«Избиение Вифлеемских младенцев при царе Ироде. Почему в нашей жизни мы сталкиваемся с несправедливостью?» Священник Николай Бабкин - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Избиение Вифлеемских младенцев при царе Ироде. Почему в нашей жизни мы сталкиваемся с несправедливостью?» Священник Николай Бабкин

* Поделиться

Наш собеседник — клирик храма Николая Чудотворца в Отрадном священник Николай Бабкин.

В день памяти избиенных в Вифлееме младенцев при царе Ироде мы вспоминали это событие, его историю и источники, из которых нам о нем известно. Разговор шел о справедливости, о том, как она может сочетаться с милосердием, и почему Господь попускает несправедливость в нашей жизни. Отец Николай объяснил также пророчество Иеремии о мученической смерти младенцев. Наш собеседник поделился своим мнением, как ситуация с убийством большого числа младенцев продолжается и в наши дни, и как на это реагирует Церковь.

Ведущий: Александр Ананьев


А.Ананьев:

— Добрый вечер, дорогие друзья!

Хотя, конечно же, программу «Вопросы неофита» сегодня, 11 января, хочется начать по-другому.

С праздником вас, родные! С Рождеством Христовым!

Пусть ваш сегодняшний день, завтрашний, ближайший год будет светлым, тёплым, мудрым, наполненным любовью — таким, каким мы все хотим, чтобы была наша жизнь!

И, в первую очередь, я поздравляю с Рождеством своего дорогого собеседника — клирика храма Николая Чудотворца в Отрадном, замечательного православного блогера, онлайн-миссионера Николая Бабкина.

Добрый вечер, отец Николай!

О.Николай:

— Добрый вечер, Александр! Добрый вечер, дорогие радиослушатели! Всех поздравляю с наступившими праздниками! Очень благодарю за то, что прозвучало слово «миссионер» — потому, что священник в социальных сетях, в первую очередь, миссионер, и я всегда на этом категорически настаиваю. И очень рад, что Александр озвучил это слово как «миссионер». Я, в первую очередь, действительно, скорее миссионер, чем блогер. И, благодаря радио «Вера», и нашим ярким священнослужителям и мирянам, и таким активным миссионерам, как Александр с Аллой Митрофановой, слово Божие растёт и множится на нашей земле.

А.Ананьев:

— Слава Богу! Слава Богу! Хотя нам до Вас ещё расти... И я тут подумал... вот, Вы сейчас говорили, что, действительно, когда Вы публикуете какие-то размышления о своей прекрасной семье — о жене Алиночке, о дочке, публикуете какие-то фотографии и даже короткие видеоролики, это имеет едва ли не большее значение, с точки зрения миссионерства... дурное слово «продвижение», но я сейчас не могу подобрать какой-то синоним... вечных христианских...

О.Николай:

— По-моему, нормальное слово...

А.Ананьев:

— ... хорошо, пусть так и будет... продвижения вот этих вот вечных христианских ценностей, ценностей семьи, ценностей любви — чуть ли не большее, чем когда Вы рассуждаете, с точки зрения богословия, с точки зрения церковных праздников, церковных обрядов — это, едва ли, не важнее. И я думаю, что Вы сами это понимаете.

О.Николай:

— Ну, да. Богословие для большинства людей — это вещь очень сложная, туманная, и не всегда приближенная к жизни, как им кажется. Поэтому, когда говорит радиоведущий или священник о вещах, более понятных — о семье, об отношениях, о любви в мире, о гармонии и счастье — это то, что, наверное, ищет каждый. И это — тема, на которую нужно говорить, и, я уверен, что сегодня в эфире мы тоже затронем ряд этих важных тем.

А.Ананьев:

— Да. Тем более, что сегодня такой важный день по церковному календарю.

Однако, прежде, чем я напомню, что сегодня за день, я хочу, вновь пролистав страницы Ваших блогов в Интернете, и обратив внимание на то, как мудро, светло, с любовью, справедливо устроена Ваша жизнь, отец Николай, задать Вам вопрос, предположив, что я знаю на него ответ.

Я спрошу Вас: «Отец Николай, а жизнь — справедлива?» И мне кажется, что сейчас отец Николай улыбнётся и ответит: «Конечно же, справедлива!»

О.Николай:

— Вообще нет! Я уверен, что у большинства людей она не очень справедлива. Особенно у тех, у кого есть ипотека, у кого есть какие-то сложности на работе, в которых он не виноват. Жизнь не справедлива, как многие думают, если у тебя нет ребёнка, если у тебя в семье сложные отношения, потеря понимания, любви — люди считают это тоже несправедливым, потому, что нам всегда кажется, что — мы-то, со своей стороны, делаем всё возможное для счастья, а жизнь... вот... таким образом... поворачивается к нам спиной. Причём, во всех самых важных моментах, в которых хотелось бы найти поддержку, тепло. Часто случается всё наоборот.

Наверное, всё-таки, жизнь, очень часто, несправедлива к нам. Именно — сама жизнь. Я сейчас говорю не про Бога, а просто... про обстоятельства, которые нас окружают.

А.Ананьев:

— Кстати, про Бога. Размышляя о справедливости, незадолго до нашего разговора, отец Николай, я, в очередной раз, вспомнил о том, что будь Бог справедлив, как мы того, наверное, ждём от Бога — вот, будь Бог справедлив, и мы бы все получали бы по заслугам своим, — возможно, и не разговаривал бы я сейчас с Вами, если бы, действительно, справедливость Бога была абсолютна.

И ещё один важный момент. Я читал не так давно чьи-то размышления о милосердии, и отдельно подчёркивалось двойной жирной чертой — то, что милосердие — оно несправедливо. Это — не когда ты платишь той же монетой человеку, который сделал что-то... неважно, что.

Он ударил тебя по щеке, и, вместо того, чтобы ты, размахнувшись, ударил его по щеке точно так же, ты его прощаешь. Ты улыбаешься, говоришь, что ты желаешь ему здоровья и благополучия — и отходишь. Вот где справедливость?

Кто-то не вернул тебе денег, которые ты ему одолжил — ты забываешь об этом, отходишь и говоришь: «Я прощаю тебе» — вот где справедливость?

Милосердие — оно не справедливо!

