«Духовные смыслы в произведениях Лермонтова». Георгий Москвин

У нас в студии был доцент филологического факультета МГУ Георгий Москвин.

Разговор шел о духовных темах в творчестве Михаила Юрьевича Лермонтова и, в частности, в романе «Герой нашего времени».

---

Алла Митрофанова:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, здравствуйте. Продолжается неделя Лермонтова на Радио ВЕРА, цикл программ, которые мы делаем для вас в связи с 210-летием Михаила Юрьевича Лермонтова. Для меня большая радость, что в нашей студии сегодня Георгий Владимирович Москвин, доцент филологического факультета Московского государственного университета, специалист по творчеству Лермонтова. Георгий Владимирович, ваша первая диссертация ведь «Герою нашего времени» посвящена? Здравствуйте.

Георгий Москвин:

— Здравствуйте. Да, верно.

Алла Митрофанова:

— Помимо Лермонтова, вы специалист вообще по литературе 19-го века. Но сегодня к нам пришли именно о «Герое нашего времени» поговорить. Очень вам за это я благодарна. Все мы этот роман читали в школе. Как часто бывает с теми произведениями, которые, как принято говорить, мы в школе «проходили», мы тогда прочитали и поставили на полку до тех пор, пока наши дети в школе опять же, в кавычки возьму эти слова, не будут «его проходить». А ведь «Герой нашего времени» — это роман, обращенный... понятно, что и подросткам он близок, но обращен в первую очередь к людям взрослым. Взрослым ментально, взрослым духовно. Лермонтов развивался гигантскими темпами сам, и к тому времени, когда взялся за «Героя нашего времени», ему к тому моменту, чтобы избежать это невольной тавтологии, 24-25-26 где-то. Потому что в 27 он уже скончался, погиб. «Герой нашего времени» написан очень молодым человеком, но человеком, который обладает, такое ощущение, что настоящим духовным зрением. И мы, во взрослом возрасте открывая этот роман, можем найти для себя важнейшие подсказки о нашей собственной жизни и ответы на те вопросы, которые сейчас ставим перед собой. Это я к тому, что есть вещи, которые очень важно перечитывать. Мне бы хотелось, чтобы вы поделились своими размышлениями о «Герое нашего времени». Знаю, что этот роман вы читаете особо, соотнося каждую его новеллу или каждую его повесть — роман из нескольких повестей состоит, как мы помним — с той или иной духовной задачей. Расскажите, как вы для себя открываете и видите этот роман.

Георгий Москвин:

— Да. Конечно, вы знаете, как много разных красивых выражений и теорий существует на подобный счет. Например, произведение, как таковое — это в последнее время более или менее всем понятно, это общее место — как бы, не существует в одном только варианте в своем существовании. Взять любое. Я знаю «Героя нашего времени», потому что это моя профессия, вдоль и поперек. Но я вас уверяю, так получается в моей жизни, что когда я открываю зачем-то нужное мне произведение «Герой нашего времени», не в том дело, что, как говорят красиво, я как будто читаю его в первый раз. Да нет, конечно, но я обязательно вижу там то, чего не было раньше. Не в том дело, что оно другое, это я не то, чтобы не был готов. Как и он писал, когда он писал, начинал видеть в нем то, о чем он не написал. Поэтому его творчество с этой точки зрения, с этим подходом очень полезно. Все, что угодно. Например, берем эпизод из раннего романа «Вадим». Юрий Палинцын вспоминает свою военную армейскую службу, и там была пленная турчанка, которая жила у него две недели в палатке. Очевидно, каждый человек скажет: «Бэлу» читали, да, да, да. Но это совершенно разные вещи. Не потому что он разделил разные вещи, а потому что он понял, почему у Юрия Палицына, этого молодого человека, жила эта самая турчанка, что произошло дальше. То есть каждый момент текста, вновь появляющегося, не просто что-то привносит, доносит, как бы плюс в компьютере, плюс и добавляем новое содержание. Нет. Он растет. Я сказал бы, он порождается, он все время растет, этот текст, как рос у него. И так он растет у нас, в нас. Я скажу прямой пример. Например, мы читаем «Княжну Мери». С детства и в школе и где угодно мы знаем: да вот Грушницкий будет плохим, Печорин более интересным. Начинаем путаться, потому что у нас есть свой личный опыт Печориных — я люблю, и я не люблю. Все это хорошо, как питание, привнесение себя, обязательно своего опыта, часто очень смешной этот опыт, в произведениях художественных. Или даже более-менее не великие, но Набоков, например, берем. Хороший писатель, умный, интеллектуал, но заносчивый. Он заметил, что в «Тамани», помните, да? Ундина, девушка казачка, собирается утопить героя. Притом, вы помните, когда выбрасывает его пистолет из лодки, он тонет. Он оглядывается, до берега 50 сажен.

