«О русской философии вчера и сегодня»

Гость программы — Владимир Витальевич Сидорин, руководитель сектора истории русской философии Института философии РАН, кандидат философских наук.

Ведущий: Алексей Козырев

А.Козырев

– Добрый вечер, дорогие друзья! В эфире радио ВЕРА  программа «Философские ночи», и с вами её ведущий - Алексей Козырев. Сегодня мы с вами поговорим о феномене русской философии. У нас в гостях руководитель сектора по истории русской философии института философии РАН, кандидат философских наук Владимир Витальевич Сидорин. Здравствуйте, Владимир. Спасибо, что Вы нашли время и пришли к нам в студию, потому что, наверное, у многих наших радиослушателей иногда появляется желание почитать русских философов. И такие имена, как Иван Ильин, Василий Васильевич Розанов, Николай Бердяев, Владимир Соловьёв, Евгений Трубецкой нашим радиослушателям знакомы. Потому что верующий человек, обращаясь к философии, пытается осмыслить свою традицию, свою веру, ведь вера разумная должна быть, а не просто такая слепая вера, вера семипудовой купчихи, такая вера, как говорил Достоевский, или, вернее, его известный персонаж «Братьев Карамазовых», который очень хотел в него воплотиться - это всё-таки не вера высшей пробы, высшего качества. Ну, а люди неверующие или ищущие веры - они пытаются в философии, наверное, обрести смысл, да, они пытаются как-то через философию куда-то прийти, к утверждению каких-то предельных оснований своей жизни, так?

В.Сидорин

– Да, конечно, конечно. И история русской философии полна замечательных примеров, когда не просто даже неверующие, а радикально безбожно настроенные люди, именно через философию приходили к вере. Владимир Соловьёв, тот же самый. И Сергей Николаевич Трубецкой, насколько я помню, тоже прошёл непростой путь. Именно через философию они пришли к вере.

А.Козырев

– «Философия - детоводительница ко Христу» - как говорил Ириней Лионский.

В.Сидорин

– Философия сохранила это своё предназначение.

А.Козырев

– Ну, а вот всё-таки студенты сегодня проявляют интерес к русской философии? Или для них это какой-то обязательный предмет, как закон Божий, допустим, в императорских школах?

В.Сидорин

– Вы знаете, это довольно сложный, на самом деле, вопрос, и ситуация достаточно сложная. Надо сказать, что студенчество - это такая корпорация, которая, естественно, тянется к чему-то новому, к чему-то актуальному. И повестка сегодняшнего дня - это то, что им наиболее, конечно, интересно, поэтому,  совсем непросто заинтересовать их, например, русской религиозной традицией. Они чувствуют, они понимают, надо сказать, что они исходят из абсолютно правильной позиции: они живут не в императорской России 1916 года, и не в эмигрантском Париже 1930-х, они живут в России 2022-го года. И философия с тех пор, как эта великая традиция была, она прошла большой путь.  И, поэтому, надо сказать, что интерес к русской философии, к русской религиозно-философской традиции - это не то, что отличает современных студентов, надо сказать прямо. И, как правило, люди, которые со студенческой скамьи уже этим интересуются, это не те, кого заинтересовали преподаватели. Мой личный опыт, он наверняка недостаточно представителен, но всё-таки: это, как правило, люди, которые уже пришли на эту скамью с этим интересом, откуда-то взявшимся ещё до университета.

А.Козырев

– Может быть, это наоборот, путь от храма к философии? Может быть, это, конечно, и люди, которые воцерковлены с детства, знают, что такое Литургия и что такое молитва?

В.Сидорин

– В том числе, конечно, это особенно из семьи идёт, из каких-то ценностных ориентаций, потому что, понятно, студенты приходят уже сформировавшимися личностями и, в этом смысле, перед преподавателем русской философии стоит, мне кажется, поистине титаническая задача: ему необходимо прикладывать огромнейшие усилия, чтобы актуализировать русскую философию, чтобы говорить об этой истории с точки зрения современности. И это, в каком-то смысле, тоже философская, на самом деле, задача.

А.Козырев

– Ну, современность - это тоже понятие расплывчатое. Вот, архимандрит Фёдор (Бухарев) писал, помните, книгу о православии в отношении к современности, но он никоим образом не мыслил эту современность без Христа. Он считал, что, даже в тех произведениях литературы, как, например, роман Чернышевского «Что делать?» или роман Тургенева «Отцы и дети», можно искать христианские мотивы. То есть, это поиск нового человека, поиск нового приближения ко Христу. А вот нынешняя современность, всё-таки, в подавляющем своём объёме - это бегство от Христа.

