Поделиться
— Смотри, дорогая, — Смольный монастырь на картине Айвазовского. Надо же — зашли в Феодосийскую картинную галерею и увидели место, где будет учиться наша Леночка.
— Ну что ты, Саш. При чем тут монастырь? Она в Санкт-Петербургский государственный университет поступила.
— Так в бывших монастырских помещениях её факультет и размещается.
— Не может быть!
— Не веришь мне — давай спросим кого-нибудь. Вот мужчина явно образованный. Простите, вы, случайно, не в курсе, что сейчас находится в здании Смольного монастыря в Питере?
— Я? В курсе. Там расположились несколько факультетов госуниверситета — одного из старейших образовательных центров в России.
— Вот туда наша дочка и поступила. Мы сами-то из Перми. А здесь, в Феодосии, отдыхаем. Зашли вот посмотреть бушующее море Айвазовского в подлинниках.
— И оказалось, что он не только море рисовал! Не могу налюбоваться на храм в золотых рассветных лучах на картине «Смольный монастырь!». Неужели и в нём теперь тоже учебные аудитории?
— К счастью, нет. Хотя собор Воскресения Христова, ставший смысловым центром полотна Айвазовского, немало пострадал в годы советской власти, но с 2009 года под его сводами вновь совершаются богослужения.
— Он, наверное, очень древний?
— Всё относительно. Картине, перед которой мы стоим, он почти ровесник. Айвазовский написал этот пейзаж в 1849 году, а Смольный собор достроили в 1835-ом.
— Достроили? То есть, заложен он был раньше?
— Гораздо раньше! У Смольного монастыря непростая история. Императрица Елизавета Петровна пожелала основать на берегах Невы женскую обитель, чтобы принять там постриг в старости. В 1749 году придворный архитектор Растрелли разработал проект, рабочие приступили к возведению храма и келейных корпусов. Но вскоре началась семилетняя война с Пруссией, строительство пришлось заморозить. Возобновили его только в 1762-ом, уже при Екатерине.
— А ведь она не жаловала монастыри!
— При Смольном царица учредила институт благородных девиц. Она поручила инокиням заниматься воспитанием девочек, но потом сочла эту идею неудачной, объявила, что монастырь не имеет будущности и упразднила его. И собор при Екатерине так и не достроили. Многие годы он стоял неотделанным, подвалы оказались затоплены водой, трещины на сводах грозили обрушениями. Только при Николае Первом храм обрёл законченные формы, был украшен, в нём зазвучали молитвы. И монастырь возобновили тогда же, в середине девятнадцатого века.
— Представляю, как горько было горожанам много лет видеть недостроенный собор.
— Но как они, должно быть, обрадовались, когда в храме начались службы! Мне кажется, это даже на картине Айвазовского отразилось.
— Так и есть. Как человек глубоко верующий, Айвазовский сочувствовал непростой судьбе обители. В то время, когда собор ожил, художник по личным причинам часто бывал в Петербурге. Так, в 1847 году он стал профессором Санкт-Петербургской академии художеств. А еще год спустя женился на Юлии Гревс, которая желала жить исключительно в северной столице. Иван Константинович воочию наблюдал добрые перемены в истории монастыря и запечатлел на картине своё отношение к ним.
— Но как возможно выразить отношение к чему-либо на холсте?
— Хотя бы с помощью символов. Художник использовал такие говорящие детали, как рассвет над собором, корабль с парусами, золотыми от солнца. В эмоциональной насыщенности и состоит ценность картины «Смольный монастырь». Пусть по сравнению с монументальными полотнами Айвазовского небольшой этюд выглядит скромно, он дышит радостью и надеждой.
«Картину Ивана Айвазовского „Смольный монастырь“ можно увидеть в Феодосийской картинной галерее».
Тишина. Наталия Лангаммер
Поделиться
Вы когда-нибудь слушали тишину? — спросил нас режиссер в театральной студии, где я занималась в детстве. Мне было лет десять.
И мы решили послушать эту самую тишину. Замерли на минуту.
Вечер. Школа. Звуки уставших шагов учителей, которые задержались после уроков. Звук швабры, моющей пол. То ли звон, то ли шипение потолочных светильников. И тишина. Просто тишина.
Недавно слушала аудиобеседы владыки Антония Сурожского с прихожанами. Он рассказывал, что просит не беспокоить друг друга в храме, когда кто-то молчит, пребывает в тишине. Это очень важный момент. Момент погружения в себя, раздумий, молитвы. В конце лекции он предложил: «Давайте помолчим». И я вместе с владыкой и его паствой замолчала.
В детстве слушать тишину было любопытно. А сейчас?
Сейчас, в зрелом возрасте это, как глоток воды, как покой, как выдох усталости, как сладость.
Сейчас, когда я верующий человек, в тишине я слышу не звуки мира, я слушаю, я хочу услышать Бога. Я безмолвно молюсь. Кажется, мы оба молчим.
Как это нужно. Как это редко бывает. Просто остановиться и слушать тишину, а в ней — присутсивие Господа.
Автор: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Частное мнение
Игумения Таисия (Солопова) и её мать
Поделиться
Фото: PxHere
«Мать моя вложила мне в сердце любовь к Богу и ближним, и всё то, что подобает христианину», — говорила игумения Таисия (Солопова) настоятельница Леушинского Иоанно-Предтеченского монастыря. Будущая монахиня, духовная дочь святого праведного Иоанна Кронштадтского, устроительница храмов и монастырей, родилась в богатой семье дворян — морского офицера Василия Васильевича Солопова и его жены Виктории Дмитриевны, принадлежавшей к роду Пушкиных.
Супруги жили в одном из своих имений близ города Боровичи Новгородской губернии. Долгое время они оставались бездетными. Виктория Дмитриевна горячо молилась Божьей Матери о том, чтобы Владычица даровала ей дитя. И чудо произошло — 16 октября 1842 года на свет появилась здоровая, крепкая девочка. Малышку назвали Марией и окрестили в честь преподобной Марии Константинопольской. Василий Васильевич по роду своей морской службы редко бывал дома. С матерью же маленькая Маша была неразлучна. «Бывало, сидит она у окна своей комнаты, шьёт и рассказывает события из Священной Истории. А я примощусь на скамеечке у её колен и слушаю», — вспоминала игумения Таисия. Виктория Дмитриевна баловала дочь, покупала ей гостинцы и игрушки. Но, стремясь развить в девочке любовь к милостыне, часто говорила ей: «Видишь, Машенька, какая ты богатая, счастливая, сколько у тебя разных лакомств. А у других-то, несчастных, и хлебца нет, — ты бы поделилась с ними, а они бы за тебя Богу помолились». Девочка впитывала эти материнские уроки милосердия и всегда с радостью делилась тем, что имела. У неё была особая копилка, которую мама регулярно пополняла серебряными пятачками. Когда они с Машей выходили на прогулку, то брали копилку с собой и раздавали деньги всем нищим, которых встречали по пути.
В 1852 году Маше исполнилось 10 лет, и родители отвезли дочь в Петербург, в Павловский институт благородных девиц, где ей предстояло провести 6 лет. Разлука с домом, особенно — с нежно любящей матерью, плохо сказалась на здоровье девочки. Маша слегла и несколько месяцев провела в лазарете. Там, в помещении институтской больницы, она пережила несколько удивительных духовных видений, после которых ощутила призвание посвятить свою жизнь Богу и стать монахиней.
За 6 лет учёбы это желание только окрепло. И вот — выпуск из института, возвращение домой. Прошло немного времени, и Виктория Дмитриевна стала говорить о том, что девушке пора устраивать свою жизнь — прежде всего, найти подходящего мужа. Мария поняла: разговор о монастыре будет для матери неожиданностью. Но всё же решила открыть ей свою душу. Однажды, когда Виктория Дмитриевна пригласила домой портниху, Мария как бы между прочим попросила не шить ей много платьев. В ответ на удивлённый взгляд матери Маша, прижав руки к груди, взволнованно сказала, что не в состоянии жить светской жизнью; что она давно и всей душой стремится в монастырь. Виктория Дмитриевна оказалась непреклонна. «Если не хочешь раньше времени меня уложить в гроб, не повторяй больше никогда таких слов», — отрезала она.
Много дней и ночей провела Маша в слезах и молитвах. Но вот однажды матушка неожиданно собралась и уехала, не сказав, куда. А когда вернулась, обняла дочь и благословила на монашеский постриг. Виктория Дмитриевна рассказала, что во сне увидела Божью Матерь. Владычица укоряла женщину за то, что та не хочет отпустить дочь в монастырь. Проснувшись, она приказала заложить лошадей и поехала в близлежащий Иверский монастырь — помолиться перед иконой Царицы Небесной. «Там я дала обещание не удерживать тебя более», — со слезами сказала Виктория Дмитриевна.
Мария несколько лет прожила послушницей в разных обителях. 10 мая 1879 года в Тихвинском монастыре она приняла монашеский постриг с именем Таисия. Всё это время она вела с матерью постоянную переписку. А после её кончины узнала от родных, что последние слова Виктории Дмитриевны были о дочери: «Маша — вечная за нас молитвенница, сама Царица Небесная избрала её Себе».
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
«Люди как деревья»
Поделиться
Золотая осень. Субботним утром я иду по дорожке парка, усыпанной листвой, и любуюсь деревьями, «одетыми в багрянец и золото». Вот пронзительно красные рябины. Вот дубы со светло-коричневыми листьями. Вот жёлто-золотистые берёзки. А вот сверкают на солнце ярко-зелёные иголки соснЫ. Небольшой ветерок, слегка колыхающий кроны деревьев, создаёт приятный шум. Деревья словно разговаривают друг с другом и обращаются к проходящим мимо людям.
А людей этим утром немного. Вот улыбаясь идёт девушка. Её длинные волосы оттенка мёда и платины будто сливаются с золотой листвой берёз. Да и сама девушка стройна, как берёзка. Навстречу девушке идёт юноша с ярко-красными волосами. В наушниках у него играет музыка, и он покачивается ей в такт. Юноша похож на рябину, такой же рубиновый, и качается как это дерево, только рябинка от ветра, а он под звуки музыки. Немного поодаль вышагивает крепкий широкоплечий мужчина. Невольно я сравниваю его с массивной сосной, мимо которой он проходит. Мужчина излучает уверенность и надёжность, он такой же сильный, как это дерево.
Я подумал, что люди, как деревья, разных цветов и оттенков. Они не похожи друг на друга, но в целом образуют красоту и гармонию. Как же прекрасен этот мир, созданный Богом!
Все выпуски программы Утро в прозе
