«Музей Марфо-Мариинской обители». Светлый вечер с Натальей Матошиной (11.07.2018)

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие слушатели! И с удовольствием представляю нашу гостью — Наталья Матошина, главный хранитель Дома-музея Марфо-Мариинской обители «Милосердие». Добрый вечер!

Н. Матошина

— Добрый вечер.

А. Митрофанова

— Наталья, мы вообще довольно часто в последнее время, вот в этот 2018 год, год 100-летия трагической гибели царской семьи и Елизаветы Федоровны Романовой говорим о тех или иных аспектах, которые связаны с их жизнью, с историей Дома Романовых, с их судьбами, с тем, какими они были людьми, какими они были в жизни. И то, что сегодня мы будем говорить о Марфо-Мариинской обители милосердия, которая была основана Елизаветой Федоровной Романовой, мне кажется, это тоже глубоко символично. И я Вам благодарна за то, что Вы сегодня к нам пришли. Для наших слушателей раскрою сейчас — небольшая предыстория есть. Когда мы с Натальей в этой студии сели за микрофоны и предварительно немного поговорили, выяснилось, что есть потрясающе интересная история жизни обители уже после гибели Елизаветы Федоровны. Мы много говорили собственно о ее жизни, о том, какой была обитель при... ну, когда она находилась еще на посту руководителя, в должности главной настоятельницы этой обители. Но что случилось после — вот здесь как будто бы история как-то прерывается слегка, и потом уже возрождение Марфо-Мариинской обители в 2000-е годы, то, как она живет и процветает сейчас. Но, вместе с тем, эти годы советской власти — они же не были в полном смысле годами забвения, и жизнь там еще продолжалась. Я была бы Вам очень признательна, если бы Вы рассказали... Вот Елизавета Федоровна гибнет летом 1918 года — она сброшена в шахту под Алапаевском, и мы знаем о том, как это случилось. Это, в общем, мученическая такая кончина, действительно. Ее любимое детище — Марфо-Мариинская обитель — в Москве продолжает существовать. Каким образом при большевистской власти в Москве это возможно?

Н. Матошина

— Почти 10 лет. Первое время, конечно, сестры надеялись на возвращение своей матушки, и мы не знаем точно, когда они получили весть о ее кончине. Возможно, первые слухи дошли по горячим событиям, но, возможно, скорее, все-таки в конце сентября, когда части Сибирской армии вошли в Алапаевск. И, несмотря на то, что они узнали о гибели, конечно, нужно было продолжать дело Елизаветы Федоровны. Состоялось собрание в обители под председательством духовника Митрофана Сребрянского, на котором избрали следующую настоятельницу и казначея — согласно уставу это произошло — Валентину Сергеевну Гордееву, ближайшую единомышленницу и помощницу Елизаветы Федоровны. И Валентине Сергеевне и сестрам обители пришлось проявить незаурядную твердость духа, житейскую мудрость, огромное упорство, чтобы обитель существовала почти 10 лет. Во-первых, они остались совершенно без средств. В результате национализации банков пропали все капиталы Елизаветы Федоровны, которые она оставила для своей обители и которые должны были служить материальной опорой...

А. Митрофанова

— А у нее были капиталы?

Н. Матошина

— Конечно, согласно брачному договору, она имела ежемесячные субсидии. У нее остались драгоценности. И потом, обитель приносила доход. Были структуры, которые приносили доход, например, аптека Марфо-Мариинской обители.

А. Митрофанова

— То есть это не в чистом виде был благотворительный проект? Или эти доходы — они тоже шли на вот эту деятельность милосердия?

Н. Матошина

— Нет, конечно, доходы шли, прежде всего, на помощь нуждающимся. Для этого нужны были средства, и не всегда можно было рассчитывать на средства благотворителей. Времена были очень тяжелые. Уже были годы окончания войны...

А. Митрофанова

— Первой мировой.

Н. Матошина

— Первой мировой войны, да. И поэтому, конечно, обитель могла содержать себя.

А. Митрофанова

— Слушайте, ну это, по-моему, просто замечательно. И вообще, когда... Я не знала ничего об этой стороне ее жизни, о том, что в ней, помимо прочего, помимо вот этой какой-то ангельской красоты, помимо ее ума и тонкости была еще, оказывается, вот эта коммерческая жилка, в хорошем смысле слова.

Н. Матошина

— Жилка, совершенно верно.

А. Митрофанова

— То есть она сумела поставить на самоокупаемость такое мощное, ну, прошу прощения, с точки зрения, наверное, коммерции предприятие.

Н. Матошина

— И это еще, да, (нрзб.).

А. Митрофанова

— Нет, были и... Она была прекрасным организатором. Она могла объединить людей, которые жертвовали... Конечно, без их помощи обитель бы тоже не смогла существовать. Очень многие проекты не могли бы существовать без помощи меценатов, поддерживающих обитель. Но все-таки она всегда рассчитывала на самое плохое, была готова к этому. И поэтому обитель тоже приносила доход.

А. Митрофанова

— Слушайте, может быть, в этом, кстати, сказывается ее все-таки немецкое происхождение? Здесь давайте напомним нашим слушателям о том, что Елизавета Федоровна Романова — она принцесса Гессен-Дармштадтская из такого знатного европейского рода, который пересекается с родом Романовых в нескольких таких вот точках. Ну, и вот то, что, наверное, самое близкое по времени к нам — это старшая сестра из этого рода, Елизавета Федоровна, она супруга Великого князя Сергея Александровича Романова, губернатора Москвы момент, на момент его гибели в 1905 году, и ее следующая, по-моему, по возрасту сестра, младшая по отношению к Елизавете Федоровне, Александра Федоровна, — она, собственно, государыня, она супруга императора Николая Второго. И вот эти из немецкие корни, я думаю, что они сказываются в нескольких отношениях и влияют, конечно, на нашу историю, повлияли на тот момент. То, что они настолько серьезно и глубоко, и, главное, системно занимались делами милосердия и сумели организовать ту же Марфо-Мариинскую обитель, Елизавета Федоровна сумела организовать, мне кажется, что это благодаря во многом ее маме, которая тоже очень так системно подходила к воспитанию детей в плане того, чтобы дать им образование по самым разным направлениям и, в том числе, научить их делам милосердия. И то, что она умела обращаться с деньгами. Я думаю, что далеко не каждая русская княгиня обладала этим навыком.

Н. Матошина

— Да, они были этому обучены специально. Внуки королевы Виктории проходили специальный курс «Как быть супругой» — как вести хозяйство. Они всему этому были обучены, да. А ростки, конечно, сострадания к ближнему, безусловно, заложила их мать, английская принцесса Алиса, герцогиня позднее Гессен-Дармштадтская, жена Людвига IV, их отца. Она вела огромную благотворительную деятельность в Дармштадте и завещала своим детям продолжить ее дело. И они посещали... Она знала с детства, что такое сострадание боли. Это все вложила в них их мать. Действительно, это так.

А. Митрофанова

— Александра Федоровна — она потом уже своих дочерей водила во время Первой мировой войны в госпиталь, и там они помогали раненым — причем, я так понимаю, на правах всех остальных, на равных со всеми остальными сестрами милосердия, без каких бы то ни было поблажек к их знатному происхождению. И это то же самое — то, что делала для своих детей Алиса, их мама, когда водила своих дочек, будучи герцогиней Гессен-Дармштадтской, в местный госпиталь, и они там тоже раненым помогали.

Н. Матошина

— Дома инвалидов...

А. Митрофанова

— То есть они потом уже на своих детей это все перенесли.

Н. Матошина

— Да, конечно. Выполняли самую грязную работу великие княжны, Действительно.

А. Митрофанова

— И не чуждались этого?

Н. Матошина

— Не чуждались.

А. Митрофанова

— Удивительная, конечно, семья. Елизавета Федоровна, как мы сейчас выяснили, была очень профессиональным менеджером, как сейчас бы, наверное, сказали. И Вы могли бы, может быть, тогда еще несколько слов сказать о том, как она начинала в обители, с чего вообще... откуда возникла идея создания этого уникального такого объекта? Как эти две усадьбы, купленные в купеческом Замоскворечье, превратились в архитектурный ансамбль Марфо-Мариинской обители? И, собственно, кто были первые ее сподвижники?

Н. Матошина

— В феврале 1907 года у Нестерова состоялась персональная выставка в Москве. И он получает предложение от великой княгини поучаствовать в росписи храма общины, как он сам напишет тогда учреждаемой великой княгиней. Она просит его предложить ей архитектора. Он рекомендует Щусева, с которым у него сложился творческий союз. Елизавета Федоровна создает комитет по устройству обители. Он был в Ильинском. Председателем Комитета был Глоба Николай Васильевич, директор Строгановского училища. Также вошел Владимир Владимирович фон Мекк — это был один из секретарей Елизаветы Федоровны, Валентина Сергеевна Гордеева, которую она хорошо знала, будущая казначея обители. И такой был художник Ноаковский, он тоже был сотрудником Строгановского училища, хранителем музея и библиотеки.

И обращается к отцу Митрофану Сребрянскому, которого она тоже хорошо знала, так как была шефом полка, в котором он служил, 51-го Черниговского драгунского полка, с помощью... с просьбой помочь ей разработать устав обители. Очень не хотелось бы все-таки, чтобы он отличался, был приближен к монастырскому, но отличался. И все знают о том, что Елизавета Федоровна хотела восстановить институт дьяконисс. Была длительная переписка, множество прошений...

А. Митрофанова

— Дьякониссы — это кто? Давайте сразу поясни

Н. Матошина

— Дьякониссы — это женщины, которые жили по монашеским уставам и советам духовных авторитетов, но они не становились монахинями. То есть помогали ближним, оставаясь в миру. И упрекают Елизавету Федоровну в протестантизме, в возрождении совершенно другой ветви христианства. Это им не удается, но, тем не менее, вот она создала обитель, в которой смогла частично реализовать вот эти традиции дьяконисского служения. То есть сестры в обители не становились монахинями, они заключали договор на год, на три или на шесть лет, могли его продлить. Два года они находились на испытательном сроке, получали медицинское образование — все-таки обитель работала как медицинское духовное учреждение. И после успешного прохождения срока они посвящались в крестовые сестра, с ними заключался договор, и после окончания действия договора они уже могли вести обычную мирскую жизнь — выходить замуж, рожать детей, менять профессию, а обитель оставалась их духовным центром на протяжении всей жизни.

А. Митрофанова

— Вот в чем разница. Потому что тоже мы нередко здесь, в студии говорим о том, что вот, там были сестры милосердия, крестовые сестры, но они не были монахинями, и так далее. И при этом не всегда понятно, а смысл-то тогда какой? То есть если женщина целиком и полностью посвящает себя служению Христу и ближним, и она живет, фактически, в монастырской вот такой системе, почему тогда она остается сестрой милосердия и не принимает постриг? Если у нее по истечение некоторого времени... Ну, скажем так, испытательный срок, она решает, что «я вот здесь послужила уже ближним, теперь хочу создать свою семью», — если у нее действительно есть такая возможность — потом вернуться в мир и заниматься уже обустройством своей личной жизни и служить мужу и своим собственным детям, тогда да, тогда разница понятна. Но много ли было таких, кто покидал Марфо-Мариинскую обитель по истечении этого оговоренного срока и уже становился женой, матерью?

Н. Матошина

— Были, конечно, такие случаи, когда из обители уходили. Были, когда... Ну, первые сестры, которые были посвящены в крестовые сестры в апреле 1910 года, конечно, остались до последнего — именно они составляли основной костяк обители до закрытия обители. А так количество сестер все время увеличивалось. Сначала их было шесть, а к концу года уже 30, потом 50, 100. Жалоба была написана не помню, в каком году — в 20-х годах — это Кларитинская(?), она писала, что 145 сестер было в тот момент уже, в 20-е годы, все-таки сестер было 145.

А. Митрофанова

— А на что она жаловалась?

Н. Матошина

— О том, что проводится агитация анти... Такой донос был, фактически.

