Сейчас в эфире

Ваш браузер не поддерживает HTML5 audio

«Христианин в современном мире». Александр Петрынин

У нас в гостях был директор Хабаровского краевого центра психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи, народный учитель Российской Федерации, почетный гражданин Хабаровска Александр Петрынин.

Наш гость рассказал о своих встречах с известной советской поэтессой Агнией Барто — и какое важное решение он принял благодаря общению с ней, о том, почему решил посвятить свою жизнь работе с трудными подростками из неблагополучных семей и детских домов, и как такие дети для него стали его семьёй.

Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева

Диак. Игорь Цуканов

— Добрый вечер, дорогие друзья. «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У микрофона Кира Лаврентьева —

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

Диак. Игорь Цуканов

— Я — диакон Игорь Цуканов. И без долгих предисловий хочется представить с радостью нашего сегодняшнего гостя. Это очень интересный такой действительно человек, который полностью соответствует теме нашей передачи. Напомню, как мы её сформулировали какое-то время назад: «Христианин в обществе». Сегодня у нас в гостях Александр Геннадьевич Петрынин — директор Хабаровского краевого центра психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи, заслуженный учитель Российской Федерации, почётный гражданин города Хабаровска. Да, правильно, Александр Геннадьевич?

А. Петрынин

— Народный учитель Российской Федерации.

Диак. Игорь Цуканов

— Да, народный учитель Российской Федерации. Простите. Александр Геннадьевич, добрый вечер воскресный.

А. Петрынин

— Добрый вечер.

Диак. Игорь Цуканов

— Тут нужно для тех, кто не знает, дорогие друзья, ввести немножко вас в курс дела — что такое Хабаровский краевой центр психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи, который Александр Геннадьевич возглавляет. Это центр, существующей ещё с 90-х годов, да?

А. Петрынин

— С начала 90-х.

Диак. Игорь Цуканов

— Это центр, который занимается, можно так сказать, реабилитацией, явно таким возвращением к жизни, по большому счёту, деток, которые оказались в очень трудных таких жизненных ситуациях, которые столкнулись в своей жизни либо с наркотиками, либо с какими-то другими очень нехорошими вещами, которые получили травмы различные психологические, может быть в своей семье. И вот Александр Геннадьевич занимается тем, что уже больше 30 лет возвращает этим деткам нормальную, полноценную жизнь. Что поразительно: вот есть такое понятие «рецидив» — когда ты занимаешься с человеком, как-то пытаешься его реабилитировать, привести к каким-то нормальным условиям жизни, и потом он снова скатывается. Это вот рецидив. Вот уровень рецидивов в центре, который возглавляет Александр Геннадьевич, очень низкий. Я так понимаю, что это какие-то единицы процентов, 3-5%. И, конечно, хотелось начать беседу нашу с вами с того, как вы этим занялись, и, собственно, что за чудо такое вы совершаете с этими детками, что действительно практически всех их удаётся вернуть к нормальной, полноценной, радостной жизни.

А. Петрынин

— Я так думаю, что всё по милости Божией делается, всё Господь сотворяет, а мы только за крест держимся. Потому что Господь не даёт крест не по силам, но крест очень тяжёлый. Поэтому ясно, что его Господь несёт — такой крест человеку невозможно вынести. И, отец Игорь, вы сказали, что люди скатываются. Вот здесь бы я возразил, потому что как раз вся жизнь нашего дома — я центр «домом» называю — как раз показывает, что люди поднимаются, даже пройдя какие-то суровые школы жизни. Рецидивом мы называем применение реальных мер наказания к ребёнку. Мы занимаемся несовершеннолетними детьми, правонарушителями. И, как правило, особенно в 90-е годы, ребята приходили, уже имея судимости, а то и не одну. И наш центр так метафорично называют «приют спасения от смерти и тюрьмы». Это далеко не метафора, потому что, к сожалению, это горькая правда жизни. И за 31 с лишним — вот в этом году будет уже 32 года — спасено свыше 1700 ребятишек от смерти и тюрьмы. Это вроде как и немного, но с другой стороны, это 1700 спасённых судеб людей, отцов, матерей. Потому что я многовнучный дедушка уже — у меня 1700 крестников и уже огромная армия внуков и внучек, и внучат.
Это просто чудо. Они называют меня «деда». А взрослые мальчики и девочки называют «папа», «папуля» — вот это удивительно. Пока они маленькие, они должны меня бояться — я же злой директор. Ну, директор должен быть злым — правильно? Я же Баба Яга, меня страшнее никого нет на свете. А когда они выпускаются из центра, они начинают понимать, что мы боролись не с ними, а за них, что главное в центре — это любовь. И поэтому, даже если ребёнок попадает в места лишения свободы, мы там его навещаем. Я являюсь ещё членом Общественного совета при УФСИН Хабаровского края — это Управление исполнения наказаний. И такая возможность у меня бывает — и в следственном изоляторе бывать, и в закрытых учреждениях в колониях. Я навещаю даже за пределами Хабаровского края, если такое случается. Я выезжал несколько раз. Бывая в командировках, в форумах образовательных участвуя, узнаёшь, что здесь на территории находится, где-то в очень отдалённых районах, колония. Министерство местного образования даёт нам машину, меня везут четыре часа далеко-далеко, как в Бурятии было — в Кабанский район, где колония строгого режима. А у меня больная спина, поэтому, конечно, тяжело мне — лёжа практически ехал, а там такие ухабы. Но вот встретился, поддержал мальчишку. У мальчишки сейчас двое девчонок, он мясником работает — вышел из мест лишения свободы, женился, семья.
И самое главное, конечно, что центр — вот нехорошее слово «модель», а вот «образ» — создаёт образ семьи. И когда ребёнок не просто на словах поучается, что нужно любить ближнего, нужно любить деток, нужно уважать родителей, а когда на него любовь проливается каждый день, когда его прощают или ругают с ласковым упрёком, или сочувствуют ему, в случае, если он оступился, а потом ругают — вот это работает. Ребёнок начинает меняться, начинаются у него самоизменения. И он начинает бояться самого себя плохого и стремиться к самому себе лучшему. Самое главное, конечно, это то, что ребятки ходят в храм — это самое главное.

