«Обретение мощей святого праведного Алексея Мечёва». Анна Грушина

Наш гость — кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала» Анна Грушина.

Мы говорили об обретении мощей святого праведного Алексея Мечёва, которое произошло в 2001 году.

Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.

---

А. Пичугин

— Дорогие слушатели, здравствуйте. «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин. И сегодня четверг, поэтому, как всегда в это время, в эфире наша совместная программа радио «Вера» и музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова — директор музея.

К. Толоконникова

— Добрый вечер, дорогие друзья.

А. Пичугин

— И сегодня вместе с нами и с вами здесь, в этой студии, главный редактор «Московского журнала», кандидат исторических наук Анна Грушина. Здравствуйте, Анна Филипповна.

А. Грушина

— Добрый вечер.

К. Толоконникова

— По Анне Филипповне, я знаю по отзывам наших слушателей, уже многие из вас соскучились. 

А. Грушина

— Я тронута.

К. Толоконникова

— И сегодня мы особенно рады, что Анна Филипповна с нами. И я, пожалуй, начну нашу передачу с краткой предыстории. Недавно коллекция нашего музея пополнилась, я бы даже не сказала экспонатом, а пополнилась реликвией. Каким образом её представить нашим посетителям — нам ещё предстоит этот вопрос обдумать. Реликвия эта из рук как раз Анны Филипповны пришла в наш музей. Это частица гроба праведного Алексия Мечёва, частица его облачения и цветы, которые были на гробе. И эти реликвии Анна Филипповна хранила, начиная с 2001 года, когда, собственно, и состоялось обретение мощей праведного старца, праведного священника, создателя Маросейской общины, о которой мы в нескольких наших передачах уже говорили с Анной Филипповной. Он упокоился в 1923 году, если мне не изменяет память.

А. Грушина

— Правильно, да, в июне.

К. Толоконникова

— И в двухтысячном году состоялось его прославление, в 2001-м были обретены мощи, чему Анна Филипповна была ближайшей свидетельницей. И, конечно, сразу возникло желание поговорить о том, как всё это было. Но не только это, потому что здесь ещё такой интересный момент. Старец Алексий был погребён на действовавшем тогда Лазаревском кладбище. В 30-е годы оно было разрушено. Сейчас на его месте Фестивальный парк. Многие знают этот парк — он в районе Марьиной Рощи. И тело праведного Алексия было перенесено на Введенское кладбище, и мощи обретались уже там. Анна Филипповна, а вы что-то знаете об этой истории первого перенесения мощей в 30-е годы? Не мощей, а ещё, так сказать, тела усопшего праведника.

А. Грушина

— Да, это маросейские прихожане, ближайшей его духовные чада были участниками этого события в начале 30-х годов. В общем, через 10 лет после погребения на Лазаревском кладбище, когда оно шло под закрытие, в этом участвовал будущий епископ Можайский Стефан (Никитин), участвовала монахиня Иулиания (Соколова), очень близкое чадо отцу Алексию, и ещё несколько маросейских прихожан, которые оставили об этом свои воспоминания. Вот оттуда я знаю какие-то факты, потому что они описывают, как обретались эти... ну всё равно скажем честные останки. Как они обретались — они описывали. Они все оставили свидетельства, что тело старца Алексия было нетленным. Когда вскрыли могилу, тело было нетленным, лишь на пальце... суставы на одной из ног были немного повреждены. Тело перенесли на Немецкое-Введенское кладбище. До этого — Немецкое, потом Введенское, в общем, всё равно двойное название так и существует, и в обиходе, и в литературе так и говорят.

А. Пичугин

— Кстати, у многих, я знаю, от этого некоторое раздвоение есть, у людей, которые... уже сейчас на самом деле... я просто много лет прожил рядом с Введенским кладбищем, и для меня, что Введенское, что Немецкое, понятно, что синонимы. Но район меняется, и я уже вижу просто, что люди приезжают и для них это два разных места. И чем они связаны — непонятно, хотя это одно и то же кладбище.

А. Грушина

— Я отвлекусь от темы немного. В Москве вообще это большая проблема, даже вот вторая наша культурная столица, Питер, пытается всех приезжих включить в контекст и культурный города. Вот, допустим, там для азербайджанской диаспоры выходит газета своя на русском языке, причём это при поддержке городских властей, и как раз это просвещение, введение людей в культуру города, в её обычаи и так далее. В Москве, мне кажется, при том, что есть и специальные программы, и комитеты, всё равно не хватает такой... и потом, не только о мигрантах речь, а просто приезжают очень много, я имею в виду из Ближнего Зарубежья, а приезжают люди из многих городов России. Они, в общем, люди, в основном, так сказать, нашей с вами общей культуры. Но, к сожалению, даже и желания особо знать что-то у многих нет.

А. Пичугин

— Введенское кладбище — это такая неотъемлемая часть старой Москвы, культуры старой Москвы. Просто почему-то у нас кладбища выпадают из культурного контекста, хотя у нас есть известные некрополисты, которые исследуют надгробия. Думаю, наши постоянные слушатели прекрасно знают Владимира Фотиевича Козлова, который постоянный гость наших программ, и у него множество книг по некрополистике по московским кладбищам. Это ценнейший материал для исследования нашего города, да и вообще любого города, где есть старые кладбища.