А. Митрофанова

— О-о... Ну да... Классика жанра. А Елизавета Федоровна сама — была ли она в постриге? Или все-таки она оставалась, так же, как и сестры милосердия, в миру, но при этом служила в обители?

Н. Матошина

— У нас нет таких данных, что она приняла постриг, была монахиней. Она была на пути к монашеству, но она считала себя недостойной еще такого высокого звания. Она считала, что монашество — очень высокое звание, которое нужно заслужить дорогой длиною в жизнь.

А. Митрофанова

— Фантастика.

Н. Матошина

— Но таких данных у нас нет.

А. Митрофанова

— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня — Наталья Матошина, главный хранитель дома-музея Марфо-Мариинской обители милосердия. Мы говорим об истории этого места, о его основательнице — Елизавете Федоровне Романовой. И как вот мы начали нашу программу, сейчас вот был небольшой экскурс исторический... Мне хотелось бы вернуться к вопросу о том, что вот после гибели, оказывается, Елизаветы Федоровны Марфо-Мариинская обитель существовала еще целых 10 лет. И это при большевиках, и это в центре Москвы! И это при том, что туда все время приходили сестры милосердия, которые продолжали там служение делу Елизаветы Федоровны, расстрелянной, сброшенной в шахту, погибшей трагически. И как это все умещалось в одном городе? Как не вытравили, не уничтожили сразу же Марфо-Мариинскую обитель? Это, конечно, какой-то исторический парадокс. Наверное, Господь Бог там поставил охрану очень мощную к этому месту? Или почему? Почему большевики не могли снести ее? Или выгодно было это место советской власти?

Н. Матошина

— Это очень длительная, долгая история. Конечно, советская власть поначалу даже помогала обители — продуктами, привозили раненых и принимали этих раненых.

А. Митрофанова

— А там всех принимали — красных и белых?

Н. Матошина

— Всех принимали, не было различия. Но обыски, конечно, начались сразу, практически все-таки с 1918 года. И в январе 1920 года, еще была Елизавета Федоровна, вышел Декрет о свободе совести и церковных и религиозных обществах, и Декретом запрещалось получение религиозными организациями любой помощи, сборов, дотаций и лишало их, как правило, юридического лица. И было воззвание патриарха Тихона, которое призывало верующих объединиться и создавать некие коллективы, союзы, которые могли бы все-таки владеть церковным имуществом, чтобы просто избежать закрытия. Потому что основной удар, конечно, был сделан именно по монастырям. И такое решение патриарха устроило советскую власть, они дали возможность организовать такой союз, что и сделала Валентина Гордеева после того, как уже они убедились в том, что Елизавета Федоровна погибла. Они подают прошение, заявление о регистрации всех владений, которые остались в Марфо-Мариинской обители, об объединении их, потому что они были разъединены, эти организации, структуры — аптека отдельно, разделена, больница — в один комплекс. И идут на кооперацию со Вторым МГУ. Такое заведение было создано — это бывшие Высшие женские курсы.

А. Митрофанова

— Второй МГУ?

Н. Матошина

— Да, Второй МГУ. Они были преобразованы Декретом 1918 года во Второй МГУ. И Вторым МГУ руководит прекрасный человек, доктор обители, который сделал Елизавете Федоровне операцию 8 января 1908 года, Рейн. И благодаря вот этой кооперации со Вторым МГУ обитель смогла существовать столько лет. Но, конечно, у нее были влиятельные покровители, без которых не удалось бы...

А. Митрофанова

— А кто это, например?

Н. Матошина

— Например, Наталья Ивановна Седова, жена Троцкого, которая...

А. Митрофанова

— Интересно. И неожиданно, кстати говоря.

Н. Матошина

— Очень неожиданно. Но она многим очень помогла, не только Марфо-Мариинской обители. Она вытаскивала буквально из камеры смертников. И очень жалко, что нет хорошей работы о Наталье Ивановне Седовой благодаря, конечно, такой тени, которая падает ее мужем — «демон революции».

А. Митрофанова

— Надо же, как многогранна все-таки человеческая природа! Удивительно. Но, вместе с тем, да, если жена Троцкого — покровитель Марфо-Мариинской обители, или один из, может быть, гласно или негласно, тогда да, тогда уже становится более понятно, как обитель еще целых 10 лет смогла существовать. Но, вместе с тем, ведь все равно финансы нужны на то, чтобы вести вот эту благотворительную работу. А пока идет гражданская война и в обители принимают раненых, пусть это и красные, и белые, но я думаю, что там как-то советская власть, с учетом того, что там красных тоже лечат, может закрывать на это глаза. Но потом-то гражданская война заканчивается и наступает время, когда нужно заниматься экономикой, нужно... Вот при Елизавете Федоровне обитель была, фактически, на самоокупаемости, а теперь как? И что там происходит, как меняется вот эта атмосфера, и кто поддерживает жизнь в этом монастыре?

Н. Матошина

— Госпиталь, который был разделен со Вторым МГУ, на 28 кроватей, 6 кроватей были за обителью, и они могли, Валентина Сергеевна могла устраивать на эти кровати своих людей. А так...

А. Митрофанова

— А «свои» — это кто были?

Н. Матошина

— Ну, например, жители деревни Семеновское, которые, фактически, кормили их, давая им свои продукты, картошку привозили. Потом, кооперация с МГУ рассчитывала и бюджет на Марфо-Мариинскую обитель. То есть все пайки и содержание они как раз получали за счет дотации вот этого Второго МГУ.

А. Митрофанова

— Как интересно, слушайте! Второй МГУ, надо же! А я так думала, что... Когда Вы сказали — «для своих», шесть кроватей для своих, я подумала: может быть. среди этих, простите, койко-мест находились и места для тех людей, которые были подопечными Елизаветы Федоровны, под крылом у нее? Это бездомные, малоимущие люди. Или вот в эти 20-е годы или, там, в годы гражданской войны, практически, таких людей уже стало столько, что обитель не могла оказать помощь всем, кому хотелось бы?

