Поделиться
В этом выпуске своими светлыми воспоминаниями, связанными с событиями в жизни, которые пугали, казались неправильными и непонятными, а через время удалось убедиться, насколько промыслительно это было, поделились ведущие Радио ВЕРА Константин Мацан, Анна Леонтьева, Марина Борисова, а также наш гость — благочинный приходов Сурожской епархии Московского патриархата в Шотландии и Северной Ирландии протоиерей Георгий Завершинский.
Ведущие: Анна Леонтьева, Марина Борисова, Константин Мацан.
К. Мацан:
— Понедельник, шесть вечера, это «Светлые истории» на Радио ВЕРА, здравствуйте, дорогие друзья! Как всегда, в этом часе на волнах Светлого радио мы встречаемся, чтобы рассказывать истории о радости, о сомнении, о вере, о любви очень искренне, очень глубоко, делимся самым интересным, о чём знаем из своей жизни или из жизни своих знакомых, о чём, как журналисты, слышали от других людей, вот такие наши «Светлые истории» по понедельникам. Христос Воскресе, дорогие друзья! И ко всем в студии собравшимся тоже с пасхальным приветствием обращаюсь: Христос Воскресе!
Все вместе
— Воистину Воскресе!
К. Мацан:
— А в студии сегодня с нами протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, доктор богословия, член Союза писателей России. Добрый вечер!
о. Георгий:
— Добрый вечер!
К. Мацан:
— Вот наш гость из далёкой заграницы, два раза в год отец Георгий бывает в Москве и каждый раз обязательно приходит на Радио ВЕРА, чему мы очень радуемся. И мои дорогие коллеги, соведущие сегодняшних «Светлых историй» — Анна Леонтьева. Добрый вечер!
А. Леонтьева:
— Добрый вечер, дорогие!
К. Мацан:
— И Марина Борисова.
М. Борисова:
— Добрый вечер!
К. Мацан:
— Ну и тема наша сегодняшняя очень волнующая и трепетная, мы ее формулируем так: «Я понял, для чего это было». Истории о событиях в жизни, которые пугали, казались неправильными, непонятными, как будто Бог оставил, но через время стало понятно, насколько промыслительно и нужно это было именно так. В общем, истории про жизнь вообще, потому что мне кажется, что вся жизнь — это вот такая одна большая история, когда ты не понимаешь, зачем оно случается, и унываешь, или расстраиваешься, или просто недоумеваешь, а потом проходит время — и ах, вот для чего это было! Отец Георгий, вот вы как на это смотрите?
о. Георгий:
— Иначе нельзя и смотреть, не получится просто, потому что ведь ты же живёшь свою жизнь, и хочешь видеть в ней разрешение того, что ты ожидал, к чему ты стремился, но ты же не хочешь смотреть на свою жизнь, хотя бы часть её, как прожитую бесполезно, бессмысленно, без всякого смысла, ну и конечно, даже если, может быть, там этого и не было, находишь подтверждение тому, о чём мы сказали, Константин, что сначала думал: «ну за что, ну, Господи, где Ты? Ну, помоги, ведь я же сделал всё, что нужно! Ну почему это не случилось, почему это не случилось так, как я спланировал?» И так раз, другой, третий, и вдруг твоя жизнь кардинально меняется. И, наверное, у нас будут истории уже и реальные рассказаны.
К. Мацан:
— А вот мы вашу историю и ждём.
о. Георгий:
— А, хорошо, мы с моей истории начинаем?
К. Мацан:
— Да.
о. Георгий:
— Ну и прекрасно. Тогда начну с цитаты классика: «жил однажды частник бедный». Это был довольно богатый человек. Когда-то, в 90-е, которые мы называем теперь «лихими», в кавычках, конечно, а может, и без кавычек, вот этот самый персонаж, о котором я хочу сказать, жил довольно удачливо. Многое получалось, многое складывалось, и мне — а этот персонаж и был, собственно, ваш покорный слуга — мне хотелось ещё большего достичь. Ну, и частные предприятия, возможности, новые города, страны, поездки. Бизнес есть бизнес. Теперь мы как-то смотрим на это уже другими глазами, а в те времена всё только открывалось и хотелось всегда большего. Так оно и было в жизни вот этого бедного частника: получилось одно, получилось другое, какие-то скопились возможности, средства для третьего, большего, и так шло по нарастающей. В какой-то момент, уж не буду приводить годы или даты этих событий, но в какой-то момент пошла обратная, что ли, волна — вдруг проверенные, надёжные, не раз испробованные действия, ходы, предприятия, возможности стали закрываться одна за другой. Ну, кто из нас не был молод и не понимает, что здесь не получилось — получится там, там не получилось — получится где-то в третьем месте, но мы же надеемся, мы же рассчитываем, мы же живём эту жизнь, чтобы она наполнялась смыслом и делом, так и мне казалось. И так, в одном месте не получилось, в другом, в третьем что-то сорвалось, и стало постепенно приходить какое-то недоумение. В то время я как раз уже посещал богослужение воскресное, христианином был, и тем более мне казалось: ну, Господи, ну сколько можно испытывать меня, но я твой, Господи, вот я прихожу, когда появляется возможность, я помогаю кому-то, жертвую там и на храм, и людям каким-то творческим, так сказать, помогал, ну, сделай же что-то для меня! Ну почему же так, одно за другим расстраиваются заведомо удачные, успешные предприятия? Ну так, от случая к случаю, от раза к разу, и вы знаете, этот бедный частник действительно, как тот персонаж у Ильфа и Петрова: ходил по кухне и ел, пока не съел всё, что было там, ему было страшно. И в какой-то момент стало страшно и мне, ну, ведь видно со стороны как бы, что ты попал не в свою тарелку, не своим делом занимаешься, но это уже, конечно, мысли пришли впоследствии. Вот здесь, может быть, эту историю ещё дополню какими-то деталями, если будет необходимость, но история подошла к тому, что, в общем, бизнес, предприятие, хотел сказать: «с треском провалилось» — нет, оно не провалилось, оно было уничтожено волевым усилием других людей, и в этом деле едва не пострадал тот самый бедный частник, благо жив остался. Ну, думаю, не надо рассказывать, что такое лихие 90-е, это был как раз 1994-1995 год, но вот бедный частник остался жив, и спустя уже годы, хотя, в общем, понимание стало приходить сразу, но спустя годы, взглядом обратно на те обстоятельства и то крушение планов одного за другим, верных, проверенных, надёжных планов, мне стало абсолютно ясно, что вот этот самый бедный частник был ведом чьей-то очень-очень крепкой и такой волевой рукой, и теперь вот он, наверное, всё-таки оказался на том месте, на котором должен был быть.
К. Мацан:
— А что стало итогом вот крушения надежд и бизнеса, и связанных с этим чаяний, вы как-то больше стали в церковь ходить?
о. Георгий:
— Да не просто больше, я, во-первых, остался жив, прошу прощения, а во-вторых, я полностью перешёл в церковь, то есть уже от воскресного христианина, я сделался таким помощником в алтаре, ну, как чтец, алтарник, все стадии, которые проходят обычно молодые ребята, а я уже достаточно опытный, с багажом жизненным, и я из-за него успел себя проявить и в научной деятельности, а потом вот и в бизнесе, но вот с багажом жизненным я пришёл, и как и положено, прошёл все стадии с самого начала и до служения.
К. Мацан:
— А каким бизнесом вы занимались?
о. Георгий:
— Да, бизнес был довольно успешный на то время: я вывозил в Голландию мелкую мебель для продажи, не как сырьё, и она продавалась в голландских магазинах, я это видел сам, из небольших мебельных предприятий в Вологодской области, в Рыбинске, вот там они ещё работали по каким-то стандартам советского времени, и вот оказалось, что это было востребовано, а в обратную сторону в Россию ввозил автомобили, и это было очень успешно, даже вдвойне как бы, получалась прибыль, то есть, казалось, всё идёт по нарастающей, но вот в течение какого-то времени вот этот самый бедный частник понял, что он занимает не своё место в жизни.
К. Мацан:
— А тяжело это было понять? Мне кажется, вы так легко об этом говорите: «вот в какой-то момент понял бедный частник», но это же, на самом деле, непросто, ты вкладываешь усилия, ты уделяешь этому время, тратишь на это жизнь, и вот не получается, кто-то вот отчаивается в этот момент, кто-то руки опустит и не придёт к Богу с вопросом, а придёт к Богу с укором, с претензией, с ропотом.
о. Георгий:
— Ну вот укор, претензии, как раз они были в тот момент, когда не получалось всё, а потом, когда ты уже понял, что это не дело твоей жизни, то как раз появилась уверенность и, в общем-то, когда ты принял решение уже, я думаю, что любой человек, если он пока сомневается ещё и пытается пробить стену или там войти в закрытую дверь, он ещё так смущён, он в недоумении, он может упрекать там, что «почему вы меня не пускаете? Я же должен быть там!», а вот тебя не пускают, а когда решение принято, что надо просто повернуться, обойти, и с другой стороны дверь открыта для тебя, и вот когда ты это уже сделал, и действительно, оно стало складываться дальше, одно за другим, не быстро, но уверенно и последовательно, то есть, потребовались, конечно, усилия новые, совершенно полная перемена в жизни, и у меня уже к тому времени была и семья, и ребёнок был, и, в общем, конечно, было непросто, чтобы, с одной стороны, поддерживать жизнь семьи, с другой стороны, учиться, я проучился шесть лет, чтобы дальше как-то пойти... Ну действительно, перемена, потому что всегда всё было связано, сначала физика, математика, технические предметы, довольно успешно было, потом вот этот вот бизнес, который мне представлялся вначале как своего рода такая широкая наука, что ли, вот маркетинг, что-то надо изучить, что-то надо понять, надо почувствовать, надо быть успешным, и вот у тебя это получится. Получилось так, что я в первые же годы имел возможность выехать в Голландию и там увидеть, как всё это происходит, в общем, знаете, как бы такой контраст, что ли, и возможности буквально, заполонили мое сознание и фантазию, я подумал: почему нас нельзя сделать так, как в Голландии? Я думаю, что я не один такой был, были и другие, гораздо более значительные фигуры в истории нашей страны, которые примерно так же полагали, понятно, о ком я говорю, да?
М. Борисова:
— Ну, во-первых, в начале 90-х очень многие люди купились на этот ажиотаж новизны, я из своих коллег-журналистов знаю истории жизни такие очень яркие, с попытками игры в бизнес, причём очень удачными, с трагическим финалом бизнеса, но реакция на это действительно, удивительная, мне мой коллега рассказывал, что когда он наконец разобрался с бандитами, остался без копейки денег, вынужден был уехать из своего города в Москву, он говорит: «Я ходил по Москве, заходил в редакции к знакомым ребятам, я был в таком счастье, что я не слышу разговора о деньгах, то есть о деньгах говорили в смысле зарплаты там или гонорара, но никто не говорил выматывающе, часами исключительно про деньги, я, — говорит, — был полон такого счастья жизни после этого, надо было испытать, наверное, несколько лет вот этого бизнес-проекта, чтобы потом понять, что жизнь совсем не в этом»
К. Мацан:
-.У меня у знакомых была такая история, когда человек тоже в 90-е занимался бизнесом, но криминальным, то есть напрямую криминальным, был авторитетом, не в Москве, в одном из регионов, и в какой-то момент у него обнаружилась онкология, это стало для него большим переворотом, он пришел к вере на этом фоне, перестал, само собой, заниматься тем, чем занимался, как-то тоже, наверное, не без Божьей помощи безопасно из этого устранился, там же можно было и не устраниться, братки припомнили бы, но вот как-то сумел завязать, пришел к вере, и тот священник или кто-то, с кем он общался, сказал ему: «Ну вот ты живи с Богом и проживешь, несмотря на онкологию», то есть ему там ставили, как водится обычно — всё, а он после этого еще несколько лет прожил, восстановил храм или построил храм, родил еще детей, и вот умер таким уже добропорядочным семьянином, многодетным таким вот благоразумным разбойником, тоже вот история.
