Послушаем, друзья, кусочек текста, знакомого нам с раннего детства. Читает народный артист России Николай Литвинов, запись со старой виниловой пластинки:

В третий раз закинул он невод, —

Пришёл невод с одною рыбкой.

С непростою рыбкой, — золотою.

Как взмолится золотая рыбка!

Голосом молвит человечьим:

«Отпусти ты, старче, меня в море,

Дорогой за себя дам откуп:

Откуплюсь чем только пожелаешь».

Удивился старик, испугался:

Он рыбачил тридцать лет и три года

И не слыхивал, чтоб рыба говорила.

Отпустил он рыбку золотую

И сказал ей ласковое слово:

«Бог с тобою, золотая рыбка!

Твоего мне откупа не надо;

Ступай себе в синее море,

Гуляй себе там на просторе».

Как дальше развивались события в пушкинской «Сказке о рыбаке и рыбке», вы, конечно помните: жена старика отправила мужа обратно к морю — просить новое корыто, и потом гоняла его раз за разом — за новыми избами-теремами-дворцами и новыми, выражаясь современным языком, статусами — для себя, любимой. Старик смиренно ходил и просил, море мрачнело, рыбка исполняла. И только когда старуха захотела стать владычицей морскою и повелевать самою рыбкой, — всё вернулось на круги своя: к ветхой лачуге и разбитому корыту. Кстати, в пушкинских черновиках остался удивительный эпизод ещё одного старухиного требования (а поэт опирался на сказку братьев Гримм) — стать «римской папой»...

Я обратился к сказке Пушкина после того, как перечитал статью выдающегося пушкиниста Валентина Непомнящего «Добрым молодцам урок», которую он написал в начале 1980-х и дополнял из года в год. В ней учёный напомнил, что во времена поэта, да и впоследствии, пушкинские сказки, ставшие, так сказать, новым русским фольклором, не были по-настоящему поняты. ...Ни в контексте всего пушкинского творчества, ни в рамках проблемы «детское — взрослое», ни — самое главное — в своём уникальном духовном значении.

В этих произведениях, и в «Золотой рыбке» особенно, произошло столкновение двух мировоззрений — языческого, создавшего народную сказку, и христианского — пушкинского. Так возникает, в частности, тема смирения и гордыни. Обратимся опять к «Сказке о рыбаке и рыбке». Вот, Николай Литвинов читает нам из эпизода о последнем походе старика к морю — просить для старухи титула «морской владычицы» (у братьев Гримм она захотела стать Богом):

Старик не осмелился перечить,

Не дерзнул поперёк слова молвить.

Вот идёт он к синему морю,

Видит, на море чёрная буря:

Так и вздулись сердитые волны,

Так и ходят, так воем и воют.

Стал он кликать золотую рыбку.

Приплыла к нему рыбка, спросила:

«Чего тебе надобно, старче?»

Финал известен — разбитое корыто. А Старик? «...Его смирение, — пишет исследователь Пушкина Валентин Непомнящий, — оказывается силой. Ведь если бы не это христианское, в сущности, смирение — когда он покорно выполняет даже последний, самый дикий приказ своей глупой и сварливой половины, — его Старуха так и осталась бы царицей! И правда бы не восторжествовала — как будто ее и нет. Именно смирение, эта внешняя „немощь“ (за которую Старика исследователи и читатели часто осуждают), оказывается орудием Высшей правды...» Конец цитаты.

...И я благодарно соглашусь с нашим учёным, который в той же статье «Добрым молодцам урок» назвал пушкинскую «Сказку о рыбаке и рыбке» «пророчеством и предупреждением всему человечеству». Тут есть над чем подумать.