
У нас в гостях был ключарь храма Христа Спасителя, председатель епархиального суда города Москвы протоиерей Михаил Рязанцев.
Наш гость поделился своими воспоминаниями о служении рядом с Патриархом Пименом и о том, какой была церковная жизнь в Москве во второй половине ХХ века.
Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели. Четверг и, как всегда, в эфире совместная программа радио «Вера» и музея, исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Я Алексей Пичугин, директор музея Ксения Толоконникова…
К. Толоконникова
— Добрый вечер.
А. Пичугин
— Наш гость сегодня протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя и председатель епархиального суда города Москвы. Добрый вечер.
Протоиерей Михаил
— Добрый вечер.
К. Толоконникова
— У нас сегодня вторая встреча с батюшкой. И мы в прошлый раз, если мне не изменяет память, поправьте меня, если я ошибаюсь, мы остановились на том времени, когда вы проходили срочную службу в рядах советской армии.
А. Пичугин
— В Германии.
К. Толоконникова
— В Германии. И на том, что вам удалось исполнить свою отроческую мечту — вы увидели «Сикстинскую мадонну». Ну служба службой, потом служба закончилась. Кстати, как к вам относились, как к человеку верующему, как к сыну священника, однополчане или, как они там называются, сослуживцы?
А. Пичугин
— Сослуживцы.
Протоиерей Михаил
— Был курьезный случай, когда где-то уже год я прослужил, а я ходил в караул, служба была «через день — на ремень» — день мы отдыхали, день в карауле. И вот когда мы находились в карауле, было комсомольское собрание части. Я прихожу из караула, а меня все поздравляют. Я сначала не понял, что меня поздравляют: ну тебя с повышением, тебя выбрали — куда выбрали, что? А было голосование, там переизбирали вот это вот актив комсомольский, и меня выбрали, ну я не знаю, как это называется…
К. Толоконникова
— Комитет комсомола что ли?
Протоиерей Михаил
— Ну в комитет комсомола там каким-то главным. Я говорю: так я вообще не комсомолец даже. На что они там: как?! То есть они даже и не могли себе представить.
К. Толоконникова
— Да, конечно, тогда же прием в комсомольцы был повальным.
Протоиерей Михаил
— Не могли себе представить, что среди них может находиться не комсомолец. Ну потом они, конечно, исправили свою ошибку. Но больше никаких вопросов не было, почему там. А вот, и после этого, когда выяснилось, что я не комсомолец, через какое-то время меня вызывает парторг части в ленинскую комнату — ну это такая была комната отдыха, называлась ленинской, где там плакаты всякие были. И дает мне листок бумаги, говорит: пиши. Что писать? Заявление о приеме в комсомол. Я говорю: да я не собираюсь в комсомол вступать.
А. Пичугин
— «Как не собираешься?!»
Протоиерей Михаил
— Да, как не собираешься? Все вот, давай, пиши. И куда-то убежал. Естественно, я посидел там, почитал газеты, которые там были. Ничего писать не стал. И вот каким-то чудесным образом больше к этому вопросу никто не вернулся, я не знаю, почему.
К. Толоконникова
— То есть вы посидели какое-то время и ушли.
Протоиерей Михаил
— И ушел.
К. Толоконникова
— Оставив там чистый лист бумаги и ручку.
Протоиерей Михаил
— Я не помню, даже, по-моему, я его не оставил, просто сложил, то ли забрал, то ли выкинул. Просто я ушел из ленинской комнаты там по каким-то своим делам. Он убежал по своим делам. И вот я не знаю, почему, опять-таки, наверное, молитвы родителей, молитвы матери от меня отвели вот это вот…
К. Толоконникова
— Потому что ведь могли бы…
Протоиерей Михаил
— Могли.
К. Толоконникова
— Простите за такое просторечие, прикопаться-то могли бы очень серьезно.
Протоиерей Михаил
— Ну конечно.
К. Толоконникова
— Сделать жизнь невыносимой солдату-срочнику очень можно было легко.
Протоиерей Михаил
— Единственное вот объяснение для меня — это действительно вот материнская молитва.
К. Толоконникова
— Это как бы Господь закрыл им глаза и все.
Протоиерей Михаил
— Кстати, когда я уходил в армию, моя мама была у Святейшего Патриарха, просила, чтобы он помолился. Он дал мне, он ей дал просфорку, и сказал, чтобы раздробить ее на мелкие частички и чтобы ее высушить, и чтобы я взял ее с собой. И так мы и сделали: она там сшила мешочек мне, и я взял с собой в армию. И вот когда мы проходили курс молодого бойца, там была проверка тумбочек всяких и нашли вот этот. А я когда только вот меня забрали на призывной, я по утрам вот натощак по частичке так вот принимал. И сержант забирает этот мешочек и все, и куда-то вместе там со всем этим мусором, который собрали по тумбочкам, уносит. Ну для меня это, конечно, был момент неприятный. Я через какое-то время пошел там в то место, куда складывали вот это все, весь этот мусор, и все-таки нашел этот мешочек и потом уже перепрятал в такое место, где его не могли найти. И вот этот мешочек у меня все два года со мной. Он, конечно, с каждым днем становился все меньше…
А. Пичугин
— Вы фактически и сохранили просфору до конца.
Протоиерей Михаил
— Вот сохранил, да.
К. Толоконникова
— Потому что да, естественно, я так понимаю, что за два года в храме вам не удалось бывать.
Протоиерей Михаил
— Да.
К. Толоконникова
— И причащаться, естественно, тоже. То есть как бы Патриарх и благословил.
Протоиерей Михаил
— Вот с этой целью Святейший дал эту просфору. И эта просфора сопровождала меня на протяжении всех этих вот двух лет. И как мама моя рассказывает, он постоянно на протяжении двух этих лет, ну он всегда служил акафисты «Нечаянной Радости», но вот на протяжении этих двух лет он каждую пятницу он приезжал в храм в Обыденский переулок и служил акафисты «Нечаянной Радости».
К. Толоконникова
— То есть служба, молитвами вашей мамы…
Протоиерей Михаил
— Ну и батюшки тоже.
К. Толоконникова
— Ну, конечно, да.
Протоиерей Михаил
— И Святейшего, в общем.
К. Толоконникова
— Прошла благополучно.
Протоиерей Михаил
— Вот я что хочу сказать, что молитва делает очень большие дела. И если есть кому молиться, то можно ничего не бояться в своей жизни.
К. Толоконникова
— Если есть, кому за тебя помолиться, ну да.
А. Пичугин
— И закончилась ваша служба, вы вернулись…
Протоиерей Михаил
— Закончилась служба, вернулся на Светлой седмице. Ровно вот меня взяли 6 мая на сборный пункт…
К. Толоконникова
— На Георгия Победоносца.
Протоиерей Михаил
— Да, и 6 мая я прилетел в Москву из Германии и прибыл домой.
А. Пичугин
— Это 75-й год был, да?
Протоиерей Михаил
— Это 75-й год, да. И ну, естественно, стал готовиться к поступлению в духовную семинарию.
А. Пичугин
— Уже осенью надо идти в семинарию.
Протоиерей Михаил
— Да. Ну я сразу же вернулся в иподиаконство. Но до этого, я хочу сказать, что тоже был такой интересный случай. За тринадцатилетнее существование нашей части военной, где я служил, ни разу никого не отпускали в отпуск. И вдруг мне поступает предложение: мы тебя решили — это того, кто не комсомолец и того, кто вообще даже не собирался там, после того случая, — вдруг меня отпускают в отпуск.
А. Пичугин
— Домой.
Протоиерей Михаил
— Домой из Германии. И я приехал как раз на Рождество. Там было десять дней, по-моему, мне дали отпускных. Ну естественно, пришел в Богоявленский собор, пришел в форме, все так, конечно, обрадовались. И как раз, по-моему, в те дни отпевали Виктора Степановича Комарова.
А. Пичугин
— Регента.
Протоиерей Михаил
— Регента Богоявленского собора. И я помню, на его отпевании отец Виталий Боровой, который был тогда, протопресвитер, настоятелем Богоявленского собора, он, обращаясь вот к лежащему Виктору Степановичу, сказал, что я, наверное, своим голосом доставлял вам большие неприятности. А у него, конечно, ни слуха, и голос такой был резковатый, конечно, для регента это было не очень.
К. Толоконникова
— А там же еще нужно постоянно перестраиваться под возгласы священника.
Протоиерей Михаил
— Конечно. Так вот опять-таки чудо. А как мне потом мама рассказывала, она очень почитает преподобного Серафима Саровского, и вот однажды во сне она видит его, и он ей говорит: не переживай, он приедет. И вот так вот получилось, что я приехал в отпуск.
А. Пичугин
— А то, что вы служили иподиаконом, влияло на распорядок вашего семинарского обучения? Вы так же, как и все, жили в Лавре или имели возможность постоянно бывать в Москве?
Протоиерей Михаил
— Да, я жил в Лавре. Но у нас, конечно, Святейший не совершал таких вот поездок, как Патриарх Алексий, как теперешний Святейший Патриарх, а служил в основном в московских храмах по праздникам престольным. Жил я в основном в семинарии, а только на субботу, воскресенье и на вот такие отдельные праздники нас отпускали на богослужение. Причем в 1 классе, когда я поступил в 1 класс, вдруг поступает распоряжение. Обычно мы писали прошения на отъезд, когда я пришел, принес прошение, мне помощник инспектора сказал: а Святейший запретил первоклассникам иметь послушание вне Лавры. Для меня это было ударом. Ну как, еще до армии я иподиаконствовал, в семинарию поступил и меня отстранили.
К. Толоконникова
— Отрешили.
Протоиерей Михаил
— Отрешили от этого. Очень-очень был огорчен и просто подавлен даже какое-то время. И так получилось, что вот первый год в семинарии я провел безвыездно там. Но опять-таки вот в каких-то таких печальных ситуациях Господь посылает и какое-то утешение. Поскольку у меня был слух музыкальный, хоть я и не стал, не захотел учиться музыке, меня записали в семинарский хор. Второй хор, которым управлял отец Зотик Якимчук. И вот на Пасху наша череда была петь пасхальную ночь в Успенском соборе.
К. Толоконникова
— Лавры.
Протоиерей Михаил
— Лавры.
К. Толоконникова
— Слушателям просто нашим напоминаю.
Протоиерей Михаил
— В Успенском соборе Лавры. Он тогда был неотапливаемым, и перед Пасхой открывали все эти двери нараспашку, чтобы как-то уже погода весной теплее становилась, чтобы хоть с улицы немножко вот было теплее в самом соборе. И я помню, что пели мы, отец Матфей пел на клиросе, как обычно, где обычно он поет, а мы пели наверху, за крестом, за распятием, который венчает иконостас, то есть под самым куполом практически. И вот мы по лестнице из алтаря, по внутренней лестнице поднимались туда. И вот это было необыкновенное впечатление.
К. Толоконникова
— Там акустика, наверное, потрясающая.
Протоиерей Михаил
— Акустика потрясающая. Там даже те, у кого какие-то вот были слабые там голоса, на подпевках там которые были, певцы, звук просто летел, без всякого напряжения. Вот это было такое удовольствие там петь. Вот это вот единственный раз я побывал там наверху и испытал вот это чувство…
К. Толоконникова
— Ну счастье такое.
Протоиерей Михаил
— Чувство счастья, действительно счастья.
А. Пичугин
— Протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя, в гостях у светлого радио.
К. Толоконникова
— То есть Патриарх Пимен не сделал для вас, для своего иподиакона, никакого исключения.
Протоиерей Михаил
— Вот применяя это к себе, я думаю, что он сделал это специально для меня. Потому что в чем смысл был вот этого запрета — он говорил, что первоклассники, которые обычно пришли с разных мест, из разных областей, из разных храмов, вот должны были напитаться тем духом лаврским, который тогда существовал, в то время. И это как раз должно было послужить вот тем фундаментом духовным для дальнейшей учебы и вот для дальнейшего служения в Церкви. И это действительно было, как я уже сейчас понимаю, это было действительно мудрым решением.
А. Пичугин
— А вы имели возможность ездить домой на выходные, субботу воскресенье?
Протоиерей Михаил
— Нет, уже я не ездил, но я пел в хоре.
