
У нас в гостях была заведующая Музеем Международного Мемориала* Ирина Галкова.
Ирина рассказала о музейной коллекции, в которую входят в том числе такие необычные вещи, как телогрейка с вшитым в нее суточным кругом богослужения, уникальная вышитая икона Божией Матери, а также открытки, нарисованные заключенными в лагерях. Наша гостья поделилась, с чего началось создание музея и архива, как происходит и кто участвует в пополнении коллекции, и почему важно стараться сохранять память о прошлом.
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели. «Светлый вечер» на светлом радио. Сегодня четверг и, как всегда в это время, в эфире наша совместная программа радио «Вера» и музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Сегодня здесь, в этой студии, директор музея Ксения Толоконникова.
К. Толоконникова.
— Добрый вечер, дорогие друзья.
А. Пичугин
— Я — Алексей Пичугин. И вместе с нами эту часть «Светлого вечера», ближайший час, проведёт Ирина Галко'ва — заведующая Музеем Международного Мемориала*. Здравствуйте.
И. Галкова
— Добрый вечер.
К. Толоконникова.
— Я очень рада приветствовать здесь мою коллегу, тоже музейного работника. Музей, как и наш музей, такой особенный. И вот мы как раз сегодня хотели бы поговорить с Ириной о том, как музей создавался, как складывалось ядро его собрания. Я вот знаю, что в составе фондов музейных есть очень интересные экспонаты, относящиеся в том числе и к религиозной жизни. Вот это нас, конечно, особенно интересует.
И. Галкова
— Спасибо, Ксения. Действительно, у наших музеев довольно много общего, как мы уже успели понять. Самое главное, что стоит сказать о нашей музейной коллекции, что основное ядро её, конечно, создавалось из того, что мы получали от людей. И можно сказать, что наш музей — это такой музей воплощённой памяти.
К. Толоконникова.
— Как и наш.
И. Галкова
— Ну конечно, у них примерно в этом смысле совпадает их роль.
К. Толоконникова.
— То есть как бы они описывают разные грани вот этого существования советского человека.
И. Галкова
— Да. И во многом же эти грани совпадают, потому что, как в вашем случае, так и в нашем случае, это не парадная грань, а та, которую чаще всего приходилось скрывать, прятать, но которой люди жили в действительности. Это их действительная духовная жизнь, это их действительная семейная память и их история. То есть это та часть истории страны, которая наиболее, мне кажется, интересна и которая наиболее дорога.
А. Пичугин
— Я один раз был на лекции в «Мемориале»*, которая была посвящена одному очень интересному экспонату, который нашу деятельность в некотором роде объединяет. Я, правда, не уверен, что это был экспонат музея «Мемориала»*, но так как лекция шла...
К. Толоконникова.
— Ты имеешь в виду вот эту телогрейку?
А. Пичугин.
— Телогрейка, да, в которую были зашиты тексты Богослужебные.
И. Галкова
— Да, это один из самых интересных наших экспонатов...
А. Пичугин.
— Это ваш экспонат, да?
И. Галкова
— Это наш экспонат, экспонат музея, конечно. Это не совсем телогрейка, это такая душегрейка. Это жилетка — она без рукавов и с такой тёплой подстёжкой. И за подкладкой там действительно были спрятаны такие полотнища тканей, на которых были написаны тексты... целый набор текстов.
К. Толоконникова.
— По-моему, там суточный богослужебный круг, там что-то вроде часослова.
И. Галкова
— Да-да-да. Там тексты не те, которые читает священник, а те которые используют прихожане и певчие.
А. Пичугин
— Может использовать мирянин, да.
И. Галкова
— И такой набор текстов. У нас было исследование, которое проводила Марина Бобрик, замечательный исследователь...
К. Толоконникова.
— Вот я как раз на её лекции была.
И. Галкова
— Она пыталась разобраться, понять, с какой целью вот это всё было вшито, какова могла быть финальная цель того, что человек в лагере имел вот эти тексты, спрятанные под одеждой.
А. Пичугин
— Но на той лекции ответа на этот вопрос не было.
И. Галкова
— Да, его так и не нашлось. То есть версия рабочая была. Могло ли это быть такое пособие, которое можно было бы использовать для тайного богослужения? Скорее всего, нет, потому что это такие тексты — не для священников...
А. Пичугин
— В лагеря попадали не только священники, но и миряне, и очень много церковных людей, которые на память не помнили всё это, но если была возможность переписать и куда-то зашить так, чтобы никто не нашёл... Там ведь, я помню, демонстрировалась душегрейка, в том ключе, что было очень удобно её в каком-то месте раскрыть, это достать, а потом так же незаметно спрятать. И соответственно, в какой-то момент, когда никого рядом нет, видимо, человек мог это сделать.
И. Галкова
— Возможно. Самая реальная версия, как мне кажется, по поводу этой жилетки, что это сделано не для использования. Тем более, что там тексты не совсем совпадают с каноническими, и скорее всего, они были записаны на память. И у неё, скорее всего, была роль такого оберега — просто это такая вещь, которую носили...
К. Толоконникова.
— То есть как носили «Живые помощи»в кармане, да?
А. Пичугин
— Да, 90-й псалом.
К. Толоконникова.
— Может быть, может быть, это и так. Видите, и это тоже наша общая проблема, Ирина. К нам тоже попадают очень часто экспонаты, про назначение которых мы не знаем, к сожалению. Люди приносят — или не оставляют своих каких-то контактов, или сами не знают, откуда эта вещь пришла к ним и ничего не могут сказать. И я так понимаю, что с этой душегрейкой то же самое.
И. Галкова
— Пару слов про неё всё-таки можно сказать: мы действительно не знаем человек, которому она принадлежала. Я только могу предполагать, что, скорее всего, это была женщина — она и выглядит как женская вещь.
К. Толоконникова.
— Она небольшая, да, такая.
И. Галкова
— И она к нам пришла из коллекции Ирины Николаевны Угримовой — это совершенно потрясающая женщина, про её судьбу очень много можно рассказывать, но у меня, к сожалению, здесь на это нет времени. Это художница, она довольно большую часть своей жизни провела в Берлине и в Париже, и вот в 40-х годах они с семьёй вернулись в Советский Союз, и тут же были арестованы. И она провела несколько лет в Минлаге — это лагерь, который находился в Инте, лагерь строгого режима. И там она начала собирать коллекцию лагерных вещей. Она работала в культурно-воспитательной части, там была театральная такая бригада, и работали художницы. Тогда, может быть, спонтанно она стала собирать такие, прежде всего, предметы искусства и просто какие-то лагерные интересные вещи. И судя по всему, когда она освободилась, коллекция продолжала формироваться, потому что вот этот круг общения, который создался вокруг неё — она была очень таким замечательным и общительным человеком, их дом притягивал очень много людей, он во многом состоял из людей, которые тоже прошли через лагеря, многие знали про эту коллекцию.
К. Толоконникова.
— То есть это был такой протомузей?
И. Галкова
— Да. Но при этом коллекция была домашней, она не была публичной. И вот её племянница Наталия Бруни, которая нам передала эту коллекцию уже после её смерти, она сказала: «Я её знала со своего детства, я ничего не знала про эту коллекцию!» — это было только вот для посвящённых. Вот эта привычка хранить такие вещи в тайне, она, конечно, была очень сильна и связана, конечно, с тем, что люди боялись навредить друг другу.
А. Пичугин
— Причём до конца — в 1994 году же её не стало.
К. Толоконникова
— То же самое происходит и в нашей области. Например, мне известны очень многие случаи, когда только в 90-е годы люди узнавали от своих живых ещё пожилых родственников, что, оказывается, у них в роду были священники, у них в роду были священномученики, оказывается, там люди прошли лагеря или были расстреляны.
А. Пичугин
— Я про свою семью то же самое узнал, причём в 90-е годы. Очень неохотно об этом рассказывалось, по непонятным для меня ни тогда, ни сейчас причинам, почему в 90-е, 2000-е уже годы...
К. Толоконникова
— Да, очень скупо всегда об этом говорилось. Но вот это привычка молчать, чтобы прежде всего, конечно, не навредить близкому человеку, потому что меньше знаешь, меньше скажешь.
И. Галкова
— И вот, к сожалению, из-за этого у нас вся эта коллекция, где замечательные совершенно работы и чудесные совершенно вещи, с вот такой интересной подоплёкой, которая точно есть, но мы не можем сказать ничего о человеке, который всё это сделал, который это носил. Есть множество художественных работ, чьих авторов мы, к сожалению, не можем назвать. Единственное, если это сама Ирина Николаевна и всё это подписано, то это мы знаем, но в каких-то случаях нельзя даже сказать, она это или не она.
К. Толоконникова
— Как это всегда жалко! Это ужасно обидно, но лучше, чтобы это сохранялось хотя бы так, чем если бы это не сохранилось вовсе.
И. Галкова
— В любом случае, да.
К. Толоконникова
— А как всё начиналось? Как начинался музей?
И. Галкова
— Музей... у нас же ещё архив есть в «Мемориале»*. Музейные и архивные коллекции начали формироваться где-то одновременно...
К. Толоконникова
— И они сначала были единым целым, как бы неразделённым.
И. Галкова
— «Мемориал»* в принципе единое целое. Конечно, он так до сих пор и остаётся, потому что в отдельную организацию музей не выделен. Организация — это всё равно Международный Мемориал*, в составе которого есть и музей, музейная коллекция.
А. Пичугин
— А вы напомните, пожалуйста: «Мемориал»* отметил своё 30-летие.
И. Галкова
— Да.
А. Пичугин
— Причём в ушедшем году, я так понимаю. 1989 год — год начала работы «Мемориала»*?
И. Галкова
— Учредительная конференция была в 1988 году. В общем, можно несколько раз отмечать день рождения, смотря от чего отсчитывать. А «Мемориал»* как общественное движение существовал с 1986-87 года. Но мне кажется очень важным и знаковым таким событием в истории «Мемориала»*, такой действительно точкой отсчёта, если уж особенно говорить о музее и об архиве, это была даже не учредительная конференция, а Неделя совести, которая проходила в Москве в ноябре 88-го года в Доме культуры Электролампового завода.
А. Пичугин
— Да, ДК МЭЛЗ, конечно.
К. Толоконникова
— Да, огромные очереди.
И. Галкова
— Да, и это был, наверное, первый такой очень мощный выход этой темы в публичное пространство: темы репрессий, темы памяти о репрессиях.
А. Пичугин
— Там же выставка первая была, по-моему, в ДК МЭЛЗ.
И. Галкова
— Да. И эта выставка формировалась спонтанно из как раз тех документов, из тех предметов, которые приносили люди. Люди, которые пришли на Неделю совести, пришли не как зрители, а как участники, потому что они пришли со своей памятью, они её принесли. И там была устроена такая стена памяти, которая, собственно, и была вот этой импровизированной выставкой, куда каждый мог пришпилить... сейчас меня уже немножечко так дрожь пробивает...
К. Толоконникова
— Да, я сейчас вспоминаю вот эти... сохранились удивительные фотографии, очень многие хорошие фотографы запечатлели эту Неделю совести. И я сейчас вспоминаю эти фотографии, потому что я сама там, конечно, не была — родители бы меня не взяли, мне ещё мало лет было. Но даже вспоминая эти фотографии, я чувствую какую-то такую дрожь.
И. Галкова
— И архивная коллекция началась вот с этих документов, которые были принесены на Неделю совести. И музейная коллекция, собственно говоря, тоже, потому что первая хранительница музейной коллекции Валентина Александровна Тиханова просто рассказывает, как она начала собирать коллекцию. Она увидела, что кто-то принёс вместе с документами рисунок, сделанный в лагере, и точно так же прикрепил его на эту стену памяти. Она искусствовед и, разумеется, на это она обратила внимание. И неожиданно выяснилось, что, во-первых, в лагерях было очень много художников, во-вторых, что они продолжали рисовать в лагере и, в третьих, что эта часть их наследия, даже если художник был вполне признанный потом, если его работы есть в музеях, если он выставляется и живёт активной жизнью, но вот эта часть работы остаётся спрятанной, она хранится где-то в семейных архивах и никому никогда не показывается. И вот когда эта тема так неожиданно вскрылась и на неё был очень сильный запрос тогда, в конце 80-х годов, она поняла, что надо вот эту часть художественного наследия тоже поднимать и как-то вытаскивать её на свет. Тогда ещё даже толком не сформировалась идея о том, что нужно именно собирать коллекцию — нужно было это всё показать. И коллекция «Мемориала» сначала несколько первых лет существовала в форме непрекращающийся выставки творчества в лагерях и ссылках. И вот эта выставка оказывалась то там, то здесь, она была и в Доме художников, и на каких-то других площадках Москвы, она ездила по разным городам, потом и в других странах её тоже показывали. Какие-то рисунки художники сразу передавали в коллекцию, какие-то просто участвовали в выставке, потом людям трудно было с ними расстаться. Но вот ядро, по меньшей мере нашей художественной коллекции, оно сформировалось тогда.
А. Пичугин
— Ирина Галкова, заведующая Музеем Международного Мемориала*, в гостях у светлого радио здесь, в нашей студии. Это первые экспонаты, которые формировали начало коллекции, да? Которые, как я понимаю, из выставки, которая состоялась в ДК МЭЛЗ, потом она какое-то время... причём она же, по-моему, не была фиксированная, она перемещалась не только по Москве, как вы говорите — Дом художника, ещё что-то — она же ещё и по стране куда-то успела съездить, хотя бы несколько городов, я помню, что что-то такое было.
И. Галкова
— Да, сейчас просто нет у меня перед глазами этого списка, но она была во многих городах, и не только в стране — она потом и за рубежом показывалась. В общем, это была такая постоянно существующая и кочующая выставка, от которой сейчас остался только каталог. Но вот самые интересные и важные работы — вот эта коллекция Юло Соостера, например, которая, наверное, самые сильные впечатления производит.
К. Толоконникова
— Расскажите подробнее.
И. Галкова
— Это рисунки, которые Юло Соостер делал в лагере, мы его знаем как такого абстракциониста, замечательного совершенно художника нон-конформиста, и вот эта часть его наследия очень хорошо известна. В лагере он рисовал совершенно другие вещи: рисовал солагерников, какие-то сцены, которые он видел перед собой, портреты — очень много лагерных портретов им было сделано. Совершенно потрясающие характерные такие лагерные зарисовки людей, про которых сейчас понимаешь, что их нужно анализировать очень глубоко и много они в себе содержат.
К. Толоконникова
— А зарисовки чем?
И. Галкова
— Карандашом. Карандаш, бумага — самое доступное, что было у художника. Поэтому лагерные рисунки — это гораздо более важная, интересная часть художественного наследия, чем лагерная живопись, потому что живопись могла быть только на заказ лагерного начальства, а так это очень дорого.
А. Пичугин
— Как-то это облегчало жизнь людей, которые в лагере рисовали, писали по заказу начальства?
И. Галкова
— Конечно. Вообще, быть художником в лагере — это был такой шанс на выживание. Но самое интересное — это, конечно... часть того, что делалось в лагере, делалось исключительно ради выживания, это был какой-то заказ. Это были стенгазеты, это были агитационные плакаты, лозунги и так далее. Но у художника, кроме этого, было обычно ещё какое-то свободное время. И главное, что у него был доступ, была бумага, были карандаши, были краски. Не всегда такое было — разные условия, конечно, были в разных лагерях в разное время, но, как правило, у художников, если они работали художниками в лагере, такое было. И была возможность сделать какие-то свободные зарисовки — это, конечно, самая интересная часть наследия.
А. Пичугин
— Самое главное, что сохранялся порыв какой-то творческий. Человек видел что-то, что хотел запечатлеть, и он это делал, несмотря на изнурительную работу, несмотря на то, что приходилось делать какие-то заказы, наверное, ещё и во внеурочное время и так далее.
И. Галкова
— Если можно, я хотела про Соостера досказать. Когда он был в Карлаге, он не работал художником, и рисовать просто запрещалось. И он делал это тайно. И вот эти портреты его товарищей, лагерные сцены регулярно отбирал охранник и выбрасывал — их было гораздо больше. И вот эта пачка рисунков, которая потом в итоге попала к нам, была брошена в печь, он просто успел её выхватить. И поэтому часть рисунков там с обгоревшими краями. И вот эта их история такого спасения и сохранения не менее важна, чем и сам рисунок, чем то, что на них запечатлено.
А. Пичугин
— А он выжил?
И. Галкова
— Конечно, да.
А. Пичугин
— Ну, естественно, выжил, конечно, да.
К. Толоконникова
— Как удалось вынести их потом из лагеря? Ведь это тоже нетривиальная такая задача.
И. Галкова
— Как-то они были спрятаны... к сожалению, рисунки нам были уже переданы потомками художника, он умер сам в 71-м, кажется, году, ещё до того, как создался «Мемориал»*. И в точности эту историю мы не знаем, только знаем, как её рассказывали его жена и сын.
К. Толоконникова
— Насколько я понимаю, собрания музея это не только и даже не столько живопись и графика, это и какие-то другие материальные свидетельства выживания, скажем так, человеческой личности в условиях ГУЛАГа.
И. Галкова
— Да, это далеко не только художественная коллекция и далеко не только ГУЛАГ, на самом деле — то, что есть у нас. Наверное, ядро и самое ценное, что у нас есть — это именно памятные предметы, связанные с пребыванием в лагере. Это то, что как раз понесли с самого начала и то, что именно нужно было сохранить как свидетельство. Но коллекция, разумеется, разрасталась не только в смысле увеличения экспонатов, но и в увеличении смыслов. И сейчас, например, у нас довольно большая и очень интересная диссидентская коллекция — то, чего никто сначала даже и не думал собирать, и не осмысливал это как музейную ценность: у нас очень большой набор пишущих машинок, каждая со своей историей.
К. Толоконникова
— Каждая со своими западающими буквами... у каждой пишущей машинки свой почерк. И как раз это часто служило злую службу тем, кто работал на этой машинке.
А. Пичугин
— Прямо у каждой? Всё-таки, наверное, были... или там западающие буквы - что-то там можно было понять...
К. Толоконникова
— Конечно.
И. Галкова
— Ну да, какая буква как пропечатывается — обычно если на машинке печатался самиздат, то такая информация была уже у соответствующих служб. В частности поэтому машинки очень часто гуляли из рук в руки, чтобы их было труднее отследить — вот этот самый почерк. Поэтому у каждой машинки, которая у нас, может быть по нескольку диссидентов, которые ею пользовались. И вот такие интересные истории.
К. Толоконникова
— А религиозный самиздат есть?
И. Галкова
— Он, конечно, есть. Только это немножко не моя «епархия», потому что это архив. У нас есть архив ГУЛАГа, есть архив инакомыслия — вот это как раз диссидентская история.
К. Толоконникова
— То есть как раз здесь проходит водораздел ответственности между музеем и архивом?
И. Галкова
— Архив — это документы, а музей — это, скорее, артефакты. Да, вот так мы нашу коллекцию всё-таки разделяем. Но религиозные экспонаты, да, есть у нас, и довольно много, и они разнообразны. В частности, эти открытки, которые...
А. Пичугин.
— Жаль, что мы не можем их показать.
К. Толоконникова
— Ирина принесла... всё-таки Рождество было не так давно, только что прошли Святки, вот Ирина принесла в студию прекрасные открытки «С Рождеством Христовым!». Например, у меня в руках самодельная открытка из коллекции Ирины Угримовой: бумага, акварель, белила, Инта, 1953 год. Рождественская открытка с поздравлением на украинском языке была нарисована, вероятно, кем-то из коллег-художниц лагерной культбригады. Открытка передана в коллекцию «Мемориала»* Натальей Бруни.
А. Пичугин
— У меня в руках то же самое абсолютно, на развороте та же надпись, но на латышском языке здесь поздравления.
К. Толоконникова
— На латышском или на литовском?
И. Галкова
— На латышском. Это как раз та самая история про коллекцию Ирины Угримовой. И вот эти открытки — это из тех замечательных вещей, которые были в этой коллекции. Очень много самодельных открыток такого плана у нас в коллекции, которые были нарисованы в лагере.
К. Толоконникова
— Невероятно трогательные, конечно, потому что ты берёшь её в руки и понимаешь, сколько всего за ней стоит — какой опыт.
И. Галкова
— Конечно. И такие открытки не могли быть выпущены в советском государстве. Но мы понимаем, что государство у нас было атеистическое, а народ был верующий. И в лагере это, конечно, имело особую значимость.
А. Пичугин
— Вот ещё одна открытка лежит, сделанная в лагере. Я не очень помню её историю, но я помню, что она мне попалась в своё время со ссылкой на «Мемориал»* где-то в рождественские дни несколько лет назад. И я своих читателей в «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» поздравлял с Рождеством вот этой картинкой.
К. Толоконникова
— «Бегство в Египет», да. В нашем собрании тоже есть самодельные поздравительные открытки с Рождеством и с Пасхой. Они, конечно, имеют менее драматическую судьбу. Часто это, например, перефотографированные просто какие-то дореволюционные макеты или макеты, сделанные и перефотографированные в 50-е, 60-е годы. Но есть и нарисованные открытки. Это, конечно, свидетельствует о потребности человека даже в самых тяжёлых каких-то обстоятельствах радостью о празднике поделиться с тем, кто рядом и кто находится в не менее тяжёлых обстоятельствах, чем ты.
И. Галкова
— Конечно. И это ещё какой-то момент самосохранения в каком-то очень важном смысле.
К. Толоконникова
— Несомненно.
И. Галкова
— Потому что сохранить в себе этот праздник, эту дату, её отметить — это очень важно для человека, который насильственно лишён всей этой среды, которая человека и делает человеком, собственно говоря. Поэтому, да, эти открытки очень важны и интересны. У меня среди вот этих открыток, которые из коллекции Угримовой, есть самая любимая — пасхальная открытка. А пасхальные открытки они вообще как-то более драматичны, я бы сказала, если иметь в виду, что они сделаны в лагере. Потому что в Воскресении подспудно заложен такой мотив освобождения — это то, о чём мечтается и думается, пока ты находишься в заключении. И вот есть совершенно потрясающая пасхальная открытка, где вылупляющийся цыплёнок как бы освобождается из своей скорлупы и одновременно... у него на шее цепь, которую он разрывает, и тут же падающий лагерный забор и порванная колючая проволока. И он вот так вот рвётся куда-то на свободу, к свету. И вот эта пасхальная радость, которая вписана в эти лагерные реальности, она из них вырывается на волю.
К. Толоконникова
— Это потрясающе, потому что здесь столкновение двух образов, оксюморонное такое. Вот этот образ вылупляющегося цыплёнка — это старый, открыточный, такой пасторальный, дореволюционный образ. Мы все помним вот эти открыточки, они умилительные такие: там мальчики, девочки, вербочки, свечечки — всё вот это. И здесь вот такое столкновение с этой такой лагерной образностью. Да, это, конечно, потрясающе совершенно. И я согласна с Ириной, что эта метафора освобождения очень важна. То есть заключённый себя в каком-то смысле чувствует душой, находящейся в аду, куда спускается Спаситель в Великую Субботу, чтобы извести всех из ада. И власти сатаны, власти ада больше над этими людьми нет, потому что лагерь — это и есть ад на земле. А что это ещё?
А. Пичугин
— Давайте прервёмся на минуту. Я напомню, что сегодня наша программа, как всегда по четвергам в это время, совместная с музеем и исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова — директор музея, я — Алексей Пичугин. И у нас в гостях Ирина Галкова — заведующая Музеем Международного Мемориала*. Через минуту продолжим.
А. Пичугин
— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что сегодня вы слушаете, как всегда в это время, совместный проект радио «Вера» и музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова — директор музея, я — Алексей Пичугин. И у нас в гостях Ирина Галкова — заведующая Музеем Международного Мемориала*.
К. Толоконникова
— У меня во всё время нашего разговора стоит перед глазами экспонат, который Ирина показывала мне, когда я приходила в музей. Это вышитая икона Божией Матери, вышитая на простом куске простого, белого полотна, вышитая чёрными нитками, очень мастерски вышитая икона. Я не знаю, где-то она была сфотографирована, представлена, чтобы мы могли наших слушателей отослать в интернет, например, посмотреть её где-то? Или нет?
И. Галкова
— Её можно посмотреть на нашем сайте — на сайте Музея Мемориала*, там есть заметка, ей посвящённая. Можно посмотреть там в разделе «Новости», когда она у нас появилась. Мы провели небольшое такое исследование и про эту икону рассказали.
К. Толоконникова
— Расскажите, пожалуйста, сейчас для наших слушателей, чтобы они сейчас услышали от вас это.
И. Галкова
— Да, действительно, когда я только увидела эту икону, поняла, что мне очень хочется, чтобы она была в нашем музее. И так и случилось: нам её довольно быстро подарили. Икона — это такой кусочек белой материи, очень хлипкой...
К. Толоконникова
— Наверное, немного больше размером, чем лист А4, чуть-чуть, может быть, побольше.
И. Галкова
— Да, обычная полотняная материя, на которой вышита очень искусно икона — Богоматерь с Младенцем...
К. Толоконникова
— И с орудиями страстей.
И. Галкова
— Да, и с орудиями страстей. Извод называется «Божия Матерь Неустанной Помощи». Для меня это был неизвестный, честно говоря, извод и я стала про неё...
К. Толоконникова
— Честно говоря, и для меня тоже. Потому что, на самом деле, иконография этого извода похожа на «Споручницу грешных», но имеющая некоторые отличительные черты.
И. Галкова
— Да. И когда мы стали разбираться с этим изводом, вдруг оказалось, что, во-первых, он довольно древний, а во-вторых, он не православный, и в России его практически нет.
К. Толоконникова
— Да, по происхождению он католический.
И. Галкова
— То есть он не совсем католический, потому что эта икона, то есть прототип — та самая почитаемая чудотворная икона — она была привезена всё-таки с Кипра в Рим в XIV веке. И отсюда идёт этот извод, где Богоматерь держит на руках Младенца, и Младенцу являются атрибуты страстей. Он их видит и как бы прозревает дальнейшую свою мученическую судьбу, и прижимается к Матери в страхе. И там есть ещё такая деталь, как спадающая с ноги Младенца сандалия — это как раз такая характерная деталь именно этого извода. И в XVIII веке был создан такой монашеский орден редемптористов в Бельгии. И папа Римский подарил ордену эту икону, и она стала как бы такой их главной ценностью, которую они везде несли. Они были миссионерами и везде под знаменем этой иконы и выступали. И одна из миссий у них была в Канаде, где они общались...
К. Толоконникова
— С русинами, я так понимаю, с эмигрантами.
И. Галкова
— Да, с эмигрантами из Украины. И в процессе такого общения не украинцы перешли в католичество, а редемптористы стали греко-католиками. Видимо, они нашли общую почву в том, что оба обряда католические. И так получилось, что вот эта часть редемптористов перешла в греко-католический обряд. И потом они приехали на Украину, и там была целая конгрегация редемптористов, греко-католиков, у которых были свои монастыри. Они приехали впервые ещё до революции, в начале XX века. И эта икона таким образом попала на Украину. Я забыла сказать, что на этой иконе была надпись на украинском языке.
К. Толоконникова
— На полотняной иконе, вы имеете в виду?
И. Галкова
— Да. Это вышитая икона.
А. Пичугин
— И надпись тоже вышитая?
И. Галкова
— И надпись вышитая, да. И было понятно с самого начала, что мастерица, которая эту икону вышивала, украинка.
К. Толоконникова
— Там смысл надписи, по-моему, в том, что она как бы вышивает её в благословение своему ребёнку, да?
И. Галкова
— Да, там есть посвятительная надпись, сейчас я её не помню наизусть.
К. Толоконникова
— Я тоже, конечно, точно не помню.
И. Галкова
— И там действительно непонятно, жив этот ребёнок или, может быть, это в память о ребёнке, который умер. И тогда этот страстной сюжет обретает особый какой-то смысл.
К. Толоконникова
— Я тоже в точности не помню эту надпись. Но у меня, наоборот, какое-то сложилось чувство, что мать находится в тяжёлых каких-то очень обстоятельствах, может быть в заключении, в лагере. И она вышивает этот образ тем, что у неё было под руками, потому что материалы самые простые, для своего ребёнка, которого она очень давно не видела и, возможно, ещё долго не увидит, чтобы передать его на волю. Вот у меня сложился такой образ, но может быть, я не права.
И. Галкова
— Всегда хочется думать о хорошем. Будем надеяться, что всё это так и было. Там есть фраза: «Прими моих детей под Свой покров».
К. Толоконникова
— И надеяться, что они в конце концов встретились. Да, точно — она поручает своё дитя, или своих детей, покровительству Божией Матери.
А. Пичугин
— Мы ещё ни разу не упомянули, где находится музей. Можно же наших слушателей, наверное, пригласить.
К. Толоконникова
— Ты как-то невежливо нас оборвал — мы только разговорились.
А. Пичугин
— А мы сейчас продолжим, но просто я потом забуду, и мы вообще не скажем, где находится музей и как туда попасть.
И. Галкова
— Музей находится в Международном Мемориале* — это улица Каретный ряд, дом 5/10.
К. Толоконникова
— На углу Каретного ряда и Садового кольца.
И. Галкова
— Да. Вообще, дом жилой, там много подъездов, нужно найти тот подъезд, на котором написано «Международный Мемориал» — он смотрит на театр «Новая опера».
К. Толоконникова
— На сад «Эрмитаж».
И. Галкова
— Да. Поэтому найти его довольно просто. У нашего музея, к сожалению, нет постоянной экспозиции. Поэтому, если вы хотите посмотреть что-то из нашей коллекции, нужно заранее позвонить, договориться и прийти с такой экскурсией по фондам.
А. Пичугин
— Что тоже похоже на нас.
К. Толоконникова
— Да, у нас то же самое, потому что мы не можем быть постоянно открытые, как все большие музеи. Может быть, это пока и не нужно.
А. Пичугин
— А это нормальная форма существования современного музея, конечно.
И. Галкова
— Но у нас есть при этом выставки. И сейчас у нас недавно открылась выставка под названием «Скрипка Бромберга» — о преследованиях евреев в Советском Союзе.
К. Толоконникова
— И она, по-моему, будет работать до конца 2020 года?
А. Пичугин
— До 1 сентября. Вот на сайте музея написано: выставка «Скрипка Бромберга» — жертвы антиеврейских кампаний 1920-1950 годов в СССР.
И. Галкова
— Да, совершенно верно.
К. Толоконникова
— И временные выставки проходят там же?
И. Галкова
— Да, у нас выставочный зал, в котором хочется постоянно показывать что-то новое. Так бы, может быть, мы бы его заняли постоянной экспозицией, но было бы очень жаль просто что-то одно всё время показывать и не менять. Поэтому мы приняли такое решение, что у нас будут постоянные меняющиеся выставки, а при этом можно прийти и посмотреть нашу коллекцию. Но при этом у нас недавно ещё заработал сайт, на котором тоже можно...
А. Пичугин
— Очень хороший сайт, кстати, сейчас смотрю его. Достаточно просто его найти: можно либо зайти на сайт основного «Мемориала»* и через него перейти на сайт Музея, там есть ссылка; либо набрать https://museum.memo.ru* и попасть напрямую.
И. Галкова
— Да, совершенно верно.
А. Пичугин
— А у вас бывают выездные экспозиции? То есть вы сотрудничаете с какими-то музеями вне Москвы?
И. Галкова
— Да, конечно. Бывают выставки, которые организуют другие музеи. Если они посвящены репрессиям, то мы всегда очень рады, наши фонды.
А. Пичугин
— Вы участвуете. А когда именно ваша экспозиция, которую вы сформировали, куда-то едет?
И. Галкова
— Если говорить о передвижных выставках — да, у нас их довольно много. Но всё-таки мы их предпочитаем делать, не используя подлинные экспонаты. Это, как правило, копийные всё-таки выставки. Но их у нас довольно много и они находятся в постоянном движении. Сейчас, например, выставка, которая прошла у нас — «Азбука цензуры» — она будет показана в Сыктывкаре в Револьт-центре. Это выставка, посвящённая цензуре в Советском Союзе. И там мы взяли алфавит, и на каждую букву какая-то история, слово, которое имеет отношение к цензуре.
К. Толоконникова
— «Что ни страница — то слон, то львица».
И. Галкова
— Да. И вот такая довольно интересная вышла выставка от А до Я.
К. Толоконникова
— А фонды продолжают пополняться? Или в основном они как-то уже сформированные и вы работаете с тем, что есть? Потому что я понимаю, глядя даже на наши скромные весьма, по сравнению с вашими, фонды, что работа с ними вот только-только ещё начинает вестись. Потому что нужно всё это описать, нужно всё это внести, нужно постоянно с этим работать.
И. Галкова
— Она продолжается и в одном направлении, и в другом. Пополнение происходит, происходит постоянно.
К. Толоконникова
— Самотёком?
И. Галкова
— Да. И честно говоря, для меня самой было удивительно, что всё это продолжается. Существует, конечно, у «Мемориала»* довольно большой круг людей, которые с ним давно дружат, которые так или иначе приходят, приносят какие-то вещи. Очень часто приходит что-то новое от людей, с которыми мы знакомы уже давно. Потому что человек там очень долго не мог расстаться с какими-то вещами, потом он всё-таки приходит к тому, что нужно их передать в музейную коллекцию.
А. Пичугин
— Или по завещанию.
И. Галкова
— Да, многие архивы к нам приходят вот так — постепенно. Какие-то новые знакомства, какие-то... Скажем, замечательные совершенно наши коллеги из галереи «Ковчег» нам недавно передали потрясающую коллекцию рисунков художника Михаила Смородкина. Михаил Смородкин — это художник, который был арестован в 1937 году за серию пушкинских тетрадей. Если не знаете эту историю, я могу её чуть-чуть рассказать.
К. Толоконникова
— Расскажите. Нашим слушателям, мне кажется, очень интересно это услышать, вспомнить.
А. Пичугин
— Да, наши слушатели, думаю, вряд ли её знают, это не самая известная история.
И. Галкова
— Это как раз один из сюжетов выставки «Азбука цензуры» и один из самых как бы таких макаберных сюжетов советской цензуры сталинского времени. Потому что 1937 год — это юбилей смерти Пушкина, который праздновался как-то более пышно, чем могло праздноваться рождение.
К. Толоконникова
— А у нас любили отмечать юбилеи смерти как раз.
И. Галкова
— И к этой дате были выпущены школьные тетради с рисунками из пушкинских сюжетов. При этом эти рисунки делались на основе живописных работ Крамского, Тропинина — каких-то известных русских художников, но их нужно было перевести в графику. И вот Смородкин был одним из тех художников, который занимался этим переводом живописных полотен в графику. И в этих графических рисунках неожиданно (когда началась вот эта охота на ведьм, когда везде нужно искать врагов и во всём следы их тайной деятельности) начали находить либо спрятанные свастики, либо какие-то...
К. Толоконникова
— Я хорошо помню, как эту историю описывает Искандер. Лёш, помнишь в его повести о детстве Чика?..
А. Пичугин
— Повесть помню.
К. Толоконникова
— Да, хорошая повесть. И он там пишет, как Чик тоже начинает вслед за всеми мальчишками искать и находить вот эти вредительские знаки какие-то.
А. Пичугин
— А, да-да!
И. Галкова
— Удивительные совершенно воспоминания людей того времени, которые говорили: «Вот я раньше не знал и не думал, а потом мне в школе объяснили и показали. И теперь мы знаем, что враги вот так действуют».
А. Пичугин
— Это не только у Искандера, это ещё в ряде произведений и воспоминаний встречается. Кстати, если почитать воспоминания — вот на портале «Прожито», который мы не устаём здесь тоже упоминать, и чей создатель, Миша Мельниченко, приходит к нам периодически и рассказывает, что у них нового. Там, по воспоминаниям людей, воспоминаниям того времени, как раз тоже есть этот сюжет, когда в школе показали или где-то в институте, или просто кто-то из близких. И люди действительно начали там, где это просто невозможно увидеть здравомыслящему человеку... вот им здравомыслие начало отказывать. Шпиономания, да, она...
К. Толоконникова
— Все мы, будучи детьми, по утру проснувшись, лёжа в кровати, складывали из узоров на обоях какие-то немыслимые сюжеты.
А. Пичугин
— Складывали, да. А здесь это, помноженное на шпиономанию...
К. Толоконникова
— Просто здесь это зловеще так, да.
И. Галкова
— Это да — это такой воплотившийся кошмар, когда вдруг вот эти странным образом сложенные кем-то штрихи вдруг оказываются такой вещью, которая ломает судьбу человека. А к нам пришли его ранние работы, которые были сделаны до ареста, ещё ученические — какие-то первые шаги художника. Он был ещё молодым художником, когда его арестовали. И вот это на самом деле интересно — как началась судьба художника и как она прервалась, потому что потом она пошла совершенно другими путями, не теми, которыми должна была идти.
А. Пичугин
— Мы напомним, что в гостях у светлого радио Ирина Галкова — заведующая Музеем Международного Мемориала*. А бывают у вас в музее лектории? Я рассказал уже о том, как я ходил на лекцию, посвящённую душегрейке, куда были зашиты тексты из суточного круга богослужений. И там очень подробно рассказывалась история — насколько была исследована эта вещь, делались какие-то предположения. Это было очень интересно. А бывают ли такие лектории по другим экспонатам или, может быть, по какому-нибудь объединённому циклу?
И. Галкова
— Специально организованного лектория у нас нет.
А. Пичугин
— Нет, чтобы это была серия, я понимаю, что нет. Хотя в «Мемориале»* проводится огромное количество интереснейших лекций. Но вот именно по экспонатам что-то случается?
И. Галкова
— Задумка такая есть. Я не знаю, как скоро мы её сможем реализовать.
К. Толоконникова
— У нас вот тоже есть такая задумка.
И. Галкова
— Да?
К. Толоконникова
— Да.
А. Пичугин
— Я помню, что на этой выставке ещё Арсений Борисович Рогинский, живой тогда, участвовал активно в обсуждении, рассказывал — когда была лекция про душегрейку.
И. Галкова
— Да, но это самый такой чудесный, интересный экспонат, который у нас есть. И там ещё много про одну эту жилетку предстоит понять, потому что там даже не все эти полотнища вынуты и исследованы как следует и прочитаны.
К. Толоконникова
— Да, не все тексты ещё расшифрованы, потому что многие из них очень плохо читаются. Они же, по-моему, карандашом там нанесены — полустёртый такой текст.
А. Пичугин
— Химический карандаш. И уже страшно в рук брать. Я удивился тогда, что дали потрогать желающим.
К. Толоконникова
— А мне не давали.
А. Пичугин
— А мы не на одной лекции были?
К. Толоконникова
— Нет, мы были на разных лекциях. Я была на лекции, которая проводилась у отца Александра Троицкого в семинарии — душеполезное чтение, уже несколько лет тому назад. Такая была выездная лекция. А есть какой-то экспонат, который вам особенно близок, или группа экспонатов?
И. Галкова
— Мы про многие экспонаты, которые мне дороги, уже поговорили. Вот, наверное, один из самых интересных, который... всегда интересен экспонат, который чем-то странен, который необычен, который... ты вдруг на него натыкаешься и думаешь: «Ничего себе!» У нас есть серия рисунков, которые сделаны совершенно замечательной художницей, но по образованию она не художница была — это Екатерина Павловна Гольц. Она была врач. И рисунки, на самом деле, медицинские. Она была заключённой, она находилась в Печорлаге, если мне не изменяет память, и была она в заключении во время войны. А война была страшным временем для лагеря, потому что выжить в лагере во время войны было очень трудно, особенно в северном лагере.
К. Толоконникова
— Потому что, помимо всего прочего, было совсем голодно.
И. Галкова
— Да-да, и это было самое главное. Главная болезнь была пеллагра — от неё умирали просто целыми сериями. И Екатерина Павловна была врачом. И она не просто была врачом — она занималась исследованием по теме как раз пеллагры. И была такая вещь как лагерные медицинские конференции. И экспонат, который к нам попал — это её доклад на этой конференции, где она анализировала симптомы заболевания пеллагры и предлагала, защищала какие-то методы спасения людей, которые уже не просто голодают, а больны этим заболеванием. И этот доклад сопровождён медицинскими рисунками — это такая какая-то особая вещь.
К. Толоконникова
— Наглядное пособие такое.
И. Галкова
— Да. Они обычно схематичные, там рисунок должен изображать те изменения, которые происходят с глазом человека, болеющего пеллагрой. Но у неё это не просто глаз... во-первых, у неё обычно оба глаза нарисованы, и ты видишь глаза человека — и это характер, и это живой человек. И вот эта серия рисунков — она наблюдала за конкретными пациентами. И можно себе представить, что лагерный врач — это не просто врач, который лечит, это человек, который спасает. И мы знаем, что история про врача-спасителя — это про неё. Потому что она давала...
К. Толоконникова
— Который сам находится в тяжелейших условиях — он же не вне находится этой ситуации, а он в ней, он внутри, он погружён в неё.
А. Пичугин
— Можно посоветовать нашим слушателям цикл Шаламова про лагерную больницу. По-моему, кто-то даже собрал в отдельный сборник рассказы...
К. Толоконникова
— Шаламов, собственно говоря, и спасся благодаря тому, что он стал санитаром.
А. Пичугин
— Кстати, потом спасал ещё других людей таким образом.
И. Галкова
— Чтобы понять, что такое пеллагра и осознать, как человек умирает от голода, и как он может выжить, благодаря врачам, которые ведут себя как люди, а не как врачи — даже тут дело не во врачебной помощи, а в человеческом отношении — конечно, Шаламова нужно читать в первую очередь, я думаю. И вот эта серия рисунков... И там ещё что важно: на обороте каждой карточки с вот этими глазами людей, которые умирают, выживают, которые на грани, — ты просто чувствуешь это по выражению этих глаз, — фамилии пациентов. И ты понимаешь, что...
К. Толоконникова
— Что это не просто какой-то абстрактный глаз, муляж — это живой, страдающий человек.
И. Галкова
— Да, это не иллюстрация — это живые люди, это просто галерея вот этих людей. И они как будто смотрят в такую вот щель. Потому что там только глаза, там лиц нет, но эти глаза очень много говорят. И для меня это, наверное, один из самых таких сильных экспонатов, которые у нас есть, совершенно неожиданный и потрясающий. И сама история Екатерины Павловны — она из семьи художников, но сама художницей не была, но судя по всему, у неё и талант, и, видимо, образование тоже было. Они, конечно, очень хорошо сделаны в художественном плане. И когда она освободилась из лагеря, то умерла буквально через несколько месяцев. Поэтому вот эта история — она, спасая людей, сама выжить в нём не смогла, то есть она успела освободиться, но очень быстро угасла.
К. Толоконникова
— Она сама была этим лагерем надорвана. Это какой-то потрясающий пример праведника нашего чудовищного вот этого времени, человека, который положил свою жизнь, свою душу за других. И это свидетельство вот этого подвига мы имеем. Да, это потрясающе, конечно. Ира, вот, например, если один человек хочет посетить ваш музей и посмотреть ваши фонды, вы его пустите или нет, или всё-таки нужна какая-то группа?
И. Галкова
— Конечно, пустим, если человек очень хочет. Но лучше собраться хотя бы несколько человек, какой-то компанией.
К. Толоконникова
— Я прекрасно вас понимаю, потому что мы тоже пускаем и показываем, мы очень рады, когда человек хочет посмотреть. И бывает так, что человек приезжает из другого города, он в Москве проездом на один день, мы, конечно, сделаем всё возможное для того, чтобы он пришёл к нам и познакомился с экспонатами.
А. Пичугин
— А ещё соседи есть, кстати, через две улицы.
К. Толоконникова
— Да. Но, конечно, мы всегда просим, чтобы люди как-то собирались... внесколькиром — вот так. У нас, по-моему, остаётся немного времени, к сожалению.
А. Пичугин
— Да, вот так время наше действительно — даже не несколько минут осталось, подсказывают, что наше эфирное время закончилось. Спасибо вам большое за то, что пришли к нам. Надеемся, что пообщаемся с вами ещё здесь, в нашей студии.
К. Толоконникова
— И надеемся, что нам удастся замысел нашей совместной выставки, а он есть, осуществить.
А. Пичугин
— Пока рано, я думаю, анонсировать.
К. Толоконникова
— Анонсировать рано, а надеяться можно и работать в этом направлении надо.
А. Пичугин
— Мы напомним, что сегодня гостем программы «Светлый вечер», совместной программы, как всегда по четвергам в это время, светлого радио и музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди» была Ирина Галкова — заведующая Музеем Международного Мемориала. Музей находится по адресу: улица Каретный ряд, дом 5/10 — это метро «Цветной бульвар», метро «Новослободская», метро «Маяковская».
И. Галкова
— «Пушкинская» тоже.
А. Пичугин
— Это самый центр города, поэтому на пересечение Каретного ряда и Садового кольца можно приехать по-разному.
К. Толоконникова
— И контакты все на сайте есть, можно позвонить, можно написать, можно записаться на экскурсию. Правильно я понимаю?
И. Галкова
— Всё совершенно верно: можно звонить, можно писать и приходить к нам просто так тоже можно.
К. Толоконникова
— Спасибо!
А. Пичугин
— И к нам в музей тоже можно приходить, предварительно тоже договорившись, найти контакты музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди» можно на сайте http://podspudom.ru.
К. Толоконникова
— И написать podspudom@yandex.ru.
А. Пичугин
— Или к нам в редакцию, мы тоже ждём ваших писем в наш проект. Вы можете нам предлагать экспонаты, предлагать гостей. Это тот случай, когда мы с удовольствием вас выслушаем.
К. Толоконникова
— Мы открыты к сотрудничеству.
А. Пичугин
— Вот таким образом, кстати, совсем недавно, вы помните, к нам приходили люди, которые рассказывали про удивительную судьбу священника из Орловской области — отца Серафима Долгорукова, сына депутата Государственной Думы, который через лагеря прошёл, проведя в них суммарно половину жизни. Вот эту историю люди, которые занимаются его биографией, они, узнав про нашу деятельность, в том числе и радийную, захотели прийти, приехали специально из Орла и рассказали. Спасибо вам большое. Мы прощаемся, до новых встреч. Всего доброго, будьте здоровы.
И. Галкова
— Спасибо, всего доброго.
*Организация признана Минюстом иностранным агентом
Первое соборное послание святого апостола Иоанна Богослова

Апостол Иоанн Богослов
1 Ин., 69 зач., I, 8 - II, 6.

Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Что такое грех? Как он появляется на свет? И как от него избавиться раз и навсегда? Ответ на эти вопросы мы слышим в отрывке из 1-й и 2-й глав 1-го послания апостола Иоанна Богослова, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 1.
8 Если говорим, что не имеем греха, обманываем самих себя, и истины нет в нас.
9 Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды.
10 Если говорим, что мы не согрешили, то представляем Его лживым, и слова Его нет в нас.
Глава 2.
1 Дети мои! сие пишу вам, чтобы вы не согрешали; а если бы кто согрешил, то мы имеем ходатая пред Отцем, Иисуса Христа, праведника;
2 Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но и за грехи всего мира.
3 А что мы познали Его, узнаём из того, что соблюдаем Его заповеди.
4 Кто говорит: «я познал Его», но заповедей Его не соблюдает, тот лжец, и нет в нем истины;
5 а кто соблюдает слово Его, в том истинно любовь Божия совершилась: из сего узнаём, что мы в Нем.
6 Кто говорит, что пребывает в Нем, тот должен поступать так, как Он поступал.
Нет человека, который бы жил эту жизнь и ни разу бы не согрешил. Более того, даже если перестаёт человек совершать явно греховные поступки, он всё ещё не свободен от греха. Величайшие святые признавались в этом на смертном одре. Нам это может показаться странным. Однако всё встанет на свои места, если под грехом мы будем понимать не только нарушение закона, не только антисоциальные поступки, не только явные преступления против человечества, но в первую очередь особое состояние, в котором находится человек. О каком именно состоянии идёт речь?
Православные богословы утверждают, что из-за преступления Адама в мир проникли три жутких болезни. Первая — это тленность. Всё подвержено старению, всё портится, всё разрушается, всё истлевает. Вторая болезнь — это страстность. Речь идёт не о противоестественных страстях, которыми бывает одержим человек. Такими, как например, зависимость от пищи, игр или веществ. Речь о наших вполне естественных реакциях на внешние воздействия. Мы испытываем боль, голод, жажду, холод, утомление. Страдает как наша душа, так и тело. Третья болезнь — это смертность. Это разрушение целостного душевно-телесного состава человека. То, чем оканчивается наша земная жизнь. Со времён Адама этому закону подчиняется каждый из нас. Без исключения. Тленность, смертность и страстность — это общее состояние нашего тела и души. Как говорится, средняя температура по больнице.
Наверное, если бы не был человек сотворён по образу Божию, то мы бы не видели в этом большую проблему. Но что-то подсказывает нам, что так быть не должно. Что есть в этом огромная несправедливость. Именно поэтому мы всеми силами пытаемся избежать этого состояния умирания. Своими мыслями, словами и поступками мы создаём иллюзию бессмертия. Например, пытаемся заработать побольше денег, окружить себя комфортом, получить статус в обществе, собрать вокруг себя единомышленников и почитателей. Так мы надеемся поймать синюю птицу за хвост, убежать от страдания и смерти. И часто к этой цели мы идём, не обращая внимания на окружающих. Здесь и рождается грех. Да, возможно, мы не грабим банки и не создаём финансовые пирамиды. Но всякий из нас наполнен претензиями и недовольством по поводу происходящего вокруг. А это и есть зачаток любого греха.
Поэтому говорить себе, что во мне нет греха — это большое заблуждение и горький самообман. Ведь правда жизни настигнет внезапно. В самый неподходящий момент. Апостол Иоанн напоминает об этом не для того, чтобы вызвать у нас чувство вины, стыда или страха. Он хочет обратить наше внимание на ту альтернативу, которую предлагает Христос. Не лучше ли сразу жить по закону Его Евангелия. Искать не своей воли, но воли Бога. Заботиться не о своей корыстной выгоде, но о пользе, которую мы можем принести окружающим. Тому, кто начинает так проводить свою жизнь, Господь даёт Свой свет, просвещает разум. Такой человек начинает отчётливо видеть своё истинное состояние и то, из какого страшного болота его вытягивает Бог. Это вдохновляет его исполнять заповеди Христовы с ещё большей силой и усердием.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Правда ли, что слово НОВЫЙ очень старое?

Когда мы говорим: «Новый год», мы имеем в виду и праздник, и начало следующего периода нашей жизни, и старт календарного года. Откуда же взялось слово «новый»?
Это древнее прилагательное, корень его известен с давних времён. В греческом «неос», в латинском — «новус», в древнеиндийском языке «навас».
Тот же корень учёные-лингвисты обнаружили в древнеирландском, хеттском, армянском языках.
А в современных английском и немецком языках есть «нью» и «нойе».
Но ещё более интересно, что этот корень встречается и в эвенкийском — «нёву», что означает «первый». И в таджикском — «нав».
Данное слово есть и во всех славянских языках. В старинных русских пословицах часто встречаем: «береги платье с нову, а честь смолоду», «старый друг лучше новых двух».
И конечно, необходимо сказать о «Новом завете», который несёт людям новый свет, призывает к переменам в мыслях и поступках, устанавливает иные отношения с Богом и ближними.
Получается, название для нового, ещё не познанного появилось уже давно, чтобы описывать что-то очень важное в человеческом мировосприятии.
Возникшее в глубокой древности, из праязыка, слово «новый» отражает одно из главных свойств человека — стремление посмотреть свежим взглядом, взглянуть под другим углом, сделать шаг вперёд. В канун больших зимних праздников мы ждём улучшения нашего бытия. Поэтому и в поздравлениях часто желаем друг другу открыть новую страницу жизни.
Автор: Нина Резник
Все выпуски программы: Сила слова
- Правда ли, что слово НОВЫЙ очень старое?
- Кто такие полиглоты?
- Что такое дар рассказчика и можно ли этому научиться?
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Фонд «Дорога жизни» заботится о детях, оставшихся без родителей

Ваня из Алтайского края попал в дом ребёнка в четыре месяца. Он родился с тяжёлым заболеванием. Врачи сказали родителям, что мальчик не выживет и рекомендовали написать отказ ещё в роддоме. Супруги были растеряны и не видели другого выхода, поэтому согласились. Так Ваня и оказался в детском учреждении. Однако история мальчика имеет счастливое продолжение.
Спустя некоторое время после того, как мальчик попал в детский дом, его здоровье ухудшилось и потребовалась срочная операция. Её могли сделать только в специализированной московской клинике. Дом ребёнка обратился за поддержкой в благотворительный фонд «Дорога жизни». Его команда заботится о детях, оставшихся без попечения родителей. Предоставляет им необходимую медицинскую помощь и сопровождение, а также работает на тем, чтобы подопечные возвращались в кровные семьи или обретали новые.
При содействии фонда Ване сделали операцию в Москве. А пока он находился в больнице, волонтёры проекта разыскали родителей и сообщили им о его состоянии. Папа с мамой прилетели в столицу, чтобы увидеть сына. Специалисты фонда «Дорога жизни» рассказали им об особенностях здоровья ребёнка, о том, как о нём позаботиться, и какие для этого есть возможности в их регионе. В итоге семья оформила все документы и забрала Ваню домой.
Сейчас малыш живёт с родителями и старшей сестрой. Они активно занимаются с мальчиком. Недавно Ваня начал произносить первые слова. И теперь, когда отец возвращается с работы, он встречает его радостным возгласом: «Папа, папа!»
При участии фонда «Дорога жизни» происходит множество добрых историй. Если вы хотите больше узнать о проекте, поддержать его работу и подопечных, переходите на сайт «Дорога жизни».
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов