В 1896 году Мясницкая улица в Москве украсилась настоящим чайным домиком в китайском стиле. На фасаде дома номер 19, который до того выглядел как обычный московский дом, появились драконы, змеи, фонарики. Здание стало походить на пагоду. Конечно, сделано это было не просто так. В тот год Первопрестольную посетил китайский посол, и известный чаеторговец Сергей Перлов, магазин, которого находился на Мясницкой, оформил здание в восточном стиле, чтобы пригласить посла к себе и заключить с ним выгодные контракты на поставки чая из Китая.
Затея не удалась, китайского гостя перехватили конкуренты Перлова, но дела фирмы и без того шли успешно. Товарищество чайной торговли «Сергей Васильевич Перлов и Ко» процветало. В одной только Москве насчитывалось больше десяти его магазинов. А в городах Российской империи их было до сорока. Перлов к делу подходил творчески. Он первым в стране стал продавать чай в красивых жестяных баночках, на которых было написано, какую пользу приносит здоровью человека этот напиток.
Сергей Васильевич слыл не только удачливым коммерсантом, но и щедрым благотворителем. Как активный общественник, Сергей Васильевич был выборным московского купечества, 13 лет состоял депутатом городской Думы. Входил в Комитет о просящих милостыню, где занимался поиском работы для бедняков и нищих. Эта деятельность была по душе Сергею Васильевичу, потому, что он всегда был рад помочь нуждающимся. В своих имениях, и в магазинах Сергей Васильевич находил свободные вакансии для безработных. Его даже упрекали, что он тратит деньги на лишних людей. А Сергей Васильевич отвечал: «Как вы не хотите понять, что я стараюсь бедным людям дать кусок хлеба».
В 1880 году Перлов стал почётным членом благотворительного Санкт-Петербургского Дома милосердия. Оно помогало «жертвам распутства», то есть раскаявшимся публичным женщинам. Для них открывали общеобразовательные школы и школы рукоделия. Перлов не жалел средств, чтобы помочь падшим женщинам исправиться. Кроме того, он до конца жизни вносил деньги в московское училище для глухонемых детей.
А главным делом своей жизни Сергей Васильевич считал строительство монастырского комплекса — Шамординской Амвросиевской женской пустыни. Ей он жертвовал колоссальные суммы. На них возвели центральный храм монастыря — пятнадцатиглавый собор Казанской иконы Божией Матери, трапезное помещение, больницу, богадельню, водонапорную башню. Перлов обустроил мастерские для монахинь: живописную, чеканную, переплётную, ковёрную. В монастыре имелись своя типография и даже фотоателье. К началу двадцатого столетия в Шамординской обители проживало восемьсот сестёр, а сама она стала крупным духовным центром. Перлов материально поддерживал обитель до конца своей жизни. Монахини говорили, что помощь Сергей Васильевич совершал с христианским смирением, никогда не афишируя своего участия в судьбе монастыря. А когда однажды растроганная игуменья попыталась сказать ему «спасибо», он ответил: «Что вы, матушка, я вас должен благодарить, что вы принимаете мою жертву».
За благотворительную деятельность Перлов был награждён орденом Святой Анны с формулировкой «в воздаяние особых трудов и заслуг», орденами Святого Станислава третьей и второй степени. А за финансовую помощь Черногории — союзнику России во время русско-турецкой войны, Сергею Васильевичу пожаловали орден князя Даниила. Но высшей наградой для него стало получение почётного дворянства и фамильного герба с изображением чайного куста и девизом «Честь в труде», который отражал главный принцип жизни самого Сергея Перлова. К слову, сегодня его потомки тоже занимаются церковной благотворительностью, продолжая доброе дело, начатое ещё их прадедом.
Единственная

В давние времена жили в деревушке две семьи. В одной был сын— звали его Шан, в другой — дочь по имени Мэйли, что значит «прекрасная слива». Дети дружили с малолетства, а когда выросли — полюбили друг друга и поклялись никогда в жизни не разлучаться.
Пошёл Шан в дом к любимой девушке свататься, но родители отказали юноше из-за его бедности. Хотелось им отдать дочь с выгодой, за Вана-богача.
Наступил день свадьбы. Громко заиграли трубы, носильщики подняли украшенный цветами свадебный паланкин и понесли Мэйли к дому жениха. Сидит она в паланкине, горько плачет. Полпути прошли, вдруг что-то зашумело, засвистело, поднялся сильный ветер, паланкин с невестой в воронку закрутило, и унесло неведомо куда.
Узнал об этом Шан и решил во что бы то ни стало найти Мэйли.
— Зачем тебе чужую невесту искать? Как бы самому не пропасть, — уговаривали его друзья, — В деревне и других красивых девушек много...
— Мэйли для меня — единственная, — сказал Шан, и отправился в дальний путь.
Много дорог он прошёл, но никто нигде не слышал о пропавшей девушке. Печаль одолела однажды юношу: сел он у дороги и заплакал.
Вдруг откуда ни возьмись явился перед ним белобородый старец.
— Отчего ты плачешь, юноша? Кто тебя обидел?
Рассказал ему Шан про свою печаль, а старец ему в ответ:
— Пойдем со мной. Я знаю, где она.
Шли они, шли, и повстречали ещё одного путника. Спрашивает его старец:
— Кто ты и куда путь держишь, юноша?
— Зовут меня Ван Лан, я ищу свою невесту, которая исчезла в день свадьбы.
— Идём с нами. Я знаю, где она, — сказал старец.
Пошли они дальше втроем: Шан, Ван Лан и белобородый незнакомец. Привёл старец юношей к большому дому и пригласил войти, чтобы немного подкрепиться и передохнуть.
Хозяйка дома для гостей богатый стол накрыла, усадила всех за стол, и говорит:
— Хочу я с вами заодно, юноши, об одном деле потолковать. Муж мой давно умер, живу я вдвоём с дочкой. Вот и решила я в дом зятя принять, чтобы кормил меня на старости лет. Кто из вас двоих хочет здесь остаться?
Вышла из-за ширмы девушка — нарядная, красивая как цветок ириса. Понравилась она сразу Ван Лану, да и богатый дом приглянулся.
— Я останусь, — обрадовался он. — Такая невеста мне подходит.
— А я должен свою Мэйли найти, — сказал Шан.
Говорит ему тогда белобородый старец:
— Иди домой, там тебя твоя невеста ждёт. Тысячи лет живу на земле, а всё никак не могу к человеческим слезам привыкнуть... Уж так она в паланкине слезами обливалась, что я её похитил, чтобы проверить, кто из вас её по-настоящему любит...
— Кто ты, дедушка? — спросил Шан.
Но волшебник ничего не ответил и исчез. Зато он помог соединиться двум любящим сердцам.
(по мотивам китайской сказки)
Все выпуски программы Пересказки
Псалом 124. Богослужебные чтения

Вы никогда не задумывались, почему горы — такие манящие? Причём любые: и совсем невысокие, до километра, и пятитысячники — не говоря уже о самых высоких, недостижимых для неподготовленного вершинах. Как сказал поэт, «Сколько слов и надежд, сколько песен и тем // Горы будят у нас — и зовут нас остаться!» 124-й псалом, который сегодня звучит в храмах за богослужением, многократно обращается именно к глубокой символичности гор для верующего человека. Давайте послушаем этот псалом.
Псалом 124.
Песнь восхождения.
1 Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек.
2 Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек.
3 Ибо не оставит Господь жезла нечестивых над жребием праведных, дабы праведные не простёрли рук своих к беззаконию.
4 Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих;
5 а совращающихся на кривые пути свои да оставит Господь ходить с делающими беззаконие. Мир на Израиля!
Нет ничего удивительного в том, что уже на самой заре человечества гора воспринималась как особое, священное пространство, где происходит соприкосновение небесного и земного. На горе Синай Моисей получает от Бога заповеди; на горе Фавор преображается Христос перед учениками; да и про Олимп как не вспомнить.
Сама по себе гора очень многозначительна: с одной стороны, её огромное, мощное основание — «подошва» — придаёт ей устойчивость, непоколеблемость. С другой стороны, тонкая, словно игла, вершина, буквально впивается в небо. Тот, кто хотя бы раз в жизни стоял на такой вершине, никогда не забудет абсолютно ни с чем несравнимого ощущения одновременной устойчивости — и воздушности, невесомости — когда перед твоим взором открываются величественные горизонты.
Удивительная вещь: казалось бы, когда мы летим на самолёте, мы видим ещё более далёкий горизонт — а всё же это вообще не то: только стоя ногами на вершине, ты испытываешь исключительный, всеобъемлющий восторг особого предстояния перед бытием.
Для многих древних культур гора — это axis mundi, космическая ось мира, соединяющая высшие и низшие миры. И именно поэтому на вершинах гор строились храмы, организовывались те или иные святилища.
Если мы вспомним самые древние жертвенники, о которых повествует книга Бытия, — это тоже будут «микро-горы», сложенные из камней — на вершинах которых и совершались жертвоприношения.
Прозвучавший сейчас 124-й псалом ещё глубже развивает тему символизма горы: он говорит о том, что «надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек». Гора для верующего становится не только внешним образом духовного вдохновения, но и наглядным примером того, как может ощущать себя сам человек, когда его голова, его мысли — всё то, что и отличает его от животного, — устремлены к Небу. И неспроста греческое слово «ἄνθρωπος» — состоит из двух основ: ἄνω означает «вверх» и θρώσκω — «смотреть, устремляться, прыгать». Смотря на гору, мы словно бы снова и снова задаём себе вопрос: а есть ли во мне задор подняться на вершину — или я всего лишь хочу так и остаться распластанным у её подножия?..
Псалом 124. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 124. (Церковно-славянский перевод)
Псалом 124. На струнах Псалтири
1 Надеющиеся на Господа подобны горе Сиону; не поколеблются вовеки те, что живут в Иерусалиме!
2 Горы осеняют их, и Господь осеняет людей своих отныне и вовеки.
3 Ибо не дает Господь грешникам власти над праведными, да не протянут праведные рук своих к беззаконию.
4 Даруй, Господи, блага тем, кто добр и праведен сердцем!
5 А людей развращенных и творящих беззакония покарает Господь. Мир Израилю!