«Путь к священству». Священник Василий Келеш

У нас в гостях был старший священник подворья Стефано-Махрищского монастыря в Пушкинском районе Московской области священник Василий Келеш.

Наш гость рассказал о своем пути к вере и священству, а также о знакомстве и общении с известными пастырями, передававшими свой опыт и знания.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева

---

К. Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, здравствуйте, уважаемые друзья! В студии моя коллега Кира Лаврентьева...

К. Лаврентьева:

— Добрый вечер.

К. Мацан:

— И я, Константин Мацан, добрый вечер. В гостях у нас сегодня священник Василий Келеш, старший священник подворья Стефано-Махрищского монастыря, это село Та́лицы, Пушкинский район Московской области. Добрый вечер. Напомню вам, отец Василий, и нашим слушателям, что в этих беседах, которые мы с Кирой в восемь вечера по вторникам на волнах Радио ВЕРА ведем: мы говорим со священником о его пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий привела к этому решению стать священником, к этому дерзновению стать священником, служить алтарю, может быть, заниматься самым высшим для мужчины служением, которое вообще в этом мире ему доступно, преподносить людям Таинства, и нам кажется, что этот путь — это путь вопросов, путь поиска, путь открытий духовных и человеческих, и вот об этом сегодня хотелось бы поговорить. Но вот я до начала нашей программы слышал, как вы на эту тему размышляли, и мне бы хотелось, чтобы прямо вот и в программе мы об этом поговорили, это такая важная вещь, как то, что бывает у тех, кого называют «профессиональные верующие» священники — опасность привыкания к святыне. Вот вы сами об этом говорили, и значит, и для вас эта опасность не фигура речи, а то, что вам реально предстоит иногда бывает в жизни, и, во-первых, как вы это переживаете, как вы с этим боретесь, и как этого избежать?

о. Василий:

— Ой, вопрос очень, так скажем... Это вопрос, действительно, главный именно для священников. Вот я никогда не забуду, когда впервые я вошел в алтарь, меня ввели в алтарь, и я понимал, что здесь Бог. Коленки тряслись, я даже не хотел никуда уходить, мне говорят: «Отец, принеси то, отец Дмитрий, принеси то, это», я понимал, что страх Божий сковывает тебя, а затем проходит месяц, и ты уже проходишь туда, сюда, даже не понимаешь, вот это привыкание, оно... Это самое страшное, что может быть со священником, и учась в семинарии, в академии, у нас на столе лежит Священное Писание, Евангелие, Библия, и ты не отдаешь себе отчет о том, что это не просто учебник, а это Слово Божие, и заходя в алтарь, ты всякий раз должен помнить о том, где ты находишься, это место святое, это место молитвы, и с этим, конечно, ты борешься и должен бороться постоянно, потому что священник — это тот, кто действительно служит у алтаря Божия, и вот, как пример, я помню, когда была моя хиротония, и вот владыка Даниил, он, вручая мне крест, обратил внимание, что пишут на обороте креста молодому священнику: «Образ буди верным словом, житием твоим». А затем, когда ты получаешь наперсник, здесь пишут: «Пресвитеру, дающему образ», вот это дерзновение, вот эта благодать, которая дается в Таинстве священства, или там изначально в Таинстве хиротонии во диакона, вот эти слова самые главные: «Божественная благодать, немощных врачующая, оскудевающих восполняющая, проручествует благоговейнишего диакона во пресвитера», вот эта благодать, она дается и её надо сохранить, вот это самое главное, чем должен жить диакон или священник — благодатью Божией, и вот это неблагоговение, когда ты теряешь страх Божий, благодать, она уходит, вот это самое страшное, наверное, для священника.

К. Мацан:

— А как с этим, что называется, бороться? Я ещё почему спрашиваю — потому что, ну, вот у меня по понятным причинам нет опыта служения в алтаре, но я, допустим, помню, когда я впервые выходил на сцену профессиональную, это было очень волнительно, и потом в течение времени понятно, что такой мандраж проходит, вот есть разница между волнением и мандражом, ты не можешь каждый раз, если это твоя профессия, обливаться потом и ночью не спать перед выходом на сцену, иначе ты с ума сойдёшь, но это не означает, что можно к этому относиться халатно и, как само собой разумеющемуся, то есть, есть некая собранность, но она тебя не парализует, это просто собранность, это уже вот некоторая привычка, но в хорошем смысле слова. Наверное, тоже невозможно же быть священником и каждый раз чтобы у тебя коленки тряслись перед Литургией, иначе, если ты служишь каждый день, то просто для здоровья вредно, вот не выдержишь. С другой стороны, опять же, это не означает, что можно к этому относиться просто, вот как эта грань обретается?

о. Василий:

— Ну, это, прежде всего, молитвенный настрой, вот как ты живёшь этим, как ты относишься, потому что к литургии священник готовится, ты проживаешь, всенощное бдение, оно как бы готовит тебя к празднику, литургия, ты читаешь правило, священник читает правило, входные молитвы, даже по дороге в храм ты уже себя готовишь, грубо скажем, вот как мы утром готовим машину, ты прогреваешь машину, а можно так сесть и поехать, но поедешь ты недалеко, да и чревато будет для машины, вот так же и душа, она должна как бы прогреваться, тем более священник, и ведь какая ответственность на тебе, что ты скажешь с амвона, как ты прочувствуешь вот эту службу. Вот впервые в семинарии я познакомился с творчеством владыки Антония Сурожского, и вот его вклад, я считаю, для меня это, ну, это архиерей, который действительно является таким вот примером, и его книга, например, «Пастырство», именно о священстве, каким должен быть священник, как он должен относиться к Таинству, как он должен говорить с людьми, вот это дорогого стоит, поэтому я стараюсь именно соответствовать этому, как ты относишься, или вот он просто говорит: «Я всегда заранее прочитываю Евангелие и молюсь, и бывает так, что Евангелие не касается моей души», так может только владыка Антоний, и он выходит на проповедь и говорит: «Дорогие братья и сестры, сегодня Евангелие не коснулось моего сердца, сегодня мне вам нечего сказать». Я всегда думаю, могу ли я так сказать?