В.Сидорин

– Да, конечно, но я имею в виду именно скорее философскую проблематику. Позволю себе такой пример. Всё-таки, философская проблема теодицеи - оправдания Бога - это важнейшая часть русской религиозно-философской традиции, её поиска. Но, по своему опыту могу сказать, что, если вести разговор со студентами в таком историческом вакууме, то есть, просто говорить о попытках русских философов столетней давности, они воспринимают это с гораздо меньшим интересом, в отличие от ситуации, когда мы пытаемся актуализировать эту проблему и показать, что это важнейший христианский мотив, это не осталось в прошлом, это то, чем живёт в том числе, современная философия и современная культура, это важнейшая проблема аналитической философии религии - и они совершенно иначе начинают это воспринимать, на самом деле. Или, например, известно, что современная культура отличается повышенным интересом к проблеме телесности, например. И это тоже важнейшая религиозная тема, важнейшая христианская тема. И современная философия тоже…для неё это важнейшая тема. И можно выстраивать разговор вокруг того же Василия Розанова, используя современный актуальный философский контекст тоже - это сразу повышает интерес студентов, как мне кажется.

А.Козырев

– А вот студенты сегодня, они больше ориентированы на то, что мы - это какой-то комментарий или присловье к западной философии, или последние события, происходящие в этом году, которые заставили нас немножко остаться у себя дома, подумать о том, что мы, всё-таки, не филиал европейских университетов - у нас есть и Восток, и Азия, с которыми мы сотрудничаем. Вот как меняется настроение студентов, если оно меняется? Или вот философия современная - под ней подразумевается исключительно то, что преподаётся в Оксфорде и в Кембридже?

В.Сидорин

– Нет, конечно, но я думаю, что ещё рано говорить о том, как происходящие события влияют или повлияют, потому что, я думаю, речь идёт о каких-то тектонических сдвигах, но каким образом это повлияет в конечном итоге, сейчас трудно прогнозировать. Но изменения видны, и я, по своему опыту могу сказать, что студенты с пониманием относятся к тем историческим сдвигам, к тем изменениям, которые происходят. Я думаю, что, вероятно, здесь могут быть разные мнения на этот счёт, но, тем не менее, приходит понимание сложности этой ситуации, величия, исторического величия по-своему…

А.Козырев

– Но, тем не менее, всё-таки, русская философия устарела. Вот, почему мы не говорим, допустим, что устарел Юм или Аристотель? Оказывается совершенно нормальным писать диссертацию о Юме или разбирать историю логических категорий Аристотеля. Но Бердяев и Булгаков - это устарело, и не соответствует сегодняшней реальности. Может быть, устарело не время, а устарело то, что у современной молодёжи отсутствует какое-то желание вникать в религиозное мировоззрение, может быть, пытается создать философию, просто на иных основаниях? Поэтому философия глубокая и проблемная, которая создавалась у церковных стен, даже того же Розанова, который тоже метался, то ли он с Христом, то он был без Христа, кажется для них устаревшей, потому что сегодня им нужно определиться в иных категориях бытия.

В.Сидорин

– Прежде всего, я совершенно не согласен с тем, что русская философия устарела, потому что, я думаю, что в философии вообще ничего не устаревает. Известен знаменитый тезис Уайтфилда, кажется, что, в общем-то, философия - это комментарий к Платону и Аристотелю. Это, конечно, красивая фраза, в первую очередь, но, в каком-то смысле, она отражает реальность. Философия, в определённом смысле, продолжает заниматься тем, чем она занималась вообще всегда: себя, в каком-то смысле, пересобирает. И каждое новое поколение философов продолжает говорить о старых философских проблемах новым языком, пытается найти какой-то новый язык. В этом смысле, русская философия, конечно, не устарела, потому что философия, в этом смысле, не умирает почти никогда. Другое дело, понятно, что у всего есть свой срок, отпущенный срок, и русская религиозная философия была частью определённого исторического контекста. И она не может быть, на мой взгляд, просто механически перенесена в столетие спустя. Нужно искать способы снова говорить об этих проблемах, искать способы использовать эти категории, эти методы, и так далее.

А.Козырев

– Иногда бывает, что бабушкин костюм или бабушкино платье из шкафа вновь входит в моду. То есть, казалось, что его уже надо списать на свалку истории, а современные модницы вдруг обнаруживают, что оно соответствует каким-то новейшим трендам. Точно так же и в мысли бывает, когда тот же Флоренский, допустим, к идеям Римана и Лобачевского вдруг присовокупляет и соотносит топику  «Божественной комедии» Данте, то есть, обращается к средневековому мировоззрению и находит удивительные параллели в этом мировоззрении с новой геометрией, с новой математикой, то есть, нельзя, наверное, заранее сказать, что является старомодным, устаревшим, вышедшим из оборота. Вот, в пятидесятые годы считалось, что религия - это пережиток, что только старые бабушки в платках ходят в храмы. Но, тем не менее, сегодня, если мы приходим в храм, мы видим там много молодёжи. И нельзя сказать, что вся молодёжь записалась в кружок юных техников.