К. Толоконникова
— В 1 классе нет.
Протоиерей Михаил
— Но уже после Пасхи, когда заканчивался вот этот учебный год, меня снова взяли, и я опять попал вот в эту знакомую среду для себя.
А. Пичугин
— А вы семинарию закончили за три года.
Протоиерей Михаил
— Да, я пропустил второй класс, меня из первого в третий сразу.
А. Пичугин
— И по окончании семинарии вы продолжали еще какое-то время иподиаконствовать, еще несколько лет.
Протоиерей Михаил
— Я после окончания семинарии поступил в академию.
А. Пичугин
— А, в академию, да, что-то я забыл.
Протоиерей Михаил
— Академию я закончил, как положено, учился все четыре года.
А. Пичугин
— И при этом тоже надо было жить в Загорске.
Протоиерей Михаил
— Нет, я уже к тому времени, к концу академии я уже женился, и меня стали отпускать домой ежедневно. То есть я где-то вот последний, да, я на третьем курсе женился и третий курс я ездил ежедневно.
А. Пичугин
— Из Москвы в Загорск.
Протоиерей Михаил
— Из Москвы в Загорск и обратно на электричке. Ну вот такой подвиг совершал.
К. Толоконникова
— Ну я вот хотела бы немножко назад отступить. Вот есть вопрос, который меня занимает и который я задаю многим наши собеседникам. А вот вы же не впервые попали в Лавру, поступив в семинарию, и до этого наверняка вас родители возили, да, к Преподобному. И я знаю, что во многих московских семьях церковных была такая традиция, например, перед началом учебного года детей привозить на молебен к Преподобному. А была ли у вас в семье такая традиция паломничеств? Например, в Печоры, или в Пюхтицу, или еще куда-то. Потому что я объясню, почему я интересуюсь. Почти все говорят, в том числе и выходцы из священнических семей, что нет, у нас такого не было. Ну максимум, только вот москвичей возили в Лавру, у нас не было это принято.
Протоиерей Михаил
— Ну да, у нас тоже не было принято. Но какое-то время мой батюшка вместе со своим однокашником по семинарии, отцом Алексием Злобиным, ездили в такие паломнические путешествия. У отца Алексия был "Москвич-407«й, и вот однажды…
А. Пичугин
— Неплохая машина по тем временам.
Протоиерей Михаил
— Отличная машина была. И вот однажды, как раз когда у меня родилась сестра, меня он взял с собой в эту паломническую поездку. И мы ездили в Пюхтицы, мы ездили в Печоры. И я там вот впервые увидел отца Алипия.
К. Толоконникова
— Воронова.
Протоиерей Михаил
— Он тогда был наместником. Но поездка в Печоры мне запомнилась тем, что когда нас посадили за трапезу, все уже поели, а я чего-то там ковырялся. То есть меня не стали, какое-то время подождали, потом сказали, что ну все, семеро одного не ждут, давайте пойдемте куда-то там дальше. Вот этот момент я помню. Вот это такая поездка была. А в основном действительно ездили только в Троице-Сергиеву Лавру. И вот как мама рассказывает, когда я был еще маленьким, когда мы приехали в Лавру, зашли в академический храм…
К. Толоконникова
— Покровский.
Протоиерей Михаил
— Покровский. На выходе я попросил: мам, дай мне монетку какую-нибудь. А зачем тебе? Ну дай мне. Она мне дала монетку, и я побежал куда-то в сторону, она за мной проследила. И я эту монетку бросил за батарею в храме. Она потом у меня спрашивает: а зачем, говорит, ты это сделал? А я говорю: а чтобы вернуться сюда.
К. Толоконникова
— И вы вернулись.
Протоиерей Михаил
— И я вернулся, да.
К. Толоконникова
— Интересно, почему за батарею. А сколько тогда, вот вы говорите, вы каждый день ездили на электричке, уже женившись, и сколько тогда электричка шла от Москвы до Загорска? Потому что и сейчас ведь довольно долго, даже если на экспрессе ехать.
А. Пичугин
— Ну на экспрессе-то час где-то.
Протоиерей Михаил
— Где-то, я сейчас уже не помню, но я вставал очень рано, ну где-то минут сорок, наверное.
А. Пичугин
— А где жили тогда?
Протоиерей Михаил
— А жили мы вот на Севастопольском проспекте. Раньше это Большая Зюзинская улица, в районе Черемушек.
К. Толоконникова
— То есть еще через всю Москву до вокзала.
Протоиерей Михаил
— Да, до «Комсомольской площади», до вокзала, и потом…
А. Пичугин
— То есть часов пять на дорогу выходило.
Протоиерей Михаил
— Ну нет, может быть, поменьше.
А. Пичугин
— Но все равно.
Протоиерей Михаил
— Четыре, может быть, точно, да.
К. Толоконникова
— А к окончанию, вас рукоположили, вы еще были студентом академии или уже окончили?
Протоиерей Михаил
— Да, меня рукоположили в 81-м году.
К. Толоконникова
— Я как раз родилась тогда.
Протоиерей Михаил
— В сан диакона, да. И я продолжал учиться и иподиаконствовать у Святейшего Патриарха Пимена.
А. Пичугин
— Будучи диаконом уже.
Протоиерей Михаил
— Да, будучи диаконом. Рукоположили меня как раз 15 марта, в Неделю Торжества Православия.
К. Толоконникова
— Совпало.
Протоиерей Михаил
— Вот как-то 15 марта, оно сопровождает. И вот и храм Державной Божией Матери, настоятелем которого я являюсь, возле храма Христа Спасителя, тоже праздник престольный 15 марта.
К. Толоконникова
— А мы в музее, я недавно нашла это, нам передали брошюрку, душеспасительную дореволюционную, вот какие в советское время сохранялись в домах некоторых. И тут я стала ее заносить в опись, перелистываю страницы, а из нее выпадает листовка. Листовка 17-го года, изданная по благословению митрополита московского Тихона, об обретении Державной иконы Божией Матери. То есть вот именно тогда изданная, вот эта листовка для народа. Вот так вот прямо недавно, за несколько дней до нашей с вами сегодняшней встречи я ее нашла.
Протоиерей Михаил
— Замечательно.
К. Толоконникова
— После эфира покажу фотографию, у меня есть в телефоне. И 15 марта вас рукополагают…
Протоиерей Михаил
— Рукополагают в сан диакона. Я продолжаю иподиаконствовать. И когда через какое-то время Святейший Патриарх меня награждает двойным орарем, я что-то так забеспокоился: что же, как же я буду теперь, что же, уже не буду иподиаконсвовать? На что отец Сергий Соколов меня утешил: да ты не переживай, у меня уже давно двойной орарь. Но все равно он ходил такой, перепоясанный этим одинарным орарем, уже будучи иеродиаконом.
А. Пичугин
— А служить удавалось диаконом?
Протоиерей Михаил
— Очень редко. В Богоявленском соборе когда иподиаконствовали, то удавалось, да.
А. Пичугин
— То есть на приход никакой вы не попали.
Протоиерей Михаил
— Нет, ну я учился в академии еще. И вот уже в конце учебы, в 82-м году, перед Благовещением, как раз на всенощной я подошел к Святейшему Патриарху и сказал: Ваше Святейшество, у меня заканчивается вот учеба, я хотел бы дальше рукоположиться в сан священника и служить. Ну он так как-то, как обычно, он так передернул губами и сказал: ну хорошо, я подумаю. И все. На следующий день мы приходим, праздник Благовещения, как раз престольный праздник одного из приделов Богоявленского собора. Выходим мы с омовением — я с правой стороны, иподиакон слева, посередине с кувшином. И вдруг обращается ко мне владыка Иов, он тогда постоянно служил со Святейшим Патриархом…
А. Пичугин
— Это кто?
Протоиерей Михаил
— Иов (Тывонюк).
А. Пичугин
— А это бывший Челябинский, на покое здесь, кстати, недалеко, в Ризоположенском храме.
Протоиерей Михаил
— Да. А тогда он работал в Отделе внешних церковных сношений, тогда он так назывался.
А. Пичугин
— Зарайским.
Протоиерей Михаил
— Зарайским, да, и постоянно служил со Святейшим Патриархом. Вдруг он обращается и говорит мне: иди в алтарь. Я думаю: что я натворил? Сразу у меня заработала память, думаю, что я сделал. И иду в алтарь. Там меня уже в дверях диаконских встречает отец Вячеслав Марченков и говорит мне: каешься? Я не пойму, говорю: каюсь. Накладывает мне епитрахиль на голову, разрешительную молитву. Я вхожу, не пойму, что такое. Меня к этому подводят, к жертвеннику, надевают мне белый воздух на голову — я тут все понял. Тебя сейчас Святейший рукополагать будет. Ну все.
А. Пичугин
— Это они вам такой сюрприз устроили.
К. Толоконникова
— То есть на другой день буквально после того, как вы…
Протоиерей Михаил
— Когда он сказал: я подумаю. И вдруг вот он решил на Благовещение меня рукополагать. Вот такой был интересный момент.
А. Пичугин
— И вот все, на этом уже иподиаконство закончилось.
Протоиерей Михаил
— На этом закончилось иподиаконство.
А. Пичугин
— А вот, простите, чуть ранее, когда вы сказали, вас наградили двойным орарем и вы беспокоились, что на этом оно закончится.
Протоиерей Михаил
— Да.
А. Пичугин
— А почему? Вы думали, что вас на приход куда-то отправят просто служить?
Протоиерей Михаил
— Нет. Просто мне хотелось вот еще быть со Святейшем.
К. Толоконникова
— При Патриархе.
Протоиерей Михаил
— При Патриархе, да. Нет, я ну на приход тогда, когда учились очно в академии, на приходы не отправляли, так что у меня год еще был учебы. Вот именно поэтому. Так вот, да, с Благовещения закончилось мое иподиаконство. Какое-то время я приходил в Богоявленский собор. Ну и меня Святейший оставил при Патриархии. Нигде мне приход никакой не дали, я был там дежурным: встречал, провожал приходящих архиереев там.
А. Пичугин
— А служили в Елоховском.
Протоиерей Михаил
— В Богоявленском, да, я приходил, служил. Но это было очень короткое время. И я даже как-то обиделся, думаю: ну как вот, я закончил академию, семинарию, академию, и вот сижу здесь, открываю двери, ну… Но это было недолго. И как-то, когда владыка митрополит Питирим пригласил Святейшего Патриарха в новое здание Издательского отдела на Погодинке, только-только его отстроили. И Святейший приехал, ну и мы тоже вместе с ним были, как сотрудники Патриархии, там была торжественная часть, владыка речь произносил. И вот в перерыве там какой-то был еще концертик небольшой. И вот в перерыве меня подзывает Святейший Патриарх и говорит: я решил тебя назначить в Новодевичий монастырь.
А. Пичугин
— Мы прервемся на этом буквально на минуту. Я напомню, что вы слушаете совместную программу радио «Вера» и музея, исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова директор музея, я Алексей Пичугин. Наш гость протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя и председатель епархиального суда города Москвы.
А. Пичугин
— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что это совместная программа музея, исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди» радио «Вера», по традиции каждый четверг мы в эфире. Директор музея Ксения Толоконникова, я Алексей Пичугин. И сегодня наш гость протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя и председатель епархиального суда города Москвы.
К. Толоконникова
— В 82-м году, таким образом, вас назначают в Успенский храм бывшего Новодевичьего монастыря. Тогда монастыря не было.
Протоиерей Михаил
— Они очень долго писали во всех бумагах: «б. Новодевичий монастырь».
К. Толоконникова
— Да. И Успенский храм был просто приходским храмом, да, так получается?
Протоиерей Михаил
— Это было Патриаршее подворье. Вот поскольку там была резиденция митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия, то почему-то считалось что это храм митрополичий, митрополита Ювеналия, но это было просто место его служения постоянного.
А. Пичугин
— И до сих пор, собственно говоря, он там служит же постоянно.
Протоиерей Михаил
— До сих пор, да, но теперь это уже действительно храм областной. И монастырь областной почему-то.
К. Толоконникова
— Московский областной епархии, которую как раз возглавляет владыка Ювеналий.
Протоиерей Михаил
— Московский областной епархии, да.
