Светлый вечер с Александром Назаровым (17.11.2015)

У нас в гостях был актер и режиссер Александр Назаров.
Мы говорили о кино и телевидении, о новых проектах Александра и о том, какое место в его жизни занимает Бог.

 

 

---

В. Емельянов

— Здравствуйте! Вы слушаете «Светлый вечер» на радио «Вера». В студии Владимир Емельянов и Алла Митрофанова.

А. Митрофанова

— Добрый светлый вечер!

В. Емельянов

— «Светлый вечер» сегодня с нами проводит актер, режиссер театра и кино Александр Назаров. Здравствуйте, Александр!

А. Назаров

— Здравствуйте!

Наше досье:

Александр Назаров, родился в 1966 году в Москве. Учился в Московском государственном педагогическом институте, окончил Высшее театральное училище имени Щукина. Служил в театре «Современник». Поставил спектакли в целом ряде московских театров, среди которых Театр-студия под руководством Олега Табакова, РАМТ, Театральная мастерская Георгия Тараторкина, и другие. Снимает кино и сериалы, среди которых «Талисман любви», «Не родись красивой».

В. Емельянов

— Надо заметить, что у вас очень такая пестрая биография. Начиная с того, что вы поступали и проучились какое-то время в Педагогическом институте московском имени Владимира Ильича Ленина, на филфаке. Затем у вас отъезд в Ленинград, или он уже был Санкт-Петербургом, на актерский факультет…

А. Назаров

— В Ленинград.

В. Емельянов

— В Ленинград, в ЛГИТМиК. Я так понимаю, что это 90-е годы.

А. Назаров

— Конец 80-х, самый конец.

В. Емельянов

— Конец 80-х. Возвращение из Ленинграда в Москву, в Театральное училище имени Щукина, на курс Юрия Петровича Любимова. Заход в театр «Современник». И всё в итоге вернулось на круги своя, к педагогической деятельности, в том числе.

А. Назаров

— Но она все время как-то шла, педагогическая деятельность, она не прекращалась. Она прекратилась последние десять лет, когда я начал заниматься кино и телевидением. Просто времени перестало быть, перестало хватать.

А. Митрофанова

— Разве режиссер это не педагог, отчасти?

А. Назаров

— Это другое чуть-чуть. Нет, режиссер это просто тиран и деспот. А педагог он еще как-то…

А. Митрофанова

— Он тиран и деспот, и при этом еще педагог. (Смеется.)

А. Назаров

— Он при этом еще кого-то любит. А вот режиссер уже…

В. Емельянов

— Он никого не любит?

А. Назаров

— Не должен, во всяком случае. (Смеются.)

А. Митрофанова

— А если серьезно — если режиссерское ремесло связано с такими сложностями, то как тогда справляться?

А. Назаров

— Вы знаете, дело в том, что Товстоногов называл это «добровольной диктатурой», то есть человек добровольно подчиняется тебе, твоей диктатуре.

В. Емельянов

— Добровольное рабство.

А. Назаров

— Да, добровольное рабство. Как он это называл? «Режиссура — добровольная диктатура»? Ну, как-то… «Добровольная диктатура», звучала формулировка.

В. Емельянов

— Добровольная тирания, я бы даже сказал, — относительно Товстоногова Георгия Александровича.

А. Назаров

— Да-да-да. В общем, я думаю… Ну, сложный вопрос. Имеется в виду — бывали случаи в моей карьере, не самой богатой, но бывали случаи, когда любишь артиста, то, как правило, ничего не получалось. Вот любишь, идешь ему навстречу, что-то пытаешься, потом в результате всё (нрзб). А как только ты ведешь себя как тиран настоящий — «Поди сюда, сядь! Кто сказал? Что сказал? Уволить!» — в этом момент как-то начинает всё складываться, хорошо как-то идет.

В. Емельянов

— Этим объясняется успех театра Маяковского во времена, когда его возглавлял Андрей Гончаров? Говорят, что там стены тряслись, и было слышно процесс репетиций на улице.

А. Назаров

— Вы знаете, я был свидетелем, так получилось, что я был свидетелем этих репетиций. Да, действительно Андрей Александрович кричал, скажем так, аккуратно. Но так как я никогда не работал в театре Маяковского, то я подтвердить это не могу. Но думаю, что в принципе, у каждого человека, который занимается режиссурой, в какой-то момент рождается желание так крикнуть, и даже ударить кого-то очень хочется. (Смеется.) Себя сдерживаешь все время. Иногда не надо себя сдерживать — в смысле, бить не надо…

А. Митрофанова

— А, вот так вот? Я прямо представляю, что творилось на съемочной площадке сериала «Не родись красивой», который, безусловно, очень успешным получился, и интересным, и любопытным. Как, что нужно было делать режиссеру, чтобы получился продукт. Вот представляю, что там было, с Нелли Уваровой, например.

В. Емельянов

— Но все-таки кино другая штука, чем театр.

А. Назаров

— Честно говоря, нет. Я давно понимаю, что на телевизионной площадке, или на киноплощадке, нужно шутить, нужно вести себя достаточно легко. Все равно, кино в большей степени это производство…

В. Емельянов

— Ну конечно!

А. Назаров

— … в том виде, в котором оно сейчас существует — когда ты должен дать в день, особенно на телевидении, ты должен дать полезного материала 20 минут. Ну и что ты хочешь сделать? Ну, снимай. В этой ситуации, конечно, это производство, поэтому тут и больше шутить нужно. У нас, я помню, на площадке были такие вещи, которые, в общем, не я ввел. Я говорю: «Так, снимаем быстро, бессмысленно и беспощадно». (Смеются.) Иначе в какой-то момент просто невозможно было выполнить. Но что касается «Не родись красивой», то там при всем при этом и вся режиссерская команда наша, с которой мы работали, и вся актерская команда — получилось так, что это были люди, которые были изначально родными, и очень хорошо знакомыми. И так получилось, что время от момента запуска до момента премьеры меньше трех месяцев было. И на самом деле, для того, чтобы это вышло, там вариантов не было. По большому счету, скорее мы больше делали распределение актерское, чем по ролям, чем нежели… Мы брали тех людей, актеров, которых я лучше знал, там, в основном были либо люди, которых я хорошо знал, либо те, у которых я когда-то преподавал — как Уварова, как Антипенко. То есть это были люди какого-то близкого круга.

А. Митрофанова

— То есть близкие отношения в команде сложились, и было понятно…

А. Назаров

— Конечно.

А. Митрофанова

— … и вы друг друга хорошо слышали.

В. Емельянов

— И Уварова, и Антипенко, это все-таки театральные люди, театральные актеры.

А. Назаров

— Ну, Нелька заканчивала ВГИК, курс Тараторкина, на котором я тоже преподавал. А потом она…

В. Емельянов

— В РАМТе она, да?

А. Назаров

— Да, всегда, она была в РАМТе сразу после института. И это была первая ее такая большая роль в кино, на телевидении. Но опять-таки, с нее вообще всё началось. Когда сказал мне Илюша Папернов, креативный продюсер проекта: «Вот, будем такое делать». Я сразу сказал: «Слушай, я знаю, кто будет играть главную роль, — я сказал — будет играть Уварова». А он ее знал, потому что он уже ходил на спектакли, которые мы с ней выпустили — «Правила поведения в современном обществе» в РАМТе. И потом, по большому счету, мы ее так и утвердили, там было понятно. Наверное, кто-то мог сыграть лучше, но конкретно в ситуации, когда я должен был быть главным режиссером, а кто-то должен был играть главную роль, то было понятно, что лучше Уварова, потому что она лучше поймет этого человека.

В. Емельянов

— Ей объяснять не надо ничего.

