ну как, по ветрености по своей так согласился, ему казалось, что-то, игра в венчание.

Протоиерей Павел

— Ну да.

А. Митрофанова

— А потом выяснилось, что это совсем не игра, что их действительно повенчали. А она просто вот в своем таком романтическом порыве сбежала из дома и тоже...

Протоиерей Павел

— И два обстоятельства должны были. Во-первых, он прошел через кровавейшую войну и через всю Европу. Мог он повзрослеть, поумнеть, возмужать? Не мог не возмужать, не повзрослеть, не поумнеть — раз. Второе. И да, и выжил. Да и, наверное, несколько раз смотрел в лицо смерти. И она, конечно, тоже росла и менялась. И тот факт, который был у них как рубец на душе, в памяти, он стоял все время перед ними. Менялась жизнь, они росли, и они все более и более сознавали значимость и серьезность совершившегося. То есть Пушкин показывает, что посмотрите, как нужно нам дорасти до обстоятельств собственной судьбы.

А. Митрофанова

— Ну как эти рубцы, да, согласна с вами, как эти рубцы при правильном к ним отношении, при глубоком к ним отношении на самом деле могут углубить нашу жизнь и нас самих.

Протоиерей Павел

— Да, конечно.

А. Митрофанова

— То есть отношение к своему опыту как...

Протоиерей Павел

— Да, ты не отмахивайся, ты посмотри: а случайно ли это было? Нет, не случайно. Какой ты можешь из этого сделать вывод? Можешь никакого не сделать, но это уже будет ответом. А можешь сделать очень серьезный и глубокий, и это изменит твою жизнь. Это на самом деле такой урок. Вы знаете, я помню вдохновение на меня какое-то нашло, и я в одной из школ рассказывал о «Метели» 45 минут. Меня попросили еще продолжить. Почему? Девочки и мальчики 15—16-летние, им это было очень важно и нужно. Они меня слушали, я бы так сказал, с услаждением. Как-то вот хотелось услышать эти слова, потому что какая-то пустота оказалась на этом месте. Вот легкость бытия необыкновенная.

А. Митрофанова

— Они и «Капитанскую дочку» ведь любят по этой причине. У меня, когда года три назад, наверное, пришли студенты... Сейчас уже нет. Ну те студенты, которые сейчас, для них в принципе прочитать текст — это ну не подвиг, это что-то... а смысл? Ну вот из серии: они на экзамен приходят и на экзамене узнают, что оказывается, подразумевалось, что они текст этот должны прочитать. «Как, в каком смысле, что вы хотите сказать? Вы хотите, чтобы... Ну вы серьезно что ли? Что сделать? Прочитать?!» Ну то есть вот на таком уровне. А года три назад вот как раз были студенты, которые сказали, что «Капитанская дочка» для них одно из любимейших произведений, и именно как раз благодаря вот этому примеру Петруши Гринева и Маши Мироновой. А по поводу Шекспира, кстати. Ведь помните сцену, когда Джульетта разговаривает с кормилицей. Она уже тайно обвенчалась с Ромео, и Ромео уже вынужден бежать из Вероны в Падую. И Джульетта бесконечно за него переживает. А тут ее родители начинают внезапно и очень быстро стряпать ей свадьбу с Парисом, которого она на дух вообще не переносит. И няня, кормилица ей говорит, что Джульетта, милая, ну слушай, Ромео далеко, он ничего не узнает, про него никто и не вспомнит, будет он в этом своем изгнании. Посмотри на Париса — ну каков, а? Он и родовитее, чем Ромео, и богаче, и собой хорош, и вообще будешь ты с ним...

Протоиерей Павел

— Как за каменой стеной.

А. Митрофанова

— Ну, в общем, первая леди Вероны. Ну забей, никто не знает про это ваше тайное венчание. Отец Лоренцо будет молчать. А Джульетта, она так посмотрела с удивлением на кормилицу — да-да, милая, спасибо, иди, ступай. Закрывает за ней дверь. И она в полном ужасе: как ее кормилица могла такое ей сказать? Ведь он ее венчанный муж, Ромео. Как же она его предаст-то? Вот это тоже такое взросление, мгновенное взросление происходит. Ведь как же я его предам? Да ни за что на свете. И мне кажется, что Пушкин, когда пишет «Метель», он, не знаю, насколько ссылается таким образом на Ромео и Джульетту, но во всяком случае вот этот опыт в литературе, он его знает.

Протоиерей Павел

— Ну конечно.

А. Митрофанова

— И как это, насколько это важная история оказывается, вот эта верность.

Протоиерей Павел

— Да, знает. Из «Гробовщика», видим, знает. Он читатель Шекспира, он читатель Вальтера Скотта.