К. Лаврентьева

— Больше всего мне понравилась фраза «ругают с ласковым упрёком». Это и современным родителям, благополучным вполне себе даже, очень не хватает, мне кажется. Александр Геннадьевич, вот эта вот любовь, правильная какая-то, вот правильная Божья любовь по отношению к ребёнку, она как взращивается в душе?

А. Петрынин

— Мне сложно сказать, потому что я сам по себе, наверное, очень злобный человек, поэтому я не смогу ответить на этот вопрос. Потому что так случается, когда искренне любишь, когда ты искренне хочешь, чтобы ребёнок стал лучше, искренне хочешь ему помочь. И когда при этом ты спишь по три часа в сутки и этого не замечаешь, потому что это не каторжная работа, это жертва. Но это жертва, приносящая радость, потому что делается с любовью, понимаете? Это труднообъяснимые вещи. И даже очень близкие мне люди, хорошо меня знающие, как я полагал, они меня совершенно не знают, называя «каторжником». Потому что «ты же каторжник, у тебя такой труд тяжёлый». Конечно, он тяжёлый, но он спасительный. Потому что приходишь в центр утром — они обнимаются. Весь день с ними — кого-то ругаешь, кого-то похвалишь, чего-то сделаешь, с начальством переговоры проведёшь, масса звонков, масса приёмов, ворох бумаг. Один мудрый педагог сказал, что школа это место, где дети мешают педагогам и бухгалтерам работать с документами. Вот это было такое метафоричное выражение, но оно очень мудрое, потому что, да, бумаг очень много, к сожалению. И документооборот электронный ещё к нему добавился. Если бы он заменил бумажный — другое дело. Но пока идёт параллельно, к сожалению — это беда. И вот весь день на работе — а мы учимся в одном доме, а живём в другом. У нас шикарные, просто великолепные палаты, дворец. Здесь у нас теремок маленький, уютный, а там дворец. И вот я вечером приезжаю... дети учились здесь, до обеда, потом дети домой поехали домашние, потому что у нас большинство живёт дома. Я приезжаю вечером — знаете, как будто не виделись весь день, папа с работы пришёл: хвостиком виляют, все улыбчивые, все бегут, обнимаются, такая радость. И в конце дня такой получаешь заряд радости, любви, счастья. Приезжаешь домой отдохнувший после тяжёлого дня. Поэтому, наверное, ребятишки питают любовью, радостью и счастьем.

Диак. Игорь Цуканов

— А как они попадают к вам? Каким образом это происходит? Вот вы сказали, что вы бываете в местах заключения для несовершеннолетних. Вы оттуда их как-то вызволяете? Или как получается, что они к вам приходят?

А. Петрынин

— Вызволить может только суд, мы это не можем сделать. Другое дело, что после пенитенциарного учреждения ребёнок может к нам прийти, если его нигде не возьмут и возраст позволяет — ему, допустим, не 18 лет. Потому что, как правило, они же выходят уже совершеннолетними. Потому что срок 2-3 года — в 14-15 лет попадают. Поэтому там как раз единицы. Для того, чтобы к нам попасть, необходимо два условия. Первое — это наличие признаков девиантно-криминального поведения, потому что девиация — это отклонение. И одарённый ребёнок может быть девиантным. А девиантно-криминальный — это мой термин. Я, когда писал диссертацию, ввёл такое уточнение, потому что это очень важный вектор в криминал. И второе — это очень важно, многие этого не понимают, и здесь прям какие-то бывают недоразумения и конфликты на этой почве — желание ребёнка. Вот это тоже как бы очень условная вещь. Потому что пока он, скажем, в том же СИЗО, пока у него, как дамоклов меч, суд висит — он пришёл, а у него судит впереди будет и могут быть реальные меры наказания.
И центр для него — спасение. Он услышал, что центр спасает ребят, что ребятам дают условную меру наказания, оставляют на свободе, и он приходит сюда. Конечно, первые месяцы или полгода это эйфория, это счастье. Потом начинается уже психолого-педагогический пилотаж, потому что ребёнок забывает свои обещания, он забывает, что хотел стать лучше, грехи тянут. Если ребёнок полжизни воровал, пил, курил, что-то ещё не то делал — не буду называть всю грязь эту, потому что и так хватает ребятишкам этой беды, — но это привычка, и осуждать его в этом нельзя. Это не вина, а это беда ребёнка. И мы должны понимать, с кем мы работаем. И дети начинают мстить нам, которые вроде как его любят, готовы принять его, за скорби прошлой жизни, за то, что его обижали, отторгали, унижали и так далее. Вот это всё уже пиками впивается в наши сердца. Нужно уметь это преодолеть, потому что мы должны понимать, что он мстит ведь не нам, он мстит своей прошлой жизни. Не каждый ребёнок это делает, но это периодически происходит. Это, к сожалению, формула.

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Напоминаем, что у нас в гостях Александр Геннадьевич Петрынин — директор Хабаровского краевого центра психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи, народный учитель Российской Федерации. Александр Геннадьевич, расскажите, пожалуйста, свою удивительную историю знакомства с Агнией Львовной Барто, которая, кстати говоря, и порекомендовала вам работать в детском доме.

