Обратимся к поэту позапрошлого века – Аполлону Григорьеву. Имя его отсылает нас к древнегреческому богу света, а фамилия – к зарождению христианских имён, когда «Григорий» (то есть «бодрствующий») – означало высочайшую духовную планку. Интересно, что человеческие черты Григорьева растворены в толстовской драме «Живой труп»  (мученик-грешник Федор Протасов) и в «Братьях Карамазовых» (буйный нравом Дмитрий).

…Сначала – ранний, уже предчувствующий в себе «последнего романтика» и «ненужного человека» (именно так Григорьев подпишет ряд своих статей):

Когда средь сонма звёзд, размеренно и стройно,

Как звуков перелив, одна вослед другой,

Определенный путь свершающих спокойно,

Комета полетит неправильной чертой,

Недосозданная, вся полная раздора,

Невзнузданных стихий неистового спора,

Горя еще сама и на пути своём

Грозя иным звездам стремленьем и огнем,

Что нужды ей тогда до общего смущенья,

До разрушения гармонии?.. Она

Из лона отчего, из родника творенья

В созданья стройный круг борьбою послана,

Да совершит путём борьбы и испытанья

Цель очищения и цель самосозданья.

Аполлон Григорьев, «Комета», 1843-й год.

…Говоря о Григорьеве, не могу не сказать, что Аполлон Александрович был проникновенным литературным критиком, создавшим то, что можно назвать «русской эссеистикой». Он был критиком-художником, – причем, не отрешенным формалистом, а глубоко нравственным,  жизненным искателем «правды души человеческой». Не зря григорьевские статьи после его кончины собрал в книгу выдающийся русский мыслитель-почвенник Николай Страхов.

Но вернемся к лирике Григорьева, на сей раз – поздней, горькой, исповедальной:

Страданий, страсти и сомнений

Мне суждено печальный след

Оставить там, где добрый гений

Доселе вписывал привет...

Стихия бурная, слепая,

Повиноваться я привык

Всему, что, грудь мою сжимая,

Невольно лезет на язык...

Язык мой – враг мой, враг издавна...

Но, к сожаленью, я готов,

Как христианин православный,

Всегда прощать моих врагов.

И смолкнет он по сей причине,

Всегда как колокол звуча,

Уж разве в «метеорском чине»

Иль под секирой палача...

Паду ли я в грозящей битве

Или с «запоя» кончу век,

Я вспомнить в девственной молитве

Молю, что был де человек,

Который прямо, беззаветно

Порывам душу отдавал,

Боролся честно, долго, тщетно

И сгиб или усталый пал.

Аполлон Григорьев, 16 февраля 1858 года, Флоренция

 Выкупленный из очередной долговой тюрьмы, оставив народу  гениальную «Цыганскую венгерку» и горестно-вольное «О, говори хоть ты со мной, подруга семиструнная…», – этот труженик и бунтарь, определивший себя как «нравственный скиталец», отошел к Господу, прожив на свете всего 42 года.

Наступит новый, двадцатый век. В самом его начале  Александр Блок составит книгу  стихов Григорьева,  а в конце столетия появится и премия его имени.

Напоследок – простая и очень наполненная фраза из позднего письма Аполлона Александровича историку и журналисту Михаилу Погодину: «За высказанную мысль надобно отвечать перед Богом».