Алла Митрофанова:

— Он не умеет плавать.

Георгий Москвин:

— Он: я не умею плавать. Совершенно верно. Набоков все-таки писатель, поэтому чуток довольно. Он заметил какую-то художественную несообразность. Как этот герой, кстати, он не назван, откуда Ундина знает, что он не умеет плавать? Я бы предложил нашим слушателям, особенно щуплым девочкам, представить себе, как они топят какого-нибудь парня, метр семьдесят пять, по тем временам хороший рост, сильного. Как это они так запросто в море его утопят? Она его собирается утопить. Откуда она знает, что он не умеет плавать, это ключевой вопрос. Набоков замечает это и относит это за счет неопытности Лермонтова. Это, мол, мальчик, еще не знает, как он пишет, не заметил. Это Набоков не заметил мысль, не понял просто. Это как иллюстрация. Не в том дело, что есть люди, которые вообще не занимаются литературой или так просто судят, как на кухне, допустим, о Лермонтове попросту все. Но только мы — как вы, например, как ведущая, отчасти как я — мы уже разучились упрощать, мы не рискуем это делать.

Алла Митрофанова:

— Я думаю, что Набоков совершенно не упрощал, но у него свой взгляд и свои ответы. Мне бы хотелось ваш ответ узнать на этот вопрос.

Георгий Москвин:

— На «Тамань»?

Алла Митрофанова:

— Да. Откуда Ундина, вот эта самая казачка, контрабандистка, знает, что Печорин...

Георгий Москвин:

— Вы, наверное, заметили самое главное именно в этом эпизоде, большом довольно эпизоде, что она не просто его пытается потопить. Ей надо это сделать. Именно потому, что ей надо это сделать, не имеет значение, знает она, не знает она. Ей надо. И тогда эта вещь Набокова могла бы немножко подвигнуть, в плане — подумай. Зачем это надо сделать? Почему это она должна его утопить? А это ключ к «Тамани», к мысли и дальше, дальше, дальше. Поэтому я просто предлагаю эту формулу запомнить: она должна его утопить, погрузить на морское дно. И тогда — я отвлекся, ну Бог с ним — тогда становится понятнее такие вещи. «Тамань» прекрасное произведение, есть замечательное толкование, где занимаешься мифологией, фольклором, нашим фольклором. То есть просто невероятно интересно, очень хорошие специалисты у нас на факультете, например. Но самое главное здесь, что Лермонтов не родился и сразу через время: а напишу-ка я «Тамань». Нет. В глубине «Тамани» не скрыто, пожалуйста, открыто, ундина. Он ее называет ундина. Ундина известно, кто такая. То есть повествование художественное о водной деве. Водная дева. И тогда, отвлекаясь, можно об этом говорить столетия, как мы и говорим об этом. Но совершенно нам всем известно, что водная дева в этом космически ограниченном участке, это существо, увы, без души. И получает она душу, если она полюбит земного человека. А если ребенка родит — вообще прекрасно. И тогда мы начинаем догадываться пока — мы идем с вами по таким камешкам туда — она совершает миф, эту мифологему наоборот. Она должна лишить его души.

Алла Митрофанова:

— Георгий Владимирович Москвин, доцент филологического факультета Московского государственного университета, специалист по творчеству Михаила Юрьевича Лермонтова, проводит с нами этот «Светлый вечер». Мы говорим о романе «Герой нашего времени». О Лермонтове говорим в связи с тем, что 15 октября 210 лет ему исполнилось. И это, конечно, для нас большой праздник и повод обратиться к текстам Лермонтова, актуализировать их для себя и заглянуть в них, чтобы найти ответы на свои собственные вопросы. Георгий Владимирович, вы потрясающе интересно рассказываете о мифологической подоплеке повести «Тамань» в «Герое нашего времени», о связи девушки, которую Печорин прозвал ундина, пытавшуюся его утопить, с архетипом этой самой ундины, существа без души. И вот, вы говорите, она хочет душу Печорина себе забрать?