К. Толоконникова
— Уже долгие-долгие годы.
Протоиерей Михаил
— А тогда это было подворье Патриарха Московского и всея Руси, и оно относилось к хозяйственному управлению.
А. Пичугин
— Причем подворий тогда было не так много, как сейчас в Москве, каждый третий храм подворье, где-то сейчас так.
Протоиерей Михаил
— Даже, по-моему, это был единственный такой вот храм, особый у него статус был. И я там начал свое служение. Но меня как-то утешало то что, то есть я, конечно, был рад, но как всегда, когда приходишь на какое-то неизвестное место….
К. Толоконникова
— Там уже какие-то сложившиеся отношения, обычаи.
Протоиерей Михаил
— Меня утешало и обрадовало то, что там служил отец Василий Остальский —старый священник, в свое время окончивший еще Варшавский университет, богословский факультет. А мой батюшка с отцом Василием одно время, он был старше его, когда батюшка мой был еще студентом, он прислуживал в храме на Ордынке, а отец Василий уже служил там священником. И у нас давнишнее было знакомство с отцом Василием. Я подумал: ну вот, вроде бы все-таки свой человек. И кроме того там служил еще отец Иосиф Балабанов, нынешний митрополит, с которым мы учились в семинарии. Он закончил семинарию, не пошел в академию, принял монашество. Его митрополит Ювеналий постриг, рукоположил, и какое-то время он служил в Успенском храме Новодевичьего монастыря. И вот так началась моя стезя на поприще служения.
К. Толоконникова
— Уже священническое, собственно.
Протоиерей Михаил
— Уже священнического.
К. Толоконникова
— А там, в Новодевичьем монастыре, такая должна была быть особенная атмосфера, потому что я сужу по тому, что туда очень часто возили интуристов, как тогда говорили. Это же памятник архитектуры, жемчужина, потом же есть тут и музей, и действующий храм, то есть можно показать нашим зарубежным гостям, что у нас никаких гонений на Церковь нет. И у нас вот даже в музее хранится небольшая брошюрка, методичка для экскурсовода, работающего с интуристами: что именно им показывать, какие акценты расставлять и как демонстрировать вот этот вот Успенский храм. А вас каким-то образом инструктировали специально?
Протоиерей Михаил
— Приглашали, да. Предлагали. Но, слава Богу, это уже время такое, ближе…
А. Пичугин
— К перестройке.
К. Толоконникова
— К середине 80-х.
Протоиерей Михаил
— К перестройке, к середине 80-х, да. Это опять-таки все как-то само собой куда-то растворилось. Я вот помню такой момент, сейчас вот мало кто знает, что раньше были уполномоченные.
К. Толоконникова
— Да, Совета по делам религий.
Протоиерей Михаил
— Совета по делам религий были уполномоченные на местах. И уполномоченные давали регистрацию. Каждому священнику, кто принимал сан, давали регистрацию. То есть эта регистрация давала право, не хиротония давала право служить, а право служить в советских православных храмах давала регистрация вот этого вот уполномоченного.
А. Пичугин
— И священники боялись ее потерять.
К. Толоконникова
— Конечно.
Протоиерей Михаил
— Боялись потерять. Потому что если отнимают регистрацию, то практически уже это волчий билет, не принимали нигде.
А. Пичугин
— И в служении не запрещен, и вроде действующий священник, но регистрации нет — все, извините.
К. Толоконникова
— Вот ситуация такая как раз, по-моему, с отцом Сергием Желудковым, о котором мы с тобой недавно говорили. Он не был запрещен в священнослужении…
А. Пичугин
— Но до конца жизни он так, с регистрации его сняли и больше не ставили никуда.
К. Толоконникова
— И я напоминаю слушателям, с 61-го года была такая кривая ситуация, что священника нанимал на работу, он был наемным работником, нанимал на работу так называемый исполнительный орган, который обычно состоял из старосты, по-моему, казначея и кого-то еще. И вот этих вот деятелей очень часто мог прислать исполком просто. Они вообще могли быть нецерковными людьми и всячески ставить палки в колеса духовенству.
Протоиерей Михаил
— Да. И вот когда меня рукоположили и назначили в Новодевичий монастырь служить, мне отец Матфей Стаднюк, бывший тогда секретарем Святейшего Патриарха, сказал: ну ты там сходи к уполномоченному, там тебе должен дать регистрацию, возьми регистрацию. И дал телефон для связи. Я стал звонить. Ну секретарь поднимала трубку, представился: так и так, вот я такой-то, вот мне нужно взять регистрацию. Ну говорит, ладно, вот сейчас он занят, перезвоните попозже. Опять звоню попозже — опять занят. Вот так вот как-то несколько раз у меня получилось. Потом, видимо, им надоели мои звонки, и она уже передала трубку, соединила меня — по-моему, Плеханов фамилия его была, по Москве, — к самому этому уполномоченному. Он меня спрашивает: ну ты, говорит, служишь? — они все на ты обращались к священникам, ну тем более я еще молодой. Ну ты, говорит, служишь? Я говорю: да, говорю, служу. Ну и служи, что ты мне тут. Все.
К. Толоконникова
— А справка-то?
Протоиерей Михаил
— Все. То есть я, может быть, один из немногих первых, кто не получил эту регистрацию.
А. Пичугин
— И у вас ее никогда не было.
Протоиерей Михаил
— Никогда у меня ее, я ее в глаза… Нет, у батюшки-то моего было. Но я никогда не интересовался, а он никогда и не говорил об этом.
А. Пичугин
— Но в те же самые годы священник Московской области, например, а тем паче где-нибудь подальше, в Ярославской области, все равно еще без этой регистрации на приход приехать не мог.
Протоиерей Михаил
— Ну да. Но в Москве уже как-то было более лояльно. Это 82-й год.
К. Толоконникова
— Хотя это, слушайте, это же вот Брежнев умирает, вот Андропов…
Протоиерей Михаил
— Вот умер Брежнев, да.
К. Толоконникова
— Многие вспоминают это же как последний всплеск антицерковных гонений — тогда как раз некоторых арестовали, некоторых посадили. А как-то об этом в вашей среде говорили или это мимо прошло, вот это давление последнее андроповское на Церковь?
Протоиерей Михаил
— Нет, на вот на нашей семье это не отразилось. Хотя вот мой батюшка прослужил 20 лет в храме Трифона, ну «Знамения» Божией Матери, Трифона мученика, и вдруг его переводят. В конце 79-го года переводят в Покровский храм, в Лыщиков переулок.
А. Пичугин
— А, очень знакомое место.
Протоиерей Михаил
— Вот он там.
А. Пичугин
— На Лыщиковой горе, так его называли в Москве.
Протоиерей Михаил
— Да, там сейчас отец Владимир Ригин.
А. Пичугин
— Ваш предшественник по храму Христа Спасителя.
Протоиерей Михаил
— Мой предшественник по храму Христа Спасителя, да. И вот его переводят туда. Эта гора оказалась в таком котловане, потому что сейчас храм этот окружен многоэтажными домами, и уже, конечно, на гору там не похоже ничего.
К. Толоконникова
— Мало что похоже. Ну и Сивцев Вражек уже не похож на овраг.
Протоиерей Михаил
— Да. Что, почему? А это как раз перед Олимпиадой 80-го года. И как объяснили, что вот трасса эта как раз олимпийская, потому что в Мытищах это вот стрельбище олимпийское было. Ну и вот якобы мой батюшка только семинарию закончил, у него нет образования академического, а здесь нужны более такие, цивилизованные священники.
К. Толоконникова
— Вдруг спортсмены из Танзании заедут и некому будут с ними поговорить?
Протоиерей Михаил
— Ну я так думаю, все-таки сыграло роль то, что мой батюшка отстоял этот храм. Об этом мало кто знает.
К. Толоконникова
— Знаменский. А как?
Протоиерей Михаил
— Вот если вы сейчас вспомните, там идет эстакада.
А. Пичугин
— Да, Рижская эстакада.
Протоиерей Михаил
— Рижская эстакада и она делает такой вот изгиб.
К. Толоконникова
— Огибает храм.
А. Пичугин
— Да, я постоянно там съезжаю, каждый день почти.
Протоиерей Михаил
— А по первоначальному проекту она должна была проходить через храм.
А. Пичугин
— А, так его вовсе снести должны были…
К. Толоконникова
— Это в какие годы проект этот был составлен?
Протоиерей Михаил
— Ну это вот как раз где-то перед Олимпиадой тоже. Нет это, по-моему, когда я в армии служил.
К. Толоконникова
— В 70-е годы.
Протоиерей Михаил
— Да, в 70-е.
А. Пичугин
— Мы относительно недавно здесь говорили про Преображенский храм на Преображенской площади, который снесли, как раз единственный действующий, под предолгом строительства входа в метро.
К. Толоконникова
— Под предлогом строительства метро. И такая же история должна была произойти с храмом Рождества Пресвятой Богородицы во Владыкине. Там тоже проходит вот эта Алтуфьевская эстакада и храм, и она как бы ложится храму на плечо, то есть буквально вот-вот.
А. Пичугин
— Ну так же и с Рижской эстакадой, и с эстакадой Третьего кольца.
К. Толоконникова
— И какова же роль вашего отца вот в том, что храм этот, любимый москвичами, остался на своем месте?
Протоиерей Михаил
— Ну так я, об этом ведь как-то не принято было говорить, но там какие-то были, ходили по инстанциям, привлекали каких-то людей. И ну так вот все-таки пересмотрели проект.
К. Толоконникова
— То есть он обивал пороги вот эти все.
Протоиерей Михаил
— Да. Ну во всяком случае, когда я пришел из армии, я посмотрел на него — он весь седой оказался. Я-то уходил, еще седина ну только проглядывала. И вот потом, видимо, все это как раз и вылилось.
А. Пичугин
— Мы напомним, что в гостях у светлого радио сегодня протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя.
К. Толоконникова
— И как раз в это время его перевели на Лыщикову гору.
Протоиерей Михаил
— Ну вот перед Олимпиадой, да.
А. Пичугин
— То есть вы как раз связываете это с тем, что…
Протоиерей Михаил
— Я думаю, что все это дало повод.
А. Пичугин
— А он был настоятелем Знаменского храма.
Протоиерей Михаил
— Он был настоятелем Знаменского храма. Ну его перевели настоятелем на Лыщикову гору. И там же вот он потом стал почетным настоятелем, когда уже отца Владимира Ригина.
А. Пичугин
— Ну и до конца жизни он там служил.
Протоиерей Михаил
— До конца жизни. Скончался как раз в метро, едучи на службу в храм.
А. Пичугин
— Получается, что… Мы вернемся вот к вопросу об уполномоченных. Вы справку не получали, но это уже было время, когда Харчев вот, спустя пару лет, придет к власти в Совет по делам религий.
К. Толоконникова
— Харчев в 85-м?
А. Пичугин
— В 84-м. Нам с Ксенией Андреевной знакомый, привечали его в музее как-то.
К. Толоконникова
— Да, имели честь познакомиться с предпоследним уполномоченным. Последний был Христораднов.
Протоиерей Михаил
— Да, это он был председателем вот этого Совета по делам религий.
А. Пичугин
— И считается, что с него начался какой-то разворот постепенный. Вернули монастырь все-таки Даниловский.
К. Толоконникова
— Нет, постановление о Даниловом монастыре было принято еще в 82-м году.
Протоиерей Михаил
— Как раз перед смертью Брежнева. Как говорят, он успел подписать вот это разрешение, и в скором времени скончался, в 82-м году.
А. Пичугин
— Сначала Донской же монастырь.
К. Толоконникова
— Да, потом Данилов монастырь. Но его, я напомню слушателям, его, конечно, передавали Церкви не как монастырь. Его передавали как административный центр, где должны были проходить совещания с международным участием, конференции, посвященные борьбе за мир, и вот все то, к чему была, так сказать, призвана Церковь в советском государстве.
А. Пичугин
— У нас есть программа с Алексеем Константиновичем Светозарским на эту тему, где он все рассказывает, можно в архиве найти на сайте радио «Вера».
