Когда в 1157 году скончался князь Юрий Долгорукий, то вся Ростово-Суздальская Земля избрала его сына Андрея своим князем так как все любили Андрея за премногую его добродетель, высоко ценя главный подвиг его жизни — особую любовь к сиротам и нищим. Нищелюбие переносило и сердце и помыслы князя к нуждам и потребам простого народа, для которого он был действительный отец и кормилец, защитник малых от насилия больших и сильных.
Но этим не могли быть довольны его дружинники и бояре, с которыми он держался холоднее и дальше, чем было в обычае у Южных князей. Уходя из Киевской Руси, он оставил там и старые порядки княжеского быта. Он не помрачал своего ума пьянством, а тем более на пирах с дружиною. Отец его от того и помер, что повеселился, может быть, без меры, на пиру у одного дружинника. Андрей знал также, что в пьяных чашах подносилась иногда и отрава. Он даже не переселился ни в Ростов и ни в Суздаль, будучи выбран всей Землею князем, но оставался в своей усадьбе во Владимире, откуда часто выезжал или в Боголюбово, где любил проводить время, или же проживал на устье реки Судогды, куда часто выезжал на охоту с малым числом близких людей.
Недовольство бояр необычным образом жизни Андрея очень скоро сказалось: они постарались лестью и лукавством поссорить его с братьями и старшими дружинниками отца, отчего произошла, было, лютая смута во всей Суздальский стороне. Но Андрей быстро ее прекратил. Глубоко сознавая страшную ответственность, лежавшую на его душе, за благо и спокойствие Земли, он нашел в этом сознании должную силу для прекращения смуты решительными и суровыми мерами. Одних бояр он заточил, а других изгнал из края, причем не остановился и пред изгнанием родных братьев — Мстислава и Василька с племянниками.
Водворив таким путем тишину в своей родной Земле, Андрей отнесся совершенно безучастно к вокняжению после смерти отца в Киеве Изяслава Давидовича Черниговского. Зато в своей Суздальской стороне, развил беспримерную деятельность. Он усердно обстраивал город Владимир на Клязьме и Боголюбово. И не жалел ничего на построение церквей, монастырей и украшение храмов. Для этих сооружений Андрей пригласил мастеров с Запада; но вместе с тем, в это же время, благодаря его строительству, начало развиваться и Русское искусство. Скоро наши мастера, уже без пособия иностранцев, строили и расписывали свои церкви.
Отечески нежно любя Владимир на Клязьме и мечтая сделать из него второй Киев, Андрей также заботливо и нежно относился и к его жителям. По улицам постоянно двигались возы, развозившие от князя пищу больным и нищим. Построив каменные Золотые ворота, по образу Киевских, он хотел неожиданно открыть их к празднику Успения Божией Матери. Но известка не успела высохнуть и укрепиться к празднику. Когда народ собрался, то ворота упали и накрыли 12 зрителей. Тогда Андрей горячо взмолился к чудотворной иконе: «Если Ты не спасешь этих людей, я грешный буду повинен в их смерти!» Подняли ворота — и все придавленные люди остались живы и здоровы.
Безучастное отношение Андрея к делам Южной Руси было очень на руку Изяславу Давидовичу, который только и мог рассчитывать удержать за собой Киев, за отсутствием других, более подходящих, князей для занятия этого стола.
Однако, несмотря на все, Изяславу все-таки не удалось удержаться долго в Киеве. В следующем же 1158 году в Галиче вспыхнула смута, подавшая повод к его изгнанию.
После этого, в 1159 году, Ростислав Мстиславович сел в Киеве и имел затем свидание со Святославом Ольговичем, чтобы уговориться насчет общего для них в то время врага — Изяслава Князья обедали друг у друга и обменивались подарками; Ростислав дарил Святослава соболями, горностаями, черными куницами, песцами, белыми волками, рыбьими зубьями, а Святослав — одарил барсом и двумя борзыми конями с кованными седлами.
Вслед затем начались военные действия; они шли некоторое время с переменным счастьем, причем противники сильно опустошали волости друг у друга; наконец, Изяслав Давидович решил обратиться за помощью в Суздаль. Он послал просить у Андрея Боголюбского руки его дочери для своего племянника Святослава Андрей согласился на это сватовство и прислал на помощь жениху и его дяде свои полки, которые, впрочем, скоро вернулись домой, не принеся Изяславу Давидовичу пользы.
Тогда Изяслав … задумал поссорить Ростислава Мстиславовича и Мстислава Изяславовича со Святославом Ольговичем, принимая в расчет то обстоятельство, что Киевляне с неудовольствием смотрели на этот необычный союз Мономаховичей с их всегдашним врагом — Черниговским князем. Стараниями некоторых подкупленных бояр ссора эта удалась и Святослав Ольгович оставил своих недавних союзников.
Этим воспользовался Изяслав … и подошел к Киеву. После кровопролитной схватки с войсками Ростислава … которая показалась летописцу вторым пришествием, Изяслав … стал одолевать; тогда дружина Ростислава сказала своему князю: «…У неприятеля сила большая; ступай лучше в Белгород, и там поджидай помощи».
Ростислав так и сделал, а Изяслав Давидович в третий раз вошел в столь любимый им Киев, простил всех граждан, попавших в плен, и пошел немедленно осаждать Белгород, где заперся Ростислав Однако, несмотря на все старания, ему не удалось взять Белгорода, а между тем к Ростиславу с разных сторон подходили на выручку подкрепления.
Изяслав Давидович решил немедленно снять осаду и начал отступать.
Скоро он был настигнут Черными Клобуками; один … ударил его копьем в плечо, другой проколол ему ногу и свалил с лошади. Ростислав Мстиславович со своим храбрым племянником застали Изяслава Давидовича уже при последнем издыхании и трогательно с ним простились. Так погиб в борьбе за обладание Киевом Изяслав Давидович; … много греха принял он на свою душу, чтобы посидеть на золотом Киевском столе, но оставил также память и о своих добрых делах и о большом количестве Русских пленных, выкупленных им вместе со своей княгинею у Половцев, на что он тратил огромные деньги.
Единственная

В давние времена жили в деревушке две семьи. В одной был сын— звали его Шан, в другой — дочь по имени Мэйли, что значит «прекрасная слива». Дети дружили с малолетства, а когда выросли — полюбили друг друга и поклялись никогда в жизни не разлучаться.
Пошёл Шан в дом к любимой девушке свататься, но родители отказали юноше из-за его бедности. Хотелось им отдать дочь с выгодой, за Вана-богача.
Наступил день свадьбы. Громко заиграли трубы, носильщики подняли украшенный цветами свадебный паланкин и понесли Мэйли к дому жениха. Сидит она в паланкине, горько плачет. Полпути прошли, вдруг что-то зашумело, засвистело, поднялся сильный ветер, паланкин с невестой в воронку закрутило, и унесло неведомо куда.
Узнал об этом Шан и решил во что бы то ни стало найти Мэйли.
— Зачем тебе чужую невесту искать? Как бы самому не пропасть, — уговаривали его друзья, — В деревне и других красивых девушек много...
— Мэйли для меня — единственная, — сказал Шан, и отправился в дальний путь.
Много дорог он прошёл, но никто нигде не слышал о пропавшей девушке. Печаль одолела однажды юношу: сел он у дороги и заплакал.
Вдруг откуда ни возьмись явился перед ним белобородый старец.
— Отчего ты плачешь, юноша? Кто тебя обидел?
Рассказал ему Шан про свою печаль, а старец ему в ответ:
— Пойдем со мной. Я знаю, где она.
Шли они, шли, и повстречали ещё одного путника. Спрашивает его старец:
— Кто ты и куда путь держишь, юноша?
— Зовут меня Ван Лан, я ищу свою невесту, которая исчезла в день свадьбы.
— Идём с нами. Я знаю, где она, — сказал старец.
Пошли они дальше втроем: Шан, Ван Лан и белобородый незнакомец. Привёл старец юношей к большому дому и пригласил войти, чтобы немного подкрепиться и передохнуть.
Хозяйка дома для гостей богатый стол накрыла, усадила всех за стол, и говорит:
— Хочу я с вами заодно, юноши, об одном деле потолковать. Муж мой давно умер, живу я вдвоём с дочкой. Вот и решила я в дом зятя принять, чтобы кормил меня на старости лет. Кто из вас двоих хочет здесь остаться?
