«Люди „маросейской общины“ в Ташкенте». Светлый вечер с Анной Грушиной

Отец Сергий с клириками и прихожанами маросейского храма

У нас в гостях кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала» Анна Грушина.

Разговор шел о людях, входивших в известную московскую общину храма святителя Николая на Маросейке, которые после закрытия храма в 1932 году и в последующие годы оказались в Ташкенте, как сложилась их судьба, и как им удавалось сохранять церковную жизнь и традиции маросейской общины.

Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.

---

А. Пичугин

— Добрый вечер, дорогие слушатели. Напоминаю, что это наш совместный проект с музеем «Советский союз: вера и люди», музей и исследовательский центр, как всегда по четвергам в это время на светлом радио. И поэтому в нашей студии сегодня директор музея, Ксения Толоконникова, по традиции.

К. Толоконникова

— Как обычно. Добрый вечер.

А. Пичугин

— Добрый вечер, я Алексей Пичугин. А в гостях у нас сегодня Анна Грушина, кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала». Добрый вечер.

А. Грушина

— Добрый вечер, Алексей. Добрый вечер, Ксения. Добрый вечер, дорогие радиослушатели.

К. Толоконникова

— Да, добрый вечер, Анна Филипповна. Мы уже встречались в этой студии с Анной Филипповной и разговаривали о судьбе маросейской общины, о судьбах тех людей, которые ее составляли. И сегодня мы в каком-то смысле продолжаем этот разговор, потому что мы говорим о Ташкенте, о Ташкенте 40-х, 50-х, 60-х годов, где волею судеб, скажем так, оказались многие маросейцы.

А. Грушина

— Да. Мы с вами в прошлой программе даже анонсировали эту тему, мы говорили, что это продолжение у нас последует. Ну и выполняем то, что обещали. Из маросейских священников, вообще Среднеазиатская и Ташкентская епархиия...

А. Пичугин

— А вообще, подождите, я прошу прощения, что я перебиваю, но мне кажется, стоит напомнить в двух словах, чтобы не уходить на полпрограммы в историю, тем более что наших слушателей можно адресовать к архивной записи, она у нас на сайте https://radiovera.ru/ там есть.

К. Толоконникова

— И на сайте музея мы всегда выкладываем все.

А. Пичугин

— И на сайте музея http://podspudom.ru/ есть записи программы. И всех программ, в том числе которые совместно с музеем «Советский союз: вера и люди» выходят на радио «Вера». Но все-таки, мне кажется, для тех, кто сейчас не полезет в интернет искать, у кого нет такой возможности, в двух словах просто напомнить, в течение минуты, про маросейскую общину.

А. Грушина

— Ну маросейская община, как мы говорили с вами прошлый раз, это действительно было уникальное явление в истории Русской Церкви и в истории Москвы и России. Вот эта община была создана святым праведным Алексием Мечевым, который сейчас мощами пребывает в этом храме, святителя Николая в Кленниках, на Маросейке, поэтому община маросейская. Старец в миру, очень известный в стране, очень известный не только в стране, но и за ее пределами. А затем, когда старец 1923 году ушел из земной жизни, общину возглавлял его сын, Сергий Мечев, протоиерей, священномученик. Прославили их в лике святых одновременно юбилейным Архиерейским собором в 2000 году. Отца Алексия как святого праведного, отца Сергия, как я уже говорила, как священномученика. Маросейская община была уникальна и тем, что она сохранилась, сохранилась после отъятия пастырей, после того, как они все оказались в лагерях, в тюрьмах...

К. Толоконникова

— И более того, после закрытия самого храма.

А. Грушина

— Да, кто в затворе, вот как архимандрит Борис Холчев, которому святой священномученик Сергий Мечев передал общину. Это было в 40-м году, 40-й — начало 41-го, вот этот рубеж. Они оба были в Рыбинске, встречались там в лесу на окраине города. И священномученик Сергий сказал архимандриту Борису, тогда не архимандриту, а священнику Борису Холчеву, что а теперь ты бери общину на себя. Борис Холчев был арестован в 31-м году...

К. Толоконникова

— Уже будучи иереем, служа на Маросейке.

А. Грушина

— Да, он был иереем, служил на Маросейке. Прошу прощения, он был арестован в 32-м году, в феврале, а храм был закрыт в апреле 32-го года, на Благовещение, мы с вами говорили об этом в прошлой программе. И вот еще раз повторю, уникальность общины заключается в том, что она не рассеялась, когда не стало пастырей, она оставалась. Маросейцы жили очень в таком тесном общении, они всегда знали друг друга, работало сарафанное радио, работали какие-то такие свои там тайные связи. Они все знали, на какой квартире, где будет служиться литургия, кто приедет, то есть и литургическая жизнь, в том числе продолжалась. Они продолжали помогать тем своим братьям и сестрам по общине, которые оказались в лагерях, собирали деньги, посылки, навещали в лагерях, тех кто потом был за сотым километром, кому нельзя было вернуться в Москву. В числе таких была даже вот супруга отца Сергия священномученика, Ефросиния Николаевна, она тоже за сотым километром была.

А. Пичугин

— Надо сказать, что они большинство, по крайней мере, из этих священнослужителей и их прихожан, в том числе и отец Борис Холчев, были из «непоминающих». Они признали, как я понимаю, Московскую Патриархию уже после войны.

К. Толоконникова

— В 43-м году.

А. Грушина

— Понимаете, вопрос о «непоминающих», Алексей, очень сложно. Говорить, что были они вот однозначно «непоминающие», я бы не рискнула. Потому что есть свидетельства, они прописаны на бумаге, они есть в воспоминаниях маросейских прихожан. Дело в том, что маросейский приход, он состоял первоначально как бы из нескольких там, трех ветвей. Это пришли монахини епископа Арсения (Жадановского) из Чудовского монастыря к отцу Сергию, с его курсов, когда он читал по истории Церкви лекции в богословских кружках, пришло очень много молодых просвещенных людей. И поэтому многое записывалось. Вот Маросейка еще показательна тем, что очень много сохранилось...

К. Толоконникова

— Свидетельств.

А. Грушина

— Свидетельств, письменных свидетельств, воспоминаний.

К. Толоконникова

— А это редкая, конечно, очень ситуация.

А. Грушина

— Так вот по сохранившимся воспоминаниям мы можем сказать так: не поминали в алтаре, с амвона поминали. Поэтому, понимаете, однозначно говорить вот «непоминающие»... При этом священники, каждый в меру как бы своей совести, своей ответственности, он ведь тоже вел себя, каждый из них, по-разному. Вот сейчас даже я уже подхожу к Ташкенту. Дело в том, что первым в Ташкентскую епархию уехал, по приглашению епископа Гурия (Егорова), Федор Семененко, маросейский священник. Причем было это совсем...

А. Пичугин

— Тайно рукоположенный на одной из московских квартир когда-то, в 36-м или 37-м году.

А. Грушина

— Да, совершенно верно.

А. Пичугин

— Афанасием Сахаровым, исповедником.

А. Грушина

— Да. И вот он жил с супругой, со своей женой, маросейской прихожанкой, Цуриковой Александрой Александровной, сначала в Рыбинске, где тоже у него служились на дому литургии, то есть продолжалась литургическая жизнь. Вот все, что я говорю, я могу подтвердить письменными свидетельствами, фантазий нет совсем.

К. Толоконникова

— Это или воспоминания или переписка, дневники.

А. Грушина

— Да. И еще раз говорю, что маросейская община это был очень много людей грамотных, которые записывали проповеди отца Сергия. Причем поступали очень правильно: записывали несколько человек, магнитофонов же не было, потом эти записи сверялись, и приходили к одному варианту. Это не значит, что когда вот мы публиковали проповеди отца Сергия, работы не было вообще, работа была большая, ее проделывали, в том числе маросейские нынешние священники, когда ну просто причесывали, если можно так сказать.

К. Толоконникова

— Но, по крайней мере, было над чем работать, был материал.

А. Грушина

— Но было, и они все это сумели сверить. И поэтому это как бы максимально приближено к оригиналу, это точно совершенно. И отец Федор Семененко уже не жил в Рыбинске, они жили с Александрой Александровной Цуриковой по Ярославской дороге, в одной из деревень или поселков. И у него был туберкулез, он очень плохо себя чувствовал. И вот прошел как раз слух, что епископ Гурий, который был настоятелем Троице-Сергиевой Лавры до того, что он назначается...

К. Толоконникова

— В 45-46-м годах, в самый такой вот первый этот период восстановления монашеской жизни.

А. Грушина

— Совершенно верно, да. И первым принимает решение поехать в Ташкент Федор Семененко. Он просит, чтобы его... В Ташкентской епархии помогала епископу Гурию монахиня такая, Мария ее звали, вот через нее он попросил, чтобы отца Петра Гнедича, который в это время учился в Новодевичьем монастыре, где располагалась...

К. Толоконникова

— Первое время Московская духовная академия после ее возобновления в 44-м году, если мне не изменяет память, она находилась не в стенах Троице-Сергиевой Лавры, как сейчас, а вот в Новодевичьем монастыре.

А. Грушина

— Да. И сохранились воспоминания о том, как он приходит к Новодевичьему монастырю, просит, чтобы вышел отец Петр, попросить его в свою очередь поговорить, чтобы его взяли в Ташкент. Было совершенно голодно, холодно, он умирал от туберкулеза...

К. Толоконникова

— А Ташкент город хлебный.

А. Грушина

— Ташкент город хлебный. А потом, конечно, священнику не служить — это ну горько, тяжело. Ну как это, это все понятно, по-моему, не нужны даже никакие слова. И надо сказать, что делал он это почти втайне от маросейской общины, от ее такого руководящего ядра. Этим руководящим ядром заведовала монахиня Иулиания, потом монахиня Иулиания, иконописец, Мария Николаевна Соколова. И это все сохранилось в воспоминаниях Елены Осиповны Костецкой, как раз вот родной сестры той монахини Марии, которая была в Ташкенте, что скрывали это от маросейцев, потому что те могли не принять этот шаг, могли его не понять...

К. Толоконникова

— Из-за некоторой вот такой общиной ревности.

А. Грушина

— Да, общинная ревность. Тоже знаете, когда говорят, что вот там было ну просто идеально, ну просто идеально...

А. Пичугин

— Так не бывает никогда.

К. Толоконникова

— Нет, конечно.

А. Грушина

— Живые люди, у них своих принципы, они так были научены. И так не бывает. И его взял епископ Гурий, он первым уехал в Ташкент, а вслед за ним уже из Рыбинска, где он после лагерей жил в затворе, Борис Холчев, также в 1948 году уезжает в Ташкент. Причем еще стимулом послужило то, что святитель Афанасий (Сахаров), он обратился к священству, что, в общем, нужно выходить на открытое служение.

К. Толоконникова

— На открытое служение.

А. Пичугин

— А он как раз тогда сам освободился и проживал, насколько я помню, сначала где-то в Мордовии, в доме престарелых, а потом ему разрешили переехать ну собственно в Петушки.

А. Грушина

— В Петушки под Владимиром, да.

А. Пичугин

— В Владимирскую область, в конце концов он родом сам был. А отец Борис тогда же еще белый священник. У него была семья?

А. Грушина

— У него не было никогда семьи, у отца Бориса, он был рукоположен целибатом, по благословению Нектария Оптинского старца.

К. Толоконникова

— И там такая драматичная история. Анна Филипповна, расскажите. У меня мурашки по коже.

А. Грушина

— Я рассказывала эту историю, когда была в музее...

А. Пичугин

— А я не знаю, кстати.

А. Грушина

— Вот в понедельник прошлый, мы встречались в музее, и я рассказывала эту историю, которая и меня в свою очередь тоже потрясла. Мне ее рассказала Ирина Сергеевна Мечева, дочь священномученика Сергия Мечева. Она старшая из его детей и ушла из жизни последней. Самая старшая, а ушла последней.

А. Пичугин

— А в каком году?

А. Грушина

— В 2005, да.

А. Пичугин

— То есть недавно совсем.

А. Грушина

— Ну да. Она очень много рассказывала, я записывала, интереснейших сведений. И вот такой факт биографии архимандрита Бориса (Холчева), я говорю, кем он стал потом, архимандритом Борисом (Холчевым).

А. Пичугин

— Ну так его все и называют.

А. Грушина

— Да, после окончания московского университета он был в числе лучших студентов у профессора Г. И. Челпанова, который создал психологический институт в Москве, создатель психологического института.

К. Толоконникова

— Он вообще, насколько я понимаю, был основоположником отечественной психологической школы.

А. Грушина

— Да, и архимандрит Борис входил в число людей, которые стояли у создания, истоков вот нашей социальной психологи в России. Работал он с детьми больными в Кащенко, во вспомогательных институтах, так они назывались, где были сложные дети. И там он познакомился с Сергеем Алексеевичем Никитиным, будущим владыкой Стефаном. И там же работала врачом-терапевтом, владыка Стефан был невропатологом, архимандрит Борис, он был психолог. И там работала девушка, которая...

К. Толоконникова

— А владыка Стефан, насколько я понимаю, не был тогда верующим, церковным человеком.

А. Грушина

— Нет, он был церковным человеком, но он как был церковным — воцерковлялся он возле архимандрита Бориса, тот его возил и в Оптину. Воцерковлялся он возле него. И потом владыка Стефан становится на Марсейке даже старостой.

А. Пичугин

— Мы напомним, что в гостях у светлого радио сегодня Анна Грушина, кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала». А мы говорим про маросейскую общину в изгнании, если точнее, то часть этой общины, которая переехала в Среднюю Азию, в Ташкент. Очень интересная история. Но, правда, сейчас мы немножко назад отошли.

К. Толоконникова

— Да, сейчас мы вспоминаем историю, предшествовавшую священству, принятию священства отцом Борисом Холчевым.

А. Грушина

— Отцом Борисом и Сергеем Алексеевичем Никитиным.

К. Толоконникова

— Да, будущим владыкой Стефаном.

А. Грушина

— Была доктор, врач-терапевт, которую, как говорила Ирина Сергеевна, а я ей абсолютно доверяю, она была строгим очень человеком и знала цену словам, она просто так словами не бросалась. И она говорила, что было такое мнение, вот у всех, кто знал этих друзей, они были очень большими друзьями духовными, они оба испытывали самые нежные чувства вот к этой девушке-врачу. И как разрешить эту ситуацию, не знал никто. Они друзья, а понятия дружбы, оно, в общем, что о нем говорить.

К. Толоконникова

— Я сразу вспоминаю вот эту советскую песню: «А случится, что он влюблен, а я на его пути, уйду с дороги, таков закон: третий должен уйти».

А. Грушина

— Вот «третьим» оказалась она. Она заболела воспалением легких и умерла. И они оба становятся со временем монахами.

К. Толоконникова

— Ну вот все, у меня опять мурашки по спине.

А. Грушина

— Вы знаете, когда говорят как бы: как, вот так?! А мне кажется, что такие штрихи, они делают богаче образы этих людей, правда?

А. Пичугин

— И очень кинематографично.

К. Толоконникова

— И в каком-то смысле возвышенней.

А. Пичугин

— И возвышенней, но очень кинематографично все равно.

К. Толоконникова

— Но это правда.

А. Пичугин

— Ну правда, а в кино что, не правда часто?

А. Грушина

— При этом владыка Стефан взял маму этой девушки к себе и она жила с ним. Была, говорят, очень, опять же по словам Ирины Сергеевны Мечевой, имела очень капризный характер. И у него всегда висел ее портрет на стене, и он досмотрел ее маму, ее мама была досмотрена им до самых последних дней своей жизни. И вот следом за Федором Семененко в Ташкент уезжает архимандрит Борис. Сначала служит в Фергане, потом в Успенском соборе в Ташкенте. И вот там в 50-х уже годах он принимает монашество.

А. Пичугин

— В 55-м.

А. Грушина

— Да, на чин этот посвящения его в монахи съехались люди со всей страны. Исаакий Виноградов прилетел из Алматы. И потом он ему всегда, он же восторженный был такой, он писал стихи, замечательный совершенно был человек, очень нежный, мне кажется. И он всегда писал: «Моему духовному собрату...» — и вот очень так...

К. Толоконникова

— Выспренне так.

А. Грушина

— Да. Затем появляется, там встречается, на паперти в Ташкенте просит милостыню Петр Константинов. После лагерей, он первый раз был арестован, потом был арестован в 37-м году второй раз, он оказывается в совершенно плачевном состоянии. Маросейский священник тоже. На Маросейке его звали «загорянским» по месту проживания — в Загорье. Оно сейчас в Щелковском районе Москвы.

А. Пичугин

— Это Загорянка, да?

А. Грушина

— Загорянка, да.

А. Пичугин

— Вы помните, наверное, все фильм «Утомленные солнцем» Михалкова, где такой сквозной персонаж, в которого в конце стреляют, ездил и искал Загорянку.

К. Толоконникова

— Ну это такой старый дачный поселок.

А. Пичугин

— Да, с соснами.

К. Толоконникова

— Дачная местность.

А. Грушина

— Совершенно верно. И его там правящий архиерей увидел и узнал его, он просил в лохмотьях милостыню на паперти.

А. Пичугин

— Иосиф (Чернов), правильно?

А. Грушина

— Иосиф (Чернов)? Гурий (Егоров). Иосиф Чернов это...

А. Пичугин

— Гурий (Егоров), конечно.

А. Грушина

— Гурий (Егоров). И он его отправляет к архимандриту Борису в Фергану, а потом они оба служили в Ташкенте. Петр Константинов в 53-м году, по-моему, уже оказался совершенно, он был очень болен после всех испытаний и возраста был такого немалого, и он вернулся в Москву, когда, в каком году он умер, я так и не смогла найти такие данные, но скончался он в Глинской пустыни. Доживал он свой век там.

К. Толоконникова

— Ну то есть, стало быть, еще до разгона Глинской пустыни.

А. Грушина

— Да, до разгона.

К. Толоконникова

— То есть до 62-го года.

А. Пичугин

— В 55-м или 56-м точно не известнее год, но или или.

А. Грушина

— Ну во в 53-м году он там выходит за штат, и поскольку Глинская пустынь значит где-то 55-56-й год он отошел вот как раз в Глинской пустыни.

А. Пичугин

— Но обитель разорили, а могила его потерялась.

А. Грушина

— Ну и даже год вот не удается, по крайней мере, пока не удается установить год. К архимандриту Борису приезжает в Ташкент Петр Гнедич. Петр Гнедич — его звали всегда профессор-протоиерей, Петр Гнедич, очень известный, ну я его не назову духовным писателем, он богослов прежде всего. Он приезжает к архимандриту Борису. И есть даже такие сведения, разные вообще сведения о нем, кто-то говорит, что он еще в свое время был в Алмате рукоположен, а вот есть сведения, что все-таки в Ташкенте. Когда он приехал туда уже к архимандриту Борису, там он был рукоположен. Потом вернулся, вот как я говорила, был в Ленинграде, потом в Духовной академии, в Новодевичьем монастыре, в Москве. Приезжает в Ташкент Георгий Ивакин-Тревогин. Тоже богослов, тоже очень известный человек, вообще по образованию физик, математик. То есть вообще вот я читала у кого-то из священников, что Ташкент тогда вот, во время советской власти это был некий такой вот, благодаря, видимо, таким правящим архиереям, сначала епископу Гурию (Егорову), а потом Ермогену (Голубеву).

К. Толоконникова

— Ермогену (Голубеву), конечно.

А. Грушина

— Да, вот Ташкент это было ну такое, там был просто взрыв духовной жизни.

А. Пичугин

— Так там не только духовной, а я знаю, что многие езди в Ташкент за книгами, например.

К. Толоконникова

— Я думаю, что вся эта история началась с эвакуации примерно, когда и многие учебные заведения, и какие-то научные учреждения эвакуировались в Ташкент, и там как бы вот служили рассадниками просвещения. Ну а потом многие ссыльные же ведь там обосновывались.

А. Пичугин

— У меня прадеда туда сослали под Ташкент после войны, обустраивать госпиталь лагерный.

К. Толоконникова

— Ну вот.

А. Пичугин

— Собственно говоря, и мама там родилась. И отец приезжал из Москвы к ней, уезжал с полными чемоданами книг, которые здесь было не достать, а в Ташкенте они были.

А. Грушина

— Вот дело в том, что в таком же положении были и Алмата. Ведь там была Наталья Сац, которая создала в Алмате, был в эвакуации ее театр, и она создала театр, он сейчас ТЮЗ в Алмате. В Алмате киностудии были.

К. Толоконникова

— Киностудии, да, конечно.

А. Грушина

— Но тем не менее вот Алмата все равно не стала вот почему-то таким вот рассадником веры, простите. Она конечно Алмата звучала, конечно, Алмата была, и они были в тесном общении, там недалеко на самом деле. Я училась в Алматинском университете какое-то время, это совсем недалеко. Но все равно, вот так, как Ташкент, я думаю, что это зависело все-таки еще от личности правящих архиереев. Вот у вас на Рождественских чтениях, в вашем храме Сергия в Крапивниках, да, я как раз говорила о строительстве Ташкентского собора...

К. Толоконникова

— Да, это уникальная, конечно, история для своего времени.

А. Грушина

— Да, конец 50-х годов. Архимандрит Борис, который был просто буквально движущей силой и правой рукой епископа Ермогена вот в этом действии, когда они вокруг старого храма стали возводить новые стены...

К. Толоконникова

— Я так понимаю, там речь шла под предлогом ремонта старого храма.

А. Грушина

— Под предлогом ремонта дома ну как бы такого, общего пользования. Ну вот считалось, что религиозный дом — дом общего такого пользования и так далее. И вот под прикрытием стали строиться эти стены. И тоже в свидетельствах тех, кто был возле архимандрита Бориса, очень много записывали они, когда он возвращался усталый. А приходилось ведь все, добывать материалы, там это все где-то брать...

К. Толоконникова

— И конечно, это все было полулегальным путем, если не сказать, нелегальным.

А. Грушина

— Конечно.

К. Толоконникова

— Потому что через уполномоченного достать решительно невозможно было в ситуации того времени.

А. Грушина

— У него в келье висел портрет отца Сергия Мечева, он смотрел на него и говорил: отец Сергий так бы не смог. Имея в виду бескомпромиссность отца Сергия, от которой тот очень страдал, и которую уже совсем в конце жизни...

К. Толоконникова

— От которой сам отец Сергий страдал.

А. Грушина

— Конечно, он страдал от своей такой бескомпромиссности, и ему было самому тяжело. В конце жизни уже он говорил, что я очень виноват перед семьей. Меня, он говорил, меня знает одна Ирина из детей — вот как раз та старшая, на которую я ссылалась. А младшие дети, они его уже вообще не видели. А если видели в ссылке, приезжали там на лето, маленькие дети, уже совсем была другая жизнь.

А. Пичугин

— Так звучит: в ссылку приезжали на лето к отцу, — как будто вот на дачи.

А. Грушина

— Ну в Кадникове он жил, в частном доме.

А. Пичугин

— Да, понятно, но звучит это страшно довольно.

А. Грушина

— Да, звучит страшно. Но они туда приезжали, у нас даже есть выставка в храме, где написано: Кадников, вот место ссылки отца Сергия, куда к нему на лето приезжали. И там прямо забор, дети гуляют в поле, собирают цветочки, —фотографии сохранились.

К. Толоконникова

— Такая пастораль.

А. Грушина

— Это было поселение скорее, чем ссылка. Потому что потом уже были лагеря. А вот когда было такое поселение, то тогда могла приезжать и семья.

К. Толоконникова

— Семья, да.

А. Грушина

— И прихожане, они могли тогда приезжать туда. И Ташкент, это было, конечно, явление совершенно уникальное, потому что собор они построили, он вообще колоссальный там, на три с половиной или четыре с половиной тысячи человек. Я года два назад там была, но поверить невозможно вообще, как...

К. Толоконникова

— А первоначально это ведь было скромнейшее здание из сырцового кирпича.

А. Грушина

— Ну да.

К. Толоконникова

— Больничный храм.

А. Грушина

— Госпитальный, госпиталь. Даже улица называлась Госпитальной, на которой он находился.

К. Толоконникова

— Сохранились же фотографии начала XX века.

А. Пичугин

— Давайте прервемся на минуту, у нас перерыв. Я напомню, что вы слушаете совместный проект радио «Вера» и музея, исследовательского центра «Советский союз: вера и люди». У нас здесь в студии по традиции директор музея, Ксения Толоконникова. Я Алексей Пичугин. А наша гостья — Анна Грушина, кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала». И мы через минуту продолжим.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Еще раз здравствуйте. Напомню, что это совместный выпуск программы «Светлый вечер» и музея, исследовательского центра «Советский союз: вера и люди». Ксения Толоконникова, директор этого музея, я Алексей Пичугин здесь. И у нас в гостях Анна Грушина, кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала». И говорим мы сегодня, продолжаем говорить про маросейскую общину. Несколько дней назад мы начали о ней говорить и вот сегодня, как анонсировали, продолжаем. И говорим о тех людях, которые, часть маросейской общины, перебирались после Второй мировой, после Великой Отечественной в Среднюю Азию, в Ташкент, и как там все это происходило.

А. Грушина

— Происходило замечательно, Алексей. Происходило замечательно, потому что была очень высокая духовная нота. Вот архимандрит Борис (Холчев), его книги, вот например...

К. Толоконникова

— О подготовке к таинству Крещения, да.

А. Грушина

— К таинству Крещения. На «Отче наш» вот его толкования и так далее. О таинстве Крещения, подготовка, но она актуальна вообще по сей день эта книга...

К. Толоконникова

— Ее же и переиздают постоянно.

А. Грушина

— Да. Оптинские монахи вообще говорили, что он является как бы их оптинского духа наследником. Возможно, берут это через старца Нектария Оптинского. И то как он жил, ему же даже при постриге сохранили имя Борис, ему оставили, ибо жизнь его была настолько безукоризненна, настолько чиста, что ему оставили его имя, о чем было сказано, что мы оставляем вам ваше имя — Борис.

К. Толоконникова

— При постриге.

А. Грушина

— При постриге, да. Туда же в Ташкент уезжает Василий Евдокимов. Когда-то он был, еще при отце Алексии Мечеве, сторожем на Маросейке. Потом также был гоним, также прошел всякие тяжелые испытания, оказывается тоже в Ташкенте, его тоже рукополагают. Сначала он служит в Курган-Тюбе, потом в Ленинабаде, потом тоже в Успенском кафедральном соборе. Вот я как-то была в командировке в Воронеже года два назад, и ко мне там подошел человек, он священник из села Анна — Рождества Богородицы.

А. Пичугин

— Это же поселок городского типа, я там был один раз.

А. Грушина

— А я ни разу не была.

А. Пичугин

— Это очень большой, он как город, насквозь проезжаешь, минут двадцать.

А. Грушина

— Вот там храм Рождества Богородицы.

А. Пичугин

— Я видел его, да.

А. Грушина

— Да, священник, который там настоятель, вот он как раз пришел, потому что где-то ему попала книга «Мы знаем тайну жизни» — об архимандрите Борисе (Холчеве), там большая переписка архимандрита Бориса — лагерные письма, письма маросейцев к нему. И он сказал: у вас на обложке фотография — это я снимал 14-летним мальчиком. Он оказался родом из Ташкента. То есть как потом это все растеклось по всей стране.

К. Толоконникова

— Да, это поразительно.

А. Грушина

— Какие ростки, какие были всходы фантастические.

А. Пичугин

— И еще сколько мы не знаем.

А. Грушина

— Да, а сколько не знаем, сколько до сих пор вообще неясного, не все судьбы отслежены.

А. Пичугин

— Я так понимаю, что у них в Ташкенте прихожанами отца Бориса, отца Федора были далеко, а там сложно говорить о коренных жителях, коренные жители там узбеки, а среди...

К. Толоконникова

— Но, кстати, даже есть свидетельства, что даже и узбеки приходили «большого муллу» послушать. Они называли отца Бориса...

А. Грушина

— Большой русский мулла.

К. Толоконникова

— Большой русский мулла, да.

А. Пичугин

— Вполне возможно. А костяк прихода, я думаю, составляла какая-то такая интеллигенция со ссыльными корнями.

К. Толоконникова

— Да, разные, я думаю, люди были.

А. Грушина

— Безусловно. Потом еще как было, ведь очень много было в таких городах как Ташкент, та же Алмата, ну во-первых Алмата — крепость Верный, военные гарнизоны, очень много военных инженеров. Ели вы когда-нибудь ехали по железной дороге от Москвы до Алматы, когда проезжаешь там, включая станцию Тюратам, от которой потом в Байконур там ведет отдельная ветка, то проезжаешь фантастической красоты, уже нет никаких поселков, но стоит станционное здание, и строили это лучшие архитекторы страны. И поэтому и в Ташкенте, там же вообще просто было очень много русских инженеров, помимо ссыльных. Просто осваивались эти края, укреплялись. Империя заботилась еще до революции об этих окраинах России, которые пожелали войти в ее состав.

К. Толоконникова

— А я попросила бы вас еще остановиться на строительстве Успенского собора, мы начали о нем говорить. А там потрясающая история такого противостояния общины властям, которые, проморгав эту постройку, потом вознамерились закрыть собор и прекратить там богослужения.

А. Грушина

— Да, это был уже 61-й год, и под предлогом эпидемии гриппа...

К. Толоконникова

— А собор уже стоял.

А. Грушина

— Собор уже стоял, собор уже год, наверное, стоял. И, конечно, ну вероятно и по мозгам они получили.

К. Толоконникова

— Ну конечно, такой провал на идеологическом фронте.

А. Грушина

— Как прозевать — из сырцового кирпича саманка, да, и вдруг такой соборище. Конечно, вероятно были какие-то последствия, может быть, сказано было, может быть, кто-то сам. Часто ведь, знаете, говорят: вот там власть, вот она то-то, то-то делала. Часто делает не власть, а очень рьяные люди. Ну вот такое рвение было очень сильное у людей. Допускаю, что был рвение тоже, как вариант. В принципе это неважно, как это было, но 61-й год накануне Крещения в собор приходит телеграмма, что собор закрывается по причине эпидемии гриппа, разгулявшейся в городе. И тогда прихожане, это письмо их, даже эта телеграмма называется, она огромная, эта телеграмма. Если бы я знала, что мы об этом заговорим, я бы взяла ее с собой, потому что там есть такие строчки, вот бесстрашие людей, знаете, когда ты с Богом, тебе не страшно. Вообще говорят, когда страшно, то веры нет, наверное, это правда. Вот если боишься...

К. Толоконникова

— Бесстрашная и безыскусная. Я помню, вы цитировали мне эту телеграмму.

А. Грушина

— И люди пишут, что мы — матери, сестры тех, кто погиб в войну.

К. Толоконникова

— И вы говорите, что в церковь ходят одни бабушки, да, вот мы эти бабушки, но мы матери, жены, сестры...

А. Грушина

— Да, тех, кто погиб в войну. Вы хотите, значит, этот храм это то место, где мы о них молимся. Вы хотите, мы все потеряли, вы хотите, чтобы мы лишились этого дома молитвы, чтобы мы не могли больше, что вот мы не пойдем у вас на поводу. Это неправда про грипп, приводят примеры, что где-то он уже снят в городе, что это просто придирка. Телеграмма уходит первому секретарю ташкентскому вот этого КПСС и Хрущеву. И все. Крещенская служба была в Ташкенте. То есть вот это мужество людей, это противостояние. Я даже предполагаю, что в Москве его не могло быть. Вот она более инертна, или там был такой сильный дух.

А. Пичугин

— Там сильный дух и стержень все-таки людей, на долю которых выпало, не обязательно, как мы говорили, ссылка, но у которых это как-то в крови. Переселиться из центральной России в незнакомые места...

К. Толоконникова

— Потому что все-таки, да, в Москве многим, вероятно, было что терять. А в Ташкенте...

А. Пичугин

— Дальше не сошлют.

К. Толоконникова

— Дальше не сошлют.

А. Грушина

— Ну да, если только куда-нибудь, я не знаю, совсем на Амударью, в степи, где жарко-жарко и нет ни персиков, ни абрикосов.

К. Толоконникова

— Но все-таки это 61-й год, а не 38-й год.

А. Грушина

— Ну они победили, вот это самое главное. Они победили. И вот эта телеграмма, я ее нашла в архиве архимандрита Бориса (Холчева). Почему я предполагаю, что это, конечно, делалось с его благословения. То есть люди, потом люди церковные, ну он видимо, их как-то поощрял. Но настолько безыскусно это написано и с такой болью, что вот эта их боль, она победила. Да, говорят они, вы говорите: нас обирают попы? Мы сами несли эти деньги на строительство собора. Мы сами их добровольно отдавали, нас никто не принуждал.

А. Пичугин

— Мне кажется, республиканские власти больше прислушивались к голосу верующих, которые могли еще потрясать Конституцией, где была закреплена свобода вероисповедания. Если здесь, в Москве, никто на это не обращал внимания, то там, наверное, в Ташкенте было проще.

А. Грушина

— Алексей, вы цитируете эту телеграмму.

А. Пичугин

— Да? А я не читал.

А. Грушина

— Они ссылаются на Конституцию, да, и говорят, что свобода у нас в стране, вы говорите, что вы не преследуете религию, что по Конституции у нас свобода. А вы отнимаете у нас наш храм. Вот как раз на это они ссылаются, да. Но мужество людей, фантастическое просто.

А. Пичугин

— Сколько храмов было в Ташкенте? Ведь помимо собора на Госпитальной, наверняка еще какие-то были кладбищенские.

А. Грушина

— Да, Федор Семененко сложил на кладбище Боткинском, где сейчас похоронен архимандрит Борис (Холчев). Это Боткинское кладбище, оно так и называется, оно вообще, знаете, такое русское кладбище. Там идешь-идешь, там такие имена, там такие фамилии — это слава России, понимаете, это ее честь и слава — в науке, в технике в литературе. И это там был собор Александра Невского. Он находится прямо, вот могила архимандрита Борис неподалеку от этого собора. Прямо вот ты подходишь. И когда я была на кладбище у архимандрита Бориса, там на улице лавка церковная, и женщина в этой лавке, служительница, сказала, что каждая литургия заканчивается в соборе Александра Невского панихидой на могиле или литией короткой на могиле архимандрита Бориса. То есть его настолько там чтут. Я вообще удивляюсь, почему правящий архиерей, если до сих пор хотя бы как местночтимого не прославил отца Бориса, меня это очень удивляет.

А. Пичугин

— Ну не знаю, может быть, все это связано в 71-м году его не стало. В Русской Церкви все-таки нет такой традиции канонизации, пускай даже местночтимые святые, людей, которые умерли так недавно. Хотя в 60-х уже годах есть.

А. Грушина

— Дело в том, что подавали, Алексей. В общем, это как-то отложились. А в Ташкенте эти разговоры идут постоянно. Потому что ко мне обращались, обращался сам владыка, что дайте материалы. И мы дали все материалы. Что такое, почему, ну это уже, в общем. Но в принципе я вообще не сторонница того, чтобы сразу всех там, вот даже более...

К. Толоконникова

— Заканонизировать да.

А. Грушина

— В прошлой передаче мы об этом говорили. Но архимандрит Борис (Холчев), конечно, достойнейший человек.

А. Пичугин

— Но есть, видите, и люди. Сербский патриарх Павел умер всего несколько лет назад, я его прекрасно помню, как он в Москву приезжал, мы с ним встречались. А вот он уже в Сербии прославлен в лике святых.

А. Грушина

— Ну у нас 30 лет как минимум, все-таки соблюдаются какие-то...

А. Пичугин

— Сорок восемь прошло.

А. Грушина

— Но насколько его любила Сербия и любит, и ну они, видите, вот по-другому себя ведут. А мы, ну у нас слишком много, у нас сейчас вообще, я даже не знаю, полезно ли это, когда вот такие массовые прославления. Я не знаю, не знаю.

А. Пичугин

— Смотря когда.

К. Толоконникова

— Время покажет, я думаю.

А. Грушина

— Время покажет. Это не моя тема.

К. Толоконникова

— Потому что мы сейчас тоже на слишком малом удалении от этих канонизаций для того, чтобы судить об этом здраво. Нам глаза застит то одно, то другое.

А. Грушина

— Ну да, пусть пройдет время, там все, но что архимандрит Борис человек был святой жизни, это однозначно. И его вклад в русскую государственность я даже так осмелюсь сказать, очень велик. То есть вот его область Церковь, но вклад вот в созидание души, вот выращивание вот таких личностей, которые возле него вырастали. А потом, конечно, он был катехизатор, он крестил.

К. Толоконникова

— Он крестил взрослых.

А. Грушина

— Да, он взрослых крестил. Ему даже в Успенском соборе было поручено крестить взрослых именно. Потому что как психолог, ему это очень помогало. Вот как психолог он очень находил подход, он умел с каждым человеком поговорить на его языке, на его уровне, что крайне важно, в этом нет никакого лицемерия.

К. Толоконникова

— Что крайне важно и крайне редко.

А. Грушина

— Да, и крайне редко. Ну вот слава Богу, вот так. У нас даже протоиерей Александр Куликов, Царство ему Небесное, который был первым настоятелем маросейского храма после возвращения в 90-м году храмового здания и возвращения как бы, ну условно говоря, маросейской общины. Ее уже как таковой почти не было, а там оставались единицы — дочери отца Сергия, Елизавета Сергеевна и Ирина Сергеевна, ну и еще вот несколько человек. Василий Евдокимов, священник, протоиерей, он уже был после Ташкента на покое в Москве, он как раз благословил отца Александра брать храм. И на первой службе он уже не был, служба первая была в декабре 90-го года, на Варвару великомученицу, а во время всенощной под святителя Николая он ушел.

К. Толоконникова

— И как раз архимандрит Борис (Холчев) ведь, насколько я знаю, предсказал отцу Александру, тогда еще не отцу Александру, а юноше, который там служил в армии в тех краях, он ему предсказал, что тот будет служить в маросейскоом храме.

А. Грушина

— Ну он не так сказал. Когда отец Александр уезжал, он ему говорит, что в проявились ко мне, солдату — он в увольнительные приходил в храм, — вот вы проявили ко мне такое внимание, столько тепла, столько своего времени мне отдали, вот почему? А тот ответил: Саша, вы наша смена. Ну получилась смена.

К. Толоконникова

— Ну да.

А. Грушина

— Получилась смена. Не буквально, что вот, ты придешь, Маросейку возьмешь, — этого не было. А вот вы наша смена. И конечно, протоиерей Александр достоянная была смена. Он пытался даже восстанавливать интерьеры храма по акварелям, которые перед закрытием, понимая уже, что храм будет закрыт, сделала акварели монахиня будущая Иулиания. Она прямо вот каждый уголочек, она все расписала, где что.

К. Толоконникова

— Отрисовала.

А. Грушина

— Так даже икона Федоровская сейчас чудотворная висит там, где она висела. Вот так максимально приближено к тому, что было, это он соблюдал.

А. Пичугин

— Мы напомним, что в гостях у светлого радио сегодня Анна Грушина, кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала». И говорим мы про маросейскую общину в изгнании, в рассеянии, ту часть маросейской общины, которая оказалась...

К. Толоконникова

— В Ташкенте.

А. Пичугин

— В Ташкенте, в Средней Азии. Кстати, есть ли там сейчас священники, которые продолжают традицию, в Ташкенте?

А. Грушина

— Ну это трудно сказать.

К. Толоконникова

— Или прихожане, которые бы помнили отца Бориса.

А. Грушина

— Нет, что там помнят, там даже до сих пор есть прихожане, вот, по-моему, фамилия Глаголева. Такая вот фамилия, она всегда у меня на слуху, потому что я актрису Веру Глаголеву знала лично и очень переживала...

А. Пичугин

— Родственники?

А. Грушина

— Нет, совсем, однофамильцы. Но фамилия, поэтому легко запомнила.

К. Толоконникова

— По-моему же священническая фамилия так исторически-то.

А. Грушина

— Ну нет, простая женщина, она работа на заводе, у меня записано где она, кем была, вот она еще помнит архимандрита Бориса, то есть там есть люди, которые помнят. Вообще архимандрита Бориса очень чтут в Ташкенте, очень чтут. Более того, вот я говорю, сам правящий архиерей собирает материалы, просит их присылать. А так вот, что его собираются прославлять и его помнят, его там любят. И ну очень там большую работу ведет сейчас Филаретовский институт, они почему-то решили, что архимандрит Борис, вот то ли из-за этого слова «непоминающий», как вот часто говорят, вот они считают, что они как бы наследники. Почему, в чем — я не могу уловить вот этой сути.

А. Пичугин

— Может быть, кто-то, это же огромное Преображенское братство, которое учредило Филаретовский институт, оно очень разностороннее. И мне кажется, внутри Филаретовского института есть люди, которые, может быть, как-то тоже себя причисляют к наследникам маросейской общины через кого-то, тоже мы не можем отрицать.

А. Грушина

— Ну может быть.

А. Пичугин.

— Таким образом кто-то из Узбекистана, может быть, из Ташкента кто-то был прихожанином или передал там своим родственникам эту память. Таким образом это укоренилось.

А. Грушина

— Ну они фильм об отце Борисе сделали, такой вот документальный, фильм. На мой взгляд, не очень интересный, он такой, под идею подогнанный, в нем нет искренности, на мой взгляд. Но это мой взгляд, я совершенно на нем не настаиваю. Но они постоянно это будируют, этим занимаются, они туда летают, Вот там понимаете, для того чтобы вот мы с вами здесь, сейчас говорили о том, продолжают ли какие-то священники эти традиции, мы должны там пожить.

К. Толоконникова

— Ну да, конечно.

А. Грушина

— Мы должны ходить на службу. А просто ты прилетел, ты посмотрел... Я вот запомнила запах хлеба, вот очень запомнила. Я когда-то, в молодые совсем годы жила на Таганке, и там, на Сибирский проезд надо было в поликлинику иногда ездить, и улица пахла хлебом, хлебом и пряниками — там был хлебозавод. И вот этот запах настиг меня на территории Успенского собора в Ташкенте. Потому что они же в основном, ну Ташкент, узбеки, они едят вот эти лаваши, лепешки.

К. Толоконникова

— Пресный хлеб, да.

А. Грушина

— А люди русские, они любят хлеб. И вот уже служба закончилась, они не расходятся. Во-первых, общаются, сидит дежурный священник, к нему целая очередь стоит, постоянно задают какие-то вопросы. Видно, что они между собой, во дворе общаются. А потом въезжает фургон и привозит хлеб. И вот с этой машины хлеб то ли они покупают, то ли его раздают, но вот запах только выпеченного хлеба. Там они, конечно, понимаете, живут не так, как мы, они живут все равно, вот что бы мы ни говорили, они в изгнании. В Ташкенте тоже непросто. Нельзя говорить, что...

К. Толоконникова

— И они живут, то есть русская община вот православная община, я думаю, живет теснее.

А. Грушина

— Вот об этом я сейчас и говорила.

А. Пичугин

— Я жил в Ташкенте, поэтому немножко представляю. Теснее.

А. Грушина

— Да, они теснее, они, наверное, честнее. Это, конечно, удивительное вот такое их сплочение, единение, вот они разговаривают. Я была в октябре, нет, наверное, в начале ноября, на Казанскую, и тепло еще было. И вот солнце яркое. Как-то, не знаю, у меня щемило даже внутри от вот этой общинности, которой все равно нам не хватает.

К. Толоконникова

— Здесь, в метрополии.

А. Пичугин

— И, наверное, это сейчас особенно остро, после всех перипетий 90-х годов, когда в Узбекистане это была мягкая история, а в Таджикистане я, например, я понимаю что между Узбекистаном и Таджикистаном большая разница. Но я сам знаю людей, которые из Таджикистана просто вот на последних поездах уезжали из-за риска погибнуть.

А. Грушина

— В Ташкенте легче. Узбекистан легче. Но все равно идиллии нет, не надо думать, что она есть. Потому что мы проехали достаточно много — Бухара, Самарканд, потом вот Ташкент был, — и вот эти объявления крупными буками, чтобы видели люди отовсюду, красными какими-то, я не знаю, красками написано по-русски: продается, продается, — сплошь и рядом. Когда людям хорошо живется, они не будут...

А. Пичугин

— Нет, я совсем не идеализирую. Просто говорю, что там это была более мягкая история. Но я вот не успел закончить, что в 90-е это было совсем тяжело, сейчас что-то меняться начало, судя по рассказам, опять же, знакомых, которые там. Все равно люди уезжают, люди стремятся уехать в Россию, если есть такая возможность. Но все равно уже несколько мягче все происходит.

К. Толоконникова

— Но я думаю, что это уже все-таки не ситуация бегства.

А. Пичугин

— Не ситуация бегства. Это ситуация возможной жизни там, но здесь жить лучше.

А. Грушина

— Да, конечно. Ну вот то же самое в Казахстане, там не было так вот вначале. Вот я помню 88-й год очень был тяжелый. У меня было там много друзей. Вот когда лучший специалист по зарубежной литературе, единственный доктор наук по зарубежной литературе, специалист в Казахстане вынуждена была бежать буквально, бросив все, квартиру. А студенты ей говорили: мы будем вас слушать, ваши лекции, если вы будете их читать на казахском. Она говорила: когда вы прочитаете Хемингуэя в подлиннике, я даю вам слово, в тот день я буду читать вам лекции на казахском, я выучу казахский. Но было не нужно это, нужно было просто... И она бежала в Челябинск, где человек потерял все — библиотеку, квартиру, все абсолютно.

К. Толоконникова

— Всю свою жизнь, которая принадлежала университету, преподаванию.

А. Грушина

— Да, скоротечный рак, и ее не стало. Моя однокурсница, Вера Зубцова, которая в Чимкенте заведовала радио там она у них, она стала, сама была за рулем «Жигуленка», она перевозила просто, под Белгородом очень много брали туда людей из Казахстана, они там работящие. И она просто возила людей сама, она договаривалась, у нее были установленные связи. В какой-то очередной раз она доехала до Дмитрова, там у знакомых просто заночевала. Утром они подошли — а ее нет. Она моложе меня была намного, а ее нет уже вот лет 20. Понимаете, это тяжелая история.

А. Пичугин

— Ну это не от возраста.

А. Грушина

— Да, это не от возраста, это боль, это вот этот крик. Конечно, этого сейчас уже нет.

А. Пичугин

— Очень ярко, если просто у нас тема-то немножко другая, но можем наших слушателей адресовать к замечательной книге на эту тему. Она очень ярко написана и ярко показывает вот эту трагедию переселения из Средней Азии сюда, в Россию, называется «Рыба». Петра Алешковского, современного писателя, автора радио «Вера» тоже, человека, которого вы прекрасно знаете. Посмотрите, книжка называется «Рыба». Это очень трогательная повесть о судьбе женщины, которая родилась и выросла в Средней Азии, и как с трудом она перебиралась потом сюда.

А. Грушина

— Я записала, я посмотрю, я не знала эту книгу.

А. Пичугин

— Очень интересная.

А. Грушина

— Я посмотрю, да. Вообще это удивительно, мы вышли совсем на ту тему, которую как будто бы не собирались поднимать.

А. Пичугин

— А почему, это связанные вещи, мне кажется.

А. Грушина

— Это связанные вещи, абсолютно связанные. И это продолжение того, о чем мы говорили.

А. Пичугин

— Мог ли представить себе отец Борис Холчев или отец Федор Семененко о том, что пройдет после их кончины там «цать» лет и их прихожанам, которые их прекрасно знали, придется вот так вот уезжать, наскоро собирая вещи, из Ташкента, из соседних городов.

К. Толоконникова

— Да, ведь тогда-то был процесс как раз обратный и люди ехали туда. А они сами приехали туда, в Среднюю Азию, и многие приехали туда.

А. Пичугин

— Я маленький был, помню наш городок, совсем маленький. Сейчас все удивляются, родился в Москве, но некоторое время мы жили в Ташкенте. И я хорошо помню таким детским обрывочным какие-то воспоминанием и двор, такой зеленый двор, в академгородке, там два академгородка в Ташкенте было. Вот это второй, при ТашИИТе — Ташкентском институте инженеров транспорта. Русский абсолютно городок, где все соседи, кстати, вот с кем дружили тогда, все здесь сейчас, все в Москве или в ближайших каких-то городах.

А. Грушина

— Ну вот от добра поскольку добра не ищут, это правда, поэтому ну этот процесс был очень тяжелый, но он все равно продолжается. Да, стало полегче, но он продолжается.

К. Толоконникова

— А вот возвращаясь к архимандриту Борису (Холчеву). Насколько я понимаю, у него же был очень широкий круг общения, в том числе и за пределами Ташкента, у него была обширнейшая переписка. Кого бы вы могли назвать из его ну духовных друзей, духовных чад, с кем вот он состоял в таком постоянном, постоянном общении, контакте?

А. Грушина

— Вообще переписка отца Бориса, она огромна, даже вот то что сохранялись в храме святителя Николая в Кленниках, но это лишь какая-то часть. Потому что отцу Александру Куликову, вот библиотека была, перевозили. Был такой Алексей Россаль-Воронов, его духовный сын, которого архимандрит Борис отправил в Москву давно-давно, к отцу Александру Куликову, который не был на Маросейке, а еще в Адриана и Наталье или где-то. И он отправил.

К. Толоконникова

— Адрина и Наталье в Бабушкине — это был один из немногих не закрывавшихся московских храмов, я поясню для слушателей.

А. Грушина

— Да, и там отец Александр служил, при Владимире Соколове, настоятеле. И вот Алексей Владимирович тоже перевозил потом библиотеку архимандрита Бориса. Переписка была обширнейшая, но она, понимаете, вот тоже вот уровень человека. Читаешь его письма... да, и потом это оказалось во многих местах. Я не могу сказать, что вот все хранится в одном месте, нет. Что-то там есть и в архиве Свято-Тихоновского, что-то в частных архивах. Но отец Борис, он общался с людьми, ну вот, например, переписка с Петром Гнедичем. Петр Гнедич ему написал, еще он был в Ташкенте, не в Ташкенте, а в Рыбинске в 48-м году, на своей книге, которая у него на память святителя Георгия Богослова, он написал архимандриту Борису: «Горячо любимому учителю и другу посвящаю начало моего служения Слову словом». И он постоянно пишет ему туда. в Ташкент, уже когда живет в Москве. Очень много публикаций у него выходит в ЖМП, и он постоянно рассказывает о том, как шло продвижение какого-то материала, как работалось над темой, хватает, не хватает там каких-то данных. То есть там уровень вот такой, да, общения. Был уровень общения очень простой. Вот бывшие маросейские прихожане, ну вплоть до того, что «ой, батюшка, родной, видела вчера сон...» Отвечал абсолютно всем. Исаакий Виноградов, которого я уже называла, Сергий Никитин. Он по состоянию здоровья очень рано уехал из Ташкента, потому что у него было все время вот повышенное давление, гипертоническая болезнь...

К. Толоконникова

— Да, климат подходит далеко не всем.

А. Грушина

— Ему не подошел климат, и он уехал в Днепропетровск, потом был где-то еще.

А. Пичугин

— Он же потом стал епископом.

А. Грушина

— Да, епископом Можайскими Стефаном и, как мы говорил с вами в прошлой передаче, умер на амвоне. Говорил проповедь в день жен-мироносиц.

А. Пичугин

— Еще и им рукоположенные люди до сих пор служат в клире Московской епархии. А известно — у нас уже совсем мало времени остается, буквально минута, — они приезжали вообще, отец Борис, отец Федор в Россию?

А. Грушина

— Конечно, отца Бориса должны...

К. Толоконникова

— На Большую землю.

А. Грушина

— Были его должны были, он шел на епископа, он очень этого не хотел. И вот вообще, если говорить, когда по вере вашей будет вам, да, вот когда эту историю трагическую с этой милой дамой, в которую они были влюблены. То же самое он не хотел, он очень не хотел. Но в Церкви ведь как в армии: сказано — он приехал в Москву, его должны были, он должен был стать епископом. И когда он пришел на собеседование по делам религий...

К. Толоконникова

— К уполномоченному.

А. Грушина

— К уполномоченному, сидел человек, который с ним беседовал, не сам уполномоченный, а кто-то должен был с ним побеседовать. Сидел человек, который был следователем, который вел дело отца Бориса в 30-е годы.

А. Пичугин

— И он дожил, да, этот следователь до 60-70-х?

А. Грушина

— Вот он дожил, был молодым пацаном. И он не допустил.

А. Пичугин

— Зарубил кандидатуру.

А. Грушина

— Да, он не допустил. А отец Борис был счастлив, он не хотел становиться епископом. Они приезжали в Москву. У него здесь были племянники, братья, вся семья у него, только сестра с ним была.

А. Пичугин

— У меня бабушка и дедушка, разными путями оказавшись в Ташкенте, конечно, приезжали раз год, несколько раз в год. Мама вспоминает, что когда они ехала на поезде из Ташкента...

А. Грушина

— Фрукты.

А. Пичугин

— Нет, что фрукты. Когда, самое главное, когда поезд уже приезжал, выезжал из Казахстана на территории современной России, ну короче говоря, в РСФСР въезжал и начинались первые березы, и дедушка стоял у окна, потому что его семью в свое время высалил в Казахстан, и оттуда начался его путь уже в Ташкент.

К. Толоконникова

— Южнее и южнее.

А. Пичугин

— Южнее, да, конечно, южнее. А потом они уже да, переехали в 80-е годы обратно сюда, в Москву. Но для него самое важное это начинались березы и Волга. То есть вот этого всего, конечно, не хватало.

А. Грушина

— Ну конечно, не хватало.

А. Пичугин

— Будем заканчивать программу, все, спасибо большое. Анна Грушина, кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала» здесь, в программе «Светлый вечер». Это совместный проект радио «Вера» и музея, исследовательского центра «Советский союз: вера и люди». По традиции, Ксения Толоконникова, директор музея.

К. Толоконникова

— Доброго вечера, дороге друзья. И пишите, пожалуйста, нам. Леша, скажи, пожалуйста, наш адрес.

А. Пичугин

— podspudom@yandex.ru или info@radiovera.ru

К. Толоконникова

— Спасибо, доброго вечера.

А. Пичугин

— Все, счастливо, до свидания.