Протоиерей Михаил
— Причем была альтернатива: предложили Новоспасский и Данилов монастырь. И вот когда Святейший Патриарх Пимен объезжал тот монастырь и другой, что-то вот в Новоспасском, он то ли поскользнулся, то ли ногу подвернул и, видимо, это послужило знаком, что…
К. Толоконникова
— Это я вспоминаю историю об Иване Грозном и кирпиче, выпавшем из купола Софийского собора вологодского.
Протоиерей Михаил
— Ну вот такая была история. О ней лучше расскажет отец Владимир Диваков, конечно, если вы его спросите, он был свидетелем всего этого.
К. Толоконникова
— Ну и промыслительно это было, потому что Даниил Московский, святой покровитель Москвы.
Протоиерей Михаил
— Конечно. И я помню, когда передали Данилов монастырь, стали его восстанавливать, Святейший Патриарх распорядился на всех богослужениях петь тропарь князю Даниилу Московскому.
К. Толоконникова
— Да, и вот об этом Алексей Константинович тоже рассказывал, и он говорил, что впрямую…
А. Пичугин
— Это такой маркер бы тайный.
К. Толоконникова
— Впрямую этого священники не объявляли, но вот это был как знак такой для церковной Москвы, прихожане, как всегда в Советском Союзе, те кто знают —sapienti sat — знающему достаточно. И это было как бы вот начало такое, робкое еще начало вот этой вот весны, такая капель, да. И потом уже подготовка к тысячелетию Крещения Руси, и уже вот такой как бы водопад, да, тают эти снега, половодье церковное. Каким вам запомнился 88-й год?
Протоиерей Михаил
— Я служил в Новодевичьем монастыре, уже прошло сколько, уже шесть лет, шестой год я служил. И я помню, было какое-то архиерейское, по-моему, совещание. А перед этим произвели ремонт Успенского храма Новодевичьего монастыря — поменяли полы, как-то укрепили храм. И вот происходило архиерейское совещание перед вот этими праздниками. Ну естественно, я не был участником, но где-то так был с краю и краем уха слышал, о чем там велась речь. И мне только запомнился такой момент. Ведь раньше, если вот кто помнит, архиереи на митрах не имели крестиков…
А. Пичугин
— Да, и это к 88-му году.
Протоиерей Михаил
— Крестики были только у митрополитов. И вот юбилей Крещения Руси, архиереи выразили такое пожелание, что вот надо бы вернуть крестики всем архиереям и обратились к Святейшему. Ну он так подумал и сказал, что нет, пусть все останется, как и было. И уже, по-моему, крестики вернули при Патриархе Алексии.
А. Пичугин
— А, это не к 88-му году.
Протоиерей Михаил
— Нет, это не к 88-му году, в 88-м году еще…
К. Толоконникова
— Еще только митрополиты были.
Протоиерей Михаил
— Кресты не вернули архиереям, да. Вот это то, что я помню. А торжества в основном были, конечно, в Даниловом монастыре. В Богоявленском Святейший не служил, а есть фильм этого богослужения. Но он уже, конечно, тяжко…
К. Толоконникова
— Есть, да. Он был тяжело болен уже в это время, ослаб.
Протоиерей Михаил
— Был концерт в Большом театре, пел хор отца Матфея. Это тоже было событие.
К. Толоконникова
— У нас в музее есть фотографии. Это красота.
Протоиерей Михаил
— Да, это было событие, которое ну это было редчайшим таким случаем, чтобы церковный хор, и даже не только церковные, никакие хоры у нас практически не исполняли церковные песнопения. Была там только «Утренняя песня», которую пели с закрытыми ртами, просто мелодию — это Бортнянского Херувимская. И мало кто знал, что это действительно Херувимская песнь, потому что она пелась без слов.
К. Толоконникова
— Как раз и пластинки тогда стали записывать, к тысячелетию Крещения Руси.
Протоиерей Михаил
— Пластинки, стали записывать, да. Первая такая пластинка, она вышла где-то в 40-х, по-моему, годах — юбилей был восстановления патриаршества, я сейчас не помню. Вот и после долгого перерыва, в 77-м году проходила конференция всех предстоятелей и представителей всех церквей, не только православных, но за мир и там, как обычно, вот такая миротворческая. И сюда съехались все, ну папа римский не приезжал, были его представители, а так все были предстоятели Православных Церквей. И я еще тогда учился в семинарии, у нас студентов в помощь сюда откомандировали, в Москву. И вот как раз к этому событию вышла такая пластинка в голубом конверте. И на этом голубом конверте был такой голубь с оливковой ветвью. А потом уже…
К. Толоконникова
— Я боюсь, что в свободную продажу эта пластинка не поступала.
Протоиерей Михаил
— Нет-нет, это только участникам раздавались. Ну и поскольку мы там участвовали, то и нам тоже перепала. А следующая пластинка, не одна уже, вот к 88-му году.
К. Толоконникова
— Целый цикл, они даже были двойными.
А. Пичугин
— В музее есть, нет?
К. Толоконникова
— Есть, да, а как же. И они были единообразно оформлены, у них была единая стилистика. Очень с большим вкусом, надо сказать, это было сделано.
Протоиерей Михаил
— Да. Там был хор Ленинградских школ, отдельно. Отдельная пластинка был хор вот Троице-Сергиевой Лавры.
К. Толоконникова
— Хор Матвеева был.
Протоиерей Михаил
— Хор Матвеева. И, по-моему, еще что-то было, я уже сейчас не помню. Их вот было как раз несколько.
К. Толоконникова
— Там были аннотации на русском и английском языках, хорошие фотографии. Ну, в общем, это было такое, как тогда говорили, экспортное издание тоже. Я хотела, мы планировали поговорить еще о храме Христа Спасителя, о начале, о том вообще, как это все начиналось. Но мне кажется…
Протоиерей Михаил
— Я думаю, этому нужно посвятить отдельную передачу.
К. Толоконникова
— Этому нужно посвятить отдельный выпуск. Потому что ну не хочется вот сейчас второпях. Вот Леша мне показывает, что у нас осталось четыре минуты. Ну что четыре минуты, как сказал бы мой папа, ни о чем. Поэтому даже не будем начинать, остановимся на конце 80-х годов.
А. Пичугин
— А вы до назначения в храм Христа Спасителя так и служили в Новодевичьем монастыре, да?
Протоиерей Михаил
— Я служил даже и после назначения в храм Христа Спасителя.
А. Пичугин
— Ну поскольку его еще не было.
Протоиерей Михаил
— Поскольку его еще не было, да.
К. Толоконникова
— И мне хотелось вот что спросить. Многие священники вспоминают о конце 80-х годов, что вот наступил какой-то момент, когда в храм валом пошли люди, валом пошли креститься. Ну как бы в советских храмах было много людей, да, всегда, естественно, потому что самих храмов было мало. Но все это не выходило за рамки той обыденности. И вдруг обвалилось. Когда это произошло вот по вашем воспоминаниям?
Протоиерей Михаил
— Ну это произошло не сразу прямо после Крещения Руси, после 88-го года, а это где-то в начале 90-х. Да, действительно, так и было. И пошли не только крестить детей, но пошли креститься взрослые. И уже в эпоху Патриарха Алексия II было принято решение делать вот эти баптистерии для крещения взрослых. Потому что не было практически ничего такого в наших храмах. Взрослых, если даже какие-то были единичные случаи, крестили просто вот…
К. Толоконникова
— Поливали из ковшика, да.
Протоиерей Михаил
— Поливанием над купелью, там в лучшем случае там в тазике ставили и поливали так вот уже.
А. Пичугин
— А то и кропили иногда.
Протоиерей Михаил
— Иногда кропили, по-разному, да.
К. Толоконникова
— У меня вот почему-то отложилось, что меня так крестили как раз.
Протоиерей Михаил
— Да, может быть, так. По-разному.
К. Толоконникова
— А тебя как раз в это время крестили, да?
А. Пичугин
— Ну примерно в это время, да. Ну я уже был большой, не было в храмах, только что отданных Церкви, не было купелей, куда можно было там уже, условно так, большого ребенка поместить.
К. Толоконникова
— Затолкать, да.
А. Пичугин
— Затолкать, да. Поэтому, насколько я помню, был тазик и окропление.
Протоиерей Михаил
— Поскольку у нас остается мало времени, мне бы хотелось закончить, конечно, эпохой Патриарха Пимена. Я служил в Новодевичьем, Святейший приезжал обычно всегда на «Смоленскую», совершал богослужение. Поскольку он же, когда был Крутицким и Коломенским митрополитом, он же там жил, в этой резиденции.
К. Толоконникова
— Конечно.
Протоиерей Михаил
— И как говорят, он очень любил приходить в будничные службы на клирос и читать канон, уже будучи митрополитом Крутицким. И вот когда он скончался — 3 мая 80-го года, на Пасху, в пасхальные дни…
А. Пичугин
— 90-го.
Протоиерей Михаил
— 90-го года, да, ему было, не дожил до 80-ти несколько месяцев. Я, естественно, принимал участие и в отпевании, и сопровождал гроб на автобусе из Богоявленского собора до Лавры. И видел, как вдоль всего Ярославского шоссе стоял народ, провожал.
К. Толоконникова
— А, люди стояли и провожали.
Протоиерей Михаил
— Люди стояли.
К. Толоконникова
— А откуда было известно, что именно таким путем?
Протоиерей Михаил
— Ну очевидно, конечно, это не сообщалось. Но сарафанное радио, оно работало, мне кажется, лучше, чем интернет сейчас. И когда вот уже похоронили Святейшего Патриарха, все почему-то все, вот с кем ни общался, сказали: все, закончилась эпоха. Эпоха вот та, советская.
А. Пичугин
— Да, действительно, так и было.
Протоиерей Михаил
— Мы не знали, что будет дальше. Но почему-то почувствовали что то, что было, уже его не будет, все закончилось.
К. Толоконникова
— С тем хорошим и тем плохим, что было. Вот та эпоха.
А. Пичугин
— Ну что же, спасибо большое. Тогда, действительно, мы надеемся, что храму Христа Спасителя мы посвятим отдельную программу. Это очень интересная история наверняка — о первых годах, когда все это начиналось.
К. Толоконникова
— Многие москвичи, наши ровесники, помнят, как этот храм вырастал постепенно.
А. Пичугин
— Я вот двух передних зубов лишился там. Я пошел смотреть, как только-только вот закрыли…
Протоиерей Михаил
— Молочных, надеюсь?
А. Пичугин
— Нет, уже нет. Да, я споткнулся и кубарем летел. Там сейчас уже нету этого холмика, там как раз сейчас комплекс храма краем заходит, а был холм небольшой и выход из метро «Кропоткинская». И я слетел прямо в железное ограждение.
К. Толоконникова
— Ну нам будет о чем вспомнить. Спасибо вам большое, отец Михаил, за такой интересный рассказ. Будем прощаться.
А. Пичугин
— Спасибо большое. Протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя, председатель епархиального суда города Москвы, был гостем программы «Светлый вечер». И это была совместная программа радио «Вера» музея, исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Пишите нам на адрес радиостанции — info@radiovera.ru.
К. Толоконникова
— И на адрес музея — podspudom@yandex.ru.
А. Пичугин
— До свидания.
Деяния святых апостолов

Апостолы
Деян., 21 зач., VIII, 40 - IX, 19.

Комментирует епископ Переславский и Угличский Феоктист.
Здравствуйте! С вами епископ Переславский и Угличский Феоктист.
В мире немало преступников, негодяев, злодеев, да и просто дурных людей. Глядя на них, невозможно не задаться вопросом: а почему Бог позволяет им быть? Почему Бог не ограничивает то зло, которое они причиняют другим людям? Неужели Бог не в силах это сделать? Или, может, Бог попросту не видит? А, может, Бога и вовсе не существует? Ответы на эти вопросы нам даст та история, которая рассказана в 8-й и 9-й главах книги Деяний святых апостолов. Отрывок из этих глав звучит сегодня во время литургии в православных храмах. Давайте его послушаем.
Глава 8.
40 А Филипп оказался в Азоте и, проходя, благовествовал всем городам, пока пришел в Кесарию.
Глава 9.
1 Савл же, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришел к первосвященнику
2 и выпросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы, кого найдет последующих сему учению, и мужчин и женщин, связав, приводить в Иерусалим.