А. Петрынин

— Да, 17 февраля у Агнии Львовны был день рождения. Для меня это тоже такой семейный праздник, хочу сказать. Потому что этот человек вошёл в мою судьбу — так случилось. Я много читал её в детстве, это добрый поэт нашего детства, это удивительный, тонкий человек. Когда малышок, ещё не умеющий разговаривать, начинает лопотать стихи, это чудо, это невероятно, это непостижимо уму. Это нужно такие слова подобрать, найти, понятные ребёнку, чтоб он с радостью для мамочки, для бабушек, для детского садика читал эти стихи. И это же поколение выросло на стихах Агнии Львовны Барто. Но меня поразило как раз другое в творчестве Агнии Львовны. Есть у неё удивительная книжка «Найти человека», которую без слёз читать нельзя. И по этой книге написан сценарий, кстати. И главную роль играл Николай Крючков, народный артист, любимец советского народа. Агния Львовна помогла восстановиться свыше 2000 семьям после Великой Отечественной войны. Во время войны родители уходили на фронт, оставались в блокадном Ленинграде, детей вывозили в Воронеж, на Урал, чтобы спасти их от войны, от голода. Бывали бомбёжки, после которых архивы были уничтожены. Если ребёнок что-то помнил, его документы восстанавливали. А если девочка или мальчик совсем маленький: «Как зовут?» — «Тата», — Таня, Саша, Наташа — много версий. Поэтому Непомнящие, Бесфамильные, Безымянные — это вот фамилии времён войны. Когда маленький ребёнок получает другое имя, другую фамилию и даже год рождения примерный, приблизительный, по метрикам родство установить невозможно совершенно. Тогда, в те времена, тест по ДНК ещё не делали.
И Агния Львовна, что тоже удивительно — чутьё, мудрость, доброта, сердечность детского поэта позволили сделать ей открытие — она стала находить людей по детским воспоминаниям. Вот, кстати, я ведь тоже себя помню с двух лет. Мне было два годика, я помню какие-то события, как братишку папа назвал Серёгой и уехал в командировку. Папа был военный офицер. А мама в честь папы назвала Геной. Он вернулся и говорит: Серёга. Я говорю: " Он Гена«, — я это помню. И вот Агния Львовна это прочувствовала. И она предложила: «Пишите мне письма, я буду на „Маяке“ их читать». И чудо произошло. Правда, были случаи, которые как раз вот сюжет лёг в основу фильма «Найти человека» по сценарию Барто с Крючковым, когда к одному человеку приезжало или шесть мам, или шесть отцов в данном случае. И каждый был уверен, что это именно его ребёнок, это именно его сын, потому что очень много похожих воспоминаний. У кого-то это было — девочка писала, что пошла в лес, вылезла змея из пенька, она испугалась. У кого-то был зелёный умывальник во дворе. Умывальников много было в то время — водопровода не было. Поэтому были многие схожие такие вещи. Но эта пронзительность какая-то, какой-то нерв человеческий, какие-то возвышенные чувства светлые, которые позволяли всех мам уматерить, что ли, бабушек увнучить, а папам усыновить или удочерить людей, которых не находили. Но были и реальные люди, которые сошлись по кровному родству. Это чудо, это просто чудо действительно.
И к Агнии Львовне я первый раз попал, когда был литературный праздник в школе, где я учился. Потом уже студентом был — был юбилей Агнии Львовны, 75 лет праздновала она. Я попал на юбилей Агнии Львовны — удивительно так случилось. И она ведь сказала ещё при первой встрече: «Саша, вы нужны детям». Никогда не думал об этом, честно говоря. Но когда такой человек, для меня такой удивительный человек, очень близкий мне по духу как-то... знаете, она готова была весь белый свет обогреть. Вот меня это поразило в ней. Она готова согреть каждого человека — действительно, это такая божественная любовь к людям, к детям. И, конечно, я поступил в институт и пошёл работать вечером в детский дом. Мне было 17 лет на первом курсе. Дети как-то меня сразу приняли — удивительно причём, удивительно. Я же такой не хулиган был, мама — учительница, папа — офицер. Но как-то нашли общий язык, и ребята как-то меня приняли, полюбили. До сих пор мы общаемся с кем-то из них. Некоторые ребята до сих пор объясняются в любви, в понимании, что это счастье, что мы встретились. И для меня это счастье, что я встретил этих ребят, благодаря Агнии Львовне Барто, конечно.

Диак. Игорь Цуканов

— А что было самое сложное тогда, когда вы пришли первый раз в детский дом? Вот с точки зрения установления контакта, какого-то нахождения общего языка, что ли, что было сложнее всего, что далось сложнее всего?

А. Петрынин

— Конечно, когда приходишь к сиротам, понятно, что какая-то есть жалось, которую проявлять, понятно, нельзя. Детей это унизит просто. Мне очень повезло в жизни: на пути встречалось огромное количество милейших и добрейших людей. В детском доме работала Валентина Марковна Пичугина, сама воспитанница этого детского дома. И она меня научила вечером, как познакомиться — в первый же день. Она сказала: «Ты поднимись в спальню, когда дети спать лягут и спроси: где твоя мама?» — «А как же? Можно ли об этом спросить?» — «А ты вот спроси». Она же сама это прошла. Значит, человек благословил, который это прошёл, видимо, это не нарушает какие-то правила. А потом, может быть, она разглядела в этом чистом мальчике — это сейчас я весь в грехах, переполнен, а тогда был светлый мальчик такой, юноша, стремящийся к свету, и хотел детям этот свет подарить. Может быть, она думала, что я имею право на этот вопрос. Я поднялся, сел на на кроватку — я ещё никого не знал, только днём у всех имена спрашивал, но ещё не выучил. Меня назвали Саша — я же молодой пионервожатым работал, можно было Сашей называть. А детей, конечно, я ещё не всех тогда знал. Но вот сел — мальчик Виталик. Я спросил, он стал плакать, конечно, это ожидаемо было. Спальня притихла, они видели мою реакцию. Я, конечно, сочувствовал, внимательно слушал. Наутро всё — как-то детский дом весь меня полюбил. В спецшколе когда был бунт — у меня в биографии первая такая серьёзная вещь, которая называется «массовые беспорядки», скажем так.
Сейчас эту спецшколу закрыли, ликвидировали это учреждение закрытого типа — очень много проблем возникало. Нет педкадров, она в отдалённой территории Хабаровского края. Очень много проблем: и врачей нет, и педагогов нет. Детишки страдали, конечно. И вот когда такое натворили там, я тоже приехал с комсомольским значком — массовые беспрорядки. И тогда и прокуратуре досталось, не все это как-то оценили, потому что поняли, что это общая беда. И первый секретарь райкома партии по-отечески за детей заступился, то есть он не стал осуждать их, когда что-то такое случилось, что дети выразили протест против чего-то. Такой мудрый был у нас руководитель края, очень уважаемый до сих пор в Хабаровском крае ветеранами и тех, кто его помнит. Я мальчишкой же был. Мы его помним — суровый такой человек, легендарный такой, долгоправящий в Хабаровском крае.
И я поехал, и то же самое — я поднялся. Но там были другие разговоры. Как-то я моментально определил, кто лидеры, почему-то. И я быстро с ними познакомился, нашёл общий язык. На утро вся спецшкола уже со мной здоровалась. А потом меня просто ждали уже в гости, потому что я любил туда приезжать, когда учился. Каникулы там проводил студенческие все свои. У детей не было мороженого — я мороженое привозил. И все проводницы мне сочувствовали... там какой-то люк, оказывается. Я ещё не знал на первом курсе, что в вагоне есть люки внизу, что можно положить туда мороженое, и оно не растает по дороге. Я приезжал и ящик мороженого мог привезти детишкам. Я не знаю, как это случилось, но так получалось, что ребятишки почему-то открывались всегда. И когда я ходил в СИЗО — так случалось, что кто-то попадал ещё из спецшколы, когда ещё не было нашего центра, я ещё учился в институте. Тогда были большие очереди в СИЗО, были лимитированы посылки. Сейчас гуманистическая парадигма всё-таки главенствует, и человека, находящегося там, родственники могут поддерживать и близкие друзья — какими-то продуктами, одеждой, если положено, в рамках дозволенного, понятно. Строго пять килограммов: килограмм сала, килограмм сахара-рафинада, килограмм карамели без обёртки и так далее — всё это выучил. И я приходил, и я, конечно, отличался от других людей, кто приходил к своим сидельцам. Почему-то мне все шли на исповедь.
Вот я сижу, с пяти утра очередь занимаем, зимой страшно холодно. Сначала на улице, потом в это помещение все набиваются. И все рассказывают, что их сын или дочка не виноваты, что их подставили. Я, конечно, всё это выслушивал. Потом Полина Ивановна, удивительная женщина, которая принимала посылки, строгая женщина, она должна была всё разрезать, проверить. Я регулярно ходил. Когда дети попадались, я носил посылки. Она: «Петрейшин!» — я Петрынин, вообще-то. И народ пропускал, то есть занимали же очередь. И я мог приехать уже тогда не в пять утра, а к восьми утра. И знал, что Полина Ивановна меня увидит, примет посылочку — я же ничего недозволенного никогда не носил. Вот так почему-то получалось.

Диак. Игорь Цуканов

— Дорогие друзья, у нас сегодня в гостях Александр Геннадьевич Петрынин, директор Хабаровского краевого центра психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи, народный учитель Российской Федерации, человек, который всю свою жизнь посвятил детям, которые совершили какие-то правонарушения, которые столкнулись в своей жизни с какой-то травмирующей ситуацией. У микрофона Кира Лаврентьева, я — диакон Игорь Цуканов. И мы вернёмся в студию буквально через несколько секунд, пожалуйста, не переключайтесь.

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, у нас в гостях Александр Геннадьевич Петрынин, директор Хабаровского краевого центра психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи, народный учитель Российской Федерации. У микрофонов диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Александр Геннадьевич, дорогие слушатели, если вы только присоединились к нашему разговору, всю свою жизнь посвятил ребятам, детям с девиантным поведением, их восстановлению, их адаптации к жизни социальной и всяческой другой. И, конечно, об этом мы сейчас говорим. И вы знаете, Александр Геннадьевич, не можем мы спокойно вас слушать. Я вот смотрю на отца Игоря, на себя, смотрю на звукорежиссёра, которого мы из студии хорошо видим. И как-то мы очень прониклись всем, что вы говорите. И вот у меня возник вопрос такой непростой. Я его задаю вам больше как мама, чем как ведущая программы «Вечер воскресенья». Ведь как с ребёнком нужно? С одной стороны, с ним нужно общаться, понимая, что перед тобой полноценная личность, созданная по образу и подобию Божьему. С другой стороны, нужно понимать, что и ты не ребёнок, а всё же взрослый.
И вот эту взрослость в себе правильную какую-то нужно очень помнить, чтобы не спускаться в его какие-то детские эти завязки, в которые дети так или иначе пытаются тебя втянуть: манипуляции, может быть, какие-то, словесные перепалки, ещё что-то. То есть тебе нужно постоянно сохранять к нему уважение — раз. Но в то же время учить и его уважать тебя — два. И вот это такая премудрость, которую, честно говоря, я вот, например, освоить вообще не могу. Поэтому люди с педагогическим даром — это для меня какие-то сошедшие с небес пророки, и я их очень внимательно всегда слушаю. Александр Геннадьевич, ну вот что главное в воспитании ребёнка? Ведь девиантное поведение — это не всегда поведение ребёнка из неблагополучной семьи. Ребёнок также из благополучных семей — мы знаем множество тому примеров — уходит в своё время из семьи и начинает творить действительно какой-то ужас и безобразие. И мы не можем его в этом винить. Скорее всего, это тоже произошло по каким-то определённым причинам. Что делать нельзя родителям и что делать надо? Понимаю, что вопрос для десяти отдельных программ. Но если бы это можно было как-то сузить до развёрнутого ответа, что бы вы сказали, Александр Геннадьевич?
А. Петрынин

— Попробую тезисно. Первое: готовых рецептов быть не может, как Макаренко очень мудро написал, в книге для родителей. Причём, это зависит от того, какая будет погода на улице. Ко мне приходят и спрашивают, как поступить в той или иной ситуации. Вот я всегда говорю: какая будет погода. Это очень важно, это мудро, это нужно поразмыслить. Какое настроение у ребёнка, как он смотрит в глазки, льнёт он к тебе или не льнёт, устал или нет и так далее — здесь масса факторов. Это нужно просто на самом деле чувствовать ребёнка и не опускаться до каких-то манипуляций, а подняться до ребёнка. Не захватил с собой — надо цитировать, потому что такие вещи повторить невозможно. Протоиерей и профессор Василий Зиньковский писал потрясающие вещи, что не в простоте детской мы видим благодать, а в чистоте, во все объемлющей вере ребёнка. И Господь говорит об этом, что будьте как дети — это же Господь сказал. Мы должны вникнуть, видимо, здесь нужно не опускаться, Кира — здесь я не соглашаюсь, в этой позиции, — а именно подняться до ребёнка нужно. Понять, что ребёнок нас может простить всегда. Мы долго на него можем дуться, а ребёнок через пять минут забудет, что его наказали, и будет снова льнуть и играться с нами, если он маленький. Ну и даже если он не маленький ребёнок — тоже. Они чище нас — детки, нам нужно у них учиться. Вот, наверное, это второй тезис — нужно учиться у детей. И третье — ничего нового нет: никогда не осуждать, не угрожать. Хорошая формула есть: плюс, минус, плюс. Что бы ни было сначала — сначала похвали. Пришёл с бегов — прими, накорми, поцелуй, обрадуйся. Потом устрой экзекуцию, а потом скажи, что всё равно я в тебя верю, люблю и так далее. Плюс, минус, плюс — вот такая формула.

К. Лаврентьева

— Я её слышу уже. Это удивительно, правда.

Диак. Игорь Цуканов

— Но у меня вопрос всё-таки про экзекуцию? Потому что, глядя на вас, как-то совершенно себе не представляешь, как вы можете кого-то даже ругать. Я верю, что, наверное, вы можете, но представь себе не могу.

А. Петрынин

— Представьте себе, могу. Я самый глупый и злой в нашем центре, и когда спрашивают... мне повезло с коллективом — у нас удивительные люди. Конечно, так случилось, что коллектив у меня одновременно состарился. Я ж пришёл и был, наверное, один из самых молодых. Мне было 30 лет, а людям было 40, 50, 60 — нормальный возраст, полный сил. Но тех, кому было 60, уже нет с нами, кому было 50 — уже за 80, тем, кому было 40 — уже 70. Люди одновременно ушли. Коллектив стабильный был, и люди меняются. Конечно, это тяжело. Слава Богу, идёт замена — хорошая, творческая, молодая, любящая. Но я тоскую по тем 90-м, жутко суровым годам, но именно из-за этой жертвенности, этой любви, всепрощающей и обучающей меня. Елена Павловна, повар, с таким народным говором — я начинаю ругаться, она: «Вы не мать», — всё, я замолкаю: действительно, я не мать. Я могу ругаться на ребёнка, что сейчас я его подвергну экзекуции, допустим, какой-то — ещё не знаю, какой. А Елена Павловна говорит: «Вы не мать», — да, надо понять это, что у ребёнка что-то такое произошло, что неслучайно он этот протест высказал. Я повышаю голос, но в том случае, если имею на это право. Потому что крик педагогический — это, конечно, прежде всего показатель слабости, беспомощности. Но ребёнок иногда нуждается в сильном сигнале. Об этом и Антон Семёнович Макаренко тоже писал — по поводу гнева. Ясно, что он противоречит в этом с православным святоотеческим учением, потому что гнев — это как бы грех большой. Но он говорил об искреннем состоянии своём.
Если вы сердитесь, то нужно показывать ребёнку, что вы сердись по-настоящему, он должен видеть, что это происходит. Я научился так гневаться или ругаться, а потом комментировать. Я говорю: «Понимаешь, сыночка, ты должен понимать, что если любящий тебя человек повышает голос, то, значит, ты такое натворил, что только крик можешь услышать. Понимаешь, до чего ты докатился, что мы вынуждены кричать? Это унижение тебя и меня. Прости меня, но я по-другому не мог». И ребёнок вместо обиды плачет, он сочувствует, начинает понимать, что натворил страшное. И ему на самом деле не страшно, а стыдно, и он готов разбиться вдребезги, он подвиг готов совершить, чтобы человека, которого огорчил, изранил, вылечить, исцелить. Так и происходит в принципе.

Диак. Игорь Цуканов

— Это то, что в психологии называется «я-сообщения».

А. Петрынин

— Я стараюсь этот термин не применять, чтобы было понятно слушателям.

К. Лаврентьева

— Александр Геннадьевич, а как вы стали верующим человеком, как вы вошли в ограду церковную?

А. Петрынин

— Да, вот так случилось, что вера, наверное, в душе была — мы все в душе веруем. Бабушка крестила меня тайно в то время — видимо, условия страны диктовали свои... и братишку моего, который младше меня на два года, тоже она крестила. Я тогда ещё не понимал, что такое крёстная. Сейчас я сам крёстный и понимаю, что это очень ответственно. И это спасительно, потому что деточка одна тебя помянёт, 1700 детишек хотя бы раз помянёт тебя — вот поэтому я, грешник, по этой земле ещё и хожу. Моя бабушка, Царство ей Небесное, в крещении Фёкла. Когда она умерла, я за неё молиться стал. И первый раз я перекрестился как раз после её смерти, когда зашёл в храм. Я был в командировке в одном из городов Святой Руси, здесь недалеко, и перекрестился. А ещё до смерти бабушки я побывал в Оптиной пустыни, потому что один известный наш хабаровский журналист, потом она в Москве работала, а сейчас в «Российской газете» работает — Нина Фокина, очень талантливый журналист. Она где-то сравнила меня с Алёшей Карамазовым. Я же понимал, что я не Алёша, а Дима — какой там Алёша? Просто с Алёшей, видимо, внешнее какое-то сходство было. Я не матерился никогда, никогда не пил и не курил. Я учился в железнодорожном вузе — такой мужицкий вуз — и меня всем показывали. И ребята меня очень уважали. И до сих пор очень трогательные отношения у нас с ребятами, очень такие близкие, братские. Многие из них спонсоры моих деток — реально приезжают и помогают нашему дому — однокашники.
А тогда я решил пройти тропой Алёши Карамазова. Я Достоевского очень любил. И, кстати, очень рекомендую его читать и педагогам, и не педагогам, особенно тем, кто работает с детьми с девиантным поведением — Фёдора Михайловича. Тем более, что он отбывал наказание в Омском остроге строгого режима по ложному обвинению в убийстве своего отца, чего он не совершал. Но так случилось в его биографии, он прошёл это, видел изнутри всю эту жизнь, описал все эти законы — ничего не поменялось. «Записки мёртвого дома» — это настольная книга должна быть любого педагога, работающего с детьми, связанными с криминалом. Я прошёл тропой Алёши Карамазова, побывал в Оптиной — произвела впечатление. Это 1988 год, ещё только передавалась она, служба там ещё только начиналась. В 1990 году я впервые уже туда как паломник приехал, переночевал. С батюшкой Илием познакомился — так случилось. Тогда паломники жили в скиту. Сейчас в скит не пускают, как и раньше — там старцы жили, это святое место, защищённое должно быть от нас, мирских. Мы жили в храме Льва Катанского. 60 мужиков, ярусные шконки, запахи разные, народ разный. Но ты один, и ты с Богом, и все братья — вот это удивительное чувство, которое не передать, потому что это Оптина. Это святость и благодать, намоленность, которые нам, грешным, не постичь. Космонавты видят столп света над Оптиной. Я его не вижу, но я чувствую его. Кстати, я только-только вчера из Оптиной приехал.

К. Лаврентьева

— Да, говорят там окно в небо.

А. Петрынин

— Это удивительное место, да. И так вот случилось. А потом наша известная писательница Наталья Сухинина, которая была в паломнической экспедиции, скажем так, ко Гробу Господню, передала скуфейку. Когда она шла туда, монах Елеазар, диакон, попросил приложить ко Гробу Господню скуфейку. Она попросила ему вернуть. Вот эта скуфейка меня подружила с батюшками. Это и отец Александр — архимандрит, старец, удивительный батюшка, похож на Серафима Саровского даже внешне. И Оптина — духовная родина моя. Поэтому и центр я создавал... не создавал, а открывал по образу Оптиной — создавал Господь. Потому что Оптину, по преданию, основал покаявшийся разбойник Опта. И там очень много ребят из мест лишения свободы, ребят, которые употребляли наркотики, совершали противоправные поступки, с серьёзными биографиями ребята. И мне даже посчастливилось — иеромонах Серафим, который окормлял колонию в Сухиничах, которую ещё отец Василий (Росляков) начинал окормлять. Я туда ездил. Понимаете, вот эта братина, которая передаётся — братаются люди. На службе такой молитвы я очень редко чувствовал. Причём там начальник колонии, верующий человек, разрешал не стричься и не бриться, то есть мужики с бородами. Приходят люди с огромными сроками. В строгий режим они не за тимуровское движение попадают. Там очень серьёзные статьи — не будем их называть, чтобы никого не пугать. Но первым в рай вошёл покаявшийся разбойник. Мы все разбойники — здесь не будем никого осуждать.
И я стоял среди этих ребят, я растворялся среди них и чувствовал их молитву. Я прямо чувствовал, что с ними Господь. Трудно говорить, но я это почувствовал просто. Поэтому к вере я пришёл, как раз благодаря встречам с этими людьми. И если Господь сводит нас с ребятишками, я вижу свою миссию в том, чтобы научить его чистоте. Совсем не обязательно, чтобы он там покрестился, потому что ребёнок может быть другой конфессии. У нас же светское образовательное учреждение. Хотя много случаев, что ребятки из мусульманских семей, например, принимают крещение совершенно сознательно и вымаливают своих родителей. И многодетные детки у меня, мальчишки и девчонки. Здесь не важна национальность, конфессия, здесь главное — беда ребёнка. Приём в центр — это беда ребёнка. Поэтому это нас объединяет, потому что мы хотим помочь. А он — не трудный ребёнок. Нет такого термина «трудный ребёнок» есть дети, которым трудно, ребёнок нуждается в помощи.

Диак. Игорь Цуканов

— Дорогие друзья, у нас сегодня в гостях Александр Геннадьевич Петрынин, директор Хабаровского краевого центра психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи, народный учитель Российской Федерации. У микрофона Кира Лаврентьева и я, диакон Игорь Цуканов. Александр Геннадьевич, у меня такой вопрос буквально по ходу нашего разговора рождается: совершенно очевидно, что детки, которые приходят к вам центр, их невозможно осуждать, потому что у каждого из них своя какая-то очень трудная жизненная ситуация была. Но ведь в принципе точно такими же глазами можно смотреть, наверное, на любого человека. Вот можно ли сказать, что работа с этими детками, работа в этом центре вам помогает как-то лучше проникать и вообще в христианство в этом смысле? То есть учит вас, может быть, как раз не осуждать людей в принципе. Потому что то, что вы рассказываете о заключённых, в Сухиничах в том числе, это как-то тоже очень созвучно.

А. Петрынин

— Батюшка, об этом даже и спрашивать не надо было. Потому что я просто убеждён, что Господь, по моей злобности, по моему маловерию, по малолюбию, послал мне этот центр, этот крест, чтобы я смягчился, чтобы я стал добрее, потому что по-другому здесь просто нельзя. Поэтому здесь вопрос тоже, мне кажется...

Диак. Игорь Цуканов

— Ну, такая констатация факта.

А. Петрынин

— Да, это совершенно очевидно, конечно. Потому что здесь с осуждением, понятно, ничего невозможно будет сотворить. Другое дело, что ребёнок должен осознать свой поступок, свой грех, что он причинял кому-то боль. И нужно находить различные средства терапии, лечения души, чтобы малыш исцелился. Но «малыш» — даже подросток или юноша. Для меня все малыши, потому что они дети. Поэтому детишки регулярно выезжают, например, в дом престарелых и инвалидов, в дом инвалидов для ребятишек, маленьких детей — инвалиды, деточки, сироты маленькие. Девчонки шьют им там слюнявчики, мальчишки делают столярки, разделочные доски, убирают территорию. С концертами выезжают, просто ходят катать инвалидов — им же санитарок не хватает. И туда нужно попасть ещё. Там небольшие группы по 7-8 детей, там много не надо. И туда ещё попасть надо, заработать право. И, понимаете, ребята делают это с радостью, они очищаются, они осознают, что есть люди, которым тяжелее, чем им, на свете, они готовы кому-то помочь.
Я люблю эту историю рассказывать — мамочка моя, Царство ей Небесное, водила меня, когда я был школьником, в этот дом престарелых. Он на посёлке Горького на территории города Хабаровск располагается. Я в музыкальной школе учился, туда ходил с концертами, лекции читал, по Китаю писал реферат. Там люди были ветераны, а я им лекции читал, школьник, — так интересно, теперь я это понимаю. Но слушали-то дедули внимательно меня. Как-то мы приехали на концерт, стали уже уезжать, бабулечка подходит к деткам и говорит: «У меня такой хороший сын. Это невестка меня сюда упрятала, а сын у меня очень хороший». Мы сели в автобус, поехали. Я говорю: «Ребятки, бабушка придумала себе хорошего сына. Хороший сын мамочку никогда в дом престарелых не отдаст. Даже если ты сирота, ты живёшь в детском доме, мама у тебя, — ну, сирота условно, потому что в России сейчас очень много социальных сирот при живых родителях, — мамочка у тебя болеет, но ты вырастешь, станешь её спонсором, ты её вылечишь и возьмёшь к себе в дом — у мамы есть перспектива. Здесь перспективы нет. Вы не должны мам, родителей своих отправлять в дома престарелых». Вот они получают эти уроки жизни, проживая это сочувствие, эту боль чужую и готовность им помочь — этим они исцеляются.

Диак. Игорь Цуканов

— Ещё, конечно, поразительная вещь то, что вы где-то в каком-то из фильмов о вашем центре говорите, как-то это было подчеркнуто, что помните всех этих деток по именам.

А. Петрынин

— И даже судьбы их помню, представляете? Причём все приходят — это формула: «Мы такими не были. Что творят! Как вы с ними управляетесь? Это же невозможно, это же жесть, это же оторвы. Мы такими не были». — «Сыночка, были ещё страшнее и сложнее. А ты помнишь это, помнишь то? А в подвале помнишь?» — «Вы это знали и не сказали — как же так?» А вот есть ещё такой хороший приём, кстати, Кира, ещё один тезис — игнорирование. Не я придумал — Всеволод Петрович Кащенко в репрессивном 1937 году, удивительный педагог, у него есть принцип педагогической коррекции. Один из методов — игнорирование. Ребёнок совершил проступок — давайте заклюём его до конца, будем клевать, клевать. Особенно вот наши детки — у них стекло само по себе разбилось, и виноват будет Иванов или Сидоров, потому что он сам по себе такой гад маленький. Поэтому детки вот такие заклёванные и потом они мстят всему миру. А тут — проигнорируйте, не заметьте, похвалите его.

К. Лаврентьева

— То есть даёшь энергию в более позитивном направлении.

А. Петрынин

— Шестиклассник приходит — папа один, мамочки нет. У нас, кстати, удивительные дело, много отцов-одиночек. Папы и пьющие ранее и сиделые, детей не бросают. И вот эти дети более успешные. Есть такое понятие «материнская депривация» — отсутствие мамы. Скажем так, если нет папы, то здесь сложнее, потому что у нас сейчас женский коллектив в основном в центре. В 90-х годах наполовину коллектив состоял из мужиков — это очень серьёзно. Конечно, мальчишкам нужны мужчины, папы нужно обязательно в семье. Но если материнская депривация у ребёнка, папа есть, то здесь, конечно, ребёнок обречён на успех. Потому что папа становится нашим ребёнком, и по возрасту он видит, что ребёнок меняется и хочет стать лучше. Чудо происходит — ребёнок начинает его обнимать. Приходит батя, такой жёсткий вояка, двести солдат готов в казарме выстроить, зычный голос. А здесь они с женой были в разводе, мама сильно пила, ребёнка превратила в маленького зверёныша. В итоге маму прав лишают. Он, конечно, как отец забирает его в семью. И всё — он говорит, что не знал, или убить, или в детский дом отдать — он был на грани уже. А сейчас обнимаются, папа счастлив, малыш счастлив. Он мой крестник, потому что он тоже мой сын. Поэтому я как бы, получается, усыновляю папу и внучаю сына.

К. Лаврентьева

— Так, Александр Геннадьевич, вам нужно срочно писать какую-то методику, учить других людей это тоже как-то всё устраивать в своих городах. Кстати, у вас есть ведь, наверное, какие-то такие проекты? Ведь это надо всё расширять, это надо выводить всё на большую аудиторию.

А. Петрынин

— У нас много публикаций, да.

К. Лаврентьева

— Есть всё-таки? Потому что я смотрела ваше выступление в Госсовете, где вы озвучивали разные проблемы современных подростков, преступности и так далее. Это я успела посмотреть. А вот публикации прочитать, честно скажу, не успела, не смогла. Сейчас будет, конечно, это очень интересно изучить. Они же представлены в интернете?

А. Петрынин

— Конечно. Что-то есть, чего-то нет.

К. Лаврентьева

— Давайте нашим слушателям тоже порекомендуем. В поисковике надо вбить ваше имя и фамилию, и там всё само найдётся.

А. Петрынин

— Я думаю, да. Более того, даже одну из моих книг очень серьёзно прорабатывал Московский государственный психолого-педагогический университет. Уже нет человека, который всё это организовывал — ушёл из жизни профессор Гуружапов. Но студенты писали работы, и дипломные, и курсовые, на моих книгах. Они обсуждали, интересно мне мнение студенческое читать. Они описывают наш опыт, с наших книг — это интересно. Это помогает им тоже взращиваться и становиться профессионалами. Мы-то писали книжку для людей, не для специалистов. Потому что вот это есть, это надо просто успеть описать, схватить и зафиксировать понятными людям словами, доступным языком.

К. Лаврентьева

— Я знаете, Александр Геннадьевич, почему это сказала? Понятно, что у вас занятость невероятная. Вы этот час с большим трудом нашли сегодня на нас — так уж приоткроем завесу тайны. И понятно, что многие вас знают и любят, и от разных людей я о вас слышу. Но я это говорю с болью — не потому, что вы мало делаете, а потому что мне очень хочется, чтобы люди из системы, из детских домов в том числе, как-то всё-таки немножко адаптировали то, что вы говорите. Я понимаю, что это крайне сложно, но адаптировали то, что вы говорите, для своих детей. Потому что буквально неделю назад я разговаривала с врачом, который ездит сейчас с группой врачей по России по домам инвалидов, совсем маленьких детей они смотрят. Они говорят, что всё есть, и финансирование есть, и, возможно, самих воспитателей даже иногда не хватает на этих детей, то есть их много, а воспитателей — один, два, три. И вроде и зарплаты им поднимают, и всё, а пока глобально ситуация в некоторых местах, не во всех, но в некоторых, не меняется. И очень хочется, чтобы она изменилась глобально. Идеально, конечно, чтобы пришли все мы в детские дома, все взяли себе по одному ребенку, и детских домов в принципе не существовало бы. Но они существуют, страна большая, всё это понятно — проблемы бывают разные. И когда я вас слушаю, мне, конечно, очень хочется, чтобы этот разговор вообще услышали все, и ваши книжки читали все, и как то проникались. И, как говорят афонские старцы, происходила какая-то передача благодати, когда один человек передаёт благодать другому. И вдохновлённый человек начинает это внедрять уже в своей жизни.

