У нас в студии был клирик храма святителя Николая в Тушине священник Стахий Колотвин.
Мы говорили о смыслах богослужения в ближайшее воскресение, в которое отмечается память святого преподобного Иоанна Лествичника, о Похвале Пресвятой Богородице, а также о великопостной службе, на которой полностью читается канон преподобного Андрея Критского и житие Марии Египетской.
Ведущая: Марина Борисова
М. Борисова:
— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА еженедельная субботняя программа «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма святителя Николая в Тушине, священник Стахий Колотвин.
Иерей Стахий:
— Добрый вечер.
М. Борисова:
— И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. И с помощью нашего гостя постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в 4-е воскресенье Великого поста. Это воскресенье называется еще, в воскресенье память преподобного Иоанна Лествичника, но об этом мы поговорим чуть позже. А для начала, как всегда, по традиции, обратимся к смыслу воскресного богослужения, исходя из тех отрывков из Апостольских Посланий и Евангелия, которые прозвучат завтра за Божественной литургией. И мы услышим отрывок из Послания апостола Павла к Евреям, из 6-й главы, стихи с 13-го по 20-й. Я напомню нашим радиослушателям, как звучит этот отрывок. «Бог, давая обетование Аврааму, как не мог никем высшим клясться, клялся Самим Собою, говоря: истинно благословляя благословлю тебя и размножая размножу тебя. И так Авраам, долготерпев, получил обещанное. Люди клянутся высшим, и клятва во удостоверение оканчивает всякий спор их. Посему и Бог, желая преимущественнее показать наследникам обетования непреложность Своей воли, употребил в посредство клятву, дабы в двух непреложных вещах, в которых невозможно Богу солгать, твердое утешение имели мы, прибегшие взяться за предлежащую надежду, которая для души есть как бы якорь безопасный и крепкий, и входит во внутреннейшее за завесу, куда предтечею за нас вошел Иисус, сделавшись Первосвященником навек по чину Мелхиседека». Вот все слова понятны, но где-то в середине этого отрывка мозг закипает, и очень хочется, чтобы кто-нибудь пояснил.
Иерей Стахий:
— Для нас спасение души и вообще само решение следовать за Христом значительно проще, чем для Авраама. Вот было непосредственное богообщение в раю с Адамом, Господь говорил с Ноем, все потомки Ноя, строя Вавилонскую башню, хоть и выступали дерзостно, бросали вызов Богу, тем не менее они знали, что Бог есть, что Бог, как-то с Ним можно взаимодействовать. А потом люди разбредались после смешения языков, и начинались различные уже лжеверия, и язычество дробилось, множество различных религий возникало, когда люди пытались идти ко Христу, но сатана их по дороге улавливал. И Господь дает Аврааму обетование, вот это обетование, которое в итоге сделает его отцом множества народов, в том числе отцом всех христиан. Апостол Павел показывает, что вот это наследие клятвы Аврааму, вот это то благословение, которое потомству Авраама идет, это не благословение, которое дано только евреям. И речь вовсе не о том, что у Авраама был еще потомок Исмаил, и что сыновья Исава еще были, нет, а речь идет о том, что как раз наследие Авраамово, наследие веры, каждый верующий во Христа человек получает. И мы прибегаем ко Христу как возможности к этой клятве присоединиться. Если мы посмотрим, кто составил ветхозаветный еврейский народ, были ли это только потомки Авраама? Нет, у Авраама были и его какие-то слуги, были слуги его племянника Лота, да, с которым они как-то расходились, потом кто из Содома с Гоморрой бежал, снова присоединялись — постоянно пополняли ветхозаветный народ люди, которые не были кровными потомками Авраама. И точно так же христианин, который находится в этом житейском бушующем море, вот единственная точка, в которой он может укорениться и стать уже наследником нового обетования (а новое обетование уже не о пришествии Христа, а можно сказать, вот и о втором пришествии), то что Господь Сам входит в Царствие Небесное, как мы поем в Символе веры: «Вознесся на небеса и вот уже сидит одесную Бога и Отца», но и то что нас Он может привести. Однако сейчас, пока мы еще живем на земле, мы не можем сразу вот очутиться в Царствии Небесном. Точно также как человек, который во время кораблекрушения очутился среди бушующих волн, чтобы ему попасть в тихую гавань, ему нужно чтобы вот рядом очутился корабль, и корабль причем такой, который преодолевает все эти бури, за который ты можешь действительно за сброшенную веревку уцепиться и уже как-то получить спасение. Точно так же и Господь, Он вводит нас в большее обетование, которое Аврааму было недоступно — вот это Святое Святых в ветхозаветном храме, внутренняя завеса. Сейчас у нас мы взяли, завесу открыли — батюшки, алтарники, маленькие детки-алтарники, старые дедушки, то есть где-то в сельских храмах и в советские годы так было, и в городских храмах — алтарницы уже, старушки благочестивые. То есть мы не очень понимаем, насколько вот было закрыто ветхозаветное пространство алтаря. Причем ладно, есть еще алтарь — священники входят, вот куда Святое Святых — вообще первосвященник только раз в году входил, и то это некий знак будущего, что в будущем это будет доступно. И вот за ту самую завесу, куда входит только первосвященник раз в году, прежде чем он еще берет и приносит жертву за свои грехи, приносит жертву за грехи людей, и только потом вот он на секундочку там заходит и уходит оттуда — Господь каждому, любому, не только священнику, но и мирянину, любому христианину дает возможность в принципе за вот эту завесу — земной жизни, за эту завесу, которая предел смерти в конце жизни нам поставляет, возможность туда войти и очутиться там, в раю наслаждения, о котором апостол Павел в другом месте говорит, что язык человеческий не может описать, то что Господь уготовил любящим Его. Поэтому мы туда идем — мы не знаем, что нас ждет. Наша вера православная, она не пытается, в отличие от всяких религиозных ложных, изобретенных людьми учений там как-то описать, что вот тебя будут ждать такие-то развлечения, такой-то там досуг, такие-то там любовные утехи, такой-то там пир на весь мир. Нет, что Господь, вот это закрыто тайной, что нас ждет там, за этой завесой. Но мы к ней идем, стремимся, и поэтому настоящий христианин, он не боится смерти. Мы смотрим как умирают святые — и они идут к ней в радости, потому что они просто — да, это завеса, которую надо пройти и очутиться в Царствии Небесном.
М. Борисова:
— Обратимся теперь к отрывку из Евангелия от Марка из 9-й главы, стихи с 17-го по 31-й — это, я думаю, хорошо известная многим нашим радиослушателям история исцеления юноши, одержимого духом немым, которого привел к Спасителю его отец, и сетовал на то, что вот ученики пытались вылечить этого нечастного и ничего у них не получилось. И Иисус сказал: «о, род неверный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?», попросил привести этого юношу к Нему и, обращаясь к его отцу, сказал: «если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему. И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию». Вот я думаю, что хотя бы раз каждый из наших радиослушателей так в том или ином контексте эту фразу слышал. И заканчивается этот отрывок тем, что апостолы недоумевают, почему у них ничего не получилось. И Спаситель говорит на их вопрос, почему мы не могли изгнать его, беса: «И сказал им: сей род не может выйти иначе, как от молитвы и поста». Вот последняя, финальная фраза, она очень ложится на наше великопостное настроение. Но все-таки давайте вернемся к тому, почему у апостолов, у учеников, которых, в общем, и благодать коснулась, которым было многое дано даже без того (они могли не осознавать, но Спаситель через них все-таки что-то делал, не только Своими руками), почему у них ничего не получилось?
Иерей Стахий:
— Я бы даже начал сначала не с себя, любимых, а как раз сначала от ожидания от окружающих. Вот если мы себя ставим на место отца этого отрока, то он разочаровывается в апостолах. Вот он приходит, говорит: Господи, ну Твои ученики, я все сделал: вот они проповедовали, Ты им дал какую-то власть, я к ним прихожу — а ничего не получается. Поэтому и христианин тоже приходит, и он приходит и ждет, что кто-то ему что-то подскажет, приходит ко священнику, а священник тоже ему что-то подсказывает, а потом, ладно, какие-то, может, это и банальности звучат. И христианин может разочароваться, разочароваться в этом движении ко Христу. А надо помнить, что на пути ко Христу всегда будут грешные, всегда будут несовершенные люди, с которыми нам придется столкнуться. Поэтому и когда мы смотрим и вокруг себя, в том числе мы смотрим в Церкви — и в Церкви нас что-то может разочаровать, нужно помнить: да, вот как апостолы, хотя это были лучшие люди из всей вселенной — вот Господь избрал самых лучших людей Себе в ученики, именно их призвал, а не кого-то еще, самое лучшее, что вот могло вот этот весь ветхозаветный период дать для того, чтобы какие-то люди сопровождали Христа, вот они были вокруг Него. И все равно они не справлялись. И поэтому и мы не должны, как вот поется еще в Ветхом Завете, и мы на литургии тоже поем на антифонах: «не найдется на князи, на сыны человеческие, в них же несть спасения», да, вот только наша надежда на Христа. А люди вокруг нас либо иногда помогают Христу эти наши надежды реализовать и служат орудием в руках Божиих, либо иногда с этой задачей не справляются. Когда мы это вспоминаем, то тут мы уже переходим и к себе любимым и смотрим на себя. И мы тоже вроде ученики Христовы, да, тоже Господь точно так же нас, как и апостолов, призвал. Да, может, разные есть служения, как апостол Павел говорит: все ли апостолы, все ли пророки, все ли дарования имеют исцелений, правления, роди языков — у всех разные дарования. Но все равно мы все, с разными дарованиями и обязанностями, мы все члены Церкви Христовой, мы все должны, вот как Господь нам, христианам, дает некоторую власть. И пусть даже не власть исцелять болезни, но власть хотя бы над духами злобы поднебесной, если хотя бы не в чужих душах, то в своей у нас абсолютная. Ни один там бесенок не может нам в душу прокрасться без нашего согласия. Господь, если мы рядом с Ним, нам дает власть полностью их изгонять. А тем не менее они у нас в нашей душе. И мы сами точно так же подводим и не служим орудием в руках Божиих, для того чтобы людям помогать окружающим, своим ближним по пути спасения идти, а наоборот, мешаем им своими страстями, недостатками, своими ошибками. И Господь поэтому и говорит: нужно обратить внимание на молитву, нужно обратить внимание на пост. Молитва — это общение с Богом. Как только ты, даже будучи христианином, начинаешь действовать безотносительно Христа, вот эта связь между тобой и Христом, она теряется. Не потому, что Господь тебя как-то отталкивает, а ты сам от нее отошел. И поэтому тебе уже не то что победить где-то силу бесовскую, а наоборот, ты сам начинаешь ей увлекаться, потому что свято место пусто не бывает, и на место общения с Богом лукавый обязательно в нашу душу постарается прокрасться. Именно поэтому апостол Павел призывает нас к непрестанной молитве, да, говорит: «Непрестанно молитесь. За все благодарите». Мы, конечно, не подвижники, которые там подвизаются где-то в монастырях и молятся круглые сутки, мы живем в обычном суетном мире, но тем не менее надо снова и снова к этой молитве возвращаться. И порою и в наших руках какое-то дело рушится, что-то не удается. Причем раньше получалось делать и неплохо получалось делать, а тут — раз, и не получается. И не получается и в какой-то там в работе, и в делах, и в отношениях с близкими людьми — вот вроде мирно с кем-то жил, а тут — раз, и какие-то все эти мирные отношения разрушились. И тоже думаешь: что же такое-то? А оглядываешься и понимаешь: да потому что я оторвался от Христа. Я привык, что в связке со Христом у меня все получается, уже начинаю приписывать это себе. Как и апостолы тоже ходили и думали: о, я изгнал беса, о, я кого-то исцелил, я такой-то вот весь сам по себе молодец. А на самом деле это им только Христос эту силу давал. Как только они о Нем забыли, как только они от молитвы отвлеклись, они эту власть теряют. По поводу места, что род сей побеждается постом, мы знаем, что в рукописях есть разногласия — то ли это вот некоторое позднее добавление, то ли это слово евангельское. Если это даже позднее добавление, то это, можно сказать, не то что это добавление какое-то антихристианское, а это некоторое как уже начинается толкование. Вот как пишется Евангелие, и к нему там евангельское толкование, тоже уже в русской христианской традиции это не то что, это не про противоречит призыву Господа к молитве, что род бесовский молитвой. Просто если ты христианин, тебе же теоретически охота молиться? Охота. Получается? Не получается. И вот тут как раз для того, чтобы свою как-то молитву как работу души активизировать, надо смотреть: а куда мои силы уходят? А мои силы-то просто в душу не идут, потому что все мои силы, они обслуживают мое грешное несовершенное тело. И поэтому, смиряя с помощью поста свое грешное несовершенное тело, мы даем возможность душе как-то вздохнуть полной грудью, как-то обратиться на молитву — уже даем некоторую точку опоры, что тело подчиняется душе, и мы сможем больше молитве и Богу посвящать. Потому что тут и некоторый парадокс. Мы смотрим на Великий пост и, по идее, у нас физических сил, потому что там белковой пищи меньше поступает у нас в организм, и поэтому как-то физически сил меньше, а службы, наоборот, длиннее становятся. Ну а молиться-то, все равно понимаешь: вот проходит Великий пост, и да, у всех разные ситуации, и из года в год какие-то разные внешние события влияют, но все равно так, усредненно, каждый христианин общается и между собой люди говорят: да, вот Великим постом как-то мы, правда, готовы, как-то есть эти силы молиться больше. Парадоксально, но это так. Поэтому даже если вставка более поздних переписчиков в Евангелии, не нужно этого бояться. Вот многие радиослушатели, может, и в принципе как-то никогда не задумывались о том, что евангельский текст изобилует маленькими вот такими какими-то разночтениями, которые никак не вредят благовестию Духа Святого, а просто показывают некоторое отношение вот к тексту евангельскому как некоторой такой святыне, которая должна не просто на полочке лежать за стеклом, а которая должна в жизни христианина участвовать. Не нужно этого бояться. Пост не противоречит молитве, пост, он помогает нашей молитве. А если мы будем молиться, если каждый момент своей жизни, каждый поступок мы будем с молитвы начинать, оглядываться на учение Спасителя, сравнивать с ним, то, конечно, по нашей немощи мы не сможем уклониться от всех грехов, но по крайней мере грехи, которые будут в нашей жизни, увы, все равно встречаться, все равно, несмотря на них, мы будем приближаться ко Христу и на силу бесовскую по дороге наступать без всякого вреда.
М. Борисова:
— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма святителя Николая в Тушине, священник Стахий Колотвин. Но теперь на любимую тему, поскольку это воскресенье посвящено памяти преподобного Иоанна Лествичника и, собственно, самой «Лествице». Для москвичей, вообще для русских православных всегда, мне кажется, при упоминании преподобного Иоанна Лествичника, первое, что возникает в памяти — это колокольня Ивана Великого в Московском кремле, в основании которой как раз и находится храм, посвященный этому святому. Вообще если вспоминать о том, что это был за подвижник, можно посмотреть очень много подобных же житий святых той эпохи, когда в 16-летнем возрасте юноши уходили в монастырь, потом, после какого-то искуса там, через три-четыре года принимали постриг, потом лет двадцать жили в обители, потом еще много лет жили отшельниками. И вот на склоне лет, как у Иоанна Лествичника в 75 лет он становится игуменом Синайского монастыря, в котором, собственно, он и начинал свой подвиг. И все его вот эти письменные труды — это как, можно сказать, квинтэссенция всех его опытных подвигов, которые на протяжении многих десятилетий он проходил, анализировал, пытался как-то для себя, по-видимому, в первую очередь сформулировать свой собственный опыт и вот наконец счел возможным поделиться. По всей видимости, в первую очередь с иноками, ну и так уж распространилось и на мирян. Но, собственно, мирянам-то как раз из двадцати трех ступеней, которые посвящены грехам и семи ступеней, которые посвящены добродетелям в «Лествице», мирянам отведено только вскользь упоминание в первой ступени, где Иоанн Лествичник говорит, что если они удерживают свой язык от лжи и злословия, руки от воровства, ум от превозношения, а сердце от ненависти, не отрываются от Церкви, сострадательны к нуждающимся, никого не соблазняют и к чужому не прикасаются, то они недалеки от Царствия Небесного. Вот все, что говорится о мирянах. Все остальное огромное сочинение посвящено монашествующим. И причем не начинающим. Там детально, очень подробно (как мы бы сейчас сказали, с точки зрения христианской психологии) расписано все движение вот от первых поползновений помыслов до разрастания страстей в человеке. Но вопрос вот в чем: Церковь рекомендует обязательно Великим постом прочитать «Лествицу», но насколько она нам сегодня полезна с точки зрения практической? Я имею в виду верующим мирянам.
Иерей Стахий:
— Иоанн Лествичник действительно фигура очень неординарная, которая совместила и управление монастырем, и отшельническую жизнь. То есть опыт Иоанна Лествичника монашеский, он неоднородный, он разнообразный, и поэтому тоже в чем-то он очень уникальный. Знаменитый Синайский монастырь святой Екатерины, он его является самым знаменитым его игуменом, и это место святое, место намоленное, место, которое тоже связано в прямо смысле слова с подъемом. Вот как паломники берут, поднимаются на гору Синайскую, где Господь даровал заповеди пророку Моисею, и вот как-то немножко ближе к исполнению эти заповеди становятся. Мы видим, что, по сути, для мирян Иоанн Лествичник даже не то что какие-то высокие евангельские заповеди предлагает, а как вот вы перечислили — это то, что вполне умещается в некоторую практику Ветхого Завета. Это не значит, что он предлагает как-то мирянам сделать шаг назад, из новозаветного к ветхозаветному подойти. Прежде всего Иоанн Лествичник показывает, можно сказать, отсекает, что он не считает ничего из написанного им обязательным для мирян. У нас в этом есть большая проблема: мы берем — приходского устава нет, поэтому берем монастырский. Монастырский мы не можем реализовать в своей жизни, поэтому мы делаем некоторую аллюзию на монастырский устав. Например, по монастырскому уставу в такие в будние, самые строгие дни Великого поста положено сухоядение. Ну как-то сухоядение — что такое сухоядение? Ну это человек, монах, который обычно связан послушаниями, в том числе приготовлением пищи, чтобы в этот день больше предаваться молитве, он не разжигает костер, не заливает в котелок воды, ничего не варит, а питается только тем, что не нужно готовить — вот какие-то фрукты, какие-то зернышки так пожевал, какой-то, может, заранее испеченный хлеб, который сейчас не надо печь, не свежий, а вот который оставался с каких-то прошлых дней, вот он их и ест. У нас же это все превращается загадочным образом, заходишь на какой-то православный сайт, а там: пища без растительного масла. Ну где это? Не было ни в каком монастырском уставе пищи без растительного масла. Если сухоядение — это не потому, что в смысле салат, не заправленный маслом, да, или там гречка какая-то сухая. Нет, это просто ничего не варили, не готовили, причем даже и не нарезали. То есть салат-то, хотя там тоже его не варят, не парят, а все равно точно так же на него отвлекаться по времени нельзя. Поэтому, конечно, уже любая погоня за монастырским чем-то для мирянина превращается порой ну в какое-то издевательство над монастырским уставом, что: ой, у нас сейчас постная кулинария, поэтому я в два раза больше проведу времени за плитой и поэтому ну на молитву-то у меня особо времени не останется, Евангелие почитать — и подавно. Это из таких вот более простых пищевых вещей, именно вокруг которых наш разум и вертится на протяжении святой Четыредесятницы. Точно так же надо относится к различным монашеским поучениям, к различным монашеским установлениям, требованиям, в том числе не только из древних патериков, но и из современной какой-то вот пастырской практики. Потому что тоже постоянная проблема. Еще покойный Святейший Патриарх Алексий, он прямо на епархиальных собраниях постоянно говорил: вот если кто-то из ваших духовных чад съездил куда-то из Москвы в монастырь, там ему дали какую-то епитимью, обязали что-то вот там вычитывать, что-то там не делать — я вот, своей Патриаршей властью, там освобождаю, не нужно это. Потому что тоже такая проблема есть, и неоднократно люди обращаются: ой, я поехал в такую святую обитель, и там мощи таких-то замечательных святых, там такие-то иконы, и молились. А потом вот подошли на исповедь, и батюшка, монашествующий, что-то нас там загрузил, и я это пытаюсь делать, ну или вообще как-то смущаюсь, что мне сейчас не надо причащаться, а надо каждый день какой-то канон читать, еще что-то. Ну и разбираешься, и тоже видишь: может как-то, когда этот монах, опытный монастырский духовник, видит какие-то страсти, играющие в душе молодого новоначального монаха, он тоже ему прописывает какие-то шаги по духовному исправлению, совершенствованию. Но которые абсолютно неприменимы к человеку, который вернулся в свой офис, к своему там станку на заводе, к своим каким-то рабочим обязанностям, прежде всего, конечно, к своей любимой семье...
М. Борисова:
— Даже к детям в детский сад в качестве воспитателя.
Иерей Стахий:
— Вот. Невозможно это. И если сам Иоанн Лествичник считал, что нельзя мирянам навязывать вот эти монашеские установления, то как можно считать: ой, батюшка, а точно вот вы говорите? Ну вы батюшка, мне и монах тоже в монастыре сказал, что нет, вот женатые батюшки, они могут и ошибаться, они как-то не то. А вот как слово ваше против слова монашеского — а у батюшки, у него борода в два раза длиннее, и она у него седая. А у вас покороче, и она еще не седая, и вообще вот как-то он там аскет, в монастыре. Ну тут же на самом деле нет какого-то спора между там семейными или несемейными батюшками. У меня духовник, он тоже монах. Ну вот так сложилось, что с 11 лет и до своих 34-х у меня духовник один и тот же, иеромонах. Поэтому я тут никак не подвергаю сомнению то, что можно окормляться у монашествующих священников, прежде всего потому, что сам этим занимаюсь, сам тоже прихожу, исповедуюсь и какого-то духовного совета прошу у монаха. Но тем не менее здесь любой монашествующий священник, который работает с мирянами, он ориентируется на слова вот эти Иоанна Лествичника тоже, что не нужно этим загружать. Тем не менее в «Лествице» — вот мы чуть-чуть так отстранились, теперь постараемся, все-таки это такой замечательный памятник аскетической литературы, тоже взять некоторые принципы, почему полезно все-таки «Лествицу» прочитать. Нам очень полезна в духовной жизни попытка поступательного развития. Если ты не идешь вперед, ты откатываешься назад. Если ты не делаешь каких-то усилий, чтобы развиваться, ты всегда будешь деградировать. Поэтому точно так же «Лествицу», очень полезно ее читать, не чтобы вот такие аскетические подвиги повторять или, наоборот, смотреть: ой, это невозможно, значит, я вообще ничего не буду делать. А полезно, потому что ты прочел — это для тебя как некоторый пример, как мотивация: а что я в своей обычной мирянской жизни что я могу делать? Вот как-то вот я рассеиваюсь на молитве — я здесь постараюсь, наоборот, сосредоточиться. Я как-то, как у меня сил побольше, стараюсь пойти кому-то помочь. А вот что-то из года в год все хуже становится, все, наоборот, все больше там на диване люблю полежать. Хотя на самом деле сил, может, и правда с возрастом стало меньше, но все-таки они есть, чтобы помочь ближнему. То есть найти в себе какой-то вот действительно недостаток, который, например, характер портится с возрастом, больше начинает сказываться отрицательно на наших ближних, и как-то стараться его завинчивать. Свой, не монашеский какой-то недостаток, а мирянский, с которым монах, в келье находящийся, даже и не сталкивается, и не слышал там о нем. А вот ты, находясь в окружении там детей, которые, может, там из детского возраста переходят в более сложный подростковый возраст, да, вот тебе приходится сталкиваться с новыми вызовами, и тебе нужно дополнительное духовное усилие. Точно также как «Лествица», она идет от преодоления страстей и наконец доходит до того, как до возрастания в добродетели. Точно также и мирянину полезно, читая об этом в «Лествице», как-то задуматься, что да, я начинаю для того, чтобы отсеять какие-то свои грехи, вот я прихожу в Церковь вообще там как-то из нецерковной жизни, из невоцерковленной, и мне надо прежде всего оставить за порогом Церкви те грехи, которые уж просто Иоанн Богослов говорит, грехи к смерти, смертные грехи — вот с ним именно никак в Церковь нельзя. Потом я живу дальше — уже какие-то тоже смог оставить греховные привычки. Ну да, остались какие-то мелкие, повседневные грехи, постоянно с ними борешься, но нельзя оставаться на этой ступени. Вот уже начинается верх «Лествицы», когда иду дальше ко Христу, когда я уже не отвлекаюсь на грех, а сосредотачиваюсь на том, чтобы возрастать в добродетели, а на грех смотрю только постольку, поскольку это мне мешает в моей добродетели возрастать. Поэтому, безусловно, если ты научился все-таки, когда ты читаешь Евангелие, и Господь говорит: вот если рука соблазняет тебя, отрезать ее, — и ты больше не хватаешься за топор и себе лучевую кость дробить топором, а все-таки знаешь, что можно в переносном смысле воспринимать слова Самого Христа Спасителя, евангельские, то тогда тебе не будет страшно и почитать Иоанна Лествичника, и тоже в каком-то переносном значении посмотреть, как мне, мирянину, вот этот пример монашеский можно в своей жизни не буквально, а по некоторой аналогии применить.
М. Борисова:
— В эфире Радио ВЕРА программа «Седмица». С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма святителя Николая в Тушине, священник Стахий Колотвин. Мы ненадолго прервемся, вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.
М. Борисова:
— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА наша еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма святителя Николая в Тушине, священник Стахий Колотвин. Неделя у нас эта удивительная. Удивительная она своей насыщенностью, даже я сказала бы, такой концентрированной насыщенностью смыслами. В середине недели у нас, в четверг — это четверг канона или как его еще называют Мариино стояние. Причем я хочу подчеркнуть, что это все происходит вечером в среду, поскольку четверг в нашем церковном обиходе начинается вечером предыдущего дня. Поэтому именно вечером в среду читается целиком Великий покаянный канон преподобного Андрея Критского, который мы на первой неделе Великого поста слушали четыре вечера подряда, а здесь вот в один вечер вмещается и чтение Великого канона, и житие преподобной Марии Египетской. Вот что это за удивительная служба, почему она приходится вот в середине пятой недели Великого поста, и что вообще общего между преподобным Андреем и преподобной Марией?
Иерей Стахий:
— Преподобная Мария Египетская — о ней известно очень мало. Преподобный Андрей, который уже жил так, более в окружении людей, о нем известно значительно больше. Прежде всего преподобный Андрей Критский Марию Египетскую очень почитал, она его вдохновляла. Причем тоже она вдохновляла — Андрей Критский не был отшельником, а Мария Египетская — это, конечно, образец отшельничества. Поэтому тоже мы видим здесь не буквальное вдохновение, она его вдохновляла именно как образ покаяния. И поэтому мы видим, что канон Андрея Критского — это, конечно, такое произведение византийской литературы, очень поэтичное, для нас, для северных, суровых русских людей, конечно, в холодных краях встречающих Великий пост, вот эти слова так особенно звонко звучат, потому что непривычно, мы не привыкли к такому бурному выражению чувств — такому поэтичному, такому возвышенному, такой плачущей душе. Для нас вот эта такая ближневосточная, средиземноморская экспрессия, она немножко удивительна, но в виде такого исключения во время Великого поста мы к ней обращаемся, она тоже радует и отогревает нашу, порой замерзшую под суетой страстей душу. Поэтому Андрей Критский, оглядываясь на Марию Египетскую, тоже как человек уже таких более северных, византийских краев, тоже смотрит на еще более южные края — на Египет, на Палестину, на еще более жаркие вот эти места, где тоже, как нам кажется: ой, все люди южные экспрессивные. А все равно, сравнить там араба и грека — все равно араб будет более экспрессивный, чем грек. Смотришь в Великую субботу, как арабская православная молодежь перед чином освящения Божественного света, который совершается, да, вот и традиционно транслируется по различным телеканалам. Даже люди далекие от воцерковления это видят и отмечают: вот есть греки, которые, мы тоже знаем, что южный экспрессивный народ, но по сравнению с ними арабы православные еще более южный, еще более экспрессивный народ. Поэтому тоже вот как мы, оборачиваясь на Андрея Критского, и вдохновляемся его некоторой южной чувственностью, для того чтобы более искреннее покаяние, заразиться им в хорошем смысле слова, точно так же и Андрей Критский тоже смотрел на более такие южные края, и тоже старался вот этим каким-то чувственным покаянием, тоже к нему прикоснуться, к этому наследию. И, по сути, когда мы смотрим на канон Андрея Критского, то мы тоже видим, что в конце-то каждой песни и тропари, помимо вот этих, собственно, покаянных, посвященных Марии Египетской, а потом еще и тропари, посвященные Андрею Критскому, уже тоже в память об Андрее Критском вот эти написаны. То есть уже следующие подвижники, уже следующие составители, они тоже оборачиваются и уже смотрят, уже их Андрей Критский вдохновляет. И точно так же нам кажется: ой, если бы я жил во времена Христа, я бы рядом с Христом нашел, и я бы вот вдохновился Им. Но апостол Павел нам говорит: подобны мне бывайте, как и я подобен Христу. Люди, которых обращает ко Христу апостол Павел, они Христа очами физически очами не видят, да, они могут только, конечно, видят Тело и Кровь Его, прикасаются, во время причастия соединяются со Христом, но вот уже Христа, ходящего по земле, не дано. А апостол Павел говорит: смотрите вот на меня — не потому, что гордится, а просто как некий образец. И вот мы, с одной стороны, все дальше по хронологической шкале удаляемся от пришествия Спасителя от первого и зато приближаемся ко второму пришествию, которое неизвестно когда еще будет. Но зато между нами и Христом все больше и больше святых людей, которые могут нас в чем-то вдохновить. То, что у нас в русской традиции — это же надо помнить, только в русской традиции канон Андрея Критского читается на первой неделе, вот так разбивается на части. Причем это традиция замечательная. Потому что, как мы уже говорили, вот есть монастырский устав, а есть реалии обычной приходской жизни. Вот стояние Марии Египетской — служба, которую если ты так, в темпе проводишь, это три с половиной часа она идет, а если не в темпе, это там верхней границы по длительности у нее нет. И вот ее осилить, когда у тебя большая часть поста позади, сил никаких не осталось, но вот это только для самых стойких православных христиан. Или для тех православных христиан, которые, благо, поздно с работы возвращаются, поэтому они спокойно приезжают ко второй половине службы, какие-то привычные уже полтора-два часа вполне в силах преодолевать, вместе с самыми стойкими бабушками, которые уже к началу службы выбрались. И когда канон Андрея Критского переносится на первую седмицу поста, то это как раз возможность людям ненадолго после работы заглянуть. Если есть силы, остаться дальше на повечерие, поклончики положить, если нету сил, вот просто послушал там 40 минут канон, и уже тоже домой идешь к семье, отдыхать. А здесь вот, в середине поста, мы видим настоящий такой столп монашеского делания — вот это длиннющее богослужение. Однако и здесь, в этом богослужении, житие Марии Египетской, оно разбивает чтение канона, разбивает эту службу. Тоже житие, как и любое чтение, поучение, у нас немножко потерялось. А на самом деле по ходу всенощного бдения там несколько раз вот остановочки, когда все остановились, сели, расселись по лавочкам, по стасидиям — у нас в наших переполненных храмах, где нет стульчиков, конечно, это слабо себе можно представить, но, например, на стояние Марии Египетской, увы, не так много народа приходит, и тоже больше шансов как раз сел, посидел, отдохнул, но при этом поразмышлял над образом покаяния Марии Египетской. А потом — раз, и вернулся к чтению канона, потом снова там отрывочек. И стандартное даже вот разделение, что житие Марии Египетской в две части читается, но можно же разделить и в три, да, можно еще сделать такие паузы, можно сделать такие разбивочки, чтобы человек передохнул, и там мыслью, вот молитва — это тоже духовный труд, тяжело, дай-ка я послушаю, и мысль отдохнет. И, если есть возможность, тоже присел, посидел во время чтения жития Марии Египетской, и ножки там передохнули. И потом с новыми силами ты вернулся вот к этому длинному покаянному чтению канона, а покаянное течение канона, вот когда оно не разбито. Потому что когда мы посмотрим на нарезку вот эти первых четырех дней еще тоже, когда люди работают, да и семью надо видеть, не все же там смогут все четыре дня подряд ходить, даже кто ходит на канон каждый год. Все равно если ты не пришел, у тебя выпало. Потому что канон делится не в смысле — первая часть, вторая, третья и четвертая, а каждая песнь нарезается, то есть такие вот лоскутки получаются. А здесь мы видим и логику повествования, в каждой песне мы начинаем от самых первых страниц Ветхого Завета, Священного Писания и доходим до страниц евангельских. И если мы ходим только первые четыре дня Великого поста на канон Андрея Критского, мы приходим под конец, и уже усталые, внимание расселялось, и такие: о, знакомые евангельские образы. В первые дни у нас внимания больше, зато какие-то незнакомые имена ветхозаветные звучат. А когда мы пришли посередине Великого поста вот в положенное время на стояние Марии Египетской, то мы видим подряд: мы видим, как каждая песнь — это вот как некоторая такая дорожка по Христу, как дорожка ко спасению всего рода человеческого, начиная от самых первых времен взаимодействия Бога и человека по сотворению человека, и отпадение потом человека от этого общения, и длиннющий путь возвращения, до того момента как приходит Христос, и как Он призывает, и как в Евангелии Он нам уже показывает, что Царствие Небесное открыто, что к нему можно приблизиться. И потом снова следующая песнь, следующая песнь. Поэтому я, конечно, дорогие друзья, всем пожелаю, по мере возможности и сил, и на этой неделе заглянуть. Ну у кого-то и три с половиной часа получится постоять. Нет — ну хотя бы загляни и там на 10–15 минут, что читается одна песнь канона, она очень длинная, но вот прямо от начала до конца, от ирмоса, до ирмоса — ты постой, помолись, послушай, повспоминай, почувствуй, насколько ты вот разбираешься в Священном Писании и у тебя сопоставляется все вот с этими замечательными образами преподобного Андрея Критского, и это тоже даст тебе необходимое вдохновение для покаяния. А когда уже устаешь за время Великого поста, ой, покаяние и все, а тут тебе вот такой столп, точка опоры. И поэтому канон Андрея Критского, в свое уставное время он нам помогает и в дальнейшем течение поста все-таки силы на покаяние, изменение себя обращать.
М. Борисова:
— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма святителя Николая в Тушине, священник Стахий Колотвин. Ну как я уже и говорила, эта неделя, пятая неделя Великого поста, она особенная, поскольку она перенасыщена концентрацией смыслов постовых. И за Марииным стоянием, за этой огромной службой, которая служится в середине недели, в среду вечером у нас завершает неделю Суббота акафиста или Похвала Пресвятой Богородицы. Тоже удивительно любимый многими православными церковными людьми праздник, очень перекликающийся по настроению с праздником Благовещения Пресвятой Богородицы. Но вот он очень важен именно в завершение пятой недели — вот такой насыщенной, непростой, требующей усилий и физических, и внутренних, и вот завершается вот таким удивительным днем праздника. Что это за праздник, откуда он взялся, в чем тут суть? А исторически он привязан, но привязка эта к освобождению Константинополя там от очередных набегов, она, во-первых, и спорная, и какая-то не вполне вразумительная. Поэтому я думаю, что историческую привязку можно оставить за скобками, а остановиться скорее на смысле и месте в великопостном вот этом движении, какое место занимает вот эта Похвала Пресвятой Богородицы.
Иерей Стахий:
— Не возвращаясь особо даже к византийским историческим событиям, тем не менее я считаю нужным вспомнить, что насколько именно константинопольская локальная богослужебная традиция, традиция богослужения Великой церкви, собора Святой Софии, оказала влияние на всю последующую богослужебную литургическую традицию, в том числе Русской Церкви, после Крещения Руси, за вот те века взаимодействия, пока Византия еще не угасла, а Русь, наоборот, вот преодолевала различные нашествия и тоже укреплялась, восстанавливалась. Потому что, если мы посмотрим, Богородица, и, конечно, такое Ее особое почитание как покровительницы столицы, града Константинополя, наложило отпечаток на все византийское богослужение. Потому что если мы посмотрим на богослужение, потому что наше современное богослужение — это если очень сильно упрощать. Знаменитые литургисты скажут, что: ой, отец Стахий, как-то ты упростил. Ну вот чтобы упростить, все равно у нас есть некоторое монашеское пустынное богослужение, палестинское прежде всего. Потому что, увы, Египет, монахи в основном ушли, и до сих пор Коптская Церковь — это ну монофизитство, отклонение от чистоты учения. А вот именно палестинская монашеская традиция, в которой мы видим меньше песнопений ко Пресвятой Богородицы, больше некоторая сосредоточенность на Боге, на покаянии, на общении с Ним. И мы видим уже такую более простую, мирянскую, праздничную традицию Константинополя, где Богородица всячески воспевается. В том числе мы помним, что главный борец с почитанием Богородицы, еретик Несторий, был патриархом Константинопольским, но вот его как раз ересь почти не имеет в наши дни последователей, это такое исключительное некоторое число, потому что что вот раз Христос Иисус человек, по лжеучению Нестория, не являлся Богом в момент Рождества, то и Богородицу-то особо нечего почитать.
М. Борисова:
— Не Богородица, а «Христородица».
Иерей Стахий:
— Да, «Христородица», Ее там надо просто называть, но это не прижилось. Наоборот, всячески старались в Константинополе подчеркнуть, что как Пресвятую Богородицу, мы Ее любим, как Пресвятая Богородица, Она нам помогает. При этом надо помнить, что было некоторое такое как, конечно, народное почитание, и в каждом городе почитали какого-то святого усиленно. Например, во втором городе по значению Византийской империи почитали великомученика Димитрия Солунского. Но поскольку этой традиции как отдельной богослужебной не сохранились, у нас вот нет каждый день какого-то там тропаря Димитрию Солунскому, только вот в день памяти мы о нем как-то особо вспоминаем. А поскольку Константинополь для Византийской империи был залогом ее существования, пока есть столица — вся империя, она сжималась до размера столицы: или, например, с востока нашествие совершалось — на востоке нет земель, потом с запада нашествие и так далее, и она есть, собственно. И вот в упомянутом нами предыдущем отрывочке канона Андрея Критского, тоже там: «Богородица, град Твой сохраняй», — и это Андрей Критский живет на Крите, а молится о Константинополе, хотя Крит, куда больше он находится под угрозой мусульманских различных нашествий вот в те века. Если мы оглянемся на Русь, то на Руси мы увидим, что это локальное сверхпочитание Пресвятой Богородицы в одном Константинополе, оно стало, благодаря тому что уже от собора Святой Софии перешли императорские богослужения в основном в церковь во Влахернах, которая посвящена не Христу, как собор Святой Софии, а именно Влахернский собор, то там Пресвятая Богородица. Вот уже когда более поздние русские города, там строились соборы, все соборы стали главные Успенскими. Вот у нас из русских городов только там в первой столице, в Новгороде, во второй, в Киеве, вот там — да, у нас есть София Киевская, Новгородская, по образцу Софии Константинопольской. А в остальных русских городах, мы смотрим — везде уже будет Успенский главный собор. Уже Богородица, по сути, Она становится не только покровительницей там Москвы, Владимира, а вообще там любого почти города. Почти в любом древнерусском городе будет Богородичный храм главный, а не Господский. И тоже это некоторая вот локальная константинопольская традиция, традиция столицы Византийской империи, распространяется. А учитывая, что у нас уже на Руси раз везде главный Богородичный храм, то для нас вполне естественно такое вот почитание Богородицы. Как вот престольный праздник, почитается память на приходе какого-то святого, в честь которого храм освящен, а в соседнем храме не очень. А вот если во всем городе Богородица почитается сугубо, то тоже сугубо будет воспеваться. Именно поэтому, когда мы глядим на богослужения Великого поста, который куда больше имеет от монашеского богослужения, от богослужения монастырского, когда меньше пения, больше чтения, мы должны не забывать, что богослужения Великого поста непосредственно — это все-таки богослужения будних дней Великого поста. Что не в воскресенье, день восьмой и день первый день, день победы Христа над смертью, который ну не может быть полностью постный, да, есть говение, ограничение в пище, но это, наоборот, торжество. Любое воскресенье, в том числе во время Великого поста, — это малая Пасха. И суббота — день покоя, когда Господь в седьмой день почил от Своих трудов, — тоже день священный, с ветхозаветных времен сохраняющийся, и в Новом Завете не потерявший вот этого значения окончания творения мира, что тоже это уже богослужения праздничные. Поэтому то, что в древние времена уже, можно сказать, не в течение Великого поста, а именно вот в такие островки между суровыми днями Великого поста. Потому что каждая суббота, воскресенье — это островки среди великопостного моря. Именно поэтому тоже, дорогие братья и сестры, конечно, тоже постарайтесь, если вы за весь пост будете, конечно, там субботу, воскресенье в храме, но ни разу не выберетесь на богослужения будущего дня, вы фактически на богослужениях Великого поста не побываете ни разу, хотя каждую неделю вроде в храме будете. Такой парадоксальный момент. Поэтому тоже, конечно, призываю: найдите, выберитесь, хотя бы один раз за пост — это ваша душа радость получит там на год вперед. Главное не расплескать потом будет. Так вот раз у нас уже ну да, во время Великого поста покаяние, как-то отвлекаться и там славить, как-то торжествовать, восхвалять Пресвятую Богородицу, праздник Похвалы Богородицы не очень хорошо. Но уж если у нас суббота не совсем к Великому посту относится (но в воскресенье тоже отвлекаться, все-таки воскресенье — это день, когда мы Христа Воскресшего прославляем), а вот посерединке, во время субботы, остается такой островок, на который мы и правда можем с чистой совестью взять и Богородицу прославлять, торжествовать, праздновать. Да, акафист у нас совершается, особенно в нашей русской традиции, где уже утреня с утра следующего дня так переползает на вечер предыдущего дня, потихонечку, через сначала ночное богослужение, а потом уже и ночного богослужения нет, а все равно вот оно, вот это богослужение вечером находится, что здесь, на этой утрене, уже воспевается акафист. Скажут: ой, пятница, вечер, пятница — еще строгий день такой, а что же у нас такое радостное богослужение? Так это богослужение следующего дня. И, кстати, это вот для тех людей, которые заглядывают в пятницу вечером, после работы, на Парастас накануне заупокойного богослужения вот этих трех родительских суббот Великого поста, и наконец-то тут: о, какое-то богослужение более радостное...
М. Борисова:
— Да еще какое радостное! Акафист поется, в отличие от многочасовых чтений, к которым приучают нас великопостные службы, где надо очень сильно напрягаться, поскольку там очень много чтений из Ветхого Завета, и нам это очень непривычно на слух. А тут вдруг вот — пожалуйста вам: целая служба, и тут все поют.
Иерей Стахий:
— Да, вот это, эти песнопения, особенно контраст, когда ты, если получилось у тебя выбраться на канон Андрея Критского, на стояние Марии Египетской, а потом, через два дня тоже там заглянул, тоже, может, ненадолго, в храм — и тут акафист поют — вот это уже такое радостное богослужение, совсем другого настроя. Очень важно вот поддерживать некий такой баланс. Потому что тоже, и как всякие стереотипы, и уже над этим тоже и сами, православные люди, уже так с шуткой относятся: ой, мы православные, мы не улыбаемся, не веселимся, мы все время плачем о грехах, думаем о смерти. Ни в коем случае. Мы, наоборот, радуемся. Хоть мы такие грешники, хоть мы такие и несовершенные, хоть нам и каяться и исправляться, хоть вот эти грешники не только мы, а уже многие века, от изгнания Адама и Евы до сего дня, все мы «во грехе роди меня мати моя», и во грехах растем, все равно Богородица нас любит, Богородица нам покровительствует, Богородица с нами вот идет к этой радости Своего Божественного Сына нас ведет, ограждает Своим покровом от заслуженных бед и скорбей, которые вот нам по нашим грехам должны выпадать. А Она вот берет так, собственно, и в каноне Андрея Критского — это, можно сказать, такой уже, вот как бывает, что фильм, а потом сцена после титров, о каком-то продолжении после фильма. Точно так же и, если ты в среду приходишь и слушаешь, в конце канона Андрея Критского, самое окончание: «Богородица, град Твой сохраняй». И потом вот, да, Богородица сохранила, и мы Ей радуемся, благословим, благодарим. Уже у Пресвятой Богородицы даже просим, по остаточному принципу, не только подай-подай, а наоборот, славим. Сейчас даже принято все-таки немножко относиться с некоторым скептицизмом к жанру акафиста, что он очень простой, очень простонародный, что, если ты высокий интеллектуал, богослов, что ты должен как-то свысока смотреть на акафисты. На самом деле у акафистов очень важный есть смысл, что люди не только просят, не только заказывают, а все-таки благодарят — благодарят Бога, благодарят святых, благодарят Пресвятую Богородицу...
М. Борисова:
— «Радуйся».
Иерей Стахий:
— То есть и даже не только благодарят, потому что, да, а просто прославляют. Когда ты не просто что-то просишь, благодаришь, а тебе просто хорошо вместе с человеком. Вот если у тебя дружба с человеком — это только ты берешь, и как-то от него помощи просишь — нет, а надо обоюдно, и ты ему помогаешь. Или, наоборот, помощи мало получаешь, но ты вкладываешься в него как-то вынужденно: ой, это мой друг, я ради него тоже жертвую своими силами там, средствами и так далее. А вот когда тебе просто хорошо рядом с человеком — вот ну это же самый лучший вид дружбы. Так и самая молитва. Вот, собственно, ангелы на небесах Господа непрестанно воспевают — они же ничего не просят, да, ни за что они Его не благодарят, они же просто Господа прославляют. И вот мы можем к такому прославлению Господа, прославлению Пресвятой Богородицы благодаря акафистам прикоснуться. Если мы посмотрим, акафист Пресвятой Богородицы, он на протяжении пятисот лет почти что примерно он оставался единственным акафистом таким, вот такого жанра. То есть подражания начались только вот XI–XII век — то есть вот от VII до XII века ну пятьсот лет проходит. А сейчас, конечно, штампуются все новые и новые. И, увы, почему я такое слово употребил, потому что иногда даже очень замечательным, очень любимым и трогательным святым открываешь акафист, а она написан с поэтической точки зрения ужасно, и его не пропеть, очень тяжело. А акафист Пресвятой Богородице — мы видим, настоящие поэты и писали, и на русский язык вот тот человек, и уже, может, и неведомый, переводчик, который смог на славянский язык перевести этот акафист, сохраняя поэтику первоначального текста, — ни один другой акафист так легко не поется, так легко не пропевается, так гармонично и возвышенно не звучит, как акафист Пресвятой Богородице. Любая стилизация, она всегда будет проигрывать оригиналу, увы. Это не значит, что мы от всех других акафистов отказываемся, но тем не менее вот акафист Пресвятой Богородицы — это некоторый образец. Поэтому тоже отдельно надо просить Пресвятую Богородицу в этот день, как мне кажется, что, Пресвятая Богородица, помоги всем нынешним авторам акафистов писать акафисты такие, чтобы их можно было спеть, чтобы не спотыкался хор, не спотыкался батюшка, люди подпевающие о какую-то длинную неудобоваримую фразу или о какое-то там заумное высказывание, которое вроде там пропелось хорошо, а что там поется, совершенно непонятно. Потому что акафист — это молитва легкая, молитва, которая должна легкость общения с Богом обеспечить, с Богородицей, с Его святыми, а не должна становиться вот таким забором, который надо преодолевать на пути общения с Творцом. Дорогие братья и сестры, мы видим, что эта седмица разнообразная — она идет от некоторого глубокого созерцания своих грехов, сначала вот вроде восхождение наверх, потом, наоборот, снова ты возвращаешься, оплакиваешь свои грехи вместе с каноном Андрея Критского, потом, наоборот, ты прославляешь, торжествуешь вместе с Пресвятой Богородицей. Но все равно укорененность вот в этом воскресном чтении, с которого начинается наша неделя, она остается, что мы пробиваемся сквозь несовершенно свое, сквозь несовершенно апостолов, сквозь несовершенство священников, которые нас стараются вести ко Христу, но не всегда тоже получается, а иногда и даже какой-то помехой служат. Но тем не менее в конце нас ждет Христос, снова и снова. Как Господь сотворил этот мир и ждет, чтобы его встретить во втором пришествии, и людей хочет привести в Царство Небесное, которое, как мы помним, в Евангелии сказано, от сотворения мира уже ждет людей. Точно так же мы видим в этой неделе то же самое: что Господь посылает нас в этот мир, посылает христиан, как агнцев посреди волков, но тем не менее мы проходим и через покаяние, через осознание своей отделенности от Христа и под покровом Пресвятой Богородицы в итоге мы все равно придем к следующему воскресному дню, где уже тоже Воскресший Христос в эту малую Пасху, воскресенье, тоже будет нас встречать в храме, где мы тоже сможем причаститься Святых Христовых Таин и снова в объятия Отча мы, такие блудные, несовершенные сыновья сможем с любовью вернуться.
М. Борисова:
— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире Радио ВЕРА была программа «Седмица». С вами были Марина Борисова и клирик храма святителя Николая в Тушине, священник Стахий Колотвин. Слушайте нас каждую неделю, поститесь постом приятным. До свидания.
Иерей Стахий:
— С Богом.
Все выпуски программы Светлый вечер
«Воскресение Христово и Светлая седмица». Прот. Максим Первозванский
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о светлом Христовом Воскресении, о богослужениях пасхальной недели, о праздновании в честь Иверской иконы Богородицы, а также иконы «Живоносный источник».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час
«Уныние, отчаяние, депрессия». Наталия Инина
У нас в студии христианский психолог, психотерапевт, преподаватель факультета психологии МГУ им. МВ Ломоносова, РПУ св. Иоанна Богослова Наталья Инина. Разговор шел о чувстве богооставленности. Что делать, когда рушатся все надежды и нападает отчаяние, как не перепутать депрессию с чувством покаяния и как преодолеть грех уныния и научиться верить и доверять Богу.