Георгий Москвин:

— Да. Теперь слушаем дальше.

Алла Митрофанова:

— Так.

Георгий Москвин:

— Зачем это нужно Лермонтову? Конечно, если бы он был современным режиссером или писателем, он бы такое наворотил. Но он не современный, ему даже за это, я бы не сказал, что много платят. Может быть, на том свете, а есть у него шутка подобного рода. Зачем все это? Зачем это нужно после стольких произведений, мифологемы этой разросшейся знаменитой? К Лермонтову, как вы заметили, отношение у многих людей, пока еще не очень осознанное, к нему часто, извините за такое словечко, цепляются. Цепляются, что, мол, он не был духовным или он не был религиозным. Короче говоря, весь набор.

Алла Митрофанова:

— Человек, который написал столько стихов-молитв, это он-то не был духовным человеком?

Георгий Москвин:

— Это вы почитаете, а общее мнение расхожее. Да и откуда, мол, такой юный. Бог с ним. Это все даже трогать не будем. Но, например, этот маленький эпизод. Я еще об этом толком не написал, но обязательно сейчас... Этот, как говорят сейчас, месседж человеку от рождения. Он родился в Тамани, герой. В «Журнале», в Тамани, в жизни родился человек, и он не должен дать себя утопить, растворить свою душу бессмертную. Неважно, чем мы занимаемся в жизни, какие у нас с вами задачи. У нас только одна задача, и он нам ее, как он сам ее увидел, понял, человек должен сохранить, спасти душу свою бессмертную. К человеку это обращение, не к ундине, не по поводу красот мифологических. Это первое. Тамань — это рождение человека, это рождение героя в произведении. Любой из нас, слушателей, смотрящих, должен спасти душу свою бессмертную — вот, что он должен сделать, сохранить ее в начале жизни, в первый момент. И это он делает, у него всегда есть слова, которые показывают, что это не напрасно. Что он сделал? Он ее сохранил для произведения, но как идея его душа. Поэтому ундина и человек тогда переходят в другой объем размышлений. Я имею в виду, человеческое и не человеческое. Древнейшая тема. Если именно в этот момент, я имею в виду конца 18-го и начала 19-го века, когда это так актуально, земля и небо. Откуда романтизм? Он именно этим сейчас занимается, земля и небо. Человек и не человек. Природа и человек. Это не просто один-два вопроса, на которые можно конспективно ответить, а это, как бы вам сказать, потрясающее, непередаваемое по объему переживание человеческое по этому поводу. Кто я? И он в «Тамани» это делает. Ты родился... Я могу часами об этом говорить. Я просто хочу показать, что всякий взгляд на Лермонтова не принижающий — Бог с ним, кого угодно можно принижать — они нелепы. Не в том дело, что он одарен. Просто посмотрите, что это такое, больше ничего не надо, и потом будете давать эпитеты и оценки. Посмотрите, что он сделал. Это «Тамань», человек родился. Дело не в том, какой факультет вы окончили, что вы еще сделали. А дело в другом. Дело в княжне Мери. В «Княжне Мери» два вопроса, два сюжета. Две смертельные ситуации, как в каждой повести «Героя нашего времени», так называемая, пограничная ситуация. У меня в одной статье я подзаголовок дал такой «Чем не может поступиться Печорин?».

Алла Митрофанова:

— Как он сам о себе говорит, своей свободой.

Георгий Москвин:

— Свобода очень неопределенное слово.

Алла Митрофанова:

— Это да.

Георгий Москвин:

— Поэтому я предлагаю говорить поточнее, чем он не может поступиться. В «Княжне Мери» два сюжета, два героя: сама девочка княжна и Грушницкий. Следовательно, дело даже не только в интриге, ну и в интриге, конечно, в писательской интриге. Очень много предположений, мы сейчас зайдем в читательскую аудиторию, нам с вами сто вариантов ответов сразу дадут наши умные читатели. Это, это, это он хочет в «Княжне Мери», имея в виду Грушницкого. Следовательно, какое-то время нашего понимания, нашего душевного взросления требуется, чтобы понять, что этого мальчика вывело на эти идеи. Две вещи, два героя: княжна Мэри и Грушницкий. В самом начале это удивительное произведение даст фору любому античному произведению в плане, как оно выстроено. Обратите внимание, как он даже взял паузу хорошую для такого малого возраста жизни. Грушницкий и Печорин встречаются у колодца, колодец, понятно. В принципе об этом надо говорить много-много-много, чтобы объяснять, объяснять именно по тексту, не давить человека, забивать его знанием, цитатами. Просто встречаются в начале «Княжны Мери» два человека, герой и Грушницкий. Вроде оба понятны. Ситуация настолько банальна, естественна, проходит девочка с мамой, девочки всегда с мамой. И конечно, Грушницкому, как всякому человеку, который здесь обживается, надо чего-то добиться. Самый верный способ — какая девочка прошла. Она ему не по зубам, но... И три героя, которые на нее смотрят. Каждое слово в этой ситуации нуждается в очень долгом и внимательном прочтении. Грушницкий, конечно, не ему... ему да, но для нее, ему сейчас надо привлечь ее внимание. Он говорит, разумеется, по-французски: monsieur, я ненавижу людей, чтобы их не презирать — фраза — иначе жизнь стала бы отвратительным фарсом. Понятное дело, что у Печорина это, кроме раздражения, ничего не вызвало. «Хорошенькая княжна обернулась и подарила оратору долгий и любопытный взгляд». Добился. Одной фразой. Но то, что он сказал, ложь. Ложь о себе. Совершенно понятно, что Грушницкий людей не ненавидит, а напротив, он пресмыкается перед всем в жизни, то есть он говорит неправду. Точка. Печорина это неприятно поразило. Ну, естественно. И не надо к Печорину относиться, как к живому человеку. Во-первых, это не то, чтобы не очень интересно, под этой шинелью он такое же мясо, как и все остальные. Не надо относиться, нравятся глаза, не нравятся. Если он пишет что-либо о внешности, это для литературы, для нужного эффекта, нет ни одной фразы бесцельной. Печорину, конечно, неприятно, он погулял полчасика, пришел не в себя, по крайней мере, более-менее успокоился. Возвращается, а тут разыгралась сцена. Очень хорошо написано произведение в этом плане. Грушницкий, у него же нога больная, прострелянная, уронил стакан, и он не может его поднять, он наклоняется. Но понятно, что он вызывает у девочки сочувствие. Он бьет точно, потому что знает, что она глупенькая еще. И она видит его, как бы, страдания, и видит, что маменька, как бы, отвлечена. Хорошенькая княжна подскочила к нему и неизъяснимым движением подала ему этот стакан. Ну, конечно, успех. А та вернулась, чтобы маменька не видела. Он говорит сразу, смотрите, как здорово: ты видел, это ангел. Ответ достойный, что сторож бы сделал это лучше. Но ответить надо параллельно на фразу Грушницкого на французском языке. А он ему тоже говорит: monsieur, и тут смотрите — я ненавижу людей — я презираю женщин, чтобы их не любить, иначе жизнь стала бы отвратительной, слишком смешным фарсом, мелодрамой и фарсом. То есть смотрите, что в этих двух фразах. Весь план повести абсолютно со всеми идеями в этих двух разах, которые воспринимаются, когда человек читает, в общем-то, без особого понимания. Но вся повесть написана по этим двум фразам. Но самое главное, что здесь в этом произведении что полезно? Научась читать, посмотреть, что он делает. В конце повести он отвечает на эти фразы, сам сюжет весь отвечает. Первое, эта девочка должна превозмочь, она не знает, что она сделала мелодраму в себе. Мелодрама хорошая вещь, американские мелодрамы замечательные. Но мелодрама — это отношение, в котором она живет, в котором мы все живем. И не потому что отвергнуть, мелодрама прекрасна. Но она дарительница любви, и она должна научиться... что? Так просто научиться любить она не может, это все ерунда. Он дает очень важное слово триты: презрение, ненависть, любовь — я ненавижу — и он с ними работает. Кстати, удивительная Лермонтовская идея такова, что... Вопрос в аудиторию: чего добивается Печорин от княжны Мери? Ответы: миллиона два, любви, извините, черти чего. В тексте написано, и от Грушницкого то же самое. Что говорит Грушницкий перед смертью? Он говорит: стреляйте, я себя презираю, а вас ненавижу. Что он говорил в начале? Я ненавижу людей, чтобы...