К. Мацан:

— А вот вы считаете, что вы так не можете сказать, что это нужно обладать каким-то авторитетом владыки? То есть вы себя не можете в этой ситуации представить или, если, допустим, вы почувствуете, что вот сегодня Евангелие, что называется, сердца не коснулось, и нет какого-то внутреннего вдохновения от сердца проповедовать, то вот что вы в этой ситуации будете делать?

о. Василий:

— Иногда так бывает, я в такой ситуации или молчу, или стараешься что-то всё-таки выкопать, откопать своей души. Просто владыка Антоний — это удивительной жизни человек, я бы сказал даже, он в чём-то святой, я никогда не забуду лекцию нашего преподавателя Московской духовной академии, уже усопшего профессора Алексея Ивановича Сидорова, и вот он раскрыл нам отчасти владыку, он вёл патрологию, и вот одна из самых таких последних бесед с владыкой, и вот он ему задал вопрос очень такой — вопрос Востока и Запада, отношения, и вот удивительно, как он описывает владыку: владыка стал говорить, он как бы провёл всю такую линию историческую Церкви, вопрос апостола Павла, апостола Петра, чем они отличаются, что у них общее, и в какой-то момент он осёкся, и вот Алексей Иванович как бы описывает, что он уже такой старец и сиплым голосом только произносил: «Эх, где моя вот эта юность!» Да, глаза у него горят как у льва, а вот тело его подводит, это вот внутренний дух владыки, вот как он жил, его творчество. Самая первая книга, которую я прочитал, это «Встреча», как владыка описывает свою встречу со Христом, когда он был в лагере, и приехал протоиерей Сергий Булгаков, и как бы вёл такую беседу, а владыка Антоний был тогда ещё юноша, он был как бы начальником лагеря, ну, в общем, группы, так скажем.

К. Мацан:

— Владыка был просто подростком четырнадцатилетним.

о. Василий:

— Да, да.

К. Мацан:

— Он просто был в этом лагере ребёнком.

о. Василий:

— Да, но он описывает, что он был как бы начальником вот этой группы, и он не мог упустить это, он не мог не пойти на лекции.

К. Мацан:

— Он не мог не пойти, да, на лекцию со священником, причём в одной из версий он рассказывает, что «нам сказали, что если вы никто не пойдёте, будет неловко, то есть вы должны хотя бы пойти, просто вы можете там думать о своём, но должны присутствовать на этой встрече со священником».

о. Василий:

— Да, да, и владыка решил, он так описывает: «Я слушал-слушал, и в какой-то момент я понял, что раз и навсегда я должен закрыть этот вопрос бытия Бога, я открыл Евангелие, посмотрел, какое из них короче, увидел, что Евангелие от Марка, в нём только шестнадцать глав, и владыка описывает: «Тут я и попался, потому что евангелист Марк писал свое Евангелие как раз для такого язычника, как я».

К. Мацан:

— Да, для детей, для маленьких таких. Ну вот мне доводилось общаться с духовными чадами владыки, которые сейчас уже в преклонных летах, и вот в разговоре с одним я услышал фразу, которая меня несколько так даже поразила и удивила, к вопросу о том, с чего мы начали, о привыкании к святыне, о благоговении в храме, не только в алтаре, была такая фраза, что владыка свирепо поддерживал дисциплину, то есть при всём том образе мягкости, который есть и в его текстах и беседах, в том, что касается богослужения, поведения в храме, ему было очень важно, чтобы всё это было очень сдержанно, очень собранно, без всякой суеты, без всяких отвлечений и так далее. С другой стороны, когда я другому духовному чаду владыки эту историю пересказывал, то такую реакцию получил, что, конечно, слово «свирепо» к владыке не подходит, то есть, может быть, кто-то переживает, что это очень строгое требование такое в храме быть сосредоточенным, но сам владыка никого, что называется, не «строил», а просто рядом с ним, он так служил, что рядом с ним невозможно было иначе себя вести, хотелось быть вовлечённым, хотелось быть сосредоточенным. Ну и потрясающая история, кстати, я тоже очень порадовался, когда он рассказывает, что к нему подошли люди в храме и сказали: «Угомоните детей, они мешают нам молиться».

К. Лаврентьева:

— Это очень сильный момент.

К. Мацан:

— На что он ответил: «Когда вы начнёте молиться, дети перестанут вам мешать». Это к вопросу вот об этом внутреннем настрое.

о. Василий:

— Для священника это очень важно, потому что как ты горишь, и ведь Церковь, что такое Церковь, мы каждую Божественную Литургию поём: «Верую во единаго Бога Отца», и вот 9-й член Символа веры: «Верую во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь», и вот это слово «Апостольскую Церковь» означает, что каждый из нас в какой-то мере апостол, мы с вами свидетели, как в Евангелии написано: «Да светится свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца, Который на Небесах». Это наша жизнь, и священник, конечно, как пастырь, он должен идти впереди всех, но бывает, что священник в силу каких-то обстоятельств где-то потухает, вот я как священник, я вхожу в храм, и очень всё важно, важно, как я настроился, любой прихожанин может, например, взять благословение, мне сказать: «Ты знаешь, отец Василий, а вот там кто-то заболел, надо помолиться» — у тебя уже другой строй души, или ты можешь что-то заметить такое, вот хор неправильно поёт, или ещё что-то, ну, мне повезло с нашим подворьем, они знают слабые места отца Василия, они могут в своём репертуаре подобрать «Херувимскую», например, Софрониевскую Чеснокова, и отец Василий растаял, вот это очень важно, важно то, как ты подготовился, важен каждый человек, вот всё это накладывает, например, если я с вечера чем-то расстроен или вот какие-то такие внутренние искушения, это всё.