А. Митрофанова

— Давайте про «Гробовщика», повеселимся.

Протоиерей Павел

— Про «Гробовщика». Адриан Прохоров, гробовщик, или как его, Прохорович, называет Аксинья, кажется, его. Он человек, который, в отличие от гробовщиков, как подчеркивает опять с иронией, Шекспира и Вальтер Скотта, человек угрюмый, печать профессия наложила. Такой угрюмый, материальный, земной, в голове постоянные расчеты, мерки с покойников, гробы, шляпы, ленты и прочие аксессуары своей профессии. И вот а совесть жива. И где-то она все время с ним там какую-то, может быть, внятную или приглушенную беседу ведет. И нужны какие-то чрезвычайные обстоятельства, чтобы она в конце концов возвысила, эта совесть, свой голос. Он, во-первых, переезжает. Он меняет привычную обстановку. Он с Басманной переезжает на Большую Никитскую — все знакомые родные места.

А. Митрофанова

— Родные места. Ну это нам с вами, потому что мы все-таки к этому городу какое-то отношение имеем. Для многих наших слушателей, что Басманная, что Никитская — не очень понятно. И здесь надо пояснить, что Басманная — это Немецкая слобода, это тогда был, ну как бы сказать, это не загород, конечно, но...

Протоиерей Павел

— Пригород.

А. Митрофанова

— Пригород такой, да, скажем. А Большая Никитская — это же сердцевина арбуза, это вот, рядом Кремль. Центрее только Кремль.

Протоиерей Павел

— Ну да, совершенно верно. И он, значит, оказывается, во-первых, меняет место жительства, уже в новых обстоятельствах, хотя и присмотрел домик. Во-вторых, оказывается на этом пиру. В-третьих, в иноязычной в основном атмосфере, все там по-немецки друг к другу. И в конце, напившись, все вместе начинают пить за своих кормильцев — за людей, которым обувь нужна, которым хлеб нужен, пекари, сапожники. И, разыгравшись, расшутившись, советуют и Адриану выпить за своих кормильцев, за покойников православных. И он так немножко надувается, обижается. А что, говорит про себя, вот позову-ка я их тоже, пир им устрою. И вот тут начинается этот страшный сон, когда к нему являются все его покойники, узнаваемые и давние. И когда он обнимает какой-то скелет, скелет его пытается обнять с благодарностью, он его отталкивает, скелет рассыпается в прах...

А. Митрофанова

— Это «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, я на всякий случай напомню.

Протоиерей Павел

— Это Пушкин, «Гробовщик».

А. Митрофанова

— Это Пушкин, «Гробовщик», да.

Протоиерей Павел

— И все на него начинают ворчать и ругаться, и негодовать по поводу того, как он поступил со своим, с их братом. И вот гробовщик просыпается, и просыпается он — а во сне-то он уже договаривается, как эту купчиху полную, которая вот-вот должна наконец умереть и никак не умирает, и он...

А. Митрофанова

— И он все пытается высчитать, когда же, чтобы кто-нибудь его не опередил.

Протоиерей Павел

— Он уже во сне договаривается о том, как он все там честно поступит, как он ее похоронит. И в конце концов он просыпается и в ужасе от совершившегося. А Аксинья его уверяет в том, что он напился, и все это было всего лишь сон. И гробовщик просыпается со вздохом облегчения, говорит, что все совершенная морока. Но вся эта история вполне шутливая — это о том, как и ей голос-то, рот-то не заткнешь, что все твои ухищрения, все твои попытки как-то заработать на несчастье, на горе, на смерти, они в конце концов душою накапливаются, и какой-то исход рано или поздно получат.

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Напомню, в нашей студии протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы Одинцовского района Московской области. И говорим мы о «Повестях Белкина» Александра Сергеевича Пушкина. Вот сейчас отец Павел в красках пересказывал повесть «Гробовщик». Я на всякий случай, да, это Пушкин, еще раз сделаю такую ссылку, чтобы не подумали, какие мы готические ужасы рассказываем на Радио ВЕРА. Это Александр Сергеевич Пушкин и замечательная история с глубоким на самом деле, как и все «Повести Белкина», содержанием, с очень глубоким. Но вы знаете, отец Павел, наверное, самая глубокая для меня все-таки история «Станционного смотрителя». Такая притча о блудном сыне наоборот.

Протоиерей Павел

— О блудной дочери. Так ее и назовем. Притча о блудной дочери.

А. Митрофанова

— Ну...

Протоиерей Павел

— Ну да, о блудном сыне, чтобы мы узнавали, нам Пушкин и подсказывает, на что мы должны ориентироваться, и как мы должны читать эту повесть. Там же четыре гравюры...

А. Митрофанова

— Да, из притчи о блудном сыне, висят в доме Самсона Вырина.

Протоиерей Павел

— Самсона Вырина. И он на первой видит начало евангельского рассказа — это Евангелие от Луки, 15-я глава. И потом далее развитие. Сначала просит имение разделить, потому уходит и проводит свою жизнь, живя блудно, среди удовольствий, пиршеств, женщин. Потом оказывается лишившимся всего и ядущим, питающимся вместе со свиньями. И наконец он возвращается, и на последней гравюре показан в том же шлафроке, таким бюргером добропорядочным отец блудного сына. На заднем плане закалывают тельца жирненького, упитанного, и где-то вдали спрашивает старший сын о том, что все это значит, что это происходит. И вот это нам задано, и мы понимаем, что если ружье висит в первом акте, оно выстрелит в четвертом, то это все неслучайно. И мы, сначала, читатель, когда первый раз читает — ну что же, ну достались ему такие гравюрочки из Германии, это само по себе, а содержание само по себе. Пушкин нам очень так вот даже, может, дидактично все нам разъясняет, и от этого повесть нисколько не теряет в своей свежести, непредсказуемости. И непредсказуемости там много. Появляется вот этот блестящий князь Минский, который меняет свое яростное настроение, когда он вытрясет из Самсона Вырина нужных ему лошадей, и тут козырная карта смотрителем достается. Дуня выходит, всякое мужское сердце сразу покоряется...

А. Митрофанова

— Тает.

Протоиерей Павел

— Тает. Все, человек лежит на лопатках, без единого выстрела. И потом описывается, как, какие хитрости предпринимает Минский, чтобы остаться, задержаться, увлечь Евдокию с собой, и в конце концов увозит ее в Петербург. Отец ждет-ждет, приезжает туда, добивается, не добивается даже, а так ухищряется, ухитряется увидеть свою Дуню — блестяще одетую, красивую, на ручке кресла, наматывающую на палец кудри Минского.

А. Митрофанова

— Сверкающие пальцы.

Протоиерей Павел

— На сверкающие пальцы, да. И все это заканчивается тем, что его вышвыривают, он оказывается у себя, спивается за три года, превращается в старика. И повесть заканчивается тем, что Евдокия... А в чем непредсказуемость-то? Согласно, наверное, расхожему и тому будущему, которое предсказывал своей дочери Самсон, должно было как: ну дурочка, ну попала, ну увлеклась. Ну попользуются ею, ну и вышвырнут ее. И сколько таких, и он совершенно справедливо замечает, и сколько таких дур по Москве и Петербургу, которые вот оказались в такой ситуации. А здесь нет, он оказался в отношении своей любви человеком вполне порядочным, что позднее и детки, и блестящая карта, и все-все-все.

А. Митрофанова

— Это Минский, вы имеете в виду, который похитил Дуню.

Протоиерей Павел

— Да, Минский, он оказался вполне порядочным по отношению к своей пассии, к своей любви. И вон она, возвращаясь, заезжает и приходит на могилу отца и лежит на ней, на этом бугре, на этом страшном каком-то лысом кладбище. Вот она лежит на нем и скорбит. Некоторые, между прочим, критики, они замечают, что ну легко скорбеть по усопшим, вот к живым нам нужно относиться, как нужно. Я вот в данном случае совершенно не соглашусь, потому что по усопшим иногда и тяжелее даже скорбеть, когда ты уже ничего не можешь поправить. И эти муки, и укоры совести, они таковы, что только вот Господь сможет тебя утешить, и только через Господа ты сможешь воздействовать на эту ситуацию, через Бога. Поэтому я совершенно внутренне как читатель такой сочувствующий, как читатель, пытающийся быть всегда наивным и первочтущим — то есть мало ли, что я там по этому поводу прочитал, мало ли что я передумал. Кстати говоря, я когда читаю, я поделюсь, я когда читаю «Метель» или особенно «Метель», почему-то вот она мне, ну и «Станционный смотритель» тоже, ну и «Капитанскую дочку», просто я рыдаю, когда сцена встречи Маши Мироновой с Екатериной Великой в Летнем саду, у меня просто конвульсии какие-то, я не могу сдержать слез. Казалось бы, сколько уже ты можешь рыдать по этому поводу? А вот что-то такое, прямо вот я не знаю, что меня переполняет. Ну конечно, это гениально изображено. Это так трогательно, так необыкновенно проницательно. Кстати говоря, пушкинская лаконичность, она и поэтически, и в прозе, она для меня сравнима с инструментом нейрохирурга, который сквозь ткани человеческие проходит таким образом и касается нужного органа, когда ничего не надо раздвигать, не надо никакой грубости, он попадет мне прямо в сердце. Вот Дуня рыдает, и я верю, и я понимаю, что это глубокое совершившееся раскаяние, покаяние, что это вот история блудного сына, заканчивающаяся несколько иначе, чем в Евангелии.