Алла Митрофанова:

— Их не презирать. Давайте мы поставим здесь многоточие. Небольшой перерыв у нас сейчас на Радио ВЕРА. Напомню, в связи с 210-летием Михаила Юрьевича Лермонтова у нас целый цикл программ, ему посвященных. В нашей студии Георгий Владимирович Москвин, доцент филологического факультета Московского государственного университета, специалист по творчеству Лермонтова и шире по русской литературе 19-го века. Я Алла Митрофанова. Через несколько минут вернемся.

Алла Митрофанова:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, напоминаю, в честь 210-летия Михаила Юрьевича Лермонтова у нас эта неделя посвящена ему, его произведениям. Сегодня говорим о «Герое нашего времени» вместе с Георгием Владимировичем Москвиным, доцентом филологического факультета Московского государственного университета, специалистом по творчеству Лермонтова, человеком, у которого диссертация о «Герое нашего времени». Георгий Владимирович, вы сделали вброс информационный в конце первой части нашего разговора. Что нужно Печорину от княжны Мери? Что нужно Печорину от Грушницкого? Что?

Георгий Москвин:

— Хорошо. Я не буду ничего придумывать — текст. Грушницкий говорит: стреляйте, я себя презираю, а вас ненавижу. Он переворачивает свою первую фразу. Если вы меня сейчас не убьете, то из-за угла его зарежет. Что произошло здесь? Та вещь, которая неплоха была бы для нас. Он заставил Грушницкого сказать правду, перевернул его фразу. Вы представляете себе, не просто волею человека, не просто он решился, позволил себя ненавидеть. Что такое ненависть? Изгнать себя из мира. Он Грушницкого убивает, да. Но он, Печорин, заставил его ненавидеть себя. Это невероятно. Никто из нас не хочет быть ненавидимым. Каким угодно, даже убитым, но ненавидимым? Княжна Мери, конец: «Не правда ли княжна, что если вы меня когда-нибудь и любили, то теперь презираете?». — «Она обернулась ко мне бледная как мрамор, только глаза ее чудесно сверкали. Я вас ненавижу». Не я говорю, я говорю о Лермонтове, это текст. Он добивается от нее не каких-то красот — ненависть. Сразу же возникнет возражение: как это? Все-все-все. Скажу цитату из себя, афористическую: не умевшая любить, дарительница любви должна научиться ненавидеть. Вот тогда.

Алла Митрофанова:

— Чтобы она научилась по-настоящему любить, то есть от противного, вы имеете в виду, путь к любви лежит через познание того, что такое ненависть?

Георгий Москвин:

— В данном случае, да, конечно. Если это все равно как сладкий пирожок, любовь. Ах, какой сладенький, и любовь такая же.

Алла Митрофанова:

— То есть Печорин создает условия, при которых...

Георгий Москвин:

— Которые ее погружают в эту...

Алла Митрофанова:

— Ее саму углубляют.

Георгий Москвин:

— Углубляют — маленькое слово. Которые погружают ее в эту бездну, в эту ненависти пучину. Ему не сразу удалось, ему очень трудно далось, как и всякому человеку. Я еще раз повторяю: не умевшая любить должна научиться ненавидеть. И вот тогда... Да, ничего тогда. Она должна научиться ненавидеть, как существо этого мира, как женщина, как зверь, неважно. Ненавидеть. Иначе бесполезно нам и в этом эфире и везде бесконечно, сотни лет говорить: любовь, любовь, любовь. Я, например, люблю любовь, я не то чтобы против, но говорить непонятное слово, болтать я не буду, и герой не стал этого делать. Он не говорит, теперь должна она жить, он уезжает. Смотрите, как он ее возродил: «Бледная, как мрамор, только глаза ее чудесно сверкали». Чудесно сверкали. «Я вас ненавижу», — сказала она. И через час его уносит оттуда. Смысл, я употребляю слово месседж, этой повести, самое главное в нашей жизни после рождения, после спасения души, две вещи. Первая, можно записать, каждое мгновение, мини-мгновение нашего существования, нашей жизни должна быть любовь, точка. Без всякой болтовни, что это такое, пирожок это или что-то еще. Каждое мгновение, каждый миг, это сюжет княжны Мери. И каждое мгновение человек должен знать правду о себе. Правду. Это сюжет Грушницкого. Любовь и правда — вот значение «Княжны Мери». Содержание нашей жизни после того, как мы спасли нашу душу, любовь и правда — всё.