К. Мацан:

— Меня вот поразил тоже рассказ одного из наших гостей, когда священник делился своими переживаниями о службе, что очень чувствуется, когда ты в храме молишься, а прихожане не молятся, вот, казалось бы, как это считать, как это отследить? Казалось бы, невозможно, но вот это переживается в опыте, либо ты чувствуешь совместную молитву, и ты тогда сам по-другому молишься, либо прихожане, миряне просто, ну, присутствуют на службе, вот вы это переживаете?

о. Василий:

— Ты это всегда чувствуешь, вот заходишь в храм, вот, изначально, только зашёл в храм — всё, ты уже должен настраиваться, потому что все иконы, они смотрят на тебя, вот для меня лично — я вам описываю то, что я чувствую — все иконы смотрят на тебя, ты уже настраиваешься, входные молитвы, тот или иной праздник, с вечера стараешься прочитать житие, как в своё время один владыка так вот мне сказал: «Ты, когда идёшь на службу, ты всегда готовишься с вечера» владыка рассказывает о себе: «Я читаю житие святого, вот когда иду на день рождения, я знаю, чем живёт тот человек», вот то же самое — вечерняя служба, она нас готовит, ты уже прочитал житие, молишься этому святому, приложился, заходишь, входные молитвы, они так тебя уже настраивают, и вот ты молишься, и в какой-то момент ты понимаешь, вроде никого нет в храме, и вдруг благословляешь в Царских вратах, и видишь: уже люди подошли, хор запел, ещё какие-то моменты, ты живёшь, и наша задача именно вот как священника — дать вот этот запал в какой-то мере, в какой-то степени, это ведь и от священника много зависит, как ты прочувствуешь ту же самую ектению, мирную ектению, как ты скажешь «Мир всем!», как ты совершишь каждое деяние, можно просто вот покадить всех, а можно сказать «С праздником!» Вот для меня такой пример, я никогда не забуду: ещё до своего священнического служения я семь лет служил в Троице-Сергиевой Лавре, вот нас отец Матфей, так скажем, собрал лучших, четыре диакона, мы были разделены по голосам, и вот, когда идёт всенощное бдение, владыка помазывает, а два диакона стоят у аналоя иконы, и вот, я как-то всех поздравлял, говорил: «С праздником! С праздником!», и вот однажды подошла женщина, она была вахтёршей в Московской духовной академии, и вот я по обычаю сказал «С праздником!», а на следующий день подхожу, она говорит: «Отец Василий, вы представляете, что вы сделали!» Я говорю: «Что случилось? — У меня такой сложный день был: пропала куртка, меня обвинили «вот, с твоей зарплаты вычтем», я вся в слезах, думаю: «ну, пойду к преподобному», я иду и молюсь всю дорогу, и вот я подхожу к иконе преподобного, а здесь вы мне говорите «С праздником!», и как будто сам преподобный через вас сказал «всё будет хорошо», я подошла к владыке Феогносту, он меня помазал, и я вот летала, а потом, тут же раздался звонок, говорят, «Не переживайте, простите, куртка нашлась». Я вот подумал: одно слово «С праздником!» что может, да?

К. Мацан:

— Да.

о. Василий:

— Вот, поэтому ты стараешься всегда обратиться к людям: «С праздником, мои дорогие!», ещё как-то, потому что вот этот призыв любви, я думаю, что священник должен быть вот таким.

К. Мацан:

— Священник Василий Келеш, старший священник подворья Стефано-Махрищского монастыря в селе Талицы Пушкинского района Московской области, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Не могу вас не спросить, вы упомянули архимандрита Матфея.

К. Лаврентьева:

— Мормыля.

К. Мацан:

— Мормыля, легендарного регента, много лет служившего, подвизавшегося в Троице-Сергиевой Лавре, а вот каким он был для вас в личном общении, что это вам дало и в плане какого-то роста духовного, и в плане понимания, может быть, и пастырства, и миссии священника?

о. Василий:

— Вы знаете, отец Матфей, для матфеевцев он — батя, вот это слово «батя», любого спросите, кто пел у отца Матфея, они все скажут — «батя», для нас это был вот не просто, ну для меня это был прежде всего — преподаватель, первое, каким я его увидел, это был профессор Московской духовной академии, на первом курсе Академии он преподавал нам Новый Завет, и уже вот его преподавание, он раскрывал Новый Завет иначе, не просто вот: было вот такое-такое-такое-такое-то событие, а он раскрывал нам из глубины, как жили апостолы, как они чувствовали Христа, уже вот эти лекции, они, так скажем, тебя иначе настраивали на Священное Писание, когда ты попадаешь к нему в хор — ну, это работа, да, потому что он всегда говорил: «у меня на клиросе нет любимчиков, труд певца и кузнеца, он равнозначен».

К. Мацан:

— Интересно: «певца и кузнеца».

о. Василий:

— В поте лица, мы все трудились в поте лица, ну и разделение было: был первый ряд — это люди, которые, так скажем, они не должны были петь, они просто ноты держали и слушали старших, второй ряд — они уже могли в какой-то степени пропеть то или иное песнопение, и был третий ряд, ведущий — они, так скажем, несли всю тяжесть. И это вот преемство учебы, как на спевках мы занимались, это не просто вот ноты, там: тон-тон, три тона-полутон, там гаммы, помимо всего этого, элементарно, как, например, спеть чисто гамму: до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до, пример простой, вот ты поднимаешься по ступенечке, ножку чуть-чуть выше, чуть-чуть, не сильно высоко, потому что ты споткнешься, а чуть-чуть выше, то же самое там, до-ре, вот все просто, потом там резонатор разбивать, но самое главное у отца Матфея, он всегда говорил: «Думайте, о чем вы поете». И вот в 87-м году была самая первая запись отца Матфея, и звукорежиссер, он описывает, как это происходило: такое звучание, такая частота идет, и вдруг отец Матфей останавливает: «Стоп!» Он подходит к кому-то и говорит: «Я не вижу ангела в твоих глазах». Для него церковное пение, это действительно, это наивысшее, вот как пишет профессор Мартынов, что такое церковное пение: «Наивысшим представлением церковного пения является ангельское пение», вот! Особенно ты чувствуешь отца Матфея Великим постом, потому что Великий пост для отца Матфея, вот первая неделя, Канон Андрея Критского, вот это звучание он всегда предлагал нам, вот, как Святейший Патриарх Пимен читает Канон, для меня, как для тенора, это очень интересно, я стараюсь на подворье тоже, вот это его внутреннее чувство, потому что Ветхий Завет, он иначе как бы отображается для нас, что случилось в Ветхом Завете, для чего Христос пришел, из-за чего — вот это все нам отец Матфея говорил. Мы, например, могли всю спевку просто вот мучиться над одним словом: «Матерь, Матерь Бога нашего!» И вот он поднимается: «Нет! Не то!» — «Матерь! Матерь!» (выражает интонационно) и вот такие песнопения.