Вышла из-за ширмы девушка — нарядная, красивая как цветок ириса. Понравилась она сразу Ван Лану, да и богатый дом приглянулся.
— Я останусь, — обрадовался он. — Такая невеста мне подходит.
— А я должен свою Мэйли найти, — сказал Шан.
Говорит ему тогда белобородый старец:
— Иди домой, там тебя твоя невеста ждёт. Тысячи лет живу на земле, а всё никак не могу к человеческим слезам привыкнуть... Уж так она в паланкине слезами обливалась, что я её похитил, чтобы проверить, кто из вас её по-настоящему любит...
— Кто ты, дедушка? — спросил Шан.
Но волшебник ничего не ответил и исчез. Зато он помог соединиться двум любящим сердцам.
(по мотивам китайской сказки)
Все выпуски программы Пересказки
Псалом 124. Богослужебные чтения

Вы никогда не задумывались, почему горы — такие манящие? Причём любые: и совсем невысокие, до километра, и пятитысячники — не говоря уже о самых высоких, недостижимых для неподготовленного вершинах. Как сказал поэт, «Сколько слов и надежд, сколько песен и тем // Горы будят у нас — и зовут нас остаться!» 124-й псалом, который сегодня звучит в храмах за богослужением, многократно обращается именно к глубокой символичности гор для верующего человека. Давайте послушаем этот псалом.
Псалом 124.
Песнь восхождения.
1 Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек.
2 Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек.
3 Ибо не оставит Господь жезла нечестивых над жребием праведных, дабы праведные не простёрли рук своих к беззаконию.
4 Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих;
5 а совращающихся на кривые пути свои да оставит Господь ходить с делающими беззаконие. Мир на Израиля!
Нет ничего удивительного в том, что уже на самой заре человечества гора воспринималась как особое, священное пространство, где происходит соприкосновение небесного и земного. На горе Синай Моисей получает от Бога заповеди; на горе Фавор преображается Христос перед учениками; да и про Олимп как не вспомнить.
Сама по себе гора очень многозначительна: с одной стороны, её огромное, мощное основание — «подошва» — придаёт ей устойчивость, непоколеблемость. С другой стороны, тонкая, словно игла, вершина, буквально впивается в небо. Тот, кто хотя бы раз в жизни стоял на такой вершине, никогда не забудет абсолютно ни с чем несравнимого ощущения одновременной устойчивости — и воздушности, невесомости — когда перед твоим взором открываются величественные горизонты.
Удивительная вещь: казалось бы, когда мы летим на самолёте, мы видим ещё более далёкий горизонт — а всё же это вообще не то: только стоя ногами на вершине, ты испытываешь исключительный, всеобъемлющий восторг особого предстояния перед бытием.
Для многих древних культур гора — это axis mundi, космическая ось мира, соединяющая высшие и низшие миры. И именно поэтому на вершинах гор строились храмы, организовывались те или иные святилища.
Если мы вспомним самые древние жертвенники, о которых повествует книга Бытия, — это тоже будут «микро-горы», сложенные из камней — на вершинах которых и совершались жертвоприношения.
Прозвучавший сейчас 124-й псалом ещё глубже развивает тему символизма горы: он говорит о том, что «надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек». Гора для верующего становится не только внешним образом духовного вдохновения, но и наглядным примером того, как может ощущать себя сам человек, когда его голова, его мысли — всё то, что и отличает его от животного, — устремлены к Небу. И неспроста греческое слово «ἄνθρωπος» — состоит из двух основ: ἄνω означает «вверх» и θρώσκω — «смотреть, устремляться, прыгать». Смотря на гору, мы словно бы снова и снова задаём себе вопрос: а есть ли во мне задор подняться на вершину — или я всего лишь хочу так и остаться распластанным у её подножия?..
Псалом 124. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 124. (Церковно-славянский перевод)
Псалом 124. На струнах Псалтири
1 Надеющиеся на Господа подобны горе Сиону; не поколеблются вовеки те, что живут в Иерусалиме!
2 Горы осеняют их, и Господь осеняет людей своих отныне и вовеки.
3 Ибо не дает Господь грешникам власти над праведными, да не протянут праведные рук своих к беззаконию.
4 Даруй, Господи, блага тем, кто добр и праведен сердцем!
5 А людей развращенных и творящих беззакония покарает Господь. Мир Израилю!