о. Георгий:
— Ну вообще — да, бывших там не бывает в этой среде, если он так был вовлечен, там, конечно, без Божьей помощи не обошлось бы, да. Но, кстати, вот разговор о деньгах меня зацепил, вы прямо в точку попали, именно так у меня и было — счастье, безраздельное счастье, ты больше не должен, ни ты не должен, ни тебе не должны, то есть как бы отпустило, понимаете, вот как такой груз, ноша. Вообще, всякому человеку свое какое-то дело, кто-то спокойно и безразлично к этому относится — ну, подумаешь, должен, подумаешь мне должны, ну, живем там, все крутится, а ведь бизнес в том и состоит, что ты обязательно кому-то должен, и обязательно кто-то должен тебе, и это постоянное состояние, но вот как раз это меня и не устраивало глубоко по моему характеру. Кстати, по поводу того, как людей выворачивает из бизнеса, есть такая известная история, по-моему, протестантского она толка, как один бизнесмен должен лететь на какое-то совещание крупное, сделку там заключить, и, значит, опоздал на самолет, а самолет там упал, ну, и он понял, что так это дальше нельзя продолжать, и решил, что все, я там погиб, меня не знает никто, и я вот куплю машину или там устроюсь в такси и просто буду жить, чтобы на покушать, и больше мне ничего не надо, я понял! Через год он — владелец таксопарка. (смеются)
К. Мацан:
— Ну, и с другой стороны, быть предпринимателем — это тоже талант, и наш разговор не должен звучать, как некоторое осуждение бизнеса или презрение к бизнесу, просто каждому свое, и вот, мне кажется, история отца Георгия как раз-таки про то, что вот неудача в деле, которое тебе открывается как не твое, и скорбь, связанная с этим открытием, в итоге приводит к благополучному финалу, Господь ведет.
К. Мацан:
— Это «Светлые истории» на Радио ВЕРА, с нами сегодня в студии протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, Анна Леонтьева, Марина Борисова и я, Константин Мацан. Мы продолжаем делиться светлыми историями.
А. Леонтьева
— Дорогие радиослушатели, я хочу сказать, что те бизнесмены и предприниматели, которые включили Радио ВЕРА, отец Георгий привел свою историю абсолютно не потому, что мы осуждаем какой-то крупный бизнес и мелкий тоже мы не осуждаем, и средний, и зарабатывание там денег, просто у отца Георгия история про то, как чья-то милостивая, но твёрдая рука развернула, так сказать, к совершенно другой жизни. И можно последний вопросик отцу Георгию? Ну, может, и не последний. Просто вот вы сказали, вы так кратко рассказали очень яркую историю, такой сюжет, а вы помните тот момент, когда вот пришло осознание, что все эти страдания по несовершенному бизнесу, они на самом деле несущественны, что, видимо, нужно идти с другой стороны двери, которая открыта? Это было какое-то озарение или это какое-то долгое раздумье?
о. Георгий:
— Честно сказать, меня, в общем-то, освободили от большей части моего имущества, и это было освобождение. Ну да, и сейчас я могу спокойно так, с лёгкостью об этом говорить и так взирать, знаете, философски, но в то время, вы абсолютно верно подметили, это было крушение вообще всего, что ты создавал целой жизнью, потому что я строил постепенно, шаг за шагом, такое вот здание, какую-то пирамиду, а сначала вот это была наука, диссертация, внедрение, потом я почувствовал, что бизнес — это какое-то продолжение, что ты можешь там тоже развивать какие-то глубокие научные идеи, так мне казалось поначалу, то есть к этому ушёл. И потом всё это, конечно, столкнулось с реальностью, которая была в лихие 90-е, может быть, отчасти где-то и сейчас сохраняется что-то, может, и нет, но, во всяком случае, речь не об осуждении бизнеса, речь о том, что, конечно, есть реальность, к которой человека приводит жизнь, мы говорим —Бог, а в широком смысле, скажем — жизнь, то есть жизнь расставляет свои акценты и определяет, и ты действительно не желаешь повторять ошибки, наступать на одни те же грабли, стучаться в закрытую дверь, я не знаю, прыгать в сотый раз с какого-то обрыва, в конце концов, ну, обойди, и там увидишь, что всё естественно, логично, и это для тебя приспособлено, для тебя создано, а ты для этого создан. И я думаю, и надеюсь, и верю, что рано или поздно, наверное, каждый человек способен найти вот этот свой путь, своё, не то чтобы предназначение, а своё счастье, вы знаете, вот быть счастливым — это великая вещь вообще, счастье в жизни человека, потому что счастливым сделать невозможно, скопировать счастье невозможно, это абсолютно уникальная особенность каждого человека как личности, и счастлив может человек быть совершенно малым, а может быть, и большими свершениями, вот вы говорите: бизнес, осуждения — да упаси Бог, почему же осуждать, если этим, собственно говоря, устраивается вся цивилизация современная, и достижения, вот я добирался здесь по МЦК, и радовался про себя, как это вот в Москве здорово всё устроено, такой транспорт замечательный, всё, это же тоже усилие какого-то крупного бизнеса, среднего, понимаете, люди этому посвящают свою жизнь, время, таланты, способности, ну и большие деньги там тоже необходимы для реализации этого. Я считаю, что не меньшей важностью обладают и человеческие идеи, мысли, вера, любовь, чувства, фантазия человеческая, поэтому как-то сопоставлять, сравнивать можно, но внутри самого себя желательно, так вот, чтобы никого не обидеть, желательно и себя не обижать тоже, это, в общем-то, поначалу может, полезно там себя укорять, уничижать, смиряться, но смирение Христово — это совсем не то смирение, которое иногда, кажется, в нас происходит, тогда мы говорим, что смирение — паче гордыни, так вот, Христово смирение совсем иное, действительно, Христос исполняет волю Отца, и действует Он по-разному в жизненных обстоятельствах, и даже сам факт Его выхода на Страсти, в конце концов, ведь это тоже решение и Божественное, и человеческое, мы не можем отключить, сказать, что да, вот Он здесь решил, как вот Бог Отец сказал — нет, как человек, Он страдает, Он говорит: «Да минует Меня чаша сия», понимаете, это не просто какие-то оттенки, так сказать, человеческие, это просто абсолютное нежелание человека быть загнанным, ну, не загнанным, а оказаться в такой ситуации, где вот эта жизнь прекратится.
К. Мацан:
— Это очень в духе наших сегодняшних историй, когда переживаешь ситуацию вот этой богооставленности — ну, как бы богооставленности, потому что мы, конечно, верим, что Господь нас никогда не оставляет, но мы можем субъективно какую-то ситуацию переживать, вот как: всё, руки опущены, надежды нет, и в итоге всё равно благополучный финал, потому что вот так Господь нас любит. Ну, вот от мужской истории нам нужно теперь перейти к истории от прекрасной половины человечества, вот Аня с Мариной так переглянулись, как будто бы решают, кто первым на себя это бремя возьмёт.
А. Леонтьева:
— Нет, Кость, я тебе объясню, просто, когда ты сказал «от прекрасной половины», мне как раз сейчас вспомнилась история, которую я, наверное, хочу рассказать, но она тоже от мужской половины человечества, то есть не обо мне.
К. Мацан:
— Но рассказывать-то будешь ты.
А. Леонтьева:
— Хорошо, как скажешь. Дело в том, что, во-первых, я хочу сказать, что каждый день, каждую неделю, каждый месяц происходят какие-то вещи, о которых, к сожалению, я не могу рассказать, потому что Бог всё время делает не так, чаще всего делает не так, как ты хочешь, а гораздо-гораздо лучше, и это настолько вот внутри, это настолько часто, но при этом настолько интимно, что невозможно вот поделиться этим. А я просто хочу сказать, что при обострённом внимании и какой-то осознанности, я думаю, что каждый замечает это каждый день. А история, которую я вспомнила, она не то чтобы очень, знаете, такая светлая-светлая, а всё-таки мне хочется вспомнить этого человека, и я тоже очень эпично, подражая отцу Георгию, начну: в уездном городе N, жил замечательный художник, я не буду называть его фамилию, ну, Сергей, художник Сергей. В уездном городе N очень мало работы, как вот, когда ты отъедешь от Москвы, это совсем другой мир, и художник, который был совершенно, на самом деле, гениальным художником, он подрабатывал тем, что какое-то время в месяце он рисовал этюды, натюрморты, пейзажики, маленькие такие картиночки, и у него это получалось легко и очень красиво, и в основном эти этюды скупал какой-нибудь богатый дяденька, за 500 рублей он продавал каждую картину, и когда накапливалась достаточная сумма, художник Сергей был одиноким человеком, от него ушла жена, дочь тоже ушла, он жил один в домике, и когда накапливал сумму от этих картинок, он начинал утешаться, как часто в нашем уездном городе N, вином, и тогда он рисовал уже то, что вот ему хотелось рисовать, и с невероятной искусностью он рисовал некие сущности, чертиков, давайте назовем вещи своими именами.
К. Мацан:
— Бесов.
А. Леонтьева:
— Это было страшненько, но при этом вот это его очень увлекало. И я помню, что в уездный город N приехала моя дочь, она тоже художница отчасти, и она приехала, показала ему тоже свои картины, они так хорошо сели, стар и млад, и художник Сергей такие хорошие советы дал, и потом даже так расчувствовался, что решил подарить моей Даше свою картину, которая называлась «Затхлость». Но картина была такая страшная, что я сказала: «Серёжечка, спасибо вам большое, пусть она пока поживёт у вас». Ну, художник Сергей утешался всякими напитками и, к сожалению, доутешался до тяжёлой болезни, его схватил инсульт, и он попал в больницу, практически очень мало уже подвижный, хотя в полном сознании. Врачи, тоже уездные наши врачи прекрасные, они залатали всё это настолько, насколько могли, и стал вопрос, куда возвращаться художнику, потому что родственников у него нет, ходить он не может, печку топить он не может в своём маленьком домике, и социальных работников в уездном городе тоже у нас как-то не наблюдается, это не Москва, и так всё это не развивается. И монахи из прекрасного мужского монастыря Нилова пустынь, что на Селигере, они взяли художника Сергея к себе, у них такой, ну, не хоспис, конечно, просто больница при монастыре, где братья ухаживают за больными, тяжёлыми больными, причащают их, и стараются там по мере сил почитать им Евангелие, Писание, в общем, делают всё, что могут. И это было очень странно, знаете, это было настолько несовместимо: вот этот художник Сергей и Нилова пустынь, и вот это келья, куда он попал. И первый раз, когда священник-монах причащал его, присутствовавшие там друзья сказали, что это было что-то очень необычное, никто ничего не видел, никаких парадоксальных явлений, но всем показалось, что вылетела стая воронов, и с треском улетела в окно. Вот такой вот был какой-то шоковый момент, и художник Сергей успокоился, он вообще не имел никакого отношения к православным, как бы не имел никакого отношения к Церкви, но он сказал, что: «Ой, а как-то меня отпустило, и эти мои вот сущности, они куда-то подевались». И знаете, это может быть, не такая светлая история, потому что человек лежал вот при этом монастыре роскошном, очень красивое место, и, наверное, хотел домой, хотел вернуться туда, друзья навещали его, но вот причащаясь, он пролежал там какое-то время, и у всех осталось ощущение, что Господь вот напоследок, зная, что... Знаете, один батюшка мне сказал такое выражение: «детские люди», вот очень многие, я знаю, художники, творческие люди, они «детские люди», вот художник Сергей, он был таким «детским человеком», поэтому Господь, как вот отец Георгий сказал: жёстко, но милостиво взял его за руку и привёл к себе, вот такой светлый какой-то конец жизни получился из очень странного такого существования, и, ну вот Царство Небесное, действительно, это был для нас всех потрясающий какой-то опыт.
К. Мацан:
— Потрясающая история про то, как через скорбь и страдания Господь открывает... Не знаю, отец Георгий, а вот как у вас эта история отзывается?