К. Мацан:

— Какие счастливые мгновения, наверное, на таких репетициях и спевках переживаешь.

К. Лаврентьева:

— Отец Василий, по большому счету, вот, вся эта прекрасная совершенно история с вашим обучением в Лавре, с вашей жизнью в стенах любимого многими древнейшего, благодатнейшего монастыря, места, такого средоточения русской культуры, вот эти все годы, которые провели вы там, что они вам дали?

о. Василий:

— Множество... Вот у нас был праздник Сретения Господня, и вот это именно праздник встречи, встречи старца Симеона со Христом, это встреча всей его жизни. Вот эти слова: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко». И вот это ожидание, и вот все Евангелие, оно построено на встрече. И, наверное, в моей жизни были вот такие встречи, благодаря которым ты изнутри, так скажем, расцветаешь, вот ты берешь что-то для себя. Ну, например, в Лавре это мой духовник, отец Илья (Рейзмир), когда я служил дьяконом, но для меня это, конечно, был такой сложный период, потому что мне было шесть лет, и в один из дней я сказал: «Вот придет время, я буду отцом Василием, и будете все руку мне целовать».

К. Мацан:

— В шесть лет?

о. Василий:

— Да. Я жил этим, я всегда говорил: «Я пастырь, я пастух, я пастух, пастух...», да, вот это было во мне, я этим горел. И вот в 2002 году я поступил в Московскую духовную академию, в 2005 рукоположился.

К. Мацан:

— А до этого вы в Одессе учились?

о. Василий:

— В Одесской семинарии, да, это тоже встреча, в Одессе, это схиархимандрит Иона, схиархимандрит Никон, это личности, которые наложили особый отпечаток на меня, я никогда не забуду свою такую, я могу сказать, первую исповедь такую настоящую, потому что кто знает схиархимандрита Иону — это удивительной жизни человек, смиренный, и в то же время в нем была такая любовь! Вот мы, студенты Одесской семинарии, студент изучает нравственное богословие, догматическое богословие, основное богословие, сравнительное богословие, пастырское богословие — богословы такие, богословы! Ходишь гордый такой.

К. Мацан:

— Книжники в общем.

о. Василий:

— Да. С первого курса разрешалось сразу носить подрясник, скуфейку, там дьякон мог рясу носить, конечно, в Московской духовной академии такого нет, ты только когда становишься чтецом, только тогда тебе дается благословение: да, после чтеца ты получаешь право носить подрясник. В Одессе было все проще, и вот мы такие гордые идем, а здесь отец Иона, скромный, ты выходишь с храма и вот его келья была перед входом в монастырь, и множество людей там, простые люди, мы выходим и вдруг с этими людьми что-то начинает происходить: один шипит, другой кричит, я никогда не забуду: малыш, три годика ему, он играет с машинкой и вдруг поворачивается, лицо его меняется таким оскалом, и он таким вот неестественным, внутриутробным голосом, вот рык от него звучит: «Иона, почему ты нас мучаешь?» Они еще не видят отца Иону, но уже чувствуют. И вот мы, студенты, идем после службы, нам нужно быстро переодеться и пойти на трапезу, и вот возвращаемся обратно, и вот отец Иона идет, скромный старец, он не читает никаких вычиток, никаких молитв, просто молитвы свои, и они не выдерживают, начинает мазать их маслом, полчаса, 20 минут, ты приходишь, я смотрю этот отрок, малыш, у него на коленках, он его уже гладит, и все, нет шипящих, кричащих, все это происходит на твоих глазах.

К. Мацан:

— Те, кто шипели, видимо, в стадо свиней.

о. Василий:

— Да. И вот к такому человеку ты попадаешь на исповедь, очень тяжело было, и я вот никогда это чувство не забуду, когда ты приходишь, становишься на колени — я рассказываю свой личный опыт — я не исповедовался, я ничего не мог сказать, меня просто благодать накрыла, слезы потекли, и такое чувство, как будто отец Иона взял твою душу и вот так вытряс, и он сам представляет, говорит: «Господи, прости раба Твоего», он за тебя ходатайствует! Я не смог ничего сказать, я только плакал, и вот после этой исповеди ты уходишь совсем другим человеком. Был отец Никон, у него свой вклад, он был очень прозорливый и многих как бы видел, подходишь, например, за благословением, а он всегда наклонялся вот так к земле, и ты сам тоже вот так у него брал благословение. Ну, такие вот личности. Владыка ректор, когда мы поступили на первый курс семинарии, он раздал нам всем листки, и говорит: «А теперь, друзья, напишите каждый сочинение «Мой путь ко Христу» — и вот мы писали — «...а потом, в конце четвертого курса я вам раздам его обратно». И когда я получал диплом, мне дали вот это сочинение, я прочитал и подумал: каким же я был чистым юношей, все теперь чуть иначе, мое видение такое, а здесь где-то я больше приобрел, а от человека зависит, что ты возьмешь, хорошее, доброе, потому что Одесса — это такой особый город, но счастье любого студента духовных училищ в том, что они всегда рядом с монастырем.