А. Назаров

— Да. При всем при том, там был момент определенной в том числе тирании, потому что я мог позволить себе на Уварову... То есть я понимаю, что… Я помню, что там иногда прибегали продюсеры, я помню, прибежала Марковская Лена как-то однажды, услышав, как я ору на Уварову. Она говорит: «Ну как так?» Но Уварова как-то спокойно к этому относилась, она знала, что вот этот человек в очках…

В. Емельянов

— Он орет.

А. Назаров

— Да, он орет и он может на нее наорать, если что-то не то. И как-то она спокойно относилась.

В. Емельянов

— Но вот вообще, один из сюжетов мировой драматургии, если можно так сказать. Короче, есть исчерпывающее количество базовых тем в драматургии.

А. Митрофанова

— Кто-то говорит, что их двенадцать, кто-то, что их три, кто-то две. Две, это если они сводятся к «Илиаде» и «Одиссею». Первый сюжет — это война, второй — путешествие.

В. Емельянов

— И вот эта сказка о Золушке, которая у нас называется, современная, «Не родись красивой». Кстати, одна из ваших поклонниц написала на сайте, посвященном кино, замечательные слова — «выражаю огромную благодарность и восхищение создателю единственного качественного куска российского «мыла». То есть такое ощущение, что письмо на мыловарню отправлено.

А. Митрофанова

— А вы знаете об этом отзыве?

А. Назаров

— Нет.

В. Емельянов

— Здесь два таких момента. Во-первых, это комплимент, конечно. Потому что рейтинги у сериала были фантастические, надо заметить. И хорошо реклама там продавалась, а это главный показатель. С другой стороны, «мыло». Тоже очень много споров ведется на эту тему — качественное «мыло», некачественное «мыло». Вот, собственно говоря, как вы, как режиссер крупных форм, театральных, кино-форм — как вы к этому «мылу» подошли? Как к какому-то творческому проекту, или, что многие не скрывают — просто элементарно зарабатывали деньги. В чем нет ничего, естественно, дурного.

А. Назаров

— Во-первых, здесь действительно, когда уходил из театра, в каком-то смысле уходил, когда пригласили на телевидение — здесь был момент, когда нищета надоела. Да, это правда.

В. Емельянов

— Но театр тоже не Клондайк, надо заметить.

А. Назаров

— Нет, театр не Клондайк, поэтому уходил из нищеты, пытался вырваться. (Смеется.) И надо сказать, что в каком-то смысле удалось. Это первое. Но второе, еще когда только-только пришел, когда Александр Завенович Акопов пригласил, и мы начали о чем-то с ним разговаривать, то там была хитрость определенная, которую я, кстати, транслировал, по-моему, один раз в эфире радио «Вера». Там была хитрость, она заключалась вот в чем — ты так смотришь вокруг, и понимаешь — ну что? Я очень люблю Шкловского, отец меня приучил к нему, к Виктору Борисовичу. Вот Виктор Борисович он говорил хорошую вещь, у него есть фраза, что развитие искусства идет по пути канонизации низких жанров. Мне эта сентенция очень приглянулась. И он приводил примеры какие-то. Вот было кабаре, пришел Брехт, и принес в театр низкий жанр, кабаре.

А. Митрофанова

— Зонги.

А. Назаров

— Да. Был Мольер, в 40 лет ездил по провинции, потом приехал в Париж. Кто создал Комеди Франсез?

В. Емельянов

— Мольер.

А. Назаров

— Вот эта вот канонизация низкого жанра. Значит тот, кто канонизирует низкий жанр, тот и станет классиком. Самый низкий жанр сейчас — это сериал.

А. Митрофанова

— Это смотря о каком сериале идет речь. Есть, к примеру, такие сериалы, настолько собирающие рейтинги, и продолжения которых ждут самые разные люди, начиная от школьников и заканчивая всякими профессорами и докторами наук.

А. Назаров

— Это уже сейчас. А смотрите, ведь вот когда 10 лет назад мы пришли в сериалы, подождите секундочку, это очень низкий жанр. Ничего не было, не только на нашей территории, но и на территории мира, в мировом прокате.

А. Митрофанова

— Мексиканские были сериалы.

А. Назаров

— Но это катастрофа.

В. Емельянов

— Подождите, американские сериалы 60-х, 70-х годов, которые шли по 20, по 30 лет.

А. Назаров

— Мы сейчас говорим о чем — мы говорим о том, что это в любом случае, в сознании интеллектуальной элиты, это очень низкий жанр, согласитесь. Ну что такое «Санта Барбара»? Но это катастрофа! Что такое «Коронэйшен стрит» — Би-би-си 60-го года! Идет, до сих пор… Что это такое?!

А. Митрофанова

— А Володя, наверное, что-то типа «Пэри Мейсона» имеет в виду.

В. Емельянов

— В том числе.

А. Назаров

— А что вы можете привести?

В. Емельянов

— Вот здесь у нас?

А. Митрофанова

— У нас не было ничего, я согласна.

В. Емельянов

— «Следствие ведут знатоки».

А. Назаров

— Это катастрофа, с точки зрения интеллектуальной элиты. Согласитесь, это катастрофа просто. (Смеются.)

А. Митрофанова

— А «Семнадцать мгновений весны» это не сериал.

В. Емельянов

— «Вечный зов».

А. Назаров

— Согласен. Ну, согласитесь, ничто это никоим образом не ложится в один ряд с выдающимися явлениями. Да, безусловно, были в 90-е годы — в 90-е годы был «Твин Пикс», еще в конце 80-х, по-моему.

А. Митрофанова

— Кстати говоря, да.

А. Назаров

— Безусловно, в начале 80-х был мой любимый сериал Райнера Вернера Фассбиндера «Берлин, Александрплатц», на котором я вдруг понял, что такие сериалы, еще в 92-м году, когда смотрел его в кинотеатре. Но во всяком случае — что вот ты можешь вместе с героем начать… То есть, герой становится частью твоей жизни — вот как когда ты читаешь длинный роман, ты вдруг понимаешь, что люди входят в твою жизнь, потому что ты каждый день к ним возвращаешься.

В. Емельянов

— «Сага о Форсайтах».

А. Назаров

— Ну да. Но были какие-то вещи, в которые сложно кидать камни. Но вообще развитие сериала как жанра, такой вот всплеск, он произошел сейчас, на самом деле, в последние десять лет.

В. Емельянов

— У нас?

А. Назаров

— Нет, вообще в мире.

В. Емельянов

— У нас в гостях сегодня в программе актер, режиссер и продюсер Александр Назаров.

А. Митрофанова

— Современные сериалы, они просто совершенно другие. Я не хочу сейчас их называть, потому что не имею права, это будет расценено как реклама. Но я думаю, все более или менее понимают, когда мы имеем в виду американские или европейские сериалы очень высокого уровня. В них сейчас у нас есть даже отчасти потребность. Вы знаете, однажды я была на лекции, которая как раз была посвящена феномену сериалов, их популярности в современном мире, не только у нас, но и на Западе. И если правильно я усвоила ответ лектора на этот вопрос, он был таков, что нам очень важно замотивировать себя в какой-то такой фундаментальной истории. Если раньше нам под силу было прочесть такие романы как «Война и мир», или «Братья Карамазовы», или «Сага о Форсайтах», или какой-нибудь увесистый том Диккенса, и оказаться в огромном мире, который собой представляет фактически космос, провалиться в эту книгу. Сейчас у нас, зачастую в связи с ритмом нашей жизни, уже ни сил, ни возможностей физических нет на то, чтобы заниматься, настолько глубоко погружаться в книги, заниматься вот этой работой.

В. Емельянов

— То есть, перефразируя известного поэта — мелки в наш век пошли людишки, умов уж нет, один умишки.