3 Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба.
4 Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня?
5 Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна.
6 Он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать? и Господь сказал ему: встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать.
7 Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя.
8 Савл встал с земли, и с открытыми глазами никого не видел. И повели его за руки, и привели в Дамаск.
9 И три дня он не видел, и не ел, и не пил.
10 В Дамаске был один ученик, именем Анания; и Господь в видении сказал ему: Анания! Он сказал: я, Господи.
11 Господь же сказал ему: встань и пойди на улицу, так называемую Прямую, и спроси в Иудином доме Тарсянина, по имени Савла; он теперь молится,
12 и видел в видении мужа, именем Ананию, пришедшего к нему и возложившего на него руку, чтобы он прозрел.
13 Анания отвечал: Господи! я слышал от многих о сем человеке, сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме;
14 и здесь имеет от первосвященников власть вязать всех, призывающих имя Твое.
15 Но Господь сказал ему: иди, ибо он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями и сынами Израилевыми.
16 И Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Мое.
17 Анания пошел и вошел в дом и, возложив на него руки, сказал: брат Савл! Господь Иисус, явившийся тебе на пути, которым ты шел, послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Святаго Духа.
18 И тотчас как бы чешуя отпала от глаз его, и вдруг он прозрел; и, встав, крестился,
19 и, приняв пищи, укрепился. И был Савл несколько дней с учениками в Дамаске.
Будущий апостол Павел, как мы можем понять из только что прозвучавшего отрывка книги Деяний, был человеком весьма незаурядным: он был гонителем христиан, он деятельно поддерживал попытки иудеев уничтожить весть о Христе Воскресшем, он, пусть и опосредовано, но принимал участие в убийстве первомученика и архидиакона Стефана. Тогда, когда Павел ещё не был Павлом, а был ревностным фарисеем Савлом, он представлял угрозу для христиан, и именно об этом сказал в своей молитве Анания: «Господи! я слышал от многих о сем человеке, сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме» (Деян. 9:15). Наверняка христиане, знавшие Савла, могли бы задаться вопросом о том, почему Бог попускает этому человеку творить зло. Таким вопросом можно было бы задаться и в отношении других гонителей христиан, и, конечно же, много вопросов вызывает попущение Божие, из-за которого Господь наш Иисус Христос оказался пригвождённым ко Кресту.
Однако мы не видим, чтобы первые христиане задавали такие вопросы Богу. Они поступали иначе — они просто принимали всё как есть, что, впрочем, не мешало им испытывать опасения по поводу Савла.
История обращения будущего апостола Павла очень показательна: она свидетельствует, что Бог способен буквально в одно мгновение переменить весь образ мысли человека, нарушить все его планы, изменить круг общения, и даже само имя человека. В истории апостола Павла действие Божие было очень быстрым, хотя, конечно, не стоит забывать о предшествующем периоде подготовки к восприятию этого действия — такой подготовкой была вся жизнь святого апостола, и даже его страстное желание уничтожать христиан — это тоже определённый этап подготовки. Можно сказать, что Бог попускал будущему апостолу совершать ошибки и зло ради того, чтобы в будущем Павел стал тем, кем он стал.
Возможно, что и нам Бог попускает совершать наши грехи по этой же причине. Да, конечно, никто не сможет сравниться с апостолом Павлом, но у нас своя мера, и нельзя исключать, что к ней мы движемся в том числе и через впадение в те или иные грехи. То же самое можно сказать и о любом другом человеке: не исключено, что таков его путь к Богу и к святости. Хотелось бы, конечно, чтобы было как-то иначе — без злобы, без греха, без страстей, но, увы, человек искажён грехопадением, и зачастую нам необходимо дойти до своего предела, и лишь после этого мы становимся способны слушать и слышать Бога.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Христианские мотивы в фильме «Сталкер». Иван Перекатов

У нас в студии был режиссер, сценарист Иван Перекатов.
Разговор шел об истории создания и христианских аспектах фильма Андрея Тарковского «Сталкер».
Этой беседой мы продолжаем цикл из пяти программ о христианских смыслах в фильмах Андрея Тарковского.
Первая беседа с кинокритиком Львом Караханом была посвящена фильму «Андрей Рублев».
Вторая беседа с заместителем главного редактора журнала «Фома» Владимиром Гурболиковым была посвящена фильму «Солярис».
Третья беседа с киноведом Августиной До-Егито была посвящена фильму «Зеркало».
Ведущий: Константин Мацан
Все выпуски программы Светлый вечер
«Нравственные ценности и бизнес». Сергей Иванов

Гостем рубрики «Вера и дело» был исполнительный директор Группы компаний «ЭФКО» Сергей Иванов.
Наш гость рассказал о своем пути в предпринимательстве, как на его жизнь и отношение к работе повлиял приход к вере и как удается применять христианские ценности внутри компании и во взаимодействии с партнерами.
Ведущая программы: кандидат экономических наук Мария Сушенцова
М. Сушенцова
— Добрый светлый вечер! С вами Мария Сушенцова и это программа «Вера и дело». В рамках этого цикла мы разговариваем с предпринимателями, экономистами, чиновниками о христианских смыслах экономики. Сегодня нашим гостем будет Сергей Иванов, исполнительный директор группы компаний «ЭФКО», православный предприниматель, автор Telegram-канала «Сергей Иванов из «ЭФКО». Добрый вечер, Сергей.
С. Иванов
— Добрый вечер.
М. Сушенцова
— Вы знаете, я начну, может быть, с необычного вопроса. Где-то в своих выступлениях или текстах вы упоминали о том, что многое из того, что вы сейчас имеете, вы захватили с собой из вашего сибирского босоногого детства, и не могли бы вы с нами поделиться, что особенно ценного вы взяли из этого периода своей жизни? Понятно, что все мы родом из детства, но тем не менее. И что мне особенно интересно: связана ли история вашего детства, ваш детский опыт с выбором пищевой отрасли, как своей основной траектории развития в дальнейшем?
С. Иванов
— Я до шестнадцати лет жил в Забайкалье, в Бурятии. Вообще, мы потомки семейских старообрядцев, но вера закончилась, оборвалась на прабабушках, бабушки уже были советские, а вот моя мама опять вернулась в Церковь. Нас как будто бы прабабушка Аня наша благословила в Московский Патриархат пойти, потому что это была та ветвь, где попов не было – беспоповцев, без священников. И вот наша семья к вере пришла тридцать лет назад примерно. Я до шестнадцати лет жил в Бурятии, потом уехал в Новосибирск, в Академгородок, и как будто бы дальше у меня началась такая дорога «убегания», то есть ты живешь в очень тупиковом селе и у тебя одна мечта – оказаться в большом каком-то городе. Я мечтал сначала в Улан-Удэ уехать, а потом, когда узнал про Новосибирск, то о нём стал мечтать. И вот ты едешь, едешь, едешь, и в какой-то момент так увлекаешься этой гонкой, ты себя сравниваешь с городскими, и ты всегда понимаешь, что ты в этом сравнении проигрываешь, потому что они больше театров посещали, больше музеев видели, и ты их в этом не догоняешь, это формирует такой как бы комплекс. А потом, наверное, в пандемию это произошло, я девять месяцев провел в Белгородской области рядом с нашей штаб-квартирой в Алексеевке, и я впервые оказался на такое длительное время опять в деревне, и это запустило какие-то очень сильные, если честно, процессы внутри меня, я вдруг понял, что то немногое хорошее, что во мне есть, что отклик находит, что мне силы даёт как-то двигаться по жизни, оно на самом деле всё из деревни. А что именно? Ну, во-первых, деревня русская, она очень сильно изменилась. Она далека, наверное, от тех образов пасторальных или каких-то нарисованных, но всё равно есть что-то, что её сохраняет даже сегодня, например, отношения между людьми. В деревне сосед ближе родственника, потому что, если у тебя что-то случилось, ты первым делом к соседу пойдёшь. И соседские отношения могут быть разные, они могут быть напряжённые, вы можете мало общаться, но вот помощь, взаимопомощь и сопереживание соседу – это необсуждаемая вещь. Вот так живёт, так формируется община, когда ты про другого думаешь всегда, не забываешь о нём. И вот этот элемент деревенской жизни, когда ты просто не можешь не подумать о близком, то, что называется сопереживанием, сочувствием, соучастием, вот этот элемент нашего культурного кода или то, что Достоевский называет «всемирной отзывчивостью», он в этой аграрной эпохе и формировался, и в деревне это то, что проявляется ярче, там атомизированности нет, там индивидуализма нет. Даже, например, вот что такое дети в деревне и дети в городе: в деревне, если дети не мои, то это дети общины, дети улицы нашей или околотка, и если ребенок что-то делает не так, то нормально сделать замечание взрослому, старшему, и ребёнок отреагирует, потому что это старший. В городе попробуйте что-то сказать чужому ребёнку – вам глаза выколят за то, что не в своё дело лезете. И вот эта часть нашей культуры, которую можно назвать общиной, я, во-первых, в неё очень верю, мне кажется, что в ней лежит вообще наша энергия, там она произрастает, атомизация и индивидуализация – это то, что её отключает. И вот это, наверное, одно из того самого важного, что мне судьба подарила или семья моя подарила, родня, родственников у нас невероятное количество. Первое моё соприкосновение с городом случилось в Новосибирске и это было открытие, что, в отличие от меня, у всех моих городских друзей родни почти нет. Точнее, у них есть родственники, но что такое у меня родня, в моём понимании: братья, сёстры мамы и папы, их восемь, они между собой как родные. У них есть дети, то есть мои двоюродные братья и сёстры, нас двадцать человек. Ещё есть двоюродные дядья мамин и папин, они тоже родные, и это мои как будто бы деды. Когда меня отправляли в Новосибирск в начале 90-х, 1992 год, денег не было, и наш род собрался на речке, вот Серёжу отправить в физмат школу учиться, и вся родня, в чём сила родни проявилась – все хотели, чтобы Серёжа уехал куда-то, чтобы у него получилось, они забивали скотину, доставали сбережения с пенсионных книжек, все ехали к этой речке с конвертами, я на эти конверты жил год следующий. По-моему, даже ещё на первом курсе мне этих денег хватило. И вот для меня родня – это что-то огромное, большое, двоюродные для меня братья и сёстры как родные, троюродные все очень близкие. А городские про родных начинают говорить так, как у нас про двоюродных, а двоюродных даже не роднятся совсем. И вот это соприкосновение с городом, мне так жалко было моих друзей городских, что у них нет того, что роднёй называется. Когда они в гости к нам приезжали, они никак не могли поверить, сколько их, и эти, и эти, и эти, мы из гостей в гости приезжаем, из застолья в застолье. Поэтому община, семья, род – это всё, что оттуда идёт.
М. Сушенцова
— Сергей, получается из вашего рассказа о детстве замечательном, что идея вот этой сопричастности, соборности, которую вы в ваших выступлениях противопоставляете вот этому индивидуальному атомизму, она черпает своё начало из вашего детства, несомненно? Мне так сейчас показалось.
С. Иванов
— Ну, здесь я точно благодарен своей Бурятии, бабушкам, дедушкам, маме, папе, это точно оттуда.
М. Сушенцова
— Скажите, а то, что вы выбрали своей основной профессиональной траекторией именно пищевую промышленность, вообще вот сферу, где производится еда...
С. Иванов
— Это было случайно.
М. Сушенцова
— Это было случайно, да? Потому что, когда читаешь вашу биографию, кажется, что будто бы это не случайно, потому что, во-первых, всё, что касается производства еды, это вообще, в принципе, очень традиционно для России.
С. Иванов
— Ну нет, не случайно. Я точно понимал, что не хочу финансами заниматься, я не мыслил себя в банках, в этой деятельности. И диплом я писал по управлению промышленным предприятием, мне хотелось на завод пойти, я и пошёл на завод после окончания университета. А оказалось так, что завод занимается растительными маслами, к еде отношение имеет, и вот так меня жизнь в еду привела.
М. Сушенцова
— Надолго, как оказалось. Да, интересно. Наша программа в целом, она посвящена вопросам этики и экономики и мне кажется, вы, как никто другой, можете об этом рассказать, именно руководствуясь своим обширным опытом. И знаете, какой хотелось бы мне вопрос первый задать в связи с этим: а вот какую проблему вы из своего опыта можете сформулировать, касающуюся ведения бизнеса и столкновения этого бизнеса с какими-то моральными принципами, как вы себе видите эту проблему? Наверняка за годы вашей руководящей деятельности и насмотренности вы как-то её уже для себя увидели.
С. Иванов
— Наверное, самое острое и самое такое кровоточащее – это человек. Есть социально-экономические отношения, наш бизнес – это социально-экономические отношения, в которые мы погружаем человека, то есть это эмоционально насыщенные циклические, повторяющиеся отношения, в которых мы зарабатываем на хлеб насущный. И наука подсказывает, и опыт мой об этом говорит, и литература – о том, что как бы нас правильно не воспитывали в семье, как бы общественное мнение не формировало какие-то идеи, но если человек погружается в социально-экономические отношения, приходит на работу, где для того, чтобы ему заработать деньги, для того, чтобы потом родителям помочь со здоровьем или там семья есть, ипотеку надо платить, ну ты не можешь без денег, и вот для того, чтобы ты просто состоялся в этой материальной части, тебе нужно переступить через себя, тебе нужно, например, начинать лицемерить или начинать обманывать. Вот эти социально-экономические отношения, они меняют человека, то есть ты вначале будешь сопротивляться, а потом тебе твоя же боль за близких, она скажет: «ну, куда-нибудь подальше это отодвинь, давай. Это вот тот мир, в котором мы вынуждены жить». И вот этот выбор, который каждый делает, где те красные линии, за которые я переступаю или не переступаю, он на самом деле очень серьезный, потому что он либо включает, либо отключает созидательное начало в человеке. И вот как в нашем бизнесе, особенно сегодня, когда внешние социокультурные тренды, они очень неблагоприятны по подготовке творцов-созидателей, потому что я не знаю, как вы в Высшей школе экономики это идентифицируете, но мы три года назад делали исследование, назвали «ковчеги постмодерна», мы просто начали обращать внимание, что к нам приходят ребята молодые, которым ничего не надо. Точнее так: им надо, но вот напрягаться они готовы. Мы у Гэллапа подсмотрели очень сильное падение эмоциональной значимости чувства долга и запустили исследование большое, на выборке полторы тысячи человек, назвали его «ковчеги постмодерна». Внутри этого мы обнаружили, что 95 процентов ребят молодых, которым 20-25 лет, это Москва, Воронеж, Питер, Белгород, такие города, вот 95 процентов ребят своей мечтой заявляют: «хочу всё и сразу, и чтобы мне ничего за это не было». И только 5 процентов готовы к созидательной деятельности, которая обязательно подразумевает преодоление, ситуационный дискомфорт, эмоциональное напряжение, которые готовы вот к такой самореализации, их всего 5 процентов. И вот это, наверное, главный вызов, он же и следующий шаг развития компании, от него зависит, сможем ли мы создавать условия, в которых ребята, которые предрасположены к созидательной деятельности, оказавшись в которых, они будут раскрывать свой потенциал, творческий в первую очередь и созидательный тот самый, либо мы не способны это сделать. И вот это, наверное, самый главный вызов, он определяет, мы на следующем цикле нашего развития состоимся как социальная система или подвинемся и уступим место конкурентам.
М. Сушенцова
— Дорогие слушатели, я напомню, что это программа «Вера и дело», с вами ведущая Мария Сушенцова и сегодня у нас в гостях Сергей Иванов – исполнительный директор группы компаний «ЭФКО», православный предприниматель. Сергей, вы подняли такую животрепещущую тему, как и вся наша повестка программы в целом. Мне бы хотелось кое-что уточнить: получается, по итогам этого исследования, что молодым ребятам не хватает смысла, на самом деле. Как говорил Виктор Франкл: «Дайте человеку «зачем», и он вам сделает «как». Создается такое впечатление, что когда человек хочет просто что-то иметь, но при этом никак лапками не шевелить, то, может быть, он недостаточно хорошо понимает ту некую мета-цель или даже ценность, вообще ради чего он живёт, ради чего он действует. И у меня такой вопрос, может быть, даже очень практичный: а как вы считаете, по вашему опыту, всё-таки задача формирования этого смысла и вот этой ценностной надстройки – это индивидуальная задача человека? То есть, грубо говоря, в любой сфере человек сталкивается с проблемой морального выбора, так наша жизнь устроена, просто в сфере зарабатывания денег это особенно обостряется, но в целом перед моральным выбором мы каждую секунду все находимся так или иначе, в той или иной ситуации. Или всё-таки здесь больше ответственность той компании или той организации, в которой этот молодой человек работает, и он смотрит на отношения, которые приняты в этой компании, и начинает их, допустим, копировать, или считает, что вот это норма, я буду под это подстраиваться. Вот как вы считаете, здесь центр тяжести, вот он где, он у самого человека внутри (возьмём молодого человека) или всё-таки центр тяжести у руководителей компании, у тех, кто её выстраивает?
С. Иванов
— Очень сложный вопрос, нет на него однозначного ответа. Но если Евангелие вспомнить, там подсказка-то есть, то есть, если «Царство Божие внутри вас есть», тогда всё начинаться должно с человека. И здесь я могу сказать, что, наверное, одно из наиболее дефицитных качеств, которые мы сегодня в рекрутинге ищем, вот нам такие люди нужны – это субъектность. Что такое субъектность – это когда человек точно знает, кто он, куда он по жизни идёт, чего он ожидает от работодателя, с каким работодателем он точно за один стол не сядет, а с каким работодателем он готов работать. У него есть мечта, и он за эту мечту готов обострять, конфликтовать со своим работодателем. Вот когда есть такая субъектность, с таким человеком можно строить отношения, то есть от него можно оттолкнуться, его можно встраивать в разные модели, помогать, вести. Но почему однозначного ответа нет? Это долгий разговор, не этой передачи, но вот есть такое понятие, президент в последнее время часто упоминает: «культурный код русского человека», и что этот культурный код что-то включает, а что-то выключает. Вот есть какой-то внешний контекст, который наполняет жизненной энергией этот самый культурный код. А есть какой-то внешний контекст, который эту жизненную энергию выключает, и как бы он начинает спать, он начинает выпивать, он начинает люмпенизироваться, и вот как Александр Александрович Ауза́н говорит в исследовании своем, что в России два сердца: Россия индивидуальная и Россия коллективная. Вот Россия коллективная, мы называем это «эмпатично-общинная», она, особенно в последние тридцать лет, как будто бы вытолкнута на обочину, то есть ей говорят: «ну, вы как бы вот в стороне постойте», это его оценки. Если это так, тогда не только все с человека начинается, тогда нужно на уровне общественного мнения или среды социальной, в которой он находится, предложить что-то, какую-то альтернативу. Нужно сказать: а вот эта социальная система, она о чем? Она куда идет? Она себе какую мечту заявляет? И у нас в этой части удивительная есть статья в нашей Конституции, номер 13, в ней идеология запрещена. То есть как будто бы нам сказали: «смыслами не надо заниматься, их чем больше, тем лучше», вот выключили. Важно, чтобы компания длинный взгляд имела, если мы сейчас говорим про компанию, я убежден глубоко, что, если вы не имеете ответа на вопрос: зачем вы существуете как бизнес, причем именно в таком длинном-длинном горизонте, вы проиграете борьбу за таланты завтрашнюю, они просто к вам не пойдут, вот эти самые субъектные ребята, которые себя сверяют: «я-то мечтаю, а вы-то о чем? А вы-то куда идете?»
М. Сушенцова
— А если представить ситуацию, что к вам пришел не субъектный человек, он, может быть, к этому в пределе стремится, но не вызрела еще в нем субъектность, то вы, как руководитель компании, можете вырастить в нем эту субъектность?
С. Иванов
— Ну, это педагогика. Мы с вами сталкиваемся с проблемой сегодня: взрослые детины, тридцатилетние, которые о своей семье позаботиться не могут. Что это, субъектность?
М. Сушенцова
— Я думаю, это уже крайний случай. Я, скорее, здесь имела в виду человека, который хочет прийти в компанию, допустим, ему симпатичен руководитель, но он, конечно, не такой безответственный, чтобы прямо не мог совсем на хлеб своей семье зарабатывать.
С. Иванов
— Уровни этой субъектности, они разные очень, это фактически наше развитие и есть внутреннее по жизни, поэтому, с какой точки ты начинаешь это осознавать, как ценность, как важность того, что ясный образ должен быть и меня самого, и жизни моей будущей, он может начинаться в разном возрасте. Поэтому я начал серию текстов у себя, заявил о том, что главная компетенция руководителя сегодняшнего и завтрашнего дня – это вообще быть педагогом, без шансов просто, иначе вы не выживете, потому что система образования готовит ребят, которые не готовы к созидательной деятельности. Вот это сегодняшний вызов образования, причем глобального, не только у нас – такое вот записывающее устройство, диктофоноговорящее, образного мышления нет, эмоционально-чувственного восприятия практически нет, и вот символы, слова, цифры, которые вообще не складываются во что-то цельное. И даже трудолюбивые ребята, даже трудяги, там два образования, два красных диплома, а вот он в практическую деятельность переходит и ничего сделать не может, как будто бы рыба о стену долбится. Это все сложно, конечно, это можно делать, но для начала компания должна осознать, что работа с персоналом или HR, Human Resources, как нам принесли и научили из западных бизнес-школ – это не дело директора по персоналу, это вообще ключевая задача генерального директора или на самом деле – собственника. А если это так, тогда вопросы рекрутинга, оценки персонала, подготовка программ развития, гарантированный карьерный рост, это тоже дело не HRD или там не директоров по персоналу, а дело как раз акционеров, потому что там именно ваши люди и появляются, вот в этих бизнес-процессах.
М. Сушенцова
— Вы знаете, вы рассказываете, а у меня в мыслях проплывают воспоминания о недавнем нобелевском лауреате в области экономики Джеймсе Хекмане, который доказал, в том числе с помощью эмпирических исследований, значимость некогнитивных навыков для будущего развития человека и в принципе, для его успешности, и в материальной части тоже, и для развития общества в целом. И как раз среди этих некогнитивных качеств упоминалась и стрессоустойчивость, и коммуникабельность, и вот та самая эмпатия, о которой, по сути, вы сейчас говорили, такой эмоционально развитый интеллект, об этом много сейчас пишут, но вот наконец-то и экономическая наука обратила внимание на эти моменты.
С. Иванов
— Можно про эмпатию уточнить, потому что я этот вопрос задал в Руанде в феврале этого года. Я предложил необходимые критерии устойчивости бизнес-модели будущего, то есть, что в будущем только такие социальные системы будут конкурентоспособны. Первое – они должны быть человекоцентричны. И сразу задается вопрос: хорошо, красиво. А какого человека-то мы в центр ставим? А давайте о нем договоримся, и там такие вариации. Но тем не менее: человекоцентричны, мультикультурны – уважать и принимать богатство в разнообразии, а не diversity вот в современном ESG-контексте. Социально ответственным. То есть человекоцентричен, мультикультурен и социально ответственен. И задал вопрос: какой компетенции номер, и вот внутри этого есть какой-то особый тип лидерства. Не все люди умеют вот так, потому что это какие-то специфические, личностные свойства должны быть у человека, давайте назовем его «созидательный лидер» – вот свойство номер один, без чего никогда не случится такой человек? Я задал этот вопрос в аудитории и вам его тоже задам: вот вы бы каким назвали это свойство?
М. Сушенцова
— Без чего не случится лидер?
С. Иванов
— Созидательный лидер, да.
М. Сушенцова
— Я бы дала два ответа. Первое – это чувство ответственности за тех людей, которые тебе поручены. А второе – наверное, чувство эмпатии. Вот как-то так.