В.Сидорин

– Более того, по моему личному, опять же, преподавательскому опыту я не вижу того, что молодёжь, студенты как-то автоматически напрягаются от того, что речь заходит о религии, о религиозно-философских вещах, о религиозно-философской области, у них нет совершенно отторжения. Конечно, совершенно понятно и очевидно, что эти студенты отличаются от студентов, которые были во времена Российской Империи. У них нет - в среднем, опять же, нет  - идущего из глубины, идущего из семьи церковного опыта, это ясно. Но отторжения я не вижу. Они с интересом воспринимают религиозно-философский материал при правильной, интересной подаче.

А.Козырев

– В эфире радио ВЕРА  программа «Философские ночи»,  с вами её ведущий - Алексей Козырев и наш сегодняшний гость - руководитель сектора по истории русской философии института философии РАН, кандидат философских наук Владимир Сидорин. Мы говорим сегодня о феномене русской философии. И вот вы сказали, Владимир, что есть основные проблемы русской философии, о которых нужно научиться говорить на современном языке. Какие это проблемы? Понятно, что список не будет полным, не будет исчерпывающим, но, всё-таки, может быть выделить какие-то важные, узловые проблемы, особенно специфичные для русского типа мысли?

В.Сидорин

– Ну, конечно, это, я думаю, в первую очередь, метафизические проблемы, это поиск ответов на метафизические вопросы. В первую очередь,  это поиск исторического пути России, её исторического призвания…

А.Козырев

– Метафизические вопросы - это вопросы о том, как устроен мир, о бытии? Что есть центр  мироздания? Какое место занимает в нём Бог, а какое - человек?

 В.Сидорин

– Да-да, конечно. Я думаю, что эти вопросы, в первую очередь, волновали представителей русской философии, и в этом её значительное отличие от западной традиции, в которой, традиционно,  теория познания занимала более значимое место, чем у нас. Во-вторых, как я уже сказал, это осмысление исторического пути России, её своеобразия. Это своеобразие, на мой взгляд, очевидно, его можно по-разному оценивать, это отдельная огромнейшая тема для разговора, но русские философы, лучшие умы пытались понять, в чём это своеобразие, почему так. Это так называемая «русская идея», целый комплекс сложнейших представлений,различных  аргументов, и так далее. Ну, вот, я думаю, что вот эти два комплекса проблем - даже не две проблемы, а два огромных комплекса проблем, два столпа, на которых покоится русская религиозно-философская мысль.

А.Козырев

– Сегодня, как вам кажется, есть ли какие-то новые этапы или новые попытки на эти проблемы ответить оригинально? Мы говорим не об истории философии, где изучается, например, философия Франкла или философия Бердяева, а вот современная русская философия?

В.Сидорин

– Вы понимаете, мне кажется, что это достаточно сложный вопрос, и есть разговоры, которые часто ведутся, но они немножко не вокруг того центрируются, как бы, потому что история философии, на мой взгляд, она пишется, она существует, то есть, понимание того, как развивается философский процесс, это понимание немножко иное. Мы всегда воспринимаем себе историю философии в духе такого, знаете, гесиодовского сюжета битвы великих богов-титанов с ещё более великими богами-олимпийцами. В этом смысле, история философии, не только у нас, но и вообще, написана с точки зрения великих героев философии, которые двигают её вперёд.

А.Козырев

– Почему бы не написать её с точки зрения, например, доцента Шпулькина? Ведь студента-то учат не Гесиод и не Гомер, а доцент Шпулькин, который и объясняет ему, что философия - это длч того-то. Вот, я помню, один раз ехал я по Ленинскому проспекту и взялся подвезти попутчика. Он спросил: «Кто Вы?» Я ответил:  «Я - преподаватель философии». Ну, вот у него  был крайне негативный опыт соприкосновения с философией в Институте нефти и газа, потому что  философию вела бабушка с каким-то марксистским прошлым, которая требовала воспроизведения заученных фраз из классиков марксизма. Ему это не нужно, и, наверное, это никому не нужно. И, пообщавшись со мной, он сказал: «Ой, а я и не думал, что философия - это, оказывается, интересная область знаний!»

В.Сидорин

– В первую очередь, важна институция, среда, если угодно. Потому что все великие, о которых мы говорим, они вырастают из этой среды, они её перерастают и тянут её за собой дальше. Но эта среда - это важнейшая вещь. И проблема в том, почему история философия написана от имени этих великих героев философии, проблема в том, что эту среду очень трудно ухватить, как и нашу современность. При малейших попытках её ухватить, она просачивается сквозь пальцы. Это просто имеет прямое отношение к вопросу, который вы поставили: где русские философы сегодня? Мне кажется, тут нужно поставить вопрос: где та среда, создали ли мы ту оригинальную среду философскую, из которой вырастут эти люди? Именно, не как одиночки. Ведь мы можем говорить о том, что современность, если под ней иметь в виду последние 30 лет, дала нам Сергея Хоружего, Владимира Бибихина - это люди, которые первыми приходят на ум, но это не исчерпывающий, разумеется, список. Но, чтобы это были именно не одиночки, а традиция, традиция, которой нужна соответствующая среда.

А.Козырев

– В том и дело, что Сергей Хоружий, который был гостем этой программы, и Владимир Бибихин, который не мог быть гостем этой программы, потому что он ушёл из жизни, когда ещё не было радио ВЕРА, но с которым я многократно пересекался - это люди, которые были подготовлены другой эпохой - эпохой диссидентства, эпохой христианского сопротивления в советское время. И 90-е годы - это было время их зрелости, когда они уже стали приносить, что называется, плоды. Я помню книжку «Диптих безмолвия» Хоружего, меня просили написать на неё рецензию - это был 1991-й или 1992-й год. Всё-таки, сейчас уже другое поколение, и меня очень волнует и беспокоит вопрос: а принесет ли что-то это тридцатилетие? Получится ли то яйцо, которое высидели с 1990-го года, условно говоря, по 2020-й? И, пока, здесь у меня большой знак вопроса.

В.Сидорин

–  Я с вами совершенно согласен, очевидно, что всё, что в отношении оригинального национального философствования это тридцатилетие дало - это, скорее, отдельные результаты, которые стали возможны благодаря разрозненным усилиям, ну, можно сказать, подвижников.  Я думаю, что это имеет, так сказать, свою объективную логику. Были 90-е, так называемая, «Эпоха возвращения имён», которая в 80-е ещё началась, когда казалось, что, когда мы откроем это великое философское наследие, всё это оживёт, заживёт самостоятельной жизнью. И, мне кажется, что, в определённом смысле, можно сказать прямо, что, в своих радужных ожиданиях, эта эпоха, можно сказать, не оправдалась - именно потому, о чем мы сегодня уже говорили: невозможно просто взять наше наследие, ввести его в новый контекст, попытаться реактуализировать его - и оно заживёт своей жизнью. Слишком очевиден некоторый разрыв, который произошёл с тех пор.

А.Козырев

– Может быть, нужно какое- то упрощение сознания? По-моему, Паскаль говорил, что «надо нам всем поглупеть», но он имел ввиду, когда это говорил, что нам надо поглупеть перед Христом, то есть, наша мудрость - ничто, вне Христа. А сегодня мы поглупели без Христа. И, если в Польше спрашивают: «Кто выиграл Вторую Мировую войну?», поляки спокойно отвечают: «Американцы и англичане». Я думаю, такое происходит не только в Польше. В Словакии тоже, я сам был свидетелем, оказавшись там на День Победы. Я думаю, что знать своё прошлое, знать свою историю, свою мысль - оно сегодня кажется даже каким-то предосудительным и ненужным. Не только в России. Я имею в виду, прежде всего, не Россию. Здесь, всё-таки, остались какие-то элементы хорошего школьного образования, изучаются тематические курсы. Но в мире человек должен жить сегодняшним днём, его самоопределение никак не должно быть связано с прошлыми поколениями, с историей, с Церковью, опять-таки. Потому что Церковь - это не только вера, не только участие в Таинствах, это и рассказ об истории. Невозможно рассказать о том, что такое вера, если не прочитать Ветхий завет, Новый завет, то есть, не встать на этот путь историчности.

В.Сидорин

– Я с вами совершенно согласен. Современность устроена на основе, если можно так сказать, коммерческой прагматики. Всё современное устройство, вся современная жизнь устроена таким образом, что я постоянно думаю о сегодняшнем дне, думаю о куске  хлеба, и не потому что нуждаюсь, а потому что таков дух времени, дух эффективного  менеджмента. И, конечно, человеку, который живёт в этой атмосфере, который ею пронизан - ему не нужна история, ему не нужна философия, ему не нужна религия, потому что в атмосфере менеджмента, в атмосфере коммерциализации всеобщей - это совершенно бесполезные, с этой точки зрения, вещи. На них не заработаешь, на них не будешь летать на Мальдивы и в Египет каждое лето, не купишь новый Мерседес, и прочее, и прочее. Да, время, в этом смысле, противостоит нам.

А.Козырев

– Может быть, сегодня, когда Мальдивы закрыты, кажется, а Мерседесы сильно подорожали, и эта мечта от многих сильно отодвинулась, как и вопрос - а надо ли их покупать. Может быть, пришло время, чтобы подумать об этом, почистить свои авгиевы конюшни, посидеть, почитать, поинтересоваться нашей историей, нашим прошлым, почитать какие-то тексты русских философов?

В.Сидорин

– Ну, с одной стороны, желающие продолжить жить в этой логике найдут, конечно, такие возможности. С другой стороны, мы знаем из истории,  и из истории философии, в том числе,  что очень часто культурные взлёты происходили в непростые и даже в трагические времена. Поэтому, я думаю, что нынешняя ситуация непростая, очевидно, веха какая-то, она, действительно, может сподвигнуть многих.

А.Козырев

– Надо «Новые вехи» написать.

В.Сидорин

– Да, пора, вообще-то, пора.

А.Козырев

– Да, есть такая русская традиция: писать «Новые вехи» или что-то в таком духе при каких-то великих исторических свершениях. Может быть, это как раз проблема последних тридцати лет, что в 90-е «Новых вех» , всё-таки, не появилось. А сейчас пора, да. Хотя попытки были. Ну, что ж, я напомню нашим радиослушателям, что мы сегодня говорим о феномене русской философии с руководителем сектора истории русской философии института философии РАН Владимиром Сидориным. И после небольшой паузы мы вернёмся в студию и продолжим наш разговор в эфире программы «Философские ночи».

А.Козырев

– В эфире программа «Философские ночи», и с вами её ведущий - Алексей Козырев. И наш сегодняшний гость - руководитель сектора по истории русской философии института философии РАН, кандидат философских наук Владимир Витальевич Сидорин. Мы говорим сегодня о феномене русской философии, и, может быть, поговорим немножко и об институтах каких-то, которые с этим связаны. Вот, было издательство «Путь», да, было религиозно-философское общество памяти Владимира Соловьёва, да и не только. Вот, я в Рыбинске был недавно - в Рыбинске было своё религиозно-философское общество. Вы, как-то, ваш сектор занимается проектами, которые специализируются на изучении этих коммьюнити, этих гемайншафт, этих сообществ? Вы сказали, по-моему, в первой части, что важна среда, что очень важно, чтобы была среда.

В.Сидорин

– Да, мне кажется, что это чрезвычайно важно, и я думаю, что тот расцвет русской философии во второй половине XIX века стал возможен во многом потому, что была среда, которая тоже не сразу сформировалась, она рождалась в больших мучениях, мы можем вспомнить тяжёлую судьбу философии в российских университетах, был и духовно-академический путь развития, рождалась она во многом благодаря журналу «Вопросы философии и психологии». То есть, вот эта повседневная работа по формированию среды - она чрезвычайно важна. И это как раз та задача, которая перед профессиональным сообществом, я думаю, стоит сегодня - не искать великих русских философов сегодня, как это часто делают, а формировать этой повседневной работой, подразумевающей преодоление разного рода сопротивлений, формировать эту среду, формировать эти сообщества, институции, различные журналы, фонды, может быть, научные, и так далее, и тому подобное. Создавать эту среду, в которой можно будет расти.

А.Козырев

– Вот, вы мне говорили, книга очень интересная недавно вышла «Научная философия. Начало». Я так понимаю, что эта книга была издана в прошлом году, к столетию института философии, и к столетию, которое ведёт свой отсчёт от создания Шпеттом Института философии при Московском Университете. Вот, в самом названии, есть ли здесь какая-то полемика с религиозной философией: вот была религиозная философия, а мы теперь будем научной философией заниматься?

В.Сидорин

– Отчасти - да, отчасти - это отображение, иожет быть, духа времени. Это 1921-й год, очередные титанические изменения в истории России. Отчасти, это название, конечно, несет отпечаток точки зрения Густава Шпетта на развитие философского процесса, на развитие отечественной философии. И, вместе с тем, это была очень интересная история, очень необычная, на самом деле, потому что история Института первых лет существования, до 1923-го года, когда он, фактически, был разгромлен государством и марксистскими группами - это очень любопытная страница. Это ситуация, когда за одним столом сидят люди, которых трудно представить даже ходящими по одним коридорам - это Густав Шпетт, это Иван Ильин, это Семён Франкл, это марксисты Абрам Деборин, Любовь Аксельрод, это Иван Васильевич Попов - наш видный богослов, профессор Московской Духовной Академии, новомученик, он тоже работал там. Или человек удивительной судьбы, трагической, ныне практически забытый в истории русской философии - Павел Николаевич Каптерев, опять же, сын известного профессора МДА, церковного историка. То есть, удивительная компания и, я думаю, что значительную роль в её сборе сыграл как раз Густав Шпетт, который, как показывает изучение истории этой организации, не всегда был волен в кадровых решениях, но, тем не менее, во многом, это была сознательная позиция, потому что времени этому институту было отпущено немного, и в качестве коллективного направления работы была выбрана тема  для серии докладов «Что такое философия?» И Шпетт, собственно говоря, был чуть ли не единственным, кто успел сделать свой доклад, но в этом докладе, который представляет собой заметочки, наброски скорее, есть такие слова, которые, мне кажется, составляют его взгляд, в том числе, на кадровую политику. Он там пишет, что философия-это борьба, которая подразумевает и столкновение, и какое-то подчинение где-то, и какую-то координацию. И в этой борьбе философия самоопределяется, она перестаёт быть простым жизнепониманием, и становится специфическим мастерством, специфическим пониманием. И я думаю, что он рассматривал эту, грубо говоря, разношёрстную очень компанию, как ту среду продуктивную, внутри которой, в этих столкновениях может что-то очень важное родиться. Тут стоит сказать, что в числе планов, которые были задуманы и не были осуществлены из-за разгрома, был доклад совместный, нечто вроде семинара на тему «Философия религии». И доклад этот был поручен двум сотрудникам, двум членам института - Ивану Васильевичу Попову, и, как это ни удивительно, Любови Аксельрод - сложно себе представить больших противоположностей по этой теме. Но они не успели, то есть, доклад должен был состояться где-то видимо в 1923-м году, но, как раз в феврале 1923-го года состоялся разгром, и из Института были вынуждены уйти все, кто не отвечал политике партии, ну, а кто-то уехал ещё раньше, на «Философском пароходе», как известно. Кстати, как раз, «Философский пароход», вот мы, буквально, сейчас отмечаем столетие первого «Философского парохода» - 29 сентября 1922 года.  Это событие попало на время деятельности Института, кто-то из сотрудников Института, в том числе, сам Шпетт, должен был уехать. Но ему удалось как-то вычеркнуть себя из этого списка, там были и такие, кто использовал связи, использовал свои возможности. Хорошо это или плохо - как знать, потому что в 1937-м году Шпетта расстреляют, и, уедь он на «Философском пароходе», наверное, стал бы успешным профессором какого-нибудь немецкого университета. У него для этого было  все - и знание языка, и опыт, и публикации. Но Шпетт предпочел остаться в своей стране, остаться не при самом симпатичном для него режиме, и, по сути, взойти на Голгофу, хотя Шпетт не был сильно верующим человеком и поминают его по лютеранскому обычаю, но, тем не менее, эта смерть была такой трагической смертью, которая была исповеданием ученого. Он не захотел уехать, он остался здесь, он работал и занимался тем, чем ему позволяли заниматься. Когда запретили философию, он начал Диккенса переводить, Шекспира, продолжал работать, перевел Гегеля в ссылке «Феноменологию духа», это очень важно, это очень многое говорит о нём, как о человеке, и это очень актуальная ситуация. Мы много говорим о «Философском пароходе», о тех, кто уехал и кто вынужден был уехать, но надо помнить и о тех, кто действительно остался, как Густав Шпетт.

А.Козырев

– У нас традиция такая: герои - это те, кто уехал, и правительство давало им - раньше, по крайней мере, сейчас не знаю - какие-то большие гранты, чтобы они возвращались и преподавали в наших ВУЗах. Штатный профессор пять копеек получал, а эмигранты из 90-х стали чуть ли не специалистами номер один. Это какое-то просто  даже внутреннее, не знаю, как это назвать, самобичевание.

В.Сидорин

– Да, очень интересный, действительно, момент. «Философский пароход» - это то, о чем говорят всё время и повсюду. А о тех, кто остался, а о тех, кто вернулся? Ведь были люди, которые возвращались в 1920-е годы вопреки всему! Тот же Николай Устрялов, например. И, при этом, прекрасно осознавая, что едут они в сложнейшую обстановку, но всё равно возвращались. А у нас перед глазами всё время «Философский пароход».

А.Козырев

– Да, и с первого «Философского парохода» несколько пассажиров не вернулись, как, например, Карсавин, который остался в Вильнюсе, не покинул его вместе с нацистами, а в 1949-м году был отправлен в лагерь и умер там от туберкулёза. Это один из пассажиров «Философского  парохода», об этом тоже не следует забывать. И в смерти Карсавина, очевидно, есть эта покорность Божьей воле, который принял эту волю о себе - это видно в Карсавинских текстах: в его лагерных записках, в богословских трудах. Но, опять-таки, вот эта героизация изгнанников - эмигрантов… Самое большое, конечно, их наказание и потеря - это потеря Родины. И это драма, это трагедия. Но, в остальном, в общем-то,  те, кто уехал, были прекрасно материально обеспечены. У Бердяева был прекрасный дом, который ему подарила его поклонница. В отличие от тех, кто остался. И здесь надо сказать, что вот эти марксисты многие 1920-х годов тоже были репрессированы и расстреляны.