А. Митрофанова

— (Смеется.) Нет, не про это речь. Речь как раз про то, что потребность-то осталась, умы остались, но слишком тяжело удобоваримой становится книжная форма. А потребность в том, чтобы оказаться внутри большой истории, есть. И люди выбирают для себя другие варианты — сопереживания героям сериала, например. Вот как вы оцениваете такой взгляд на вопрос, почему сейчас популярны сериалы?

А. Назаров

— Вы знаете, вот я, честно говоря, — то, что вы сейчас сказали, воспроизвели это мнение, я его не совсем понимаю. Может быть и так, может быть, я чего-то не понимаю. Мне кажется, что, во-первых, мы живем с вами в такое странное время, когда нас очень многое отвлекает. Отвлекает нас очень многое. Раньше, по большому счету, максимум тебе могли позвонить по телефону.

В. Емельянов

— Если он был.

А. Назаров

— Нет, максимум, ты дома сидел и тебе могли позвонить по телефону, и могли отвлечь.

В. Емельянов

— Если был телефон, я вот что имею в виду.

А. Назаров

— Да-да, конечно, разумеется.

В. Емельянов

— Вы забыли времена, когда нужно было двумя копейками стучать в кабинку, и говорить: «Алё, имейте совесть». (Смеются.)

А. Митрофанова

— Я помню, как я звонила соседям, чтобы поговорить с родителями, когда уже уехала из дома и поступила в институт, и нам нужно было с ними каким-то образом выходить на связь. Они шли к моим родителям и звонили в дверь, если родители были дома, они выходили и отвечали по телефону моим соседям. А я звонила соответственно из редакции.

А. Назаров

— Ну, вот видите как. И нас очень сложно было отвлечь. То есть у нас была возможность долгое время находиться в каком-то покое и соответствующим образом куда-то погружаться. А у человека, например, 19-го века, его вообще ничего не отвлекало, по сравнению с современным человеком. Вот что касается меня, то у меня, по крайней мере, у меня с собой все время три мобильных телефона. Так получилось.

А. Митрофанова

— Ого!

В. Емельянов

— Как вы живете?

А. Назаров

— Ну, так получилось, вот у меня они с собой, и они периодически звонят. Дальше, у меня существует планшет, айпэд, который периодически приносит какую-то почту. Он приносит почту, я в соответствии с этим должен действовать, должен что-то делать. Я должен перезвонить кому-то. И это происходит, в том числе, когда я сижу в кино, даже когда я еду в метро, то есть я все время нахожусь на связи с кем-то. Меня все время что-то отвлекает. И вот в связи с этим мне вдруг показалось, что в этот момент тотального отвлечения, мы идем к чему? Мы идем к тому, что действительно…. А книги, они требуют того, чтобы как-то остановиться.

В. Емельянов

— Они требуют времени и сосредоточения.

А. Назаров

— Да-да.

В. Емельянов

— И тишины, как минимум.

А. Назаров

— Поэтому в этой связи, аудиовизуальное искусство любое, оно становится более предпочтительным, оно проникает в тебя со всех сторон.

А. Митрофанова

— Это правда.

А. Назаров

— Такой удар по тебе, и поэтому ты его в результате выбираешь. А когда ты выбираешь это аудиовизуальное… Вы знаете, я могу вам сказать, это произошло еще до сериалов, это произошло еще до сериалов. У меня был в свое время такой опыт, я хочу вам его рассказать, потому что он был для меня самого странный. Это было в году 98-м, я помню точно, это было лето, когда шел чемпионат мира по футболу. И у меня был вариант — а что смотреть по телевизору, были варианты — было четыре варианта, как сейчас помню. Был фильм Вайды «Дирижер»…

А. Митрофанова

— Ого, неплохо. Интернета нет еще в то время, чтобы можно было скачать и посмотреть.

В. Емельянов

— Газету «Спорт» же наутро можно было прочитать.

А. Назаров

— Можно было. Вот, шел фильм Вайды «Дирижер» по одному каналу, по другому каналу шли «Новости», по третьему шел какой-то футбольный матч чемпионата мира, ну играла там Бессарабия с Нигерией — понимаете, да? Можно было не смотреть. И был фильм, тогда как раз была годовщина расстрела царской семьи, и шел какой-то фильм про то, где показывали, что царевич Алексей остался жив, а вот его внук, он точно совершенно похож, какую-то лабуду гнали полную.

В. Емельянов

— Вы остановились на Анджее Вайде?

А. Назаров

— Секунду. Вот первое, что я отверг, это Анджея Вайду.

А. Митрофанова

— Почему?

А. Назаров.

— Вообще! Мне это неинтересно. При всем при этом это один из любимейших моих режиссеров. Вот сразу я подумал — нет, это я смотреть точно не буду, не хочется сейчас, надоело мне всё это. Понимаете, да?

А. Митрофанова

— Да, да, понимаю.

А. Назаров

— Вот скучно мне уже стало смотреть Вайду. Еще раз — я очень люблю Вайду, мои любимейшие фильмы «Пепел и алмаз», «Всё на продажу», это просто фильмы, на которых я вырос, и вдруг я… Я не смотрел никогда фильм «Дирижер», и подумал: «Не хочу сейчас смотреть». Отверг, я сам удивился себе. Дальше подумал, а чего я выберу? «Новости» — надоело, потому что там точно расскажут, кто кого убил, и вообще, «вы работает от семи трупов». Хорошо, забыли. Дальше, футбол — точно остановился бы на футболе, но если бы…

В. Емельянов

— Не Нигерия — Бессарабия.

А. Назаров

— Да, чего я буду смотреть? Я в результате выбираю, точно абсолютно понимая, что это, скорее всего какая-нибудь мифология, что это мне что-нибудь втирают, какой-нибудь обман, я выбираю какое-то журналистское исследование.

А. Митрофанова

— Скандалы, интриги.

А. Назаров

— Вдруг я стал понимать в этот момент, что я на самом деле «попал», я стал частью огромного мира, огромного медийного пространства, в которое меня захватили, и которое по большому счету делает с моим сознанием всё, что оно хочет. И на самом деле сериалы, о которых мы с вами сейчас говорим, это великое и страшное средство…

В. Емельянов

— Абсолютно.

А. Митрофанова

— Манипуляции сознанием?

А. Назаров

— Да-да, манипуляции человеческим сознанием. Потому что если раньше я смотрел короткий фильм, и я его по большому счету через час забывал, условно говоря — через день забывал, через два. То сериал это некая вещь, когда герой входит в мой дом, он становится моим родственником, он начинает жить рядом со мной, он начинает на меня воздействовать, я становлюсь похожим на него, я начинаю за него переживать. Всё, привет, этот герой может убедить меня, в чем хотите. Уже вне зависимости от моего…

В. Емельянов

— Давайте все-таки не будем забывать, что он приходит в наш дом, потому что мы сами ему открываем двери. Поскольку мы хозяева дома, мы дверь-то можем и не открывать. И вообще, у зрителя, в равной степени, как и у слушателя, что касается электрических вещательных приборов в доме, на мой взгляд, есть одно самое замечательное правило, не правило, а право. Просто существует ручка «вкл.» и «выкл.». И человек сам решает, когда он «вкл.», а когда он «выкл.».

А. Митрофанова

— Немножко лукавая позиция, которая всегда воспроизводится людьми, работающими в разных СМИ, публикующих…

В. Емельянов

— Почему лукавая? Типа «не хочешь — не смотри», это лукавая позиция?

А. Митрофанова

— Да. «Я буду снимать всё, что мне заблагорассудится и транслировать по моему каналу всё, что захочу, а вы — если вам не нравится, вы не смотрите».

В. Емельянов

— Почему лукавая? Это нормальная позиция.