А. Грушина

— Мы в журнале пытаемся этот пробел восполнять. Вот сейчас у нас готовится публикация о ликвидации кладбища Алексеевского монастыря. В общем, автор, надо сказать, что нам был до этого неизвестен, но там такое живое присутствие, такая любовь к теме, я бы сказала. Мы иногда берём тексты, потому что видишь, что автор неравнодушен к этой теме. Он её не просто взял, он ею проникся, он ею живёт. И тогда получаются и новые какие-то сведения, и новые факты. Но опять же, понимаете, некрополистика, как часть культуры, то ли из-за того, что сейчас ведь, действительно, это проблема уже: очень много люди бегают к экстрасенсам, очень много эзотерики. У многих просто почему-то даже сам разговор о кладбище вызывает в них некий страх, какое-то предубеждение, оторопь некую. А кладбище — что вы, там и по надгробиям можно монографии издавать. Вот сейчас возрождается эта культура, когда не просто стоит на могиле деревянный или каменный крест, а ставятся памятники, которые потом становятся просто памятниками культуры.

К. Толоконникова

— А потом, что уж там говорить, вся Москва стоит на костях, и многие люди, которые живут в современных многоквартирных домах где-нибудь на окраине, или даже не на окраине, просто не знают о том, что когда-то на этом месте в историческое вполне время существовало кладбище.

А. Грушина

— Ксения, если уж совсем быть точными, потому что далеко не надо ходить. Вот раскапывали Манежную площадь. Где были ближайшие кладбища в нашей древней Москве? — за Кремлёвской стеной. И всё, что стоит и далее, и далее это же или церковные погосты...

А. Пичугин

— Погосты церковные, сельские, которые ещё вообще могут иметь какое-то дохристианское происхождение или раннехристианское. Мы можем выехать за город куда-то и обязательно в радиусе нескольких километров у нас по рекам будут какие-то погосты, которых уже даже и следа нет. То это поле распаханное, то лес там растёт, то ещё что-нибудь.

А. Грушина

— Это называется «жизнь продолжается».

К. Толоконникова.

— Во всяком случае, испуг здесь неуместен.

А. Грушина

— Да, испуг неуместен. Так вот, когда обретали честные останки старца Алексия через 10 лет. В 23-м он почил, провожал его, как мы знаем, в последний путь Патриарх Тихон, которого только-только выпустили из его заточения. И ждали его долго на кладбище, он приехал. Тоже много описано это в литературе, и мы с вами об этом говорили. А через 10 лет вот перенесли на Немецкое Введенское кладбище. И когда в двухтысячном году состоялось — это было 20 августа, 19 — Преображение — на второй день в храме Христа Спасителя. Я тоже была очевидцем, я тоже там была и 19-го, и 20-го. Это было такое торжество необыкновенное, которое даже и природой поддерживалось. Эти крестные ходы от каждого храма, которые стекались ручейками к храму Христа Спасителя. Необыкновенно было красиво, торжественно, трогательно. И, знаете, когда бывает... наверное, каждый из нас переживал состояние, когда ты вдруг понимаешь, вот какая-то секунда, минута, и оно не затяжное, короткое это состояние, когда ты в абсолютной гармонии с миром. То, что можно условно назвать, что ты счастлив. Это редкие мгновения, но они бывают у каждого человека. И вот тогда это были дни, события, когда ты понимал, что происходит что-то очень важное. Сказать «торжественное» — слово такое уже... не объяснить, но ты понимаешь, что ты участник каких-то великих событий. Вот это всё происходило. Прославили отца Алексия 20-го числа. А в этом документе о прославлении всех, и новомучеников, и святых праведных...

К. Толоконникова

— Я для наших слушателей поясню, что это был юбилейный Собор, когда состоялось — нехорошо, наверное, говорить «массовое», но такое прославление очень и очень многих людей, и новомучеников, и исповедников...

А. Грушина

— Царских мучеников — да-да. И в документе о прославлении говорилось, что если известно место захоронения, то необходимо обретать мощи святые. И с отцом Алексием мы думали, что это всё будет гораздо быстрее, потому что место захоронения было известно.

К. Толоконникова

— Могила почиталась?
А. Грушина

— Могила почиталась. Причём она почиталась так, что родственники отца Алексия говорили, что они не успевают досыпать туда песок. Вот люди приходили, брали на память песочек с могилы. И они приезжали и чуть ли не каждую неделю заново подсыпали и подсыпали туда песок. Могила отца Алексия всегда почиталась. Там можно было, говорят, встретить вообще совершенно неизвестных людей, не только представителей большой достаточно церковной общины старца Алексия, созданной им, а их было много. Потому что говорят, по разным таким... я вообще не понимаю эти математические подсчёты — как можно подсчитать количество людей в общине. Но говорят, что от трёхсот до пятисот человек вообще было.

А. Пичугин

— А прославили отца Алексия вместе с его сыном — отцом Сергием.

А. Грушина

— Прославили их в один день, но не вместе.

А. Пичугин

— Не вместе, да, но в один день.

