В гостях у программы "Светлый вечер" был известный актер, народный артист России Дмитрий Певцов.
С нашим гостем мы говорили о его творчестве, о работах в театре и кино, о преподавательской деятельности. А также услышали несколько песен в его исполнении.
Л. Горская
— Добрый вечер, уважаемые радиослушатели! В эфире программа «Светлый вечер». У нас в гостях Дмитрий Певцов. Дмитрий, здравствуйте!
Д. Певцов
— Доброго здоровья всем добрым людям, которые нас слышат!
Наше досье
— Дмитрий Певцов. Родился в Москве в 1963 году. Окончил актёрский факультет ГИТИСа, после окончания института проходил армейскую службу, играя на сцене театра Советской Армии. Служил в театре на Таганке. В кино начал сниматься с 1989 года. С 1991 года — в театре Ленком. Сыграл главную роль в спектакле «Гамлет». В настоящее время занят в спектаклях «Женитьба», «Аквитанская львица», «Юнона и Авось», «Безумный день, или женитьба Фигаро». Снялся в более чем 30-и художественных фильмах и 20-и телесериалах. Значительное место в творческой деятельности Дмитрия занимает пение. С 2010 он выступает с музыкальной группой «КарТуш». Женат на актрисе Ольге Дроздовой, воспитывает сына.
Л. Горская
— Дмитрий, и вот первый вопрос такой, в лоб. Бытует мнение, что ремесло артиста не очень сочетается с церковной жизнью, с верой. Скажите, как вам удаётся это сочетать и сочетаете ли вы это?
Д. Певцов
— Противоречие здесь есть, несомненно, поскольку... Один монах мне так, жёстко говорил: «А чем ты занимаешься? Да ты обманываешь людей просто. Ты залезаешь на сцену, и тебя освещают фонари ещё, и ты просто всенародно людей обманываешь. Вот чем ты занимаешься». С одной стороны — да, в этом есть некая доля правды. С другой стороны, когда Церковь испытывала такие чудовищные гонения, собственно говоря, не то чтобы замена, но какая-то отдушина была для людей и в искусстве, и, в том числе, в театре. То, что они не могли найти в храме, который был закрыт, уничтожен, разграблен и арестованы все служители, он изредка находил в книгах, в музыке, иногда в спектаклях. В частности театр на Таганке каким-то образом был таким заменителем что ли, не знаю, не храма, конечно, Божьего, но там люди приходили, все лучшие люди Советского Союза туда приходили почему-то. Не потому, что они были театралы, а потому, что там было что-то, чего они не могли найти в других местах. Что касается меня лично. Моя профессия актёра, конечно, связана со страстями и с культивированием этих страстей, поскольку все сюжеты, мировые в том числе, лучшие театральные сюжеты, они основаны на серьёзных драматических, трагических историях. И мы должны уметь, как актёры, вытаскивать из себя эти эмоции и страсти, и горести, и радости, в том числе, кстати, счастье. Но как-то мыслей уйти из театра, потому что это не совпадает и каким-то образом мне мешает ходить в храм, и быть православным человеком, таких мыслей у меня нет. Мне кажется, я к этой профессии призван, и до какого-то времени я буду ей служить, но при этом оставаясь православным христианином.
Л. Горская
— Вы вот так сказали: «Один монах говорил». Часто приходится общаться с монашествующими? Д. Певцов
— К сожалению, не так часто, как хотелось бы. У меня есть духовник, у нашей семьи - у супруги, у ребёнка, - который монах. И иногда меня зовут, я участвую в каких-то таких, как это называется? Участвую в акциях таких замечательных, не миссионерских, ну, как-то несколько раз приходилось вместе с монахами ездить к заключённым, как-то участвовать в их мероприятиях.
Л. Горская
— В социальных таких инициативах, да?
Д. Певцов
— Да, в социальных программах. Один раз, даже не один раз, я три раза общался с архимандритом Тихоном. Но это общение было довольно короткое.
Л. Горская
— С Шевкуновым?
Д. Певцов
— Да. Но как-то... Вообще, общение с монахами, в том числе с духовником, оно настолько упрощает и как-то осветляет мои жизненные ощущения. Поскольку встречаешься с людьми, которые, с одной стороны, вроде они взрослые и умудрённые, с другой стороны, они — дети, которые живут совершенно другими мироизмерениями.
Л. Горская
— Это как?
Д. Певцов
— Потому что там есть такое глубокое понимание того, что есть человек, что есть мы и что есть окружающий мир, и куда мы все идём. В этом есть столько спокойствия и мудрости изначально, что ты со своими проблемами, бедами, сталкиваясь с таким отношением к жизни, вдруг у тебя происходит такой фильтр мощнейший того, что есть главное, основное и на что, вообще, глупо и бессмысленно, и не надо обращать внимание. Каждый раз по полтора часа, по два мы можем общаться с нашим духовником. Эти беседы носят такой удивительный, какой-то светлый характер. И после этого ещё очень долго остаётся впечатление радости, света, и полнейшего ощущения, зачем всё это и зачем ты живёшь.
Л. Горская
— А как вы поняли, что этот человек ваш духовник, ваш семейный духовник? Д. Певцов
— Так уж получилось, что я, после книги «Несвятые святые» архимандрита Тихона, я прочёл её в тяжёлый для себя период, когда я потерял какую-то почву под ногами. Это было странное ощущение, поскольку до этого почти 50 лет я жил в ощущении полного понимания правильности пути, на котором я стою, а тут вот эта почва и какая-то уверенность ушли из-под ног. Потом я прочёл книгу архимандрита Тихона, где для меня открылась какая-то великая совершенно тайна, она же - истина, она же — правда, она же — целый мир, о котором я не подозревал. То есть я что-то слышал, читал, но когда это в такой простой форме, в простых сюжетах, в простом описании, простым языком изложено, что вот, Господи, есть Бог и есть люди, которые могут с Ним не то чтобы на ты, но они с Ним настолько связаны, что обладают даром чудотворения, предвидения и т. д., и т. п. И вот они рядом, то есть чудо, оно рядом, и никуда ходить не нужно. Я настолько был ушиблен, что я помню, что я пришёл в 7 утра в Сретенский монастырь, там ещё было закрыто, прихожан не пускали. И я думал: «Надо пойти попросить двор подмести, хоть чем-нибудь, как-то поучаствовать. И мы начали ходить туда с супругой, поскольку, благо, близко от дома. Потом, так Господь свёл, мы встретились с архимандритом Тихоном. И он, послушав две минуты, буквально даже минуту, то, с чем я пришёл к нему, с какими вопросами, он тут же пригласил монаха — отца Клеопу — и познакомил нас с ним. И вот с тех пор мы общаемся с отцом Клеопой. Иногда по телефону, иногда переписываемся, иногда, конечно, встречаемся. У меня нет никаких вариантов другого какого-то человека, с которым я могу так вот разговаривать. Хотя я знаком и с другими монахами в этом монастыре, и с друзьями отца Клеопы, с его давними друзьями по мирской ещё жизни. Но вот именно отец Клеопа — он какой-то наш человек, вот так — повезло.
Л. Горская
— Вы говорите о встрече с отцом Тихоном, о его книге и о том, что это такой этапный момент в вашей жизни, какая-то очень существенная веха. Если какие-то события или люди, которые значительную роль сыграли, как-то тоже стали вехой для вас?
Д. Певцов
— Когда меня спрашивают в моих этих несчастных многочисленных интервью, которые я стараюсь уже не давать — надоело, столько я болтал — про то, какое самое главное достижение в моей жизни; я считаю, что самое главное событие в моей жизни, хотя это не моё достижение: возраст — это не вина и не заслуга, - так вот, то, что я встретился с моей женой 7 мая 91 года. Вот это самое главное событие в моей жизни, я считаю. Потому что после этого жизнь моя стала полноценной. Я стал полноценным человеком.
Л. Горская
— То есть для вас всё-таки главное в жизни — семья? Д. Певцов
— Да, я понимаю, что семья. И я, несмотря на то, что призван, наверное, к этой профессии, но если там такое глупое: «А вот что вам выбирать?». Я понимаю, что семья на первом месте. Ну, а семья, собственно говоря, и Господь Бог — это как-то сейчас вместе всё.
Л. Горская
— Вместе, да? Д. Певцов
— Конечно, да! Потому что походы воскресные в храм, и Причастие, и Литургия утренняя — это какая-то именно семейная наша радость.
Л. Горская
— А вы к Богу вместе пришли, да?
Д. Певцов
— Дело в том, что Ольга-то была крещённая, и потом она меня уговорила креститься. Но я, собственно говоря, всё это делал несколько формально. Ну, потому что вот жена, и мы венчались. Но первое настоящее Причастие я получил, как раз скоро будет, три года назад, и первая исповедь моя искренняя была, с пониманием и с ощущением того, зачем я это делаю, что это такое, и когда первое облегчение пришло в моей жизни — это совсем недавно. Л. Горская
— Понятно, что основное — это ваша внутренняя духовная жизнь. А чем еще живете?
Д. Певцов
— У нас с Ольгой первый жизненный опыт, педагогический. Были несколько лет назад разные предложения, но как-то так совпало, и мы в позапрошлом году набрали курс актерский в институте современного искусства. Нам предложил ректор этого института потрясающий профессор, она и преподает историю религии, воцерковленный человек, Ирина Сухолет. Она 22 года ведет этот институт, он — коммерческий, он существует на деньги учащихся, при этом там потрясающий педагогический состав, и удивительный выход продукции, можно сказать. И она предложила нам курс, туда идут ребята, которые не поступили в Щуку, МХАТ, Щепку, ГИТИС, то есть не самые сильные.
Л. Горская
— Не факт, что не самые сильные.
Д. Певцов
— По-всякому. Но как бы считается, что вот так. Мы набрали курс первый раз в жизни, было много ошибок, конечно, но сейчас ребята уже на втором курсе. И так получилось, может быть, потому что это первый наш курс, может быть, дальше не будет так уже серьезно. Потому что они не то что заменяют, если бы не было истории с моим старшим сыном, я бы, наверное, и не набрал этот курс. (Я бы другим человеком был бы.) Но жизнь поделилась как-то на студентов и на все остальное. Кино, театр, концерты — это все вошло во все остальное. Оно есть, нельзя не играть концерт очередной в другом городе, или нельзя не играть спектакль, не сниматься в кино. Но все это гораздо менее важно, нежели общение со студентами. И то, что мы им должны отдать за эти четыре года. Естественно, они стали нашими такими детьми, и их болячки, и все наши врачи, их врачи, и их проблемы, потому что они платят за учебу, многие иногородние, они еще платят за квартиру или комнату, где они живут. Они бедные по полтора часа добираются, в общем, проблем огромное количество, но они хотят учиться, большинство из них пришли именно на наш курс, именно к нам, к Дроздовой и Певцову. И это дорого стоит. И, честно говоря, в первый раз в своей жизни начал испытывать такую радость не от своих успехов, не от своих премьер, удач, а оттого, что у них стало получаться. И эту радость нельзя сравнить ни с чем совершенно. Очевидно, потому что она не завязана на эгоизме, эгоцентризме. Она какая-то такая светлая и такая радостная, когда ты видишь, как они растут на глазах, они начинают видеть вещи удивительные и радостны. Когда у тебя на глазах происходит чудо. Студент, у тебя на глазах отучившись, он вдруг становится узнаваемым, превращается в кого-то другого. И это чудо видишь не только ты, но и кафедра, студенты, и, конечно же, это молодая энергия, огромное количество желаний, страстей, у них там пары уже на курсе. Но огромное желание овладеть профессией, большая радость в том, что мы действующие с Ольгой. И они могут прийти к нам на спектакль, на концерт, на какие-то наши работы посмотреть здесь и сейчас. В этом есть какой-то приятный взаимообмен, в этом есть серьезная часть нашей жизни. Мы даже не подозревали, что это будет настолько серьезно.
Л. Горская
— А им-то потом где играть?
Д. Певцов
— Хороший вопрос. У нас такое количество артистов выпускается. Не знаю. Мы уже сейчас начинаем думать, как кого-то начать пристраивать. Человек пять на курсе можно отдавать уже в кино и в театр любой совершенно спокойно. Они уже готовы. Это большая проблема, большой вопрос. Если бы дал Господь свой театр организовать, мы бы забрали человек 25, конечно.
Л. Горская
— А всего сколько у вас человек на курсе?
Д. Певцов
— 38.
Л. Горская
— Когда они заканчивают?
Д. Певцов
— Они заканчивают через 2, 5 года. Никто никогда не знает, куда кто попадет. Так же и мы не знали, куда кто попадет. Поскольку я помню свои ощущения, у меня была природная наглость, тогда еще молодость, я был уверен, что именно с меня начнется история советского театра и советского кино, все, что было до меня, это так, а вот я выйду и тут начнется. Не знаю. Потом я понимаю, тут на все Воля Божия, у каждого своя судьба, свое отношение к миру, Господь каждый раз ставит человека в те обстоятельства, которые наиболее полезны для его души. Поэтому не надо париться, как говорит молодежь.
Л. Горская
— Дмитрий, к нам часто приходят люди, которые где-то преподают, и мы часто спрашиваем, чем отличаются студенты сейчас и сколько-то лет назад. Я вам тоже такой вопрос задам, с вашего позволения. Есть разница между вами, когда вы были студентом, и теми ребятами, которым приходится преподавать сейчас?
Д. Певцов
— Я скажу так. Какой-то основополагающей разницы нет никакой, есть изменения к престижу, отношения к самой профессии. Когда мы учились, у нас были великие Смоктуновский, Ефремов, Быков и т.д., и т.п. Они были недосягаемые, Леонов, это были какие-то совершенно люди из другого мира. Сейчас артисты не люди из другого мира. Сейчас люди из другого мира — это бизнесмены, которые ворочают миллиардами. То есть само отношение к профессии изменилось.
Л. Горская
— То, что вы сказали, это даже не отношение к профессии, это отношение к жизни.
Д. Певцов
— Дети же растут в семьях, это передается им. Они идут в эту профессию с некоторым другим ощущение от того, чем им придется заниматься, мне кажется. Потом, может быть, чуть побольше цинизма, потому что они учатся платно, они никаких стипендий не получают, их родители платят за их обучение. И у них гораздо более прагматичный подход. Я учился, я еще работал в театре на Таганке, несколько лет у родителей тянул деньги, потому что на 90 рублей невозможно было прожить молодому человеку даже с папой и с мамой. Они понимают, что надо зарабатывать деньги, надо на что-то жить, есть, снимать квартиру. Более рациональный подход, может, чуть более циничный или более практичный подход к жизни. Но в остальном, они как были сумасшедшие, смешные, засыпающие, просыпающие, трепетные студенты, как 30 лет назад были, так и остаются.
Л. Горская
— А читают ребята?
Д. Певцов
— Они читают. Мы их заставляем. Помимо предметов, у нас очень серьезное образование гуманитарное в этом институте, там очень серьезные педагоги. И серьезно с них спрашивают. И они учатся очень неплохо, по отношению к другим курсам, что нас очень радует. И, конечно, мы, то, что мы считаем необходимым прочесть, мы им вкладываем в голову, мы им те же «Несвятые святые» или литературу, которую им никто не посоветует, мы требуем с них прочесть. Мы что-то дополнительно воздействуем на них, в смысле этого, того, что надо читать. Как говорил физик в моей школе одной девочке: голову надо не завивать, а развивать. И моя жена, мудрая женщина, она сказала однажды очень правильную вещь: то, что сейчас происходят в школах, не учат детей, а готовят их к ЕГЭ с первого класса, советская школа (хотя, казалось бы, зачем этим девочкам физика, химия, математика), занятия тем, чем тебе в жизни, может быть, не придется заниматься, оно развивает ту половину нашего полушария, которое большую часть нашей жизни спит и будет спать, но никогда это не бывает лишним что-то знать, уметь, чувствовать, мыслить несколько шире и больше, чем тебе понадобится в этой жизни. Никто не знает, что тебе понадобится.
Л. Горская
— А какие книги вы еще считаете необходимыми к прочтению, кроме «Несвятые святые»?
Д. Певцов
— Библию надо читать, конечно. Ее не прочесть надо, а иметь как настольную книгу, потому что это книга вечная, которую можно читать всегда и везде. И возвращаться к ней, и перечитывать. Потом святоотеческие книги, жития книги. Я читал книгу архимандрита Тихона, состоящую из его интервью, у него там удивительные мысли. Он же человек с ВГИКовским образованием, сценарный факультет. Естественно, прочтено огромное количество литературы, и он говорит о том, что он перечитывает, перечитывал. А в какой-то момент он перестал это делать, потому что святоотеческая литература дает гораздо больше, шире и глубже, нежели любая художественная литература даже самого высокого уровня. Так что надо потихонечку к этому стремиться.
Л. Горская
— А студентам вы предлагаете это читать?
Д. Певцов
— Мы говорим об этом все время. Замечательная короткая молитва «От меня это было», мы просто взяли, раздали всем эти книжки маленькие.
Л. Горская
— А как воспринимают, не возмущаются, что «мы вам деньги платим, а вы нам мораль читаете»?
Д. Певцов
— Нет, не возмущаются. Может, есть какие-то несогласные, но поскольку есть наш авторитет, для многих он непоколебимый пока, Слава Богу, многие слышат. А те, кто не слышат, это и видно, и слышно, на основном занятии нашем на «Мастерстве актера», все это видно. Кто нам верит, кто идет за ним, а кто так... Все это на результатах трудового процесса сказывается.
Л. Горская
— Вы сейчас о какой-то искренности говорите в творчестве?
Д. Певцов
— Не об искренности, об успехах. Бывает, что человек старается, у него не получается. А бывает, старается, получается. Мы очень видим людей, которые стараются в любом случае, получается, не получается, но мы видим, что они пашут. В нашей профессии, она такая, все видят успехи, деньги, лимузины, слава, известность, но это очень потная, очень нудная и очень энергоемкая профессия. Нужно пахать 20 часов в сутки, чтоб что-то вдруг получилось. Может не получиться, может, получится через 10 лет. Когда я учился, наша педагогиня великая Ирина Ильинична Судакова, профессор, говорила нам: «Вы закончите институт, и может быть лет через 10-15 кто-то из вас станет профессионалом, мастером своего дела». Меня это тогда глубоко возмутило: как это 10-15 лет?! Я сейчас выйду, сыграю... Нет, существует какой-то возраст, когда вдруг происходит артист. Кто-то может состояться сразу, это не значит, что это хорошо. Но происходят возрастные изменения в организме, накопление опыта человеческого и актерского, определенные часы и годы, прожитые в профессии, которые в какой-то момент дают результат. Но это при одном условии, что ты пашешь, ты терпишь, ты ждешь, ты находишься в форме, ты работаешь над собой все время.
Л. Горская
— А талант?
Д. Певцов
— А это он есть или нет. Без таланта... Есть люди фотогеничные, есть — нет, кого-то можно снимать, а есть кто-то, как ни снимешь, все страшно.
Л. Горская
— А может количество перерасти в качество через 10 лет при отсутствии таланта?
Д. Певцов
— Нет. Если человек не призван к этой профессии, зачем мучиться? Господь дал не к этому ему талант, к чему-то другому.
Л. Горская
— А как это понять?
Д. Певцов
— Опытным путем, я так предполагаю.
Л. Горская
— Человеку самому или преподаватель это понимает?
Д. Певцов
— Не, я думаю, человек должен сам понять. Потому что, сколько бы тебе не говорили, пока не придет ощущение к тебе самому точное, что не надо. Кому-то нужно дойти до тупика, чтобы понять, что точно это не твоя дорога. Некоторые студенты развиваются долго и медленно. 3,5 года ничего не происходит, и вдруг на 4 курсе человек взрывается и опережает всех за несколько месяцев. Что-то произошло. У моей жены талант таких людей видеть. Я 2-3 человек в жизни бы не взял их на курс, она взяла и оказалась права. У меня такого нет таланта. Я тупо вижу: вот есть это, что-то выйдет.
Л. Горская
— Вы друг друга дополняете с Ольгой. Дмитрий, я предлагаю...
Д. Певцов
— Заслушаться?
Л. Горская
— Заслушаться песней «Актер», а потом поговорить о вашей музыкальной истории. Потому что я так поняла, что на первом месте — семья, на втором — студенты, а какая роль у музыкального вашего творчества мы определимся после песни.
Д. Певцов
— Это песня на стихи Арсения Тарковского. Написана Андреем Семачковым.
Л. Горская
— Давайте послушаем.
Л. Горская
— У нас в гостях актер Дмитрий Певцов. Мы с вами слушали песню «Актер». Она же грустная...
Д. Певцов
— Да, она грустная. У нас много серьезных и грустных песен в репертуаре. И хотя директор, руководитель нашего музыкального проекта Андрей Вертузаев со мной по этому поводу борется, что надо что-то веселое, надо людей радовать. Я с ним не согласен. Люди так радуются, трясясь в метро и в очень большом ритме бегом на работу несясь, а когда-то хочется остановиться. Для меня музыкальный проект группа «КарТуш» под руководством Андрея Вертузаева, почти все песни звучат в аранжировке музыкантов Андрея Вертузаева. Эта запись с концерта, что ценно, в отличие от записи в студии здесь нет дублей и нельзя ничего исправить. Это запись с концерта, была сделана полтора года назад, замечательные музыканты у нас, великолепные.
Л. Горская
— На баяне кто играет?
Д. Певцов
— Играет Алексей Горбунов. У нас виолончель живая, флейта, дудки, у нас все Слава Богу. Очень хорошее звучание. По поводу репертуара — это один вопрос, мы работаем над этим. У нас очень много серьезных песен, в том числе и Высоцкого. Но для меня этот проект, что там, в отличие от театра, где я все-таки лицедействую и выхожу в роли персонажа, на музыкальной сцене, во время концерта я выхожу как Дмитрий Певцов, не актер Дмитрий Певцов, хотя я использую свои навыки актерские в каких-то вещах, но, прежде всего, как человек Дмитрий Певцов. И у меня нет там никакой роли, нет режиссуры, нет партнеров. Хотя партнеры мои — музыканты, но все равно это моноконцерт, и каждая песня становится маленьким спектаклем. Это ценно для меня тем, что я пою то, что мне нравится и то, чем я хотел бы поделиться со зрителями-слушателями, то, над чем я могу заплакать или засмеяться. Это самое главное. Этим он отличается от моей работы в театре или в кино.
Л. Горская
— Ведь уже 10 лет вы занимаетесь музыкальным творчеством.
Д. Певцов
— В 99 году я понял, что я петь не умею. «Секундочку, я же умею петь!» При своей наглости, я также автоспортом начал заниматься, но сейчас уже не занимаюсь. Научился, понял, что такое, как ехать правильно, чтобы ехать быстро. А вокалом продолжаю заниматься, поскольку это совершенно другой язык общения со зрителем. И я уже многому научился за эти 16 лет. Я куда-то двигаюсь и влезаю в какие-то музыкальные проекты, чтобы только иметь возможность поработать в вокале с другим материалом. Не с тем, над которым я сейчас тружусь, над какими-то другими вещами в другой стилистике.
Л. Горская
— А в целом, в каком направлении двигаетесь? Жанра, смысла.
Д. Певцов
— Для меня идеал — музыкальный театр Елены Камбуровой. Потому что она разговаривает с людьми этими песнями. Идет разговор по душам. Наш концерт полный может длиться до трех часов с антрактом. Но это именно разговор, который мы выстраиваем по песням, происходит развитие нашего концерта в его тайминге. 180 минут. И очень часто у нас это получается. Люди выходят со слезами на глазах и улыбкой на лице.
Л. Горская
— А кто, в основном, ваши зрители?
Д. Певцов
— Странно это. От 20 и до пенсионного возраста.
Л. Горская
— Вы не задумывались над тем, какая у вас целевая аудитория, для вас это просто способ самовыражения, Певцов как он есть, о чем он хочет сказать, о том он и будет говорить со слушателями.
Д. Певцов
— Да, я вообще об аудитории не задумываюсь. Слава Богу, нас зовут, и мы ездим по разным городам и весям. Каждый год проходит минимум 80, а то и 100 концертов у нас проходит. Мне интересно то, насколько я могу хорошо рассказать о том, что меня волнует в этом конкретном произведении. В этой песни, в этом стихотворении, я иногда читаю стихи как подводки к некоторым песням. Я здесь предельно откровенен, мне не интересно выходить что-то там изображать. Но мне интересно с помощью своих умений вокальных, музыкальных, актерских вместе с потрясающими музыкантами и Андреем Вертузаевым вовлечь слушателя в эту историю трехминутную или шестиминутную, у нас есть длинные песни, чтобы он в нее погрузился полностью, был вместе с нами.
Л. Горская
— Репертуар из чего состоит?
Д. Певцов
— У нас странный репертуар. Группа «КарТуш» изначально была рок-н-ролльная команда, я пришел с очень странными произведениями, в том числе очень много Высоцкого мы поем: и песен и известных в исполнении авторов, и не очень известных. И разброс у нас — Денис Давыдов, Северянин, очень много советских.
Л. Горская
— А музыку кто пишет?
Д. Певцов
— Многие песни рождаются внутри коллектива, Андрей Вертузаев является автором песен и стихов. Даже я участвовал в одной песне. Как-то нас песни сами находят. Не только Андрей пишет песни, есть замечательная Вика Черенцова, обладает авторскими талантами, но как-то песни к нам приходят. Иногда меня просят спеть какую-то песню, о которой я в жизни бы не подумал, что мне надо её петь. Мы готовим для выступления одноразового где-то, и вдруг она входит в наш репертуар. Потому что она оказывается нам близка.
Л. Горская
— А почему Высоцкого много?
Д. Певцов
— Это моя личная тема. Поступив на первый курс, я вдруг открыл для себя Высоцкого. В 81 году, через год после его смерти. И я был мрачным фанатом, со всеми вытекающими, пытался подражать как актерски, так и певчески. Слава Богу, фанатизм прошел, осталась любовь, я считаю его великим русским поэтом, и очень хочется надеяться на то, что когда-то его начнут преподавать в средней школе. Потому что его тексты, его стихи удивительны, пронзительны, точны. Дико талантливо. Не зря он был поклонником таланта Пушкина, и иногда это так близко по точности, по юмору. Недавно с сыном мы читали «Руслан и Людмила». И недавно вдруг понял: как же они похожи с Владимиром Семеновичем. В смысле иронии, самоиронии.
Вообще, Высоцкий он недораскрытый был. Была мода дикая на него, а потом все разрешили, и все его пели, читали, но вдумчиво и спокойно услышать его, стихи услышать его, сейчас редко где это можно. И уже родилось поколение, которое не знает Высоцкого. Мне очень радостно, когда мы поем Высоцкого, что это слышит молодежь, начинают искать, смотреть, что это за автор. Несколько раз к нам подходили люди: «Я был уверен, что Высоцкого, эту песню ну точно никому нельзя петь, кроме него самого. А тебе можно, действительно можно». А там секрет очень прост. Если не быть в этом искренним, не пропустить через себя, через свое сердце, через свою душу, то о чем он писал, бессмысленно это петь. Это должно стать твоим. И тогда ты просто очень честно рассказываешь о том, о чем писал Высоцкий.
Л. Горская
— Я предлагаю нашим радиослушателям прерваться и послушать песню Высоцкого «Он не вернулся из боя».
Д. Певцов
— Это одна из самых известных его песен. Я считаю, что это одно из самых гениальнейших его песен. Она даже не только связана с войной, но он и по-актерски, по-человечески, как поэт, это такая модуляция потока сознания человека, который осознает постепенно потерю, которая произошла с ним.
Л. Горская
— В эфире программа «Светлый вечер». Дмитрий, опять грустная песня. Скажите, а жизнь — это грустная штука или радостная?
Д. Певцов
— Радостная, конечно.
Л. Горская
— А творчество?
Д. Певцов
— А творчество разное, всякое бывает.
Л. Горская
— Какая мудрая песня! Я её не слышала несколько лет, хотя она мне знакома с детства. Ведь действительно «мне не стало хватать его только сейчас, когда он не вернулся из боя». И часто бывает так, что человека начинает не хватать, когда он умирает. Много таких открытий можно в Высоцком сделать?
Д. Певцов
— Много. У него такое удивительное количество этих открытий, ну для меня лично. И потом, поскольку я пою их на концерте очень часто, и каждый раз какие-то внутренние смыслы меняются, мои. Хотя эмоции те же возникают. Эта запись не очень удачная, это студия. Нет движения, которое есть во время концерта. Мы же поем те же самые «Кони привередливые» в нашей аранжировке, настолько по-разному она каждый раз идет. И это сложно понять, от чего зависит. Понимая смыслы и о чем написано было самим Высоцким, я-то пою о каких-то своих вещах, это посвящено и его памяти, и его жизни. Но все равно каждый раз какие-то внутренние открытия, внутренние вещи, изменения внутри песни. Внутренние мои изменения, которые происходят во время песни, они переходят и в вокальную окраску. И она звучит каждый раз по-разному, что для меня является большим удивлением, и радостью для музыкантов.
Л. Горская
— Но Высоцкий, во всяком случае для меня, это боль, это надрыв, внутреннее противоречие...
Д. Певцов
— Он, знаете, как себя называл? Врун, болтун и хохотун. Он человек с таким чувством юмора, такой хулиган, если взять начало его творчества, дворовая песня с городским романсом, там такое количество юмора... Ну просто... Они эти песни смешные были и в поздние периоды, их стало меньше, конечно, это связано с его личной жизнью, личным ощущением себя и мира, в котором он живет. Огромное количество юмора. Эти песни тоже все известны. Но мне не хватает, там какая-то другая история, пушкинская, я к ней не могу прикоснуться пока. Не дается.
Л. Горская
— Вы говорите, что жизнь — это радостно. А чего еще радостного у вас? Радует что?
Д. Певцов
— Радость может с человеком быть независимо ни от чего. И в этом, наверное, смысл. Есть высший смысл. Я всегда желаю всем радости и добра. Для меня раньше было непонятно, как можно жить... Я такой жизнью живу разнообразной, интересной, иногда мне тоже надоедает. А как люди каждый день ходят на работу, рутина дикая. Я от нее в юности и бежал. Люди экрана, у них жизнь пестрая, полосатая. Сейчас я понимаю, что если есть радость в душе, если есть ощущение и душевное понимание ради чего живет человек, совершенно неважно, какую должность ты занимаешь, какая профессия у тебя. Ты можешь заниматься самым не престижным делом и быть никем, но при этом иметь радость в душе. Я вдруг вспомнил, хотя это другая история, не совсем относящаяся к нашему разговору. Мы были в селе Никольское Пензенской области, нас познакомили с батюшкой, отцом Владимиром, который там, на протяжении 20 лет восстанавливает Шиханский монастырь. Там был монастырь в XIX веке, при советской власти его разрушили полностью. Осталась гора, которая заросла деревьями. И когда увозили последнюю монахиню вдоль дороги бежали белки за этой телегой и кричали. После этого белки исчезли из этого леса. Когда отец Владимир построил первый храм, маленькую церковь, и встал на пороге этого храма в день освящения, ему в руки упал бельчонок.
Л. Горская
— С дерева?
Д. Певцов
— Да. Белки вернулись в этот лес. Там происходило огромное количество чудес. Но именно по Божией воле и с помощью Божьей человек один, находя людей, спонсоров, помощников, бесплатных, платных, он начал восстанавливать. Полтора века назад у монахинь были ульи. Когда построили первый каменный кирпичный храм, во время Литургии влетел туда целый рой пчел. А поскольку помощник пчеловод, он их взял и сейчас у них ульи. Все возвращается. А он просто священник, который окормляет несколько церквей, в том числе село Никольское. Там нет ни одной могилы умершего человека меньше 90 лет. Там долгожители. Я просто в этом Никольском в купели окунулся.
Л. Горская
— Там источник?
Д. Певцов
— Да. Я не знаю, в чем там дело, почему такая странная вещь. Вот мы там были с концертами в самом Никольском, где Никольский стекольный завод... Село это Ахматовка называется, где долгожители. И сам концерт, история стекольного завода мне совершенно не запомнились, но посещение Шихан, этой горы, где монастырь, окунание в купель и общение с отцом Владимиром на меня произвело неизгладимое впечатление. Я там в первый раз, там колокола еще не повесили, колокол висел на лесах, леса стояли на земле. И монахини мне говорят: «Хочешь ударить?» Я говорю: «Да, хочу!» Я ударил в этот колокол. Минут 7 я его слушал. Я никогда такого не слышал. На горе, где стоял и ныне возрождается женский монастырь, звучал этот колокол. Мне уже говорят: «Пойдем». А я не мог отойти, потому что когда рядом с ухом, это физическое было какое-то наслаждение, от звука, который он издал. Потому что мы не слышим у больших колоколов низкие частоты, когда они на колокольне. А тут прямо в груди начинает клокотать этот звук. И это звук на протяжении этих 6 минут все время менялся. Колокол затихал потихонечку, но это ощущение какого-то... Такие звуки есть у нас на Руси... Когда ты стоишь в храме, в толпе и все говорят «Отче наш...», Символ веры все дружно, я понимаю, что страна наша Богом хранимая и Святая наша Русь. Да, у нас много проблем, и ужасные вещи происходят, но Бог с нами.
Л. Горская
— В начале нашей программы, когда я сказала, что песня «Актер» грустная, вы мне ответили «а вот люди в метро трясутся». Они что веселые?
Д. Певцов
— Нет, не веселые. Как Жванецкий говорит: «В драке не выручат, в войне победят». Когда я начал ходить в храм, я увидел других людей. И их так много. И мне иногда... Мы ездим в поездки, и если мне удается попасть на Литургию перед концертом с утра, это лучше. Всегда недосып, ночные перелеты, но если удается с утра попасть на Литургию, это великолепно происходит концерт. И вдруг какие-то неожиданные встречи в храмах, которые меня узнают, и вдруг начинают говорить мне какие-то слова. Они радуются не от того, что со знаменитым артистом встретились, а от того, что я с ними в одном храме. И это такая неподдельная радость. Я прямо в одном храме в Пятигорске батюшка в конце службы подошел, обнял меня: «Вы себя берегите...» У меня прямо слезы на глаза выступили. Он настолько искренне это сказал, и по-отечески, как дедушка внука обнял. Как можно? Где это найдешь? Это только у нас. Православные люди, во Христе которые находятся, так могут любить.
Л. Горская
— А Ольга в музыкальной вашей деятельности тоже участвует? Вы же все вместе делаете.
Д. Певцов
— Ну, во-первых, она самый главный критик того, что мы делаем. Она слушает первые демо-записи и говорит абсолютно точные вещи. А, во-вторых, что мне радостно, она сама начала заниматься, в конце февраля будет год, как она начала репетиции, музыкальный спектакль, где она сыграла главную роль в питерском театре музкомедии под названием «Голливудская дива», где главная героиня поет под оркестр. И это какой-то вообще подвиг профессиональный. Её в юности вогнали в комплекс, что у нее нет слуха и голоса.
Л. Горская
— В музыкальной школе?
Д. Певцов
— Нет, по-моему, в институте. Она в борьбе с этим комплексом выучила эти партии, овладела этими нотами, она обладает уникальным тембром, если кому не лень, посмотрите в Ютюбе, мы участвовали вместе в концерте «Своя колея». Спели вместе с ней, по её предложению, соединили две песни Высоцкого «Я несла свою беду» и «Дом хрустальный». И спели дуэтом такое странное произведение, которое на концерте прозвучало очень достойно.
Л. Горская
— Я предлагаю послушать песню «Молитва Пресвятой Богородицы».
Д. Певцов
— Это песня Романа Сирина, называется просто «Молитва». В аранжировке Андрея Вертузаева и группы «КарТуш». С участием певцов хора Сретенского монастыря.
Л. Горская
— Вот как.
Д. Певцов
— Да. Они там есть. Четыре человека поют в этой песни.
Л. Горская
— Напоминаю, что в программе «Светлый вечер» сегодня был с нами Дмитрий Певцов. Всего доброго!
Д. Певцов
— Храни Господь всех нас!
«Воскресение Христово и Светлая седмица». Прот. Максим Первозванский
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о светлом Христовом Воскресении, о богослужениях пасхальной недели, о праздновании в честь Иверской иконы Богородицы, а также иконы «Живоносный источник».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час
«Уныние, отчаяние, депрессия». Наталия Инина
У нас в студии христианский психолог, психотерапевт, преподаватель факультета психологии МГУ им. МВ Ломоносова, РПУ св. Иоанна Богослова Наталья Инина. Разговор шел о чувстве богооставленности. Что делать, когда рушатся все надежды и нападает отчаяние, как не перепутать депрессию с чувством покаяния и как преодолеть грех уныния и научиться верить и доверять Богу.