Н. Матошина

— Ну, я думаю, что все-таки Валентина Сергеевна была из тех людей, которые помогали обители, что у нее была возможность как-то защитить, прокормить, помочь, одеть. Вообще, ее задачей, конечно, было... Особенно было затишье в 1923-1924 годах, когда обитель вообще не трогали, то есть она существовала спокойно под крылом Второго МГУ. А с 1924 года, конечно, начались уже большие гонения. Пересмотр устава, постоянные комиссии, которые писали всякие отчеты...

А. Митрофанова

— Тиранили, я думаю, да?

Н. Матошина

— Да, пытались закрыть обитель. Ну, Валентина Сергеевна пытались содержать эти места, чтобы она могла класть людей верующих, которым нужно было не только лечение тела, но и духовное какое-то.

А. Митрофанова

— Духовная жизнь продолжалась вот в эти годы, да?

Н. Матошина

— Продолжалась.

А. Митрофанова

— И храм был открыт?

Н. Матошина

— И храм был открыт.

А. Митрофанова

— И служба шла?

Н. Матошина

— Конечно, и совершались богослужения, обязательно. Был причет, который тоже писал, когда закрыли уже обитель в 1926 году, официально ее закрыли... Деятельность все-таки продолжалась, пока работал храм. Все было возле Покровского храма, а Покровский храм уже закроют в 1928 году. И вот тогда сестры будут высланы. Закрыто, будет допрос, и они будут высланы — кто в Казахстан, кто в Узбекистан, в разные места.

А. Митрофанова

— А как сложились там их судьбы?

Н. Матошина

— По-разному сложились. О ком-то неизвестно, кто-то попытался, может быть, все забыть, уехать. А кто-то продолжил подвижничество и там, на местах. И лечили людей, и устраивались в больницы, и работали. Ну, сохранились воспоминания Надежды Бриннер, которая писала, что люди помогали, хорошо относились к политзаключенным. Там тоже отдельная история. А потом они вернутся после 1933 года к отцу Митрофану Сребрянскому, который будет проживать в Тверской губернии, в родовом селе своей матушки Ольги, и оставят историю — оставят вещи, которые будут переданы в музей уже после... уже в наше время.

А. Митрофанова

— Отец Митрофан — расскажите тоже о нем несколько слов. Все-таки люди, которые имеют отношение к Марфо-Мариинской обители, это люди особые.

Н. Матошина

— Конечно. Отец Митрофан был очень миролюбивым человеком, прошел всю Русско-японскую войну, и сестры писали о нем, что старались не ссориться при нем, потому что он так искренне расстраивался, что...

А. Митрофанова

— А Русско-японскую войну он прошел как капеллан или как?..

Н. Матошина

— Он прошел как полковой священник.

А. Митрофанова

— Как полковой священник...

Н. Матошина

— Как полковой священник, да, 51-го Черниговского полка. Записывал происходящее. Его записи печатались в церковных орловских «Ведомостях», уже после войны были собраны в одну книгу, которая попадает к Елизавете Федоровне, и уже в обители уже было даже выпущено второе, подарочное издание этого дневника. В своем дневнике он описывает все события, которые происходят на его глазах, ужасы Русско-японской войны.

А. Митрофанова

— Интересно, что...

Н. Матошина

— Ведь в годы войны полковые священники, в случае гибели командира, его ранения занимали его место. То есть, фактически, они были героями, уже героями. Совершали захоронения во время боя, молебны...

А. Митрофанова

— Панихиды, я думаю, тоже, конечно, служили. Интересно, что ведь доктор Евгений Боткин, который был личным врачом царской семьи, императора Николая, Александры Федоровны и детей, он ведь тоже участвовал в Русско-японской войне как военный врач и оставил книгу воспоминаний, которая была опубликована и попала как раз в руки к Александре Федоровне, и там не было такого, как это сказать... знаете, такого оглашенного патриотизма. Там все было... Потому что Русско-японская война, мы знаем, она была очень сложной войной для России, и сколько было там перекосов и недоработок, и промахов со стороны нашей армии и тех, кто ею руководил! И там довольно-таки все беспристрастно и без какого-то такого... ну, без оглядки на власть. Там были описаны те ситуации, в которых оказывалась русская армия, и как воевали, проявляли героизм там русские солдаты, и что подводило, как подводило одно, другое, третье, и так далее. То есть все обстоятельства без прикрас. И Александра Федоровна настолько оценила эту книгу, что когда у нее спросили, кого бы она хотела видеть врачом, личным врачом царской семьи, она сказала: «Евгения Боткина». То есть вот тоже, видимо, сказывается, да, что они родные сестры с Елизаветой Федоровной...

Н. Матошина

— Конечно.

А. Митрофанова

— И она, видите, ну, так приблизила к себе священника военного, который тоже прошел эту самую войну и тоже оставил об этом воспоминания. Когда уже в 20-е годы... Вы говорите, до 1928 года, фактически, в храме Покровском не прекращались богослужения... Кто туда приходил, что об этом известно? Как вообще советская власть относилась к тому, что этот храм продолжает существовать?

Н. Матошина

— Очень тяжело относилась. Они пытались закрыть храм всеми силами и закрыли храм, н очень повезло, потому что была создана комиссия, куда входили реставраторы, очень известные историки, и была сделана полная опись храма, и вещи переданы были в другие храмы — например, Николы в Пыжах напротив, какие-то вещи. Ну, он тоже был закрыт позднее, но, тем не менее, очень многие вещи были сохранены.

А. Митрофанова

— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня Наталья Матошина, главный хранитель дома-музея Марфо-Мариинской обители милосердия, о котором мы сегодня и говорим. Я — Алла Митрофанова. Буквально через минуту продолжим.

Еще раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели! Я — Алла Митрофанова и с удовольствием напоминаю, что в гостях у нас Наталья Матошина, главный хранитель дома-музея Марфо-Мариинской обители милосердия. И мы говорим сегодня об этом месте и о Елизавете Федоровне Романовой, основательнице этого монастыря. Кстати говоря, я уже второй раз произношу вот это словосочетание — «Марфо-Мариинская обитель» и, через запятую, «монастырь». А это вообще корректно, учитывая, что там все-таки в полном смысле слова монастырской, монашеской жизни не было, но было вот это сестричество, служение, милосердие?

Н. Матошина

— Ну, конечно, в название входит — «Марфо-Мариинская обитель милосердия, ставропигиальный монастырь».

