У нас в гостях был ключарь храма Христа Спасителя, председатель епархиального суда города Москвы протоиерей Михаил Рязанцев.
Наш гость поделился своими воспоминаниями о своих детстве и юности и о том, какой была церковная жизнь в Москве во второй половине ХХ века.
Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели. «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин. Я напомню, что сегодня четверг и поэтому, как всегда в это время, в эфире наша совместная программа, радио «Вера» и музея, исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Директор музея Ксения Толоконникова…
К. Толоконникова
— Добрый вечер, дорогие друзья.
А. Пичугин
— И наш гость сегодня протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя и председатель епархиального суда города Москвы. Добрый вечер.
Протоиерей Михаил
— Добрый вечер, дорогие слушатели радио «Вера».
К. Толоконникова
— И сегодня мы поговорим с отцом Михаилом о церковной Москве его детства, его юности, о нем самом, о семье, потому что отец Михаил родился в семье священника в 55-м году, о тех храмах где служил ваш батюшка, отец Михаил. Конечно, мы обязательно поговорим о Патриархе Пимене, иподиаконом которого вы были. Но начнем с самого раннего времени. Со скольких лет вы себя помните? Вы родились в 55-м году.
Протоиерей Михаил
— Я родился в 55-м году, и батюшка мой после моего рождения служил в храме в Богородском, это в районе Сокольников.
К. Толоконникова
— Храм Преображения — деревянный храм, очень уютный.
Протоиерей Михаил
— Храм Преображения Господня, деревянный храмик. Жилья у нас собственного не было, и мы получили служебное помещение, комнатку. Там на территории этого храма, во дворе стоял такой деревянный бревенчатый домик, и вот там в комнатке мы и жили, прямо непосредственно рядом с этим храмом. Там, собственно говоря, и прошли мои самые первые детские годы, где-то до шести лет. И вот я помню это время, помню этот садик, который был вот, территория храма была огорожена забором…
К. Толоконникова
— Там мимо трамваи ходили.
Протоиерей Михаил
— Ходили трамваи, там была пожарная часть, пожарная каланча. Вот это вот воспоминания детства, они до сих пор у меня сохранились. С нами рядом жил еще один священник, отец Георгий Смирягин. И вот, как мама рассказывает, он очень любил пить чай с вареньем, и часто меня приглашал к себе в гости и предлагал «кинуть крепыша», как он выражался, то есть выпить крепкого чайку. И я-то вот не помню темы этих разговоров, но мама так, глядя со стороны, смотрела и удивлялась, как вот этот — он уже был достаточно в таком почтенном возрасте, как вот этот старец вот с этим ребенком могли находить какие-то общие темы.
К. Толоконникова
— А вы водили какие-то разговоры?
Протоиерей Михаил
— Да. Я, правда, не помню, о чем мы там говорили. Но вот по рассказам…
А. Пичугин
— Образ священника остался.
Протоиерей Михаил
— Да, образ остался.
А. Пичугин
— Он тоже служил в храме Преображения.
Протоиерей Михаил
— Он тоже служил там же, в этом храме, да. Еще я помню был у нас в то время, недолго, известный такой духовный отец, архимандрит Сергий (Савельев). Он недолго служил в Богоявленском соборе, но у него было очень много духовных чад, тогда это не очень приветствовалось, когда священник собирает вокруг себя много…
К. Толоконникова
— Общину какую-то.
Протоиерей Михаил
— Общину какую-то, да, у него действительно была община. И вот его перевели вот в этот храм. В то время это была почти окраина Москвы.
К. Толоконникова
— Рабочая окраина, да.
Протоиерей Михаил
— Рабочая, да.
К. Толоконникова
— Он и сейчас, этот район, такой какой-то укромный, на отшибе, несмотря на то что Москва уже далеко ушла.
А. Пичугин
— Совсем уже не окраина. Там уютные есть деревянные дома. Вот едешь, то тут, то там они видны.
Протоиерей Михаил
— Ну там еще сохранилось вот это вот, Москва такая.
К. Толоконникова
— Я, кстати, пела в этом храме.
Протоиерей Михаил
— Ну вот видите как, очень хорошо. Кстати, там был очень хороший хор. И регент был Серафим Иванович Виноградов в то время. И замечательные там они богослужения совершали, и священники были хорошие. И вот отец Сергий (Савельев) тоже там недолго прослужил, потом его опять куда-то перевели. Ну его долго переводили и часто переводили.
А. Пичугин
— Ну так достаточно «неудобный» человек.
Протоиерей Михаил
— Неудобный был, да. И то же самое, вот опять-таки по рассказам мамы, как она рассказывала, он жил в подклети храма, там ему выделили комнатку, тоже не было своего какого-то постоянного жилища. И часто он прогуливался во дворе вокруг храма, ну и я там гулял. И часто-часто мои родители видели меня вместе с ним, он меня называл «дружище». Вот такого четырехлетнего там…
К. Толоконникова
— Карапуза.
Протоиерей Михаил
— Карапуза, да, он называл «дружище». Опять-таки я как-то смутно вот вспоминаю, он был такой высокий, худой. Позднее на фотографиях я его увидел и узнал, вспомнил его образ. И вот этот вот высокий священник с этим карапузом вот так дружили. И тоже так ходили и ну находили какие-то разговоры, потому что мы не ходили просто так за ручку, а действительно родители говорят, что мы о чем-то там рассуждали и вели какие-то разговоры.
А. Пичугин
— А интересно, что эта рабочая окраина, несмотря на то что много фабрик, заводов, люди жили, которые там работали, и мы часто можем как раз где-то в архивах находить именно их прошения о закрытии того или иного храма. Но храм Преображения, рядом еще пока не снесенный, на Преображенской площади, собственно, тоже Преображения, у нас даже программа недавно про него была. Рядом Илии пророка, Илии в Черкизове, еще…
К. Толоконникова
— Ну и храм Воскресения в Сокольниках, это тоже близко, конечно. То есть там вот в этом районе храм Тихвинской иконы Божией Матери в Алексеевском тоже сравнительно недалеко. То есть там плотность…
А. Пичугин
— А храм на старообрядческом кладбище действующий.
К. Толоконникова
— Плотность храмов в этом районе действительно была достаточно высокой. Ну и вообще для Москвы.
А. Пичугин
— Елоховский собор тоже недалеко.
К. Толоконникова
— Да. Вообще в Москве плотность храмов была высокой по сравнению с Красноярской областью какой-нибудь, с Красноярским краем.
А. Пичугин
— То густо, то пусто, извините, не люблю это выражение, но…
К. Толоконникова
— А чем вам именно запомнился вот именно храм, вот именно богослужение? Ведь вы же наверняка с раннего детства посещали богослужения. Вот такие детские впечатления.
Протоиерей Михаил
— Да. И практически я вырос при этом храме. Можно сказать, даже в этом храме. И я вспоминаю, там еще жили матушки две, две монахини, как говорят, они были из Дивеева. И матушка Евфимия, и матушка Марфа, они в алтаре помогали, в храме убирались, то есть они практически не выходили в город никогда.
К. Толоконникова
— То есть они жили при храме, как в монастыре.
Протоиерей Михаил
— Как в монастыре, да. Ну а естественно, меня приводили в храм. И, как рассказывают, в одну из рождественских ночей меня принялись искать после службы и не могли найти. А я где-то нашел укромный уголок и просто там заснул, и спал сном праведника в эту праздничную ночь. Мне запомнилось, конечно, для меня этот храм был большим, поскольку я был сам маленьким. Деревянный такой, простенький, там были красивые иконы. Вот я не так давно там побывал, конечно, он уменьшился в размерах для меня, но изображения вот эти священные, они остались на своих местах. И как будто я и не уходил из него, то есть в памяти это все.
А. Пичугин
— Прошло почти 60 лет, но можно прийти, и икона, вот она в 59-м году здесь висела и…
Протоиерей Михаил
— Да. Там чудотворный образ Тихвинской Божией Матери.
К. Толоконникова
— Я его помню хорошо.
Протоиерей Михаил
— Да, очень благодатный храм.
А. Пичугин
— А отец Сергий был настоятелем, судя по тому, что…
Протоиерей Михаил
— Нет, отец Сергий, он не был.
А. Пичугин
— А тут написано: настоятель архимандрит Сергий (Савельев) с 57-го по 59-й, а до него был известный священник, но я никак не могу вспомнить, какие-то истории я читал, с ним связанные, отец Аркадий Станько — известный московский священник, очень много лет служивший в разных московских храмах в этом районе.
Протоиерей Михаил
— Отец Аркадий Станько был первым настоятелем Казанского собора на Красной площади, когда его восстановили.
К. Толоконникова
— Впоследствии.
Протоиерей Михаил
— Да. Я не помню, я помню, что потом был настоятелем отец Анатолий Новиков.
А. Пичугин
— Двадцать лет целых.
Протоиерей Михаил
— Да, он был благочинным московским и настоятелем этого храма. Я вспоминаю, вот говорили о том, что это был такой заводской район. Там такой знаменитый был завод «Красный богатырь».
К. Толоконникова
— Да, конечно, и улица же Краснобогатырская.
Протоиерей Михаил
— Краснобогатырская, по этому заводу и улица называлась. И он выпускал какие-то резиновые изделия, я так думаю, оборонку делали.
К. Толоконникова
— Калоши.
Протоиерей Михаил
— Да, в качестве ширпотреба они выпускали галоши. И у этих галош была такая красная подкладка, такая пурпурная.
К. Толоконникова
— Какая-то байковая что ли, мягкая.
Протоиерей Михаил
— Да. Ну а поскольку в то время еще не научились такую водостойкую краску делать, то она окрашивала там какие-то предметы, если вместе с ними там что-то постирать. Так вот прихожанами этого храма являлись женщины, которые работали на этом заводе «Красный богатырь», и к Пасхе они приносили обрезки вот эти вот, этой вот ткани, и это была самая лучшая краска, которой красили яйца.
К. Толоконникова
— Потрясающе.
Протоиерей Михаил
— До сих пор вот такого цвета я нигде не видел больше. Это был действительно вот пасхальный, пурпурный такой.
К. Толоконникова
— То есть в отличие от луковой шелухи, которая дает такой коричневатый оттенок, да, тут был прямо, я себе представляю этот цвет такой.
Протоиерей Михаил
— Необыкновенный.
К. Толоконникова
— Сияющий красный цвет галошной подкладки. Да, конечно.
Протоиерей Михаил
— И я помню, как мама моя перед Пасхой погружал в кастрюлю вот эти вот обрезки вот этой ткани, клала туда яйца и потом они выходили такими вот действительно очень радостными, такими красными пасхальными яйцами, которыми вот мы и поздравляли друг друга в то время.
А. Пичугин
— Протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя, в программе «Светлый вечер» на светлом радио.
К. Толоконникова
— А сохранилось ли в вашем детстве еще такая традиция — если мы уже о Пасхе заговорили, — украшать, во-первых, делали ли пасхи, у вас в семье делали пасху?
Протоиерей Михаил
— Обязательно.
К. Толоконникова
— Пасху творожную делали и была пасочница.
Протоиерей Михаил
— Обязательно пасху делали, куличи пекли сам. Ничего привозного, ну тогда и негде было взять.
К. Толоконникова
— Ну, конечно, кекс «Весенний» появился уже позднее значительно.
Протоиерей Михаил
— Это уже позже, да.
К. Толоконникова
— А была ли традиция тогда, сохранялась ли она, украшать вот эти все яства бумажными цветами или уже не было этого?
Протоиерей Михаил
— Было такое. Мы этого не делали, но…
К. Толоконникова
— Приносили когда освящать.
Протоиерей Михаил
— Женщины которые приносили освящать, да, они украшали.
А. Пичугин
— Мне кажется, я еще помню из детства в Елоховском соборе тоже бумажные. Старушки тоже…
К. Толоконникова
— Бабушки.
А. Пичугин
— Бумажные цветы приносили. Ну это какое-то такое, периферия.
К. Толоконникова
— Мне даже вот рассказывали, что белыми цветами, в какой-то семье так было принято: белыми цветами украшать пасху, а красными цветами украшать кулич. Ну вот как-то так.
А. Пичугин
— А папа ваш много лет прослужи в храме в этом?
Протоиерей Михаил
— Он прослужил до начала 60-х годов. Ну если в 54-м году его рукоположили в сан священника и назначили сразу в этот же храм, то ну лет где-то лет пять он там прослужил. И потом его перевели в храм «Знамения» Божией Матери у Рижского вокзала.
К. Толоконникова
— Тоже сравнительно неподалеку.
Протоиерей Михаил
— Храм мученика Трифона, да, чаще его так называли.
К. Толоконникова
— Очень любимый москвичами.
Протоиерей Михаил
— Да. И он там прослужил уже больше где-то 20 лет. И мы переехали, поскольку он уже перешел в другой храм, и нам пришлось освободить вот это служебные помещение в домике. Я спрашивал, сохранился ли это домик, сказали, что нет, его уже снесли.
А. Пичугин
— А он был на территории храма.
Протоиерей Михаил
— На территории храма был.
К. Толоконникова
— Там какие-то есть, вот в 90-е годы, во всяком случае, были такие приземистые домики по периметру вот этого церковного двора.
Протоиерей Михаил
— Ну одноэтажные домики. И были это со стороны улицы, где вот эта была пожарная часть, а там еще с другой стороны храма там были постройки такие, ну не знаю, может быть, они были деревянные, но оштукатуренные.
А. Пичугин
— Надо обратить внимание. Периодически мимо проезжаю, надо посмотреть. А вы говорите, храм «Знамения» на Рижской и храм Трифона в Напрудном — это же разные храмы.
Протоиерей Михаил
— Нет, дело в том, что когда закрыли храм Трифона в Напрудном, то вот эту чтимую икону мученика Трифона….
А. Пичугин
— А, ее перенесли в «Знамения».
Протоиерей Михаил
— Ее перенесли в этот храм И его часто называли храм мученика Трифона, по этой иконе. А на самом деле он, конечно, посвящен, освящен в честь «Знамения» иконы Божией Матери.
А. Пичугин
— Какие-то такие географические расхождения получились.
К. Толоконникова
— Да, москвичи традиционно очень почитали и продолжают почитать мученика Трифона. И вот у нас даже есть календарь, я часто о нем рассказываю, об этом календаре, который есть в собрании нашего музея, календарь на 50-й год. И владелец этого календаря разметил там все дни, дни праздников, когда в какой московский храм нужно ехать. И вот дни, значит, мученика Трифона — подчеркнуто и подписано: Рижская. Значит, нужно ехать на Рижскую.
Протоиерей Михаил
— Вот действительно это была такая московская традиция, когда верующие жители Москвы, зная, где какой праздник престольный совершается, приезжали вот в эти храмы. И действительно в престольные праздники в храм было просто не войти. Ну их было мало, а еще тем более праздник, и народу приходило очень много, и просто стояли все вот так вот, плечом к плечу.
К. Толоконникова
— Это притом что, например, две, а в иных случаях и три литургии могли послужиться.
А. Пичугин
— Сейчас уже три, я даже не знаю, вот лет десять назад еще три литургии в больших московских храмах еще служили, сейчас, по-моему, нет. Ну это такое, видимо, наследие советского времени.
К. Толоконникова
— Две кое-где еще служат.
А. Пичугин
— Нет, две везде служат.
Протоиерей Михаил
— Ну кстати, такая традиция была и среди московского духовенства. И батюшки из других храмов, с других приходов приезжали.
К. Толоконникова
— В престольный день.
Протоиерей Михаил
— В престольные праздники и служили там тоже.
А. Пичугин
— А в храме Христа Спасителя сейчас, ну там, правда, целый комплекс, там же можно и четыре служить, так я понимаю: две в одном, две в другом. Как это происходит?
Протоиерей Михаил
— Нет, у нас два освященных престола и плюс один еще в храме Державной Божией Матери. Ну можно было бы служить, это я так уже, на будущее, вернее перескакивая через свое детство, говорю, что можно было бы служить и раннюю литургию, но, к сожалению, на ранние к нам никто не приходит. Потому что в основном здесь офисные…
А. Пичугин
— Да, и по маленьким храмам, которые там разбросаны. А те жители богатых квартир, им это, видимо, не надо. И поэтому мы, единственно, в храме Христа Спасителя ранние литургии служим Великим постом для того, чтобы на ранней литургии заготовить Дары для Преждеосвященных литургий. А потом как-то, когда мы начинали ранние литургии Великим постом, я думал продолжить по воскресным дням совершение этих служб, но убедились, что народу практически не бывает и отказались от этого.
К. Толоконникова
— Ну конечно, Москва, это самый центр Москвы, это нежилые практически районы. А что там, кто-нибудь с «Золотой мили» пойдет, с Остоженки на раннюю литургии — да нет, помилуйте.
Протоиерей Михаил
— На позднюю приезжают, а к ранней, конечно, нет.
А. Пичугин
— Давайте вернемся в 60-е годы. Вы уже жили, я упустил, вы переехали из Богородского…
Протоиерей Михаил
— Из Богородского мы переехали на Зацепу. Потому что «до Зацепы водит мама два прицепа».
А. Пичугин
— Два прицепа, да.
Протоиерей Михаил
— И вот мы жили там в подвале, в коммунальной квартире.
К. Толоконникова
— А сколько вас было, ваша семья из скольких человек состояла?
Протоиерей Михаил
— Нас — еще сестра вот и я — четверо.
К. Толоконникова
— Сестра старшая у вас?
Протоиерей Михаил
— Сестра младше, моложе. И там же я пошел в школу, у Павелецкого вокзала.
А. Пичугин
— А знали ваши одноклассники, что вы сын священника?
Протоиерей Михаил
— Когда меня записывали в 1 класс — это школа № 525 в Бахрушинском переулке, напротив кинотеатра имени Моссовета, я помню, ходил в школу, и вышла афиша «Гусарская баллада» как раз вот этот фильм.
К. Толоконникова
— Прекрасно помню этот фильм, да.
Протоиерей Михаил
— Вот это у меня осталось в памяти. И когда меня записывали в 1 класс, то мы честно написали, что вот отец священник. После чего, когда директор школы увидела, ну просматривала все эти анкеты, она так маму мою вызвала и говорит: ну вы знаете что, не надо писать, что сын священника. У него будут там всякие, дразнить будут и какие-то будут неприятности.
К. Толоконникова
— Конечно, это же еще хрущевское время.
Протоиерей Михаил
— Напишите что-то. Ну мой батюшка был не лишен чувства юмора, он сказал, давайте напишем так: «служащий РПЦ». И так вот и написали, но никто не стал спрашивать, что такое РПЦ, всех устроило, что он служащий. Вот с такой анкетой я и учился, начинал учиться в школе.
К. Толоконникова
— А вот мне интересно, ваши первые годы, самые ранние, прошли полностью в церковной среде, среди церковных людей. И, наверное, до какого-то времени вы даже не соприкасались, у вас не было необходимости соприкасаться с миром внешним, который находился за церковной оградой.
Протоиерей Михаил
— Не было возможности.
К. Толоконникова
— И не было возможности.
Протоиерей Михаил
— И необходимости, кстати, тоже. Меня прекрасно устаивал эта жизнь такая вот, монастырская, можно сказать.
К. Толоконникова
— Ну конечно.
А. Пичугин
— А сверстники были в этой жизни?
Протоиерей Михаил
— Вот в раннем возрасте?
А. Пичугин
— Ну до школы, пока вы не пошли в школу, обычную советскую школу.
Протоиерей Михаил
— Ну когда мы жили вот в Богородском, конечно, это было вот такое замкнутое пространство.
К. Толоконникова
— Мирок такой.
Протоиерей Михаил
— Да. Был у меня такой товарищ, он сын одной из певчих нашего хора. Но мы с ним как-то вот общались, только когда его мама привозила, брала с собой, примерно мы были одногодки. Вот это я помню. И еще были две девочки, которые жили за оградой нашего храма, там были жилые дома. Ну вот они почему-то так вот ко мне приходили, и мы в основном через забор с ними как-то общались. Ну они были немножко постарше. Вот это круг моих…
К. Толоконникова
— И в детский сад вас, естественно, не отдавали.
Протоиерей Михаил
— Нет, конечно.
К. Толоконникова
— Ну конечно, да. И мне интересно, как вот при этакой жизни, замкнутой церковной жизни, каковы были ваши первые впечатления от жизни внешней? Потому что как раз эти впечатления вы должны были получать в то время, когда хрущевская антирелигиозная компания достигла своего апогея.
Протоиерей Михаил
— Ну я не знаю, мне как-то, может быть, повезло в жизни. Когда мы переехали вот сюда уже, к Павелецкому вокзалу, там, конечно, был двор, большой двор. Эти московские дворы, там, известно…
К. Толоконникова
— Там всякое бывало, да.
Протоиерей Михаил
— Всякое бывало, да.
А. Пичугин
— Там очень четко Садовое кольцо, по-моему, до сих пор делит два мира. Тот, который в Замоскворечье — тихий, уютный. Тогда еще, думаю, что в начале 60-х годов, школа, которая располагалась по ту сторону Садового кольца, в том мире тихого Замоскворечья, она считалась достаточно благополучной. А школы, наверное, который были за Садовым кольцом, вот там на Зацепе, и дворы, и контингент, и люди, которые там жили — это в основном были рабочие, которые вот на фабриках и железнодорожную обслуживали станцию.
Протоиерей Михаил
— Так вот я говорю, что мне как-то повезло, у меня не было никаких проблем с тем, чтобы войти вот или вернее выйти в мир после вот этого замкнутого пространства. Были ребята, как-то с ними подружились. Были и хулиганистые, которые постарше. А так мы дружили и играли в какие-то игры. Я помню, в казаки-разбойники, потом какая-то была игра, штандер называлась, с мячом.
К. Толоконникова
— А с мячом, ну конечно, была такая игра, да.
Протоиерей Михаил
— Я не помню сейчас вот правила…
К. Толоконникова
— Это что-то вроде вышибалы.
Протоиерей Михаил
— Видимо, да, ну те же вышибалы, ну девочки там в классики, в эту самую, в прыгалки. Ну все как, в общем, как везде. Так что я как-то еще…
К. Толоконникова
— То есть вас пускали во двор, вас не держали нарочно изолированно дома.
Протоиерей Михаил
— Нет, конечно.
К. Толоконникова
— Там занятия музыкой, бонна?
Протоиерей Михаил
— Конечно нет. Музыке меня пытались научить уже попозже, когда мы переехали из вот этой коммунальной квартиры в Черемушки. Но ничего не получилось из этого.
А. Пичугин
— Мы прервемся буквально на минуту. Напомню, что вы слушаете совместную программу радио «Вера» и музея, исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Директор музея Ксения Толоконникова, я Алексей Пичугин. Наш гость сегодня это протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя и председатель епархиального суда города Москвы.
А. Пичугин
— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что сегодня, как всегда в четверг, в это время в эфире совместная программа радио «Вера» и музея, исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова директор музея, я Алексей Пичугин. Наш гость протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя, председатель епархиального суда города Москвы.
К. Толоконникова
— А как, отец Михаил, вам удалось пройти, так сказать, меж Сциллой дворовых вот этих отношений неуставных и Харибдой такого школьного идеологического официоза, вступления там в октябрята, пионеры? Как это вообще все происходило, там где звездочки, дружины ну и прочее?
Протоиерей Михаил
— Ну я был октябренком, и я был пионером, так что здесь…
К. Толоконникова
— Не было никакой проблемы.
Протоиерей Михаил
— Не было проблемы, да.
К. Толоконникова
— Противоречий не было.
Протоиерей Михаил
— В комсомол я уже не вступал.
А. Пичугин
— Ну октябрята — понятно, это все-таки такая, самое первое звено, а вот в пионеры — были ли какие-то разговор в семье: вступать, не вступать, принимать?
Протоиерей Михаил
— Не было таких разговоров. Но я помню, когда мне повязали этот красный галстук, а это было весной, по-моему, где-то в день рождения Ленина…
К. Толоконникова
— Где-то около 9 мая, между днем рождения Ленина и 9 мая, по-моему, это происходило.
Протоиерей Михаил
— Да, причем основную массу вот этих вот наших сверстников водили куда-то в музей Ленина, принимали в пионеры. Я туда не попал. И уже оставшихся там, кто болел, кто там по каким-то причинам не пошел туда, значит, принимали в актовом зале нашей школы. И я помню, что когда вот одели мне красный галстук, я шел нараспашку пальто, что у меня вот красный галстук. Не потому что я пионер, что я вот так вот, а я уже вырос, я уже не октябренок.
К. Толоконникова
— Да, конечно, это уже инициация такая была, переход на другую ступень.
Протоиерей Михаил
— Я помню, сейчас мне это смешно, но я помню, что я хотел показать, что я уже вот такой, не просто какой-то мальчишка, а уже вот дорос вот до такого.
К. Толоконникова
— А дома при этом мама папа относились с пониманием. Это было необходимой как бы данью обществу.
Протоиерей Михаил
— Нет, не было ни запретов, ни каких разговоров, каких-то вот таких, вот ну надо — надо, ну ладно, там октябренок, пионер — вроде там какие-то хорошие были вот эти вот идеи, что должен там…
К. Толоконникова
— Металлолом собирать, бабушек через дорогу водить.
Протоиерей Михаил
— Ребятам пример, да, помощь там, тимуровские эти отряды. Вроде бы так ну вот ладно. Просто комсомол — тут было категорически, то есть не то что, мне не говорили, что…
А. Пичугин
— Ну вы и сами не собирались.
Протоиерей Михаил
— Сам я не собирался. К тому времени как-то уже у меня стало сформировываться желание пойти по стопам моего родителя.
А. Пичугин
— Это уже ближе к четырнадцати годам.
К. Толоконникова
— А вы у вас не было такого подросткового протеста? Вот вы как росли верующим ребенком церковным, так вы постепенно и подошли к желанию поступать в семинарию?
Протоиерей Михаил
— Ну нет, не хотелось бы, чтобы у людей возникло такое мнение, как я идеальный ребенок был. Был такой период, вот как раз 13–14 лет. Мама моя ходила в Богоявленский собор и по воскресеньям, как обычно, вставала, собиралась. А в то время в девять часов пятнадцать минут была замечательная передача «С добрым утром!», она такая юмористическая и там новые песни, премьеры песен всегда были такие. И вот я очень любил эту передачу слушать. И я делал все, чтобы вот остаться дома и послушать. Ну она такая веселая, там действительно и наши известные юмористы, всякие вот эти скетчи и юмористические там какие-то и сценки разыгрывали. И я делал все, чтобы вот остаться дома и послушать эту передачу. И я сейчас так отматываю это время и прихожу к выводу, что все-таки родители были мудрые у меня — они меня не заставляли, не поднимали, не гнали: там давай, пойдем, ты вот должен, ты там сын священника. Нет. Мама просто, конечно, внутренне она наверняка и переживала, и имела желание, чтобы я тоже в храм ходил, но ничего не делала. Я так думаю, что все-таки молитва матери, она сделала свое дело. Это был небольшой такой период, и потом уже я сделал другие выводы из всего этого.
А. Пичугин
— Но это 13–14 лет. А до того, пока вы еще вот так не сформировались, ну может быть, не заставляли, но при этом, когда никто не спрашивал, там в шесть лет, в семь, в пять вас водили в храм?
Протоиерей Михаил
— Водили, да, я ходил в храм, и ездили мы на Рижскую, там где служил наш батюшка, да. Ну вот потом как раз вот этот период такой.
К. Толоконникова
— Шатания некоторого.
К. Толоконникова
— Переходный, да, у кого-то он по-разному проходит, какие-то протесты, может быть, бывают у ребят. Вот у меня вот такое какое-то было. Ну это не знаю, может быть, там год, два, может быть, вот так.
К. Толоконникова
— А вы упомянули, что ваша мама в Богоявленский собор, то есть в Елохово она ездила. А почему не в Знаменский храм?
Протоиерей Михаил
— А потому что там служил митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен.
К. Толоконникова
— А, поэтому. А она ездила на его службу.
Протоиерей Михаил
— Я вам скажу еще такую вещь, что когда мы жили в Богородском, как раз Святейший Патриарх Пимен, была его только епископская хиротония, он был епископом Балтским — ну такой титул, такую кафедру символическую дали. И он одно время служил в Сокольниках в храме…
К. Толоконникова
— Воскресения Христова.
Протоиерей Михаил
— Воскресения Христова в Сокольниках, да. И вот я помню, мы с мамой — ну сколько мне было, четыре-пять лет, — ездили на канон Андрея Критского туда.
К. Толоконникова
— Все вспоминают, что он как-то пронзительно совершенно и потрясающе читал канон.
А. Пичугин
— Есть записи.
Протоиерей Михаил
— Есть запись, но эта запись уже поздняя.
А. Пичугин
— Уже патриаршего времени.
Протоиерей Михаил
— Уже патриаршая, а я помню, когда он еще был местоблюстителем, я уже начал у него иподиаконствовать, я помню вот те службы. И, конечно, ну это непередаваемо он читал этот канон. Но он не читал, он действительно молился. Молился вот этими словами преподобного Андрея Критского. И это чувствовалось, и это действительно собирало много народу на эти службы.
К. Толоконникова
— А как получилось, что вы стал иподиаконом его?
Протоиерей Михаил
— А вот когда прошел вот этот период, когда мне уже не стали интересны вот эти юмористические передачи, я начал ходить как раз вот с мамой в Богоявленский собор. Но был у меня еще такой период, тоже небольшой, наверное, года два-три, когда я не собирался связать свою жизнь со служением Церкви, я собирался стать моряком.
К. Толоконникова
— Такая мальчишеская типичная мечта.
А. Пичугин
— Не летчиком, а именно моряком.
Протоиерей Михаил
— Ну мне с детства с детства море нравилось, тянуло. Первый раз я увидел море, когда мне было четыре года. В 59-м году мама привезла меня в Анапу на Черное море, — красота, эти моряки ходили там, — это просто на меня такое впечатление произвело, что я вот уже тогда решил, что я буду моряком. И я, когда учился в 7 классе, поступил, был у нас в Москве, на Добрынинской, Клуб юных моряков, речников и полярников. И вот я ходил туда, занимался два года, у нас была практика. У нас были такие корабли списанные, небольшие тральщики, и летом у нас была морская практика — мы ходили на Рыбинское водохранилище. Ну все это так было интересно.
А. Пичугин
— Причем ходили прямо из Москвы.
Протоиерей Михаил
— Прямо из Москвы. На «Водном стадионе» там была база вот эта вот, и мы туда прямо по каналам.
К. Толоконникова
— Каналы, шлюзы.
Протоиерей Михаил
— И вот я однажды, когда уже вот это был, по-моему, третий год обучения, летом мы приехали, одно время мы несколько лет отдыхали на Рижском взморье и жили неподалеку от летней резиденции митрополита, ну тогда он был еще архиепископом, Леонида Рижского.
А. Пичугин
— Полякова.
Протоиерей Михаил
— Полякова, да, которого тоже мои родители знали, и мама знала. А он был одно время настоятелем Богоявленского собора. И там был храм, вот мы ходили на службы, и я у него там прислуживал. И вот однажды мне нужно было уехать оттуда на практику, я подошел к владыке Леониду за благословением: Владыка, благословите, мне вот на практику, на морскую. Он меня благословляет и говорит: я тебя благословляю в семинарию. Думаю: что это? Я просил-то одно, а мне он сказал, что в семинарию. Тогда у меня еще не было вот мыслей, чтобы пойти в семинарию и пойти по этому, вот я хотел туда. Ну я прекрасно понимал, что у меня перспективы-то никакой не будет, если там ходить в загранплавание — я не военным моряком хотел быть, а вот таким, — это надо быть либо комсомольцем, либо там членом партии обязательно, а я не собирался им быть. Но вот по инерции, вот так как-то я еще ходил туда. И вот со временем как-то вот у меня, видимо, с благословения владыки Леонида стало что-то проясняться в моем сознании. И я на практику все-таки уехал, это была последняя практика. А последней каплей явилось то, что на следующий год учебный у нас сделали занятия по воскресеньям. Но этого я уже не мог допустить, к тому времени…
К. Толоконникова
— То есть встал выбор: или — или.
Протоиерей Михаил
— Да, или — или. И к тому времени по воскресеньям для меня это храм был просто обязателен.
К. Толоконникова
— А вы уже прислуживали в это время в алтаре, вы уже были в алтаре?
Протоиерей Михаил
— Еще нет. И вот я принял решение, что все-таки это хорошо, это интересно, привлекательно, но это не мое. И оставил эти занятия в клубе, которые давали какие-то там перспективы для поступления в морские училища, все это. Некоторые наши, с кем мы там занимались, они так и сделали — они поступили, стали капитанами. А для меня началось вот это вот, скажем так, вхождение, уже серьезное вхождение в церковную жизнь. И я с мамой ходил в Богоявленский собор. Потом она попросила у иподиакона, старшего иподиакона, он у него и секретарь был, у митрополит Крутицкого, Василий Максимович был такой, не помню фамилии его, она спросила, можно ли мне ходить в алтарь. Он взял благословение у митрополита Пимена, и мне благословили ходить в алтарь, я ходил в алтарь. И вот в 71-м году, 15 марта 71-го года, тогда еще мне было 15 лет, 16 мне исполнилось 27 марта, меня Володя Шишигин…
А. Пичугин
— Будущий архимандрит.
Протоиерей Михаил
— Да, отец Дионисий, он был книгодержцем у митрополита и у Патриарха Пимена, подошел ко мне и сказал: давай, одевай стихарь, кто-то из иподиаконов не пришел, будешь стоять со свечой. И я, значит, дрожа…
К. Толоконникова
— Трепет, конечно.
Протоиерей Михаил
— Трепетно, естественно, вот. Но мне к тому времени я уже несколько лет ходил…
К. Толоконникова
— И как, вы присматривались, вас постепенно учили чему-то, как это все происходило?
Протоиерей Михаил
— Я, естественно, когда ходил, не просто витал где-то, а действительно я вот приглядывался к тому, что иподиаконы делают. Для меня это не было какой-то, для меня это было неожиданно, но новостью не было для меня. И вот я помню, как раз 15 марта, оказывается, потом, это праздник в честь Державной иконы Божией Матери, я вышел на пассию в воскресенье вечером, а митрополит Пимен в то время еще служил пассии.
А. Пичугин
— Но он уже был местоблюстителем.
Протоиерей Михаил
— Он был местоблюстителем, да. И эти службы тоже, и я помню, как он вообще акафист читал не нараспев, а вот так вот, речитативом. Но у него такой был речитатив, который вот стопроцентно укладывался в пение хора. Я больше ни у кого так не слышал. Вот, к сожалению, не осталось вот этих записей, записей пассий его или там чтение акафистов, когда приезжал уже в Лавру на Успение, на преподобного Сергия, он тоже в такой же манере эти акафисты читал. Но, к сожалению, записей не осталось. И вот я помню, что встал. И потом, когда служба закончилась, мне Володя Шишигин подошел и говорит: ну ты стоял прямо как у мавзолея, даже не шелохнулся ни разу.
К. Толоконникова
— Прекрасное сравнение. Вы, наверное, поэтому его и запомнили, да.
Протоиерей Михаил
— Да.
К. Толоконникова
— Оксюморонная штука.
Протоиерей Михаил
— И вот с этого момента меня стали приглашать, и я начал иподиаконствовать. Ну потом мне уже исполнилось через несколько дней 16 лет, и это не влекло за собой никаких там санкций со стороны.
К. Толоконникова
— Прещений, да. Потому что детей в алтарь было нельзя.
Протоиерей Михаил
— Да, не то что там иподиаконсктвовать, а вообще даже в алтарь нельзя было пускать.
А. Пичугин
— Мы напомним, что в гостях у светлого радио сегодня, ключарь храма Христа Спасителя, протоиерей Михаил Рязанцев. Отец Михаил, как произошло ваше знакомство с Патриархом Пименом уже более непосредственное? Не то что вы там брали благословение, он знал, наверное, как вас зовут, ну и вот этим ограничивалось, ну а когда вы начали общаться уже так?
Протоиерей Михаил
— Ну я бы не сказал, что я начал общаться. Он ведь был такой ну…
А. Пичугин
— Закрытый.
Протоиерей Михаил
— Закрытый, да, у нас такого вот общения как-то вот по душам, как вот духовного отца, не было.
К. Толоконникова
— Да. Как, например, вспоминал митрополит Питирим (Нечаев) покойный о своем общении с Патриархом Алексием I, потому что там действительно было общение как бы духовного отца с духовным чадом. А митрополит Пимен был закрытым. Может быть, он опасался навлечь на кого-то беду.
Протоиерей Михаил
— Да, я так думаю, что именно в этом и было, да.
К. Толоконникова
— Потому что ну это обычное же вот советское: меньше знаешь — меньше скажешь. Вот, наверное, так.
Протоиерей Михаил
— Ну а если учесть, что он прошел через все вот эти вот горнила советской жизни — и в ссылке был, и на фронте был.
А. Пичугин
— И на фронте.
Протоиерей Михаил
— И когда стал Патриархом, тоже это ничуть не облегчило его жизнь.
К. Толоконникова
— Скорее напротив.
Протоиерей Михаил
— Любимая его поговорка была: попробовали бы вы походить в сапогах Патриарха. То есть, действительно, это была, даже это была клетка, это даже не золотая клетка была. А вот без какого-то допуска там или без какого-то разрешения он просто не мог выехать в какую-то другую епархию. То есть запретов не было, но всегда говорили: ну вы знаете, ваше Святейшество, ну там это далеко, это там какие-то там еще условия для вас не готовы, — какие-то находили отговорки. Ну он не шел как-то вот так напролом. Ну вот так и было.
А. Пичугин
— Но у вас складывались какие-то отношения с священниками или архиереями в то время, если не с Патриархом Пименом, то с кем вы из духовенства общались тогда?
Протоиерей Михаил
— Ну я бы не сказал, что вот как-то непосредственно общался с духовенством. Был на Рижской, где служил мой батюшка, отец Иоанн Масолитин, тоже такой уже в летах батюшка, я у него исповедовался, как-то вот какие-то мы с ним обсуждали вопросы. Вот это да, я помню, с которым мы так вот общались больше, чем с другими. А с другим духовенством — ну все знали, что я вот сын отца Иоанна Рязанцева, как-то мы накоротке просто разговаривали.
К. Толоконникова
— Вы были юным еще человеком, чтобы общаться наравне с каким-то маститыми протоиереями, это ясно. А кто вас благословил в семинарию поступать?
Протоиерей Михаил
— Ну вот, я же говорил, митрополит Леонид.
К. Толоконникова
— Да, потом уже.
Протоиерей Михаил
— А рекомендацию мне писал отец Герасим Иванов. Они как раз учились тоже с моим батюшкой в семинарии, но он долгое время сан не принимал. Он сам был из старообрядческой семьи.
К. Толоконникова
— А ваш отец, он был одним из первых студентов, получается, восстановленной семинарии, да, после войны?
Протоиерей Михаил
— Он в 54-м году семинарию окончил. А в академию не пошел, пошел служить на приход.
К. Толоконникова
— А он в свою очередь из потомственной священнической семьи?
Протоиерей Михаил
— Нет, он из рабочей семьи. Но брат его тоже принял сан, отец Василий Жеребцов, потому что батюшка мой принял фамилию, взял фамилию моей мамы. А отец Василий Жеребцов, его родной брат, он долгое время служил в Брюсовском переулке, в храме Воскресения Словущего. Как раз они вместе служили с отцом одно время с отцом Леонидом Ролдугиным, потом он был настоятелем на Пятницком кладбище, настоятелем на Даниловском кладбище. И там вот он скончался, и похоронен как раз у входа в храм. Так что вот эти два брата были священниками.
А. Пичугин
— А отец Герасим Иванов прожил очень долгую жизнь.
Протоиерей Михаил
— Очень долгую жизнь, да.
А. Пичугин
— Он умер, под сто лет было.
Протоиерей Михаил
— Да. И вот уже как-то ближе к окончанию к моему окончанию академии, его рукоположили сначала в диаконы, потом в священники, и он служил какое-то время в Богоявленском соборе. И когда возникла необходимость взять у кого-то рекомендацию, ну естественно, пошел именно к нему, потому что мы с ним были уже давно знакомы.
К. Толоконникова
— Он друг семьи.
Протоиерей Михаил
— Друг семьи, да, мы дружили семьями. И он мне дал рекомендацию для поступления в семинарию. Это уже после армии.
К. Толоконникова
— А ну да, конечно, необходимо же было сначала отслужить. Не служивших в рядах советской армии, заявление даже бы не приняли от вас, то есть вы сначала отслужили.
Протоиерей Михаил
— Ну во всяком случае очень редко. А если даже и принимали без армии, то все равно забирали из семинарии в армию, забирали в основном в стройбат. Ну а там порядки известно какие были, и люди, конечно, терпели там большие унижения и трудности.
А. Пичугин
— Причем даже если семинарист был уже рукоположен, точно знаю, что в диаконы, могли забрать. Священников, по-моему, уже не забирали.
Протоиерей Михаил
— Священников нет, а диакона могли еще забрать. И я когда уже к окончанию школы принял решение поступать в семинарию, я не стал поступать никуда, ни в какие высшие учебные заведения, а уже решил идти в армию. А у меня полгода оставалось до призыва, и чтобы как-то вот эти полгода чем-то заниматься, я поступил электриком на химический факультет Московского государственного университета. Ну там как-то по знакомству меня устроили. Ну электрик это было, конечно, так громко сказано, я ходил в подмастерьях, носил там лампочки у мастера, с которым ходил, ну могли мне доверить…
К. Толоконникова
— Вкрутить лампочку.
Протоиерей Михаил
— Вкрутить лампочку там, сменить выключатель. Но, кстати, это потом пригодилось.
К. Толоконникова
— Вот я хотела об этом спросить.
Протоиерей Михаил
— Я дома уже могу совершенно спокойно все это проделать.
А. Пичугин
— А многие так работали как раз, чтобы был рабочий стаж для поступления в тот же Московский университет.
К. Толоконникова
— Лаборантами многие работали перед поступлением.
Протоиерей Михаил
— Кстати, рабочий стаж у меня и начался вот с этого, с химического факультета.
К. Толоконникова
— Это первая запись в вашей трудовой книжке.
Протоиерей Михаил
— Первая и единственная эта запись. Многие вот раньше гордились тем, что вот она первая и единственная, когда человек всю жизнь проработал.
К. Толоконникова
— Ветеран труда.
Протоиерей Михаил
— Ну мой тесть, кстати, вот имел вот эту единственную запись, он проработал всю свою жизнь на этом заводе.
К. Толоконникова
— На одном да. У меня, по-моему, дедушка тоже так проработал.
А. Пичугин
— Хранится у вас эта книжка на память?
Протоиерей Михаил
— Эта книжка не сохранилась, куда-то она затерялась. И когда нужно было брать какую-то справку, для пенсии, то пришлось ехать туда, в архив этого химического факультета. Ну там, конечно, нашли вот эту запись, что полгода я там проработал.
К. Толоконникова
— А служили где?
Протоиерей Михаил
— Я служил в группе советских войск в Германии. Вот со службой тоже у меня так интересно получилось. Я уже принял решение идти в семинарию, но море меня не отпускало. И я, когда там спрашивали, куда хочешь, где хочешь служить, я сказал, во флоте, хочу во флот.
К. Толоконникова
— Несмотря даже на то, что дольше.
Протоиерей Михаил
— Вот на меня смотрели, как на какого-то чудака, потому что все обычно стремились куда-то там в пехоту, ну в сухопутные какие-то части, чтобы только вот…
А. Пичугин
— Свои два года и все.
Протоиерей Михаил
— Два года и все, да. Я во флот. Ну хорошо, там записали, проходил какие-то комиссии там учетные, медицинские. И последний раз, когда я уже пришел на окончательную эту вот комиссию, женщина, которая там смотрела дела, взяла мое дело и там написано красным карандашом: отец священник.
А. Пичугин
— И это уже все перечеркивало.
Протоиерей Михаил
— Она так посмотрела — ой, говорит, зачем же они это написали-то? Взяла ластик и стерла эту надпись. Ну надпись стерли, а мое желание не удовлетворили. И меня забрали в Германию, и я в Германии прослужил там два года, охраняя склад горюче-смазочных этих веществ. Там стояла танковая армия, рядом был полигон, и вот…
К. Толоконникова
— Многие стремились попасть или в Чехословакию, или в Германию.
Протоиерей Михаил
— Вот интересный момент. Вот я уверен, что в жизни такие есть моменты, они не случайные. К окончанию школы я вот, когда увидел репродукцию Рафаэлевской «Мадонны»…
К. Толоконникова
— «Сикстинской мадонны».
Протоиерей Михаил
— «Сикстинской мадонны», да, мне так захотелось ее увидеть, но практически не было никаких шансов — ну в Германию в Дрезден, как я туда попаду? И ну нравилось и нравилось, ладно. Вдруг я узнаю, что нас отправляют в Германию. У меня уже как-то так, думаю: вот, уже где-то там близко.
К. Толоконникова
— Забрезжила надежда, да.
Протоиерей Михаил
— Уже близко. Попал в Германию и меня распределили в Дрезден. А это первая наша часть находилась в Дрездене, там мы проходили курс молодого бойца.
К. Толоконникова
— Так называемая учебка.
Протоиерей Михаил
— Учебка — это для сержантского состава. А это просто вот нас призвали…
А. Пичугин
— КМБ, да.
Протоиерей Михаил
— Да, курс молодого бойца проходили. У меня уже окрепла надежда, что раз уж я в Дрездене, значит, обязательно я попаду туда, в Цвингер, где и находится…
К. Толоконникова
— «Сикстинская мадонна».
Протоиерей Михаил
— «Сикстинская мадонна», да. Но после принятия присяги меня отправляют в другую часть, 37 километров…
К. Толоконникова
— От Дрездена.
Протоиерей Михаил
— 37 километров от Дрездена, в лесу. И тут я уже подумал: ну как, а счастье было так близко.
К. Толоконникова
— Да, действительно, досада, всего какие-то десятки километров.
Протоиерей Михаил
— Да. Причем в Дрездене отпускали на выходные в город, а там ходить просто некуда было, в лесу мы находились. Но все-таки уже когда где-то три четверти срока я отслужил, вдруг нам делают такую поездку в Дрезден, экскурсионную, как раз вот в этот дворец Цвингер, в этот музей. И я вижу вот эту вот «Мадонну», которой грезил в свои юные годы. Конечно, на меня она произвела огромное впечатления, репродукция все-таки не передает всего…
К. Толоконникова
— Ну конечно.
Протоиерей Михаил
— Всего того, что там написано. И я был поражен, что, оказывается, весь фон за ней выписан херувимами, что на репродукциях никогда не было видно.
К. Толоконникова
— Там как бы на репродукции кажется, что это просто такая облачная рябь. А приглядываясь ближе, видишь, что…
Протоиерей Михаил
— Да, именно херувимы. Мое впечатление такое осталось.
А. Пичугин
— Мы сейчас эту часть программы закончим. Я нашим слушателям напомню, вернее скажу, что у нас будет вторая часть с отцом Михаилом Рязанцевым. Слушайте нашу программу совместную с музеем, исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди».
К. Толоконникова
— В семь вечера по четвергам.
А. Пичугин
— Да. И продолжим с отцом Михаилом в следующий раз. Спасибо большое. Всего доброго.
Все выпуски программы Светлый вечер
Уравнение. Наталия Лангаммер
«Ну, почему нужно перестраиваться из ряда в ряд так медленно? Чего ты плетешься?» — возмущалась я за рулем в адрес попутной машины, которая мне мешала.
И тут в голове всплыло слово «уравнение». Недавно мои очередные размышления, почему судить людей нельзя, нашли ответ в одном слове: «уравнение»
Причем, оно не решаемое. Состоит практически полностью из неизвестных. Каких?
Смотрите. На примере того же нерасторопного водителя.
Что я знаю? Что он едет медленно. А почему?
1. Он может не считать, что едет медленно. Полагать, что двигается осторожно.
2. У человека может болеть или кружиться голова. Может быть высокое или низкое давление.
3. В машине может ехать пассажир, которому страшно или которого укачивает.
4. Водитель может быть расстроен, убит горем.
5. Он может не спешить, так как сильно заранее выехал. А может не хотеть ехать туда, где ждут проблемы, неприятный разговор, трудное решение.
6. Машина может быть неисправна.
7. А может он вспоминает и проживает снова недавнее свидание с любимой и в хорошем расположении слушает медленную романтическую музыку.
8. Или говорит по телефону со старенькой мамой. Нельзя за рулем по телефону, но как маме отказать?
Стоит дальше продолжать этот список предположений. Он бесконечен! Ведь каждый из пунктов можно расширить до огромной истории. Истории человеческой души, которую нам не дано знать.
«Уравнение» — слово, которое теперь помогает мне не только удержаться от осуждения, оно помогает перестать хотеть судить. Все, что я знаю про этого водителя в соседней машине — это то, что мне лично он мешает в данной полосе. Ну, перестроюсь в другую. Помоги и ему, и мне Господь!
Автор: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Частное мнение
Исидор и Ида Штраус
Исидор и Ида Штраус родились и умерли в один день. Американский бизнесмен и благотворитель прожил вместе со своей верной и преданной супругой больше сорока лет. Они вели скромный образ жизни, не стремясь к публичности и славе. Мир узнал о них и их любви, после трагедии на корабле «Титаник», с которой имена супругов Штраус навсегда остались связаны.
Молодые люди встретились в 1861 году в городке Талбот американского штата Джорджия, куда их семьи иммигрировали из Германии. У юноши и девушки оказалось много общего. Оба любили лошадей, увлекались литературой. Оказалось, что даже дни рождения они отмечают вместе — 6 февраля. Правда, с разницей в 4 года. Разделяло их лишь положение в обществе. Семья Иды была очень состоятельной, в то время как Исидор был всего-навсего сыном мелкого небогатого лавочника. Он даже на наследство не мог претендовать, поскольку был младшим братом в семье. Молодые люди очень быстро поняли, что любят друг друга. И вскоре Штраус попросил у родителей Иды её руки. Как и следовало ожидать, жених без капитала не вызвал у них одобрения. Исидор получил отказ. Ида со слезами умоляла отца и мать изменить решение. И они, наконец, смягчились. Жениху поставили условие: помолвка должна длиться три года. За это время станет ясно, серьёзные ли у юноши намерения, действительно ли он любит свою избранницу и не за богатством ли её гонится. Исидор и Ида согласились — они были готовы ждать друг друга.
И дождались. Обвенчались. Со временем у Штраусов родился первенец — сын Джесси. А когда Ида ждала второго ребёнка, Исидор решил уехать из Талбота. Супруги мечтали о большой семье, им хотелось иметь много детей. А их нужно обеспечивать. У Исидора была задумка открыть большой собственный магазин. Провинциальный городок не подходил для реализации такого плана. Родным и друзьям Штраусов идея отъезда показалась безрассудной. Но Ида поддержала супруга. В 1876 году семья отправилась в Нью-Йорк.
Поначалу на новом месте пришлось нелегко. На свет появился второй малыш. Исидор устроился продавцом в крупный универмаг. Ровно половину каждой его зарплаты супруги откладывали на будущий магазин. За несколько лет семья Штраусов выросла — Ида родила ещё пятерых детей. Такая большая семья жила в маленькой съёмной квартирке. Но бытовые тяжести не огорчали супругов. Позже Штраусы будут вспоминать эти годы как самые счастливые в их жизни.
В 1896 году Штраус стал владельцем огромного универмага «Мэйсис» на 34-й улице. «Всё это смогло осуществиться только благодаря тебе. Твоё терпение, доброта и поддержка сотворили чудо», — писал Исидор своей жене.
Шли годы. Штраусы уже нянчили внуков. Занимались благотворительностью, путешествовали. Зиму 1912 года Исидор и Ида провели в Европе. Вернуться в Америку супруги решили на чудо-корабле, который все называли непотопляемым. Новейший трансатлантический лайнер «Титаник» отправлялся в свой первый рейс...
Есть фотография, на которой счастливые, улыбающиеся супруги Штраус запечатлены на палубе «Титаника» пред отплытием. А через несколько дней случится катастрофа, которая войдёт в историю. А вместе с нею войдут в историю Исидор и Ида Штраус, и их безграничная любовь друг к другу. Например, в знаменитой картине Джеймса Кэмерона «Титаник» Штраусы показаны утешающими друг друга в момент гибели лайнера, когда их каюта заполняется водой.
Как только стало очевидно, что корабль пойдёт ко дну, пассажиров стали эвакуировать. Однако шлюпок на борту оказалось гораздо меньше, чем требовалось. Капитан принял решение: сажать в них только женщин и детей. Нос «Титаника» уже наполовину погрузился в океан, когда Исидор, наконец, уговорил жену занять место в спасательной лодке. Но когда был отдан приказ спускать шлюпку на воду, Ида не выдержала. Она попросила матросов помочь ей снова сойти на палубу. «Я не оставлю мужа. Мы всегда были вместе, куда он, туда и я», — сказала она. Последний раз супругов видели стоящими на верхней палубе тонущего корабля. Они крепко обнимали друг друга и слушали, как музыканты «Титаника» играют христианский гимн «Ближе к Тебе, Господь».
На кладбище Вудлон в пригороде Нью-Йорка устроен мемориал в честь Исидора и Иды Штраус. Памятник выполнен в виде корабля. «Даже глубоким водам не под силу ни погасить любовь, ни утопить», — написано на нём.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
20 апреля. О Христе
В 9-й главе Послания апостола Павла к евреям есть слова: «Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лицом Божиим».
О Христе, — епископ Черняховский и Славский Николай.