о. Георгий:
— Вы знаете, вы так стали с некоторым оправданием, что ли: вот светлая история, а вот тут вроде про каких-то чёртиков. А мне вдруг пришли на ум слова: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его», ведь на самом деле, понимаете, свет видим тогда, когда тьма есть, как бы от противного метода такое доказательство, от обратного как бы. И более того, вы знаете, это не значит, конечно, что надо сначала погрузиться в тьму, среди чёртиков пожить, а потом тогда только свет увидишь, но это не значит совсем так. Но, с другой стороны, не стоит думать, что если человек вот так видит реальность, я думаю, что Сергей так видел реальность, он изображал то, что в нём жило, не потому, что он гражданин ада или какого-то жилища этих бесов, абсолютно нет. Вообще это придуманное, конечно, фантазия человеческая, когда порождает нечто, вот такую безысходность, помните, вы сказали, как картина называется?
А. Леонтьева:
— «Затхлость».
о. Георгий:
— Да, но что-то это более такое наше оно, потому что безысходность — это же такое немножко повыше, а вот затхлость, точно, вот это вот прямо да. И вдруг эта затхлость, вот это даже в самом закрытом помещении, когда мы находимся в студии, у нас такая клаустрофобия наступает иногда, такое ощущение, потому что мы закрыты, чтобы не проходили лишние звуки, но, когда начинаем рассказывать историю, вдруг свет проливается, вот откуда-то он исходит, и вдруг становится свободно, легко, хорошо и дышится даже, несмотря на то, что всё закрыто. Вот я думаю, что такой ход от обратного, он раскрывает нам нечто очень-очень глубокое, и вот евангельское.
К. Мацан:
— Вообще, в этой истории, конечно, меня очень так зацепила просто тема искусства, потому что мы же часто говорим, что «ну вот художник, он так видит», там, не знаю, Врубель рисовал демонов, и кто-то скажет: «ну это же демоны, это же тёмные сущности», а кто-то скажет: «нет, ну это вот искусство, это высоко, это тонко, почему бы с такими темами художнику не работать и не соприкасаться, и не надо вот как-то это там осуждать или этого бояться, ну вот это тоже образ, это тоже возможно». И, наверное, всякое возможно, и вообще в искусстве нет правил, и каждый художник, он индивидуальность, но вот твоя история меня очень зацепляет именно вот этим финалом, что вот исцелился человек духовно, ему перестало быть интересно рисовать бесов, то есть у этого была не чисто художественная такая подоплёка, не просто вот художник с этими образами, как говорится, «работал», а это был некоторый духовный диагноз, то есть не обращался бы человек к этим темам, если бы не было внутренне скрытой от глаз духовной причины.
А. Леонтьева:
— А можно ещё просто одно слово скажу, чтобы ещё раз подчеркнуть твою мысль: что художник часто говорил мне, что он утешается, потому что ему страшно, а мы же знаем, что страшно никогда не бывает вот «оттуда», от светлых сил, страшно всегда от «этих».
о. Георгий:
— Ну, бывает страх Божий.
А. Леонтьева:
— Нет, есть страх Божий и есть страхование, вот тут было, наверное, страхование
К. Мацан:
— Как сказал один мой знакомый священник, очень так меня в какой-то момент утешая, очень так просто, он говорит: «Ну вообще-то все там страхи, уныния, тревоги, это всё с левого плеча, с левого плеча вот».
А. Леонтьева:
— Или, как мой знакомый батюшка, говорит: «Когда ты начинаешь беседовать с помыслами, помни, кто на другом конце провода».
о. Георгий:
— Но, вы знаете, художник он видит мир красками, и настроение, характеры, какую-то философию даже, и состояние своё он в красках видит, и то, что вот запало это слово, вот эта затхлость — это действительно состояние целого социума, что ли, понимаете, и художник, вообще человек творческий, с фантазией, с образом, он особенно остро переживает вот эту вот затхлость. Я не знаю, в какие это годы было, но, возможно, может быть, это тоже 90-е были?
А. Леонтьева:
— Нет, нет, попозже.
о. Георгий:
— А, попозже всё-таки, да? Но всё равно, в любом случае, какой-то...
А. Леонтьева:
— Но сам город N мог этому, так сказать...
о. Георгий:
— Да, возможно, способствует. Во всяком случае, даже независимо от того, город N или какие годы, просто сам человек в своём порыве, в каком-то внутреннем, может быть, устремлении, он вдруг остро ощущает вот эту самую затхлость, которая его окружает, не потому, что она там есть на самом деле, а потому что он так воспринимает это, понимаете? Вот это особенность художника, творческое слово, это его восприятие, ничего другого, не стоит это переносить как бы, так сказать, на...
К. Мацан:
— Вот тут интересно то, что действительно, бывает же, что мы тоже говорим, что вот обычный человек, он смотрит на реальность как-то просто и более нейтрально, а вот художник видит язвы общества, художник видит пороки, он тонко чувствует, он видит эту затхлость, вроде он как бы выше, его взгляд более прозорливый, чем у нормального человека, чем у обычного человека, а Анина история показывает, что бывает и по-другому, бывает, что человек видит затхлость не потому, что он очень духовно чуток, а потому что он духовно слеп.
о. Георгий:
— Костя, знаете я бы постерегся так вот говорить. Если бы духовно слеп был, то он бы не оказался там, где он оказался потом, понимаете? Хотя, может быть, вы и правы, в том смысле, как слепорожденный в истории евангельской, вот вдруг он оказался в присутствии Христа, и Христос дал ему зрение, так и здесь тоже
К. Мацан:
— Ну, когда я говорю «духовно слеп», я же не имею в виду, что это какой-то его нравственный порок, что вот он нехороший, он в том духовном состоянии, мы же называем грех болезнью, вот он болеет.
о. Георгий:
— Так слепорожденный не был плохим человеком, он даже с чувством юмора был, вот этот евангельский слепорожденный, довольно такой развитый, просто он от рождения был слеп, и всё. Да, возможна такая слепота, но всё-таки, я думаю, да простит меня присутствующий наш слушатель, но вот человек, который уже занялся творчеством, и творчество, которое вызывает эмоции, пусть даже вот Аня, как у вас было с дочерью, что вы не захотели: «нет, не надо, я этого не хочу», но это эмоции тоже, понимаете, отторжение, это всё-таки страшно, да? Или это вызвало какое-то...
А. Леонтьева:
— Ну да, я представила себе это в детской светёлке...
о. Георгий:
— Понимаете, это ведь тоже надо суметь, это надо иметь талант, чтобы изобразить так, чтобы было страшно!
А. Леонтьева:
— Да, это безусловно, талант.
О. Георгий
— Вспомним Иеронима Босха или Питера Брейгеля, средневековых мастеров высочайшего класса, которые страшные вещи изображали, до сих пор от этого мурашки по спине бегут, правда?
А. Леонтьева:
— Да, согласна.
К. Мацан:
— Ну вот я нахожусь в счастливой ситуации, что я героя Аниной истории не знаю, поэтому все мои слова, они относятся к тому образу, который Аня в истории создала, вот к этому, если угодно, даже художественному примеру. Понятно, что человека в его судьбе, в его как бы индивидуальном проживании жизни перед Богом мы не осуждаем и не судим, и, судя по Аниным рассказам, он умер в очень светлом духовном состоянии.
А. Леонтьева:
— Совершенно верно.
К. Мацан:
— Мы продолжим светлые истории рассказывать после небольшой паузы, не переключайтесь.
К. Мацан:
— «Светлые истории» на Радио ВЕРА продолжаются, и я напоминаю, что у нас сегодня в студии протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей, мои дорогие коллеги Анна Леонтьева и Марина Борисова, я Константин Мацан. А также напоминаю, что «Светлые истории» можно не только слушать, но и смотреть на сайте radiovera.ru и в нашем аккаунте «ВКонтакте», в этой социальной сети, поэтому мы вас приглашаем в студию подсмотреть за тем, как процесс записи программы происходит, ну и подключиться к зрительному ряду вот так эмоционально. Мы продолжаем рассказывать истории, вспоминать, у нас такая какая-то бурная в этот раз дискуссия, обсуждение, то есть мы не просто друг за другом рассказываем истории, а вот они порождают какие-то вопросы, какие-то сомнения, даже споры, что здорово.
А. Леонтьева:
— У нас тут такой пастырь, что грех не обратиться, так сказать, и не услышать мнение, тем более дважды в год бывающий в России.
К. Мацан:
— Да, дважды в год есть возможность с отцом Георгием, нашим гостем из дальнего зарубежья, поговорить. Марин, ну ваш черед.
М. Борисова:
— Я прямо даже не знаю, я теряюсь, все такие пафосные истории...На самом деле, заявленная тема, когда я ее прочитала, я подумала: ну даже странно, что тут рассказывать, когда вся жизнь соткана именно из этого? То есть, ты живешь, а потом лет через 20 понимаешь: а-а-а, так вот зачем все это было! Но если уж публика хочет историй, продолжая литературу...
К. Мацан:
— «...их есть у вас».
М. Борисова:
— Да, «их есть у нас», продолжая литературный заход, хочется прямо сказать, что «давным-давно, кажется, в прошлую пятницу...», но это было немножечко не в прошлую пятницу, а в очень далекие годы моего детства.
К. Мацан:
— В прошлом веке.
М. Борисова:
— Да, в прошлом веке, еще в 60-е годы, когда я была маленькой и только собиралась пойти в школу. А тогда в интеллигентных молодых семьях в Москве было принято непременно учить детей музыке, причем детей при этом не спрашивали, вообще сначала родители купили пианино, а потом сообщили мне, что я буду учиться на нем играть. Это не вызвало у меня большого энтузиазма, я, конечно, потыкала пальцем в клавиши, но потом они меня повели в музыкальную школу на прослушивание, и выслушали печальный вердикт, им сказали, что пианино — это, конечно, весомый аргумент, но у ребенка нет слуха. Родители расстроились, но не отчаялись. Они решили, что раз пианино уже куплено, надо же попробовать хотя бы. Они нашли частного педагога, и частный педагог терзал меня несколько месяцев, после чего меня опять взяли за руку, отвели в ту же самую музыкальную школу, и мне сказали на прослушивании: «Ну, надо же, у девочки совсем почти что абсолютный слух, мы ее берем». Родители были счастливы, в школе не знаю, были счастливы или нет, но я не была счастлива ни разу, потому что в этот момент все самое интересное происходило во дворе. Когда я поняла, что мне нужно часами сидеть и тыкать в эти клавиши, а энергии было много, какие-то титанические усилия родителей применять, я не знаю, привязывать веревками к стулу, стоять над душой со скалкой, в общем, эти терзания продолжались достаточно долго, пока в седьмом классе, когда я уже два года еще помимо музыкалки занималась английским языком два раза в неделю, я поставила ультиматум, родителям сказала: «Все! Вы хотите гармоническую личность, тогда выбирайте что-то одно, либо английский, либо музыка». Они посмотрели на меня с грустью, сказали, что «с тобой каши не сваришь, учи английский, может, хоть какой-то толк будет». Короче говоря, борьба с музыкальной школой увенчалась успехом, и, в общем-то, я думала, что я поставила крест на этом, единственное благо, которое я вынесла из обучения музыке — это то, что я действительно полюбила слушать классическую музыку, и мне это нравилось, у меня любимый предмет был сольфеджио, который почему-то у был очень простой для меня, самое чудовищное для меня было как раз игра непосредственно игра на фортепиано. И эпопея была забыта, жизнь потекла дальше своим чередом. Прошло много лет, и уже во взрослом возрасте, мне было 25 лет, я поняла, что я непременно должна креститься, причём прямо вот сейчас, вот сию минуту, иначе я лопну. Но это было советское время, я работала в те времена в очень престижной и очень пристально курируемой со стороны идеологического отдела ЦК КПСС редакции, и я была ещё в комсомольском возрасте, в общем, очень много было через запятую условий, которые поставили меня перед вопросом: а как же мне так вот креститься, чтобы меня ещё в амбарную книгу не записали, не сообщили в исполком, откуда сообщат на работу, и вообще меня отсюда выгонят? Я решала эту задачу со свойственной неофиту горячностью, я начала терзать всех знакомых и незнакомых вопросами, где можно это сделать. Мне сказали, что есть в Москве такое вот Антиохийское подворье, там ничего не спрашивают, но там просто много денег берут, а так, в общем, тебя никуда записывать не будут. Я сказала: вот это то, что мне нужно! И отправилась, но поскольку я совершенно не была в курсе церковного календаря, идея, что мне непременно нужно креститься, пришла ко мне на Пасху, куда меня на пасхальную заутреню случайно затащила за руку подруга, и, промучившись неделю, я, в общем, дошла до непосредственно Таинства крещения на Радоницу, не представляя себе, на что я себя обрекаю. Я приехала туда, мне сказали: «Замечательно, мы всё сделаем, как вы хотите, но вы понимаете, у нас пасхальное поминовение усопших, две литургии, потом помин, поэтому вот сейчас ранняя служба закончилась, сейчас небольшая пауза, потом будет поздняя служба, после неё будет помин, а после этого батюшка непременно вас покрестит». Я сказала: «Замечательно!» Всё, что нужно, там заполнили, я купила крестик, встала в углу, и это вот замечательная фраза Салтыкова-Щедрина, когда там описывается некий процесс: два приятеля не могут сразу осуществить свой план, один говорит: «Надо погодить», и начали они годить«. Вот я начала «годить», я стояла в углу, ничего не понимая, постепенно у меня заныли ноги, заныла спина, разболелась голова, но я стояла, потому что — ну как, я уже всё, я пришла, я не могу отсюда уйти. В общем, я достояла до счастливого момента, когда уборщица начала мыть пол, но ко мне никто не подходит, я решила, что уже, наверное, что-то я сделала не так, но ко мне подошёл священник, сказал: «Вы знаете, вот сейчас центр храма будут убирать после службы, у нас большой клирос, давайте мы туда пройдём, мы туда сейчас принесём купель, и я вас там покрещу». Таким образом, я приняла крещение на клиросе, не представляя себе, что мне предстоит десять лет на нём провести, сначала в качестве ученика чтеца, потом ученика певчих, потом в качестве певчей, потом в качестве регента, десять лет жизни прошло после крещения, как бы не выходя с клироса, и вот тут-то я поняла, зачем же я ходила в музыкальную школу, потому что иначе половину из того, что мне предстояло за эти десять лет осуществить, было бы невозможно, потому что просто не хватило бы базовых знаний. Вот такая история о том, как оно всё бывает иногда понятно спустя много-много лет.
К. Мацан:
— «Светлые истории» мы рассказываем сегодня на Радио ВЕРА, протоиерей Георгий Завершинский, Анна Леонтьева, Марина Борисова, я Константин Мацан. Да, история потрясающая. Я помню, у меня был сборничек такой маленький, назывался «Музыканты шутят», и там была такая история, что человек решил делать музей пыток, и его спрашивают: «А у вас там будет среди экспонатов пыточной фортепьяно»? Он говорит: «Нет». Ему говорят: «Видно, что вас в детстве не учили музыке». А я вот как раз против этого восставал, потому что мне так нравилось учиться музыке с детства, это было единственное, куда я шёл вот как-то без дополнительной мотивации, поэтому истории про то, как это было ужасно, я каждый раз слушаю: думаю, как интересно бывает.
А. Леонтьева:
— А я наоборот, с огромной завистью слушала, потому что меня не учили в музыке, я так завидовала всем, кого учили.
М. Борисова:
— Счастье — родители не купили пианино. (смеются)
К. Мацан:
— У меня знакомый рассказывал, что, когда он был маленький, его хотели родители отдать в музыкальную школу. Ну, он был не совсем уже маленький, видимо, какая-то там начальная школа, как-то вот уже разумная личность, он мог принимать решение, и он страшно заупрямился, сказал: «нет, не хочу». И тогда родители взяли с него расписку, ну, это, конечно, было, наверное, по-семейному, как-то по-доброму, в шутку, но он написал расписку, что «да, я такой-то-такой-то, отказываюсь идти в музыкальную школу, хотя вот родители мне предлагали, я сознаю за всю ответственность...» и так далее, что «вот родители хотели, а я не хотел», вот он написал эту бумажку. Прошло время, у него переходный возраст, но он человек старшего поколения, чем я, скорее, поколение моих родителей, барды, костры, авторская песня, и вот все играют на гитаре, и как-то поют, и знают ноты, а он нет. И он пришёл к родителям и сказал: «Что же вы меня музыке-то не учили?» И тогда они показали ему эту расписку. (общий смех)
М. Борисова:
— Главное — вовремя обзавестись распиской.
о. Георгий:
— Ну да, и, конечно, пианино — это такой непременный атрибут такой мало-мальской интеллигентной семьи в 70-е, 80-е, и обучение музыке своего любимца, чада, который, в общем, тут же перестаёт быть, наверное, любимцем.
К. Мацан:
— Надо нашим слушателям сказать, что отец Георгий сам музыкант, пианист джазовый.
о. Георгий:
— Да вы верно указали. Ну, вот эти переживания, страдания...меня немножко спасал Бах. Ну, там этюды Черни или сонаты Бетховена...
М. Борисова:
— О! Я только хотела эту сакральную фразу произнести: «этюды Черни», это просто страшный ужас всех детей, которые учатся играть на фортепиано.
К. Мацан:
— Да ничего ужасного в них не было.
А. Леонтьева:
— Кроме Кости!
К. Мацан:
— Ну, этюды Черни, ну, Черни...
о. Георгий:
— И потом, знаете, вот когда ты сидишь в своей комнатке, ну, чего-то там пиликаешь, чего-то разбираешь, ну, хорошо поднатужился, разобрал, в конце концов сыграл там более-менее, даже наизусть потом выучил. Но для меня вот, не знаю, как у вас, Марина, Костя, Аня, вы не учились в музыке, но у тех, кто учился — для меня вот эти вот экзамены, вот когда должен перед всеми, значит, выйти, вот стоит ужасный ящик этот чёрный с белыми клавишами, и ты с дрожащими руками так садишься, всё тут же вылетает из головы, что ты там выучил, хотя повторял тысячу раз, и вроде учительница сказала: «ну, ладно, ладно, ничего, сойдёт так, можно», всё вылетает из головы, и хорошо ещё, если сразу вылетело из головы, а то ты хоть не сыграл, подождал, потом, может, сыграешь. А то если ты начал играть, а потом на середине вылетело из головы: что же, какая следующая нота, какой следующий аккорд?
К. Мацан:
— Я в таких случаях импровизировал.
о. Георгий:
— Ну, знаете, нет, Баха не наимпровизируешь, там каждая нотка у этих экзаменаторов сидит уже двадцать лет в мозгу.
К. Мацан:
— Я помню, я в одном конкурсе так участвовал, и, как бывает, вроде всё выучено, но вот волнение, выступление, и ты что-то вдруг забываешь, вот прямо никогда в этом месте не ошибался, а вдруг забываешь. Ну, надо что-то делать, останавливаться нельзя, а это конкурс, поэтому программа известная, и там не только Бах, а вся конкурсная программа на слуху у жюри, каждую ноту знают, и ты так что-то там сыграл, так изящно вышел из этой ситуации, потом вспомнил что-то: а, вот дальше так, уже дальше по нотам. И я так встал, гордый собой, поклонился, спускаюсь со сцены, иду в зал, прохожу мимо своей учительницы фортепиано, которая мне очень громким и чётким, и таким несколько раздражённым шёпотом говорит: «Композитор!»
о. Георгий:
— Ну вот, кстати, очень так зацепили за живое по поводу импровизировать, вот к этому-то постепенно и пришло, когда я услышал Луи Армстронга впервые на какой-то пластинке, ещё радиола «Мир» была, старая-старая, и вот, это, знаете, так пронзило, и я понял, зачем вообще я эти семь лет музыкальной школы мучился. Прошло там, ну, не помню, три или четыре года, я не подходил к инструменту, и вдруг мне это так страстно захотелось вот повторить, и какие-то ноты попались, я помню, было первое «Рэгтайм кленового листа», который я выучил, и вдруг я понял, для чего вообще надо ноты, клавиши нажимать, и уже дело дальше пошло. И дальше уже меня не то что заставлять, а меня оторвать не могли от пианино, по 6-7 часов я просиживал, играя гаммы, арпеджио, и вот эти, знаете, особенные гаммы, которые для импровизации учат, там, лады вот эти эолийские, миксолидийские, сложные. И вот потом, когда ты уже свободно этим владеешь, когда пальцы ложатся не то что на нужную ноту, которая прописана в партитуре, в сонатах, какой-нибудь Бетховен или Черни, а прописана в твоем чувстве, в твоем мозгу, то есть это лучшая нота, которую ты можешь вот сам... И когда это стало получаться, это, конечно, не сразу, импровизация, на мой взгляд — это очень высокая форма искусства в любой сфере, а в музыке, особенно на пианино, особенно когда есть такие вообще вот импровизаторы!
К. Мацан:
— Вот я тогда как раз сейчас симпровизирую. Так, мы движемся уже к завершению наших «Светлых историй», и я сегодня поступлю не традиционно — я прочитаю историю не из своей жизни, но история потрясающая, которая, вот нет сейчас в студии Саши Ананьева, он ее блестяще уже несколько раз озвучивал, и в интернете видео есть, и она стала, эта история, частью спектакля, который Саша Ананьев и Алла Митрофанова вместе сделали, сочинили и играют — «12 непридуманных историй». Но вот, пользуясь тем, что Саши с его великолепным дикторским поставленным голосом нет, я вот так вот самодеятельно ее сейчас зачитаю, но она просто будет идеальным таким завершением и куполом над нашей сегодняшней темой о том, как Господь самые, казалось бы, странные события устраивает и в итоге направляет их к какой-то высшей пользе. Это реальная история из жизни священника протоиерея Игоря Фомина, которую он рассказывал, и вот она в виде текста существует на сайте журнала «Фома», я вот ее читаю. Протоиерей Игорь Фомин: «В моей священнической практике был необычный случай. Однажды моя родственница, живущая в глухой деревне, попросила приехать, чтобы помочь соорудить некоторое подобие перехода через реку. Старый мост «трудолюбивые» жители разобрали и сдали на металлолом. Я приехал, но приступить к работе сразу не удалось — тетушка решила для начала показать мне свой молитвенный дом в соседней деревне, полуразрушенный храм по соседству, заодно просила заехать в магазин, все это мы обошли, осмотрели, сделали. Казалось, можно приступать к ремонту, но не тут-то было, нас постоянно задерживали. В молитвенный дом пришла вдова, попросила панихиду отслужить по ее мужу. В магазине разговорчивые тетушки задержали мою родственницу еще минут на пятнадцать. По дороге в храм остановил директор школы и начал выговаривать моей родственнице за ее подопечного школьника, безалаберного ученика. Я нервничал. времени оставалось все меньше. Наконец, мы сели-таки в машину, готовые ехать к речке. И вот, в этот самый момент, неизвестно откуда возник и постучал в окно странный молодой человек лет, наверное, двадцати девяти. В очках весь красный, какой-то запыхавшийся. Он спросил: «Вы случайно не из церкви?» Я говорю: «Из церкви» — «Священнослужитель?» — «Да». — «Вы знаете, я иду вешаться. Хочу у вас перед этим исповедоваться». У него были жесткие семейные неурядицы, мужское самолюбие и гордость были уязвлены до крайности, а один грех, как известно, тянет за собой другой и так вплоть до мысли о самоубийстве. У меня с собой был и требник, и Евангелие, и крест. Я вышел, все это достал, надел епитрахиль, прочитал положенные молитвы, расположившись в разрушенной колокольне с «наскальной» живописью, посередине которой зияло кострище, на нем, очевидно, недавно жарили шашлыки. Выслушал очень долгую исповедь этого молодого человека. Время пролетело незаметно, но, как потом оказалось, беседовали мы очень долго. И убивать себя человек раздумал. Милостью Божьей он до сих пор здравствует, живет, пересмотрел свою жизнь, понял свои ошибки. Жизнь была спасена. И вот, что я думаю теперь: слава Милостивому Господу, который привел священника за 400 километров от его дома, задержал его, где надо и сколько надо, для того, чтобы дать возможность отчаявшемуся человеку постучать в окошко его автомобиля и впоследствии встать на истинный путь. Этот парень воспользовался такой возможностью, честь ему и хвала«. Ну, вот такой историей завершаем мы сегодня наши «Светлые истории».
А. Леонтьева:
— Спасибо, Костя, потрясающе.
К. Мацан:
-С нами сегодня в студии был протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Русской Православной Церкви в Шотландии и Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей России. Мои дорогие коллеги: Анна Леонтьева и Марина Борисова, я Константин Мацан. Напоминаю, что «Светлые истории» можно не только слушать, но и смотреть на сайте radiovera.ru и в наших аккаунтах в социальной сети «Вконтакте». До свидания, до следующего понедельника, когда мы снова будем делиться «светлыми историями» на Радио ВЕРА.
Все выпуски программы Светлые истории
Послание к Ефесянам святого апостола Павла
Поделиться
Рембрандт (1606—1669) Апостол Павел
Еф., 233 зач., VI, 10-17
Комментирует священник Антоний Борисов.
Когда молодые монахи однажды спросили святого Антония Великого, какую добродетель нужно прежде всего просить у Бога, тот ответил — рассудительность. Именно так. Здоровая, освящённая Господом рассудительность способна помочь нам принять правильные решения, сделать верные выводы и избежать вредных крайностей. Теме рассудительности, среди прочего, посвящён отрывок из шестой главы послания апостола Павла к Эфесянам, что читается сегодня утром в храме во время богослужения.
Глава 6.
10 Наконец, братия мои, укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его.
11 Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских,
12 потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных.
13 Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злой и, все преодолев, устоять.
14 Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности,
15 и обув ноги в готовность благовествовать мир;
16 а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого;
17 и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие.
Возникновение Церкви Христовой в день Пятидесятницы, то есть на пятидесятый день после Воскресения Христова, когда на апостолов сошёл Дух Святой, стало огромным по значению событием для всего человечества. Но, как известно, даже самый обильный дар благодати, от Бога исходящей, не упраздняет человеческой свободы. Не только в том смысле, что человек может принять или отвергнуть этот дар, но и в том, как человек способен использовать благодать Божию. Во благо или во осуждение.
Об этом и рассуждает апостол Павел в прозвучавшем отрывке из послания к христианам Эфеса. Перед этими людьми, обратившимися из язычества, стояли два рода искушений. Первый заключался в том, чтобы лукаво совместить христианскую веру с прежним образом жизни. На практике — быть только внешне членами Церкви, а на самом деле оставаться язычниками, прикрываясь соблюдением некоторых обрядов и правил. Такое лицемерие апостол Павел нещадно обличает, прямо говорит о невозможности служить одновременно Богу и идолам — не столько внешним, осязаемым, сколько внутренним, замаскированным.
Существовал и другой тип крайности. То, что можно было бы назвать духовным радикализмом, который заключался в поиске причин каких-то нестроений исключительно в людях, во внешнем. Опасность такого видения заключалась в том, что человек начинал заботиться не столько о своём духовном мире и покаянии, сколько принимался бороться с другими людьми. Часто по причине того, что себя и свои убеждения считал по умолчанию идеальными. И апостол Павел призывает эфесских христиан не увлекаться поиском врагов, расклеиванием ярлыков — кто праведник, а кто нет.
Павел, в частности, пишет: «наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных». Таким образом, апостол призывает читателей сохранять чистый, искренний, праведный образ жизни. Только благочестие, основанное на любви к Богу, и является единственным средством победы над тёмными силами, над злом, которое, к сожалению, по-прежнему влияет на мир. И апостол пишет: «Итак, станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности».
Только целостность веры и жизни способна приблизить человека к Господу. И одним из признаков этого приближения становится освящённая Богом мудрость, способная отделять людей от их ошибок. Что очень важно. Потому что, с одной стороны, мы признаём — человек хорош, но не сам по себе, а потому что Богом сотворён. С другой стороны, мы не ставим знака равенства между человеком и его образом жизни. Ведь человек далеко не всегда правильно распоряжается своей свободой. И мы не должны закрывать глаза на творимое людьми зло. Но обличая зло, мы не имеем права унижать кого-либо, оскорблять, презирать. Это не христианское поведение, о чём и призывает помнить апостол Павел, сам умевший здраво, без лукавства и озлобленности, в согласии с заповедями Божиими рассуждать. А именно, различать человека и его ошибки, человека благословляя и поддерживая, а его промахи в хорошем смысле обличая и, что более важно, помогая исправить. Чему и нам, безусловно, стоит постоянно учиться.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Псалом 10. Богослужебные чтения
Поделиться
Не раз в Священном Писании говорится о том, что Бог любит правду и ненавидит ложь. О какой именно правде идёт речь? Ответ на этот вопрос находим в псалме 10-м пророка и царя Давида, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Псалом 10.
Начальнику хора. Псалом Давида.
1 На Господа уповаю; как же вы говорите душе моей: «улетай на гору вашу, как птица»?
2 Ибо вот, нечестивые натянули лук, стрелу свою приложили к тетиве, чтобы во тьме стрелять в правых сердцем.
3 Когда разрушены основания, что сделает праведник?
4 Господь во святом храме Своём, Господь, — престол Его на небесах, очи Его зрят на нищего; вежды Его испытывают сынов человеческих.
5 Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его.
6 Дождём прольёт Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер — их доля из чаши;
7 ибо Господь праведен, любит правду; лицо Его видит праведника.
Когда Давид был юношей, он спасался бегством от царя Саула, который по причине зависти и ревности хотел его убить. Когда Давид сам стал царём и достиг зрелого возраста, он спасался бегством от собственного сына, Авессалома, который поднял против отца мятеж и стремился отнять у него не только власть, но и жизнь. Одним словом, Давид не понаслышке знал, что такое спасать свою жизнь бегством.
А потому только что прозвучавший псалом, который, видимо, написан по поводу очередного социально-политического потрясения, начинается со слов недоверия, которое Давид высказывает своим советникам: «как же вы говорите душе моей: "улетай на гору вашу, как птица"?» Богатый жизненный и духовный опыт подсказывал царю, что в конечном счёте спасают не быстрые ноги и не тайные, скрытые от посторонних глаз убежища. Спасает Господь. Поэтому и начинает он словами: «На Господа уповаю». Иными словами, теперь я не побегу. Теперь я не вижу в этом смысла. Теперь я отдам всё в руки Божии.
Глубокая мудрость скрывается в этих словах. Очевидно, что у всякого из нас есть такой период в жизни, когда мы просто учимся выживать в этом мире. И на протяжении этого времени все средства, которые мы используем для выживания, как нам кажется, хороши. Мы решаем свои проблемы так, как можем. Зачастую, не особо советуясь со своей совестью. Наша задача проста — выбить своё место под солнцем, обойти конкурентов, забраться как можно выше, просто не быть съеденным злопыхателями. Мы не особо внимательны к себе. Не особо задумываемся о мотивах и последствиях своих поступков. Мы не желаем видеть правду о самих себе. И Бог терпит это. Он по милости Своей даёт нам время.
Однако неизбежно каждый из нас приходит к той точке, когда мы оказываемся перед выбором: или убежать и спрятаться, то есть закрыться от проблемы своими привычными словами и поступками и потерять окончательно своё достоинство, или остановиться и встретиться лицом к лицу с тем, от чего бегал всю жизнь. А потом на свой страх и риск поступить по-новому. С упованием на Творца и с доверием Ему. Поступить по Его закону.
По словам Давида, те потрясения, которые выпадают на нашу долю, — это каждый раз приглашение к такому мужественному поступку. Поэтому и говорит Давид сегодня: «Господь испытывает праведного». И с каждым разом этот призыв всё настойчивей. Так Бог напоминает, что всякому из нас неизбежно придётся пойти на этот шаг.
Только мы сами можем ответить себе на вопрос «чего я боюсь, от чего бегу», выражаясь словами прозвучавшего псалма, от чего и почему каждый раз «улетаю на гору, как птица». Увидеть это — уже огромный шаг на пути духовного взросления. Но увидеть это однозначно придётся. Потому что, как пишет Давид, «Господь праведен и любит правду». И лишь тогда, когда мы признаём эту правду, наши отношения с Богом становятся по-настоящему полноценными. И для каждого из нас это в первую очередь правда о себе самом.
Псалом 10. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 10. (Церковно-славянский перевод)
«Вера в Бога и познание себя». Игумен Дионисий (Шлёнов)
Поделиться
Гость программы — Игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского ставропигиального мужского монастыря.
Ведущий: Алексей Козырев
А. Козырев
— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи» и с вами ее ведущий Алексей Козырев, сегодня мы поговорим о вере в Бога и познании себя. У нас сегодня в гостях наместник Андреевского монастыря, игумен Дионисий (Шлёнов). Здравствуйте, батюшка.
о. Дионисий
— Здравствуйте, Алексей Павлович. Очень радостно принимать участие в таком философском мероприятии с богословским смыслом.
А. Козырев
— Я напомню нашим радиослушателям, что, хотя отец Дионисий сегодня в гостях у нашей передачи, мы в гостях у отца Дионисия, поскольку студия Радио ВЕРА находится в Андреевском монастыре на берегах Москвы-реки, а это один из старейших московских монастырей, где уже в XVII веке была школа ученого монашества. Как я говорю: это родина русского просвещения.
о. Дионисий
— И не только в XVII веке. Конечно, в XVII веке несомненный перелом, 1648 год — год, когда, кстати сказать, была издана в Москве же «Книга о вере», которая потом получила такую свою дальнейшую судьбу среди старообрядцев, но издана еще до раскола, это год воссоздания Андреевского монастыря царским окольничим Федором Ртищевым, в достаточно молодые для себя годы он это делал, а идея была еще несколькими годами ранее им же сформулирована, но Андреевский монастырь существует с XIII века, как известно, нет письменных тому свидетельств, и был посвящен Преображению, а Преображение — это очень монашеский и очень богословский праздник, потому что богословие святителя Григория Паламы XIV века — это апогей византийского, апогей святоотеческого православного богословия, и здесь с XIII века тем самым монахи воспринимали Преображение как свой престольный праздник.
А. Козырев
— А вот вера Бога, она преображает человека или необязательно? То есть вот человек сначала ищет чего: он ищет какого-то изменения, или он сначала находит веру, а потом через веру меняется?
о. Дионисий
— Вера бывает разная, сначала она маленькая, потом, от веры к вере, духовное восхождение, и по мере усиления, по мере укрепления веры, вера все более и более преображает человека, но без стремления к преображению, без стремления к очищению самого себя, без стремления к настоящему самопознанию, которое не эгоистичное самопознание, а жертвенное самопознание, невозможно обрести такие важные добродетели, как веру, надежду и любовь, из которых, по аретологии апостола Павла, больше — любовь. Получается, что вера — это, с одной стороны, причина, а с другой стороны, следствие. И, как причина она описывается апостолом Павлом, если дословно перевести 1-й стих 11-й главы из Послания к Евреям, то получится такой перевод: «вера есть основание надежды», в этом дословном переводе вера оказывается причиной надежды.
А. Козырев
— Как в синодальном: «уповаемых извещение».
о. Дионисий
— Да, «уповаемых извещение», но в Синодальном переводе определённая интерпретация данного места духовно значимая и полезная, но такая, не абсолютная. Если мы посмотрим в традиции экзегезы, как святые отцы понимали это место, то мы найдём определённый такой средний лейтмотив. Святые отцы, когда будут говорить о взаимосвязи веры, надежды и любви, и о значимости веры, как той добродетели, которая предшествует надежде, они будут использовать часть этого стиха как самодостаточную максиму и вкладывать в эту формулировку очень конкретный смысл о глубокой взаимосвязи веры и надежды при определённом доминировании любви, потому что Григорий Нисский и ряд других святых отцов, они проводят такую необычную для нас мысль, что в Царствии Небесном вера и надежда будут не нужны, потому что там человек окажется перед Богом лицом к лицу, а любовь, как большая из всех, она там останется. Из самой этой мысли можно сделать умозаключение о некоторой относительности веры и надежды, но если мы будем так мыслить, то мы немножко обесценим веру и надежду, и мы не имеем на это право, получается, они абсолютны, но святые отцы, тем не менее, подчеркивают определённую значимость, высоту любви в этой аретологической цепочке.
А. Козырев
— Я вспоминаю почему-то вот Хомякова, его учение о цельном разуме, где вратами является тоже вера, то есть сначала человек верит в то, что познаваемое им есть, то есть он располагает себя к тому, что он хочет познать, потом волей он постигает это, хочет понимать, ну и, наконец, рассудком он укладывает это в какую-то логическую структуру понимания, но вера, опять-таки, является вот теми вратами.
о. Дионисий
— Но врата, понимаете, они бывают разными. Есть врата, которые вводят в город, есть врата, которые вводят в храм, есть врата, которые вводят в монастырь, а есть врата, которые вводят в алтарь. И вот со святоотеческой точки зрения рай, он имеет врата. И ряд добродетелей, которые считаются добродетелями на новоначальном этапе особо важными, как, например, добродетель смирения, эта добродетель преподобным Никитой Стифа́том описывается как врата рая, а любовь— и это парадоксально, описывается им же, — как врата рая, но с диаметрально противоположной стороны. И тогда и вера, как врата, может восприниматься как врата, которые ведут в очень возвышенное пространство, и для того, чтобы прийти в это возвышенное пространство, с точки зрения святоотеческой мысли, сама вера — это очень высокая добродетель, та добродетель, который требует, с одной стороны, духовного подвига, а с другой стороны, она даёт силы для этого духовного подвига. И преподобный Максим Исповедник в одном из вопросоответов к Фала́ссию, он отождествляет веру и Царствие Небесное, и говорит, что «вера — это и есть Царствие Небесное», «Царствие Божие внутрь вас есть», он говорит, что это вера. Но дальше он поясняет, что «вера является невидимым царствием, а царствие является божественно приоткрываемое верой». Такие глубочайшие слова, которые показывают какое-то очень тонкое различие, то есть что вера, как невидимое царствие, как некое семя, как некое начало, как некий призыв, а Царствие Божие, оно начинает божественно приоткрываться в душе по божественной благодати, и так человек через веру идет путем спасения, где всё очень диалектично, где нельзя сказать, что вера — это начало, а потом будет что-то другое, она есть всегда. И эта вера, сама отождествляемая Царствием Божиим, все сильнее и сильнее приоткрывается в той душе, которая ищет Бога, которая идет путем преображения.
А. Козырев
— То есть это как крылья такие, на которых человек летит, и если он теряет веру, то он теряет крылья и падает.
о. Дионисий
— Но, вот если вспомнить того же преподобного Никиту Стифата — просто мне всю жизнь приходится им заниматься, я с академической скамьи начал переводить его творения, сейчас многие переведены, и диссертация была ему посвящена в Духовной академии, и мысль прониклась именно образами преподобного Никиты. Так вот, преподобный Никита, так же, как и другие отцы, например, преподобный Иоанн Дамаскин, считает, что он был знаток философии, но современные исследователи пишут, что преподобный Иоанн Дамаскин черпал философские знания даже для своей «Диалектики» из вторичных источников, то есть уже из неких антологий, сложившихся в христианской традиции. И преподобный Никита Стифат так же, он был монахом, ему некогда было изучать Платона, Аристотеля, но он был знаком, тем не менее, с какими-то максимумами Филона Александрийского, откуда-то он их брал, и вот преподобный Никита Стифат пишет о смирении и любви, как о крыльях, как вы сказали. Ну и, конечно, так же и вера, как утверждение надежды или извещение надежды, это тоже в его системе присутствует. Так же, как и в самой святоотеческой мысли вера в Бога, она описывается, например, как что-то непостижимое, неосязаемое, недосягаемое, то есть вера описывается так, как Бог, вера описывается так, как Царствие Божие, но в конце концов оказывается, что человек, для того, чтобы верить в Бога, он должен разобраться в себе, то есть он должен исправить самого себя.
А. Козырев
— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами её ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость, наместник Андреевского монастыря, игумен Дионисий (Шлёнов), мы говорим сегодня о вере в Бога и познании себя. Вообще, вот эта идея познания себя, она ведь пришла из античной философии, семь мудрецов говорили: «познай самого себя» и, по-моему, это было написано на храме Аполлона в Дельфах, на языческом храме, на портике этого храма, человек подходил и вот читал: «познай себя», а как познать себя — ну, прийти к Богу, то есть вот ты пришёл в храм и, наверное, получил какую-то надежду познать себя, сказав: «Ты есть, ты Еси», другая надпись на другом портике этого храма, вот если ты не сказал «Ты еси» Богу, то ты и не познал себя. То есть что же получается, уже для античного человека, для язычника, который не имел ещё Откровения, уже вот эта связь веры и познания была?
о. Дионисий
— Несомненно, она присутствовала, просто, поскольку богов в античной традиции было много, то и такая форма звучала: «познай самого себя, чтобы познать богов». И эта взаимосвязь между самопознанием и богопознанием, она имела место, но, может быть, она у стоиков выражена сильнее, чем в предшествующей до стоиков традиции. Действительно, эта античная максима очень сильная, она, можно сказать, является первоистоком для философского дискурса, и она является первоистоком для богословской мысли, и не просто для богословской мысли, а для богословско-аскетической мысли, потому что святые отцы, они не отказались от этого принципа самопознания, но они его углубили, они его связали с образом Божьим, то есть они обозначили объект этого самопознания, и объектом этого самопознания оказывается образ Божий. Так же святые отцы прекрасно понимали, что сама формула «познай самого себя», она античная, она отсутствует в Священном Писании как таковая, и они пытались найти аналоги для того, чтобы поместить эту античную максимуму о самопознании на богословскую почву, и тогда, конечно, и книга «Исход»: «внимай самому себе», и Климент Александрийский, и ряд других христианских писателей, они отождествили: «познай самого себя и внимай самому себе» и, по сути дела, на святоотеческом языке это было одно и то же. Но когда святые отцы говорили «познай самого себя», они пользовались античным инструментарием, когда они говорили «внемли самому себе», они пользовались библейским инструментарием. Это закончилось тем, что в известнейшем слове святителя Василия Великого на «внемли самому себе» толковании, это слово завершается: «внемли самому себе, чтобы внимать Богу», то есть такая чисто библейская формула, по сути дела, это формула о самопознании, которая связывает воедино самопознание и Богопознание.
А. Козырев
— А вот «внемли» — это что? Понятно, что слово «внимание» здесь: надо услышать что-то, голос Бога услышать в себе? Когда мы говорим «внемли проповеди», я должен услышать проповедь, проповедника, а вот «внемли себе» — это слух, это какое свойство?
о. Дионисий
— Это внутренний слух, это духовный слух, то есть это внимание мы переводим, как «внимать», и мы говорим на службе: «премудрость вонмем», вот это слово «вонмем», то есть мы внимательно относимся к мудрости. Это не только слуховое внимание, это такое всестороннее внимание, то есть это молчание, такая концентрация сил души, беспопечительность, попытка проникнуть в смысл. Может быть, это такой ключевой призыв к понятию, которое мне лично пришлось обозначить в изысканиях, связанных с преподобным Никитой Стифатом, как «преображение чувств», потому что в пифагорейской традиции было представление о соответствии внешних чувств таким определенным аналогам, силам ума, так скажем. Например, зрение соответствует разуму, есть и другие соответствия. И в самой святоотеческой традиции это соответствие, когда Ориген, он не святой отец, даже осужден, но важен для христианского богословия...
А. Козырев
— Учитель Церкви.
о. Дионисий
-... он брал выражение библейское «десятиструнная псалтирь» и соотносил с этой десятиструнной псалтирью внешние и внутренние чувства. Тема очень такая сильная, ёмкая, она присутствует у разных святых отцов, в частности, у святителя Афанасия Александрийского, и в этой теме как раз вот слово «внемли» или внимать«, то есть, возможно как такое переключение, когда человек отключает внешние чувства и включает внутренние чувства, но эта кнопочка, она не материальная, она не механистическая, а она связана с духовным подвигом и в этом внимания столько заложено. То есть, получается, это и знание или попытка познать, и в то же самое время это знание, соединенное с действием, то есть это не бездеятельное знание, и по сути дела, это соответствует античному представлению о любомудре — о философе, потому что кто такой философ с точки зрения самой античной традиции и потом, конечно, еще в больше степени с точки зрения христианской традиции — это любомудр, то есть тот, у кого дело не расходится со словом. Ну, христиане очень обрадовались, потому что они в идеале любомудра получили то, что и нужно было получить — идеал аскета, который при этом ищет истину и наполнен словом, некий ученый-монах любомудр, но в очень широком смысле, то есть любой человек, даже не монах и даже не ученый, он может быть любомудром, если у него слово не расходится с делом, а дело не расходится со словом.
А. Козырев
— А для этого нужно внимание. То, что вы говорите, меня наводит на мысль, что у нас вообще в обществе нет культуры внимания. В школе учительница говорит детям: «вы невнимательны». Но не только дети в школе невнимательны — люди вообще невнимательны, невнимательны к Богу, невнимательны к себе, невнимательны друг к другу, и как бы никто не учит, вот, может быть, Церковь учит вниманию, служба учит вниманию, а по сути дела, никто не учит вниманию.
о. Дионисий
— Ну вот когда человек стоит на молитве, то на него нападает рассеяние, то есть ему приходится сражаться со своими помыслами. И вот всё было хорошо, он вроде забыл о многих мирских проблемах, но вот встал на молитву, и на него обрушивается поток помыслов, и духовная жизнь, она описывается святыми отцами и в традиции Церкви во многом как борьба с помыслами, но сами эти помыслы, они первоначально могут быть прилогами, потом хуже, хуже, хуже, становятся страстями, и в древней традиции, идущей от Евагрия Понтийского, но подхваченной, развитой, углубленной святыми отцами, помыслы равны страстям, равны демонам, и очень важно их преодолеть. Конечно, внимание — это именно преодоление этих помыслов, но само по себе это, может быть, не совсем самостоятельный инструмент, то есть внимание — это результат молитвы, результат безмолвия, уединения, результат добродетельной жизни. То есть это такой не самостоятельный инструмент, это скорее метод, как познай самого себя, то есть обрати внимание на самого себя. А как ты познаешь самого себя? Ты должен себя очистить, и здесь уже возникают другие категории, которые помогают понять, что происходит. Современный греческий богослов, ну, относительно современный, протопресвитер Иоанн Романи́дис, написал книгу «Святоотеческое богословие», в этой книге он оперирует тремя понятиями, он сводит православие к трем понятиям: это очищение, озарение и обожение. И он усматривает эти три понятия везде, и в античной традиции, как в преддверии христианства, и в Ветхом Завете, и в Новом Завете, и во всей святоотеческой традиции, и расхождение Востока и Запада связано у него с тем, что на Западе неправильно понимали эти три категории, то есть буквально три слова описывают православие. Я очень детально читал его книгу, и, можно сказать, делал черновой перевод, который пока не издан, и я задумался: а в действительности как дело обстоит? Можно ли так свести православие к этим трём словам? Тогда я взял греческие термины и стал изучать понятия «очищение» — «кафарсис», «озарение» — «эллапсис», там два понятия: «эллапсис» и есть ещё «фатизмос» — «освящение» — это более библейское слово, которое используется в библейских текстах, а «эллапсис» — более философское слово, которое не используется в библейских текстах, но при этом является доминирующим в Ареопагитиках, и потом у святителя Григория Паламы. И я как-то через изучение этих терминов пришёл к таким ключевым текстам святых отцов, где действительно эти понятия имеют очень большое значение, но всё-таки так прямолинейно обозначить тремя терминами всю православную традицию — это несколько обедняет.
А. Козырев
— Ну, кстати, можно перевести, может быть, я не прав, но и как «просвещение», да?
о. Дионисий
— Да, да.
А. Козырев
— То есть не только озарение, а просвещение нам более понятно. Вот «Свет Христов просвещает всех» написано на храме Московского университета, на Татьянинском храме.
о. Дионисий
— Но здесь надо всё-таки смотреть на греческие эквиваленты, то есть вот «Свет Христов просвещает всех», слово «просвещение», если мы поймём, какой там греческий термин — простите, я всё время настаиваю на греческих терминах, но они позволяют более математически точно отнестись к той святоотеческой традиции, часть которой представлена древнегреческими, так сказать, византийскими текстами, и тогда, оказывается, да, можно перевести как «просвещение», но в сути вещей это не эпоха Просвещения и это не сверхзнание, а это духовное просвещение, то есть очень высокий духовный этап.
А. Козырев
— Мы сегодня с игуменом Дионисием (Шлёновым), наместником Андреевского монастыря в Москве, говорим о вере в Бога и познании себя. И после небольшой паузы мы вернёмся в студию и продолжим наш разговор в эфире Светлого радио, Радио ВЕРА в программе «Философские ночи».
А. Козырев
— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами ее ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость, игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского монастыря в Москве. Мы говорим сегодня о вере в Бога и познании себя, и в первой части нашей программы мы выяснили, что познание себя, внимание себе — это и есть попытка разглядеть внутри нас образ Божий. А подобие?
о. Дионисий
— Образ и подобие, они, если мы вспомним лекции, которые читались в духовной семинарии, то согласно общепринятой подаче материала есть две точки зрения, они восходят к самой святоотеческой традиции, то есть часть святых отцов учит о том, что образ Божий — то, что дано всем, а подобие надо приобрести через добродетельную жизнь. А некоторые святые отцы отождествляют образ и подобие и говорят, что нельзя говорить о подобии без образа и нельзя говорить об образе без подобия, то есть фактически они тождественны, и тогда нет этого шага от образа к подобию, но есть при этом понимание, что образ может быть омрачён, тогда и подобие будет омрачено. Если мы очистим свой образ, то и подобие, которое сокрыто в этом образе, оно раскроется. Тогда можно спросить, наверное, говорящего, то есть меня самого: к какой точке зрения можно склоняться? И та, и другая точка зрения, по-своему они передают определенную динамику, то есть задачу человека не стоять на месте, находиться в движении, и в святоотеческой традиции очень важно представление об этом движении, о пути, (простите, еще одна тема, но она очень взаимосвязана с этой) это тема пути или тема царского пути, то есть царский путь, как неуклонение ни направо, ни налево, это не только царский путь в догматике, где, например, православие шествует царским путем между крайностями монофизитства и несторианства, к примеру, но это и царский путь в аскетике, когда христианин следует царским путем, например, между невоздержанностью, с одной стороны, и предельным воздержанием, которое проповедовал Евстафий Севастийский, это духовный наставник семьи святителя Василия Великого, в противовес чему святитель Василий Великий сформулировал аскетику весьма строгую, но не такую строгую, как у Евстафия Севастийского. Вот царский путь, и тогда и образ Божий, который в нас, мы пытаемся через ряд духовных предписаний, через жизнь по заповедям Божьим, через послушание Богу, через послушание Церкви, через жизнь в Церкви мы пытаемся исправить свой образ Божий, из мутного зерцала сделать его более чистым зерцалом. В святоотеческой традиции было, насколько я понял, а я это понял через изучение антропологии святителя Иринея Лионского, но эту антропологию пришлось изучать сквозь призму последующей традиции, то есть была попытка понять, а как учение Иринея Лионского об образе Божьем, как об образе образа, есть такое выражение: «образ образа», такое сильное выражение, и оно заставляет задуматься: я являюсь «образом образа», что это вообще значит, это что такое, какой-то святоотеческий неологизм, который просто Ириней Лионский использовал, и потом он повис в воздухе, или эта мысль, она потом была подхвачена отцами, в зависимости от Иринея Лионского, или, может быть, независимо от него?
А. Козырев
— У Платона была идея: «подобие подобий», он так называл произведения искусства, портреты. Может быть, человек — это в каком-то смысле тоже произведение искусства, только в хорошем смысле этого слова, если он работает над собой.
о. Дионисий
— Да, но здесь еще появляется библейская почва, потому что, по-моему, у апостола Павла в Послании к Евреям в 1-й главе используется выражение «образ ипостаси», и, собственно, Христос Спаситель — вторая Ипостась Святой Троицы, Он именуется «образом», и когда Ириней Лионский говорит об «образе образа», то он имеет в виду, что образ Божий нам дан, но мы являемся образом образа, то есть образом Христа Спасителя, который сам именуется образом, получается, образ — это одно из божественных имен Христа Спасителя. И действительно, если мы посмотрим на такие антропологические концепции первых святых отцов и христианских писателей, то мы увидим, что они часто соотносили образ, который в нас, не с тремя Лицами Святой Троицы, это такая классическая схема, которая появляется в антропологии святителя Афанасия Александрийского, может быть, у кого-то раньше, но после святителя Афанасия Александрийского это очень такая устойчивая параллель, которая присутствует в святоотеческой традиции. До святителя Афанасия Александрийского святоотеческой мысли было свойственно исходить из понятия «образ образа», то есть видеть в человеке образ Христа Спасителя. Но, собственно говоря, этот идеал никуда не делся, он остался, наша жизнь должна быть христоподражательной или христоцентричной, мы должны подражать Христу Спасителю, и в позднем византийском богословии это сравнение тоже оставалось. Но у святителя Афанасия Александрийского мы находим: Бог Отец — и в соответствии с первой Ипостасью Троицы человек наделён разумом, Бог-Слово, Бог Сын — и у человека есть логос-слово, Бог-Дух Святой — и человек обладает духом. Такая трёхчастность Троицы отражается в образе Божьем, тогда и задача перед человеком стоит немалая, то есть он должен иметь эти три части в правильном состоянии, его разум, его слово, его дух, они должны стремиться к Богу, они не должны омрачаться грехом, и потом святоотеческая антропология, да и не обязательно потом, я здесь не могу сейчас выстроить такую чёткую хронологию, но представление о разуме, как о главенствующем начале, и трёхчастная схема души по Платону: разум, гнев и гневное начало, и желательное начало, три, в святоотеческой антропологии эта платоновская схема была очень важна, можно сказать, она была такая школьная, хрестоматийная, то есть, возможно, были другие представления, было представление о том, что у души много сил, но эта трёхчастность души, она была такой базовой, и в этой базовой трёхчастности роль разума, как ведущего начала, очень велика.
А. Козырев
— То есть всё-таки в церковном учении разум чего-то стоит, да? Потому что иногда говорят: «надо совлечь с себя разум, наш греховный разум», вот юродство, есть такой тип.
о. Дионисий
— Ну, здесь разум или ум, иногда у славянофилов были такие разделения...
А. Козырев
— Рассудок.
о. Дионисий
— Есть рассудочное такое, земное, а есть разумное, умное, духовное. Но в самой святоотеческой мысли есть представление об уме-разуме, который является высшей силой души, а сама по себе душа — это высшая сила человека. Ну, конечно, у Филиппа Монотро́па всё по-другому в «Диоптрии» XI века, где не душа даёт советы телу, а тело даёт советы душе, плоть советует душе, почему? Потому что душа помрачённая, несовершенная, в своём несовершенстве она оказывается ниже плоти, и плоть, как менее павшая, чем душа, или совсем не павшая, она советует душе..
А. Козырев
— Я думаю, тут ещё такой жанр византийского сатирического диалога, где служанка учит госпожу.
о. Дионисий
— Ну, не в этом суть, вот основная схема — это господство разума, власть разума, сила разума, но внутреннего духовного разума, который, по сути, тождественен духу, тождественен духовной жизни и является источником духовной жизни, это не рациональный разум какого-то там доктора математических наук, а это разум подвижника.
А. Козырев
— Мудрость, да? Если можно так сказать.
о. Дионисий
— Ну, можно так.
А. Козырев
— Мудрый разум, то есть разум, который нацелен на то, чтобы как-то человеку правильно жить, правильно постичь образ Божий в себе.
о. Дионисий
— Но этот разум, он является высшей частью этого образа Божия, и когда он правильно руководит душой, а душа правильно руководит телом, то в таком случае человек идёт путём спасения, идёт царским путём, идёт путём приближения к Богу, постепенно восходит от одного барьера к другому, поэтапно.
А. Козырев
— Царский путь — это же путь для царей, а мы же не цари. Обычный человек, простой, он же не царь, как он может идти царским путём?
о. Дионисий
— «Царский путь» — это такое выражение, которое в «Исходе» встречается, когда Моисей просил царя Эдомского: «Разреши нам пройти царским путём», была система царских путей, а он сказал: «Нет, не разрешаю». И вот этот вопрос Моисея с отрицательным ответом стал основанием для Филона Александрийского, чтобы сформулировать уже такое духовно-нравственное учение о царском пути, а потом для святых отцов, чтобы святые отцы воспользовались образом царского пути для того, чтобы вообще сформулировать принципы христианского вероучения. Душа — да, она трёхчастна, она должна быть очищена, и образ Божий по-своему трёхчастен, но именно трёхчастность образа Божия сравнивалась святыми отцами с тремя лицами Святой Троицы. Трёхчастность души платоновская — я не помню, чтобы святые отцы именно с ней проводили такую троечную параллель.
А. Козырев
— А можно сравнить царский путь с золотой серединой Аристотеля, или это всё-таки разные вещи, вот избегать крайностей?
о. Дионисий
— Я думаю, что можно, но просто золотая середина — это более статичное понятие, а царский путь — это более динамичное понятие. Но, собственно говоря, сочетание статики и динамики, и такое диалектическое сочетание, оно очень свойственно святоотеческой традиции. Я всё, простите, у меня Никита Стифа́т в голове, потому что его читал, переводил, искал к нему параллели и получается, этот автор научил меня как-то так ретроспективно обращаться ко всей святоотеческой традиции. Ну вот у преподобного Никиты Стифата нахожу две категории: «стасис» — стояние, и «кинесис» — движение. Получается, это те категории, которыми пользовался автор Ареопагитик и, по сути дела, преподобный Никита, он где-то повторяет, где-то пользуется уже так более свободно этими категориями, он описывает приближение души к Богу, как приближение к Богу ангельских Небесных Сил, и они находятся в движении, и в то же самое время цель их в том, чтобы оказаться рядом с Богом и застыть рядом с Богом в таком священном стоянии, в священном восторге, в священном безмолвии. А церковная иерархия, у Ареопагита было шесть чинов церковной иерархии, а преподобный Никита Стифат увидел, что нет полной параллели, что девять небесных чинов, и только шесть церковной иерархии в Ареопагитиках, он тогда еще три чина добавил, получилось девять чинов небесной иерархии и девять чинов церковной иерархии, так сформировалось у самого Стифата в XI веке. И смысл чинов иерархии по Ареопагитикам, как такое приближение к Богу, уподобление к Богу, движение, приближение и стояние, и путь души, потому что в трактате «О душе» он описывает, как идет душа, и он использует для этого пути термин «васис», а «васис» — это «база», то же слово, что «база», происходит от слова «вэну» греческого, а «вэну» — это не просто шагать, а это «шагать твердым шагом», то есть когда человек идет, вот он совершает шаг, и он твердо на него опирается, то есть в самом слове «движение» заложена идея не только движения, но и стояния, мы говорим: «база», это что-то твердое, это основание, но это не просто основание, а это результат движения. И вот такая диалектика присутствует не только у одного автора и не только у нескольких авторов, это не просто интеллектуальная конструкция, которую святые отцы придумали для того, чтобы пофантазировать или чтобы выразить результат своих фантазий на бумаге, а это, собственно говоря, суть жизни православного христианина, и действительно, когда наши прихожане или братия обители, каждый индивидуально, сам, когда он живет без движения и без подвига, без труда, без напряжения, поддается обстоятельствам, делает то, что внешне важно, но не придает значения внутренним смыслам или откладывает эти смыслы на потом, или суетливо молится, или пропускает молитву и думает: «завтра помолюсь, завтра буду внимательно относиться к тому, чему сегодня не внимаю, сегодня я не почитаю Священное Писание, а уж завтра почитаю и пойму сполна». А завтра он думает о послезавтрашнем дне, а когда начинает читать, то читает очень невнимательно, в одно ухо влетает, в другое вылетает, потом идет учить других тому, чего не знает и не умеет сам, становится лицемером и привыкает даже к своему лицемерию, пытается себя самооправдать, и вместо того, чтобы смиренно двигаться вперед, он гордо двигается назад.
А. Козырев
— Как и все мы.
А. Козырев
— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами ее ведущий Алексей Козырев и наш гость, наместник Андреевского монастыря в Москве, игумен Дионисий (Шлёнов). Мы говорим о вере в Бога и познании себя, и вот этот ваш образ статики и динамики, у русского философа Владимира Ильина была такая работа: «Статика и динамика чистой формы». А Алексей Фёдорович Лосев (монах Андроник) говорил, используя неоплатонический термин, о «единстве подвижно́го покоя самотождественного различия». Не говорит ли нам это о том, что надо иногда делать остановки в нашей жизни, то есть надо двигаться, пребывать в движении, но всё-таки иногда задумываться о том, куда мы движемся, и создавать себе какие-то минуты такого покоя, подвижно́го покоя, чтобы не оказаться вдруг невзначай там, где не нужно?
о. Дионисий
— Здесь мы должны провести такое чёткое различие, то есть то движение, о котором писали святые отцы, это такое духовное положительное движение, которое не противоречит покою. Но есть другое движение, естественно, — это суета нашей жизни, и ход нашей жизни, который часто бывает достаточно обременён суетой, и несомненно, при этом втором варианте очень нужно останавливаться. Если нет возможности совершить длительную остановку, то хотя бы ту краткую остановку совершить, какая только возможна, остановиться хоть на две секунды, хоть на минуту. Это действительно очень важная тема, и очень актуальная, я думаю, для современного человека, потому что люди так устроены, что они хотят как можно больше всего успеть, и набирая обороты, набирая скорость в житейских делах, они иногда могут остановиться, но не хотят останавливаться, или они останавливаются внешне, но они не останавливаются внутренне, а для Бога, для веры спешка не нужна. Один из афонских монахов, очень высокой жизни человек, известный духовный писатель Моисей Агиорит, он выступал с разными докладами духовными в Греции в своё время, и оставил жития афонских подвижников, приезжал в Духовную академию, и в Духовной Академии он услышал слово «аврал» и сказал: «У нас, среди монахов, нет авралов», то есть этим он констатировал, что в жизни присутствует даже не просто остановка, что если человек живёт по заповедям Божьим размеренно, то может, у него вся жизнь такая духовная остановка. Но для современного человека очень важная, такая животрепещущая, актуальная тема, и для тех, для кого она актуальна, очень важно останавливаться. Остановка предполагает исполнение призыва апостола Павла к непрестанной молитве, апостол Павел говорит: «непрестанно молитесь», монахи с трудом исполняют это предписание, миряне благочестивые стремятся, не у всех получается, но те, у кого не получается, они не должны унывать, они должны знать, что они остановились душой и помолились, то есть они эту остановку сделали для Бога, такая остановка, в которой мы забываем о себе и помним о Боге. Надо сказать, что в максимах более поздних, византийских, там была формула не только «познай самого себя, чтобы познать Бога», но и «забудь самого себя, чтобы не забыть Бога». В одном произведении агиографическом есть такая формула.
А. Козырев
— То есть надо забыть себя, но помнить о Боге?
о. Дионисий
— Да, чтобы помнить о Боге, то есть такая память. Это разными мыслями выражается, например, святитель Герман II Константинопольский, это уже же второе тысячелетие, толкуя слова «отвергнись себя и возьми крест свой, и за Мною гряди», известные слова об отречении, призыв Христа Спасителя к своим ученикам после некоторого колебания и сомнений со стороны апостола Петра. И святитель Герман говорит: «Отречься от самого себя и взять свой крест — это означает вообще раздвоиться, то есть выйти за пределы самого себя, относиться к самому себе, как к человеку, который стоит рядом с тобой». Вот до такой степени напряжение, преодоление своего греховного «я» и несовершенства, и это, конечно, необходимо делать во время такой духовной остановки, потому что, когда человек очень спешит и пытается успеть все на свете, то в этот момент он занят внешними делами, у него нет времени для внутреннего сосредоточения.
А. Козырев
— То есть вот движение медленных городов, которое сейчас существует, медленные города, вот Светлогорск у нас в этом движении участвует, где образ черепахи, никуда не спешить, вот это не то, это такая секулярная, светская экологическая параллель, к тому, о чём мы с вами говорим, то есть надо не медленно что-то делать, а делать осмысленно прежде всего.
о. Дионисий
— Все эти образы, в том числе образ остановки, они имеют духовное значение, то есть можно по-разному остановиться, кто-то набрал скорость, и он должен трудиться до конца и без остановок двигаться вперёд, потому что остановка в какой-то ситуации будет тождественна или эквивалентна движению назад, и не всегда можно останавливаться, но для Бога нужна остановка, как и движение для Бога, то есть тот процесс, который происходит не для Бога, а для мира или в соответствии с принципами мира, может быть, сам по себе он нейтральный, не обязательно плохой, но он недостаточен, и поэтому надо всеми силами стараться хранить в своей жизни память о Боге непрестанно или хотя бы время от времени, но не думать, что если мы не можем непрестанно выполнять призыв апостола Павла, тогда мы вообще ничего не делаем и вообще не молимся, всё равно мы стремимся к тому, чтобы память о Боге проникала жизнь. Нельзя сказать, что память о Боге — это то, что только на остановке может позволить себе православный христианин, она всё равно должна проникать всю жизнь, и этим отличается, может быть, верующий человек, действительно, от маловерующего: тем, что у него сильнее живёт вера в душе, и он уже живёт вместе с этой верой, это уже неотъемлемая часть его жизни, и он не может от неё отречься ни на одно мгновение.
А. Козырев
— Как в Ветхом Завете сказано, по-моему, в книге пророка Иеремии: «Пойдём и не утомимся, полетим и не устанем».
о. Дионисий
— Да, так.
А. Козырев
— Меня всё время не покидает мысль, отец Дионисий, что в Андреевском монастыре возвращаются какие-то древние традиции, поскольку здесь всегда с особой чуткостью относились к греческому языку, к греческой богословской традиции. Действительно ли вы сейчас пытаетесь возродить эту традицию учёного монашества, которая в Андреевском монастыре была, и он славился, об этом в начале передачи говорили?
о. Дионисий
— Само понятие учёного монашества, оно не совсем однозначное, потому что, если есть учёное монашество, значит, есть «не учёное монашество», и те, которые будут именовать себя «учёными монахами», у них будет такая почва для гордости, тщеславия, надмения. Да и кто назовёт себя обладающим чем-то, потому что всё большее знание приводит к пониманию своего всё большего незнания. Но, действительно, исторически Андреевский монастыре был воссоздан Фёдором Ртищевым как училищный монастырь. В середине XVII века по трёхчастной схеме «филология, философия, богословие» здесь вёлся такой преподавательский цикл. Фёдор Ртищев — ктитор монастыря, как известно из его жития и жизнеописания, приезжал по вечерам в Андреевский монастырь для того, чтобы брать уроки греческого у монахов, и мне очень радостно, что сейчас мне, как наместнику монастыря, удаётся, я не скажу: возродить ту традицию, которая была, но привнести определённую лепту в то, чтобы Андреевский монастырь стремился к тому, чтобы продолжать оставаться и в то же самое время приобретать что-то новое, как училищный монастырь. Здесь проводятся семинары, занятия аспирантов Московской духовной академии, мне приходится также руководить аспирантурой. Здесь, через изучение греческого языка, через уроки греческого удаётся услышать это живое слово святоотеческой традиции при подготовке к проповедям. Я время от времени открываю греческие первоисточники и нахожу там те толкования, те святоотеческие мысли, которые можно простыми словами, без такой научной детализации, донести до слуха прихожан и чувствую определённый отклик, если прихожанам нравится такое святоотеческое богословие, им нравится святоотеческая аскетика. Прихожане — это очень тонкие люди, вне зависимости от тех специальностей и профессий, которыми они занимаются, и кажется, как будто бы такая аскетика Максима Исповедника для избранных, но она, и не только она из святоотеческом богословия, находит отклик, и это утешает, радует. Мы видим, что сама богословская наука, она очень глубоко взаимосвязана с духовным просвещением, и, может быть, принципы духовного просвещения, они даже сильнее связаны с принципами науки, чем может показаться на первый взгляд. Часто у нас существует отрыв, то есть учёные занимаются такой сухой наукой, и мы это наукообразие видим в разных научных журналах, статьи прекрасны, труд огромный, чтобы их написать, чтобы их издать, но круг читателей этих статей всегда очень узок, даже тогда, когда эта статья имеет очень широкий спектр смыслов и значений, но она написана таким языком, который доступен не всем, а просвещение, знание, образование — это, если хотите, внимание себе, то есть это повторение одного и того же. Например, чем отличается проповедь от научной статьи? Научная статья, она в систематическом виде излагает какую-то систему смыслов, взглядов, а проповедь, она берёт один стих Священного Писания, «да возьмет крест свой», и даже части этого стиха, двух слов, достаточно для того, чтобы сказать проповедь. Но это же не просто повторение, как ликбез, это повторение с углублением. Получается, что проповедь, в отличие от научной статьи, она даже глубже раскрывает тот смысл, который заложен, например, в этих двух словах: «да возьмет крест», она имеет своё духовное значение, и теория, практика...
А. Козырев
— Но проповедь тоже имеет древнюю структуру, то есть это же не просто романтическое какое-то описание, да?
о. Дионисий
— Это такой призыв к душе, обращение к душе, покаяние, то есть проповедь о покаянии, об исправлении, такие духовные смыслы. В Андреевском монастыре в XVII веке, так и говорится в описаниях, была возрождена традиция древнерусской проповеди, потому что после татаро-монгольского ига проповедь уменьшилась.
А. Козырев
— Ну вот «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона — прекрасный образец.
о. Дионисий
— Да, но это древнерусская проповедь, до татаро-монгольского ига.
А. Козырев
— Да, да.
о. Дионисий
— И получается, что эти монахи, которые здесь были, они не просто исправляли тексты, они занимались разными трудами. Епифаний Славине́цкий, он переводил святых отцов, исправлял переводы, составлял духовные гимны, братия Андреевской обители потом пополнила преподавательский состав Славяно-греко-латинской академии, которую создали иеромонахи Софроний и Иоанникий Лиху́ды. Много несли разных трудов, но в XVIII веке Андреевская обитель стала сходить на нет, и в 1764 году, на волне секуляризации Екатерины Великой, она была просто закрыта и превращена в приходские храмы. Но и до 1764 года множество таких тяжелых, драматичных событий, которые, в общем-то, свидетельствуют так или иначе об упадке обители, а основной центр переместился в Славяно-греко-латинскую академию, но самый первый училищный монастырь был устроен здесь, в Андреевской обители. Сейчас, спустя огромное количество времени, я через любовь к греческому языку особо, может быть, как-то пытаюсь ощутить, понять, что же здесь происходило раньше и что мы можем сделать сейчас. То есть мы не должны копировать то, что было раньше, сейчас совершенно другие обстоятельства, в духовных академиях ведется учебный процесс, но, тем не менее, само значение языка, как первоисточника для святоотеческой традиции, оно очень важно.
А. Козырев
— Хочется поблагодарить вас за очень интересный глубокий научный, и в то же время пастырский рассказ о том, как через веру в Бога мы можем познать себя, и пожелать вам помощи Божией в тех делах духовного просвещения, о которых вы говорите, потому что огромное богатство святоотеческого наследия, во многом еще не переведенное, а если и переведенное, то не прочитанное вот таким обыденным прихожанином через вас, через ваши труды становится доступным, открывается людям. Поэтому помощи Божией вам в этом служении, и спаси вас Господи за эту интересную и глубокую беседу. Я напомню нашим радиослушателям, что в гостях у нас сегодня был наместник Андреевского монастыря, игумен Дионисий (Шлёнов). До новых встреч в эфире Светлого радио, Радио ВЕРА, в программе «Философские ночи».
Все выпуски программы Философские ночи