А. Митрофанова

— Монастырь. Но при Елизавете Федоровне все-таки называлось это место монастырем?

Н. Матошина

— Нет, это была обитель. Ну, в наше время — мы только три года как монастырь.

А. Митрофанова

— Я думаю, что есть смысл рассказать сейчас о том, как сегодня живет обитель и насколько удалось возродить то, что заложила Елизавета Федоровна в жизнь этого места, и те направления работы, которые она прокладывала, — как это начиналось при ней и как это существует сейчас. Потому что мы довольно часто тоже на радио «Вера» рассказываем об этом месте и о направлениях социальной работы. Она настолько многоплановая, что просто дух захватывает, как вообще все это возможно, как это удержать и насколько можно качественно, хорошо и продуктивно развивать. Я так понимаю, что в чем-то даже нынешнее состояние Марфо-Мариинской обители опережает то состояние, в котором оказалось это место при Елизавете Федоровне — ну, во всяком случае, начало Первой мировой войны, конечно, сильно осложнило, наверное, жизнь обители, да? Расскажите, как это было.

Н. Матошина

— Ну, конечно, обитель в годы войны работала только как госпиталь, а остальные все структуры, практически, были закрыты. А в наше время деятельность обители расширена, значительно расширена. Все-таки сейчас мирное время, поэтому нет такого основного служения, как было заложено. То есть это неизбежное влияние времени на деятельность монастыря. Также многочисленные курсы — у нас много социальных проектов.

А. Митрофанова

— А какие, например, расскажите.

Н. Матошина

— Развивающий центр для детей с ДЦП «Елизаветинский сад». Он долгое время находился у нас в обители. Сейчас у них большая радость — они переехали. Елизаветинский детский приют — он на территории обители был и при Елизавете Федоровне, и сейчас существует для девочек.

А. Митрофанова

— Для девочек, да?

Н. Матошина

— Респис, детская выездная паллиативная служба.

А. Митрофанова

— Это, кстати, невероятно важная вещь — детская паллиативная служба. Я знаю, как они работают, как они вкладываются всей душой в то, чем они занимаются. Конечно, этим людям надо памятник ставить. Передайте, пожалуйста, поклон Вашим социальным работникам. Я ими восхищаюсь.

Н. Матошина

— Центр реабилитации детей с ДЦП, проект поддержки особого детства.

А. Митрофанова

— Ну, то есть масса направлений.

Н. Матошина

— Центр отдыха для детей с детьми инвалидов. Это у нас, по-моему, в Севастополе он находится. Группа работы с просителями. У нас большая служба милосердия, которая принимает звонки и пытается оказать помощь всем нуждающимся.

А. Митрофанова

— Та самая «особая дверь» в центре Москвы, на Большой Ордынке...

Н. Матошина

— Да, совершенно верно.

А. Митрофанова

— ...в которую может войти любой человек, оказавшийся в беде, и там ему обязательно помогут. Это вот, мне кажется, тоже, да, при Елизавете Федоровне ведь так и было, когда в это место могли приходить не только те сестры, которые искали, как им послужить Христу, но и те люди, которые нуждающиеся, может быть, голодные или, не знаю, оказавшиеся, там, в беде или без крыши над головой и так далее. И она там всех принимала.

Н. Матошина

— Да, так и было. До 2 тысяч прошений рассматривала Елизавета Федоровна в год — ну, и она, и сестры обители.

А. Митрофанова

— Ничего себе!

Н. Матошина

— А сейчас, конечно, прошений значительно больше. Вспомнилось, что в 1924 году одним из врачей нашей обители была составлена справка об оказании помощи, и там была такая цифра — 3 с половиной тысячам людей, обратившихся в обитель, была оказана медицинская помощь.

А. Митрофанова

— Это за один год?

Н. Матошина

— За один год.

А. Митрофанова

— Слушайте, ну, учитывая, что все-таки средства медицины тогда (при том, что тогда медицина активно развивалась), но не сравнить с тем, что сейчас, но и даже для сегодняшнего дня это была бы весьма внушительная цифра, а для начала ХХ века — ну слушайте, ну это...

Н. Матошина

— Это очень много, конечно.

А. Митрофанова

— Да, это очень много. И насколько это все эффективно, конечно, работало. Так бывает только, наверное, когда человек действительно все сердце вкладывает. А Вы никогда не думали о том, что вот Елизавета Федоровна все-таки такая красивая женщина, она настолько красивая — ну правда... Там, как Сергей Александрович, помните, эти стихи ей посвящал: «И каждый, увидав тебя, прославит Бога, создавшего такую красоту», да? Ну, и портреты есть ее известные, когда она еще не в сестрическом этом облачении, а когда она в своей великокняжеской одежде, в этих платьях невероятной красоты и в жемчуге. Что все-таки внутри должно произойти у человека, чтобы оставить светскую жизнь и переключиться вот на это деятельное такое служение, где вообще она уже себе не принадлежит? И вообще, фактически, как красивая женщина, она уже... Ну, то есть она ставит на себе крест. Смерть мужа — понятно, это такое чудовищное потрясение, это умирает половина тебя в этот момент. Не дай Бог такое пережить, но все же что внутри нее происходило? Как она к этому пришла?

Н. Матошина

— Мне кажется, что она не считала, что она ставит на себе крест. Она напишет, что «это всегда было во мне — желание помогать людям». Оно росло и крепло. И, видимо, Господь направил ее таким образом, скорбным образом, но все-таки к главному делу ее жизни — к тому, что она отдала себя полностью людям. И ей хотелось помогать, и после смерти мужа у нее появилась такая возможность — отдать себя всю целиком. Потому что когда она была замужем, она тоже помогала. Они были членами и попечителями очень многих благотворительных организаций.

А. Митрофанова

— Не номинально, причем, а очень деятельно.

Н. Матошина

— Да, участвовали. Она достаточно щепетильна была в деталях. Об этом очень многие писали — что она расспрашивала и в мельчайших подробностях, и узнавала. А после уже гибели, когда она создала обитель, она с полной свободой смогла посвятить себя уже нищим и обездоленным, как ей того хотелось.

А. Митрофанова

— А есть ли какие-то воспоминания сестер об общении с ней? Что она для них значила? Как выстраивалось это общение? Чувствовалась ли вот эта дистанция?

Н. Матошина

— Воспоминаний сестер не так много. Вот воспоминаний современников ее круга — их огромное количество. А воспоминания сестер остались крошечные, не так много. Оставила воспоминания Прасковья Тихоновна Корина, воспитанница обители, на которой позднее женится Павел Дмитриевич Корин, потрясающий художник из Палеха, который расписывал храм-усыпальницу у нас в обители, делал копии икон и был знаком и с Нестеровым, он был из мастерской Степанова в Донском монастыре, приглашен тоже для устройства нашего храма был. И вот его жена оставит подробнейшие воспоминания о своей деятельности. И там есть главы, посвященные тому, как ее привезли, как ее Елизавета Федоровна привезла, как она жила в приюте. Какие-то можно собрать сведения. Но все-таки основные воспоминания, конечно, оставят другие люди, не сестры обители.

А. Митрофанова

— А что они пишут? Какое впечатление на них производила вот эта метаморфоза, перемена?

Н. Матошина

— Елизавета Федоровна не нашла поддержки среди своих. Ее не поняла Мария Федоровна, вдовствующая императрица, Зинаида Николаевна Сумарокова-Эльстон тоже не разделяла. Все боялись ее потерять, они подумали, что она замкнется в себе, и, в общем, они, конечно, были правы — так и произошло. И они будут мало с ней видеться и общаться. И царская семья, Александра Федоровна и император Николай Александрович — они говорили, что «ты можешь себя посвятить совсем другим образом милосердию, не обязательно тебе создавать и уходить в монастырь». Павел Александрович в 1909 году напишет Васильчиковой, что «ее проекту пророчат полный провал, и вот увидишь, что это будет».

А. Митрофанова

— Марфо-Мариинской обители?

Н. Матошина

— Марфо-Мариинской обители.

А. Митрофанова

— Знали бы они, что происходит в начале XXI века в этом месте! Я обратила внимание в описании Вашего музея, что здесь вот комната, где Елизавета Федоровна принимала посетителей, в том числе среди них много было иностранных гостей. Вот она, внучка королевы Виктории, главы Британской империи, она сестра русской императрицы — и она при этом сестра милосердия. Какое впечатление производила она на людей, которые... вот эти делегации, всякие высокопоставленные лица, официальные, неофициальные приезжали к ней и видели ее вот в этом... в ее новой жизни?

Н. Матошина

— Немножко другая уже эпоха была. Таких делегаций не было, именно европейских семей. Или приезжала ее сестра, ее родные, которые поддерживали ее, потому что она нашла отклик. Старшая сестра, Виктория Баттенбергская, была ее надежным плечом на протяжении всей ее жизни. И другие... А так вот очень мало кто был из... Были журналисты, были женщины, которые занимались такой же благотворительной деятельностью. А вот представители домов — все-таки я такого не помню среди гостей у Елизаветы Федоровны.

А. Митрофанова

— Все-таки, получается, что она вообще вот ушла вот с этого светского небосклона, да? Она занялась вот этой работой, невероятно важной, но мне трудно представить, как вот все-таки человек переключается на 180 градусов, вот так вот меняя образ жизни. Понятно, что до этого она тоже занималась делами милосердия, но чтобы вот так кардинально, по собственному желанию, и настолько увлечь за собой — сначала 30 сестер, потом 50, потом уже 140 и так далее, — это нужно какой-то невероятной внутренней мощью обладать.

Н. Матошина

— Ну, это опыт уже, наверное, накопленный все-таки годами благотворительной деятельности. И сначала, конечно, она была в растерянности — после смерти Сергея Александровича. Я думаю, она даже не знала, что она будет делать. Но потом, как пишется в книжке Марфо-Мариинской обители за 1914 год, которую составляла сама Елизавета Федоровна, «утешение нашла у мощей святителя Алексия» в Чудовом монастыре. Ей пришло озарение, что она может посвятить себя открытию обители, и это вдохнуло в нее жизнь, новую, следующую ступень.

А. Митрофанова

— Елизавета Федоровна — сейчас ее мощи находятся в Иерусалиме, на Святой Земле, в Гефсимании, в Гефсиманском саду, в монастыре Марии Магдалины. Это место для нее было тоже невероятно важным. Вот наряду с Марфо-Мариинской обителью в Москве, туда тоже как-то ее сердце стремилось. Расскажите, какую роль оно играло в ее жизни?

Н. Матошина

— Я думаю, что каждый верующий человек хотел бы побывать в Палестине, на Святой Земле, и храм, который они решили построить вместе с императорской семьей Александра III, Марией Федоровной был посвящен, в честь, вернее, был устроен матери Сергея Александровича, ее двоюродной бабушки. Она была родной сестрой ее деда по линии отца. И они приехали на освящение этого храма 1 октября 1908 года. Я думаю, что она даже предполагать не могла, что пройдет 33 года, и она будет там упокоена, в январе 1921 года. А пребывание на Святой Земле, как она сама напишет, «пройти и ступать по тем местам, где Христос ступал», наверное, это было, конечно, для нее очень священно, я думаю даже, не просто важно. Священно. Поездка в Иерусалим овеяна очень многими тоже легендами. Что она сказала: «Я хочу быть здесь упокоенной, чтобы меня тут упокоили». Я не думаю, что это правда, это не подтверждено источниками.

А. Митрофанова

— Я тоже, кстати, об этом слышала, но постеснялась так напрямую спросить, потому что тоже задумалась: а, собственно, где те документы, которые бы об этом свидетельствовали?

Н. Матошина

— Потом, все-таки в храме хотела быть упокоена Мария Александровна, согласно ее завещанию, но дети, не имея возможности выполнить волю матери, решили отдать дань ее желанию строительства такого замечательного храма и нарекли уже Во Имя Марии Магдалины. Я думаю, что для Елизаветы Федоровны, может быть, и для любого человека быть упокоенным на Святой Земле — наверное, об этом можно только мечтать. Но все-таки в 1914 году Елизавета Федоровна оставит очень подробное завещание, как она любила, все детально и тщательно расписанное, где она напишет: «Прошу похоронить меня в склепе под ныне построенной мною церковью Во Имя Покрова Пресвятой Богородицы в моем владении на Большой Ордынке в Москве, при моей обители».

А. Митрофанова

— Как в 1921 году удалось все-таки вывезти ее мощи на Святую Землю и похоронить там?

Н. Матошина

— После того, как Алапаевск был занят частями Сибирской армии, ВЧК, были практически сразу обнаружены останки алапаевских мучеников, и они были упокоены в храме, в соборе Алапаевска. Но в 1919 году было уже понятно, что не удастся... о неизбежном поражении частей Белой армии, и чтобы избежать над ними просто надругательства... Что было известно, что случилось с останками царской семьи, было решено их вывезти как можно дальше на Восток. В качестве добровольца едет местный монах Серафим Кузнецов с двумя послушниками, и в год они везут восемь гробов. То есть это было... Они выехали из Алапаевска в середине июля 1919 года, а прибыли в Китай 4 апреля 1920 года, где были упокоены на территории нашей Русской миссии, в специально отстроенном для них склепе. И затем была организована следующая поездка вот тех же людей, еще несколько человек к ним присоединилось, и место для упокоения ее старшая сестра, Виктория Баттенбергская, которая принимает самое живое участие в этом, выбирает в Иерусалиме. И в Иерусалим они прибывают 28 января 1921 года, такой длительный путь был. И это все было временным, никто не думал, что так затянется вот это лихолетье, которое случилось в трагические годы. Потому что ее сестра напишет, что «пока все не успокоится в России, она будет здесь», а потом она, по всей видимости, предполагала ее вернуть в Россию, но этого не случилось.

А. Митрофанова

— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня Наталья Матошина, главный хранитель Дома-музея Марфо-Мариинской обители милосердия. Наталья, а можно чуть-чуть подробнее о Вашем музее? Думаю, что Марфо-Мариинская обитель — это место, о котором многие слышали, но не все знают, что можно туда прийти и попасть, например, на экскурсию. Расскажите подробнее, как это происходит? Во сколько нужно прийти, и можно ли как-то связаться, чтобы если кто-то из тех, кто нас слышит, может быть, захочет для детей экскурсию организовать. И что, главное, можно увидеть в ходе такого путешествия по монастырю?

Н. Матошина

— Экскурсии у нас проходят почти ежедневно, кроме понедельника (понедельник — выходной в музее), по записи. Нужно позвонить, записаться. Для всех возрастов. Два раза в день — в 11 часов и в 15 часов, и по выходным, в субботу и воскресенье — в 11:30. Не в 11 часов, а в 11:30. В сентябре 2008 года реставрационные работы в обители были закончены, и музей открыл свои двери. Расположен он в здании, где жила сама Елизавета Федоровна, в ее покоях. К сожалению, обстановки, интерьеры не сохранились, но у нас есть два помещения, которые были воссозданы по историческим фотографиям, очень долго реставраторы трудились. Есть, конечно, какие-то вещи, предметы, которые имеют самое прямое отношение к истории обители, к самой Елизавете Федоровне, к духовнику — отцу Митрофану Сребрянскому, отцу Сергию. Их можно увидеть. Я Вас приглашаю.

А. Митрофанова

— Спасибо большое! А из этих вещей лично для Вас какая реликвия, наверное, так будет правильно сказать, все-таки наиболее ценна? Не с точки зрения ее стоимости или исторической ценности, а именно Вам как человеку что больше всего греет сердце из этих вещей?

Н. Матошина

— Наверное, нет такого предмета, такого экспоната, который вызывает такие чувства, потому что присутствие в самом музее и даже на территории обители уже является живительным состоянием такой души. И это не зависит от предметов даже, а сама атмосфера в обители.

А. Митрофанова

— Я, Вы знаете, подписываюсь здесь под каждым словом, потому что каждый раз, когда либо мимо прохожу, либо есть возможность, захожу внутрь, оказываешься в этом филиале Рая. Я не знаю, как по-другому назвать этот цветущий сад, если это лето, или какое-то такое строгое вот это снежное убранство, если это зима, но каждый раз это настолько красиво. И вот эта архитектура — «неорусский стиль», да, правильно так будет, наверное, назвать стилистику, в которой выстроены и храм, и корпуса перестроены? И роспись, которая там, она, кстати, восстановлена тоже по тем эскизам, которые сохранились, да?

Н. Матошина

— Нет, роспись сохранилась благодаря мастерским Игоря Эммануиловича Грабаря, которые располагались с 1945 года в нашем Покровском храме. Роспись была вся сохранена. Они сделали ремонт сразу же, как въехали в здание храма, и эти фрески и росписи на металлических полотнах были закрыты, забелены специально для того, чтобы их оставить для нас. И уже после реставрации этих росписей их можно увидеть. Живые работы Михаила Васильевича Нестерова и Павла Дмитриевича Корина.

А. Митрофанова

— Потрясающе. А когда к Вам дети приходят на экскурсию, какие вопросы они чаще всего задают, что их интересует?

Н. Матошина

— Дети не так много вопросов задают, это задают, в основном, взрослые. Может быть, дети не могут воспринять всю информацию, которая есть. Мы пытаемся им все-таки рассказать начальную часть истории — ну, смотря какого возраста дети. Но все-таки, конечно, заронить зерно в детские сердца — наша задача. Мне кажется, что у нас это получается.

А. Митрофанова

— А что их удивляет больше всего?

Н. Матошина

— Их удивляет, что она была принцессой, настоящей принцессой.

А. Митрофанова

— Вы знаете, меня тоже это удивляет. Я каждый раз, когда слушаю или читаю о ней, не перестаю удивляться тому, как удивительно все-таки Господь устраивает судьбы человека и как может на 180 градусов — простите, что я снова об этом говорю, но меня это правда поражает — перевернуться жизнь. А бывало ли такое, что к Вам приходили люди, которые с чисто историческим таким интересом смотрят на это место и задают соответствующие вопросы, но вот что-то начинает внутри пробуждаться, когда они оказываются, может быть, в храме или узнают более подробно о том, чем занималась Елизавета Федоровна?