К. Мацан:

— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы, а я напомню, сегодня в программе «Светлый вечер» с нами священник Василий Келеш, старший священник подворья Стефано-Махрищского, монастыря в селе Талицы Пушкинского района Московской области. В студии Кира Лаврентьева я, Константин Мацан, мы скоро вернемся, не переключайтесь.

К. Лаврентьева:

— Еще раз здравствуйте дорогие друзья, «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается и у нас в гостях священник Василий Келеш, старший священник подворья Стефано- Махрищского монастыря села Талицы Пушкинского района Московской области. У микрофона мой коллега Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы говорим с отцом Василием о пути к священству, но вот сейчас очень много мы как раз говорили уже вот прямо о самом уже пути к священству, об обучении в семинарии Одесской и в Троице- Сергиевой Лавре, о знакомстве отца Василия с потрясающими духовными столпами, о которых мы сейчас можем только уже ностальгически вспоминать, читать их наставления, читать о них воспоминания, и какое счастье, отец Василий, наверное, быть знакомым с такими людьми. И вот я что хочу спросить: какие вы сейчас ставите для себя главные задачи в вашем священстве?

о. Василий:

— Мой духовник, отец Илья в Троице-Сергиевой Лавре перед моим рукоположением в священство, он мне дал благословение: «Отец Василий, вот ты уедешь в Архангельск...» Я на три года уехал в Архангельск, в епархию, был секретарем епархии, и вот это такое особое служение, и вот отец Илья, он как будто прочувствовал все это, и вот его благословение: «Ты будешь священником, и вот сегодня все ругают друг друга, сегодня столько зла кругом, а ты люби людей, ты люби их, они будут приходить к тебе, ты всех люби». И он смотрит в мои глаза и говорит: «Ведь Христос же тебя любит». И вот эта проповедь любви — это, наверное, девиз всей моей жизни: люби людей, и каждый, кто к тебе подходит, ты как бы видишь, что это тот, кто послан тебе Христом, и какая огромная ответственность на тебе, ведь священник, ну, кто такой священник, священник — это свидетель тайны, свидетель Таинства, как на исповеди, и я свидетель только, и так часто бывает, когда ты совершаешь Таинство, ты понимаешь, что священник — это только как проводник, «шланг», через который идет благодать Божия, стакан воды или, например, там чашка кофе, что живительно, что дает тебе силу — кофе, не чашка, вот и священник, я лишь свидетель той тайны, которая раскрывается перед этим священником и человеком, который приходит к тому или иному Таинству, к Божественной Литургии, вот этот призыв любви, наверное, это девиз моей жизни — любить.

К. Лаврентьева:

— Любить — а что это значит деятельно, отец Василий, особенно, когда приходит человек трудный, человек болящий, который, например, месяцами, годами не может свои проблемы, ну, как-то вот найти выход из них, и приходит с одним и тем же, с одним и тем же, вы ему даете советы, он вас не слушает, потом опять приходит, что тогда, все мы, по сути, заблудшие овцы, да?

о. Василий:

— Это происходит постоянно, но наше счастье, что источник благодати — это Христос, и ты понимаешь, что — да, мы все грешники, я такой же грешник, и вот я был свидетелем того, как любовь священника, она перерождает человека. Вот я вам сказал про Архангельск, действительно, вот первая моя пастырская исповедь была в Архангельске.

К. Лаврентьева:

— Вы помните ее?

о. Василий:

— Да, и когда ко мне подошел человек, который обратился так, он сказал: «Батюшка, мне уже ничего не нужно, все, что вы мне сейчас скажете, уже не имеет никакого значения, я просто подошел формально, вы последний человек, с которым я буду говорить» — я, наверное, коснулся самой моей сложной исповеди, и ты понимаешь, какая на тебе ответственность. Я сказал: «Вы никуда не уходите», зашел в алтарь, сказал: «Владыка, я прошу ваших молитв, потому что вот такая непростая ситуация». Он сказал: «Отец Василий, все, ни на что не обращай внимания, ты теперь только с этим человеком, мы будем за тебя молиться». И вот я с ним стал говорить, он стал рассказывать о своей жизни, как, что, и в какой-то момент я ему сказал: «Вот ты все сейчас это сказал, ты понимаешь меру своей вины?» И он стал говорить: «Да, действительно». Я сказал: «Вот здесь ты виноват, вот здесь ты разрушил, здесь ты разрушил, здесь ты разрушил...», а потом я ему сказал: «Ты знаешь, я такой же грешник, мы все здесь грешники, здесь святых нет, но наше счастье, что Бог, Он любит нас». И в этом соборе была огромная икона «Всех скорбящих радость» Матери Божией, я ему сказал: «Видишь, Матерь Божия, Она всех скорбящих радость, обидимым Она дает заступление, сирым помощь, обуреваемым пристанище», я говорю: «Давай мы к ней помолимся». И вот мы с ним встали на коленки и вместе с ним молились, молились полчаса, я уже не помню сколько, молились, а служба шла, и для меня уже службы не было, вот я был наедине с этим человеком, и в какой-то момент он сказал: «Батюшка, я побуду». Я ушел в алтарь, и вот вернулся, он так и стоял на коленках, потом дал благословение, и он ушел, он ушел, но уже совсем другим человеком, это не я сделал — Матерь Божия сделала, иногда ты должен понять этого человека. Это вот один пример яркий, и другой пример, когда мама моего сейчас крестника, она долгое время не ходила в храм, и вот она пришла, и ей попался другой священник, который сказал: «Вот семнадцать лет не приходила в храм — пошла вон, и вот семнадцать лет не приходи!» И для нее все было закрыто, ее двоюродная сестра, она сказала: «Отец Василий, если можно, поговори с моей сестрой». И вот тоже человек подходит, и она стала плакать: «Вот такие, такие-то грехи», я ей тоже сказал: «Ты знаешь, я грешнее, чем ты, вот здесь нет праведников», и вот так она: «Правда? И у вас тоже есть грехи, да?» Я говорю: «Да, у меня тоже есть грехи, мы все такие, и вот мы должны молиться, просить Бога». Я говорю: «Вот ты сейчас помолись, а потом просто я тебя подготовлю к причастию». Вот мы с ней общались, на следующий день она пришла, и я говорю: «Ты можешь причащаться» — «Я могу причащаться?» — «Да, ты можешь причащаться». Она причащалась, потом целый день писала смс-ки: «Отец Василий, я летаю! Отец Василий, что вы сделали?» Я говорю: «Это не я, это Христос». И вот критерий того, как я отношусь к людям — критерий того, как ко мне Христос отнесется, вот ты люби людей, ведь Христос же тебя любит. И я понимаю, как я могу осудить, ведь для священника самое страшное — стать перед кем-то, затмить собой Христа, ведь такое тоже бывает.

К. Лаврентьева:

— Вот, отец Василий, очень глубокая, очень важная тема, ей можно посвятить несколько отдельных программ, поэтому я задам только один вопрос, ведь когда ты видишь, что через тебя действует Божественная благодать, может быть, ты даже в этот день в немощи находишься, может быть, тебя даже слова Евангелия не коснулись, как мы говорили в первой части нашей программы, ну бывают дни, когда слова Евангелия не касаются твоей души, как священника во время литургии, если уж владыка Антоний об этом писал, что говорить о всех нас, грешных. Но ты при этом понимаешь, что ты немощный сосуд, и через тебя проходит благодать Божия, потому что на тебе есть благодать священства, потому что ты стараешься всеми силами, как можешь, служить Богу и так далее, и так далее, и ты видишь чудо, которое происходит на твоих глазах — вот тут очень тонкий момент: как не соблазниться, отец Василий, это же очень серьезно? Мы ведь знаем, к сожалению, трагические истории, когда и святые, почти святые люди превращались, к сожалению, падали очень сильно, в какой-то момент соблазнялись своим всемогуществом. Уж если мы, миряне, все время у нас корону надо сносить, мы в дверь войти не можем из-за своей короны, то что говорить о священнике, для которого, действительно, это большое искушение — в какой-то момент стать для человека чуть ли там не каким-то явлением божественным, то есть не заслонить собой действительно Христа, вот это очень-очень тонкая грань. Отец Василий, знаете ли вы какие-то средства какой-то, знаете, скорой помощи, как себя вот так вот отрезвлять?

о. Василий:

— Есть прививки. Вот одна из таких прививок: однажды священник молодой подошел к своему духовнику и задал вопрос: «Авва, помоги мне, меня всегда искушает: я вот благословляю, и вот люди целуют мою руку, мне всегда как-то не по себе, как мне поступить?» И тогда авва сказал: «Вспомни, пожалуйста, вход Господень в Иерусалим, помнишь, да, Господь на ком въезжал?» — «На ослике» — «А вот вспомни, пожалуйста, а вот что делали люди? Они что делали? — «Постилали вещи, пальмовыми ветвями чествовали Христа». — «Правильно ты говоришь. А вот как ты думаешь, кому они постилали вещи: ослику или Христу?» — «Христу». — «Вот и помни, что ты — осел. Ты осел. И через тебя благословляет Христос. И целуют руку, не твою руку осла, а целуют через тебя руку Христа». Священник благословляет, вот кто такой священник, благодать через нас действует.

К. Мацан:

— Я похожую логику в пересказе слышал, когда не просто вообразить себе: Христос едет на ослёнке, а ослёнку же, наверное, тоже казалось, что это ему всё постилают, что это его приветствуют, что это ему так рады.

К. Лаврентьева:

— Да, кстати.

К. Мацан:

— Поэтому можно быть таким ослёнком, который так думает, что это всё мне, но, наверное, вот в этом смысле ослёнком быть не хочется, поэтому помни, что ты немножечко ослёнок всё-таки, а не сам Христос.

о. Василий:

— Это внутренний настрой. И для меня, как для священника, я впервые с этим столкнулся после своей хиротонии священнической, мы как-то учились в семинарии, в академии, мы учились у святых отцов, но вот этой глубины никогда не было, и когда я впервые вышел на исповедь, мне стали задать вопросы : «Отец Василий, а что такое смирение? Что такое молитва? Вот как молиться? Да, мы понимаем, есть молитвословы, а вот как это прочувствовать? Что такое пост, вот изнутри?» И я понял, что на самом деле я святых отцов не знаю, и я не знаю, как это работает. И тогда я стал читать, стал читать святых отцов, о смирении, что такое смирение, оказывается, смирение — это дар Божий! Если ты прочитаешь все молитвы, будешь поститься, причащаться часто, и это приведет тебя к смирению — не факт. «Смирение — это дар Божий», пишет святой Игнатий Брянчанинов, это дар Божий, это заслуга, да. И почему, например, вот если бы мне сейчас Бог дал какой-то дар — проходить через стены, я бы полгода помучался, а затем зашел бы в банк, у меня там кредит, полгода помучался бы так, поборолся бы, но все равно я не смогу это понести, потому что я гордый, я не готов к этому дару. Только смиренный старец, вот через подвиг молитвы, поста... Вот Великий пост, преподобный Ефрем Сирин пишет, что: за что дается награда? Не за пост, не за молитву, не за добродетели, а за возникающее от этого смирение — вот это самое главное состояние. И когда мы говорим друг другу: «Я желаю тебе спастись, я желаю тебе Царства Небесного», что это значит? Что значит спастись? Закрылся в комнате, ни с кем не разговариваешь — ну, потому что все мешают тебе молиться? Спастись — это значит победить свою гордыню. Христос пришел, Адам пал в гордыне своей, вкусил плод преслушания, отвернулся от Бога, как пишут богословы, что «Адам отвернулся от самой жизни, и ему ничего не оставалось, как умереть», гордость стала родоначальником, всего этого, грех и последствия греха — это болезнь и страдания, неминуемая смерть. Христос становится новым Адамом, что Он сделал? Апостол Павел пишет: «смирил себя». Как, до какой степени? Рабское состояние принял. Не в гордом достоинстве пришел Христос, супер каким-то человеком — нет, потому что в этом не было бы нашего исцеления, а подвиг Христа заключается в том, что Он во всем себя смирил, рабское состояние до крестной смерти, самой позорной, самой жуткой смерти, к которой приговаривались самые отъявленные разбойники, язычники, вот что сделал для нас Христос! И задача каждого человека, в чем наше спасение — победить свою гордость, вот это самый главный грех наш. Как есть, например, добродетели, гордость — это атомная бомба, которая все убивает, все убивает на своем пути, и это подвиг всей нашей жизни.