А. Петрынин

— Вот ещё четвёртый аспект — передача благодати. Кира, спасибо — вы сформулировали то, что я хотел сказать. Потому что детки, с одной стороны, передают благодать тем же старичкам, тем же малышам. С другой стороны, они получают благодать от людей, которые их любят, не зная их, о них заботятся. Я сейчас вернусь: в канун праздника Дня защитника Отечества мальчишки получили прекрасный подарок от наших спонсоров — поездку на пейнтбол. Сергей Владимирович Попов возит их на прииски показывает живое производство. Мальчишки хотят стать трактористами, бульдозеристами — это реальная работа. Ольга Владимировна Баранова, руководитель сети кафе «Лавита» — наши дети у неё работают официантами. Подрабатывают студентами, учась в техникумах. И они самые лучшие официанты, кстати, по отзывам, посетителей, они самые заботливые. Потому что на курсах была одна учительница, которая из Комсомольска-на-Амуре приехала в Хабаровск на курсы к нам. А при центре есть курсы повышения квалификации, которые мы организуем. И эта учительница привезла с собой маму пожилую, и они пошли в это кафе пообедать. Мальчик подошёл: здесь будет сквозняк — дует. Пересадил, подушки принёс. Оказалось, что это Андрюшка — наш выпускник. Ольга Владимировна удивительные проекты делает вместе с Сергеем Валерьевичем Лебедой. Удивительные люди — наши спонсоры. Я готов их называть, благодарить и кланяться им, потому что это реальная передача благодати детям. Что мы делаем, что мы придумываем с Ольгой Владимировной? Бывает, что мы приходим в кафе «Лавита», и здесь и мастер-класс по профессиям: официант, бариста, повар, шеф-повар и так далее. Это очень нужно, это заработки хорошие. Это возможно, потому что ты можешь учиться и подрабатывать, подкармливать семью и быть на собственных хлебах. Либо это уроки этикета, потому что это сервировка: ножи, вилки — как положено.
А с другой стороны, вот что придумали: они стали дарить сертификаты по две тысячи — тысяча тебе и тысяча ещё кому-нибудь. Но мы придумали — близкому человеку. Допустим, это папа-одиночка. И у нас был случай — эти случаи каждый раз. Вот каждый поход — это просто пронзительные вещи, которые в соцсетях просто вызывают взрыв доброты, слёз, радости, счастья — радости за ребёнка, за папу. Потому что семья была на грани распада. Мама уже умерла — тогда она просто была в жутком запое, её лишили прав. Папа тоже пил сильно, его тоже могли лишить прав. Они жили в какой-то землянке, мальчик спал на какой-то циновке под телогорейкой с какой-то собакой. Собака под себя ходила, мальчик тоже энурезом страдал, надышался этой гадости, у него очень страшное заболевание — у него астма. Причём, когда к нам его устраивали, полковник полиции предупредила, что мальчик с высокой степени летального исхода — представляете? Возьмите этого ребёнка и наблюдайте — астма. А он же, поросёнок, забывает пшикалку — баллончик забывает без конца. Это же страшно за него. Я его ругаю — я его крёстный, имею право его ругать.
Но в итоге ребёнок перестал глупостями заниматься, бросил курить, папа перестал пить. И малыш заработал поездку в этот ресторан «Лавита» — значит, себя и папу берёт. Во сколько лет вы накормили своих родителей? Вот ему 13 было. Представляете, как статус ребёнка вырос в его глазах и сверстников? Потому что про центр много пишут, много говорят, и поэтому прессы много всегда. Это же замечательно — ребёнок очень вырос. И когда приехали с папой, он накормил папу, и когда ехали назад, папа охватил мальчишку, вот так носом уткнулся в макушку, и так и ехали до самого дома. И удалось сфотографировать, застать этот момент трогательный. Это поразительный момент такой соединения семьи, возрождения семьи. Папа сейчас нашёл себе хорошую женщину, женился. И к Новому году, например, проводят какой-то праздник, каждый старается что-то приготовить. Этот ребёнок раньше этого не мог сделать, потому что такая беда в семье была. А здесь они с новой мамой что-то испекли. Сейчас заплачу — так тяжело мне говорить, потому что это очень большая радость. Потому что на самом деле это победа была.

Диак. Игорь Цуканов

— Дорогие друзья, мы с Кирой от всего сердца благодарим Александра Геннадьевича.

К. Лаврентьева

— Да, плачем вместе сейчас.

Диак. Игорь Цуканов

— Дорогой Александр Геннадьевич, спасибо вам огромное за то, что вы провели этот вечер с нами сегодня, рассказали такие вот потрясающие, важные вещи и даже ответили на некоторые вопросы, которые я, например, только хотел задать, но не успел. А вы на них ответили всё равно. Потому что мне очень хотелось узнать как раз, как складываются судьбы этих деток после уже того, как вы с ними как бы заканчиваете основной такой цикл работы. Спасибо вам огромное. И Божией вам помощи в ваших трудах. Напоминаю, друзья, что сегодня мы провели час в этой студии с Александром Геннадьевичем Петрыниным, директором Хабаровского краевого центра психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи, народным учителем Российской Федерации. У микрофона были Кира Лаврентьева и диакон Игорь Цуканов. И мы встретимся с вами, будем надеяться, через неделю в этой студии. С Богом, всего доброго.

А. Петрынин

— Слава Богу за всё.

К. Лаврентьева

— Спасибо, Александр Геннадьевич. До свидания.

Все выпуски программы: Вечер Воскресенья

tolpekina