А. Грушина

— Да, отец Алексий — святой праведный, а сын его, после кончины старца Алексия ставший настоятелем Маросейского храма и принявший эту общину, отец Сергий был прославлен как священномученик. Вот как раз можно сказать, что, где он похоронен, неизвестно до сих пор. Он расстрелян был в Ярославле. Опять же тоже неизвестно, то ли во внутренней тюрьме НКВД, то ли их вывезли на полигон куда-то, как у нас вывозили в Бутово. И где захоронение — мы не знаем по сей день, и выяснить это не удаётся. А вот где отец Алексий — это было прекрасно известно, место было почитаемое. Документы на могилу были у его внучки, старшей дочери отца Сергия — у Ирины Сергеевны Мечёвой, врача по профессии, она была кандидатом медицинских наук, женщиной строгой, собранной. Она как раз вот, как старшая в семье и как, вероятно, такая самая-самая крепкая, что ли, потому что когда и мама была арестована, и потом, когда мама из ссылки вернулась, Ирина Сергеевна была главным кормильцем, главным добытчиком средств к существованию, главным хранителем семейного архива — это была Ирина Сергеевна. И документы на могилу были у неё. И если уместно об этом говорить — почему так долго? Прославление состоялось в августе двухтысячного года, а разрешение на обретение мощей было получено только в июне следующего, 2001 года. Хотя, ещё раз повторюсь, где могила — известно всем, всё известно. А происходило это потому, что там было очень много всяких непонятностей с руководством кладбища. Потом, в эту могилу уже было захоронено несколько человек.

А. Пичугин

— Мы папомним, что в гостях у светлого радио сегодня Анна Грушина, главный редактор «Московского журнала», кандидат исторических наук.
К. Толоконникова

— То есть разрешение необходимо было получать в кладбищенской конторе?
А. Грушина

— В том числе, да. И вот тогда мы познакомились с замечательным совершенно человеком. Заместитель был он начальника или директора, я не знаю, как называлась эта точно должность. По-моему, замдиректора был московского «Ритуала» Оганян Александр Александрович. Мы потом с ним поддерживали добрые отношения. В храм он приходил потом постоянно. Александр Александрович Оганян — я бы сейчас сказала о нём, потому что он очень много сделал вообще для обретения мощей тех новопрославленных святых, которые покоились на московских кладбищах.

К. Толоконникова

— А много таких?
А. Грушина

— Я не считала, но вообще, да, конечно. Александр Александрович на этом воцерковлялся, это происходило на наших глазах. И когда обрели мощи старца Алексия, мы просто увидели другого человека, который принял крещение. Он просто, вы знаете, воцерковлялся так стремительно, потом стало понятно, почему. Потому что очень вскоре после этого он ушёл из жизни. У него обнаружилась эта противная болезнь нашего века. Эта онкология прогрессировала очень быстро. И он говорил, что он мечтает только обрести ещё мощи матушки Фамари. Но вот до этого он, к сожалению, не дожил. На обретении мощей тоже был Александр Александрович Оганян...

К. Толоконникова

— Которая тоже погребена была на Введенском кладбище.

А. Грушина

— Рядом с отцом Алексием, совсем близко от его могилы, было захоронение матушки Фамари.

И Александр Александрович Оганян очень много сделал для того, чтобы мы это разрешение получили. Но ситуация, ещё раз повторюсь, это важно, почему опять же обрели честные мощи старца в июне, а перенесение их в храм святителя Николая в Клённиках, где он был настоятелем и куда предписано было их перенести, состоялась только в сентябре. Потому что очень много надо было соблюсти процедур.

К. Толоконникова

— А к этому моменту, к моменту перенесения мощей, уже в храме должно было быть уготовано для них место особое.

А. Грушина

— Да, была приготовлена рака. Мощи с кладбища — обретали их 16 июня. Я там была, это второй такой день, который после прославления остался в памяти навсегда. Мне кажется, даже я помню все запахи, я помню погоду, как она менялась в этот вечер. Я помню, что это был не жаркий день. Процесс обретения мощей начинался в семь вечера. Мы приехали раньше. Почему это было. Потому что поклонение и почитание могилы было таким, что боялись, что набежит очень много народа, соберётся и гораздо будет труднее соблюдать эту процедуру. Поэтому ждали, когда закроются кладбищенские ворота. Мы подъехали с Маросейки пораньше. Настоятелем Маросейского храма тогда был протоиерей Александр Куликов, который получил этот храм в 1990 году и, по сути, возобновлял Маросейский храм. Я не говорю общину, потому что возобновить общину, на мой взгляд, это невозможно, два раза в одну реку не входят. Но тем не менее он был большим почитателем маросейских традиций. Он знал многих маросейских прихожан и даже священников, был с ними лично знаком. И поэтому начиналась Маросейка как раз вот с такого трепетного отношения к тому, что было, с учётом, конечно, изменений, которые произошли. Нельзя же не учитывать время. Время есть время, оно диктует свои какие-то особенности. И отец Александр как раз отслужил последнюю литию на могиле старца Алексия. Это было в шесть вечера, как сейчас помню. Такой большой серый кот ходил всё время вокруг могилы, подходил к соседним могилам. Он был с нами до конца. Даже когда уже мощи перегружали в микроавтобус, который доставил их в Новоспасский монастырь. А возглавлял прославление тогда епископ Орехово-Зуевский Алексий (Фролов), будущий митрополит Костромской.

К. Толоконникова

— Покойный уже ныне.

А. Грушина

— Да, покойный, Царствие ему Небесное. Очень был интересный человек, очень такой большой, настоящий. Он возглавлял этот весь процесс. И мощи увезли в Новоспасский монастырь для прохождения дальнейших процедур. Я небольшой знаток этих процедур. Говорить о них я не буду. Но это естественно — обретаются мощи. Тем более в такой сложной ситуации, когда, ещё раз повторюсь, в эту могилу уже было захоронено несколько родственников отца Алексия, включая его внука, сына отца Сергия, Алексея Сергеевича. Поэтому там были какие-то моменты достаточно сложные, щепетильные.

А. Пичугин

— Кто из детей отца Алексия прожил дольше всех?
А. Грушина

— Я не помню, когда умерла Александра... Отца Алексия, вы говорите, или отца Сергия?
А. Пичугин

— Отца Алексия.