Так, стало быть, вывод напрашивается вот какой, отец Николай: может быть, справедливость — это плохо? Это — не то, чего ждёт от нас Бог? И жизнь несправедлива — именно по воле Его? Потому, что несправедливость вот эта вот — заставляет нас как-то расти над собою?

И ещё один момент важный, который тоже заставил меня задуматься. Если бы те святые, которых мы знаем и почитаем, жили в справедливости, и люди бы относились к ним по справедливости... вот, к замечательному старцу Серафиму Саровскому — если бы его не избивали, если бы он не падал с колокольни, если бы он не претерпел все те страдания, которые достались на его долю, может быть, он и не поднялся бы так высоко по ступенькам своего духовного развития?

О.Николай:

— Ну... было бы странным предполагать, что святой Серафим стал святым потому, что падал с колокольни, или потому, что его избивали. Получается, люди, которые не страдают, тогда обречены и не смогут быть святыми. А ведь Господь говорит, что мы все должны быть святыми: «Будьте святы, потому, что я свят, Господь и Бог ваш». Он повторяет слова Ветхого Завета в Завете Новом, и призывает нас к святости.

Святость — она одна и та же, Дух Святой — один и тот же дышит в каждом человеке. Тебе, для того, чтобы стать святым, не нужно совершать что-то экстраординарное. Для нас святые всегда представляются, как какие-то герои — люди, совершающие нечто экстраординарное. Но если бы мы столкнулись со святыми в реальной жизни ( а я уверен — мы сталкиваемся ), мы бы не заметили в них чего-то такого особенного. Потому, что их жизнь скромна и проста, как у Серафима Саровского, который долго прожил в затворе. И его жизнь была — спокойной и размеренной, он просто жил в одиночестве, молился, трудился, ничего он такого особенного не совершал. И, когда мы читаем житие, нам на глаза всегда попадаются моменты, когда... на него нападают разбойники, или — когда он, во время Богослужения видит нечто сверхъестественное, «фантастическое», как бы мы сегодня сказали. Нас всегда поражают чудеса, которые совершают святые. Нас всегда поражает, скорее, какое-то сверхъестественное действие Святого Духа — вовне, а не внутри. Вот, наверное, это — не совсем «справедливо» по отношению к святым, которые всю свою жизнь потратили на то, чтобы Дух Святой был внутри них.

Они же жили не ради того, чтобы совершать чудеса и знамения, а для того, чтобы Дух Святой был в них всегда и везде. И пост, молитва, ежедневное делание, которое они совершали — всё это было направлено для сохранения в сердце Святого Духа, для стяжания благодати Божией, для освящения, которое происходило с ними каждый день. И, наверное, в этом действие Духа, в первую очередь. И борьба святого человека — она всегда происходит с чувствами.

Вот, Вы сказали про несправедливость, когда Бог прощает человека. Действительно, по закону, если человек согрешает, наказание за грех — смерть. Это — Ветхий Завет. Это принципы, по которым существовал древний человек. И, за каждый грех, древний человек приносил какую-то определённую жертву — жертву повинности, жертву за грех, было очень много всяких видов жертв — потому, что человек испытывал нужду в покаянии, и понимал, что вместо своего дурного поступка, он должен совершить что-то иное.

В Новом Завете мы не перечёркиваем одним поступком другое, мы получаем праведность по вере. И праведность — это способность сохранять, стяжать и преумножать в сердце Дух Святой. Это — внутренний баланс наших чувств, когда любовь остаётся любовью, а не переходит в похоть, когда гнев остаётся в рамках и направляется в творческое русло, когда человек ополчается против своих собственных грехов и встаёт на путь исправления, а не раздражается на ближнего. Ну, и — так далее.

То есть, в нашем сердце всегда существуют чувства, которые нас отдаляют от Бога — греховные чувства. При этом, сами по себе, чувства — они ничем не плохи, даже наоборот. Мы всегда рады, когда испытываем счастье, когда сердце переполняет любовь. Мы можем даже в праведном гневе сказать что-нибудь важное — например, на родительском собрании, защищая, к примеру, честь и достоинство своего ребёнка, или на работе заступиться за ближнего — это ж тоже будет сказано в праведном гневе, в чувстве негодования, когда ты видишь, что совершается злодейство. То есть, чувства — мы не можем от них избавиться, мы не можем быть абсолютно бесстрастными, мы всегда — люди чувствительные.

Вот, вспомним даже Серафима Саровского. Он, в общем-то, ничего плохого не сделал. Он разгневался на этих разбойников — он не стал потакать им. Он раскидал их, а потом — решил смириться. Видимо, это было какое-то действие Божие в его сердце — он должен был пройти через это. Именно он должен был пройти через это, и он смиренно почему-то опустил руки. Это — момент сверхъестественный.

Это не означает, что мы всегда должны опускать руки, когда с нами происходят какие-то сложные моменты. Вполне естественно, когда ты защищаешь свою жизнь, или защищаешь жизнь ближнего... ну... бывает, что-то экстраординарное происходит.

Но здесь, наверное, важно было ему претерпеть какие-то скорби по плоти, уже после этого. Он же, после побиения, очень долго болел, и, наверное, это помогало ему смиряться в духовной жизни. Почему мы говорим, что за болезни нужно благодарить Бога? Потому, что болезнь посылается, порой, для исправления человека, и об этом мы читаем в Евангелии.

Так, что, вот, в отношении справедливости, наверное, здесь всё не так просто. Как, вот, Вы правильно обозначили, с одной стороны, мы всегда хотим чувствовать прекрасное, испытывать добрые чувства, с другой стороны, нас, иногда, раздирают изнутри искушения, или греховные чувства. И, может быть, было бы идеальным и справедливым — не испытывать ничего плохого, не грешить. Правильно, ведь? Не позволять сфере чувств брать верх над нашим разумом.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— «Вопросы неофита» на светлом радио.

Я — Александр Ананьев. Сегодня мы беседуем с клириком храма Николая Чудотворца в Отрадном, священником Николаем Бабкиным.

И вот почему затеял я разговор о справедливости.

Самой несправедливой страницей нашей истории — вот, если вы сейчас задумаетесь... я думаю, что многие уже нарисовали себе картину самой несправедливой истории. Это — история 14000 младенцев Вифлеемских, память которых почитается именно сегодня, 11 января. Память 14000 Вифлеемских младенцев, первых мучеников за Христа.