А. Митрофанова

— А знаете, кстати, может быть, позволю себе дополнить эту картину. Для меня «Станционный смотритель» чем очень дорог? Вот как раз непопаданием вот этой житейской истории в евангельский сюжет. Не только тем, что Дуня приехала позже, когда отец уже скончался. Но еще и тем, что, понимаете как, вот заявлены эти четыре гравюры, иллюстрирующие повесть о блудном сыне в начале повести. И мы ждем, что сюжет будет развиваться именно так.

Протоиерей Павел

— Да, да, да...

А. Митрофанова

— Но для того, чтобы сюжет развивался так, нам же ведь важно, чтобы и герои этой истории как-то соотносились с героями из притчи о блудном сыне. И Дуня — да, она вполне, вот пожалуйста, папу оставила, уехала. А папа-то соотносится ли с отцом из притчи о блудном сыне?

Протоиерей Павел

— Мы хотим какого-то, может быть, мы хотим какого-то ответа ясного и четкого. Но литература и искусство, музыка в частности...

А. Митрофанова

— А давайте посмотрим просто. Да, с музыкой замечательная параллель. Но вот смотрите, Самсон Вырин, как Дуня при нем живет. Где, во-первых, она живет. Она живет на станции, где кузнецы...

Протоиерей Павел

— Пивовары.

А. Митрофанова

— Пивовары, значит, конюхи, ямщики вечно пьяные. И среди них вот эта вот маленькая красавица-девочка. Какое у нее будущее, за кого она выйдет замуж на этой станции? О чем в этом плане позаботился ее отец? Ни о чем. Он ей какое будущее видит лучше чем то, которое у нее с Минским? Первый момент. Второй момент. Как Самсон Вырин разруливает, скажем, конфликтные ситуации, возникающие на станции? А возникают они там постоянно. Он подсылает свою дочку. Потому что он знает, она выйдет, улыбнется, понимаете. И вот из этого из всего девочка сбегает в поисках лучшей жизни. А он сидит и говорит: лучше бы она умерла, чем вот такая вот жизнь. Потом он видит, что на самом деле его дочь вовсе не голь кабацкая, а очень хорошо и достойно живет рядом с любимым человеком, который ее тоже любит. И возвращается и, понимаете, вот...

Протоиерей Павел

— И не радуется.

А. Митрофанова

— Да. Вот в чем для меня еще важная тема здесь, в этой истории.

Протоиерей Павел

— Ну вы даже когда начали описывать эту среду, надо понять, что человек, возраставший в тех обстоятельствах и в то время, он был очень мало информирован. И сопоставлений каких-то, весь кругозор его — это вот бесконечно проезжающие люди, о жизни которых Дуня вообще-то на самом деле ничего не знает. Да и сам он ничего не знает. Что он может ей предложить? Да у него даже, наверное, такой программы жизни нет. Куда выведет, туда и выведет. Сыта, обута, одета — максимум, что можно вообще предложить человеку в той среде. Надо ну как-то, может быть, нам и сделать усилие. Поскольку ни в коем случае — нет, это допустимо, это рецепция называется, но свои понимания о счастье и так далее мы им предписать не можем никак. Но вы в одном очень правы. Вот если бы, может быть, у него было бы и больше чутья, и больше какой-то внутренней ответственности, я не знаю как, совестливости по отношению к своей дочери, может быть, он бы, однажды убедившись, как легко это работает, не стал бы делать из нее разменную монету. Вот в этом его некоторая нравственная, не некоторая даже, а совершенно определенная нравственная вина есть, и он в повести наказывается.

А. Митрофанова

— А знаете, звукорежиссер говорит, что нам пора заканчивать, отец Павел.

Протоиерей Павел

— Да.

А. Митрофанова

— Протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы Одинцовского района Московской области, провел с нами этот час. Отец Павел, наглядно иллюстрирующий, как в «Повестях Белкина» человек становится человеком. Да и мы, читатели, тоже через «Повести Белкина» имеем возможность немножечко, чуть-чуть хотя бы вырасти, приложив определенные усилия. Спасибо вам огромное за этот разговор.

Протоиерей Павел

— И вам большое спасибо.

А. Митрофанова

— Алла Митрофанова. Прощаюсь с вами, до свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «14-е воскресенье по Пятидесятнице. Церковное новолетие». Прот. Федор Бородин
• «Границы дозволенного». Протоиерей Александр Никольский
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов