Сегодня у нас в программе народная артистка России Ирина Алфёрова
______________________________________
А. Пичугин
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здесь в этой студии Алексей Пичугин...
К. Мацан
— И Константин Мацан. Добрый вечер.
А. Пичугин
— С удовольствием вам представляем нашу гостью, эту часть «Светлого вечера», ближайший час с нами проведет народная артистка России Ирина Алферова. Ирина Ивановна, здравствуйте!
И. Алферова
— Здравствуйте.
Наше досье:
Ирина Алферова. Родилась в Новосибирске, окончила ГИТИС, уже во время обучения её пригласили сыграть в кино. Первой работой стал фильм «Хождение по мукам». С 1976 играла в театре Ленком. Сейчас служит в Московском театре современной пьесы. Народная артистка России. Сыграла больше 60 ролей в театре и кино.
А. Пичугин
— Очень рады вас здесь приветствовать в нашей студии на Светлом радио. Первым делом, позвольте поздравить вас с недавно прошедшим днем рождения, юбилеем. Дай Бог вам долгих лет и творческой жизни, здоровья и всего самого лучшего.
И. Алферова
— Спасибо.
А. Пичугин
— Вы у нас первый раз, час посвятим спокойному разговору о жизни, о творчестве. Ну и как всегда здесь на Светлом радио — и о вере. Скажите, пожалуйста, в свое время у вас был выбор начать эту актерскую стезю. Или в Новосибирске, в научном городе, выбрать научную карьеру. Вам, наверное, много раз задавали такой вопрос.
И. Алферова
— Нет. Как раз и нет. Это как раз интересный вопрос. Выбор... Нет, я как-то очень верю в какие-то предназначения Божии, в какой-то такой. Естественно, в своем возрасте я анализировала постоянно — почему, почему я актриса. У меня не было выбора в этом смысле. Не было. С одной стороны, я вроде родилась в такой семье, где вроде актеров нет, а с другой стороны, я родилась в счастливое время и в счастливом месте. Потому что мы дети того поколения, у нас было детство...
А. Пичугин
— Оттепели?
И. Алферова
— Нет, это ни при чем здесь. Дело в том, что мы были счастливейшими детьми, мы все время были на улице, все время играли. У нас был двор... Люди взрослые нам сделали сайт, они окружили двор садом, это все делалось бесплатно, это не как сейчас сразу... Наши соседи были, у нас была коммунальная квартира, у нас комнатка, у них две, у дяди Мити вот такая была комната, если не больше...
К. Мацан
— Как наша студия.
И. Алферова
— И там стоял станок посреди комнаты такой огромный...
К. Мацан
— Как наш стол, стол огромный, за него могут сесть человек 5 или 6.
И. Алферова
— Да. И он всему дому паял, чинил, лудил. Ему просто приносили кастрюлю, часы. Сам он очень образованный. Он мне помогал очень, у него везде были книги, он доставал мне старые фолианты, мы с ним рассматривали, математику учили. Нас кормили, поили. Были поколения. И, например, старшее поколение читает какую-то книгу, ночь, всех уже звали домой, а мы: «Мамочка, ну еще немного...» И вот мы сидели у ног, а они в беседке читали эту книгу. Мы слушали... Телевизоров даже еще не было. И поэтому мы все время читали, и все время ставили, нам все время хотелось как-то наш дом украсить. К каждому празднику мы делали какие-то концерты, нас никто не заставлял, никто не просил. Это было счастливейшее время. А взрослые... Везде были какие-то кружки, в которые мы ходили, везде записывались, мы ходили и записывались в эти кружки. Какой-то был балетный... Списанный балерун организовал балетный кружок. Ходим, мне это понравилось, хотя он меня очень ругал, он, видимо, видел потенциал, я почти все время танцевала. Дома убиралась, мама приходила с работы, надевала фартучек, сейчас я это, одевала какую-нибудь косыночку, и все делала в танце, я ужасно любила танцевать. И я туда записывалась. Потом какие-то спортивные секции, волейбол, плавание. По волейболу меня хватило на два занятия, я поняла полную бессмыслицу, потому что 4 часа ты что-то там делаешь, руки, ноги, мячик, я думаю: «Боже мой, сколько же я могу прочитать за это время, поиграть, что-то придумать, как можно прожить это интересней, чем я буду...» Для меня спорт сразу отрубился, и он совершенно куда-то... И мы во дворе ставили сказку, мы читали сказку и тут же мы импровизировали.
А. Пичугин
— А для кого вы ставили?
И. Алферова
— Кто был. Нам это было неважно.
А. Пичугин
— Афиши не рисовали?
И. Алферова
— Афиши не рисовали. Вот это, знаете, все интересно. Натягивали простынку и начинали играть. А кто уж собирался во дворе — это неважно. Было же много всяких ЖЭКов, клубов. И как только я видела сцену, тут же организовали какие-то концерты, какой-то спектакль ставили, может быть, он никогда и не выходил на зрителя, но мы репетировали сутками. Никто не заставлял. И в школах было потрясающе... Я вам передать не могу.
К. Мацан
— Вы любили школу?
И. Алферова
— Я обожала школу.
К. Мацан
— Вот это героизм...
И. Алферова
— Да вы не понимаете, вы молоды. Вы не понимаете, какие у нас были школы. Все праздники отмечали, к празднику готовились. Если это был Новый год, это я передать не могу, это все время... Месяца за два шили костюмы, кто будет кем, украшали школу, украшали класс, сами своими руками, снежинки вырезали, гирлянды... И потом с 8 утра, когда Новый год, начинались праздники, то есть какая-то учительница была Дедом Морозом, кого-то выбирали снегурочкой, я все время хотела быть снегурочкой, но меня не выбирали, а я не могла попросить. Я никогда просить не могла. Я сидела и ждала, что меня должны выбрать. Я так хочу, ну как же... Я замерев... И потом в классе 5, что ли, меня все-таки выбрали. Боже мой, я летала... Потому что я знала, что я всем сделаю хорошо.
К. Мацан
— Но вы не просили?
И. Алферова
— Нет. Меня выбрали. Мама мне сделала из пальто, обшила ватой. Все делали своими руками... Это было ужасно интересно, потому что... Что было в школах, дети все время были заняты. И я считаю, что мы очень обученное поколение. Если перечислять... основное мы все знали. Математику, мы считаем, в уме, литература, мы писали сочинение. Физика, химия, мы все знали... И полдня у нас было свободных, мы играли.
А. Пичугин
— Может, повлияло то, что это был Новосибирск?
И. Алферова
— Нет. Это было так. Дворов было много. Наш двор. Когда зимой, мы ходили, выбирали самую большую, там были рядом какие-то дома большие с горками, родители делали эти горки, безумные горки, заливали их водой, и мы искали самые высокие. И там было столько этих детей. Надо было прямо в очередь встать, чтобы с этой горки скатиться... Крик, ор, так было весело.
К. Мацан
— Вот вы заговорили про ваше поколение, сравнивая его с вашим поколением. И сегодня трудно себе представить в каком-то московском дворе бродячий театр детский.
И. Алферова
— Сейчас вообще детей трудно во дворе представить. Я хожу, везде построили эти городки, зачем, я не знаю. Городки пустые...
К. Мацан
— Я как родитель не соглашусь, очень удобно с детьми там, мы гуляем. Мой вопрос был немного о другом. Трудно представить себе такую форму препровождения. И тут можно легко сказать: сейчас все дети у компьютеров, планшетов.
И. Алферова
— Это правда.
К. Мацан
— Но, может, есть и другое объяснение. Может быть, просто стало неловко так делать? Что изменилось, кроме планшетов и компьютеров. Дети изменились за это время?
И. Алферова
— Я ж говорю, мы, казалось бы, при этой занятости, полдня мы занимались, а полдня мы были свободны. И мы играли. Ребенку надо играть. Мы же переигрывали все игры, это же не просто вот мы тупо сидели или дрались — мы играли. Столько игр, такая-такая-така
А. Пичугин
— Вот я хотел спросить: а в детстве вашей дочери это все еще сохранялось?
И. Алферова
— Да, сохранялось. Я помню, когда я поднималась домой, она еще занимался, и весь двор стоял. Я говорю: «Что вы стоите?» «Мы Ксюшу ждем, без нее неинтересно». Она все время всё затевала, её никто не учил. Люди рождаются со всем этим набором... И она всё время придумывала, она до сих пор придумывает.
А. Пичугин
— Я и хотел сказать, она к нам приходила два раза...
И. Алферова
— Она мне и посоветовала, она сказала: «Они — хорошие».
А. Пичугин
— Спасибо...
И. Алферова
— И я помню, когда сидишь, занимаешься, в старших классах, открываешь окно... И этот крик детский, он всё время стоит, гул со двора, сейчас вообще тихо.
А. Пичугин
— Вы сейчас сказали, я задумался: действительно, я даже не знаю, где водораздел проходит, но он, правда, исчез.
И. Алферова
— Но дети нуждаются в играх.
К. Мацан
— Интересно, что случилось.
И. Алферова
— Стали с детьми заниматься и как-то их не пускают во двор, они с родителями ходят... Во-первых, нет этих дворов...
К. Мацан
— У меня есть ощущение, что мы все так немного окукливаемся в своем узком круге.
И. Алферова
— Я вот по внучке сужу. С одной стороны, можно сказать, что люди сейчас занимаются с детьми. Про наших детей, я хочу все равно сказать. Я попадаю в разные места, и вижу, как занимаются детьми, это ужас, они все могут, их куда-то водят, к ним приводят учителей. Но ребенок нуждается в игре. Моя внучка все время хочет играть, она хочет детей, а их нет. Выходишь, и мне приходится с ней играть. Когда я к ним приезжаю в дом, я с ней начинаю играть.
К. Мацан
— Играете с внучкой?
И. Алферова
— Приходится, она такая живая. Она и в секциях, у нее времени нет, но есть. Она хочет играть именно с детьми.
К. Мацан
— А вам интересно играть с маленьким ребенком?
И. Алферова
— Нет.
К. Мацан
— Как вы с этим боретесь? Я как родитель понимаю, когда тебе в сотый раз приходят и говорят: «Давай поиграем с этой машинкой». Приходится что-то уже изобретать и черпать откуда-то, откуда непонятно.
У вас огромный творческий опыт, у вас профессия, предполагающая игру, как вы решаете эту задача, откуда черпать идеи, вдохновение.
И. Алферова
— Масса всяких идей. Если я очень устала... Если мы с ней моем посуду, я начинаю придумывать просто, мы пришли с тобой в Париж, в какой-нибудь город, чего-нибудь рассказываю, и мы с тобой сейчас моем эту посуду, потому что нас сейчас ждет... одна тарелка, она заколдована... Что-нибудь придумываю, какую-нибудь ерундистику. А если я очень устала, я ложусь, я говорю: «Я в больнице, я очень больна, ты врач — лечи меня». И два часа я придумываю болезни, она их лечит. А потом я придумываю, по ходу, пока она лечит, ребенок может увлечься, но мне же интересно что-то в это впихнуть, я говорю: «Смотрю, я больная, у меня ножка болит, но я учительница литературы, но я уже очень старая, я написала книгу, и я написала о мальчике...» И я что-нибудь такое ей расскажу.
А. Пичугин
— Ирина Алферова, народная артистка России сегодня в гостях на радио «Вера» в программе «Светлый вечер». Лет вашей внучке сколько сейчас?
И. Алферова
— Будет 9.
А. Пичугин
— Это такой возраст. Мне кажется, надо ценить момент, потому что пройдет еще несколько лет и ей уже не так будет интересно с вами играть.
И. Алферова
— Ой нет, мне кажется, ей со мной интересно. Дочке же со мной интересно. И сейчас интересно. Нам, наоборот, не хватает времени, я ничего не успеваю ей сказать, я вижу, что она занята, ей хочется и колется, а что делать? Поэтому, я думаю, внучке все равно будет интересно.
А. Пичугин
— Мне странно, вот вы говорите, в теплое время года, когда иду по двору, полный двор детей, все бегают, играют, эти детские площадки новые, они хуже, конечно, чем были у меня в детстве... Там были основательные, деревянные. Может, это от дома зависит? Почему-то в этом доме больше детей, и...
И. Алферова
— У нас тоже микрорайон такой, там много домов, могло хоть где-то их накопиться. Не очень много. Детей меньше, их стараются занять, не пустить на улицу. Хотя я считаю, что ребенок, особенно мальчик, он должен пройти эти уличные все ужасы.
К. Мацан
— А зачем?
И. Алферова
— Он должен проверить какие-то свои качества.
К. Мацан
— Подраться?
И. Алферова
— Должен. Кто победит, а если не побеждает, пойти в секцию подкачаться. Тогда он какие-то выводы, это обязательный процесс воспитания, какой-то внутренней проверки себя, что ли... А если тебя огораживают, ты будешь наверстывать, но, к сожалению, жизнь очень короткая. У меня очень примеры есть печальные, когда оберегали мальчика...
А. Пичугин
— Он все равно попадет на улицу и доберет.
И. Алферова
— Приемный мой ребенок один, мальчик и девочка, мои приемные, они такие умные, такие хорошие, они вообще, просто гении, но тем не менее... Мальчик был такой красивый, умненький и очень добрый. Добрый, это что-то вообще. И спортивный и умный. Он лидер. Но он добрый. Не то что лидер, жестокий, а он добрый лидер, к нему все всегда тянулись, ему все время названивали, 10-11 класс, все время выдергивали на улицу, но муж был с ним жесток: «Так, сидеть...» Прям чуть не руганью: «Все, учись, вот тебе книга, никуда пойдешь...» Я: «Как можно... Но не до такой же степени». Он говорит: «До такой. С мальчиками — до такой». Очень жестоко он его усаживал за эти книги. Что вы думаете? Когда он поступил в Англии сам во все институты, нам прислали письма с благодарностью, что есть такие дети, он позвонил через год и сказал: «Спасибо, пап, тебе большое, что ты меня... Я бы сам никогда». Никогда я бы не сел за книгу.
А. Пичугин
— А тогда он не жаловался: «Пап, как же так...»
И. Алферова
— Он сидел, мне его было жалко, я была готова его вытащить и бросить к этим детям. Но вот муж был жесток, и я ему верю. Потому что я вижу, какой он сам, какой он мужественный, какой он мужчина, именно мужчина. И он оказался прав.
К. Мацан
— Как вам кажется, эта сила мужская, способность принимать решения, развить в себе лидерства, нельзя ли этому всему научиться в семье, из примера сильного отца? Или все-таки некая такая дворовая атмосфера для этого обязательна?
И. Алферова
— Конечно, можно у отца, но дело в том, что мы все равно все разные и мы рождаемся уже со своим характером. Бог нам дает, он посылает, это не то что ты можешь что-то сделать. Ты, конечно, должен воспитать это существо, но оно уже со всем своим заложенным каким-то. И мы в семье дадим, но он должен сам по себе, он свое должен выработать, свой мир, организовать, он должен уйти. Я когда уехала из Новосибирска, я очень благодарна, мне говорят: «Вот жалко, когда ребенок один...» А я считаю, что ребенка надо вытолкнуть вовремя. Если бы я не уехала, я была бы несчастной. Эта семья, какая бы она ни была хорошая, у них все равно все свое, это их жизнь. А я должна свою организовать. Если бы я не уехала, если бы я не была одна, я бы не организовала свою жизнь.
А. Пичугин
— А вы говорили, что вы бы тосковали в свое время.
И. Алферова
— Очень тосковала, но это же такое счастье, это то, что человеку нужно, это нужно прожить, это нужно понять, понять меру любви к папе, к маме, к этому миру, который ты теряешь. И свой начать реализовывать. И этот свой, ты в нем должен делать ошибки. Если бы я жила с родителями, я бы не сделала эти ошибки.
А. Пичугин
— Или сделали бы их позднее, это было бы гораздо хуже.
И. Алферова
— Хуже.
К. Мацан
— А что вы считаете ошибками, например.
И. Алферова
— Очень много. Ты же сам выбираешь своими мозгами, ты же ни с кем не советуешься. Ориентируйся на то, что... Но мне повезло, я не знаю, как мне повезло. Я знаю, что мне не надо было выбирать плохо-хорошо, я всегда знала, что это плохо, и я не хочу плохо. Я не знаю, у меня не такая счастливая была жизнь в семье, у меня были большие проблемы.
А. Пичугин
— Видимо, в семье, дома родители привили — хорошо, плохо.
И. Алферова
— Нет-нет. Точно нет. Откуда оттуда. И двор был не самый лучший, и папа был не лучший, не самый примерный, и пил. И это был ужасный пример для ребенка, потому что я настолько была ранима, я передать вам не могу, что такое это для ребенка, особенно для девочки. Это мир рушится в каждую минуту, каждую секунду живешь этим: только, чтобы не пришел пьяным. Только чтобы мама... Это ужас. Но. Когда я слышу, мы в таких условиях жили, коммуналки, это не оправдывает ничего. Я жила в таких условиях, но если я шла в компанию, я видела, что не по моему возрасту, я не знаю, как быстро объяснить, люди как-то ведут себя развязно, это категорически было неприемлемо для меня, руки убрать, не подходить, не приближаться, если я могу повлиять, то все, если нет — я уйду, всё, на меня не могли повлиять в этом смысле. И в институте. Я поступила в театральный институт. Пока я шла с мамой, нас отговаривали так, нам говорили, что это сплошной разврат... Эту девочку, вы куда, в общежитие?!
А. Пичугин
— А мама что говорила?
И. Алферова
— Ничего. Она тоже защищена была. Моя мама защищена каким-то своим внутренним, верой в хорошее, плохое.
К. Мацан
— Насколько вам когда-то как маме было легко отпустить своих детей от себя, как вы говорите...
И. Алферова
— Когда я осознала то, что мне надо, меня надо было выпустить, мамину дочку, я только так. Я выпустила. Когда я поняла, что я дочку свою опекаю, я думаю: «нет, всё, это такое счастье, она свой мир организует, она свою жизнь, у нее будет только её, она совершит свои...» Вы знаете, как тяжело было, как больно, потому что единственный ребенок у меня тогда был, я хотела отдать все, что в мире было хорошего, как её было трудно выпустить в этот мир. Я понимаю, что я могу защитить её. Но от чего-то не надо защищать. К сожалению. И я её выпустила. И она вот такая. Все мне только и говорят: «Как таких детей... Что вы?» Никак. Она родилась, кстати, такой. Она родилась потрясающим ребенком. Это точно не наше влияние.
А. Пичугин
— А как можно понять, что родился потрясающий ребенок? Это какое-то материнское чувство изначально?
И. Алферова
— Нет. Вы знаете, у меня нет такого материнского, я очень жестокая, я не могу даже комплимент сказать, хотя девочкам надо, я не скажу комплимента.
А. Пичугин
— Наверное, года в три уже можно понять.
И. Алферова
— Я ей говорю, она хнычет, я к ней отношусь, как к личности, ребенок хнычет, мне не нравится, я ей: «Иди вот туда поплачь, потом приди, объясни мне, что с тобой, я не могу, вот так разговаривать со мной не надо, капризничать...» Все, она уходит, вытирает слезы, приходит. И она не плакала, она не просила, она закончила школу, закончила институт, я не знаю, как она закончила, она ко мне не обращалась за вопросами. Она всем помогала. Я же вижу, как она существует. Лежит пьяный на улице, мы идем, она маленькая: «Мама, надо помочь...» «Как помочь?» Подхожу. «Ну он выпил...» «Это не важно, что он выпил, это человек, ему холодно».
А. Пичугин
— Сколько лет ей было?
И. Алферова
— Маленькая совсем, еще не училась в школе. В ней какие-то вот такие вещи. И я понимаю, что в ней это правильно. Ну что-то подсуну какую-то книжку, но мы-то все делали сами, нам никто ничего не подсовывал.
А. Пичугин
— Вот вы сейчас так рассказываете, что у слушателя может сложиться впечатление, что вы воспитанием ребенка не занимались...
И. Алферова
— Ну может такое сложиться.
А. Пичугин
— Но это же не так. Мы же понимаем, что такие дети, как ваша дочь, они просто так не вырастают.
И. Алферова
— Ну я не занималась ребенком, мне было некогда. Я не знаю, как это передать. Я вижу, что она что-то такое, я замечаю в ней эти качества, поэтому мне не надо ей говорить, потому что в ней это уже есть. Где-то я должна подсунуть ей какую-то книгу, это ей поможет, это интересно, её заинтересует — подсуну. Как бы она сама, валяется книга, я: «Ой, какая книга интересная...» Но нам было некогда, так же как нашим родителям. Поверьте мне. В нашей профессии надо собой заниматься, если ты хочешь что-то сделать...
К. Мацан
— Вы говорили про профессию, когда Ксения сказала, что тоже собирается пойти по стопам и стать актрисой, у вас какая была реакция?
И. Алферова
— Я думаю, в любой профессии однозначно нет, потому что человек, который всерьез занимается своей профессией и любит её, в любой профессии так, он не хочет, чтобы его ребенок... Это тяжело. Столько этапов всяких разных, кажется, что не-не-не, есть где-то что-то легче. А потом уже понимаешь, что ну и зря. Во-первых, ребенок сам должен где-то что-то сам выбрать, а потом — везде тяжело, в любой профессии. А для девочки это хорошая профессия. Мне предлагали вести курс, сейчас много, я просто знаю этих людей, они порядочные люди, они организовали театральный такой, я пришла к ним, у них чистое здание, новое, красивое, там такие возможности... Я не хотела бы учить, я не умею учить, и я села и стала думать. Потому что я не хочу учить, чтобы было много актеров... Потому что раньше, до Советского союза, как бы театр, потребность умирает, стареет этот ансамбль, и они набирают учеников для своего ансамбля, для своего театра, и это верно, вот так оно и должно быть. А когда — лепят, лепят, это какая-то неправильная... И вот потом я села, стала думать, еще один курс, причем, я посмотрела, до меня у них был курс: все такие страшные девочки, они не будут актрисами, может быть, одна из тысячи, ну просто не интересны, посмотрела, как они существуют... И я стала думать-думать-ду
А. Пичугин
— Но это практически классическое дореволюционное женское образование.
И. Алферова
— Именно так. И девочка, если у нее не получится в профессии, она будет интересной женщиной, она себя найдет.
А. Пичугин
— Нам будет нужно прерваться на одну минуту. Я напомню слушателям, что у нас в гостях сегодня Ирина Алферова, «Светлый вечер». Вернемся через минуту, не переключайтесь.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на Светлом радио продолжается. Сегодня этот вечер мы проводим с Ириной Алферовой, народной артисткой России. В студии Алексей Пичугин и Константин Мацан.
Мы заговорили о профессии актерской, и я помню, когда ваша дочь Ксения была у нас в эфире и рассказывала про свой фонд благотворительны
И. Алферова
— Мне хочется верить, что да. Я не хочу приговаривать молодых, потому что есть много талантливых, интересных, красивых, всяких разных, я думаю, у них есть свой путь и кто-то пробьется. Много очень актеров, ну что делать — тянутся к творчеству. Вы понимаете, в моем театре очень много верующих актеров, я считаю, то, как я к этой профессии отношусь, это почти, пусть это будет даже как-то, пусть Бог на меня не гневается, но это как проповедовать. Я к этому так отношусь, я так выбираю роли. На что меня сердятся режиссеры, но я считаю, что я права.
А. Пичугин
— А часто приходится отказываться?
И. Алферова
— Очень часто. Все время отказываюсь. И даже режиссер мой, в моем театре, он…
А. Пичугин
— Иосиф Райхельгауз.
И. Алферова
— Да. Он уже на меня, у него уже даже есть формула, он выступает когда, он говорит всякие хорошие слова, что я не от мира сего, а потом говорит, что я могла быть великой, но я просто хорошая актриса, если бы я соглашалась на все роли, которые он мне предлагает, всяких ужасных женщин играть. Мне это неинтересно. Меня надо знать, только дочка меня знает, и те, кто со мной общается. Даже в роли, ну неинтересно. Говорят разное, актеры, они говорят со своей позиции. Отрицательные роли называют характерными, мне кажется, это очень легко, надо чуть-чуть профессию свои подвинуть…
К. Мацан
— Легко сыграть негодяя?
И. Алферова
— Легко сыграть негодяя и легко сыграть характерную роль. А сыграть светлую, хорошую очень тяжело. Почему-то существует какое-то клише — голубая героиня. Это что? Манекен, что ли, голубые волосы надел, накрасил глаза и ходит с бантом такое оно.
А. Пичугин
— Клише у зрителей, наверное, в сознании.
И. Алферова
— Нет, не у зрителей. В профессии. Голубая героиня — значит, ничего не делать. Это так тяжело. Поверьте мне, что зритель не поверит, если ты будешь сам не наполнен чем-то хорошим. Особенно в кино. Да и на сцене видно, глаза-то видно. Ты не сможешь ничего сделать, надо жить такой жизнью. Надо отчего-то отказываться. Надо быть хорошим человеком.
А. Пичугин
— Я почему-то все время вспоминаю, не знаю, видели вы или нет, маленькая короткометражка Тимофея Трибунцева про начинающих актеров, которые не могут никуда пробиться ни в кино, ни на сцене. Просто при случае, посмотрите.
И. Алферова
— Вы знаете, это все-таки профессия, очень жестоко, но эта профессия очень малого количества людей. И все-таки, мне кажется, пробиваются. Те, кто говорят, да, я мог бы, а не получилось, все-таки что-то происходит — пробиваются. Пусть не в таком объеме, но у кого что-то есть от Бога, они пробиваются.
А. Пичугин
— Так всегда было, мне кажется. Ничего со временем не меняется. Ни больше, ни меньше не становится хороших актеров.
И. Алферова
— Если в тебе что-то есть, мешают, завидуют, что-то выстраивают… Я об этом не знала, я жила, плыла, вообще не знала, что меня подсиживают…
А. Пичугин
— До какого времени?
И. Алферова
— Буквально до недавнего. Потому что тест… Я вот такой человек, я не знаю ничего. Я в театре не знаю ничего, того-то уволили… Я: «Как?!» Потому что я сразу иду, начинаю защищать, увольняют очень хороших людей. И так далее…
А. Пичугин
— Я почему-то запомнил из вашего одного интервью рассказ о том, как когда в те годы, когда вы служили в Ленкоме, вас не отпустил на съемки фильма Марк Захаров…
И. Алферова
— Он меня вообще никуда не отпускал.
А. Пичугин
— Задав вопрос: «А кем я тебя заменю? Ты что лучше той актрисы, которой я тебя заменю».
И. Алферова
— Я сейчас понимаю, что лучше, а я ответила: «Может, я в тысячу раз хуже, но ей не надо, а мне надо, и очень хорошая роль, на которую я отпрашиваюсь». Единственное, я все равно не озлобилась, все равно уважаю Ленком и считаю, что гений, там много актеров и было все правильно, кроме меня, со мной было все неправильно, это было жестоко. Но. Значит, я того стоила. Потому что иначе эти люди, которые вместо меня играли, они не могли победить. Это я точно поняла. Они могли победить, только делая гадости. А я себя сохранила. Я не просила, я не знала. Ну не сыграю я какую-то роль, меня это не пугает. Я живая, я человек, я люблю, у меня внутри нет никакой гадости, пакости, я её не пустила в себя.
А. Пичугин
— И в итоге, как все сложилось с Райхельгаузом, с театром.
И. Алферова
— И не могло не сложиться, сложилось бы в другом месте. Не могло не сложиться. Понимаете, что я понимаю?
А. Пичугин
— Он же сам рассказывал, что вы еще у него в студенческих постановках…
И. Алферова
— Учились. Они меня все знали, обожали и оберегали все. Руки прочь от Вьетнама. Сейчас рассказывают: вам бы на завалинку, что вы тут делаете? Почему на завалинку, я как раз очень многое могла и сделала. У меня столько… Девочки сделали мой сайт, они ходили, смотрели мои спектакли раз по сто и, наконец, сделали мой сайт, они только присылают мне отзывы, и я на них пишу.
К. Мацан
— Вы очень интересно заговорили о плохих и хороших персонажах, которых предлагают играть. Вот есть такое хрестоматийное для актеров высказывание, если не ошибаюсь, Станиславского: в хорошем искать плохое, в плохом искать хорошее, тогда роль получится объемной. А как вы с этой точки зрения смотрите, может быть, можно играть и негодяя, но так чтобы в нем как-то видеть что-то, что можно сыграть, не запятнавшись?
И. Алферова
— Актеров же много. Пусть они это играют, если они это могут. Я не хочу, понимаете. Вы что думаете, вот так вот играешь негодяя и тебе прямо с этим параллельно существуешь?
К. Мацан
— А я не знаю.
И. Алферова
— Это не так. Даже играя Аркадину в Чеховской «Чайке», она человек не совсем благостный, там актерские вещи жестокие в ней… Хотя я нашла то, что вы говорите, я удивилась, я пришла со своим решением, она потрясающая вообще… «Мы делаем хорошую актрису?» Режиссер говорит: «Хорошую». «Раз хорошую, смотрите…» С самого начала, когда они сидят и её сын обвиняет в том, что… сцена, он показывает спектакль, она реплики отпускает, ему надоедает все это слушать, заканчивают и все начинают её обвинять. Все разговаривают, все бросают реплики, а почему-то виновата она. А она актриса, она не может сдержаться, а её все обвиняют, то есть какие они ужасные, злые, противные. Потом все требуют от неё денег. Весь спектакль. Они все мужчины, она одна женщина, актриса. А они все требуют от нее денег, весь спектакль. Я говорю: «Слушайте, она святая».
К. Мацан
— Только терпит?
И. Алферова
— Только терпит.
А. Пичугин
— А если взять пример…
И. Алферова
— Я играла такую. Извините, я закончу. Все равно, когда я её играла, в ней есть момент, когда она как-то играет, это надо понимать и не обращать внимание, но они же все не актеры, другие персонажи, поэтому они ей не прощали этого. И она вспоминала, спохватывалась, бросалась к этому сыну с покаянием. Но, тем не менее, с утра я была не я, жесткая, мне муж все время говорит: «Что с тобой такое? А что ты вечером играешь?» «Аркадину». «А. Понятно». Все равно настраиваешься. Есть очень много ролей, не сыгранных мной и никогда, может быть, я их не сыграю хороших, зачем же мне играть другие? Есть масса актеров, которые с радостью сыграют.
А. Пичугин
— Есть же примеры сугубо отрицательных персонажей, есть актеры, у них амплуа играть негодяев, но это не накладывает отпечаток на них на самих?
И. Алферова
— Я думаю, нет. Ведь разные актеры тоже разные. Я говорю про свою природу и то, что мне хочется.
А. Пичугин
— Но вы же наблюдаете своих коллег.
И. Алферова
— Нет, не накладывает. Есть разные люди. Но они тоже разные. Кто-то есть более слабый, что ли, по природе своей, то, что я не ненавижу в актерах, в мужчинах особенно: вам актеры не нужны? Открывается дверь, сидишь с режиссером: «Вам актеры не нужны?» Я просто не понимаю. Если бы я попала в такую ситуацию, я бы ушла из этой профессии…
А. Пичугин
— А как ему еще куда-то попасть на съемки, в театр. Он же все равно приходит на какие-то кастинги, просмотры.
И. Алферова
— Кастинг — это сейчас. Ну и что, приходишь на кастинг, это часть профессии, но не надо унижаться.
А. Пичугин
— А вот это «вам нужны актеры» — это не на кастингах происходит?
И. Алферова
— Это звонят, приглашают, ты проходишь, подходишь или нет. Но у великих режиссеров такого не бывает, они знают, чего они хотят, поэтому они видят человека и они выбирают. Если они сомневаются, они предупреждают. Я с радостью тоже пойду на пробу. Если я сомневаюсь, мне же и режиссера интересно попробовать. Что как мы с ним. Вот Лебедев... Он видел мои спектакли, очень меня любит и уважает как актрису, он вызвал меня на разговор просто поговорить, он потрясающий режиссер. И он мне как раз сказал: «Как не унизить? Потому что я люблю актеров, но как-то жалко их вызывать на пробы, особенно известных, это же как-то больно...» И мы с ним говорили на эту тему. Я говорила: «Это же профессия, ты объясни, что он не один, простите, я вас пробую, то есть просто честно отнесись к нему и все».
А. Пичугин
— Это очень редко. Тот пример, который вы сейчас привели, это крайний случай.
И. Алферова
— Это великие, хорошие режиссеры.
А. Пичугин
— Которым бывает стыдно.
И. Алферова
— Если ты себя уважаешь, почему не уважать другого? Поэтому и получится фильм, и получится спектакль, все остается, эта закулисная вещь, эта аура, она остается. Почему иногда человек приходит на спектакль — ах! Потому что такое отношение, вот так репетируют, нет вот этой мельтешни, нет этого мелкого, это же... Репетировать когда, я не знаю, хороший режиссер, если о литераторах, он приведет какого-то гения литератора, он приведет этого, этого, все приходят со своими «а я вот там видел», «а я прочел», там, знаете, «какая интересная вещь существует»? И чем больше актеров умных, которые приносят, этим спектакль насыщается.
А. Пичугин
— Ирина Алферова сегодня в программе «Светлый вечер» здесь на Светлом радио. Ирина Ивановна, скажите, пожалуйста, вы за зрителями наблюдаете со сцены?
И. Алферова
— Нет. Это тяжело. А как ты будешь там существовать?
А. Пичугин
— Мне просто интересно, как изменился театральный зритель в последние годы, изменился ли?
И. Алферова
— Ну конечно, изменился. Изменился. Но это зависит и от спектакля. Про актеров вы мне сказали, что разные бывают и не влияет. Ну на многих не влияет роль. Не ответила на этот вопрос. Есть какая-то защита. У меня этой защиты нет. Я это поняла по своей природе, я почему перестала ходить в общество, в какие-то компании, потому что мне человек говорит, а я начинаю подключаться, искать выход, а все ж с проблемами. Я не могу ставить защиту, если мне говорят какую-то гадость перед выходом, я могу зарыдать, с этим и выхожу. И все время рыдаю.
По поводу зрителя. Была перестройка, появилось много некачественных спектаклей, зритель, может быть, он имеет на это право, он захотел расслабиться, больше любит комедию. Очень часто, когда я приглашаю на свои спектакли врачей.., я спрашиваю: «Что вы хотите, веселое или вот какое-то?» «Да-да, веселое, я так устала». Если человек профессионал, он устает на своей работе, он хочет немножко отвлечься.
К. Мацан
— А это плохо?
И. Алферова
— Нет, не всегда плохо.
К. Мацан
— Можно же и на Чехове отвлечься.
И. Алферова
— Да, да. Если договаривать, то да. Я объясняю, что мои спектакли все хорошие. Приходите, он не веселый, он не комедия, но в нем есть столько человеческого, что я это очень чувствую, я от себя добавляю, я стихи читаю, что-то такое, что есть не только этот текст, есть какой-то объем. И вам будет... И на моих спектаклях, я врачей приглашала, которых я очень уважаю, говорят: «Мы теперь только это хотим». Я говорю: «Этого больше нет, этого очень мало».
А. Пичугин
— Пускай не комедия, но если хороший спектакль, качественный, то зритель найдет, где улыбнуться.
И. Алферова
— И комедия, если качественная, если хороший режиссер, у меня есть такой в моей биографии спектакль, который сделал потрясающий режиссер, комедия, которая называется «Пижама для шестерых», поверьте мне, там столько всякого нехорошего. Я когда прочла, они меня год уговаривали, там уже другая актриса играла, просто продюсер, она меня любит, она хотела, чтобы я там была. И я говорю: «Я прочла пьесу, я не хочу там, там все друг другу изменяют, я не хочу про измену, не хочу». Она промолчала. Они звали, звали, потом она мне прислала кассету.
А. Пичугин
— Запись спектакля.
И. Алферова
— И я сошла с ума через 5 минут. Я увидела режиссуру, мизансцены, мизансцены, я хочу... Сразу видно... Может, зритель не понимает, но он понимает, что такого он не видел, что-то такое по-другому. А это хорошая режиссура. Он год репетировал, там каждое слово, там все правильно, там все эти наработки, все. И я говорю: «В результате это про любовь. Как это может быть? Какая-то комедия французская про измены, это комедия положений, она написана так, но у вас она про любовь!» На что мне Семен Спивак сказал: «Мне это не интересно про измены, я только про любовь».
К. Мацан
— Театр, в котором вы работаете, ваш основной театр называется «Школа современной пьесы», понятно, что в его репертуаре разные пьесы, не только современных авторов, но, тем не менее, как-то к этому миру современной драматургии вы все-таки прикасаетесь в каком-то смысле чаще других. Я слышал такое мнение, что последний русский драматург — это Григорий Горин. После него никого нет. Как вы чувствуете это пространство? Есть сегодня наследники вот той великой драматургии российской, советской?
И. Алферова
— Я уверена, что есть. Я не хочу думать, что нет. Но мне не попадается. В нашем театре уже 15 лет проходит, не знаю, в этом году был или нет, такой фестиваль современной пьесы, мы читаем все эти пьесы, которые нам присылают, и в чем интерес этих авторов, мало того, что это три денежные премии, потом печатается сборник, его могут купить и все прочесть эти пьесы. Но за 15 лет я ни одной пьесы не нашла, все они черные.
А. Пичугин
— Это же катастрофа получается.
И. Алферова
— Нет, но Иосиф Райхельгауз находит хорошие пьесы, я считаю, что это очень плохо, когда они чернушные. Потому что зритель, извините, платит деньги все-таки, он хочет катарсиса, как минимум. Он хочет чего-то понять, чтобы хоть как-то душа у него, хоть как-то, хоть на день, чтобы ему стало лучше. Человек идет и смотрит, он хочет, чтобы ему стало лучше. А когда чернушные пьесы, ему станет хуже.
А. Пичугин
— А театры за пределами мегаполиса есть?
И. Алферова
— Я уверена, что есть. Я езжу очень много, это наша профессия.
А. Пичугин
— Но это ваши гастроли, ваш театр приезжает.
И. Алферова
— Нет-нет, я в антрепризе. Я антрепризная актриса, я считаю. Это определенная свобода выбора пьесы, я выбираю пьесы, перечитываю, библиотека есть такая старая, советская драматургия у меня есть огромная библиотека, я все перечитываю, как можно переделать, чего я только там не делаю, чтобы найти что-то светлое. Если нахожу хоть лучик, дальше я переписываю, переделываю. У меня есть самое-самое, французская пьеса и Бочкин, ему она тоже понравилась, семь лет уговаривала, а там есть... Самое главное я увидела в этой пьесе, что эта женщина, её там ломают, а она не ломается, и она придумывает вариант, у неё уже все отобрали, и она все равно не берет ни у кого помощи, она сама придумывает ход и она выживает. И поэтому мне показалось, что зрителям в наше время это очень должно давать... Это же так здорово! И Бочкин тоже согласился, переписал, сократили, там четыре акта, мы сократили до двух, я свои монологи написала...
А. Пичугин
— А если вы об этом задумываетесь, пишете свои монологи, вам не хочется свою собственную от и до полностью постановку?
И. Алферова
— Нет-нет. Во-первых, режиссер — это все-таки тяжелая профессия, немножко мужская. Надо какие-то качества в себе выработать, что-то убрать, что-то прибавить, не женского.
А. Пичугин
— У нас на самом деле очень мало в России театральных режиссеров-женщи
И. Алферова
— Есть. Они хорошие, но я считаю, что они немножко мужчины, это невозможно сохранить в себе, это профессия Бога, надо придумать свой мир, надо придумать все свое, надо взять этих людей вот так вот, и придумать свой мир однозначно, все правила, закона государства, мира, все надо свое. И этих людей надо держать, и помимо этих людей надо еще держать все технически, и всех держать, и все время ругаться, Вася столяр не будет вовремя это... этот объяснит всем, почему он не нашел то, этот сё. И артист тоже.
А. Пичугин
— Это все у режиссера должно быть?
И. Алферова
— Да.
А. Пичугин
— А как же, извините, за такой вопрос, как же весь персонал технический, директор театра, главный бухгалтер...
И. Алферова
— Все режиссеру подчиняются. Он — Бог в этом царстве. Поэтому чем он больше верит... Я пошла в Питере, у меня был вечер свободный, не бывает вечеров, я не так много смотрю спектаклей, я попала к Спиваку в молодежный театр. Пол спектакля происходит на кладбище, там все умерли, но это светлый спектакль, он про любовь, про веру, про надежду. Несмотря ни на что. Они там все встают, общаются эти души, такой светлый, я так рыдала, и весь зал рыдал. Там все потрясающе. Отношения всех людей, он сам там сутками сидит в этом театре. И я когда увидела этот спектакль, во-первых, он такой красивый, чистый, костюмы, декорации, каждая чашка прямо звенела фарфором, туфельки... Я говорю директору: «Как это возможно?» «Ну как, мы любим наш театр, мы к себе относимся с уважением».
А. Пичугин
— Уважаем сами себя, конечно.
И. Алферова
— Это был вторник. Никогда не забуду. Подходишь к театру, там парк, какие-то скульптуры невозможно красивый, сам театр красивый, чистый-чистый. Зрители сидели на полу. Это был вторник, просто какой-то рядовой. Со мной сидели мужчина, женщина и маленький ребенок. Я вся под впечатлением Спивака, потому что мы репетировали тоже, я говорю им: «Это же вообще, в институте со мной так не общались, я столько научилась, все хорошо, несмотря на то, что он какой-то светлый, все в тебе летает. Он знаете, какой...» Он так сидит, говорит: «Знаем какой. Мы уже семь лет за границей живем. Вчера прилетели. Сегодня мы здесь. Мы его любим. Мы с детства воспитаны на нем. И вот мы привели». Все рыдали. Смеются, они как-то по-другому смеются, не как в других местах зритель, это его зритель, им очень хотелось смеяться, они смеялись, но не очень громко, а как-то в пандан тому, что происходило на сцене. Я просто вывод какой сделала: я раз в месяц, уже лет шесть приезжаю в Питер, питерские артисты, какие они потрясающие, питерские другие, театры... Сколько там театров в Питере... Додинский, БДТ, уже молчу, Ленсовет, там такие актеры, с которыми я играю, в свои маленькие театры приглашают. Они все потрясающие и полные зрителей. В одном этом Питере сколько гениев — Додин, Могучий... Эти театры, они все потрясающие, эти театры могут нравиться, не нравится, но они все потрясающие, потрясающие актеры... И, представляете, когда говорят, что у нас что-то плохо, я сразу как попала, я говорю: «Стоп. А вот это все, оно откуда, это что такое?» Это только в одном городе.
К. Мацан
— Вы одно слово произнесли, за которое я бы хотел зацепиться. Что вы многому научились. Из того, что я понимаю, из ваших слов, чтобы быть великим режиссером, нужно быть хорошим человеком. И вы работали с огромным количеством разных, наверное, хороших режиссеров, вы из этого общения, чему главному научились не в профессиональном плане, а человеческом? Что вы главное для себя вынесли о жизни, о человеке за эти годы в профессии?
И. Алферова
— Я скажу. Первый раз в жизни, Семен Спивак — я должна была с ним встретиться и у него играть, потому что он светлый, все он делает про любовь, он ищет эту любовь в жизни. Он все делает, ему только это интересно. Хотя он разный, какие-то рассказы, рассказывает истории свои, как он из этого выходил, он объемный, но он очень относится к этому серьезно. Я ушла: «Извини, я не могу тебя проводить, потому что у меня репетиция». Я говорю: «Какая репетиция, 11 часов вечера». Он говорит: «Да, мы будем репетировать спектакль». И он побежал туда, после спектакля... Есть такие люди. Я думаю, и среди молодых, думаю, есть такие. Если человек настоящий, он тут же находит вокруг себя. Это такая профессия, что вроде нужны деньги, а если ты чувствуешь, что настоящее, то, извините, никакие деньги не нужны, только бы соприкоснуться с этим.
А. Пичугин
— У нас, к сожалению, время программы истекло. Спасибо большое, час совершенно незаметно пролетел.
И. Алферова
— Мне просто хотелось сказать, что в нашей стране очень много хорошего происходит. И в городах. Меня поражает, когда ноют, наверное, где-то и есть плохая дорога, но я уже по которому разу, всю Россию мы проехали, потому что у нас такая антрепризная жизнь, как изменились города, я вам передать не могу. Буквально последние — Ижевск, Самара, Нижний Новгород, даже эти... Новые аэропорт, весь центр так отреставрирован в Самаре, только что мы были 5 лет назад, там все разрушалось, такие дома, такие улицы, Ульяновск... Очень много... Новосибирск, такой был он был серый, противный, мрачный.
А. Пичугин
— А часто приезжаете?
И. Алферова
— Нет, не часто, со спектаклем. Я к тому, что происходит в стране очень много хорошего, поверьте мне. И есть что посмотреть людям туда поехать. Я уж не говорю про музеи.
А. Пичугин
— Спасибо большое. Ирина Алферова, народная артистка России, сегодня была у нас в программе «Светлый вечер». Алексей Пичугин...
К. Мацан
— Константин Мацан, я считаю, что нашим сегодняшним разговором мы еще больше добавили этого хорошего в то, что есть вокруг нас.
И. Алферова
— Надеюсь.
К. Мацан
— Спасибо огромное.
А. Пичугин
— Всего доброго. До свидания.
Послание к Колоссянам святого апостола Павла
Кол., 252 зач., I, 24-29.
Комментирует священник Стефан Домусчи.
Здравствуйте, дорогие радиослушатели! С вами доцент МДА, священник Стефан Домусчи. Людям часто кажется, что христианство — одна из самых известных религий на земле. С формальной точки зрения, это верно, ведь христиан в мире большинство. Кроме того, напечатаны миллионы книг, а уж проповедей и бесед на тему христианской веры и жизни просто не счесть... Но значит ли это, что ничего таинственного, ничего загадочного и сокровенного в христианстве уже нет? Ответ на этот вопрос звучит в отрывке из 1-й главы послания апостола Павла к Колоссянам, который читается сегодня в храмах во время богослужения. Давайте его послушаем.
Глава 1.
24 Ныне радуюсь в страданиях моих за вас и восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых за Тело Его, которое есть Церковь,
25 которой сделался я служителем по домостроительству Божию, вверенному мне для вас, чтобы исполнить слово Божие,
26 тайну, сокрытую от веков и родов, ныне же открытую святым Его,
27 Которым благоволил Бог показать, какое богатство славы в тайне сей для язычников, которая есть Христос в вас, упование славы,
28 Которого мы проповедуем, вразумляя всякого человека и научая всякой премудрости, чтобы представить всякого человека совершенным во Христе Иисусе;
29 для чего я и тружусь и подвизаюсь силою Его, действующею во мне могущественно.
Помню, однажды я встретил в маршрутке свою бывшую студентку. Во время учёбы меня печалила её активная языческая позиция. Может быть, отчасти это была игра, может быть, стилизация, но так или иначе она прямо утверждала, что почитает языческих богов. И вот встретившись через какое-то время, мы разговорились, и она сказала: «Я ведь когда-то была православный и ходила с бабушкой в церковь, а потом разочаровалась». По разговору мне показалось, что подлинного опыта веры и даже элементарного понимания сути христианства она не имела, хотя и была уверена, что вера в Бога, ставшего человеком, для неё пройденный этап. Конечно, в подобном отношении к христианству она не одинока. Так рассуждают не только те, кто называет себя язычниками, похожие вещи можно услышать от атеистов и агностиков всех мастей.
При этом не стоит думать, что проповедовать во времена апостола было проще. Иудеи, язычники, гностики довольно часто скептически воспринимали проповедь нового учения. У каждого были свои аргументы: чьё-то учение было древнее, кто-то не верил в воплощение Творца, потому что Он слишком для этого велик, кто-то тоже не верил в воплощение, но потому, что материя связана со злом... Иными словами, проповедь христианства, причём не только в вероучительном, но и в нравственном смысле, всегда предполагала трудности. Неслучайно апостол Павел пишет о том, что он страдает, восполняя в своей плоти, недостаток скорбей Христовых. Совершая дело Божие в мире, он отдаёт себе отчёт, что ученик всегда будет переживать то же, что пережил Учитель. И если ты хочешь разделить с Ним Его путь, не рассчитывай на лёгкую прогулку. Когда строитель строит дом, он терпит самые разные тяготы, но в то же время радуется, когда видит плоды своих трудов. Как строитель Церкви Божией, Павел переживает трудности, но, обращаясь к Колоссянам, делает акцент на радости от того, что может через это строительство послужить Богу.
Но как же он понимает дело Божее, которое ему поручено? Как тайну, сокрытую от всех и открываемую только верным. Суть её в том, что Бог открыл любому человеку, вне зависимости от его прежней веры или даже неверия, возможность достичь совершенства. Причём не просто совершенства профессионального: быть лучшим менеджером, лучшим водителем, лучшим врачом... Нет. Дело вообще не в том, чтобы быть лучшим, но в том, чтобы вполне реализовать себя как человека. Стать человеком во всей полноте, раскрыть таланты, которые каждому даровал Бог. Таким образом, пока человек ищет совершенства в каких-то экзотических формах и средствах, оно оказывается рядом: стань христианином и во Христе сможешь достичь главного совершенства — совершенства в любви. Ты сможешь с любовью преподавать, с любовью лечить, охранять, убирать, торговать, быть мужем или женой, родителем или ребёнком... Во Христе научиться любить тебе поможет сам Бог.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
С активной коляской Даня сможет передвигаться сам
Дане из Великого Новгорода недавно исполнилось 7 лет, и уже в следующем году он пойдёт в школу. Мальчику нравится изучать географию: разглядывать разные карты, читать и писать названия новых городов и сёл. Он с удовольствием тянется к знаниям. А вот общение с детьми ему даётся сложно.
Из-за тяжёлой болезни Даня лишён возможности ходить и нормально двигаться. Пока его сверстники бегают, играют и свободно познают мир, Даню носят на руках родители или возят на инвалидной коляске. Поэтому в обществе других детей он попросту теряется и не понимает, как с ними взаимодействовать.
Чтобы стать более подвижными и самостоятельными Дане необходима активная коляска. Это главный инструмент для социального и физического развития, который мальчику рекомендовали врачи. Такой коляской Даня будет управлять сам. Это поможет ему укрепить мышцы рук, научиться правильно удерживать спину и ноги. Кроме того, он наконец-то почувствует себя уверенно, сможет сам, без участия взрослых, подъехать к кому-нибудь из сверстников и сказать: «пошли играть».
Активную коляску изготавливают для каждого ребёнка индивидуально, учитывая его особенности и возможности. Процесс очень сложный и дорогостоящий. Собрать средства на такую уникальную технику для движения семье из Великого Новгорода помогает фонд «Игра». Вы можете принять участие в сборе, для этого переходите на сайт фонда «Игра». С вашей помощью Даня ощутит радость самостоятельного передвижения!
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Патриарх Тихон и советская власть». Священник Сергий Иванов, диакон Михаил Гар
У нас в студии были сотрудники отдела новейшей истории Русской православной церкви Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета священник Сергий Иванов и диакон Михаил Гар.
Разговор шел о служении Патриарха Тихона, о его отношениях с советской властью, об истинных причинах изъятия церковных ценностей, а также наши гости рассказали о выставке к 100-летию со дня кончины святителя Тихона «КТО НЫ РАЗЛУЧИТ ОТ ЛЮБВЕ БОЖИЯ».
Все выпуски программы Светлый вечер