В.Сидорин

– Да, конечно, очень многие были репрессированы даже в том же Дебонинском кругу, который, надо сказать, приложил немало усилий, чтобы философия превращалась в полемику не беспощадных характеристик, так скажем, но в его кругу тоже многие погибли, не пережили эти времена. И многие из сотрудников Института научной философии , ведь, говорят, тоже, потому что история первых лет его существования - это, в каком-то смысле, история погибших поколений. Ведь помимо учёных, сотрудников высшего разряда и действительных членов, там были многочисленные сотрудники второго разряда. Мы бы сейчас назвали их аспирантами. И истории этих людей, которые как личности, как профессионалы, по большому счёту, были сформированы образовательной системой императорской России, её атмосферой - она была достаточно печальна. Кто-то, конечно, нашёл себя в советской философии, или, скорее, в истории философии, например, Владимир Брушлинский или Борис Чернышов - были у нас такие советские историки философии. Но большая их часть либо была вынуждена уйти в какие-то смежные и более безопасные сферы, в психологию, например, либо вообще прекратить творческую деятельность.

А.Козырев

– В эфире радио ВЕРА программа «Философские ночи», и сегодня у нас в гостях - руководитель сектора по истории русской философии института философии РАН, Владимир Сидорин. Мы говорим о феномене русской философии, об институтах философских. Ну, вы работаете в Институте философии - это название организации, но далеко не всегда институты с табличкой…вот мы говорим «Институт религиозно-философских обществ», да, то есть, это, скорее, такие установления, общества, объединения, в которых философия пребывает, в которых она живёт. Если Бог живёт в Церкви, в храме, в Таинствах, то у философии нет такой единой структуры, которая могла бы сказать:  «Вот, это академия, философия здесь, это место философии». Наверное, места философии могут быть разными, местом философии может быть и камера, и лагерь, как Боэций, которому мудрость явилась в тюремной камере, или как лагерь, в котором Карсавин писал свои сонеты и терцины в начале 1950-х годов. И, таким образом, пребывание там философа освящает это место и делает его местом философии, так?

В.Сидорин

– Конечно, конечно, философия, в этом смысле, её невозможно засунуть в какую-то конкретную организацию или какую-то практику. Она действительно существует везде, где существуют люди, которые пытаются ответить на философские вопросы и ведут свой философский поиск. А такие люди могут быть везде, совершенно везде: на студенческих кафедрах, в академических организациях, в монастырях и просто дома, в качестве таких своеобразных самоучек, самородков, о которых мы тоже знаем из истории русской философии. В этом смысле, развитие философии имеет такую сетевую, что ли, природу: чем больше возможностей мы даём для развития вот этой сети, различных обществ, каких-то групп, каких-то журналов, которые могут не особо-то и дружить между собой, и в чём-то конкурировать, но из этой творческой обстановки что-нибудь в итоге и рождается, ведь так?

А.Козырев

– Вас не пугает такое вот перепроизводство философских текстов, как переводных, так и на русском языке?

В.Сидорин

– Я не думаю, что это актуально для России, если честно, я не вижу этого перепроизводства именно в России. Я думаю, что здесь, у нас ситуация обстоит совершенно иным образом, прямо противоположным: у нас дефицит производства философского знания…

А.Козырев

– Своих - да, но, во всяком случае, с переводами у нас всё хорошо. У нас огромное количество переводов появляется, уследить за этим невозможно, уследить за новыми книгами невозможно - это нужно не заниматься ничем, быть библиографом, только карточки делать. Всё-таки, для верующего человека есть Новый завет, который можно положить в карман куртки, отправиться куда угодно и читать его по любому случаю жизни. А вот для философа  есть такая книга, которая могла бы стать путеводной звездой?

В.Сидорин

–Боюсь, что нет, потому что, если мы берём Библию, это всё-таки книга, без знакомства с которой нельзя быть христианином. Но, мне кажется, невозможно выбрать такую книгу из истории философии. То есть, можно составить список кандидатур, книг-кандидатов на эту роль. Но, всё-таки, по большому счёту, наверное, можно философствовать, не будучи знакомым с любой из этих позиций. Ведь можно быть философом талантливым и оригинальным, даже если человек, гипотетически говоря, не прочёл Платона или, там, Аристотеля.

А.Козырев

– Ну, таким массовым продуктом, всё-таки, философским, распространяющимся в медиа, в издательствах являются афоризмы. «Афоризмы житейской мудрости» Шопенгауэра или Розанов, который тоже часто сводится к афоризмам, или вот моя коллега перевела такого латиноамериканского философа - Гомез да Вила, и я знаю, что многие читают, причём не из философского цеха, с удовольствием эти переводы. Вот как вы относитесь к этому жанру? Философия - это всегда  большой текст, это диссертация, это том или тома, или афоризм тоже может быть философским произведением?

В.Сидорин

– Ну, прямо-таки афоризм, не уверен. Конечно, может, философия, всё-таки отличается тем, что, в отличие от многих других дисциплин, все те тысячи лет, которые она существует, она постоянно пытается понять, что она такое. Философы, в общем-то, наверное, в истории философии одна из излюбленных тем для споров «Что такое философия?» И каждое новое поколение…ведь чем отличается великий философ? Зачастую, тем, что он приходит и говорит: «До этого вы не понимали, что такое есть философия, но я вам сейчас расскажу». Это всегда амбициознейший авторский проект, в религии так нельзя.

А.Козырев

– Если ты пришел и сказал, что: «До этого вы не понимали, что такое Бог»,то , извини, но ты, как минимум, еретик.

В.Сидорин

– Ну, мы знаем такие примеры из истории российской культуры XIX и ХХ века, такие амбициозные религиозные проекты, великими людьми созданные, но не этим великими, и их судьбы. Что касается такой массовой продукции философской и околофилософской. Я, как раз, в том числе и это имел в виду, когда говорил об определённом дефиците философского знания. Потому что у нас эта продукция, она, по большому счёту отсутствует, как жанр, так скажем, несмотря на какие-то отдельные удачные примеры. И здесь показательно, что я долгое время проработал в школе. И я знаю, что спросить выпускника школы о том, что такое философия, чем она занимается, попросить рассказать об отдельных вехах её развития - это сложный вопрос, практически безнадёжный. То есть, люди выходят со школьной скамьи, не имея ни малейшего представления о том, что это такое.

А.Козырев

– У нас же нет такого предмета в школе. Во Франции он есть, в старшей школе.

В.Сидорин

– Нет такого предмета. Я знаю, что во многих европейских странах есть красивые, популярные, глянцевые, скажем так, журналы, посвящённые философии, в которых понятным образом, с красивыми картинками, на понятном молодёжи интересующейся языке говорят о том, что такое философия. У нас таких журналов нет, хотя есть прекрасные исторические, например, журналы.

А.Козырев

– У этих журналов тоже есть одна проблема. Они прекрасно возникали и очень быстро политизировались, то есть, с их страниц, с их обложек стали смотреть лидеры европейских государств, причём, кто-то из них симпатично изображается, а кто-то не очень, стали известны такими серьёзными русофобскими настроениями, причём ещё задолго до последних событий, поэтому здесь вот функция философии, функция такой массовой философии, я не говорю, конечно, сейчас о философии как науке, где, конечно, есть и практическая, политическая философия - функции философии в обществе они часто превращаются в идеологию, в банальную идеологию. То есть, философия нужна и ценна постольку, поскольку она может служить тем или иным интересам тех или иных властей предержащих.

В.Сидорин

– Да, конечно, опять же, история философии очень хорошо показывает это своеобразное проклятие философского знания, что она производит знание, производит ценность и грань между искренним философским поиском и производством каких-то идеологем бывает достаточно тонкой. И мы тоже это в своей истории проходили в том смысле, что марксизм когда- то тоже был искренним каким-то учением: люди ставили вопросы, пытались найти на них ответы, но во что все это превратилось потом?

А.Козырев

– Ну, люди просто прочитали Гегеля, решили сделать какие-то выводы левые из гегельянства, и это действительно был какой-то поиск, который стал потом революционной программой. Вот, завершая нашу программу: что вы хотели бы пожелать нашим радиослушателям: нужна ли философия, русская, или, может быть, все бросятся сейчас читать аналитических философов - без этого русскую философию не поймёшь, как можно подумать.

В.Сидорин

– Я пожелал бы нашим слушателям исходить из очень простой вещи, что философия существует столько, сколько существует человечество, и будет продолжать существовать - это важнейшая часть культуры, поэтому философией нужно и должно интересоваться и заниматься. И второе, нужно всегда иметь в виду, что философское мышление - оно всегда плоть от плоти той культуры, в которой она растёт. Поэтому русская религиозная философия и русская философия, не обязательно религиозно-философская традиция - это важнейшая часть российской культуры, которую нужно знать, и не просто знать,  как страницу истории, но как то, где мы можем найти ответы на те вопросы, которые нас мучают сегодня. И не только вопросы личностно-значимые, но и те вопросы, которые встают перед обществом, очевидно, оказавшемся на очередном историческом перекрёстке.

А.Козырев

– Спасибо. Я напомню, что у нас в гостях сегодня был Владимир Сидорин, руководитель сектора по истории русской философии института философии РАН, кандидат философских наук, и я желаю вам, Володя, успехов в руководстве сектором, чтобы те многие планы, о которых мы сегодня поговорили, и те надежды, связанные с философией в России, русской философией воплощались в жизнь.

В.Сидорин

– Большое спасибо за приглашение. Был очень рад откликнуться.

А.Козырев

– Спасибо, до новых встреч в эфире!

---