А. Митрофанова

— Я не несу, получается, ответственности за то, что я показываю. Это вы несете ответственность за то, что вы это смотрите. Это перевод стрелок.

В. Емельянов

— Нет, ничего подобного.

А. Митрофанова

— Мне кажется, здесь обоюдоострый нож.

В. Емельянов

— Да, во-первых, здесь обоюдоострый нож. А поскольку у нас программа такая дискуссионная, то мы такой круглый, точнее, он у нас прямоугольный стол, мы его сейчас, так сказать, поддерживаем всячески. Я не считаю, что это лукавая позиция. Да, я как автор, могу снимать и ставить то, что предположим, мне нравится, и то, что мне угодно. Лукавая позиция как раз заключается — человека в театре, например, находящегося, — в том, что ему, видите ли, неприлично встать посреди действия и выйти, если ему не нравится то, что происходит на сцене. И как бы оправдывая это тем, что это неудобно, люди стараются на сцене, и т.д., и т.д. На мой взгляд, в этом заключается лукавая позиция. Почему я должен тратить какое-то свое время, если актеры, я даже вижу, что они не напрягаются, в принципе. Просто выходят и читают текст. Мне это неинтересно, я дома могу пьесу почитать. Я с полным правом могу встать и выйти. В равной степени как и телезритель. Потому что я в этом смысле являюсь потребителем, я не хочу приобретать этот товар, я не хочу, чтобы это вообще звучало в стенах моей квартиры, я, конечно, это выключу.

А. Митрофанова

— Хорошо, Володя. Я про другое сейчас говорю. Я говорю про то, что когда речь идет о скандалах, интригах и прочих вещах, мы же слабые люди, мы на это подсаживаемся. А бывает и другая ситуация — что телевизор может включить, например ребенок.

А. Назаров

— Я думаю, что как в том анекдоте про Ходжу Насреддина — и ты прав, и ты прав.

А. Митрофанова

— Да-да. Все правы.

А. Назаров

— И он прав, и ты прав. Понимаете, на самом деле я очень хорошо понимаю Владимира. Объясню, почему. Потому что действительно, у нас есть право «вкл.» и «выкл.», и на самом деле должно наступить наконец сознание у человека, что у него действительно есть это право — «вкл.» и «выкл.». Он должен к этому придти. К каждому оно приходит, к сожалению, поздно. Вариантов нет никаких — нужно сначала пережить вот то, что пережил ваш брат, а потом понять, что в принципе надо выключать, и включать, когда ты хочешь. Это правда. С другой стороны, в каком-то смысле правы вы, Алла. Потому что автор, нельзя говорить так — «я что-то такое нарисовал, а вы…» Нам «дано предугадать, как слово наше отзовется», понимаете? Вернее, так — «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется, но нам сочувствие дается, как нам дается благодать». Вот это очень важно — сочувствие нам дается, поэтому автор отвечает за то, что он говорит. Это важно. Поэтому здесь вы тоже по-своему правы, Алла. Но, участвуя однажды в такой дискуссии на телевидении, я помню, когда пытались запретить какие-то очередные люди «Дом 2». Я не являюсь большим поклонником «Дом 2», поверьте мне, я никогда не смотрел ни одной серии, так иногда наталкиваюсь, но переключаюсь. Но вопрос был «давайте запретим». Позиция «а давайте попробуем сделать что-нибудь поинтереснее». (Смеется.)

В. Емельянов

— Она не работает.

А. Назаров

— Она не работает вообще.

А. Митрофанова

— Запретительная позиция она вообще какая-то…

В. Емельянов

— Она наша любимая.

А. Назаров

— Она наша любимая, Алла. Мы должны понять, что она самая наша любимая. И в вашей позиции меня как раз настораживает, что дальше, следующий ход — это как раз попытка запретить, просто категорически запретить. Запретить могу я сам себе, и должен сам себе запретить.

А. Митрофанова

— А я именно про это и говорю.

А. Назаров

— Но вы поверьте мне, после того, как кто-то послушает вот то, что сейчас вы сказали, он этого не поймет. Он поймет, что вот Алла хорошо сказала, поэтому давайте запретим.

А. Митрофанова

— Ой нет, ой нет — я не имела в виду запрещать, я имела в виду именно ответственность. Исключительно ответственность художника, за то, что он делает.

А. Назаров

— Поэтому задача заключается в очень простой вещи — давайте попробуем сделать что-то интереснее. Если мы не можем сделать что-то интереснее, то мы проигрываем, понимаете? Потому что идти по пути просто запретов нельзя. А тут запрет опять-таки существует внутренний. То, о чем говорит Владимир. Владимир говорит «давайте включать и выключать, когда ты хочешь, и когда не хочешь». Вот это опять идет разговор к твоему внутреннему запрету. Мы находимся с вами на радио «Вера», радио «Вера» оно так или иначе ориентировано именно на эту точку зрения — на точку зрения того, что человек, внутри человека, будь то зритель или будь то художник, в нем существует собственная система внятных запретов. Идущая откуда? Я думаю, что…

А. Митрофанова

— Во всяком случае, ее в себе нужно развивать.

А. Назаров

— Да, я думаю, что слушатели радио «Вера» знают, откуда эти запреты происходят, они происходят не от партии и правительства.

В. Емельянов

— У нас сегодня в гостях актер, режиссер театра и кино Александр Назаров. Мы продолжим наш разговор буквально через минуту.

А. Митрофанова

— Еще раз добрый вечер, дорогие слушатели! Владимир Емельянов, я, Алла Митрофанова. И в гостях у нас сегодня продюсер, режиссер Александр Назаров, актер театра и кино. Александр Владимирович, вы знаете, мне очень интересно всегда читать ваш фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) и смотреть фотографии, которые вы там публикуете, потому что вы бываете в очень интересных местах. И только что, если я не ошибаюсь, вернулись со Святой Земли.

А. Назаров

— Да, было. И собираюсь, если всё будет хорошо, если будет Богу угодно, в субботу-воскресенье опять туда улететь.

А. Митрофанова

— Как я вам — я не могу сказать, что я вам завидую…

В. Емельянов

— Как я радуюсь за вас.

А. Митрофанова

— Да, безумно рада, рада, потому что это другое немножко чувство.

В. Емельянов

— Вы часто, туда-сюда?

А. Назаров

— Нет-нет. Это просто связано с тем фильмом, который мы сейчас делаем для Первого канала, будет такой фильм-концерт Рождественский. Мы надеемся, что в эту Рождественскую ночь ближайшую его увидят зрители Первого канала. Там будет такая своеобразная перекличка всех православных стран, с различными колядками. С одной стороны, будут наши звезды петь, белорусские «Песняры», Дима Певцов, Ольга Кормухина, будут петь Макарские. А с другой стороны, будут петь разные… Будет петь Дивна Любоевич. Вот в частности, поездки в Израиль сейчас связаны с тем, что мы будем снимать, должны снимать в Вифлееме, прямо в храме Рождества, мы должны будем снимать некий такой, в хорошем смысле музыкальный клип, с византийской колядкой, Оказалось, что это колядка, в результате. Мне казалось, что это просто такая рождественская песня, которую будет петь великая сербская певица Дивна Любоевич. Так что это связано с тем, что мы путешествуем по миру. И поэтому мне довелось в том числе, один раз побывать в Иерусалиме, в нашей Духовной Миссии, там договариваться о том, чтобы нам дали право. И вот сейчас мы летим, я уже надеюсь, чтобы снимать, в эту субботу-воскресенье.

В. Емельянов

— Наверное, вы в такой удачный сезон полетите, там не очень жарко будет. Потому что я там был в самом конце мая и в начале июня, это было просто пекло. Но это, конечно, совершенно не смазало впечатления, и вообще какого-то космического ощущения от самого присутствия на Святой Земле.

