Сейчас я прочитаю вам загадочное лирическое стихотворение симферопольского поэта Андрея Полякова под названием «Музыка».
Я стал неотменимым поляковским читателем с тех пор как только начал читать его вслух. Именно когда стихи зазвучали, соединились с воздухом, сквозь который летит то переменчивый снег, то нежный тополиный пух, то долгий пунктир дождя – все встало для меня на свои места. И при всей пропитанности его баллад той самой «тоской по мировой культуре» (слова Осипа Мандельштама), при удивительных перекличках – поверх всего этого – летит не замолкая и звеня, неповторимый поляковский звук: исповедальный и строгий.
А как вдохновенен облик его стихов, поданные курсивом, «вплывания» в основную тему стиха, обманчиво похожие на автоэпиграфы – здесь есть и ключ, и своя целительная боль.
Снежным цветом зима
повернула, торопит лететь –
в горле бьёт снегирёк
чтобы не было дела болеть –
чтобы дело стихи сочинять
обязательно было –
чтобы Муза контральто в тетрадь
о любви говорила
Скоро потянутся белые к северу птицы
скоро весна – значит нужно на север стремиться
Скоро и ты отбелеешь, как эти страницы
Музычка-Музочка, редкая книжная птица
Станешь совсем-загорелой, обветренно-летней
с кожей солёной и сладкой, как ветер в июле
Станешь клубникой с мускатом, курортною сплетней
словно в Крыму загорелые Оли и Юли
Станешь, в крылатой футболке над Ялтой летая
сверху разбрасывать строки грозы и озона
Станешь верхом на дельфине сидеть, как влитая
звёздно мерцая, как мир в глубине Аронзона
Только, о Музыка! что фортепьянные пальцы
скомкали, вмяли в снежок на задворках, руинах
бывшей зимы новогодней, июльские вальсы
не раскружат в докативших к волнам апельсинах
Не намекнут белоснежной полоской прибоя
на индевеющий хвостик февральской печали
что вот сейчас, моя Музыка, крутит тобою
даже сильней, чем крутил в январе и в начале
Даже сильнее, чем раньше, но тише и выше
даже нежней, чем учила и мучила вьюга
больно играть в двадцать пальцев, друг друга не слыша
плакать, в четыре руки обнимая друг друга
Что же ты плачешь, смеясь, дорогая такая
Музычка-Муза моя в человеческой блузке
то ли в Крыму каблучками огонь высекая
то ли в раю говоря непонятно по-русски?
Если в Крыму, то останься горячей картинкой
если в раю, то на птичье не жалуйся слово –
там ведь за каждой берёзкой, за каждой маслинкой
тайно лежит угловатая тень птицелова
Андрей Поляков, «Музыка», 2000-е годы
…Его поэзия требует, как я чувствую – если поэзия вообще может чего-то требовать от своего читателя – особого соучастия. Входить в эти стихи стоит так, как когда-то входили в атаку – в чистой, белой рубахе. И одновременно – краем сознания – удерживать в себе самом забытую со времен детства – доверчивость, – когда проходя мимо музыкальной школы, ты останавливался и замирал, пока из окна на втором этаже лилась незнакомая волшебная музыка. И ты хотел одного – пусть бы она вообще не кончалась.
Ирина Токмакова. «И настанет веселое утро»: «О пустом времени»

Фото: PxHere
Есть у писательницы Ирины Токмаковой детская повесть «И настанет весёлое утро». Её героиня, маленькая Полина, совершает путешествие в прошлое. Зачем? Чтобы вернуть в дом утраченную радость. А помогает ей подруга — звезда по имени Ая.
По дороге Полину и Аю ожидает несколько удивительных встреч. Об одной из них у нас с вами и пойдёт речь. Подруги подходят к поезду, который должен отправить их в прошлое и смотрят, как Машинист, по имени Шкандыба, грузит на поезд ящики, наполненные временем, — минутами, часами, днями.
Оказывается, что весят ящики по-разному. Одни необычайно легки, другие — едва поднимешь. Попусту потраченное время, поясняет Шкандыба, это очень тяжёлая вещь, можно сказать, неподъёмная. А вот лёгкие ящики заполнены нужным, полезным, добрым временем.
Попусту потраченное время тяготит душу. А что, если в ящике, помимо пустого времени, кроется ещё что-то? Маленькая трусость — или небольшая подлость — или крошечное предательство? Совсем маленькие, конечно, но вот в чём дело: маленький грех всё равно остаётся грехом и давит на сердце.
Святитель Николай Сербский, известный подвижник и богослов двадцатого века, пишет: «Бывает, что есть много мелких грехов и проступков, которые человек считает незначительными и не исповедуется, не кается в них. Словно паутина, опутывают они сердце и свивают гнездо для тяжкой печали».
Как избавиться от тяжести потраченного попусту времени, выбросить ящики Шкандыбы, смести душащую паутину? На этот вопрос можно ответить словами святителя Николая Сербского: «Исповедь проветривает и очищает дом души, и войдёт в него свежий и здоровый воздух от Духа Божия».
Автор: Анастасия Андреева
Все выпуски программы: ПроЧтение
Люси Монтгомери «Энн из Эйвонли» — «Полнота жизни»

Фото: PxHere
Все мы стремимся обрести полноту жизни. Но как её обрести? Этим вопросом задаётся Энн Ширли, главная героиня цикла книг, написанных канадской писательницей Люси Монтгомери.
В одной из повестей этого цикла под названием «Энн из Эйвонли» семнадцатилетнюю сироту Энн, которую в детстве удочерили фермеры Катберты, ждёт новое испытание. Несмотря на полученную стипендию, ей не удастся поехать в колледж, поскольку воспитавшая её Марилла теряет зрение. Энн придётся остаться на ферме и стать — по крайней мере на один год — всего лишь сельской учительницей. Энн горюет — ей кажется, что она уже никогда не сможет выбраться на широкий путь.
Миссис Аллан, лучший друг девушки, утешает её, говоря: «Не горюй слишком сильно. В конце концов, Энн, не то, что ты берёшь у жизни, делает её богатой и полной, а то, что ты в неё вкладываешь. Жизнь может быть тесной, а может быть широкой. Но мы сами делаем её такой».
В сто восемнадцатом псалме царя и пророка Давида есть слова о том, что полнота жизни определяется исполнением воли Божьей: «Буду ходить в широте, ибо я взыскал заповеди Твои».
Исполнение заповедей Божьих не лишает человека свободы а, напротив, выводит его на духовный простор. Это и есть та полнота жизни, о которой говорит героиня повести Люси Монтгомери «Энн из Эйвонли».
Автор: Анастасия Андреева
Все выпуски программы: ПроЧтение
Марфо-Мариинский женский монастырь — Владивосток

Фото: Piqsels
Ансамбль Марфо-Мариинского монастыря появился во Владивостоке в конце девятнадцатого века как архиерейское подворье. Комплекс зданий в живописной долине реки Седанки построили для первого епископа Владивостокской епархии, Евсевия (Никольского). Рядом с домом архипастыря возвели церковь, посвящённую его небесному покровителю — священномученику Евсевию Самосатскому, а также храм-часовню во имя Александра Невского. При подворье отрылись церковно-приходская школа и учительская семинария для подготовки преподавателей.
Святитель Евсевий возглавлял Церковь во Владивостоке почти двадцать лет. За это время в епархии было построено сто семьдесят храмов и начало действовать более ста образовательных учреждений. С благословения владыки на Дальнем Востоке учредили Камчатское православное братство. Благодаря этой организации дети коренных северных народов обучались грамоте и ремёслам. В таёжной глубинке появились больницы с бесплатными лекарствами.
В 1917 году Евсевий (Никольский) отправился в Москву, чтобы принять участие во Всероссийском поместном соборе. Вернуться на Дальний Восток владыке помешали революция и вспыхнувшая вслед за ней гражданская война. Архиерейское подворье на реке Седанке безбожные власти национализировали. На территории комплекса в разные годы размещались школа для малолетних преступников, кинотеатр и ремонтные мастерские.
В 1989 году архитектурный ансамбль, созданный епископом Евсевием, вернули Русской Православной Церкви. Здесь открылась Марфо-Мариинская обитель милосердия, которая вскоре была преобразована в женский монастырь. Его насельницы с помощью благотворителей восстановили и отреставрировали здания архиерейского подворья.
Возродили сестры Марфо-Мариинского монастыря и традиции милосердия, заложенные при владыке Евсевии (Никольском). Монахини посещают пациентов «Приморской детской туберкулезной больницы», «Дома ветеранов и пенсионеров», клинической больницы № 2 Владивостока, ухаживают за больными на дому и оказывают молитвенную помощь всем, кто об этом попросит.
Все выпуски программы ПроСтранствия