А. Грушина

— Я не помню, когда умерла Александра. Я знаю, что Анна, про которую в общем считают всё-таки, что она блаженная была, она ещё в 50 годах, есть какие-то воспоминания о том, что она скиталась по Москве. Она ходила с котомкой — то ли юродствовала, то ли она... нигде не останавливалась долго, и её привечали разные люди. И есть свидетельства, как в какой-то, а жили тогда все в коммуналках преимущественно, и в одной из коммунальных квартир, куда она пришла, то ли это прихожанка была Маросейского храма, куда она пришла, то ли ещё... в общем, верующие люди явно. Она услышала, как муж этой женщины говорит, вот там вот неприятности, там вот неприятности из-за того, что принимают таких людей — вот соседи донесут. Они услышали, как хлопнула дверь, она ушла, и больше никогда её никто не видел. Это были 50-е годы. Когда Александра умерла — я, честно говоря, не знаю, не помню.
А. Пичугин

— Но они все должны были быть, если они благополучно пережили эпоху репрессий и войну, то они должны были, в общем, достаточно долго прожить. Потому что я смотрю — Александра 1888 года рождения, Анна — 1890-го.

А. Грушина

— Ольга младшая там будет.

А. Пичугин

— 96-го года рождения. Но сведений о них нет никаких.

А. Грушина

— Почему? Они есть. Я так подробно этим не занималась. Меня интересовала, например, Ольга, младшая дочь отца Алексия, которая была замужем за Юргенсоном. Она была осуждена, но по статье не политической — статья у неё была уголовная. Во время войны она была арестована. Она уже была в разводе, по-моему, с Юргенсоном и где-то она работала в каком-то магазине. Директор этого магазина начал проявлять к ней внимание — такое, ненужное для неё, и она, естественно, отвергла его ухаживания. И он сказал, что «ты ещё об этом пожалеешь». Пришла ревизия, и в каком-то из пакетов, которые уже были готовы к продаже, она их получала готовыми, нашли недовесы. А по условиям того времени военного, это было страшное преступление. Вот эта Ольга меня интересовала. Да, она, пожалуй, дольше всех прожила, потому что за ней в конце жизни ухаживала Елизавета Сергеевна, младшая дочь отца Сергия, то есть получается, что это её племянница. И вот как раз она оставила воспоминания о том, что Ольга Алексеевна очень боялась смерти. И когда она уже лежала в постели, Елизавета Сергеевна отошла, на какое-то время вышла сделать покупки необходимые, вернулась и видит её совершенно изменившуюся, с просветлённым лицом. И она сказала: «Лиза, я теперь не боюсь смерти, потому что ко мне приходил папа». Елизавета Сергеевна спросила: «А чей папа — твой или мой?» И она сказала: «Твой», — то есть её брат, священномученик Сергий. И он сказал, что «ты, пожалуйста, не волнуйся и не переживай, мы все тебя ждём, мы тебя встретим». Она спросила: «А вы там все вместе живёте?» Это я говорю по воспоминаниям, которые сохранились на аудиокассетах — я записывала Елизавету Сергеевну.

А. Пичугин

— А годы какие это были?

А. Грушина

— 50-е годы, но уже, видимо, после кончины матушки отца Сергия. Значит, это конец 50-х, начало 60-х. И она сказала, что отец Сергий сказал: «Мы все тут рядом, но я этажом выше живу». И я сразу вспоминать стала слова старца Алексия о том, как он говорил, что «сын мой будет выше меня». Чему свидетельств очень много оставлено людьми разными, есть письменные, документальные свидетельства этой его фразы, что он говорил: «Прекрасный цветок у меня отец Сергий, но быстро отцветёт». И когда он говорил, что «сын мой будет выше меня». И вот два факта, которые я для себя объяснила, как-то эту фразу, я не утверждаю, что я права. Но я уже говорила, по-моему, на одной из наших передач об этом, что один факт — это слова Ольги Алексеевны, что «он живёт этажом выше». А второй — это когда мы стояли на прославлении на этой длиннющей службе в храме Христа Спасителя, и первыми называли, конечно, священномучеников, а потом уже шли святые праведные и так далее.

А. Пичугин

— Мы продолжим наш разговор об обретении мощей святого праведного Алексия Мечёва через минуту. Напомню, что вы слушаете совместную программу светлого радио и музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова, директор музея, Анна Филипповна Грушина, главный редактор «Московского журнала», кандидат исторических наук, я — Алексей Пичугин. Мы через минуту все сюда вернёмся.

А. Пичугин

— Возвращаемся к нашей программе. Напомню, что эта программа совместная, как всегда по четвергам, с музеем и исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова, директор музея, я — Алексей Пичугин, ваш ведущий. И вместе с нами сегодня Анна Филипповна Грушина, главный редактор «Московского журнала», кандидат исторических наук. И мы говорим об обретении мощей святого праведного Алексия Мечёва. Обретение произошло больше 20 лет назад, но тем не мене всё ещё как-то это в памяти сохраняется хорошо. Потому что вроде бы и 2001 год, как я сейчас сказал, больше 20 лет назад, подумал, что 2001-й год совсем недавно был.