Алла Митрофанова:

— Как вы думаете, а Печорин правду о себе знает?

Георгий Москвин:

— Какое имеет значение Печорин — это вымышленный герой, это идея. Поэтому говорить, как человек знает ли он о себе правду. Если пофантазировать. Она ему дается очень печальным путем, эта правда. Как и мы с вами. Мы, я, например, точно каждый день, каждое мгновение я знаю о себе как бы новую правду, потому что я ничтожно слаб, я ничтожен перед правдой. И он знает, что он ничтожен. Но это не значит, что мы поговорили об этих идеях — любовь и все прочее — это не просто дело в творчестве и не просто какой-то объем. Это надо знать всё абсолютно. Более-менее убедительно, потому что это текст. Я ничего не придумал. Может толкование, но здесь тоже. Ну как еще толковать это? Как? С чьего-нибудь жизненного опыта? А у меня в подвале куры живут. Единственное то, о чем он пишет. Теперь, княжна Мери, прекрасный повод. Совершенно понятно, что речь заходит здесь о любви не в мелодраматическом плане, не просто как о сущности мировой, более, об этом «Княжна Мери». Это более-менее известно, я не рассказал, может быть, подробности. Однажды это было, уже прилично, до 20-ти лет, лет 18 назад, я вернулся на родину, преподавал как раз студентам «Героя» Это был день перед Пасхой прямо.

Алла Митрофанова:

— Великая Суббота? Ого. Так.

Георгий Москвин:

— И приехал я, соответственно, домой, лег спать. Утром проснулся. Пасха. Я, как всякий невежественный человек, знал, что советуют читать Евангелие от Иоанна. Я, как послушный песик, беру Евангелие от Иоанна и смотрю. И вдруг — Боже, я вчера об этом говорил, о Лермонтове. «Там был колодец Иаковлев». Ну, хорошо. Что-то я такое болтал на занятии. «Иисус, притомившийся в пути, сел у колодца, ученики отлучились в город за пищей. В это время подошла к колодцу»...

Алла Митрофанова:

— Женщина самарянка.

Георгий Москвин:

— Самарянка за водой. Иисус говорит: дай мне пить. Ну, конечно самарянка говорит: как Господин, ты можешь говорить, дай мне пить? Они не общаются самаряне и иудеи. Значит, она не может... И теперь внимательно, что он говорит. Если бы ты знала, Кто говорит тебе, дай Мне пить, ты сама бы просила у Него воды, и Он дал бы тебе воду живую, испив которой не возжаждешь опять. А сам станешь источником воды, текущей в жизнь вечную. Конечно, как практичная девушка, говорит: дай мне этой воды, чтобы мне не ходить сюда каждый день черпать воду. Он не читает там нотации. Хорошо, — говорит — ступай, приведи мужа. Она говорит: нет у меня мужа. Иисус говорит: правду ты сказала. Ибо у тебя было — я говорю о Евангелии — пять мужей, а тот с которым ты живешь сейчас, не муж тебе. — Ой, Господи, я вижу Ты пророк. Вот она аллюзия. И теперь смотрите, «Княжна Мери», колодец. Короче говоря, это аллюзия, которую пришлось, недолго, но пришлось показывать, что она есть, я имею в виду по этому колодцу. Это я говорю не просто о любви как таковой, драматическая, мелодраматическая, неважно. Я говорю о том, что это начало «Княжны Мери». Это любовь.

Алла Митрофанова:

— Георгий Владимирович Москвин, доцент филологического факультета Московского государственного университета, специалист по творчеству Михаила Юрьевича Лермонтова, проводит с нами этот «Светлый вечер». Мы говорим о романе «Герой нашего времени». О Лермонтове говорим в связи с тем, что 15 октября 210 лет ему исполнилось, это для нас большой праздник и повод обратиться к текстам Лермонтова, актуализировать их для себя, заглянуть в них, чтобы найти ответы на свои собственные вопросы. Вы знаете, какая штука интересная получается. Евангелие ведь — это обозначение той полноты жизни, к которой человек призван стремиться. А дальше все мы, каждый в меру своих усилий с разной степенью успешности к этой полноте идем или, наоборот, от нее отказываемся. И в этом смысле, если мы смотрим на сцену в самом начале повести «Княжна Мери» в романе «Герой нашего времени», действительно, колодец, который можно соотнести с колодцем Иакова. Встреча формально тоже, пожалуйста, у нас мужчина — женщина. Вот тут Грушницкий, вот княжна Мери к нему подходит, он не может почерпнуть, она ему протягивает стакан. Это все можно соотнести по мизансценам с евангельским эпизодом, встреча у колодца Иакова Господа с женщиной самарянкой. Мы понимаем прекрасно, Господь — это полнота жизни, полнота вообще всего. И вот Грушницкий. Ну, их же невозможно соотнести. Женщина самарянка, которая Господу очень правильные вопросы начинает в какой-то момент задавать, которая узнает в нем Мессию и идет потом проповедует своему народу. И княжна Мери, которая, извините, на этом этапе своего развития — наивная девочка.

