Поделиться
Апостол Павел
Рим., 98 зач., VIII, 22-27.
Глава 8.
22 Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне;
23 и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего.
24 Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться?
25 Но когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении.
26 Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными.
27 Испытующий же сердца знает, какая мысль у Духа, потому что Он ходатайствует за святых по воле Божией.
Комментирует священник Стефан Домусчи.
Человеку с древнейших времен свойственно было задумываться о смысле своих страданий. Казалось бы, если в мире никогда и нигде не было доступно для человека счастье, как же он все время мечтает о нем и к нему стремится? Откуда сама идея того, что жизнь может быть качественно иной, доброй, полной радости, а не страдания.
Конечно, можно сказать, что эта идея лишь глупая выдумка, мечта романтиков о лучшей жизни. Естественно-научный взгляд на жизнь видит в ней по большей части естественный отбор и борьбу за существование... Но во все века, не только в древности, но и в наши дни, люди верят, что вся эта борьба не может быть последней правдой.
Сегодняшнее чтение начинается с удивительных слов, которые, пусть и не прямо, а косвенно, приоткрывают нашему взору образ мира, задуманного Творцом. Мы не знаем точно каким он был, но мы знаем, что его современное состояние не соответствует замыслу и он должен быть другим... Апостол говорит, что тварный мир «стенает и мучается», однако неверно делать из этого выводы, связанные с биологией... Мир не таков, каков должен быть, но для человека важнее не просто рассуждать о том, что могло бы быть иначе... какими были бы животные... Для него важнее другое. Его тоска по иному состоянию тварного мира — не глупая фантазия, но откровение Духа, которое пробуждает в нем жажду усыновления Богу и искупления или исцеления нашей телесности. Но почему мы решили, что эта жажда имеет основания, что она вообще нормальна? Кто доказал нам это? Не лучше ли согласиться с теми, кто утверждает, что мир — бессмысленная груда вещества, которая случайным образом организовалась в нечто возомнившее себя разумным и свободным?
Апостол ничего никому не доказывает, но произносит одно очень важное слово: надежда. Мы надеемся, что это так... Что опыт Авраама и Моисея правдив. Что ученики, которые описывают чудеса и особенно воскресение Христово — тоже говорят правду... Мы доверяем им и поэтому надеемся на возможность иной жизни. Конечно, мы имеем собственный опыт религиозной жизни, но он никогда не бывает абсолютно достоверным, иначе он превратился бы в доказательства. Настаивая на важности и спасительности надежды как подвига, апостол пишет: «Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться»? Напротив, надежда ценна тем, что основывается на свободном выборе. Мы выбираем добро и правду, не потому что иначе не можем, а потому что иначе не хотим. Стремиться к добру и верить в его победу — это наш свободный выбор, а не вынужденное решение, основанное на доказательствах.
Учитывая, что полнота жизни с Богом лишь предощущается нами, Дух направляет нас на пути к ней и подкрепляет нас в наших немощах. Более того, он Сам «ходатайствует за нас» воздыханиями неизреченными... Что же остается нам? Самое главное: с терпением проходить свой путь, ни в каких обстоятельствах не теряя надежды.