А. Грушина

— Да, 20 лет было назад в прошлом году, когда состоялось это удивительное событие. Я, наверное, должна об этом сказать. У нас как раз тогдашний настоятель храма святителя Николая в Клённиках, протоиерей Александр Куликов, был человеком трезвым, он не любил всякие мистические дела, он не любил всякие разговоры о чудесах и так далее. Но вот на обретении мощей, вероятно, из-за того, что ситуация была очень сложная, о которой я уже говорила, с этой могилой, где было несколько захоронений в одну могилу. Было два момента, о которых я бы сейчас хотела сказать. И они, конечно, просто давали нам всем понять, что всё правильно, что всё так и есть, что всё происходит правильно, что мы обретаем мощи святого праведного Алексия. Наверное, не все знают что когда обретаются мощи в наше современное время, по крайней мере так было с отцом Алексием, и ещё я присутствовала на одном обретении. Это сначала кладбищенские рабочие откапывают, как бы снимают верхний слой земли с могил. А потом работают уже археологи, потому что работа идёт ювелирная, уже специальным инструментом снимаются вот эти слои земли и так далее. Вот откуда кусочки гроба, которые нам потом там раздали ночью, уже совсем глубокой ночью на месте обретения мощей. Когда уже подходят к крышке гроба, работают уже археологи, работают люди, которые этому обучены, которые умеют это делать.
Мы стояли, все прихожане храма, кто приехал туда, мы стояли вокруг такого некого маленького... веревочкой так вот всё было это пространство огорожено. Лаврские монахи постоянно молились. Я помню лицо того же Александра Александровича Оганяна, который стоял на другой стороне. И он так пристально вглядывался, ему так хотелось, чтоб всё было хорошо, чтобы всё состоялось, чтобы всё было правильно. И вечер был очень-очень тихий, и вдруг, когда уже подошли к крышке гроба, вот такое явление — я несколько раз в жизни с ним сталкивалась. Может быть, каждый его как-то по-своему ощущал. Именно над могилой разразилась некая... это не гроза была, не было ни молний, ни громов не было. Налетел буквально ураганный ветер. А поскольку не знали, какая будет погода — мало ли, меняется погода, — то когда выезжали из храма, вывезли плёнки рулон, чтобы потом накрывать, если дождь пойдёт. И налетел ураганный ветер, причём он был такой силы, что я сейчас помню, как наши прихожане храма, мужчины, натягивать пытались эту пленку, чтобы не заливало могилу, а ветер вырывал её из их рук и так далее. Пошёл сильный-сильный дождь. Продолжалось это буквально минут 5-7, хотя казалось, что прошла вечность. И происходило это только в радиусе могилы. На всём остальном кладбище была абсолютно тихая погода, всё было нетронуто. Потом всё прекратилось, пленку убрали.
И археологи по очереди работали внизу, вот в этой могиле, выполняли свои обязанности. И несколько раз, это было непостоянным, но начиналось... Вы знаете, я произнесу слово, которое мы все знаем, «благоухание». Вот мы все знаем это слово. На самом деле назвать, что это было, невозможно. Это был какой-то... Я не знаю, как объяснить этот запах, который периодически вдруг накрывал это пространство. И археолог снизу оттуда говорит: «Почему все молчат? Что, никто не слышит?» Его успокоили, сказали, что все слышат. То есть когда подошли к крышке гроба отца Алексия, это была точно она, сомнений не было уже. И до этого-то у нас их не было. Не было ни секунды никаких сомнений, что это крышка гроба старца Алексия. Уже совсем поздно ночью закончились работы, совсем поздно ночью, никакой транспорт не работал, мы приехали на Маросейку, были там до утра. А честные останки старца, ещё раз говорю, отвезли в Новоспасский монастырь для прохождения дальнейших процедур, для приготовления к перенесению, как это было предписано, в храм святителя Николая в Клённиках.

К. Толоконникова

— А на самом Введенском кладбище кто возглавлял обретение, я имею в виду со священнической стороны, с церковной стороны?
А. Грушина

— А я уже говорила: епископ Орехово-Зуевский Алексий возглавлял. Велась съёмка, всё время работали две камеры.

К. Толоконникова.

— Силами Клёнников?

А. Грушина

— Нет-нет, силами комиссии по прославлению. Потому что там был не один владыка Алексий, там были ещё и священники.

А. Пичугин

— Митрополит Ювеналий возглавлял комиссию тогда, в те годы.

А. Грушина

— Возглавлял митрополит Ювеналий, но его не было. Был владыка Алексий, были священники, ещё входившие в эту комиссию. Но народу на самом деле было, ещё раз говорю, не очень много, потому что старались избежать какого-то ажиотажа, каких-то ненужных кликушиских действий, которые вполне могли быть и часто сопровождают такие события.

К. Толоконникова

— Несомненно, да. И потом, через несколько недель, из Новоспасского монастыря...

А. Грушина

— Нет, уже получается не недель. Июль, август, сентябрь — через три месяца почти с половиной, потому что мощи обретались 16 июня, а перенесение мощей состоялось 29 сентября. И получилось так, что в какой-то степени я была причастна к тому, что переносили мощи большим крестным ходом. В начале казалось, что это невозможно. И так нам говорили и в Патриархии, что это невозможно, чтобы был крестный крестный ход, потому что тогда надо перекрывать улицы, а это задействовать, значит, и милицию, тогда не было полиции, и останавливать транспорт. Но вот эта идея, которая зародилась у нас в храме и которую мы всячески пытались в Патриархии лоббировать (какое слово ещё произнести?), всё-таки случилась. Лужков Юрий Михайлович, тогдашний мэр Москвы, согласился с тем, что это надо сделать. По-моему, до этого только мощи Матронушки переносили вот таким крестным ходом. Насколько я помню, могу ошибаться. А потом это второй был случай, когда из Новоспасского монастыря при огромном стечении народа — по данным милиции, было 10000 человек, а мне кажется, что было гораздо больше, — мощи переносили в храм святителя Николая в Клённиках.