С. Иванов
— Вот там в зале было 250 человек со всего мира, собственники и генеральные директора, и тоже так «эмпатия», «эмпатия», «эмпатия» прозвучала. А вот вопрос теперь: а какая эмпатия? Потому что мы внутри компании различаем, вот есть эмпатия первого рода, это – я чувствую вашу боль, чувствую, что сейчас вам больно, но я вашу боль в себя не пускаю, я умею от неё защититься. Это определение, более-менее традиционное, сегодня вы прочитаете, это вот психологи, психотерапевты, коммерсанты, политики, манипуляция, она вся вот на этой эмпатии строится. А мне выгодно, чтобы вы сейчас в вашей боли, мне хочется, чтобы вы приняли решение и пошли мне на уступки, я нашёл болевую точку, я на неё буду давить, чтобы вы просто, выскочив из этого разговора, пошли мне на уступку, вот коммерческий поединок на этом строится, такая эмпатия. Или: я чувствую вашу боль, я её переживаю как свою собственную, я с этим ничего сделать не могу, вообще ничего не могу с этим сделать. Мне перестанет быть больно только тогда, когда вам перестанет быть больно. Это вот то, что у нас называется сопереживанием, сочувствием, состраданием и это бессознательное, это вот крест, который ты несёшь, ты с этим ничего поделать не можешь, отгородиться ты от этого не можешь. Мы это называем эмпатия второго рода. Так вот вы, когда произносите слово «эмпатия», какую имеете ввиду, первую или вторую?
М. Сушенцова
— Я думаю, что я имею ввиду первую. И то, что вы назвали «эмпатией второго рода», я сюда вкладываю смысл вот этой самой ответственности, ответственность – это некий клей, который нас связывает, то есть я, допустим, вижу твою боль, но поскольку я чувствую себя связанным с тобой, есть некая целостность, к которой мы относимся, я не могу закрыться от неё до конца, и мне не будет хорошо, если тебе будет продолжать быть плохо, потому что есть какая-то связка, в которой мы общая, в которой мы находимся.
С. Иванов
— Наша версия ответа, и мы на этом строим вообще всю нашу культуру и системный менеджмент – это эмпатия второго рода, как бы это странно и страшно не звучало, потому что она формирует контекст, когда человек может заботиться о другом человеке. Быть руководителем – это заботиться о ком-то, потому что иначе у тебя нет внутренних сил гармонизировать социальное пространство, которым ты занимаешься. И вот об этом надо договориться, о какой эмпатии мы ведём речь. Слово нехорошее, если честно. Оно привнесённое в наш язык, было бы что-то лучше, можно было бы другое использовать. Но мы внутри его используем, потому что правильнее было бы слово «любовь», наверное, сюда поставить, но оно ещё более засорённое, оно включает такие ассоциации не те, мы его убираем, и мы для себя сказали: вот эмпатия второго рода, это мы как личностную компетенцию идентифицируем, мы прямо её исследуем больше двадцати лет. Наши результаты исследования нашего культурного кода, почему они с Александром Александровичем Аузаном-то совпадают, мы тоже эту тему исследуем, она нам интересна, и мы в цифрах совпали: 75 на 25. 75 процентов нашего населения – это как раз носители эмпатии второго рода, а 25 процентов – это рационально-достиженческие индивидуалисты. Они друг друга вообще не понимают, это как инопланетяне. И с точки зрения создания среды, коллективов, первое, что должен осознать руководитель нашей культуры – что это два разных мира, две разных цивилизаций, потому что если вы первых, рациональных достиженцев в одном помещении собираете, они девяносто восемь процентов энергии будут тратить на то, чтобы доказать, кто главный. А если вы эмпатично-общинных сюда добавляете, для рационально-достиженческих эмпатично- общинные – лузеры, неудачники и вообще непонятные люди, что они здесь делают? Но, если вы создаете среду этим коллективистам или эмпатично-общинным, где они себя чувствуют защищенными, где они чувствуют возможность реализовываться – по потенциалу они кратно мощнее интеллектуально и в творческой самореализации, чем первые. У нас вся компания – это вот социальный эксперимент, именно этот опыт реализующий – строить компанию на таких ребятах.
М. Сушенцова
— Я напомню, что это программа «Вера и дело», с вами Мария Сушенцова и наш гость сегодня – Сергей Иванов из «ЭФКО». Мы вернемся после короткой паузы.
М. Сушенцова
— Добрый светлый вечер! С вами Мария Сушенцова, я напомню, что это программа «Вера и Дело», сегодня у нас в гостях Сергей Иванов – исполнительный директор группы компаний «ЭФКО», православный предприниматель. Сергей, у нас закрутился какой-то невероятно глубокий философский разговор. Знаете, это крайне, мне кажется, насущная для нас повестка – тема столкновения коллективизма и индивидуализма, и мне очень приятно, что вы упоминали сегодня Александра Александровича Аузана, это декан моего родного факультета, экономического факультета МГУ, который я заканчивала. Я всегда с удовольствием слушала его лекции, продолжаю читать его книги и слушать лекции, и мне тоже очень близки эти идеи. Но вот знаете, какая мысль мне пришла? Когда вы назвали это соотношение вашего исследования: 75 на 25, создается впечатление, что у России всё-таки не два сердца, одно как будто побеждает, то есть всё-таки как будто коллективистов три четверти, на одну четверть больше.
С. Иванов
— Нет, нет – два, потому что… Ну, это сложно.
М. Сушенцова
— Да, да, я поняла, потому что они принципиально разные, их невозможно помирить. А как быть-то с этой проблемой? Если невозможно одних перевоспитать в других, то есть, скажем, рационалистов-индивидуалистов подтянуть в коллективисты, как быть тогда нам с этим? На уровне общества, может быть, это даже слишком большой масштаб для сегодняшней нашей программы, но по крайней мере, на уровне компании, как вы с этой проблемой управляетесь? Какое решение вы видите?
С. Иванов
— Да, вот давайте на уровне общества не будем, потому что это тема большая. Есть какие-то смыслы, о которых еще три года назад мы даже внутри компании не со всеми были готовы говорить. То есть вот ресурсность предпринимателя, есть такой текст у меня, рассуждение о том, что вообще происходит с психикой человека, который себя называет предпринимателем, как его маниакальный истероидно-паранойяльный комплекс, это свойства психики, которые делают таких людей успешными в предпринимательстве, как он его трансформирует, уничтожает изнутри. Ну и еще там серия текстов, мы их написали и внутри сказали так: мы даже в компании об этом будем рассказывать только тем, кто в программы роста подготовки будущих акционеров попадает, чтобы понимали, как акционеры живут, в сейф забрали, убрали. А потом началось что-то такое, что я не только начал об этом говорить вовне, но я даже начал доставать такие смыслы, к которым мы и внутри-то не очень готовы были подступаться, потому что обвинят в одном, в другом, в третьем. И силы говорить об этом, если честно, мне добавили мои поездки за границу, в Коста-Рику, в Африку, как мы сейчас вообще выводим свой бизнес вовне, и как мы думаем. Мы конкурируем там с транснациональными корпорациями, поле битвы – это умы и сердца людей, молодых людей в первую очередь. И еще международное право не очень работает, потому что это просто повод начать передоговариваться, если что-то пошло не так. Поэтому нам нужно искать единомышленников, с которыми ценности разделяем, и свою трактовку вообще происходящего в мире предлагать. И вот мы в Африке, я на ВДНХ рассказывал эту историю, один из вопросов, о которых мы общаемся, о которых говорим – о том, что давайте подумаем, что такое та социально-экономическая система, в которой мы с вами трудимся сегодня, капитализм? Может быть, пришло время как-то переосмысливать его, просто назвать вещи своими именами, что конкуренция, как идея ключевая в этой системе, главная этическая норма: «разрешено все, что не запрещено», то есть в этой системе сильный имеет законное право уничтожить слабого. У нас она в 34-й статье Конституции, кстати, тоже зафиксирована. Фактически можно сказать так, что конкуренция, как социальный институт – это философия добровольного признания обществом, что жадность – двигатель прогресса, и она запускает очень сложные процессы все. И как мы, например, ищем своих единомышленников, что внутри страны среди молодежи, что за границей? Нам Владимир Владимирович подсказал, где смотреть, он в 2012 году выпустил удивительной силы текст, статью. Там, среди прочего, он говорит, что «великая миссия русских – объединять, скреплять цивилизации культурой, языком, всемирной отзывчивостью». А культурный код предложил считать вообще главной причиной конкурентоспособности любой социальной системы. И вот для того, чтобы в этом культурном коде как-то научиться ориентироваться, мы внутри компании используем систему смыслов, в которых мы разное мировоззрение распределяем между тремя цивилизациями и критерий распределения – это имманентность, (да простят меня наши слушатели) естественно, присущность трех явлений: жадности, тщеславия и гедонизма. То есть как к этому мировоззрению относятся? Цивилизация номер один, она говорит о том, что жадность – двигатель прогресса, самые успешные люди в ней те, кто имеют больше всего денег на счету, ну и мечтой можно назвать стать самым богатым на кладбище. Это мировоззрение, которое тридцать последних лет доминирует. Вторая цивилизация, она тоже не отрицает, не борется с жадностью и тщеславием, но она идет еще дальше – она говорит о том, что деньги имеют сакральную силу, они являются мерилом правильного служения Богу и даже признаком богоизбранности. А третья цивилизация, она возмущается. Она не отрицает, что жадность и тщеславие внутри нас живут, но с этим надо что-то делать, это порок! Она называет их пороком. Половина смыслов Нагорной проповеди – это атака на жадность, тщеславие и гедонизм. И это, в основном, христианство, это традиционные религии, это все смыслы, которые духовное выше материального ставят, это третья цивилизация. Мы, как компания – это социальный эксперимент, во-первых, построить не капиталистическую компанию, которая конкурентной была бы в свободном рынке, а во-вторых, и самое главное, – в которой бы представители третьей цивилизации чувствовали себя защищенными и имели возможность творчески самореализовываться. И это то, за что нашу компанию долгое время клеймили разными словами, что, когда ты не понимаешь и не готов принять какие-то идеи, оно уводит в сторону. Так вот, как мы это делаем? Начинать все надо с акционеров, акционерная модель – вся рыба гниет с головы, и все самое доброе, если есть, то оно оттуда идет. У нас ни у кого нет контрольного пакета, у нас все акционеры должны работать. У нас акции не наследуются детям. Они дают право вето. Они не выкупаются, то есть мы деньги не платим за акции, это эквивалент твоей компетентности. У нас 30% нераспределенных акций. Сейчас компанией управляет второе поколение акционеров, и из третьего уже начинают появляться ребята. Мы говорим о том, что пока мы воспроизводим акционеров, мы живем. Как только мы теряем способность воспроизводить, мы перестаем жить. Ты, если уходишь из компании, ты получаешь деньги, и всё, и гуляешь, ну или семья твоя, если что-то с тобой случается, семья получает. Главный элемент эксперимента этого – это отношение к богатству и к капиталу. Вы сейчас, как экономист, поймете. Мы, как любой человек, он ведь работает не за деньги, мы работаем, деньги нам нужны для того, чтобы получать эмоции, которые мы можем позволить себе на эти деньги. И главная эмоция предпринимателя – это создать что-то новое, особенно если никто не верит в то, что это новое вообще случится. Мы делим капитал на две части, есть первая часть, которая помогает воспроизводить пользу или свободу творчества нашего обеспечивает, эти деньги из компании никогда не вынимаются. И то, что личное потребление акционеров. У нас стоимость акции не равна стоимости компании, это формула, которая уровень жизни какой-то обеспечивает достойный, но деньги, воспроизводящие пользу, они внутри остаются. Это дает, с одной стороны, возможность проинвестировать всегда очень много. А с другой стороны, молодежь смотрит, они же видят, как мы живём, они видят, что у нас ничего за границей нет, у нас вилл нет, яхт нет, мы все работаем. Наши «виллы» и «яхты» – это научный городок, это заводы наши, это вот та среда социальная, которую мы строим. И вот это как пример того, как мы это делаем, он, может быть, не очень эффективный, он очень сложный, потому что построить культуру, в которой ни у кого нет контрольного пакета, это огромный вызов. Нам нужно строить собор. У нас есть такое партнерское соглашение, мы называем шесть принципов формирования собора, и вот эти шесть принципов, если они не работают, у вас он никогда не получится. Первый: все участники должны быть референтны друг другу. Мы не деньги зарабатываем, мы жизнь вместе проживаем. Должны уметь подстраиваться снизу. Я даже и старший, но я первый среди равных, и старшинство у нас определяется по компетенциям, то есть, если в этом деле я более компетентен, значит, я в нем сейчас старший, а не сколько у кого акций или какая там формальная позиция. Обязательно должен поддерживаться разумный уровень конфликтности, потому что это обеспечивает эффективность экономическую. Каждый должен быть способен к самоиронии, у нас это называется «иметь вид веселый и немножко придурковатый», потому что иначе психика не выдержит, если только ответственность ваша останется, это просто психику выживает. Ну и последнее: иметь способность к многоаспектному и многоуровневому моделированию, это самое сложное. И вот если этот собор работает, если он запущен, это рождает энергию внутреннюю и молодежи двигаться, и внутри лифты обязательно должны работать. Механизм воспроизводства справедливости в компании должен существовать. В нашей компании нет стены, отделяющей акционеров от простых наемников, «мы барья, а вы наши холопы», у нас такого нет. У нас там сегодняшние акционеры приходили работать аппаратчиком цеха рафинации, менеджером по продажам, бизнес-администратором, аналитиком, начальником финансового отдела – это реальные истории, вступление, с чего карьера начиналась. Ну, я вот залетный, немножечко приблудный, я сразу пришел в компанию в этом статусе и в этом качестве. Это очень интересная социальная система, которая появилась, зародилась в Белгородской области, я с ней знаком с 1998 года, первый раз в компании «Слобода» увидел, в Новосибирске, мы как конкуренты были. Я долгое время считал эту компанию кукукнутой на всю голову, просто секта, вообще ничего не понятно. Потом мы делали слияние в 2008 году, я себе сказал: ох, как интересно Кустов придумал, вот кручу-верчу, запутать хочу, всем акции раздал, чтобы денег поменьше платить, и вообще живут припеваючи. Не поверил. И только когда ты внутрь помещаешься этой среды, видишь, какова культура взаимоотношений, ты понимаешь вообще, какую силу такая социальная система имеет.
М. Сушенцова
— Я напомню, что это программа «Вера и дело», в студии Мария Сушенцова, и сегодня наш гость Сергей Иванов. Невероятное направление приобретает наш разговор, как на американских горках, не знаешь, куда повернет. Знаете, Сергей, так много вопросов мне хочется уточняющих задать, вот так сформулирую: как вы все-таки находите общий язык? У вас, по сути, такая форма товарищества, несмотря на то, что это акционерное общество.
С. Иванов
— Артель, можно сказать.
М. Сушенцова
— Артель, да. Можно разные слова подобрать…
С. Иванов
— Община.
М. Сушенцова
— Да, смысл тот, что есть общинность, нет контрольного пакета ни у кого, то есть нет отношений иерархической соподчиненности. Но как вы все-таки находите общий язык, во-первых? А во-вторых, как все-таки уступить место молодому поколению? Потому что вот я представила себя на месте акционера, и когда ты видишь молодого талантливого, двойственные чувства возникают, с одной стороны – да, ты понимаешь умом, что уступить место было бы логично и продуктивно, но это тяжело. Как справляться с тем, что тебя может заместить кто-то более молодой и талантливый?
С. Иванов
— Посмотрим, какие механизмы социального конструирования помогают находить на эти вызовы ответы. Если вы развиваетесь всегда, а развитие – это же вообще инструмент выживания в первую очередь, то есть ваша социальная система живет, как и любой человек, любой человек живет до тех пор, пока он развивается. Когда он в своем развитии остановился, то стагнация начинается, а потом всё, затухание. И ровно так же про социальный организм, которым компания является: если ваша компания растет, ставит себе цели, задачи амбициозные, большие, тогда вы всегда горизонт своей мечты сдвигаете, горизонт своих амбиций сдвигаете, и у вас всегда дефицит ресурсов управленческих и интеллектуальных находится, у нас такое количество задач, нам людей не хватает постоянно, поэтому вообще даже проблемы такой, если честно, нет. Вот мы замахнулись, года четыре назад мы себе сказали о том, что мы хотим победить сахарный диабет, мы хотим поучаствовать в этой войне против сахарного диабета и найти решение свое. Или: мы хотим создать такие продукты, которые помогли бы человеку чувствовать себя с 60-ти до 80-ти лет так, как он чувствует себя с 30-ти до 50-ти. Или: мы хотим создать такие продукты, и есть опыты уже, я сейчас не фантазирую, это научно доказанная связь нашего микробиома, ось: кишечник и мозг. Здоровый микробиом может в три раза увеличивать память, в три раза увеличить концентрацию внимания и снимать стресс, и это не какие-то антидепрессанты, не БАДы какие-то, просто нормальная, правильная, здоровая бактерия у вас в кишечнике. И есть решения, которые помогают его оздоравливать. И вот когда вы такие задачи ставите, это вас, во-первых, переводит в ситуацию, когда вы понимаете, что вы должны становиться сами большими. Мы шесть лет назад раздали каждому акционеру и каждому топ-менеджеру зеркала, на зеркалах написали: «Мышь не рождает гору». То есть какая диалектика была? Наши конкуренты – транснационалы, понятно, и мы их здесь победили, но это ничего, мы сами должны стать транснациональной корпорацией, мы сами должны стать международной компанией. Для того, чтобы стать большими, каждый из нас должен стать большим, а поэтому посадили за парты всех акционеров и топ-менеджеров, начали учить философию, социологию, нейрофизиологию, психологию, сравнительную теологию – все, что изучает человека и человеческие отношения. Штудировать генетику, химию, физику, чтобы в технологических трендах разбираться. Если ваша система, она динамичная, как самолет летит, то есть это же динамическая система, вы не можете самолет остановить, он упадет, и если ваша социальная среда всегда ставит себе задачи выше или горизонт мечты своей всегда сдвигает, тогда у вас нет такого вызова, о котором вы говорите, вам всегда не хватает талантов. И внутриконфликтность, она про другое, мы не делим дивиденды или там не делим портфели, или не делим кресла, мы понимаем, что все так много работают, что вот кто бы помог мне взять у меня часть чего-то. Ты, молодежь, давай расти, пожалуйста, как можно скорее, потому что ну вообще уже сил нет, язык через плечо, восемь часов на работе, суббота у нас рабочий день. Акционеры у нас больше всего работают и в этом нету надрыва, кстати. Это очень важная часть. У меня жена – театральная актриса, заслуженная артистка России, она однажды в интервью сказала, что такое театр настоящий. Она говорит: «Театр – это образ жизни, чтобы делать этот мир лучше». Простая фраза, удивительная просто по своей силе. И я такой сказал: а почему же вот они могут про свое дело так говорить, а почему мы не можем про свое дело так же говорить? Бизнес же тоже может быть образом жизни, чтобы делать этот мир лучше. А если это образ жизни, тогда это не зарабатывание денег, чтобы потом пожить нормально – нет, это ты вот в нем и живешь. Я поэтому в telegram-канале своем много же пишу странных вещей, вроде как не относящихся к бизнесу, я просто пытаюсь вот эту тему раскрыть, что такое образ жизни, бизнес как образ жизни. А если это так, то тех конфликтов нет просто, о которых вы говорите. Конфликты будут про другое – про культуру, про то, что мы друг другу что-то уступили, в смысле – не заметили, проявление какой-то своей нехорошести пропустили вот внутри этого собора, это нехорошо. Там в коммуникациях что-то забыли, человека отодвинули в сторону, просто переступили для того, чтобы задачу какую-то решить, и вот забыли о том, что каждое решение любой задачи, кроме решения самой задачи, оно должно формировать новых людей, потому что иначе как они формируются? А часто очень лидерский вот этот комплекс: «нет, я сам все сделаю» – да, ты сделал, а люди новые не появились. Вот мы за это будем конфликтовать, просто очень-очень сильно конфликтовать, если такие компромиссы делаются. А те конфликты, о которых вы говорите, их просто в природе не существует. Это очень интересно, я ровно так же думал, когда извне заходил, это вот только почувствовать, соприкоснуться с ребятами нашими, чтобы понять, что так можно тоже.
М. Сушенцова
— Вы знаете, то, о чем вы говорите, напоминает такую парадигму, в которой экономика растворяется в этике, как в общем бульоне, в котором мы живем, если говорить о каком-то их концептуальном соотношении. Очень часто у нас в науке все наоборот, этика там либо сбоку вообще от экономики и между ними непонятно, какие мосты, либо она где-то за заборчиком сидит внутри, ее там выпускают в нужные моменты, и так удивительно, что вы именно своей практикой доказываете обратную точку зрения. И мне кажется, многие мыслители с вами бы согласились великие, вспомним нашу русскую традицию, отца Сергия Булгакова, который написал докторскую на тему «Философия хозяйства», где он говорил о том, что наша хозяйственная деятельность – это, вообще-то говоря, воплощение замысла, и мы себя в этом реализуем непосредственно, как творцы по образу и подобию Божию. С другой стороны, предприниматель, который горит своим делом – Шумпе́тер, известный мыслитель, на эту тему мы тоже много со студентами об этом говорим, они очень зажигаются от этого экономисты и социолога…
С. Иванов
— Шумпетера надо читать сейчас, он невероятно актуален.
М. Сушенцова
— Да многих надо читать, на самом деле, того же Адама Смита с его симпатией, а не эмпатией. В общем, мне кажется, сейчас многие радуются великие. (смеются)
С. Иванов
— Про то, как это все поженить, и про этику тоже. В Коста-Рике, когда я был там с докладом, у меня был слайд в конце. Мне кажется, на Радио ВЕРА об этом надо рассказать, будет странно, если я об этом здесь не расскажу. Консультанты, которые меня готовили, а это был формат TED, сказали: «Уберите этот слайд, это неприлично, некрасиво, так не делают вообще в нормальных обществах». Я убрал его, а потом засомневался, в telegram-канале опрос сделал. У меня же такая особенная аудитория, мировоззрения понятного, и 30% говорит: «Сергей, ну не надо, со своим вот этим не надо туда лезть». А там была цитата из Евангелия. Я обращаюсь к своим товарищам- православным бизнесменам, говорю: «Ребята, я хочу переделать цитату из Евангелия вот так-то. Как вы считаете, это приемлемо-неприемлемо?» И пятьдесят на пятьдесят, пятьдесят процентов говорит: «Сергей, не трогай, пожалуйста». Я обращаюсь к священнику, вы его хорошо знаете, не буду сейчас произносить его имени, говорю: «Отец (имярек», вот можно так переделать Евангелие?» Он говорит: «Так – можно». Я вот с этим благословением еду, но не меняю. И где-то в середине полета думаю: «ну не пригласите вы меня еще раз, больно мне надо! Вообще, может быть, это главное, что я хотел бы вам сказать внутри своего сообщения». И в конце доклада выношу слайд: «Ищите прежде Царства Божия, и все остальное приложится вам». И говорю: «Я православный христианин, я больше двадцати лет в церковь хожу, в церковном хоре пою тринадцать лет, для меня это очень важная система смыслов, но мне кажется, что она касается каждого из присутствующих, потому что в ней зашифрована формула бизнес-успеха завтрашнего бизнеса. Как это можно перевести на современный русский язык: ищите прежде делать что-то полезное для других. Для кого – для других? Для клиентов наших и для сотрудников. И все прочее – что прочее? Бизнес, выручка, прибыль обязательно приложатся вам. Вот вам ваша этика и смысл, и философия в одной простой фразе евангельской.
М. Сушенцова
— Прекрасный финал. Я предлагаю на этой ноте завершить наш увлекательный разговор. Напомню, что эта программа «Вера и дело», в рамках этого цикла мы говорим с предпринимателями, экономистами, чиновниками о христианских смыслах экономики. Сегодня в студии у нас был Сергей Иванов – исполнительный директор группы компаний «ЭФКО», православный предприниматель, автор telegram-канала «Сергей Иванов из «ЭФКО». Сергей, спасибо вам огромное за эту беседу. Мне кажется, надо срочно делать второй эфир, где мы продолжим нашу дискуссию.
С. Иванов
— Спасибо за эфир. Очень неожиданно, необычно, я вещи какие-то произнёс, о которых даже не думал. Слушателям желаю всего самого доброго и дай Бог здоровья всем нам.
М. Сушенцова
— Спасибо. До встречи в следующих выпусках.
Все выпуски программы Вера и дело