А. Назаров

— Сейчас там очень хорошо.

А. Митрофанова

— А у каждого ведь свой Иерусалим. Это во многом зависит от нашего состояния, от нашей подготовленности к встрече с этим городом. Но это всякий раз встреча. А вы могли бы о вашем Иерусалиме рассказать?

А. Назаров

— Вы знаете, я до этой поездки был в Иерусалиме один-единственный раз и один-единственный день. Когда-то в 2000-м году мы были на гастролях с театром «Современник» там. И нас возили, мы жили в Нетании, как и все русские туристы и гастролеры, и нас возили на один день в Иерусалим. И что у меня осталось? Тогда я помню впечатление, как ни странно, было такое ощущение, что это город-кладбище. Когда особенно вывозят на эту площадку, с которой виден, там же перед тобой вот это огромное, огромное количество могильных плит — вот это ощущение города-кладбища. Потом мне объясняли, что есть разные причины, почему это так. Вот оно было какое-то такое ощущение. И честно говорю, у меня не создалось ощущения какого-то от Иерусалима — это было как-то проездом, мы приехали, зашли в Старый город, а там в основном базар.

В. Емельянов

— Базар, да.

А. Назаров

— Базар, чего-то как-то…

А. Митрофанова

— Я тоже попадала в эту ловушку, я понимаю.

А. Назаров

— И вот это ощущение как бы между кладбищем и базаром, оно как-то… А вот в этот раз всё было совершенно по-другому. Когда вдруг я просто приехал туда, мне сказали: «Тебе сегодня делать нечего, иди делай, что хочешь, гуляй». И у меня вариантов нет, и я пошел гулять по Старому городу, и это было совершенно по-другому, нет никакой ни экскурсии, ничего. Есть только какая-то карта, по которой ты идешь, ты попадаешь, это твое личное знакомство с этим городом. Вдруг оказывается, что это очень живой город. Это очень сложно передать, потому что действительно ты вдруг понимаешь, что это…

В. Емельянов

— Вселенский он, вселенский.

А. Назаров

— Да-да. Я даже сказать вам не могу. Это, вы знаете, как — редко такое бывает такое с человеком. У меня такое было, когда я впервые попал в Париж, и я понимал в этот же день, что всё, я понимаю…

В. Емельянов

— «Попали» вы на Париж?

А. Назаров

— Я «попал», сразу.

В. Емельянов

— Влюбились?

А. Назаров

— Да, вот только как я въехал, я подумал — вот это родной город абсолютно. Вот приезжаешь куда-то там, а там как-то… А здесь нормально, ты едешь, здесь везде всё, окурками всё завалено, как-то всё хорошо, понимаете? Родное такое. Заходишь в подземный переход, а там…

В. Емельянов

— Клошары.

А. Назаров

— Да, воняет чем-то родным, понимаете? (Смеются.) Как ни странно, парижская грязь, она на меня произвела впечатление такое — родной город. Это правда. Может, я сейчас что-то сказал обидное для парижан, но мне показалось наоборот.

В. Емельянов

— Только одно слово надо заменить — грязь на мусор.

А. Назаров

— Да, хорошо. Замусоренный город мне показался очень родным, который ничего не прячет. И вот, когда я попал в Иерусалим, я вдруг действительно понял, что я попал в какой-то очень родной город, что это действительно какое-то такое начало, начало моей цивилизации, если можно так говорить, моего цивилизационного стандарта. Скажем так, это вовсе не западный цивилизационный стандарт, это какой-то другой цивилизационный стандарт. То есть это стандарт, который идет от, то есть это какая-то столица и родина какого-то религиозного мышления, прежде всего. Неспроста же это Святой город для всех? То есть это Святой город для евреев, это Святой город для мусульман, это Святой город христиан, для всех. Все борются за то, чтобы иметь там хотя бы маленький кусочек, это очень важно. И это здорово чувствуется. Точно так же, как Париж. Понятно, что мне, человеку, выросшему в Москве, в московской интеллектуальной среде, понятно, что ну как? — а что может быть лучше Парижа? Где можно сидеть в парижском кафе и курить, и одновременно видеть, как мимо тебя проходит Хемингуэй. Я условно говорю. Точно так же и для человека, который, в общем-то, существо духовное, слава Богу, до сих пор, — для него, я думаю, посещение Святой Земли всегда связано — вот это настоящее, ты прикасаешься к настоящим камням, к какой-то настоящей твердыне. Причем, оно так как-то открывается… Ты туда заходишь, и говоришь: «Подождите, что? А это вот и есть как раз Храм Гроба Господня?» — «Да-да-да». — «Подождите, а как же?..» — «Нет-нет, вот ты так заходишь через такую маленькую дверцу, и вот это она и есть». — «А это что такое?» — «Да, для того, чтобы попасть в храм Рождества, ты должен пройти через вот такое маленькое отверстие». — «Это что, правда, это так просто?» — «Да-да-да. Это так просто, это здесь. А вот здесь, кстати, вот, пожалуйста, это храм Успения Богородицы, да, вот здесь. Ты спускаешься вниз, это здесь. А вот Гефсиманский сад». — «Подождите, что, можно вот так просто зайти в Гефсиманский сад?» — «Да, пожалуйста». И вот это, конечно, тебе… «И вот здесь было то самое Моление о чаше?» — «Да-да, вот здесь». — «И что, здесь нет никакой охраны?» — «Нет, зачем охрана? Заходи». Вот это, конечно, совершенно… Это то, что просто сносит крышу, извините.

В. Емельянов

— Нет, всё в порядке. Вот еще, мы как-то где-то прочли, что вы как-то сказали фразу «Византия — это ответ на все вопросы». Вот вы к этому пришли, я так понимаю, после вашего воцерковления. Что вы имели в виду? «Византия — это ответ на все вопросы»?

А. Назаров

— Попробую ответить. Мне, кстати, нравится, как Владимир Романович Легойда говорит, он говорит: «Не надо говорить воцерковление, надо говорить — я человек церковный».

В. Емельянов

— Да.

А. Назаров

— Мне кажется, так точнее.

В. Емельянов

— Наверное, да. Я, кстати, согласен.

А. Митрофанова

— Я тоже не очень это слово люблю, эстетически как-то, стилистически.

А. Назаров

— И он здесь прав.

В. Емельянов

— Но тут еще тоже — можно быть человеком верующим, и можно быть церковным. Тоже такие разные немножко...

А. Назаров

— Извините, что я вас поправил.

В. Емельянов

— Всё в порядке.

А. Назаров

— Мне просто показалось в данном случае, что это действительно важно. Поэтому я больше говорю, с какого-то момента я говорю, что я человек церковный. Я по воскресеньям хожу в церковь.

А. Митрофанова

— Иногда и чаще.

А. Назаров

— Да, иногда и чаще. По праздникам хожу в церковь. Стараюсь утренние и вечерние молитвы читать. Вот это, наверное, и связано с тем… А вообще я человек земной, светский, и как мы все, греховный. Действительно, фраза «Византия — ответ на все вопросы», она… Скажем так, я в какой-то момент вдруг понял, что у меня неверное образование. Вообще, в принципе образование неверное. Ведь согласитесь, что было? Было же так, что нам странно, странно, да? Россия — это правопреемница, во всех смыслах, Византии. Но при всем при этом, когда я учился в советской школе, мне рассказывали историю западную, Запада, Западной Европы, и вообще не рассказывали историю Византии. Вообще я не знал, что это такое. Было такое ощущение, что вообще что-то было, но это вообще неважно. Самое важное, что происходило на Западе. Это и есть как раз некое такое влияние некоего иного цивилизационного стандарта, который… Я, кстати, пользуюсь, как мне кажется, терминологией, которую ввел Патриарх. Во всяком случае, я это у него читал в книге, мне очень понравилось «цивилизационный стандарт». Западный, он не исчерпывает наше сознание. Оказалось, мое сознание другое. Я это понял потом, что оно на самом деле противоречит, оно противостоит западному цивилизационному стандарту. И у меня сознание больше византийское. Что имеется в виду?

А. Митрофанова

— Да, что имеется в виду?

А. Назаров

— Попробую объяснить, как мне кажется. Вот смотрите — если рассматривать Византию, империю, как некий союз — это был, прежде всего, союз неких людей, он был очень многонациональный союз, скажем так. Это было единое пространство…

В. Емельянов

— Византийский мир.

А. Назаров

— Да, византийский мир, в котором доминировала… Это был православный мир, это была некая такая православная империя. Ты мог быть армянином, мог быть евреем, мог быть греком, ты мог становиться императором этой страны. Главное — ты должен был быть православным, должен был быть.

А. Митрофанова

— Наверное, не мог не быть.

А. Назаров

— Да, точнее — не мог не быть православным. И вдруг оказывалось, что вот такое огромное количество людей, а это огромное количество людей, смогли просуществовать рядом друг с другом — на самом деле это империя, которая существовала дольше всего в истории человечества, она существовала порядка 1100 лет, с момента, предположим, от Константина, и до 1453-го.

А. Митрофанова

— Но там есть разные варианты — 4-й Крестовый поход. Но в целом, турки, конечно, поставили крест.

А. Назаров

— Как долго существовал этот союз. И мне показалось, что это очень внятный ответ на вопрос, очень внятный. Что должно объединять людей? Некий общий взгляд на окружающий мир. Это важно, то есть людей должна объединять некая… То есть объединить людей, например, на уровне выгоды, можно.

В. Емельянов

— Ненадолго.

А. Назаров

— Ненадолго можно. Договориться — «знаете что, давайте кому что выгодно». Ненадолго. Единственное, что может объединить людей, это когда люди действительно рассматривают мир как некую такую, с точки зрения… У человека должна быть теоцентрическая картина мира. Должно быть нечто большее, чем он сам. Это важно. Это, в принципе, мне кажется, и давало некое такое именно…

А. Митрофанова

— Я с вами абсолютно согласна. Но мне кажется, принципиальная разница между Византией и, к примеру, нашим временем, в том, что тогда это действительно было органично для людей. Почему, когда говорят применительно к Византии, о единстве церкви и власти, что вот, византийский пример… Немножко некорректно этот пример приводить сегодня, и проводить аналогии с нашим временем. Потому что все-таки для нас сейчас церковь и государство законодательно разделены, а в Византии они были не то, что законодательно соединены, они были онтологически соединены. Не могло быть по-другому. Император был, как сказать… Он себя не мыслил в другой системе координат, и это было невозможно совершенно. Точно так же и для человека — когда речь идет о теоцентризме, то есть он в этом родился, он в этом вырос, и т.д. А мы сейчас выбираем для себя это сами. Понимаете — с Богом мы, или не с Богом, стоит ли для нас Бог в центре мира, но вряд ли кто-то может нам это как-то что-то определяющее сверху спустить. Вряд ли можем сейчас, не будучи теоцентричными людьми, то есть теми людьми, для кого Бог стоит в центре мира, вряд ли можем сейчас по чьему-то указанию таковыми стать.

В. Емельянов

— Да, это мне кажется, невозможно.

А. Назаров

— Вы знаете, Алла, я тут должен вам сказать. Мне кажется так — смотрите, я не уверен, особенно в последнее время, что мы вообще что-то выбираем. Я в этом глубоко не уверен. Я не верю в свою самостоятельность. Я верю в то, что действительно у меня свобода моей воли, и т.д., и т.д. Но я уверен в том, что кто-то мной очень внятно руководит, что-то мне такое подсказывает.

А. Митрофанова

— О вас заботится.

А. Назаров

— Да, обо мне заботится. Ну и т.д., и т.д., и т.д. Поэтому мне кажется, что поиграли уже, нас сейчас ждет какое-то очень серьезное… Мы, к сожалению, живем на рубеже, на рубеже. Дальше произойдут очень серьезные изменения сознания, какой-то очень серьезный сдвиг. Ну как? Так всегда бывает, ну как. Мы пережили, был довольно длинный период, когда торжествовала антропоцентрическая картина мира, человек находился в центре Вселенной, всё ради человека — мы пережили, дошли до определенного тупика. Сейчас мы дошли до тупика. Всё, хорошо. Дальше что? Ну дальше, видимо, будут изменение сознания. Я думаю, что нас ждет в какое-то ближайшее время какой-то период Средних веков. Я не говорю, что это плохо — Средние века, это просто по-другому. Доминирует теоцентрическая картина мира, когда всё равно религиозное сознание вернется к человеку, оно будет доминирующим, человек будет… В какой-то момент оно, наверное, себя исчерпает. Оно себя исчерпает, и вдруг покажется, что «подождите, ну что же…» И опять всё развернется в обратную сторону. Опять мы вспомним о том, что была античность, ну, человек вспомнит. Потому что мы должны понять, что в принципе этот мир, в котором мы находимся, это всё очень временно.

В. Емельянов

— Более чем.

А. Назаров

— И вообще, это просто такая некая тренировочная площадка, которая поддерживается здесь. Самое главное, что происходит с тобой, что происходит с тобой. Он так и придуман. Если мы вдруг считаем, что здесь вот на века, навсегда, и вообще, здесь должно быть счастье. Еще Фрейд додумался до того, что счастье не входило в план Творения. (Смеется.) И уж если Фрейд об этом додумался, то я думаю, что уж нам, людям, которые предполагают себя людьми церковными, мы должны просто понимать — здесь никогда не будет всё хорошо, в этом мире. И не потому, что… А потому, что так задумано.

В. Емельянов

— И не только в нашей стране. «Будет хорошо?». — «Нет, вообще в мире хорошо не будет».

А. Назаров

— Не будет.

А. Митрофанова

— А со временем всё будет хуже и хуже?

В. Емельянов

— Нет-нет. Нет, просто не будет хорошо.

А. Назаров

— Объясню, почему. Это правильно. Потому что когда ты утром делаешь утреннюю зарядку, ты же почему-то не задаешь себе вопроса: «Зачем я себя мучаю?». Я мучаю себя для того, чтобы быть здоровым и долго прожить.

В. Емельянов

— Я не делаю зарядку, и поэтому я себя и не мучаю этим вопросом.

А. Назаров

— Хорошо, но тот, кто делает утреннюю зарядку, он не задает себе эти вопросы, правда?

В. Емельянов

— Да, наверное.

А. Назаров

— Вот, собственно, и всё. Нужно просто воспринимать, что это просто мы занимаемся такой зарядкой. Да, мы проходим через какое-то количество препятствий, испытаний. Это нормально, ничего страшного, это всё временно.

В. Емельянов

— У нас сегодня в гостях актер, режиссер театра и кино, продюсер Александр Владимирович Назаров.

А. Митрофанова

— Александр Владимирович, мне бы очень хотелось эту тему продолжить. Вы сказали, что «мы же понимаем, что этот мир он не навсегда». Вот как-то так вы эту мысль сформулировали. И получается, что время, которое нам здесь отведено, оно дано нам для чего-то. А как вы себе отвечаете на вопрос — для чего? Зачем, точнее сказать даже.

А. Назаров

— Вы знаете, вы задаете этот вопрос в тот момент, когда мне сложнее всего на него ответить. Потому что какое-то время назад я бы достаточно внятно на него ответил. А сейчас… Сложно сказать, я понимаю, что… Да нет, тут на самом деле ответ простой, тут ответ простой. Ты должен выбрать верный путь. Ты должен выбрать верный путь. Этот верный путь, он, так или иначе… Ты должен понять — а как это так? Первая заповедь — это, что я должен возлюбить Господа. Как это так? Почему какого-то Господа? Извините за «какого-то», это я в данном случае пытаюсь транслировать сознание нормального человека, обывателя. Так или иначе, путь к Богу это и есть то, что ты должен пройти в этом мире. Это правда. Ну, вот видите, я начал говорить на эти темы, и вдруг стал каким-то очень абстрактным, неинтересным.

А. Митрофанова

— А можно быть конкретным в этих темах разве? Можно, наверное, но…

А. Назаров

— Наверное, можно. Но вот я пытался ответить на ваш вопрос «зачем?». Для того, чтобы придти к Богу. Вот для этого мы и существуем в этом мире. Чтобы придти заново. Но на самом деле ответ очень простой, на самом деле ответ очень простой. Дело в том, что я должен сделать выбор в сторону любви абсолютно бескорыстно. Это у меня не выходит, пока. Ну, то есть я должен делать абсолютно бескорыстно. Я должен начать любить вас не потому, что мне это выгодно. Не потому, что вы мне принесете, вы мне что-то дадите, что с вами я получу какое-то наслаждение, еще что. Я должен начать любить вас, и служить вам — это важно — просто потому, что другого пути нет. То есть я не должен это себе никак оправдывать, я должен начать служить вам. Я должен начать служить вам, своим… То есть вам, вообще отдельно, понимаете? Ну почему вам? Почему я буду служить свой жене — понятно, почему буду служить своим детям — понятно, своей матери — понятно. А почему вам-то я буду служить? Мы с вами встретились третий раз в жизни. И чего я буду вам служить? И тут важно понять — нет, буду, просто абсолютно бескорыстно. Я должен заходить в автобус и быть вежливым. Почему? Не потому, что это какой-то общественный договор, а потому, что просто по-другому нельзя. (Смеется.)

В. Емельянов

— Ну, потому что мы люди. Как мне кажется… (Смеется.) Прощу прощения, если у кого-то сомнения.

А. Назаров

— Да, но это же еще нужно понять, что ты человек. Что ты человек.

А. Митрофанова

— И к чему это тебя обязывает.

В. Емельянов

— Кто-то сказал мне из знакомых: «Человек — это единица измерения роста».

А. Назаров

— Может быть, да.

В. Емельянов

— И мне очень понравилось это высказывание. Оно очень коротенькое, очень простое, но оно меня заставило на несколько дней задуматься. И в итоге, я действительно пришел к выводу, что человек — это единица измерения роста. И вот мы тогда опять просто вынуждены вернуться к нашему разговору про то, чтобы этот рост ничего не останавливало — усики-то надо подрезать иногда, лишние отростки. Коими и являются, совершенно необязательно, просмотр некоторых интернет-ресурсов, просмотры некоторых телевизионных программ, новостей, и т.д.

А. Митрофанова

— Володя, это каждый для себя определяет, как обрезать усы, мне кажется, извини.

В. Емельянов

— Но мы же просто говорим о каких-то общих вещах, которые с одной стороны, понятны всем. А с другой стороны, это обладает таким магическим действием, что и себя порой ловишь на мысли, что у тебя просто включен телевизор, условно говоря, или какой-то там радиоканал, и ты понимаешь, что то, что ты сейчас слышишь, то, что там происходит, это чушь невероятная. Но ты и не выключаешь, ты продолжаешь это слушать. И вот, именно я хочу, может быть несколько сумбурно и как-то витиевато, я все-таки подвожу к тому, что именно отсечение вот этого всего ненужного для твоего собственного роста, наверное, это и есть задача человечества. Вот вы хорошо про автобус сказали — действительно, это ведь не договор, ты же не свинья, чтобы гадить в этом автобусе, лузгать семечки. Ну, потому что ты просто человек.

А. Назаров

— Да. Мне кажется, это вы хорошо очень сказали про то, что ты человек, вот ты человек. Это же неспроста. У кого-то сказано, что есть ощущение, что Бог помешан на человеке, кто-то это говорил. Что ведь неспроста же нас с вами создали. Неспроста. И это некое доказательство того, что… Вот, Господь — это просто любовь, Господь это любовь, это абсолютное служение.

В. Емельянов

— И терпение невероятное.

А. Назаров

— Вот, что я хотел сказать — вы знаете, сейчас вот пришло в голову, я хочу сказать. Мы должны наконец-то понять, что человек… Что такое Бог? Что такое Бог? Извините, что я говорю «что такое Бог». Бог — это вообще отсутствие каких бы то ни было прав, одни только обязательства. Вот это мы просто должны понять — никаких прав у Бога нет, он даже обязан отдыхать один раз в неделю. Понимаете меня, да? Обязан, на седьмой день, потому иначе не просто справится, просто не справится. Ты должен чуть-чуть отдохнуть.

В. Емельянов

— Устает Он с нами, с бестолковыми.

А. Назаров

— Это твое обязательство. Так вот нужно понять, что человек это вот точно как (Бог) — у него нет никаких прав, это абсолютно бесправное существо. Мы сейчас помешаны на разговорах о собственных правах. И мы никак не хотим понять, что как только мы закончим разговаривать о правах, и вспомним о том, что мы только обязаны. Причем это говорит человек, который на самом деле это понимает, но живет совершенно по-другому. Понятно, да? Я такой же нормальный, греховный человек, который очень заботится о своих правах.

В. Емельянов

— Как и все мы.

А. Назаров

— Да, как и все. Но я понимаю, как только я начинаю забывать о своих правах и начинаю помнить о том… Это происходит на считанные доли секунды, иногда на минуту, и начинаю думать только о том, что я на самом деле ни на что не имею права, я только обязан, вы знаете, с этого момента мир вокруг меня точно становится лучше. И мне становится легче жить.

А. Митрофанова

— Вы себя таким образом обрекаете на работу внутреннюю очень серьезную, мне кажется.

А. Назаров

— Очень, да. Это не только я себя, это меня кто-то заставляет этим заниматься, кто-то меня к этому подталкивает просто постоянно.

В. Емельянов

— Мне кажется, что и только этим и надо-то заниматься, вообще здесь на Земле, пока ты живой.

А. Назаров

— Да, да.

В. Емельянов

— Исключительно только этим.

А. Назаров

— Потому что за мои права отвечают мои инстинкты, они очень хорошо за мои права отвечают, очень хорошо. (Смеются.)

А. Митрофанова

— Не только инстинкты. Вы знаете, мы здесь в студии недавно говорили с протоиереем Игорем Фоминым о любви. И прозвучала там мысль такая, что очень тяжело нам сейчас бывает любить. То, что вы говорите — заходя в автобус, например. Человека, которого мы называем своим ближним. Тот, кто в автобусе рядом с тобой. Стоит, а тебе нужно встать и уступить ему место, например. Очень тяжело нам бывает любить, потому что гораздо проще развивать собственные мозги, например, собственный ум. Интеллектуальная работа, которая тоже требует колоссального труда и напряга, дается нам легче, чем работа сердечная. И вот это феномен нас, как людей. Почему? У каждого, может быть, наверное, свое объяснение. А мне бы хотелось ваше услышать. Согласны ли вы, во-первых, с тем, что это так. А во-вторых, если да или нет, то почему?

А. Назаров

— Знаете, дело в том, что, вот не поверите, но вот только сегодня, идя от дома до метро, я вдруг подумал, что на самом деле моя мечта, это вот например, — я сейчас не лукавлю, не кокетничаю. «Как хорошо быть дворником», — подумал я. Человеком, который просто что-то метет. Понимаете, да? Как это просто и хорошо. Потому что, когда у тебя, когда ты вдруг начинаешь… Причем дворник, я не хотел унизить в данном случае профессию дворника. Я просто понимал, как хорошо человеку, который берет и кладет какой-то… Я сейчас говорю какой-то монолог чеховского героя — «как хорошо человеку, который просто берет и кладет кирпичи, строит». (Смеется.)

В. Емельянов

— Или горьковского, «На дне», например.

А. Назаров

— Что-то такое, да. (Смеются.) А когда у тебя появляется хотя бы доля какой-то духовной жизни, доля, еще раз — доля, это становится очень больно. Понимаете? Это, правда, очень больно. Это больнее, чем даже когда тебе причиняют физическую боль. То есть ты постоянно находишься в состоянии недовольства самим собой, это очень тяжело. Именно поэтому вся современная цивилизация, она построена на принципах… Ну, то есть отец современной цивилизации это Адольф Гитлер — «я освобождаю вас от химеры совести». На самом деле, ничего другого… Мы можем говорить, что Гитлер это плохо, что это гадость, и т.д., и т.д. Но на самом деле, вся современная цивилизация, она все равно, так или иначе, тиражирует Гитлера. Она освобождает нас от… Говорят: «Ну это Гитлер, Гитлер это плохо, но в принципе, это правильно». В принципе да, совесть можно отменить, зачем? Живи, бери от жизни всё, пепси-лозунг.

В. Емельянов

— Это как в том анекдоте — «Вы помидоры любите? Кушать — да, а так — нет».

А. Назаров

— Да, да. И поэтому на самом деле… Как только ты начинаешь помнить, что совесть существует, что она есть, и что от нее невозможно избавиться, это и есть начало какой-то духовной жизни, когда ты вдруг понимаешь, что в тебе кто-то живет. Что в тебе живет Бог, и что Он есть. Тогда, с этого момента становится очень тяжело жить, потому что ты начинаешь чувствовать ответственность за каждый твой шаг, и опять ты сделал не так. «Ну вот ты же можешь сейчас обмануть, ну можешь сейчас обмануть?» Ты говоришь: «Нет, нельзя обманывать». — «Ну, хорошо, ты бы обманул, и всё было бы нормально». — «Нет, нельзя обманывать. И это тоже нельзя делать». Это такое количество личных запретов. А как дальше жить-то вообще? Ну как дальше жить? И становится правда, вдруг очень тяжело жить. Очень тяжело жить. Только в этот момент — парадокс — ты сам себе не доверяешь, как тебе начинает кто-то помогать. Понимаете меня, да? Вот кто-то начинает помогать, как только ты вот здесь не соврал, вот здесь чего-то не доделал — «а, вот здесь я мог бы выиграть» — вдруг завтра почему-то на тебя сваливается какая-то вдруг на голову тебе сваливается, тебе вдруг дарится что-то.

В. Емельянов

— «Ну ты ж хотел? Держи».

А. Назаров

— «Ну вот, пожалуйста, держи». — «А за что?» — «Ну ты же не соврал вчера. Тогда тебе дарю вот это вот». (Смеется.) И когда ты все равно этому не доверяешь, ты не доверяешь тому, что честно жить лучше. Ты все равно этому не доверяешь, ты все равно продолжаешь обманывать. Ты все равно не идешь самым прямым, самым простым, самым верным путем. Это я про себя в данном случае говорю.

В. Емельянов

— Я думаю, очень многие люди в ваших словах узнают себя.

А. Назаров

— Ну, наверное.

В. Емельянов

— Ну как, так оно и есть же!

А. Митрофанова

— Потому что это свойство нашей человеческой природы, что уж там…

В. Емельянов

— А в век потребления мы, так мы и к Богу относимся потребительски — давай нам сейчас вынь да положь.

А. Назаров

— Да, это точно абсолютно.

В. Емельянов

— Потому что чего мы тут напрягаемся, молимся там, ходим, свечки покупаем, на литургию ходим. А и чего? А где всё-то?!

А. Назаров

— А чего я просто так что ли ходил?

В. Емельянов

— Да-да, вот именно.

А. Назаров

— А это очень любопытно, извините. Я могу точно сказать — что ты получаешь ровно то… Вот человек почему-то считает, что он получает не то, что… Вот человек стоит, молится. Предположим, человек, который хочет быть артистом. «Господи, сделай, пожалуйста, так, чтобы я был выдающимся артистом». Я сейчас говорю глупости…

А. Митрофанова

— Абстрактно.

А. Назаров

— Да, абстрактно. — «Хорошо». Ровно на следующий день тебе изменяет жена (смеется), ты получаешь, и т.д. «Подожди, я же не этого просил?» — «Подожди, но ты хочешь быть великим артистом?»

В. Емельянов

— Зачем тебе жена?

А. Назаров

— Это первое. А во-вторых, это предполагает страдание. То есть человек, не прошедший через страдание, никогда не станет творцом, художником, еще кем-то. Ему нечего будет выражать. Ты получаешь ровно то, что ты говоришь. «Господи, дай мне пророческий дар». И тут тебе такое начинает сыпаться. (Смеется.) Ты говоришь: «Подожди, я же просил…» — «Ты просил пророческого дара, так вот…» У Лермонтова в «Пророке», понимаете меня, да? Никто не обещал, что будет легкий путь. Всё, что ты просил, то ты и получаешь. И тебе очень точно реагируют на все твои предложения.

А. Митрофанова

— «Бойтесь желаний своих» — хочется в этот момент сказать. Не зря молитва завершается, любая молитва просительная, завершается «Не так, как я хочу, а как Ты».

А. Назаров

— Правильно, абсолютно точно. Поэтому когда мне на день рождения в последнее время желают исполнения всех моих желаний, я спрашиваю: «Вы мне смерти желаете, что ли?» (Смеются.) «Я тебе желаю исполнения всех твоих желаний!» — «Ребята, подождите, если все мои желания будут исполняться, то вы меня извините, я очень быстро…». Слава Богу, кто-то противостоит моим желаниям. Кто-то выставляет мне… Поэтому желайте мне, чтобы всё было правильно, чтобы всё было так, как Он хочет.

В. Емельянов

— И давайте, конечно, тоже не будем забывать о том, что нужно быть благодарным за то, что вот вы рассказываете — вы просите, сваливается вам на голову. Благодарить-то не забывайте. Правильно в свое время кто-то сказал, что неблагодарный человек он подобен свинье, на самом деле. Давайте не будем быть свиньями, давайте будем благодарными. Давайте начнем хотя бы друг с друга. А что касается Бога — так только благодарность.

А. Назаров

— Это правильно.

В. Емельянов

— Александр Владимирович, дорогой, заканчивается наше время. А мы с вами не успели поговорить ни о Ежи Гротовском, ни об Антонене Арто, ни о Театре жестокости в плане профессии, и в смысле методы такой театральной. Мы не успели поговорить о мастерской, которую вы придумали и создали вместе с Георгием Тараторкиным.

А. Назаров

— Но это было такое временное явление.

В. Емельянов

— Но все равно. Про театральную педагогику. Ну и конечно, мы сегодня не очень много поговорили и про Византию, и о том, чем мы, собственно говоря, на радио «Вера» и занимаемся. У нас такой винегрет получился, но очень интересный, надо заметить. Мне кажется, что мы душевно провели время.

А. Назаров

— Спасибо вам.

В. Емельянов

— Надеюсь, что наши слушатели тоже.

А. Митрофанова

— Спасибо.

В. Емельянов

— У нас в гостях сегодня был продюсер, режиссер и актер театра и кино Александр Назаров. А «Светлый вечер» для вас провели Алла Митрофанова и Владимир Емельянов.

А. Митрофанова

— До свидания!

В. Емельянов

— До встречи!