К. Толоконникова

— Их несли буквально на руках.

А. Грушина

— Их несли на руках, менялось священство. Всё священство было в жёлтых облачениях, это было так красиво, это было так торжественно. Мы шли так вот рядышком: Владимир Петрович Заманский, большой друг нашего журнала и мой личный друг, Александр Александрович Белай, который заместитель сейчас главного редактора «Московского журнала». Мы шли все рядом. И вообще такой выдался год, когда, опять же, ты понимал, что ты участник грандиознейшего события. Пели «Царица моя Преблагая»...

К. Толоконникова

— Одновременно исторического и внеисторического на самом деле.

А. Грушина

— И внеисторическое, да. Сказать «вселенская», наверное, не надо, но это больше нас, а как это называть, я не знаю. Это было прекрасно. Мы по наивности в храме на машинке печатной напечатали пропуска для тех, кто из храма, чтобы потом пройти через посты милиции — она всё перекрыла. И даже на второй день, когда служил Святейший Патриарх Алексий II Литургию в храме — вечером принесли в храм, внизу поставили раку с мощами. Святейший даже выразил некое недовольство, что мало народа. А милиция так выполняла указания, чтобы всё было тихо и спокойно и никого не пускать — храм маленький, тесный. А главное, когда шли, пропускали только священство, а мирян не пропускали. И мы с этими нашими бумажками доморощенными... и я только помню, что, не переставая, говорила: «Отец Алексий, как же так, как же так? Как бы мне пройти-то, ну как же так?» Бумажка эта не срабатывает, никто не пускает. Я иду дальше через Лучников переулок, обхожу храм по Златоустинскому, только подхожу к полиции и: «Отец Алексий, ну как же так, как же так?» — они то отвернутся, то не видят. Я даже не помню, как я оказалась в храме, но я была в числе малого количества тех людей, кто в храм прошёл. И необыкновенная служба, необыкновенное состояния человека, который действительно свидетель эпохальных событий.

А. Пичугин

— А как в первые годы существования уже возобновлённого храма, в 90-е, вообще жила память об отце Алексии? Потому что если так посчитать, то прошло с его кончины, а потом с настоятельства отца Сергия, от 70 до 60 лет. Если мы сейчас от нашего времени 60 лет отнимем, получим начало 60-х годов. А сейчас, в общем, ещё есть люди, которые помнят, например, митрополита Николая (Ярушевича), помнят его службы в Елоховском соборе, в снесённом и уже в воссозданном храме на Преображенке.

К. Толоконникова

— Ты имеешь в виду, сохранялась ли такая живая человеческая память домашняя?

А. Пичугин

— Не только. Во-первых, сохранялась ли действительно человеческая память? И приходили ли люди, которые действительно так здраво помнили отца Алексия, отца Сергия? И вообще, как возобновлялась в приходе память и почитание, и наследие вообще и Маросейской общины и самого лично отца Алексия?

А. Грушина

— Очень многое было сделано протоиереем Александром Куликовым, который в армии, будучи юношей, служил в Фергане, и там он познакомился с архимандритом Борисом (Холчевым). Архимандрит Борис (Холчев), учёный человек, психолог, он состоял у истоков создания социальной психологии в стране. Он работал и с трудными детьми в Кащенко, с болезненными детьми, и так далее. Он был маросейским священником, арестован был в 1932 году, по-моему. И по сути ему отец Сергий в Рыбинске, накануне своего ареста, незадолго до своего ареста, сказал, они встретились под Рыбинском в лесу, и он ему сказал: «Отец Борис, я чувствую свою скорую кончину, ты бери общину на себя». И вот отец Борис продолжал очень тесно общаться с маросеийскими прихожанами. Вот та же монахиня Иулиания приезжала к нему со своей ученицей Екатериной Чураковой, и они ему в ферганском храме на холсте повторили иконостас Троицкого храма Троице-Сергиевой лавры. То есть монахиня Иулиания в 50-е годы как бы возглавила эту работу. Собирала она очень много воспоминаний ещё живых тогда, бодрых маросейских прихожан, которые потом вошли в её книгу, она имеет несколько переизданий, о старце Алексии. Она собирала разные воспоминания.
Выходили отдельные воспоминания того же писателя Серебряного века Александра Александровича Добровольского (псевдоним Тришатов — его многие знают как Тришатова) о его встречах со старцем Алексием. То есть Маросейка была в какой-то степени в таком хорошем положении, потому что очень много было оставлено документальных воспоминаний, на которых можно было строить не просто предположения, а это были документальные факты и свидетельства. И поскольку в общине вообще было много людей, таких здравых, трезвых людей, которые, как та же монахиня Иулиания, которая потом в Троице-Сергиевой лавре возглавляла иконописную школу. И там до сих пор считается, что её традиции присутствуют в этой школе иконописной Троице-Сергиевой лавры. То есть очень много было людей, которые знали, помнили, почитали внутри, но ещё и издавали что-то. У Струве во Франции выходила книга об отце Алексии, как вы знаете. В издательстве «YMCA-Press» в Париже выходила книга об отце Алексии. То есть батюшку помнили многие. Очень много о нём говорил, рассказывал Сергий Дурылин, священник, который не был, по-моему, в маросейском клире.

А. Пичугин

— Он был рядом. Он был настоятелем часовни Богоявленской рядом. Во-первых, насколько помню, он проводил беседы в храме в Клённиках. Во-вторых, я так понимаю, что он, если даже в клире не был, всё равно служил там, потому что всё рядом было.

А. Грушина

— Да, служил, это были такие духовные друзья настоящие: священномученик Сергий, епископ Стефан (Никитин), Сергей Алексеевич, врач-невропатолог, священномученик Пётр Петриков, который был в штате храма на Маросейке, но считается он Подкопаевским — Пётр Подкопаевский, священномученик, но он был в штате Маросейки. Братья Эльбсон, перешедшие из лютеранства в православие, священники, Александр Ильин, монах, Сергий Дурылин. Вообще, маросейское священство той поры, конечно, это был очень дружный и очень такой неформальный, что ли, клир, это были настоящие духовные друзья. Это были люди, которые, конечно... опять же, ничто нельзя повторить дважды, но которым было дело до паствы, до прихода. И все они любили, знали старца Алексия и чтили его традиции — в богослужении его традиции, в отношении к пастве, когда паства не делилась на своих, чужих, близких, дальних, а когда всё-таки, как в всякой семье, бывало разное, но всё-таки принципы были жизни одной семьи. Ну, плюс время было такое. Ведь в Маросейке не было никого, кто получал бы зарплату. Там пели прихожане, расписывали прихожане, убирали прихожане. При старце Алексии в школе преподавали, в церковно-приходской, где он собирал детей с Хитрого рынка, очень много их было. Причём удивительно то, что было больше мальчиков, чем девочек.

А. Пичугин

— Напомним, что в гостях светлого радио сегодня Анна Грушина, главный редактор «Московского журнала» и кандидат исторических наук. Мы продолжаем говорить и о обретении мощей старца Алексия Мечёва, и о Маросейской общине. Но вот вы говорите о людях, которые помнили, которые передавали память о нём. А вот среди тех, кто пришёл в 90-м году в только-только открытый храм. Были ли те, кто помнил? По идее, должны были быть.

А. Грушина

— Да, были, конечно, были. Вот Маргарита Келлер... кто-то из них уже не мог приходить в храм, но их навещали — те, кто пришёл, кто воссоздавал общину. За ними ухаживали, их навещали. Как говорили наши прихожане, так, может быть, грубовато, но очень искренно, сами будучи немолодыми, что маросейские старухи, как они говорили, им очень много дали — своим поведением, своей некрикливостью, спокойствием. Была жива Елизавета Булгакова, которая оставила воспоминания и об архимандрите Борисе (Холчеве), и она была с отцом Сергием в тот момент, когда он был арестован. Она с ним жила в этой деревне Мишаки под Рыбинском, она просто ушла из дома куда-то, то ли за продуктами, то ли по делам, когда вернулась, его не было. Но вскоре и её арестовали, и она оставила свои воспоминания как раз о пребывании в Ярославской тюрьме. Там много было таких фактов, скорее, эмоциональных, и на них нельзя было базироваться. В общем, она посчитала, что шаги слышала отца Сергия, что вот он погиб тогда-то, 6 ноября, в то время как приговор ему вынесен был 22 ноября. Через день состоялся пересмотр, или апелляция, как сейчас называют, не знаю — как бы законность-то пытались соблюдать, — которая утвердила приговор. А приведён он в исполнении был 6 января 1942 года. Но очень долго считали по её вот этим воспоминаниям: слышала шаги, его увели, и больше шагов не слышала. Но, тем не менее, очень много важных фактов она оставила. Сёстры Чертковы. Ирину Черткову я помню всегда, помню, где она стояла — у колонны в Казанском приделе. Сухенькая такая она была, очень собранная. Я не знаю даже, кого бы я ещё назвала, человек настолько был в церкви, при этом не кричал об этом, не говорил, никого не поучал, никому не рассказывал, как надо Бога любить, как надо друг к другу относиться, она просто так жила. И это было очень вдохновенно.

К. Толоконникова

— Ну вот мощи старца Алексия вернулись в Клённики к Всенощной.

А. Грушина

— Помазание первое было уже у мощей на Всенощной.

К. Толоконникова

— И какой сложился, в связи с этим возвращением, богослужебный, так сказать, обиход, именно в связи с этими мощами? Потому что ведь наверняка же установили какой-то день для служения молебнов. Как это было, как приходили люди?

А. Грушина

— Вообще, протоиерей Александр Куликов, поскольку он знал от архимандрита Бориса и был лично знаком, естественно, и очень близко с монахинею Иулианию (Соколовой), он всегда служил молебен, как было при старце Алексии, пред чудотворной иконой Феодоровской, которую мы очень быстро получили из музея лаврского. Она хранилась там, эту чудотворную икону спасала монахиня Иулиания. И она отдала её туда, в музей — там икона сохранилась. Обратились к Патриарху Алексию, он поддержал наше обращение, что икона должна вернуться в храм. И её очень быстро нам отдали. И вот, как было при отце Алексии, возобновил это протоиерей Александр, по средам служились молебны у иконы Феодоровской. Естественно, у нас появились новые приделы: придел священномученика Сергия и святого праведного Алексия. Появился придел, соответственно, уже совершались службы там.

К. Толоконникова

— То есть, стало быть, и литургии тоже совершались там?

А. Грушина

— Да, и литургии. К сожалению, сейчас они всё реже совершаются внизу, потому что храм переполнен, как правило. Пандемия внесла свои какие-то коррективы, но всё равно я бы не сказала, что народу вот так мало, как есть другие храмы в центре, которые не имеют мощей. И у них, конечно, не такое количество прихожан. Плюс Маросейка стоит как бы на бойком месте, у Лучникова переулка — из метро вышел, одна минута. Очень много захожан так называемых. Что слава Богу — они есть, люди заходят, вот так они узнают об отце Алексии, подходят к мощам. И можно всегда там приобрести какую-то литературу об отце Алексии — книжечка маленькая, такого карманного формата, вот сейчас вышло переиздание. Потому что тираж разошёлся достаточно быстро, и вот сделали переиздание, в которое уже внесли другую дату, другое место его рождения, точное место, надеюсь.

А. Пичугин

— А что с местом рождения? Напомните.

А. Грушина

— Всегда считалось, что он коломенский и почему-то из коломенских священников.

А. Пичугин

— Верея фигурировал ещё, по-моему.

А. Грушина

— Верея фигурировала потому, что это его дочь Александра жила, и они там приобрели дом. Ещё шла Первая мировая война.

А. Пичугин

— И он туда как на дачу ездил.

А. Грушина

— Да, ездили как на дачу. Там служили в Ильинском храме, там отошёл из этого мира Сергий Мансуров, которого считал священномученик Сергей своим учителем истории Церкви. Его лекции он ездил слушать в Троице-Сергиеву лавру. То есть я называю имена, очень такие интересные.

А. Пичугин

— А в итоге, с местом рождения?

А. Грушина

— Понимаете, вокруг каждого человека, и мирского, и святого, и всякого, всё равно копятся какие-то легенды. Мы часто переписываем друг у друга какие-то факты, не подвергая их сомнению. И я переписывала, не подвергая сомнению, что вот из священников Коломенского уезда и так далее. А потом обнаружила документы, что это Звенигородский уезд — совершенно другое место рождения. Хотя потомственные священники, из рода потомственных священников. И уже в переиздание внесено другое место его рождения. Я думаю, что если ещё какие-то факты проверять — это, в принципе, не влияет ни на его святость, ни на его...

А. Пичугин

— Мы же говорим о достоверной картине. Как раз это очень важно. Я помню, что когда-то очень давно, тоже на заре своего воцерковления, мне в руки попала книжка, откуда, собственно, я про отца Алексия и узнал. Я тогда очень плохо разбирался, в чём суть, но мне казалось, что там как раз про прославленных святых. Но, Господи, про кого там только ни было, даже про Сиверса было, но было и про отца Алексия Мечёва. Он тогда ещё не был прославлен. Это как раз вот какие-то предканонизационные годы. И там, конечно, книжка такая — полна легенд и преданий. Мне кажется, если мы хотим действительно узнать о святом человеке, который жил относительно недавно, и есть возможность собрать и свидетельства, и достоверные данные, надо это делать. Потому что важно видеть не просто легендарный образ, а важно видеть живого человека, святого, который жил вот буквально за несколько поколений до нас.

А. Грушина

— Алексей, я совершенно с вами согласна. Вы вот сегодня повторяете: кандидат исторических наук, кандидат исторических наук — можно уже это не повторять. Но я к тому, что если уж кандидат наук, то будем им. Понимаете, я за достоверность. И должна вам сказать, что даже в клире маросейском я столкнулась с таким чудовищным каким-то, каким-то непонятным сопротивлением, когда одни священники — найдены документы, когда открылись архивы ФСБ, когда расстрелян, где расстрелян. Его личная подпись, графологи подтвердили, его личная подпись под приговором, что он ознакомлен, 22 ноября. Почему продолжали со слов Елизаветы Булгаковой считать эту дату 6 ноября? И когда я говорила священнику, что уже документы есть, а он мне отвечал, что есть предание? Понимаете, я за факт.

К. Толоконникова

— Да, это очень характерное отношение.

А. Грушина

— Да, а это предание, а это благочестивое предание.

К. Толоконникова

— Благочестивое предание, освящённое поколениями тех, кто его передавал из уст в уста.

А. Грушина

— Да, но мы же не в Средневековье, люди грамотны.

А. Пичугин

— А вот когда это благочестивое предание передаётся ещё дальше и дальше, оно обрастает ещё большими подробностями. Многим людям же хочется, чтобы предание красиво звучало, поэтому надо добавить это и это. И в итоге мы получаем что-то совершенно недостоверное исторически.

А. Грушина

— И дело ведь не в том, что исторически недостоверно. Дело в том, что мы живём в эпоху, когда люди образованные. Людям надо пищу для ума давать здоровую. Они умеют мыслить ассоциативно, они умеют сопоставлять факты. И когда мы их своими благочестивыми преданиями вводим в заблуждение и, может быть, даже уводим от Церкви, это, я считаю, не просто неправильно, а это даже какое-то невежество, что ли.

А. Пичугин

— Спасибо вам большое, Анна Филипповна за этот разговор. Мы напомним, что сегодня в программе «Светлый вечер» была Анна Грушина, главный редактор «Московского журнала», кандидат исторических наук. Ксения Толоконникова, директор музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Я — Алексей Пичугин.

К. Толоконникова

— Да, и я очень рада и благодарна Анне Филипповне за то, что мы вспомнили не только об обретении мощей старца Алексия, но вспомнили и о маросейских стариках и старухах, которые действительно... вот нам кажется, что мы чего-то делаем для людей, а на самом деле это они делают для нас. Спасибо большое.

А. Грушина

— Всем спасибо.