И здесь у меня сразу много вопросов к отцу Николаю. О справедливости мы поговорим в самом конце, я думаю, нашей беседы. Но сначала: отец Николай, а почему считается, что младенцы пострадали за Христа, за веру? Почему они стали святыми, в результате этого страшного... ну... будем называть это стечением обстоятельств, если безумие Ирода можно считать таковым?

О.Николай:

— Потому, что младенцы умерли, как невинные жертвы. Жертвы, чья кровь была принесена очень дорогой ценой искупления.

Ирод не просто искал убить Иисуса Христа — он искал убить Мессию, Искупителя, Спасителя всего человечества. А эти дети — невинные страдальцы — стали на его пути. И Ирод здесь, с одной стороны — он олицетворяет собою абсолютное зло. Зло, которое беспощадно и жестоко уничтожает все преграды на своём пути, пытаясь достичь желаемого...

А.Ананьев:

— И, главное — неразумное и иррациональное!

О.Николай:

— Да, да... Ну, почему... с точки зрения политической выгоды — вполне разумное. Он хотел просто устранить конкурента на свой царский престол. Потому, что он считал себя царём, хотя таковым не являлся. Потому, что Царём был Христос. Когда человек принимает Крещение, он исповедует Христа — и как Бога, и как Царя. Всё-таки, для человека самый главный Правитель — это Господь. Потому, что Господь устанавливает законы этого мира. Любой языческий царь, или царь, позабывший про законы Бога, противопоставляет себя Богу.

Кстати, знаменитая фраза, что «всякая власть от Бога», на самом деле, переведена неправильно. По-гречески, она, в оригинале, будет звучать совсем иным образом, и, в переводе на русский, означает «всякая власть под Богом». Согласитесь, смысл совершенно разный.

Если «всякая власть под Богом», то, соответственно, всякая власть должна свои решения согласовывать с правдой Божией, со справедливостью Божественной, чего Ирод и не сделал. Ирод решил, что его правда — важнее. Он считал, что его царство важнее Царства Мессии. И, поэтому, он уничтожал всех на своём пути.

Эти дети — это дети Христа. Они умерли за Христа. Они этого не понимали. Они этого не хотели. Они стали неосознанными мучениками. И, когда мы вспоминаем этих младенцев, мы вспоминаем не только детей, и не само событие, а мы вспоминаем ту цену, которую принёс народ для того, чтобы пришёл в мир Мессия. Никто Христа не выдал. Мы в Евангелии не находим того, чтобы среди народа нашёлся хотя бы один предатель, указавший...

А.Ананьев:

— Подождите, а как же толпа, вопиющая: «Распни Его!»?

О.Николай:

— Я сейчас говорю про младенцев, которые умирали. Не нашёлся же ни один предатель, который сказал бы: «Знаете, вот приходила женщина... Дева Мария, с Иосифом, из дальней страны... вот, они здесь долгое время проживали, мы их видели». Никто не указал в сторону чужестранцев, понимаете? Войско ходило и просто всех убивало, воины. Никто не указал в сторону Марии и Иосифа.

Ну, кто-то же их знал? Родственники знали их... то есть, все... Это сегодня нам кажется... на сегодня — наш мир очень большой и огромный. Города того времени — они были гораздо меньше. И жители Вифлеема и Назарета... это не многомиллионные мегаполисы, а это города с тысячами людей, среди которых были крепки родственные узы — кто-то был кому-то всегда родственником. Кто-то мог сказать: «Вы знаете, вон — чужестранцы, вообще, пришли! Идите, убивайте их!» — этого не было. Это — такой, чисто человеческий момент. Я — просто на заметку нашим слушателям, что никто не указал в сторону Марии и Иосифа. То есть, они...

А.Ананьев:

— А, может быть, они просто не знали причину происходящего? Мы же читаем в Священном Писании, что матери плакали и спрашивали: «За что? Почему? Почему вы так жестоко убиваете наших детей?» — но не получали ответа на этот вопрос.

О.Николай:

— Да, разумеется, информирование населения было не такое, как сегодня. Не было у них средств массовой информации. Конечно, они не все знали о том... но — приказ всегда озвучивался среди воинов. Это же было мероприятие, которое проходило не за один день.

А.Ананьев:

— Будем откровенны, наличие средств массовой информации — это не гарантия того, что до народа будет донесена истина...

О.Николай:

— Да, безусловно... я не хочу сводить объяснение жертвы младенцев только лишь к тому, что Христа никто не выдал. Этот момент — чисто человеческий, и он, для меня, показывает сплочённость людей.

Я хотел указать здесь не на то, что Его никто не выдал, в первую очередь, а то, что люди осознавали вероятность того, что среди них может быть Мессия, и не хотели подвергать других людей опасности. Кто-то пытался сбежать, но никто не пытался своего младенца подменить другим, никто не пытался указать в сторону чужестранцев, что приходили в город для переписи — никто этого не делал. То есть, все понимали, что это — одно общее горе, которое происходит, одно общее несчастье. Все люди были единомысленны, единодушны между собой в этот момент.

Церковь почитает христианских мучеников — не только младенцев, но и матерей. Ведь, многие, в этот момент, защищая своих детей, падали от меча воинов. Ну, представьте себе — в ваш дом приходят убивать вашего ребёнка. Да ты сделаешь всё, чтобы его защитить. Это — ужасно, и, наверняка, многие пострадали при этом — и отцы, и матери, пытаясь защитить своего ребёнка. Потому, что, в этот момент, ты не думаешь о своей жизни — ты пытаешься защитить самое важное, что у тебя есть — своё чадо, которое только-только, вот-вот, начало жить в этом мире. И, здесь, подвиг Вифлеемских мучеников — он ограничивается не только детьми, но и их родителями, которые смело шли на смерть для защиты своих детей. Они все понимали, что идёт прямое гонение на Мессию, идёт поиск Спасителя всего народа, и все люди понимали, что это — та жертва, которую они приносят от себя.

Общество того времени — оно жило понятиями юридическими: жертвы, возмездия, искупления, воздаяния, и так далее. Поэтому, люди воспринимали эти слова гораздо ближе, что ли — может быть, так. И для них это не было чем-то чуждым. Когда мы сегодня говорим про жертву, мы, наверное, подразумеваем некий... какой-то... акт высочайшей любви, когда кто-то умирает друг за друга, а люди ещё жили понятиями греха...

А.Ананьев:

— Да, я думаю всегда... знаете... у меня такая картина сразу нарисовалась в памяти: страшный 1937-й, расстрел священников, и они — не снимают креста, не топчут икону, они остаются верными Христу, и это — их сознательный выбор. В то время, как 14000, если верить источникам, Вифлеемских младенцев — это же не было их выбором. Им никто не предлагал: «Смотрите — есть такой вариант, и есть — вот такой вариант...»

О.Николай:

— Да...

А.Ананьев:

— Их просто пришли — и убили, самым жестоким образом. И, тем не менее, они — мученики.

О.Николай:

— Они мученики потому, что они, все вместе — не поимённо... их почитают же не поимённо, а как всех вместе. А всех вместе — как та жертва, которая была совершена за народ. Ведь люди ждали не просто какого-то царя, люди ждали Мессию — это был больше, чем пророк, это была отрасль спасения, это был корень Иессеев, Искупитель, Помазанник, Спаситель — больше, чем просто царь, больше, чем просто пророк — Человек, который сочетал в себе и Царское, и Пророческое, и даже Священническое служение — вот кем был Христос.

То есть, люди понимали, что в мир придёт Христос — и он среди них. И, может быть, сейчас его убивают... понимаете? И все люди были единомысленны — это была жертва народа, жертва всего народа, которая была принесена для того, чтобы в мир пришёл Христос.

Это была жертва не добровольная. Как и наши соотечественники, убиваемые в 1937 году — они тоже не хотели идти на эту жертву, они тоже не хотели, чтобы их убивали. Их арестовывали, к ним приходили домой. Так же и к матерям приходили за их детьми. А дети — они невинны, они не совершили никакого греха, они, действительно, являются мучениками. Они умерли за Христа, сами этого не осознавая.

Но мы же понимаем, что умереть за Христа можно и невольно. Вот, например, Благоразумный разбойник, который исповедовал Христа и умер на кресте — он же тоже исповедовал Господом Мессию — Человека, которого он не знал. Он не был христианином, он не был крещён, он до конца не понимал, что происходит. Над ним не было совершено всех этим правильных ритуалов, как сказал бы человек светский. Но, тем не менее, он умер за Христа и первым вошёл в Рай, и он — святой. Не смотря ни на что. Не смотря на то, что он до конца не понимал, Кто перед ним.

Дети, которые тоже не понимали, что происходит, они тоже являются мучениками — потому, что они умерли для Христа. И для Бога не важно, осознавали они или нет. Для Бога важно, что они стали невинными жертвами для спасения всего мира. Они этого не хотели — ни они, ни их родители — они стали объектом насилия, геноцида — да даже можно, наверное, так сказать. Потому, что Ирод боролся не просто с одним Христом — он боролся с целым народом. Это был именно геноцид, открытый геноцид против всего народа — уничтожение народа для того, чтобы в мир не пришёл Мессия.

Тогда люди, конечно, к этому относились не так. Это мы сегодня так это видим, так это понимаем. Нам, поэтому, сложно понять. И им это тоже не было понятно. Но какое блаженное упокоение, и радость, и счастье обретают мученики и их родные и близкие, которые были причастны этой жертве! Даже если они этого не знали. Церковь в это верит. Церковь верит в это потому, что есть и другие примеры людей. У нас есть святые, которые даже заканчивали жизнь самостоятельно — как бы мы сказали «самоубийством» — для того, чтобы не быть подвергнутыми насилию со стороны каких-нибудь языческих воинов. Или — подать пример для спасения другим. Например, когда они выходили и исповедовали себя открыто христианами.

Я думаю, что в жертве Вифлеемских мучеников мы должны увидеть исповедание целого народа, и не смотреть на этот акт, как просто на убийство детей. С человеческой стороны — это было убийство детей, невольное, и, как бы, в чём здесь какой-то героизм? Мученичество — не героизм, мученичество — это исповедничество. И дети, даже если они не понимали, всё равно, для нас являются исповедниками. Потому, что они, как и их матери и отцы, они исповедали свою веру в Мессию. Они стали жертвами за Мессию, жертвами за Христа. И народ этого не забыл, а Церковь сохранила это особым церковным поминовением мучеников — вот, сегодня, в этот день. И не случайно — в день, после Рождения Иисуса Христа. Чтобы мы тоже не забывали, что, порой, нам приходится приносить какие-то жертвы — конечно, не кровавые, и не сопряжённые с лишением жизни, но маленькие жертвы, когда приходится где-то подвинуться в своих желаниях, в своих страстях, когда нам приходится пожертвовать своим временем, а, может быть, своими деньгами — ради ближнего. Мы тоже совершаем эти маленькие жертвы.

И, наверное, нам хочется видеть в мучениках... таких... героев, гигантов духа, но сила Божия — она совершается в немощи. И мученик — это не только герой, это... и самое главное его, мне кажется... всё-таки... это именно исповедничество, и Церковь канонизирует младенцев за исповедничество.

Мы, ведь, тоже Крестим детей по вере их родителей. Это темы, конечно, разные, но Церковь — это единое духовное пространство, в котором происходят, порой, удивительные вещи. И в казни Вифлеемских мучеников мы видим, что эти младенцы — некрещёные даже — крестились мученической кровью, принеся себя в жертву и за нас с вами. Они, как и многие мученики христианские, пошли по пути Иисуса Христа.

Они не хотели идти по нему — потому, что они ещё были маленькие. Как и каждый человек, который только рождается, он хочет жить. Но они, вместе со своими родителями, пошли по этому пути. Да, у них не было выбора, как у наших соотечественников в 1937 году, но, тем не менее, они не отказались от своего выбора. Не все из них сбежали от своей участи. Это такая дорогая, кровавая цена, которая была принесена в мир за пришествие Господа нашего Иисуса Христа.