Н. Матошина

— Ну, конечно, я думаю, что каждый человек, который прикасается к жизни Елизаветы Федоровны, к ее духовной жизни, пытается и в своей судьбе найти, что-то повернуть. Мне кажется, что она меняет судьбы многих людей в отношении к миру, к нуждающимся. И очень хочется, чтобы гости музея, гости обители продолжали дело Елизаветы Федоровны, помогали людям, были чувствительны к окружающим.

А. Митрофанова

— А что известно о ее молитве? Было ли у нее какое-то молитвенное правило? Как часто она успевала ходить на службы, имея такое количество дел? Все-таки это нешуточно — помогать такому числу людей и при этом вести какие-то хозяйственные дела.

Н. Матошина

— Вы знаете, очень много стараюсь читать о Елизавете Федоровне, и как она это успевала, это невозможно понять. Каждый день удивляет. Особенно в последние годы, когда она могла за день посетить, например, около 10 или 15 различных организаций — больниц, и при этом, конечно же, она посещала службы. Просто, может быть, они не были такими длительными, как сейчас. И молитвенное правило было, специальное молитвенное правило есть у нас в музее, выпущенное в Марфо-Мариинской обители для Марфо-Мариинской обители.

А. Митрофанова

— То есть это не монашеское молитвенное правило, это именно для сестер милосердия?

Н. Матошина

— Нет, это не монашеское правило. Молитв очень много. Молитв воинам, молитвы нуждающимся выпускались. И у нас тоже есть в музее эти копии — не копии, а подлинники даже тех изданий того времени.

А. Митрофанова

— А их раздавали людям, которые приходили в обитель за помощью?

Н. Матошина

— Раздавали, конечно же, но, в основном, все-таки они были выпущены для солдат. Отправлялись вместе с помощью с теплыми вещами, с продуктами на фронт. И были красивые издания, над которыми трудились те же студенты Строгановского училища, к которым она была так близка. Это были настоящие произведения искусства. Ничего не было сделано просто так.

А. Митрофанова

— Красота во всем. При этом немецкий порядок и британское изящество. Слушайте, ну, потрясающе, конечно, сколько всего связано с ее именем и то, что она принесла на русскую землю. Как она по-русски говорила, расскажите. Просто по-человечески даже очень интересно понять, представить себе, нарисовать ее портрет.

Н. Матошина

— Сложно сказать. Потому что об одних и тех событиях разные люди писали совершенно разные, иногда противоположные вещи. Михаил Васильевич Нестеров, который говорил с Елизаветой Федоровной на французском языке, говорил, что она без акцента говорила на русском. Хотя было два издания его воспоминаний, в которых были указаны разные вещи. Где-то он сказал, что Александра Федоровна говорила совершенно без акцента, а Елизавета Федоровна с акцентом. А Тамонькин Никифор Яковлевич, такой у нас работал потрясающий художник, и большое спасибо за то, что он в 40-е годы воссоздал альбом всех рисунков храма, копии, вот он говорил, что ничего не было понятно, когда она говорила по-русски. Что «у нее настолько сильный акцент, что я ничего не понимал», хотя это были уже достаточно поздние годы — 1914-й год, 1916-й год.

А. Митрофанова

— (Смеется.) Вот я думаю, что он несколько преувеличивает.

Н. Матошина

— Поэтому... Она очень хорошо говорила по-русски. Она писала по-русски, говорила по-русски, но, конечно, я думаю, что у нее был акцент, в отличие от Александры Федоровны. Потому что все говорили, что Александра Федоровна говорила без малейшего акцента. Но Александра Федоровна начала учить русский язык с 12 лет, а Елизавета Федоровна с 19-ти.

А. Митрофанова

— Это было связано уже с ее замужеством?

Н. Матошина

— Конечно, да.

А. Митрофанова

— А Александра Федоровна когда русский начала учить, это было связано с тем, что ей прочили этот брак? Или это была какая-то инициатива, не связанная с ее грядущей судьбой?

Н. Матошина

— Нет, это было уже... Были планы у Елизаветы Федоровны и Сергея Александровича, они очень хотели соединить эту пару, которая действительно понравилась друг другу, и поэтому начала учить русский язык. Когда уже состоялась помолвка, у нее, у Александры Федоровны, занятия русским языком были шесть раз в день.

А. Митрофанова

— Какое трудолюбие! Не самый легкий язык для европейского уха. Но 12 лет, с другой стороны, — благодатный возраст для того, чтобы новый язык начать осваивать.

Н. Матошина

— Да.

А. Митрофанова

— Вы знаете, мне настолько интересно то, что связано с этими людьми, и я так люблю это место, Марфо-Мариинскую обитель, что каждый раз мне очень дорого, когда люди делятся своими личными переживаниями и впечатлениями об обители, о том, какое впечатление производит жизнь, возрождающаяся там. Лично для Вас чем дорого и значимо это место? И почему Вы выбрали для себя вот этот путь — примкнуть к монастырю и заниматься там музеем?

Н. Матошина

— Может быть, попытаться возродить исконную... или возвратить даже, скорее, исконную память людям о добре, о милосердии. Рассказать о Елизавете Федоровне. И попытаться выполнить свою покаятельную миссию перед тем, что все произошло так, как произошло.

А. Митрофанова

— Вы чувствуете свою личную ответственность и причастность к этому?

Н. Матошина

— Ну, я думаю, конечно, безусловно, наверное, все, кто работает у нас в обители, чувствуют это.

А. Митрофанова

— Спасибо Вам огромное за этот разговор! Я напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня была Наталья Матошина — главный хранитель Дома-музея Марфо-Мариинской обители милосердия. И давайте напоследок напомним еще раз, как работает музей: все дни, кроме понедельника.

Н. Матошина

— Все дни, кроме понедельника...

А. Митрофанова

— И экскурсии?

Н. Матошина

— В 11 и в 15 часов экскурсии по записи.

А. Митрофанова

— Спасибо Вам большое. До свидания!

Н. Матошина

— Спасибо Вам. До свидания!