К. Мацан

— Священник Василий Келеш, старший священник подворья Стефано-Махрищского монастыря села Талицы Пушкинского района Московской области сегодня с нами в программе «Светлый вечер». До программы мы с вами общались, и вы говорили, что вот иногда люди спрашивают: «вот, ты священник, это вроде бы такое служение, которое от всех земных радостей заставляет тебя держаться подальше, какое-то такое большое ограничение по сравнению, казалось бы, с состоянием мирянина, когда ты не связан какими-то пожизненными обязательствами и так далее». Ну, вы так сказали, что «нет, я вот не представляю себя, как бы я был, допустим, просто бухгалтером, а тут ты занимаешься тем, что касается самой глубины твоей души, ты молишься, служишь и это твое дело, и ты можешь это делать не в свободное от работы время, а потому что это есть в каком-то смысле твоя работа, но в определённом смысле, конечно, это не работа, а вот служение и состояние всей жизни». Но вот я в этой связи о чём хочу спросить: вполне естественно от священника такое услышать, но значит ли это, что все остальные человеческие занятия, тот же бухгалтер — это каким-то образом что-то такое, ну, дальше отстоящее от возможности спасения?

о. Василий:

— Нет, нет. Самая главная цель нашей жизни — всё, что мы делаем, всё должно приближать нас ко Христу, вот наша задача. В Таинстве крещения мы, все разные, мы становимся одним, мы приходим ко Христу, становимся одним телом, и священник в своей проповеди всегда говорит: «дорогие братья и сёстры». Мы все с вами разные, но во Христе мы — единое тело Христово, и вот это самое главное для человека. Учишься в школе — эти годы тебя уже должны приводить к чему-то, какая у тебя будет профессия? Приведёт ли эта профессия тебя ко Христу? Бухгалтер может быть добрым человеком, милосердным, и тоже спастись. У священника, конечно, здесь больше возможностей, так скажем.

К. Мацан:

— Вы знаете, с другой стороны, я вспоминаю такой анекдот, который рассказывают лица в сане, сами про себя, поэтому я могу опереться на авторитет и пересказать, правда, это анекдот про епископов, про архиереев, когда...

о. Василий:

— Лучше назвать это притчей.

К. Мацан:

— Ну, это на самом деле анекдот, потому что очередь в рай, и стоят простые люди, бухгалтеры, журналисты, преподаватели, кто угодно, и мимо них в обход очереди проводят к раю епископа, и люди ропщут, и говорят: «Ну, что ж такое-то, и в жизни они все перед нами, им везде почёт и такие крупные шишки, их везде пускают без очереди, так и тут даже в рай проскочили также в обход очереди!» На что им отвечают: «Понимаете, из вас, простых людей, в рай попадает каждый первый, а из них-то, из архиереев-то, каждый десятый, или каждый сотый, потому что ответственность больше, а кому много дано, с того много и спросится». А вот это к священнику применимо?

о. Василий:

— Это, конечно, применимо, а на священнике особая ответственность, и мы будем судимы в десять раз больше, даже нет той степени. Святитель Иоанн Златоуст пишет в «Слове о священстве» каким должен быть священник как ты должен предстоять, ведь то, что происходит на Божественной литургии — Ангелы закрывают свои лица, как это? Как тот, когда священник возглашает «Твоя от Твоих», Сам Бог является и Жертвой, и в то же время Тем, Кто приемлет эту жертву. Конечный возглас Евхаристического канона — «Святая святым» — это величайшая святыня, для кого? Для всех, призванных к этой святости, для всех тех, кто в храме, кто готов к этому причастию, и священник — ты предстоишь пред этим. Да, у нас есть какие-то грехи, но это особая ответственность, священник должен каждый день думать об этом, никогда не забывать, потому что какой ты ответ дашь перед Богом, вот я пастырь, вот Евангелие, 35-е зачало Евангелия от Иоанна: «Пастырь добрый душу свою полагает за овцы, а наемник бежит». Вот как ты поступишь в той или иной ситуации? Ведь это очень тяжелый крест, и ты в прямом смысле должен умирать, потому что тяжело воспринимать этого человека, с кем-то легко идёт, а с кем-то действительно тяжело, ведь приходят иногда очень сложные люди, сложные в том плане, что они изранены грехом. Самое страшное состояние — это прелесть. Вот я вам расскажу, что я был свидетелем вот такого случая в Троице-Сергиевой лавре, когда человек находится в этом жутком состоянии, с ним невозможно говорить, его невозможно вытащить из этого состояния. Если, например, человек гордится, ты можешь как-то ему объяснить, или человек какой-то, ну, в какой-то момент может понять, а вот прелесть...

К. Лаврентьева:

— Отец Василий, а как выглядит прелесть, вот если кто-то сейчас слушает нас?

о. Василий:

— У человека глаза светятся, у него светятся глазки, и вот он всегда воспринимает себя выше. Никакой духовник не имеет перед ним никакого авторитета.

К. Лаврентьева:

— А, и любое твое слово он так со снисхождением и отрицанием таким воспринимает.

о. Василий:

— Вот образ, как это выражается: когда этот человек тебя учит, ты молчишь, все хорошо, но стоит тебе только в чем-то его поправить, тут же всё, он превращается в другого человека.

К. Лаврентьева:

— Отец Василий, получается, что все немножко в прелести.

о. Василий:

— И вот я вам расскажу пример, как это выглядит: в Лавре была такая вот женщина, она постоянно причащалась. В Лавре были 4 литургии в день, в 4-х храмах, и вот она приходила на раннюю, там причащалась, и она причащалась сразу у двух чаш, у одной чаши, у другой и, конечно, духовники это видели, и они просили, чтобы ее не причащали. И вот мы, дьякона, служим, 6 чаш выходит, и вот она подходит: «смиренная, я такая смиренная, Господи, прости». Подходит к ней священник и говорит: «Вы знаете, вам нельзя причащаться». Она такая: «Э!» И уходит. Идет к другой чаше, то же самое происходит, «смиренная я такая». Ей говорят: «Вам нельзя», она так: «Э!» Вот меняется все, сначала такое вот смирение, и когда уже последний священник уходит, она встала на амвон такая: «Дайте мне причастие!» Ты видишь, вот этот дух, что живет, вот что такое прелесть! Из этого состояния очень тяжело вывести человека, это самое страшное, вот с чем ты можешь столкнуться.

К. Лаврентьева:

— Отец Василий, но ведь вы описываете болезнь, духовную болезнь.

о. Василий:

— Это вот именно болезнь, которая, так скажем...

К. Лаврентьева:

— Может быть, даже и психическую.

о. Василий:

— Это вот есть беснование, я встречался с таким человеком, у него вот бес внутри, так скажем. Меня попросили, мы приехали в Троице-Сергееву лавру, попросили помочь, потому что очень тяжело, и вот мы только подъехали к храму Петра и Павла, и мороз, а она раскрывается вся, ей жарко, в поте лица. Я говорю: «Ну, моя хорошая, давай помолимся, все будет хорошо, преподобный тебя приведет». Мы заходим только перед входом в Лавру, вдруг два священника несут огромную икону преподобного Сергия. Я говорю: «Посмотри, тебя уже преподобный встречает!» Она осознает, что в ней вот что-то происходит, и она как бы с этим борется, это тоже страшно, но у нее все равно есть надежда. Мы подошли к мощам, она приложилась, тут же теряет сознание, начинается, вот бес в ней кричит, мы ее выводим, проходит час-два, и она становится вменяемой. Вот у этого человека есть возможность что-то поменять, а вот в состоянии прелести ты уже не можешь, никто не может надавить, этот человек в таком вот возвышенном состоянии, ты видишь себя выше всех, ты предвосхищаешь, это гордость превосходной степени, это самое страшное состояние, и об этом говорят святые отцы, что вот это самое страшное. Вот какой критерий подходить к чаше, когда человек может, вот я, как духовник, когда я могу допустить, ну, не я могу, а священник, на самом деле, я еще раз говорю, только свидетель, я — знак, я указываю: вот, скорость 60, всё, ты можешь двигаться больше, но это опасно, вот такой подход. Священник — это свидетель того чуда, что происходит рядышком, я лишь свидетель. И вот как я могу говорить с человеком? Ты спрашиваешь: «Грешен?» Если человек говорит: «Да, грешен», он может подойти к причастию. Страшно, когда иногда приходят, вот особенно впервые, когда люди приходят, ты говоришь: «Ну, какие у тебя грехи есть?» — «Ну, нет у меня грехов, я никого не убиваю, никого, так скажем, никогда не обижал. Ну, так, ну, что-то было...» Один из лаврских духовников в свое время говорит: «Так, как тебя зовут?» — «Екатерина». — «Братья и сестры, Бог нам открыл новую святую». Она говорит: «Да, какая, батюшка, я святая? Я там грешила...» — «А, все-таки есть у тебя грехи?» — «Да». Вот состояние твоей греховности, самый страшный день будет, когда ты скажешь: «Раскрывайте Царские врата, я святая, у меня грехов нет, я готова к причастию!» Это будет самый страшный день. А вот это осознание грехов... Вот Неделя у нас о мытаре и фарисее — два образа молитвы, как евангелист Лука пишет: «Фарисей молился сам себе», он как бы взял, так вот сказал: «Господи, благодарю тебя, что я такой хороший, я не как воры, убийцы, я все делаю, Господи, и десятину тебе плачу́, благодарю тебя, Господи, что ты меня таким хорошим создал, я вот такой молодец, и даже не такой, как этот мытарь». И образ другой молитвы: мытарь бьет себя в грудь, он не смеет поднимать очи к небу, потому что осознает, что грех, во все он проник, грех в полноте овладел им, во всем его жизнь грешна — «Боже, милостив буди мне, грешному», вот такой человек имеет возможность, когда человек осознает, что он болен, он может прийти к врачу, он осознает, что у него есть болезнь, он видит свою болезнь, и у него появляется надежда. То, как он будет лечить эту болезнь, это уже другой вопрос, но вот эта возможность у него сохраняется. А беда, когда ты чувствуешь, что у тебя болит, но не обращаешь внимания. Или, например, едешь в метро, и вот какой-то бомж смердит, все от него уходят, он говорит: «я нормальный», он не чувствует этого состояния, это самое страшное, ведь гордость — это самая такая вот страсть, она как бы прикрывает себя, ты не чувствуешь гордыни, кажется: ну что, я ничего не делаю. Преподобный Иоанн Лествичник пишет, что даже наши добродетели, они пропитаны вот этой гордыней, нет у нас ничего чистого, и чтобы было чистое, нам нужны годы подвига, чтобы сохранить это.

К. Мацан:

— Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор, на такой высокой ноте мы его завершаем, вы нас подняли на большую высоту, но это и правильно, спасибо огромное. Священник Василий Келеш, старший священник подворья Стефано-Махрищского монастыря, это в селе Талицы Пушкинского района Московской области, сегодня был с нами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона была Кира Лаврентьева, и я, Константин Мацан. Спасибо, до свидания.

о. Василий:

— Спаси, Господи.

К. Лаврентьева:

— До свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Взаимоотношения Древней Руси с другими государствами». Максим Дробышев
• «Распространение христианства на Руси». Павел Гайденко
• «Христианские смыслы в сказках». Прот. Павел Карташев