Георгий Москвин:

— Угу. На этом, да, построена повесть «Княжна Мери».

Алла Митрофанова:

— Обозначение их потенциала? Кем они призваны стать?

Георгий Москвин:

— Любой человек. В принципе он молодой человек, и он нам не нотацию читает, но всегда указывает, как в «Тамани», то, что сам понял. Эта девочка княжна Мери никогда, это понятно. Но он выбирает. И эти пласты очевидные, евангельский пласт и собственно бытовой, человеческий и всякие прочие... просто нужно его гениальность, вероятно, чтобы это представить так в едином тексте, чтобы этот текст был не просто как текст, но, наверное, как объем нашей жизни, нашего существования. Это он может сделать. Другие художники обычно подтаскивают, подчищают, у него этого нет.

Алла Митрофанова:

— У Лермонтова?

Георгий Москвин:

— Конечно, нет. Как с этим повествованием о колодце Иаковле. Как вы понимаете, занимаясь этими вещами, я считал, сколько раз... Очень здорово она написана в этом плане, тут так хорошо рассчитано, безусловно понятно. Он даже, собственно, и не учит. Как человека учить любви? Не учит. Но он показывает, он создает вот эту... даже не вселенную, что он создает — текст, который не равен объему всего нашего существования. Он каким-то образом умеет, как вероятно все мы, просто мы, может, не обучены, не умеем, но все мы несем в себе это. Даже если мы сопротивляемся и начинаем говорить: да нет. Пожалуйста, посопротивляйся немножко, все равно это так. Этот мальчишка, и не просто как вариант. Именно поэтому вот сейчас тезис о «Герое нашего времени», тем более мы на канале «Вера». Источник каждой идеи, каждой повести духовный. Не в том плане, что я ему придаю ярлык, а в том дело, что он обнаруживается. Разумеется, не так легко сразу, тем более очень сильное сопротивление: а, мол, этого нет. Но источник каждой повести «Героя нашего времени» духовный, мы в «Тамани» это видели.

Алла Митрофанова:

— Я с вами соглашусь. Вообще моя рабочая версия, я правда, к Печорину отношусь иначе, чем вы, для вас он функция, скорее, чтобы высветить других людей, я его воспринимаю как законченный образ, как личность.

Георгий Москвин:

— Абсолютно правильно.

Алла Митрофанова:

— И для меня он как раз человек с грандиозным потенциалом, который призван стать, как он в своих записках о людях позволяет себе надменные суждения, как будто бы претендует на позицию такого сверхчеловека. Так вот призван он, на мой взгляд, стать не сверхчеловеком, а как это гениально сформулировали однажды коллеги из журнала «Фома» на своей обложке, стань вверхчеловеком. Сверхчеловек — это Ницшеанская категория, очень опасная.

Георгий Москвин:

— Ну да.

Алла Митрофанова:

— А вверхчеловек — это человек, который от земли растет к небу.

Георгий Москвин:

— Да.

Алла Митрофанова:

— Растет, движется к Богу. Поскольку «Герой нашего времени» — это человек, рожденный, как и Лермонтов, после Отечественной войны 1812-го года, воспитанный на героических рассказах о подвигах, которые совершали его ближайшие родственники старшего поколения, может, сам стремящийся к этому и не видящий, куда ему... Потенциал у него колоссальный, и ему хотелось бы вырасти в такую грандиозную меру, в которую имели возможность вырасти люди поколением раньше. А ему куда расти, во что ему расти? Совершать подвиги во имя освобождения отечества он не может, потому что условия уже не те исторические. Совершать духовные подвиги, он не монах для этого. Что ему делать, куда ему? Мне кажется, что для человека с таким запросом, для человека с таким потенциалом как раз путь движения вверх, возрастание в любви к людям мог бы быть ответом. Но Печорин вообще не об этом. Поэтому для меня Печорин — это человек, который, простите за выражение, сливает свой потенциал. Грандиозный потенциал, Господом Богом и Лермонтовым ему данный.

Георгий Москвин:

— Можно вам отвечу, афоризм пришел в голову.

Алла Митрофанова:

— Ответьте, пожалуйста.

Георгий Москвин:

— Я, кстати, большой мастер афоризма. Потенциал должен остаться потенциалом, точка.

Алла Митрофанова:

— Интересно. Почему?

Георгий Москвин:

— Любое обращение моих возможностей в какое-то решение, даже такое, как вы предлагаете, оно замечательное, есть не искажение, а есть просто уничтожение потенциала. Ни я, ни вы, ни кто-нибудь еще, мы всегда потенциальны. Достижения, как Гете пытался из Фауста выцарапать достижения.

Алла Митрофанова:

— Это про другое.

Георгий Москвин:

— Я понимаю. Но ваше духовная идея верна, но она остается как пожелание.

Алла Митрофанова:

— Понятно, что Печорин про другое, иначе у нас был бы другой роман. Иначе у нас были бы «Братья Карамазовы». Как раз там про...

Георгий Москвин:

— Незавершенный, кстати.

Алла Митрофанова:

— Тут как посмотреть.

Георгий Москвин:

— Что с Алешей было бы... Ну ладно это уже другая история.

Алла Митрофанова:

— Да, это другая история. Мне близка, очень близка версия лучшего в мире эксперта по Достоевскому Татьяны Касаткиной, она всю жизнь Достоевским занимается и возглавляет собственный центр Достоевского. Что продолжение «Братьев Карамазовых» существует. Та часть романа, где Алеше 33 года, та часть истории, уже существует. Называется книга иначе и написал ее не Достоевский. Этот возраст 33 года дает нам очень важные вводные для того, чтобы в этом направлении поразмышлять. Давайте многоточие поставим в нашем разговоре, Георгий Владимирович, поскольку эфирное время заканчивается.

Георгий Москвин:

— Чтобы многоточие поставить, у Лермонтова есть последнее произведение прозаическое «Штосс». Как бы о нем ни толковать, оно заслуживает огромнейшего внимания. Но там заканчивается оно вот каким... Лугин как герой попал в такую ситуацию невозможную, что надо было решиться на что-то. И последнее слово, два слова, он решился. После этого Лермонтов не написал ничего в прозе и моя афористическая идея: Лугин решился что делать? Это завещание нашей русской литературе ответить на вопрос, на что решился Лугин? На этот вопрос мы отвечаем и по Достоевскому и дальше-дальше. На что решился?

Алла Митрофанова:

— Мне тоже близка мысль, что не только из Гоголевской «Шинели» вся наша великая литература вышла, но и из Лермонтова. И может быть даже в той же степени, в которой из «Шинели», она выросла и из прозы Лермонтова, и вообще низкий ему поклон за это. Георгий Владимирович, я вас благодарю за этот разговор. Увы, эфирное время завершилось.

Георгий Москвин:

— Я понимаю, нам нужно часов 15, чтобы поговорить нормально.

Алла Митрофанова:

— Да, чтобы нормально поговорить о «Герое нашего времени». Георгий Владимирович Москвин, доцент филологического факультета Московского государственного университета, специалист по творчеству Лермонтова и шире, вообще по литературе 19-го века, провел с нами этот «Светлый вечер». Я Алла Митрофанова. Ну и завтра у нас последняя в цикле программа о Михаиле Юрьевиче Лермонтове, будет программа — встреча со священником Александром Сатомским, и мы подробнее поговорим, что такое фатализм на примере новеллы, входящей тоже в состав «Героя нашего времени». Фатализм и Промысл Божий, как они соотносятся или не соотносятся друг с другом. Прощаюсь с вами, дорогие друзья. Георгий Владимирович, спасибо вам. До свиданья.

Георгий Москвин:

— Спасибо.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Образы рая и ада». Священник Александр Сатомский
• «Христианское отношение к новогодним праздникам». Протоиерей Павел Великанов
• «Новогодний живой концерт». Ирина Сурина, Нина Резник

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов