Обычно я начинаю, друзья, нашу программу со стихотворения выбранного поэта, или краткого представления автора: штрихи биографии, литературные связи, какой-нибудь критический отзыв... А сейчас начну с фрагмента поэтического посвящения — герою нынешних «Рифм», стихотворцу и художнику крестьянской, деревенской темы — Павлу Радимову. В дореволюционные годы у Павла Александровича вышли две лирических книги — «Полевые псалмы» и «Земная риза», — роднящие его с ранней лирикой Сергея Есенина (поэты, кстати, были хорошо знакомы). Стихотворное же посвящение Радимову (оно так и начинается — «Я для тебя, Радимов Павел...») в начале 1927 года написал, точнее, вписал в свою единственную книгу «Прохлада» — стихотворец Николай Минаев:
...Скажу тебе: Гекзаметр древний
С твоими темами в ладу
И пахнет русскою деревней
Твой гимн крестьянскому труду.
И мне всегда приятна встреча
С тобой, в котором столько лет
Живут, друг другу не переча,
И живописец, и поэт.
Из посвящения Николая Минаева «Я для тебя, Радимов Павел...», 1927 год
Поэт Павел Радимов, действительно, любил древний стихотворный размер гекзаметр, охотно пользовался им в своей лирике, и, в каком-то смысле одухотворил его — очень, очень по-русски — своей главной, глубоко сердечной темой...
Благословение зорьке — алому поясу неба
Птицам — их песням, ликующим, звонким, крылатым,
Бабе, идущей тропинкой средь ржа́ного хлеба,
Благословение всем буеракам и скатам!
Благословение ветхой часовне с крестом при дороге,
Чьей-то телеге, проехавшей громко и тряско!..
Этою зорькой мне слышится песня о Боге,
В сердце рождается светлая, светлая сказка.
Павел Радимов, «Благословение зорьке...», из книги «Полевые псалмы», 1912 год
Замечательный литературный критик Серебряного века Юрий Айхенвальд, которого философ Семён Франк (оба, кстати, были высланы Лениным из России на печально известном пароходе в 1922-м) называл «рыцарем духа», проницательно расслышал и разглядел в радимовской поэзии — процитирую — «дух священничества, богослужения, просветлённой церковности».
И то сказать: Павел Александрович Радимов, как и Сергей Александрович Есенин, был из патриархальной семьи (сын сельского дьячка, он даже чуть не стал священником), закончил духовное училище, поучился и в семинарии...
Открою его второй дореволюционный сборник «Земная риза», и это уже не гекзаметр, но — классический сонет:
День на Егория. К молебну Клим
Звонит торжественным весенним ладом.
Пред церковью сгоняют спешно стадо.
Ирмос плывёт с куреньем голубым.
Словам нехитрым, ласковым, простым
Толпа внимает с верой и отрадой.
А там сопенье слышится у сада:
Ленивый, шалый бык, жарой томим,
Ушёл в кусты. Размеренно жичиной
Стегает баба. Тихо. За низиной
Блестят забытые на пашне вилы.
Толпа молчит. Главами скот кивает.
Священник просьбы к Богу возсылает,
И звякает потухшее кадило.
Павел Радимов, «День на Егория...», из книги «Земная риза», 1914 год
Упокоился светлый поэт и художник незадолго до 80-летнего юбилея, в феврале 1967 года — в своем сельском доме, в деревне Хотьково, и был погребён на местном кладбище. Позднее прах Радимова был перезахоронен в Москве.
Своё старинное стихотворение «Смиренной повести моей прочти немногие страницы...» Павел Александрович завершил так: «...Волнуясь, трепетно дыша, / Былому счастью благодарный, / Я плачу, и дрожит душа, / Как луч, печально светозарный...»
Все выпуски программы Рифмы жизни
Единственная

В давние времена жили в деревушке две семьи. В одной был сын— звали его Шан, в другой — дочь по имени Мэйли, что значит «прекрасная слива». Дети дружили с малолетства, а когда выросли — полюбили друг друга и поклялись никогда в жизни не разлучаться.
Пошёл Шан в дом к любимой девушке свататься, но родители отказали юноше из-за его бедности. Хотелось им отдать дочь с выгодой, за Вана-богача.
Наступил день свадьбы. Громко заиграли трубы, носильщики подняли украшенный цветами свадебный паланкин и понесли Мэйли к дому жениха. Сидит она в паланкине, горько плачет. Полпути прошли, вдруг что-то зашумело, засвистело, поднялся сильный ветер, паланкин с невестой в воронку закрутило, и унесло неведомо куда.
Узнал об этом Шан и решил во что бы то ни стало найти Мэйли.
— Зачем тебе чужую невесту искать? Как бы самому не пропасть, — уговаривали его друзья, — В деревне и других красивых девушек много...
— Мэйли для меня — единственная, — сказал Шан, и отправился в дальний путь.
Много дорог он прошёл, но никто нигде не слышал о пропавшей девушке. Печаль одолела однажды юношу: сел он у дороги и заплакал.
Вдруг откуда ни возьмись явился перед ним белобородый старец.
— Отчего ты плачешь, юноша? Кто тебя обидел?
Рассказал ему Шан про свою печаль, а старец ему в ответ:
— Пойдем со мной. Я знаю, где она.
Шли они, шли, и повстречали ещё одного путника. Спрашивает его старец:
— Кто ты и куда путь держишь, юноша?
— Зовут меня Ван Лан, я ищу свою невесту, которая исчезла в день свадьбы.
— Идём с нами. Я знаю, где она, — сказал старец.
Пошли они дальше втроем: Шан, Ван Лан и белобородый незнакомец. Привёл старец юношей к большому дому и пригласил войти, чтобы немного подкрепиться и передохнуть.
Хозяйка дома для гостей богатый стол накрыла, усадила всех за стол, и говорит:
— Хочу я с вами заодно, юноши, об одном деле потолковать. Муж мой давно умер, живу я вдвоём с дочкой. Вот и решила я в дом зятя принять, чтобы кормил меня на старости лет. Кто из вас двоих хочет здесь остаться?
Вышла из-за ширмы девушка — нарядная, красивая как цветок ириса. Понравилась она сразу Ван Лану, да и богатый дом приглянулся.
— Я останусь, — обрадовался он. — Такая невеста мне подходит.
— А я должен свою Мэйли найти, — сказал Шан.
Говорит ему тогда белобородый старец:
— Иди домой, там тебя твоя невеста ждёт. Тысячи лет живу на земле, а всё никак не могу к человеческим слезам привыкнуть... Уж так она в паланкине слезами обливалась, что я её похитил, чтобы проверить, кто из вас её по-настоящему любит...
— Кто ты, дедушка? — спросил Шан.
Но волшебник ничего не ответил и исчез. Зато он помог соединиться двум любящим сердцам.
(по мотивам китайской сказки)
Все выпуски программы Пересказки
Псалом 124. Богослужебные чтения

Вы никогда не задумывались, почему горы — такие манящие? Причём любые: и совсем невысокие, до километра, и пятитысячники — не говоря уже о самых высоких, недостижимых для неподготовленного вершинах. Как сказал поэт, «Сколько слов и надежд, сколько песен и тем // Горы будят у нас — и зовут нас остаться!» 124-й псалом, который сегодня звучит в храмах за богослужением, многократно обращается именно к глубокой символичности гор для верующего человека. Давайте послушаем этот псалом.
Псалом 124.
Песнь восхождения.
1 Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек.
2 Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек.
3 Ибо не оставит Господь жезла нечестивых над жребием праведных, дабы праведные не простёрли рук своих к беззаконию.
4 Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих;
5 а совращающихся на кривые пути свои да оставит Господь ходить с делающими беззаконие. Мир на Израиля!
Нет ничего удивительного в том, что уже на самой заре человечества гора воспринималась как особое, священное пространство, где происходит соприкосновение небесного и земного. На горе Синай Моисей получает от Бога заповеди; на горе Фавор преображается Христос перед учениками; да и про Олимп как не вспомнить.
Сама по себе гора очень многозначительна: с одной стороны, её огромное, мощное основание — «подошва» — придаёт ей устойчивость, непоколеблемость. С другой стороны, тонкая, словно игла, вершина, буквально впивается в небо. Тот, кто хотя бы раз в жизни стоял на такой вершине, никогда не забудет абсолютно ни с чем несравнимого ощущения одновременной устойчивости — и воздушности, невесомости — когда перед твоим взором открываются величественные горизонты.
Удивительная вещь: казалось бы, когда мы летим на самолёте, мы видим ещё более далёкий горизонт — а всё же это вообще не то: только стоя ногами на вершине, ты испытываешь исключительный, всеобъемлющий восторг особого предстояния перед бытием.
Для многих древних культур гора — это axis mundi, космическая ось мира, соединяющая высшие и низшие миры. И именно поэтому на вершинах гор строились храмы, организовывались те или иные святилища.
Если мы вспомним самые древние жертвенники, о которых повествует книга Бытия, — это тоже будут «микро-горы», сложенные из камней — на вершинах которых и совершались жертвоприношения.
Прозвучавший сейчас 124-й псалом ещё глубже развивает тему символизма горы: он говорит о том, что «надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек». Гора для верующего становится не только внешним образом духовного вдохновения, но и наглядным примером того, как может ощущать себя сам человек, когда его голова, его мысли — всё то, что и отличает его от животного, — устремлены к Небу. И неспроста греческое слово «ἄνθρωπος» — состоит из двух основ: ἄνω означает «вверх» и θρώσκω — «смотреть, устремляться, прыгать». Смотря на гору, мы словно бы снова и снова задаём себе вопрос: а есть ли во мне задор подняться на вершину — или я всего лишь хочу так и остаться распластанным у её подножия?..
Псалом 124. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 124. (Церковно-славянский перевод)
Псалом 124. На струнах Псалтири
1 Надеющиеся на Господа подобны горе Сиону; не поколеблются вовеки те, что живут в Иерусалиме!
2 Горы осеняют их, и Господь осеняет людей своих отныне и вовеки.
3 Ибо не дает Господь грешникам власти над праведными, да не протянут праведные рук своих к беззаконию.
4 Даруй, Господи, блага тем, кто добр и праведен сердцем!
5 А людей развращенных и творящих беззакония покарает Господь. Мир Израилю!