Может быть, мы бы и хотели, чтобы это было... выглядело, как акт героизма, чтобы это было, как... экстраординарно, ярко, но — этого нет. Мы этого не можем увидеть в смерти невинных детей. Но Церковь — это духовное пространство, единое духовное пространство, в котором живёт и пребывает Господь. И когда малая... или какая-то часть людей идёт на смерть ради других, мы видим в этом акт мученичества — потому, что дети умерли для спасения Христа Спасителя, и в этом, мне кажется, самое главное, мученическое значение Вифлеемских младенцев. В том, что их смерть была — вместо Христа, вместо Спасителя мира. Это — такая дорогая цена, которая собой предвосхитила самую дорогую цену — смерть Бога на Кресте. Вот, эта смерть мучеников, с литургической точки зрения, Богослужебной — это ещё и образ Страдания Мессии, образ Страдания Христа, самая дорогая цена, которая была принесена в этом мире — дороже которой просто не было. Наверное, это — вторая причина, по которой Вифлеемских младенцев причислили к мученикам. Они, в какой-то степени, стали прообразом Страданий Спасителя на Голгофе.

А.Ананьев:

— Сейчас мы на минуту прервёмся — у нас полезная информация на светлом радио. А через минуту — мы вернёмся к разговору о том, что вот именно сегодня, 11 января, почитается память 14000 Вифлеемских младенцев.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— Мы возвращаемся к разговору.

Это «Вопросы неофита» на радио «Вера». Я — Александр Ананьев. На мои вопросы сегодня отвечает клирик храма Николая Чудотворца в Отрадном священник Николай Бабкин.

Ещё раз, добрый вечер, дорогой отец Николай! Здравствуйте!

О.Николай:

— Добрый вечер, дорогой Александр! Добрый вечер, дорогие наши радиослушатели! Всех приветствую!

А.Ананьев:

— Я, так понимаю, что святых, до земного рождения Христа, в истории осталось немало — это и великие пророки... пророк Илия, пророк Моисей, но святых, связанных с именем Христа, мучеников, пострадавших за Христа, до этих 14000 младенцев Вифлеемских, получается, что не было.

О.Николай:

— Почему? Очень много... даже среди пророков были люди, которые умирали за Бога, умирали за то, что говорили от имени Бога. Просто понятие «святой» в Ветхом Завете и в Новом Завете — оно отличается.

В Ветхом Завете святой — это человек иной жизни, по-гречески «идиотос». Вот. Роман Достоевского «Идиот» вспоминается. Это человек, который... как бы... не от мира сего. То есть, он живёт не по своей правде — он исполняет Божью правду. А если он ещё и пророк, он её ещё и возвещает. Конечно, это кому-то не нравится. Поэтому, на пророков и на святых людей часто устраивали гонения, их побивали, и даже убивали. И, в общем, в Ветхом Завете таких примеров предостаточно. Взять, хотя бы, Иоанна Крестителя — последнего пророка, стоящего на грани между Ветхим Заветом и Заветом Новым. Но, тем не менее, к пророкам чаще — да, наверное, относились с великим уважением.

А в Новом Завете уже святой — это человек, который освящён Святым Духом. Здесь уже появляется — со временем, не сразу — ещё и момент аскетический. Но это — после усиления монашеской традиции. То есть, это уже века после IV-го.

В Новозаветной Церкви святые — это, вообще, все христиане являются святыми. Не в нравственном смысле, не в нравственных качествах, а в смысле того, что все мы являемся сосудами Духа Святого — это святой человек, освящённый. А ещё был мученик — тот, кто умирал за Христа и становился исповедником и прямым последователем Христа. Потому, что умирающий за Христа как бы повторяет путь Христа Спасителя.

Вообще, мы все с вами, в какой-то степени, являемся святыми и мучениками — потому, что святые мы — так как крещёные и помазаны Духом Святым, а мученики — потому, что Крещенская купель символизирует собой Гроб Христов, и в нём умирает старый человек, плотской, и рождается человек новый, который идёт по пути Спасителя. А путь Спасителя — это: «Возьми крест свой и следуй за Мною».

То есть, это, конечно, не означает, что все мы должны безусловно страдать и умирать, но, если от нас это потребуется, мы это делаем с готовностью и радостью. Потому, что цена за всё — это Вечная Жизнь, а сама наша жизнь есть некий... такой... предуготовительный этап к Вечному Блаженству с Господом.

Поэтому, наверное... я думаю, что святость, всё-таки, нужно понимать двояко — и с точки зрения Ветхого Завета, как следование правде Божией — мы это видим у древних пророков и исповедников, и — в Новом Завете — как у человека, который является «царственным священством», избранником Божиим, последователем Спасителя. Причём, последователем не просто крещёным каким-то там, а готовым умереть за веру, если придётся — ни больше, ни меньше.

А.Ананьев:

— Правда ли, что именно с ветхозаветными пророчествами связано то утверждение, что история избиения, жестокого убийства 14000 младенцев в Вифлееме считается ветхозаветной, а не новозаветной, несмотря на то, что, хронологически, она происходит именно в Новом Завете?

О.Николай:

— А — какая разница? В общем... «Дух дышет, где хочет»! Иоанн Креститель — тоже пророк Ветхого Завета, можно сказать, и, одновременно, пророк Нового Завета. Но, тем не менее, народ Божий был Богоизбранным и до Христа, и Дух Святой действовал, в виде дарований, какие мы видим, например, в даре пророчества, и в желании человека посвятить себя особому служению Богу, что мы видим в Назорействе. Кроме того, существовало и священство. То есть, мы понимаем, что Бог не оставлял этот мир.

Просто нужно понимать, о каком святом мы говорим — святом в Ветхом Завете, или святом в Новом Завете. Если мы возьмём Иоанна Крестителя и мучеников Вифлеемских, то, наверное, это — святые, которые стоят на границе Ветхого и Нового Завета. Потому, что, с одной стороны, это время пророчества и будущего Откровения, с другой стороны — это момент в истории, когда это Откровение уже исполняется. И они были не просто слышателями этого Откровения — они были его созерцателями. Просто... ну... не все ещё это знали. Когда Иоанн начинал проповедовать, или — когда мучеников убивали за веру — они не все понимали, что Христос уже пришёл. Но святость — не в том, что ты что-то делаешь осознанно, а в том, как ты живёшь — исполняешь ли ты правду Божию, или же — исполняешь свою собственную.

Детям, конечно, проще исполнить Божию правду — потому, что они ещё маленькие, наверное, да? Взрослым нам — сложнее, из-за внутренних противоречий и борений, и постоянной вражды разума с чувствами. Но святость — это всегда был феномен, который не ограничивался лишь только взрослыми, а ещё и детьми — как мы видим на примере, например, мучеников Вифлеема.

Мучение — это страдание. Я думаю, мы должны просто к этому относиться понятию попроще. Не романтизировать мученичество, как какое-то выдающееся достижение. Тогда нам будет проще понять, в чём состоит акт жертвенности святых Вифлеемских мучеников.

А.Ананьев:

— Ну... не то, чтобы я его романтизировал... скорее, постоянно читая...

О.Николай:

— Это не про Вас...

А.Ананьев:

— Нет... ну, почему не про меня? И про меня — тоже. Потому, что... всё равно... читая жизнеописания великих святых, особенно пострадавших... и... за веру, осознанно...

О.Николай:

— Да, это всегда — взрослые люди...

А.Ананьев:

— ... да... и... всегда примеряешь на себя, и думаешь: «А, вот, ты бы так смог? А, вот, ты бы поступил так же? А тебе бы хватило веры, силы духа...»

О.Николай:

— Хватило бы... я уверен, что Вам бы хватило!

А.Ананьев:

— Да, вот... нет такой уверенности, отец Николай. Но не об этом речь.

Откуда мы знаем об избиении младенцев? Правильно ли я понимаю, — вопрос абсолютно неофитский — что этот эпизод новозаветной истории описан только в Евангелии от Матфея?

О.Николай:

— Ну, да. В первую очередь, это откровение, которое мы видим в Церкви. То есть, в первую очередь, это Евангельское откровение. Богооткровенное.

А.Ананьев:

— Да. При этом, есть евангелист Лука, который... ну... изо всех евангелистов, пожалуй, самый... самый... самый тщательный писатель... вот... в описании мельчайших подробностей жизнеописания Христа... он ещё и художник, который работал над образами, и какими-то деталями, и по объёму текстов он больше всех потрудился, и создал... при этом, вот этот подробнейший жизнеописатель апостол Лука не упомянул об избиении младенцев, хотя эпизод-то страшный, его трудно обойти вниманием — он же связан со Христом напрямую. Более того, в его работе — в его Евангелии — нет ничего о преследовании Иродом Христа, Богородицы и старца Иосифа...

О.Николай:

— Евангелист Лука, как человек образованный, ставил перед собой цель хронологически изобразить жизнь Христа. Но, как человек того времени, он понимал, что людям, в первую очередь, интересна не младенческая жизнь Спасителя, а Его взрослая жизнь — именно служения, как Пророка, как Бога. Поэтому, он, с одной стороны, был хронистом, а, с другой — он, всё-таки, для себя брал целью восполнить некоторые Евангелия.

Ведь, евангелисты — это синоптики. То есть, они взаимно дополняют друг друга. А евангелист Лука, наверняка, был знаком с одним из ранних Евангелий — Евангелием Матфея, и, наверное, не счёл нужным для себя повторяться.

Потому, что Евангелие — это не «надиктовка» слов Бога, в отличие от Корана. Евангелие — это записанная часть Откровения. То есть, не вообще... дословно... Мы же не имеем в Писании всё записанное Откровение — мы имеем некоторые части. Не все же слова Христа до нас дошли. И, кроме того, древние христиане — они жили, в первую очередь, устной традицией, а потом уже письменная традиция пришла. Евангелия были написаны к концу I столетия, и, среди первых христиан, ходило очень много даже ложных евангелий, и гностических евангелий... Евангелист Лука, может быть, не посчитал для себя важным... либо же — может быть, он сам усомнился в достоверности каких-то моментов этой истории, поэтому — и не стал описывать их. Либо же, посчитал для себя вполне достаточным того, что было уже описано до него — и такое тоже может быть. Мы можем лишь только выдвигать гипотезы и предположения, почему Лука не стал этого делать. Но, тем не менее, от этого история — она, ни в коем случае, не является какой-то спорной, или... вот... подвергаемой критике — сама история с младенцами.

А.Ананьев:

— Эта трагическая страница истории — избиение 14000 Вифлеемских младенцев — связана с пророчеством Иеремии. То есть, она была... вот, слово «предсказана» плохо... я пытаюсь найти синоним... но о ней рассказали задолго до того, как это случилось. И, в частности, в этом пророчестве упоминалось о Рахили: «Рахиль плачет о детях своих, и не хочет утешиться, ибо их нет». И... вот... по незнанию, по неопытности, у меня, конечно, полной картины произошедшего нет, но 14000 Вифлеемских младенцев связаны с именем Рахили, как это... вот... следует из текстов Богослужений, из текстов Священного Писания.

Кто такая эта Рахиль? О каких детях она плачет? Плачет ли она о 14000 Вифлеемских младенцев, или же, вообще, обо всех детях, и не только детях, невинно пострадавших за Христа?

О.Николай:

— Я, вот, хотел бы дополнить про Луку сперва... Может быть, Лука не стал описывать этот момент, хотя это было вопиющее нарушение Римского права — в лице прокуратора, консула такой вот геноцид совершался — потому, что было много всяких апокрифических писаний, типа протоевангелия Иакова и евангелия псевдо-Матфея... и, может быть, Лука сомневался в достоверности этого события. Поэтому, о нём и не упомянул. Это, вот... наверное... первый момент.

Ну, и, кроме того, Вы упомянули пророчество Иеремии, и, вот, если вспомнить его, то, может быть, действительно, это злодеяние было совершено, чтобы обнаружилась злоба Ирода. Притом, как говорит Феофилакт Болгарский, эти младенцы — они не погибли, но сподобились великих даров. Потому, что всякий, терпящий здесь зло — он терпит или для оставления грехов, или для умножения венцов. Потому, что, по слову Христа: «Всякий, кто исповедует меня перед людьми, того исповедаю и Я пред Отцом Моим Небесным». Поэтому, жертва младенцев — она была исповедничеством поневоле. Это — с одной стороны.

Теперь — насчёт...

А.Ананьев:

— ... Рахиль.

О.Николай:

— ... Рахили. Да, с одной стороны, это — древнее предание, древняя история: «Рахиль плачет о детях своих». Ну, действительно... кто такая Рахиль?

Если мне не изменяет память, Рахиль была мать Вениамина, и она была погребена на пути ипподрома. То есть, Рахиль — это... такая... истинная мать, такая Небесная благодать, Дух Святой, который оплакивает взятие в плен людей, горестным образом попавших под власть злого князя, закованного во мраке.

Почему она оплакивает? Потому, что они не пребывают в жизни с Богом, в свете. Господь соблаговолил, по Своей благости, излить Духа Святого на верующих, и родил нас от Своей благодати. И Небесная Мать — Иерусалим — бывшая прежде бесплодной, она родила чад людских, которых у неё не было раньше. Если же кто не родился от этой Небесной Матери, но ещё носит в себе образ ветхого человека, и находится под тёмным покрывалом греха — он является виновником плача и великого сетования матери Рахили, Небесного града святых. Потому, что она сетует, видя людей, поверженных в вечную смерть, и связанных нерешимыми узами.

А теперь наступает время освобождения. И она — сердобольная мать — призвала всех людей и пожелала быть как бы их родительницей, сделать их Небесными наследниками. Поэтому, она призывает всех и побуждает родиться от ней. И тот, кто уверует, и будет иметь надежду, возлюбит свет больше, чем тьму, тот получит обещанное и божественное возрождение.

Это... такое... нравственное толкование, которое толкует предсказание про плач Рахили — оно содержится в учении преподобного Макария Великого. Вот, он таким образом пытается объяснить древнее пророчество о Рахили, как матери, родительнице всех тех людей, кто становится Небесными чадами Божьими.

Вот, я не знаю, насколько оно будет интересно и понятно нашим радиослушателям, но мне оно всегда очень сильно нравилось. Я, поэтому, специально, перед эфиром, напомнил его для себя и постарался для вас его пересказать.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— «Вопросы неофита» на светлом радио.

На них сегодня отвечает клирик храма Николая Чудотворца в Отрадном священник Николай Бабкин. А рассуждаем мы сегодня с отцом Николаем о том, что 11 января почитается память 14000 Вифлеемских младенцев, и о том, что никакие страдания не остаются бессмысленными пред Богом.

Но страдания самых невинных и беззащитных — самых невинных и без... я даже на иконы не могу смотреть без содрогания, где... ну... очень схематично, очень упрощённо показываются солдаты с мечами, которые за ножки, за ручки выдирают младенцев из рук матерей... и даже такое изображение вызывает ужас! Я с трудом могу себе представить, как это было на самом деле...

О.Николай:

— Да...

А.Ананьев:

— Вот, для чего это было? Была лишь это явная злая воля Ирода, и это явно не может считаться смыслом... И, в поисках ответа на вопрос, в чём же смысл, отец Николай, я набрёл на размышления святого Иоанна Златоуста. Позвольте я их приведу здесь, и мне хочется услышать Ваше мнение.

«Ты говоришь, — пишет святой Иоанн Златоуст, что эти младенцы могли бы многое совершить — даже и великие дела, — если бы их жизнь была продолжительнее. Но, — пишет он, — Бог не допустил бы их раннюю смерть, если бы им суждено было стать великими ( то есть, более великими, чем они стали, благодаря своей смерти )». «Напротив, — говорит архиепископ Иннокентий Херсонский, — они легко бы могли попасть в число тех, которые кричали Пилату: «Да распят будет! Кровь Его на нас и на чадех наших!» — видите, как неожиданно повёрнуто? Святые отцы говорят, что если бы младенцев вот так жестоко не убили, они бы совершили что-то... более злое... вот, у меня язык даже не поворачивается сказать такое, понимаете? Насколько это, вообще, возможно? И как это стоит понимать?

О.Николай:

— Гитлер тоже был младенцем когда-то. И великие полководцы, которые... там... вели людей на смерть и на гибель, они когда-то тоже были детьми... мы все когда-то были детьми.

Здесь святые отцы говорят о незнании будущего этих детей. О том, что они, вероятно, могли бы стать в числе тех, кто кричал: «Распни, распни Его!» Но, тем не менее, они говорят про Промысел Божий, и я уже вспоминал слова евангелиста Матфея, что: «Всякий, кто исповедует Меня перед людьми, того и Я исповедую перед Отцом Моим Небесным». Мученик — это свидетель, в первую очередь, дословно. То есть, это — свидетель Христа. Они стали свидетелями Христа — невольными свидетелями, но свидетелями, по Промыслу Божьему. А святой Матфей — он видит в этом прообраз действительной гибели чад — сперва Рахили, а затем — Вифлеемских младенцев, потому, что дети Рахили тоже были погребены близ Вифлеема. И здесь древнее пророчество Иеремии — в виде смерти детей Рахили — осуществляется с Вифлеемскими младенцами, которые становятся не просто жертвами убийств, а становятся свидетелями пришествия в мир Христа Спасителя. Какова была бы их участь, если бы они выросли, мы не знаем. Но весьма вероятно, что они были бы среди тех, кто не принял Христа.

Ведь Христа приняли очень немногие. Ведь в Нём видели земного царя, в первую очередь, люди хотели чего-то простого, чего-то более понятного. Они хотели благоденствия, славы народа, они хотели достатка, благополучия — в общем, они хотели улучшить качество своей жизни. С помощью Мессии. А когда они поняли, что Христос — это Страдающий Мессия, это Искупитель, который идёт на смерть добровольно — такой Мессия не устраивал людей, хотелось видеть совершенно иного.

Поэтому, жертва младенцев — она изначально показывает, что пришествие в мир Христа — оно сопряжено с некоей Жертвой, ценою, которую Он приносит для спасения всего человечества, говоря юридическим языком.

Говоря с точки зрения сотериологии — спасения, как такового — Жертва Христа спасает людей, она является освятительной, исправляющей повреждённую природу, и позволяющей нам стать причастниками Божественного естества. Помогает нам... в Таинстве Миропомазания даётся Печать дара Духа Святого, и мы воспринимаем благодать Божию — в этом было прообразовательное значение жертвы Вифлеемских младенцев. А святые здесь просто пытаются... ну... наверное... ответить на рассудочный поиск человека объяснить зло. Ну... это бессмысленно! Невозможно объяснить зло. Это, наверное, даёт нам надежду, что — вот, если бы они не умерли, значит, могли бы стать злодеями... но... я не думаю, что мы должны смотреть на это, только лишь с одной стороны. Это очень простой ответ. Это ответ, который не может ответить на вопросы, которые встают перед человеком, когда он говорит о Божественной несправедливости. И, наверное, нас не столько волнуют младенцы, если уж честно признаться, а, как большинство людей, волнует несправедливость в их собственной жизни, несправедливость вообще, да? «Если Бог есть в этом мире, почему Он не избавляет людей от зла? Почему Он не спас этих младенцев? Почему Он не спасает нас от всего плохого?» — вот что, мне кажется, больше волнует. И, на примере младенцев, эти вопросы звучат всё более ясно и отчётливо.

А.Ананьев:

— И актуально, что... ещё страшнее, отец Николай.

Я подготовил было для Вас вопрос относительно числа убиенных младенцев... мол... 14000 — по всем источникам, не набралось бы столько младенцев в Вифлееме...

О.Николай:

— Да.

А.Ананьев:

— Даже учитывая то, что это было особенное скопление народа, и все пришли на перепись... 14000 — столько бы не было... и это, вроде как, утешало — что это было не 14000.

Но... я посмотрел на это немножко с другой стороны, отец Николай. И сейчас... Я Вам обещал в начале радостный разговор? Я Вас обманул, получается. Потому, что завершаться-то он будет совсем не радостно.

Я посмотрел статистику абортов в России. В 2018 году — это последние данные, которые у меня есть, может быть, где-то есть более свежие. Вот, мы говорим, 14000 — это много. Вы не представляете себе официальную статистику, друзья — я сейчас обращаюсь и к слушателям, да и, наверное, отец Николай тоже не представляет... это трудно себе представить. Количество абортов в России в 2018 году — 661000 убиенных младенцев.

О.Николай:

— Это — официально.

А.Ананьев:

— Это — официально. 19 убиенных младенцев на тысячу женщин, ждущих ребёнка.

И, каждый раз, когда мы видим иконы — с солдатами, с мечом вырывающими детей из рук женщин — сегодня, в XXI веке, мне кажется, в первую очередь, они — об этом. И это не злой умысел сошедшего с ума и сожранного потом червями заживо царя Ирода — нет никакого царя Ирода сегодня. Но есть воля наших современников, которые — вот так, просто, в одной только России, убили за год 661000 младенцев, что в десятки раз больше, чем это случилось в Вифлееме, даже согласно Священному Писанию. Или я нагнетаю, отец Николай?

О.Николай:

— Нет, Вы не нагнетаете. Но большинство людей не считают убитых... они не считают это убийством, и не считают аборт убийством детей. Для большинства людей светских, неверующих — это просто «сгусток клеток». Я дословно цитирую тех, кто в комментариях выступает за аборты.

Я просто, как миссионер в социальных сетях, эту тему поднимаю неоднократно, и всегда говорят одно и то же: «Это сгусток клеток — и не более того». Я всегда отвечаю одинаково: «Как хорошо, что Вы, как сгусток клеток, сегодня можете говорить своим языком, оценивать это, и вести свою самостоятельную жизнь, и давать жизнь другим детям. Но считать ребёнка своего „сгустком клеток“ — это ужасно, это просто бесчеловечно». Потому, что нельзя считать своё чадо, которое родилось от любви папы и мамы, которые обменялись своей ДНК, которые вступили в глубокий духовный союз... Ведь мы понимаем, что дети воспринимают от родителей не только человеческую природу, но ещё и духовную составляющую, духовную суть... какие-то качества перенимают от своих родителей. То есть, это не только физика, но ещё и психика, в конце концов. И здесь говорить только о материальной стороне — это настолько пошло и ужасно, что, действительно, на мысль приходят те самые убиенные Вифлеемские младенцы. И, неслучайно, в этот день иногда совершаются покаянные чины и молебны для матерей, которые совершили аборт — чтобы они в этот день, в день убийства Вифлеемских младенцев, пришли и вспомнили о тех абортах, которые они совершили в своей жизни, чтобы этот день стал для них напоминанием, и эта ошибка не повторялась уже дальше — их детьми. Хотя бы, их детьми. И ими самими — тем более. К сожалению, это понимание приходит только у тех людей, кто раскаялся уже в грехе аборта, и встал уже на путь исправления.

Очень горестно мне, как священнику, слушать тех матерей, которые не могут родить детей, и тех матерей, которые совершают аборты. Потому, что... они, вот, между собой, рады были бы поменяться. Одни избавляются от «нежелательной беременности», а у других — не наступает желательная беременность. И вот — где тут справедливость? Почему одни люди избавляются от своего потомства, а другие — никак не могут его получить? Вот... действительно, это поражает. Особенно, если есть эта проблема — это, безусловно... ну... просто потрясает! Ну, как так можно совершать? Ведь, это же — жизнь, это — твоя плоть, это — твоя душа, это — часть тебя самого! И аборт — это не просто убийство, это убийство ещё и себя самого — ты часть себя уничтожаешь! Потому, что дети — это продолжение нас самих, это продолжение рода. Когда мы убиваем детей, мы убиваем часть самих себя, которая пришла в этот мир. И это не проходит бесследно для человека. Как и всякое зло, оно отпечатывается на нашей жизни.

А.Ананьев:

— Спасибо Вам большое, отец Николай!

К сожалению, наше время подошло к концу. Я ещё раз прошу Вас передать низкий поклон всей Вашей чудесной семье, и благодарю Вас за этот час.

О.Николай:

— Спасибо большое! Дорогой Александр, дорогие радиослушатели, я надеюсь искренно, что этот непростой праздник — он поможет изменить наше отношение к теме абортов, в первую очередь, и напомнит нам о ценности жизни, как таковой.

А.Ананьев:

— Клирик храма Николая Чудотворца в Отрадном священник Николай Бабкин. Я — Александр Ананьев. Это была программа «Вопросы неофита». Услышимся ровно через неделю. До новых встреч!

О.Николай:

— До свиданья!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем