У нас в гостях был журналист, предприниматель, лауреат премии «Золотое перо», основатель лаборатории «Однажды» Дмитрий Соколов-Митрич.
Наш гость рассказал, с чего начался его путь в журналистике, почему он начал исследовать именно русское предпринимательство, а также в чем для него как журналиста и как христианина заключается особенность и красота православной веры.
Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева
Диакон Игорь Цуканов:
— Добрый вечер, дорогие радиослушатели, это «Вечер воскресенья» на радио «Вера», как обычно, в это время в студии мы находимся с моей коллегой Кирой Лаврентьевой, добрый вечер.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер!
Диакон Игорь Цуканов:
— И, как всегда, в это время мы говорим с нашими гостями на тему «Христианин в обществе», я сегодня рад представить нашего гостя — это Дмитрий Соколов-Митрич. Это известный журналист, предприниматель, основатель лаборатории «Однажды», которая готовит книги об известных предпринимателях, современных российских, Дмитрий — один из авторов как раз, который сам пишет часть этих книг. О чем мы сегодня обязательно поговорим. Дмитрий работал в массе изданий: в «Известиях», «Взгляд.ru», «Русский репортёр», вот для журнала «Фома» писал, но, как я понимаю, вы однажды признались в одном из интервью, что в какой-то момент журналистика стала для вас не то что меньше интересной, но вам захотелось заниматься немножко более глубокими вещами, да? И вот вы занялись написанием книг. Собственно, добрый вечер!
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Добрый вечер!
Диакон Игорь Цуканов:
— Настало время поздороваться. Дмитрий, вы как-то сказали, что вы по жизни такой вот неисправимый оптимист, было у вас такое. Не знаю, насколько вы сегодня с этим согласны.
Кира Лаврентьева:
— Неисправимый или исправимый?
Диакон Игорь Цуканов:
— Насколько вы согласны с этим утверждением сегодня?
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Но я обнаружил это не сразу, я обнаружил это где-то лет через 10, как активно занимался журналистикой, и у меня есть предположение, что, наверно, просто, когда так долго занимаешься журналистикой, одно из двух: либо ты выгораешь и становишься циником, и вообще убегаешь от профессий, зажмурив глаза, или ты всё-таки...
Кира Лаврентьева:
— Начинаешь юродствовать.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— В качестве самозащиты вырабатывается оптимизм. Вот, наверное, я, наверное, пошёл по второму пути. А может быть, что-то такое природное, я не знаю.
Диакон Дмитрий Цуканов:
— В принципе, ведь профессия журналиста действительно очень сложная, в том смысле, что журналиста, наверное, бывает разная, вы писали в общем в том числе и каких-то разных трагических ситуациях, да? Это проходило через вас, и тут действительно проблема выгорание встаёт в полный рост.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Ну да. Проблема выгорания для любого журналиста, я думаю, встаёт в полный рост, просто мне в какой-то момент, я не знаю, то ли ещё вот это выгорание, то ли в силу ещё чего-нибудь, мне вдруг стали интересны хорошие люди, писать про хороших людей. Интересно причём не только то, что это хорошие люди, нужно про них написать, но и потому что это очень трудная задача журналисткая, как раз даже более трудная, чем какие-то писать журналистские расследования, о плохих людях писать, про какие-нибудь теракты и прочее, писать о чём-то позитивном крайне непросто. Потому что, ну, когда Ромео душит Джульетту, понятно, есть завязка, есть развязка.
Кира Лаврентьева:
— Трагедия.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Драматический момент. А когда просто хорошие люди сделали что-то хорошее, то что можно написать? Когда встретились несколько человек и создали Яндекс, никто никого не убил, никто никого не предал, никто никого не подставил, все проявили свои лучшие качества, и все получилось, то есть тут как бы гораздо сложнее найти какой-то драматический момент, найти какой-то конфликт не в смысле между людьми, между какими-то смыслами, какими-то идеологиями, ещё чем-то. То есть вот да, сюжет, и разработать его — это гораздо сложнее. И вот мне стало интересно в какой-то момент, ещё когда я занимался классической журналистикой, мне это стало интересно, и, наверное, вторые 20 лет своей профессии я вот делал упор на это, хотя, конечно, приходилось писать и про Кущевку, и про что-то там ещё. Но всё равно, даже когда я писал про что-то кошмарное и ужасное, я старался как-то делать не совсем безнадёгу, писать не про то, что выхода нет, а про то что выход там.
Диакон Игорь Цуканов:
— Мне кажется, что в СМИ очень большое значение играет ещё формат, и иногда очень трудно за рамки этого формата выбиться как-то. Потому что, если предполагается, я как человек, который тоже работал в деловой журналистике довольно долго, я помню, что очень сложно выйти за довольно жёсткую схему статьи, которая всегда есть. И которую ожидает и читатель, как кажется, то есть ему нужно узнать о событии, ну и какие-то комментарии экспертов, и где здесь, так сказать, пространство для того чтобы показать людей, которые в этом событии как-то участвуют, да и ещё и хороших людей, не очень понятно. Вы тоже с этим столкнулись?
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Да, я с этим столкнулся, но я работал в таких изданиях, где был либо вообще прекрасный творческий беспредел в хорошем смысле этого слова, и всем давали самовыражаться как угодно, типа того же «Русского репортёра», либо в таких условиях, где был безусловно формат, как бы прокрустово ложе каких-то конкретных жанров, но в то же время держали там ещё человека 3-4, которым разрешалось если не всё, то многое. Я был всегда репортёром, и мне говорили: действуй по своей программе, сам находи темы, сам поезжай в командировки, сам и пиши так как считаешь нужным, но это все равно, конечно, не «Войну и мир» писать, есть какие-то рамки, но всё-таки эти рамки гораздо шире, чем такая чисто редакционная журналистика, поэтому мне, может быть, повезло, а может быть, я сам такую нишу нашел.
Диакон Игорь Цуканов:
— Ну да, это требует ещё какого-то большого пространства, мне кажется, я имею ввиду, это не может быть какой-нибудь маленький текст, если ты хочешь написать о чем-то хорошем, это не какая-то новостная заметка, это вот некое такое ну более или менее полотно, то что называется лонгридом, а в наше время считается, я не знаю, может, вы с этим не согласитесь, но считается, что лонгриды люди не очень читают. Хотя, мне кажется, что успешные истории некоторых изданий, таких как «Русский репортёр» в том числе, ну и там «Медуза», например, показывают, что и лонгриды люди читают тоже.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Люди и книги даже читают, очень длинные. То есть на самом деле, я уже ветеран, можно сказать, журналистики, с 95-го года я так активно в ней работаю, но все время пока я работаю, с 95-го года, я слышал всегда: что люди не читают длинных текстов, что надо всё короче, на клиповое сознание. Но всё равно люди тексты либо читают, либо не читают, независимо от их длины. Я знаю кучу случаев, когда люди и короткий текст не прочтут, ну либо потому что человек вообще не любит читать, либо потому что текст просто неинтересный. И когда я слышу в очередной раз соображения про длину текста, я уже выработал такой ответ, что это всё равно, что говорить, что люди не покупают длинную колбасу, а покупают только короткую. Вот. Потому что короткую колбасу не трудно съесть, а длинную долго. Ну люди покупают колбасу не потому что она длинная или короткая, они покупают потому что она либо вкусная, либо невкусная. И также тексты. Я много раз убеждался в этом не только по своим текстам, но и по текстам своих авторов, что опубликовали текст на 35 000 знаков, это очень много для журналистского текста, и под ним комментарий: а что так резко закончилось? Мы только-только разогнались. А бывает, наоборот, напишет на 10 000 знаков, а пишут: тягомотина, скукотища, то есть кирпич так называемый, кирпич — это такой нечитаемый текст, он может быть совершенно любой длины, это может быть 5000 знаков, и 20 000, и 50 000, то есть это зависит от того, как текст выстроен, насколько он действительно интересен по теме, по содержанию, по исполнению, длина — это вопрос вторичный.
Кира Лаврентьева:
— В одном из интервью вы признались: «Я не люблю работать с терактами, с трагедией, это очень сильно выжигает собственную психику, здесь всегда есть элемент нечестной игры с реальностью, ты работаешь для человека, который сидит у себя дома перед телевизором, и для него это всегда шоу, и журналист оказывается в сложной моральной ситуации, он-то понимает, что результат его работы — шоу».
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Я не помню, честно говоря, что я это говорил.
Кира Лаврентьева:
— Ну в любом случае ты работаешь с горем, но тебе надо это всё равно подать людям. Есть ли вот этот момент выгорания некий, и по этой причине переход к книгам в вашем случае, Дмитрий?
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Ну по поводу терактов, да, бывал на терактах, «Норд-Ост» Беслан, самое, конечно, сильное впечатление, тяжелое впечатление — это было, конечно, Беслан. А я там почувствовал, что психотравма — это не фигуральное выражение, а вполне реальный медицинский факт. Но как бы тут то, о чем вы говорили, цитируя меня, о чем я уже не помню, эту цитату, но тем не менее действительно, когда ты работаешь, тебе это нужно подать так, чтобы читатель проникся, ты вынужден лезть к людям, которые находятся в горе, как-то их тревожить, и так далее, и много раз слышишь там на месте: да оставьте, оставьте вы людей в покое, у них горе, ну с другой стороны, это же должна вся страна переживать, ты должен этому как-то поспособствовать, это тоже благородная задача, но чтобы этому способствовать, ты вот вынужден на месте трагедии вести себя таким вот образом. Но ушел в сторону книг я как бы не поэтому. А скорее, просто в силу некой творческой поступательности своего движения в профессии, мне всегда было интересно ну вот хоть немножко +1, есть такая творческая формула n +1, где n — это всё, что ты сделал до сих пор, а +1 это что-то новое. И мне никогда не было интересно делать только n, n, n, все одно и тоже, да? И в какой-то момент я просто почувствал, чтобы сделать ещё +1 мне уже классической журналистики недостаточно, мне уже нужно что-то другое, тем более это было в то время, год 14-15-й, когда и классическая журналистика очень сильно изменилась не к лучшему, то есть там измельчали задачи. Опять же в силу финансовых причин, потому что там, чтобы послать журналиста, опытного журналиста на какую-то важную тему сложную, бюджет будет ну тысяч 100, наверное, плюс, минус, а за 5000 руб. можно заказать какую-нибудь провокационную колонку, которая наберёт ту же аудиторию, поэтому экономика тоже очень сильно изменилась в журналистике, И вот то, чем я занимался до тех пор, даже если я хотел бы заниматься тем же самым без +1, даже это бы у меня не получилось, пришлось бы делать −1. Вот, поэтому я постепенно стал искать себе сферу применения, где бы я мог как-то развиваться, делать что-то новое.
Кира Лаврентьева:
— «Вечер воскресенья» на радио «Вера», дорогие радиослушатели, в этом часе с нами Дмитрий Соколов-Митрич — журналист, предприниматель, лауреат премии «Золотое перо», писал для газеты «Известия», «Взгляд. ру» и «Русский репортёр», основатель лаборатории «Однажды» для создания книг о российских предпринимателях, у микрофона диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева.
Диакон Игорь Цуканов:
— Вот, мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите, Дмитрий, потому что написать какую-то, условно говоря, негативную заметку, они все более-менее одинаковые, а написать о другом человеке что-то хорошее, вот как вы говорите, вам нравится писать о хороших людях, у вас даже книжка вышла о хороших людях, я помню, эти истории все разные, потому что люди все разные, и это действительно интересно...
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Да, в отличие от того, что Лев Толстой говорил, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а несчастливы все по-своему, а вот люди почему-то наоборот, все несчастные люди несчастливы как-то одинаково, а счастливые как-то все по-разному.
Диакон Игорь Цуканов:
— Ну да, но мне кажется, что в этом есть ещё какое-то христианское измерение, вообще к подходу в журналистике, способность и желание увидеть хорошее, не то что способность, а вот именно желание поискать чего-нибудь хорошее. И в этой связи вопрос: как вы себя осознали христианином, вы тоже рассказывали в нескольких интервью, что у вас вот в результате встречи с некоторыми людьми просто картина мира сошлась, какие-то разнородные до этого представления, взгляды они как-то сошлись в единую систему, по которой пошёл ток. Вот можете вспомнить, рассказать, что это были за люди, кто вас привел к вере, кто показал веру?
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Ну тут такая странная ситуация, не могу назвать какого-то конкретного человека, который взял за руку и привёл, то есть в моем случае это было какое-то постепенное накапливание, какого-то голода, журналистика — одна из тех профессий, в которой трудно всю жизнь пребывать в какой-то иллюзии. Можно, например, быть в какой-то профессии: дом — работа, дом — работа, и какие-то более-менее одинаковые действия ты всю жизнь производишь, и так в этом состоянии всю жизнь прожить. Журналистика, наверное, актёры в той же позиции находятся, ещё какие-то люди, которые постоянно питаются какими-то впечатлениями, в том числе негативными, и которые в какой-то момент настолько ими пропитываются, что как личность, требуют какого-то объяснения, как это всё? Не может быть, что всё это просто так. В какой-то момент, у меня это было где-то в начале нулевых, в какой-то момент ты начинаешь себя чувствовать каким-то очень сложным прибором, по которому действительно не идёт ток, там какая-то железяка стоит, она работает, потому что по ней идёт ток, а если её отключить, она будет просто куском железа мёртвым. И в какой-то момент просто физически начинаешь чувствовать и желать вот этого состояния, чтобы по тебе этот ток потек. И дальше это уже вопрос какого-то естественного отбора, вы знаете, когда человек хочет купить машину, раньше он просто ходил по улицам, он машин не замечал, куча машин вокруг ездит, он даже их не различал. Потом, как только он решил купить машину, сразу начинаешь обращать внимание на то и на это. К чему-то там присматриваться, выбирать. Также и здесь, как только у тебя возникает потребность такая духовная, то ты тут же начинаешь все впечатления, которые ты раньше просто не замечал, начинаешь ими питаться, что-то замечать, какой-то священник, человек, с которым ты поговорил в какой-нибудь командировке раз, тебе что-то запало, в другой раз это запало, в третий раз запало, а потом ты просто идёшь, вот я пришел к бывшему своему коллеге по общей газете, мы когда-то вместе работали, правда, не долго, я был совсем молодой, мне было 20 лет, ему чуть побольше, он потом стал священником, я пришел к нему, и вот собственно, ну нельзя сказать, что он стал человеком, который перевернул мой мир, но он вот как раз меня воцерковил уже как положено. А что касается вот первого вопроса про то, что внимание к чему-то хорошему, к позитиву, хорошим людям оно тоже требует какого-то христианского внутреннего понимания, здесь я тоже согласен, и это состояние прежде всего можно обозначить как состояние ученика, потому что большинство журналистов и я был таким долгое время, они в профессию, наверное, приходят отчасти поэтому, и долгое время в ней работают пребывая в неком фарисейском таком состоянии, то есть вот весь мир неправильный, кругом воруют, мир лежит возле, а я вот сейчас объясню, как жить, приеду на белом коне в командировку и всех рассужу. И, скорее, вот это и есть причина выгорания, не потому что ты какие-то кошмары и ужасы видишь, а то, что ты годами находишься в этой критической позиции, и в какой-то момент она же тебя собственно и выжигает изнутри. А чтобы начать замечать, что тут люди хорошие, нужно, как минимум, встать с этими людьми наравне, а лучше даже, может быть, даже немножечко снизу вверх, просто допустить, что кто-то может быть лучше тебя, и кто-то может делать что-то более важное и более интересное, чем ты. Есть кто-то у кого тебе самому есть чему поучиться, да. Ты начинаешь замечать таких людей, и в этих людях начинаешь замечать интересные детали, подмечать, и из этого получается интересный текст.
Диакон Игорь Цуканов:
— Почему вашими героями в итоге стали люди, о которых вы стали писать, почему именно это такие крупные предприниматели, основатели компании, будет то X5, у которых «Пятёрочка», «Перекрёсток» и так далее, будь то, значит, Яндекс и так далее, то есть тут выходов могло быть много, по идее, кто-то начинает писать очерки о какой-то жизни, о совершенно простых людях, кто-то ещё о ком-то, кто-то просто уходит в православную журналистику, как получилось, что вы стали писать книжки о создании компаний и через это о людях, о создателях компаний, как это вышло?
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Ну тут получилось, наверное, пересечение прагматики с идеализмом. То есть началось всё с Яндекса, мне просто в 12-м году предложили написать книгу о Яндексе, причём предложил не Яндекс, а российская компания, и Яндекс пришлось ещё некоторое время уговаривать, некоторое время — целый год, чтобы они согласились. Потому что у них было до этого несколько неудачных опытов, они разочаровались в этой затее, но в результате книга вышла, получилось. Но пока я её писал, для меня очень сильно изменилась картина мира по отношению к бизнесу, раньше для меня всё, что связано с бизнесом это было что-то такое про острые зубы, про хищников, про сильные локти, подонки борются с мерзавцами и все такое. А тут я увидел людей, которые действительно что-то созидают, и даже не что-то, а действительно очень важное, масса творческих задач, и у меня было такое ощущение, что я под землёй нашел целый пласт угольный или ещё какой-то, который можно разрабатывать, и это будет интересно не только для меня, но и для моих коллег, которые на тот момент, я тоже видел, таких как я, я тоже видел, которые хотят и могут заниматься интересной трудоемкой настоящей журналистикой, и они тоже все оказались в такой ситуации как я в середине нулевых, и мне просто стало жалко, что они все уйдут, начнут заниматься какой-то ерундой. И мне захотелось и для себя, и для них находить какие-то интересные творческие задачи, чтобы не погибли их опыт, способности, это с одной стороны, со стороны прагматики. А со стороны идеализма, ну действительно я просто для себя обнаружил, что в российском предпринимательстве, в российском бизнесе очень много людей по-настоящему созидающих, наверное, просто созрело время тому периоду, середина нулевых, те новые русские они ещё в девяностые годы схлынули, кто разорился, кто спился, кого убили, кто уехал, а потом было вот ещё гламурная волна, когда все росло у всех, как говорят китайцы: прилив поднимает все лодки, поэтому в первой половине нулевых делать бизнес тоже было относительно просто, просто надо было быть не совсем идиотом, и у тебя бы все получилось. А вот после 2008 г. началось действительно реальное искусство управления, там потихоньку вымывались те, кто не был предпринимателем, ему просто повезло в данный исторический период. И вот где-то в средине 10-х годов действительно в бизнесе ну, конечно, безусловно, и тогда, и сейчас остаются много тех, кто делает бизнес просто там на ренте, на каких-то там схемах хитрых и так далее, но всё-таки появилась критическая масса людей, которые вот эти 20-25 лет российского капитализма прожили и как-то выкристаллизовались, действительно стали представлять из себя что-то интересное, и у которых появилась потребность об этом интересно рассказать. И мне эти люди стали очень интересны. Я решил, что... в некотором смысле даже я ощутил некоторую миссию, потому что в России всегда была культура, но никогда не было такой как бы вот культуры оптимизма, за исключением Лескова и ещё нескольких писателей у нас все печально и грустно, трагизм. Мне захотелось как-то поучаствовать в процессе строительства культуры оптимизма. Оптимизм — это не про то, что у нас всё замечательно, все чиновники молодцы, никто не ворует, культура оптимизма — это то, что на 99% твоя жизнь зависит только от тебя, а на 1% уже от Путина, Обамы и всех остальных. Сейчас этот оптимизм уже как-то подраскрутился, а вот в середине десятых это было действительно каким-то таким, ну если не откровением, то, по крайней мере, чем-то необычным. Я об этом задумался как раз, когда писал книгу про Яндекс, как раз у меня был разговор с такой американской предпринимательницей швейцарского происхождения Эстер Дайсон, так её зовут, знаете, наверно, во многом её заслуга, что то поколение айтишных предпринимателей, которые вышли из советской инженерной школы ещё в девяностые годы, она очень сильно помогала им с такими бизнесреалиями, была таким ментором, и я когда брал у неё интервью, я так вот не удержался и задал такой дурацкий вопрос типа: как вы думаете, в чем главная проблема России? Она так видно прям поморщилась, видно было, что ей было неприятно это слышать, но она ответила так, она по-русски вообще ответила, она очень хорошо говорит по-русски, она ответила, что главная проблема в России, что в России очень много людей, которые спрашивают: в чем главная проблема в России. Это бесконечная саморефлексия такая, и она сама не коренная американка, она на Америку тоже смотрит так немножко со стороны, и она говорит: вот в Америке главный ресурс, это именно оптимизм и это гораздо более мощный ресурс, чем нефть и газ вместе взятые, потому что это то, что высвобождает творческую человеческую энергию, это и есть самый мощный ресурс вообще в истории человечества.
Диакон Игорь Цуканов:
— «Вечер воскресенья», сегодня у нас в гостях Дмитрий Соколов-Митрич, журналист, автор, как мы уже сейчас сказали, нескольких книг о российских предпринимателях, исследователь российского современного предпринимательства, можно, наверно, так сказать основатель лаборатории «Однажды», которая как раз эти книжки пишет, готовит, у микрофона моя коллега: Кира Лаврентьева и я диакон Игорь Цуканов, мы вернёмся в эту студию, буквально, через несколько секунд, пожалуйста, не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Вечер воскресенья» на радио «Вера» ещё раз приветствует вас, дорогие радиослушатели! В этом часе с нами Дмитрий Соколов-Митрич — журналист, предприниматель, лауреат премии «Золотое перо», писал для газеты «Известия», «Взгляд. ру», «Русский репортёр», основатель лаборатории «Однажды» для издания книг о российских предпринимателях, первый очень успешный опыт — это Яндекс книга, одна из недавних книг «Непоследние времена». У микрофона с вами диакон Игорь Цуканов и я Кира Лаврентьева. Дмитрий, вот касательно церкви, церковной жизни и околоцерковной жизни вы в своё время написали статью, которая наделала довольно много шума, называется «Очень мало веры». Вы там нелицеприятно высказались о современных тенденциях, каких-то перекосах, ну и, самое главное, медиастарцах, вот такие все истории, которые, на самом деле, так, честно, положа руку на сердце, к церкви отношения имеют очень мало. И так как у нас сегодня очень позитивный разговор, мы говорим об оптимизме, хочется вас спросить: а что вас радует? Вот действительно радует на сегодняшний день внутри церкви? Как журналиста, понятно, в первую очередь, как журналиста ну и как христианина?
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Ну, во-первых, радует, что главное, что происходит в церковной жизни — это, собственно, Литургия, радует, что она каждое воскресенье совершается, и это очень ценно.
Кира Лаврентьева:
— А иногда и не только в воскресенье, а ещё чаще.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Ну если говорить о чем-то таком, что мне заметнее, чем остальным, меня радует, что на самом деле, потихоньку, постепенно, но мне кажется, что формируется нечто такое, что можно назвать православной трудовой этикой, можно даже сказать православной предпринимательской этикой. Вот мы все знаем о протестантской трудовой этике.
Диакон Игорь Цуканов:
— О которой писал Макс Вебер.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Мне кажется, что формируется и православная, не в том смысле, что очень много появилось предпринимателей с бородами, которые крестятся по каждому поводу, как раз нет, скорее, нет. Это очень много людей и в бизнесе, которые ну выглядят совершенно обыкновенно, но при этом руководствуются в своих поступках, в том числе и в предпринимательских поступках, иногда осознанно, очень часто осознанно, все чаще и чаще осознанно, но иногда и неосознанно, руководствуются некой христианской если не моралью, то по крайней мере, каким-то внутренним ощущением. Очень много предпринимателей, в том числе и очень крупных, ну если говорить о сотне «Форбс», то, наверное, слово «очень» нельзя говорить, ну достаточно, больше, чем я думал, когда начинал этим заниматься. Предприниматели, которые вот втихаря, никому ничего не рассказывая, приличные суммы тратят на благотворительность, на личную благотворительность. Ну и вот вообще, чем больше у нас проектов, тем чаще и чаще я что-то слышу такое, даже когда я спрашиваю: а почему вы именно так поступили? Почему вы не так поступили? Люди просто иногда даже цитируют Евангелие, причём некоторые даже не знают, что цитирует Евангелие. Но многие знают. То есть, на мой взгляд, православная этика трудовая она в некотором смысле даже более эффективна, чем протестантская трудовая этика. Я как-то делал репортаж ещё до того, как занялся лабораторией «Однажды», под названием «Мужик работает». Это был репортаж из сельской местности про одного человека, его зовут Юрий Смирнов по кличке «Огурец», который вот на тот момент, это был, кажется, 11-й год, зарабатывал 100 000 руб. просто в своей маленькой деревне, не отказываясь ни от одной работы, которую ему предлагали совершить. У него такая ещё особенность организма — он физически не мог пить.
Кира Лаврентьева:
— Прекрасное сочетание.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Да. И как бы вот побывав у него, я провёл с ним несколько дней, а потом я пришел в школу экономики и нашел там профессора, который занимается проблемой трудовой этики. И вот мы об этом заговорили, и в результате его исследований он пришел к выводу, что протестантская трудовая этика, то есть он вообще разделяет понятие труд и понятие работы. То есть работать — это просто вот: могу копать, а могу не копать, это процесс. А труд — это работа, нацеленная на определённый результат, в котором есть место ещё и эффективности при этом, да, смысл, эффективность и так далее. И он считает, что как раз вот протестантская этика — это про работу, то есть работай, не важно, что ты делаешь, и Бог тебя будет любить. Католическая и православная трудовая этика — это как раз вот про результат, про эффективность, про осмысленность, вот неслучайно даже коммунисты больше слово труд употребляли, чем работа в лозунгах: мир, труд, май! Там, где протестант просто возьмёт лопату и будет весь день копать, православный придумает экскаватор, чтобы более эффективно работать. Если возвращаться к тому, что меня радует, вот наблюдая за тем, над чем я работаю, это, наверное, что православная этика постепенно формируется. И может быть, и пока о ней не говорят вот так прямо в лоб, ещё не появился у нас свой Макс Вебер, который всё это сформулировал научно, но на практике это уже существует.
Диакон Игорь Цуканов:
— А как вы ищете своих героев для своих книг, как это происходит? Вот про Яндекс вы рассказали, что вам предложил РВК написать, Российская венчурная компания, да, предложила написать такую книгу, и у вас получилось. А вот дальше? Вы просто знакомитесь по ходу, так сказать, общения с предпринимателями, с кем-то и понимаете, что об этом человеке вам было бы интересно написать. Или вот тоже: вам интереснее писать о человеке, то есть через человека смотреть на бизнес или вам интересно понять, как устроен бизнес, и описывая бизнес, вы знакомитесь с людьми? Какие у вас тут интересы?
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Ну поначалу, когда я понял, что интересная бизнесмодель получается, есть интересные компании, есть мы, кто может про это интересно писать, и есть, в принципе, заинтересованное либо третье какое-то лицо, либо сами эти компании, которые готовы инвестировать в этот контент деньги, достаточные для того, чтобы его всерьёз, этот контент делать, потому что там гонорары издательства они, к сожалению, сегодня не позволяют этого делать. И дальше я просто как котёнок слепой, не имея никакого предпринимательского опыта на тот момент, не понимая, как какие-то коммерческие предложения писать, я просто написал, изложил так, как считал нужным, и стал рассылать по всем, кого на тот момент уже знал, в т.ч. знал уже по книге, по Яндекс-книге. И по классической воронке продаж, это было порядка 100 попыток, из них сработала одна. То есть следующим моим клиентом стал Леонид Богуславский. Это один из инвесторов Яндекс, крупный отечественный предприниматель, человек науки.
Он уже международный, можно сказать, отечественный инвестор, он на тот момент увлёкся очень триатлоном, и сейчас, насколько я знаю, тоже увлекается. Это такой вид спорта на выносливость, где ты сначала плывёшь 4 км, потом едешь на велосипеде 180 км, а потом марафон бежишь, все это подряд, без остановки. И он заказал книжку про длинные усилия, можно так сказать, то есть длинные усилия в бизнесе и в спорте, то есть он по опыту триатлона пришел к выводу, что очень много общего между таким спортом и настоящим бизнесом. И там книга состоит из семи историй, предприниматели, которые добились успехов в бизнесе и в каком-либо спорте на выносливость. Это не только триатлон, это и марафон, и альпинизм и дакар, да, вот четыре в основном дисциплины. А дальше уже пошёл работать, нашлось сарафанное радио, после этого проекта нас сами нашли ещё какие-то клиенты, потом я понял, что меня уже одного не хватает. То есть поначалу хоть я и говорил: а мы, мы, мы, но понятно, что любой бизнес начинается с некого блефа. Когда я сам этим занимался, я думал, что делаю что-то нехорошее, на самом деле, потом, когда стал общаться с другими предпринимателями, я понял, что это неизбежное некое стартовое состояние, и все этим занимаются.
Диакон Игорь Цуканов:
—То есть состояние надувания щек, да?
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Ну нет. Главное, чтобы как ещё один клиент наш Анастасия Татулова, вот основательница сети кафе «АндерСон», она сейчас омбудсмен малого бизнеса, она как-то тоже прошла этот период, и когда мы её тоже спросили: а как же так, вы выдавали желаемое за действительное? Она говорит: нет, это была не неправда, это была правда, но будущая правда.
Кира Лаврентьева:
— Какой хороший термин.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— На самом деле, у американцев даже есть специальный термин как Fake it till you make it, мне больше нравится такой вольный перевод: ври, пока это не станет правдой. Но если ты действительно уверен, то есть у меня было за плечами двадцать лет журналистского опыта, я был уверен, что если я найду клиентов, то мы сможем написать эту книгу, я и мои коллеги. Поэтому это было бы мошенничеством, если бы эти 20 лет я пек пирожки, а потом значит решил книжки писать, вот, ну или там я сталелитейным делом занимался, а тут я был уверен, что получится. Это все проходит. А дальше пошла сарафанка, и сейчас у нас, ну конечно, нельзя сказать, что стоит очередь, но постоянно вот будет день — будет пища, в этом режиме мы работаем, уже лет пять себя оправдывает. Более того мы, когда приходим на переговоры с очередным клиентом потенциальным, он нам говорит: вот мы хотим понять, нужны ли вы нам, а мы в ответ говорим, что мы пришли тоже понять: нужны ли вы нам. Потому что ну не в смысле же, что мы будем сейчас вас оценивать по аналитическим качествам, а в смысле, что действительно ваша история она может, тянет на книгу? Потому что в последнее время очень много приходит молодых людей, которые себя возомнили большими специалистами, коучами и прочее, вот они как раз раздувают щеки. Они говорят: вот я великий маркетолог, хочу это изложить, мы начинаем с ним общаться и понимаем, что он не знает каких-то элементарных вещей про маркетинг. И хочет, чтобы мы за него придумали какую-то крутую теорию. Бывают действительно очень токсичные компании, которые, по сути, сколочены при помощи рейдерства, с которым просто не хочется иметь ничего общего.
Диакон Игорь Цуканов:
— То есть бывали случаи, я вот как раз всё хотел спросить тоже, бывали случаи, что вы знакомились с компанией и понимали, что вы о них писать не хотите? И так им и говорили, да?
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Да, не нравится сама компания, такое редко, но бывает, либо человек: идите погуляйте, нагуляйте себе ещё историю, либо хорошая компания и человек интересный, но он не готов вкладывать в это время, свое внимание, то есть он говорит: вот бюджет хорошо, сейчас мы вам дадим материалы и садитесь пишите, то есть человек думает, что писать такую книгу, это нужно сесть, открыть третий глаз, связаться с какими-то там астралом. Мы говорим, нет, если вы сами не дадите нам хотя бы 10 интервью, ничего не получится. Он говорит: нет, у меня нет времени. Ну тогда, значит, не получится.
Диакон Игорь Цуканов:
— Нет времени — нет книги. Дмитрий, а тут возникает ещё такая некая коллизия, если компания сама финансирует, грубо говоря, написание книжки о себе, ну довольно сложно, скажем так, я понимаю, что нет и задачи выкопать какой-то скелет в шкафу и преподнести его как главную сенсацию, не ради этого всё делается, но вместе с тем возникает некоторая специфическая лояльность, ну волей или неволей у автора, в общем, ну есть такой риск, и представить эту историю всю действительно в каком-то заведомо благоприятном свете.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— В ложном свете.
Диакон Игорь Цуканов:
— Проблема не в том, что он благоприятный, а в том, что он заведомо благоприятный. Вот как с этим быть?
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Ну смотрите, тут два момента, первый момент — это как раз, знакомясь с компанией, мы для себя отвечаем на вопрос, я для себя этот вопрос так формулирую: вот если я сейчас был по-прежнему заместителем главного редактора «Русского репортёра», вот мы взялись бы писать эту историю бесплатно, потому что она интересная и достойная, вот если да, то для меня это какой-то камертончик. То есть на первой встрече одна из задач: достойны ли они нашей лояльности, не в смысле, что мы вот такие крутые, а можно ли это сделать, как говорит одна моя знакомая, без душевных ран? Вот, а второй момент, даже если нам захочется проявить чудеса конформизма, нам этого не даст сделать одно обстоятельство. Дело в том, что мы про этих людей должны написать не просто книгу, которую им приятно будет читать лично, а книгу, которую издательство согласится издать как свой естественный продукт. Ту книгу, рукопись которой издательство прочитает и скажет: да, это классная книга, мы её издаем, мы верим, что нам удастся продать такое-то количество экземпляров, которое принесёт нам прибыль. Поэтому если заказчика начинает заносить куда-то не туда, он говорит: а вот здесь вишенку сделайте, вот тут вишенку сделайте, здесь напишите так, а вот здесь не пишите так, мы просто сразу как бы говорим, что, ребята, это, конечно, ваше право, но, если вы хотите, чтобы она ещё и вышла в издательстве, давайте как-то без вишенок. Потому что читатель всё-таки не дурак, он понимает, особенно читатель — предприниматель, который знает в общих чертах какие-то истории в том числе этой компании, поэтому как ни странно таких ситуаций, когда заказчика тянет в такую вот манию величия, они бывают крайне мало. То ли у нас так хорошо естественный отбор происходит на стадии знакомства, то ли просто действительно за эти 25 лет как-то сильно эволюционировали предприниматели. У нас бывает другая проблема, что авторы сами, даже талантливый хороший автор, как только заходит речь о каком-то вот... не просто журналистике, как ты пишешь это где-нибудь, а вот о чем-то более-менее заказном, тут же встают в какую-то стойку абсолютной лояльности: чего изволите? И пишут что-то такое сиропно-мандариновое, что невозможно читать.
И мы это, конечно, всё сиропно-мандариновое вырезаем калёным железом, но что-то, видимо, иногда остается, и заказчик наоборот говорит: ребята, ну не надо бронзы, как они часто выражаются, то есть наши заказчики они, видимо, достаточно умны для того чтобы не быть тщеславными.
Диакон Игорь Цуканов:
— Понимают, что книжка — это то, что останется в истории. Это прочтут не только они, им хочется какого-то реального чего-то, видимо.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Главное, сама бизнес-модель она предполагает, что есть ещё засадный полк в виде издательства, который нам не даст сойти с ума, не нам, не нашим заказчикам, который держит всё это в зоне адекватности.
Диакон Игорь Цуканов:
— Дорогие друзья, «Вечер воскресенья» на радио «Вера», мы сегодня разговариваем с Дмитрием Соколовым-Митричем, журналистом, опытным журналистом, который писал для многих изданий разные тексты, который был, вы были заместителем главного редактора в «Русском репортёре»? А сейчас он занимается написанием книг, и вот что как-то особенно отрадно, что Дмитрий ещё какие-то позитивные истории, вернее, наверное, сказать не позитивные истории, а позитивное в окружающем мире, в частности, в предпринимательском мире.
Кира Лаврентьева:
— Вот по поводу позитивного в окружающем мире, Дмитрий, понятно, что каждый христианин мыслит для себя сверхзадачу — это богообщение и обожение, ну так нас учат святые отцы, так нас учит святая Церковь. И понятно, что для вас наверняка эти истории о добрых людях, это тоже такая своеобразная сверхзадача. Мы говорили сегодня уже об этом, когда вы ушли от обычной журналистики, вы добавили плюс, и вышли совершенно уже в такую другую историю, такого раскапывания хороших добрых историй про хороших добрых людей. На сегодняшний день есть ли для вас ещё какая-то сверхзадача, есть ещё один плюс, ещё одна ступень, на которую вы впоследствии хотели бы подняться?
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Ну если говорить о каком-то бизнесовом, то мы сейчас хотим найти, у нас уже даже получается, даже есть один такой проект, когда наши заказчики заказывают книги не про себя, не про свой бизнес, не про свою компанию, а про что-то постороннее. То есть что-то, что их волнует, какая-нибудь общественная проблема, ну то есть мы хотим наших этих клиентов, которых уже сформировался пул, вот я посчитал, знаете, за эти пять лет я уже пообщался с 500 предпринимателями так или иначе. Вот и дать им возможность с нашей помощью, используя нас как некий инструмент, рассказать миру про что-то, что их волнует помимо бизнеса. Вот, например, у нас недавно вышла книга про мусор, про переработку, про то как это в России, как это за рубежом, называется «Невыносимый мусор». И вот там человек просто дал денег, причём это руководитель одной очень крупной металлургической компании, лично вот просто дал денег и сказал: я даже читать не буду, я вам верю, делайте, что хотите, напишите просто книгу, которая поспособствует цивилизованному рынку мусора в России. И человек там у нас, наш автор, Аня Титова целый год эту тему разрабатывала, очень скрупулёзно, интересно и написала такую книгу без зелёных соплей и в тоже время без такой избыточной рьяности к мусорной реформе и так далее. То есть это если говорить о профессиональном, а если говорить вообще про +1. Наверное, следующий +1 у меня как-то больше за пределами профессионального, скорее, это личное, потому что мне кажется, хоть у нас и называется тема «Христианин в обществе», но я не могу сказать, что я какой-то не просто образцовый, но хоть сколь-нибудь ни было имею право называть себя христианином в каком-то достаточном смысле этого слова, то есть, мне кажется, надо постепенно как-то вообще больше на себя внимания обратить, самому себе за себя взяться. Наверно, вот это +1.
Кира Лаврентьева:
— Горит всеми индикаторами, горит всеми лампочками.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Да, если говорить: жёлтый, зелёный, красный, у меня жёлтый уже мигает.
Кира Лаврентьева:
— Ну я спросила про христианскую сверхзадачу в вашем случае, потому что вы в любом случае это связываете, вы же не можете делать пустое дело, вы же не можете делать бессмысленные дела, это будет вас выжигать, опустошать, и однозначно вот эти истории о хороших людях — это ведь тоже часть вашего христианства, это тоже часть вашего вероисповедания, как это ни громко звучит. Потому что каждая ваша статья, а я их читаю с 2009 г., каждый, наверное, блог, колонки, они все осмысленны, они глубоко осмысленны, хоть вы и говорите, что у меня горит жёлтая лампочка как у христианина, христианство так или иначе оно всё равно прослеживается, даже когда вы пишете о проблемах, когда вы пишете о каких-то там серьезных, ну несправедливостях жизненных, и видно, что тут такая живая боль сквозит сквозь эти строки, что однозначно, ну однозначно прочитывается неравнодушное сердце автора. И вот, конечно, для меня это было важно сейчас у вас спросить, потому что вы всё равно сводите это в своей голове: вера — дело. И как бы и у вас в любом случае это не отстоит это друг от друга очень далеко.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Да, связь такая, что Серафим Саровский, кажется, сказал, что спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи, я, к сожалению, не могу явить такой пример, когда вокруг меня спасутся тысячи, ну, наверно, я компенсирую это тем, что я рассказываю про людей, которые своим примером...
Кира Лаврентьева:
— Вокруг которых спасаются тысячи.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Ну, может быть, не тысячи, но хотя бы единицы, десятки, рассказываю про людей, которые своим примером как-то людей пробудят к жизни и к духовной и ко всякой. Сейчас как бы совсем вот стало модно быть в депрессии, биполярщиками и прочими делами, мне кажется, наши истории они как-то людей, вот именно будят в них вкус жизни не в смысле потребительском вкус к жизни, а вот...
Кира Лаврентьева:
— Причём эти модные депрессии, о которых вы сказали, биполярщики, они действительно не имеют ничего общего с настоящими депрессиями как болезнью и с биполярным расстройством как диагнозом, такие модные термины действительно, которые, к сожалению, вот так вот затаскиваются.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Да. Может быть, в этом отчасти и моя миссия. То, что я рассказываю про людей, о которых стоит рассказать, потому что, на самом деле, что такое по большому счёту цивилизация? Сплетение каких-то историй, которые интересно слушать людям и в самой этой цивилизации и за её пределами, растут те цивилизации, которые рассказывают человечеству о том, о чем человечество хочет слушать. И таким образом она проводит свою экспансию, эволюционирует и так далее. Русская цивилизация она как-то до сих пор много очень важного всего рассказала человечеству, но вот про оптимизм не очень. Поэтому, не знаю, может быть, мы какую-то долю в неё вкладываем.
Кира Лаврентьева:
— Долю радости.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— А ещё, знаете, мы говорили вот про эту лояльность-не лояльность, про журналистику, я вспомнил одну интересную вещь, что вот, как бы к истинности Евангелия, как ни странно, я пришел, ну не то что пришел, мне кажется, одним из доказательств истинности Евангелия является то, как оно написано. Потому что, на самом деле, с точки зрения меня как журналиста — это такой очень журналистски честный текст. То есть там нету попытки что-то приукрасить, там вот апостолы постоянно, грубо говоря, лажаются. Они там и в неприглядном виде предстают, тот же Пётр, Иуда, и вот все разбежались, когда там взяли Христа, там и Христос тоже на самом деле не всегда с позиции силы. Он достаточно...
Диакон Игорь Цуканов:
— И не всегда выглядит хорошим...
Дмитрий Соколов-Митрич:
— И сами Евангелия они написаны как-то так, знаете, чем-то это похоже на начинающего журналиста, который написал, как умел всю правду, что он видел, он и написал. И редактор даже не стал это редактировать, настолько все правдиво и естественно. Не говоря уж про жития святых, где масса есть таких святых, которые там возникает вопрос: почему это не скрыли? Тот же самый святой Вонифатий, вот какова была его жизнь до того, как он совершил свой подвиг. То есть для меня вот это именно такая журналистская правдивость и такая даже, можно сказать, корявость, потому что, если бы кто-то задался целью написать текст для народа, чтоб такой прям ух, прям все прочитали и вдохновились, он бы написал по-другому. А тут явно было...
Кира Лаврентьева:
— Естественность такая. Да, это глубокая мысль, то есть для вас это некий индикатор подлинности.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Ну да, то есть я как редактор всегда, даже когда мне приносят авторы текст, сразу вижу, где он сам ничего не понял и поэтому написал так: авось пронесёт, соврал, где он ленился, где он трезвый был, где нетрезвый, за 25 лет я этому научился. Недавно перечитывая Евангелие, я впервые посмотрел на этот текст как редактор и тоже понял: такое нельзя было заказать кому-то. Это вот было написано по-настоящему.
Диакон Игорь Цуканов:
— То есть это был такой опыт редакторского прочтения. Да, я тоже об этом задумывался, для меня это важный такой тезис. Дмитрий, спасибо огромное за этот вечер, который вы с нами провели, мне было очень интересно, Кире, я уверен, тоже, и это один из таких в нашей программе частых, а вообще в жизни не очень частых примеров радостных для меня, когда мы видим человека, который ищет в жизни хорошее, и который ценит это хорошее, и который пытается как-то это хорошее зафиксировать и рассказать другим. У меня остался вопрос почему вы выбрали именно книжный формат, а не решили рассказывать об этом в формате, может быть, длинных, но материалов журнальных.
Дмитрий Соколов-Митрич:
— Этим мы тоже занимаемся.
Диакон Игорь Цуканов:
— Спасибо огромное, желаем вам Божьей помощи в этом деле и будем ждать каких-то новых книг, которые появятся, я надеюсь. Это был «Вечер воскресенья», я напоминаю, у нас в гостях был Дмитрий Соколов-Митрич, журналист, автор книг, которые выходят из недр лаборатории «Однажды», основанной Дмитрием и его сотоварищами. И сегодня, как и всегда, по воскресеньям у микрофона моя коллега Кира Лаврентьева, диакон Игорь Цуканов, мы прощаемся с вами до следующего воскресенья. Всего доброго!
Кира Лаврентьева:
— До свидания!
Дмитрий Соколов-Митрич:
— До свиданья!
«Поэт Николай Старшинов». Сергей Арутюнов
В гостях у Дмитрия Володихина был доцент Литературного института имени Горького Сергей Арутюнов.
Разговор шел о поэте-фронтовика Николае Старшинове, о его удивительной судьбе, об участии в Великой Отечественной войне и о том, как в советские годы он сохранил веру в Бога.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Христианин в современном обществе». Сергей Андрияка
У нас в гостях был народный художник России, ректор Академии акварели и изящных искусств Сергей Андрияка.
Наш гость рассказал о том, как и почему он решил пойти по стопам отца и стать художником, и какую роль в его жизни и творчестве играет вера. Также разговор шел о выставке акварельных работ нашего гостя, приуроченной к его 65-летию.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА. Вновь приветствует вас. Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева. И, как всегда, в этом часе мы говорим с нашими гостями о христианине, о жизни христианина в светском обществе. И сегодня я рада вам представить нашего сегодняшнего гостя. У нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка, народный художник Российской Федерации, основатель и художественный руководитель школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств, и еще много-много-много можно разного рассказывать о Сергее Николаевиче. Здравствуйте, Сергей Николаевич.
Сергей Андрияка
— . Здравствуйте.
Кира Лаврентьева
— Я очень рада вас видеть сегодня в этой студии. Мы поздравляем вас с вашим прошедшим юбилеем. Летом вам исполнилось 65 лет.
Сергей Андрияка
— Ну да.
Кира Лаврентьева
— И в честь этого сразу расскажу нашим дорогим слушателям. Открывается выставка 21 сентября на Пречистеньке-19, если не ошибаюсь, музейно-выставочном комплексе Российской Академии Художеств. 21 сентября она открывается и продлится до 29 октября. И там можно с вами пообщаться, но в избранные дни 30 сентября и 28 октября, я это еще раз повторю в течение сегодняшнего нашего разговора, в 12 часов два раза вы будете присутствовать на этой выставке, вы сможете пообщаться со всеми желающими, с теми, кто хочет прийти, так сказать, впитать дух.
Сергей Андрияка
— Да, да, и, собственно, люди могут и задать вопросы, потом я, наверное, проведу по возможности экскурсию по выставке с какими-то комментариями, рассказами, которые, собственно, имеют многие работы. Это интересно.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, ну давайте сразу к делу перейдем, поговорим о вас. Не секрет, что мир изобразительного искусства, конечно, открыл вам ваш папа. Ну как-то вот...
Сергей Андрияка
— Конечно, нет, и я даже больше могу сказать. Что он, наверное, был моим главным учителем. При том, что я его не видел за работой. Так как-то случилось, что все-таки преподавательская деятельность у него отнимала большую часть времени, и если он и писал, то он писал урывками. В летний период, когда ездил с детьми на пленэр, на летнюю так называемую практику. Где была хоть какая-то возможность ну как-то вот пописать. Порадоваться этой природе, красоте и как-то ее изображать. Но, тем не менее, тем не менее, всё равно он был тем человеком, который определял, вот когда я только начинал рисовать, писать, он определял какой-то вектор. Все работы я ставил на пианино. Такое чёрное очень красивое, к сожалению, расстроенное, это «Mюльбах» дореволюционное, стояло. И на нём у меня, значит, обычно на таком чёрном фоне стояли мои работы. Работы, которые я успел сделать за текущий период. Вот он вечером приходил, и, конечно, уже был его определенный приговор, что ему нравилось, не нравилось. Как-то он меня поддерживал во многих вещах, которыми, ну, там, к примеру, работы по памяти он меня поддерживал, потому что официально такой программы не было в школе Суриковской.
Кира Лаврентьева
— Который был ректором.
Сергей Андрияка
— Он был не ректор, он был директор.
Кира Лаврентьева
— Директором Суриковской школы был ваш папа.
Сергей Андрияка
— Да, и он заслуженный художник России. У него так получилось, что он... Ну, в общем-то, пришел в эту школу работать с самого начала, с 1939 года, потом был перерыв, он ушел добровольцем на фронт. Пришел с фронта после войны, немножко работал в студии Грекова, потом опять пришёл в эту школу и до конца дней своих преподавал, и был последние 8-9 лет директором этой школы. То есть, в общем-то, у меня вся история школы, она была перед глазами. То, что касается и преподавания, и обучения, ну, всё это я видел. Всё это знал, и традиции школы тоже, конечно, впитались в меня очень основательно. Ну, а потом, конечно, он ушёл из жизни, когда я только поступил в Суриковский институт. И у меня жизнь резко изменилась, она поменялась, потому что я потерял того единственного, наверное, проводника. Педагога, проводника, который меня вёл по жизни, да, и его не стало. И у меня как-то такая растерянность появилась, я вообще ударился в разные какие-то даже странные направления. У меня там был экспрессионизм вообще. Ну, чем я только не пробовал заниматься. Потом меня увлекла Япония. Японское искусство, китайское искусство. Потом я от всего этого отошел, и у меня как-то был уже ориентир такой, видимо, меня как-то, знаете, как Господь ведет человека, вот Он меня вот как-то вел. Вел, вел, и привел к тому, что к 80-му году было решено на государственном уровне праздновать 600-летие Куликовской битвы. И всё, что было с этим связано, исторические разные лекции, мероприятия, выставки, поездки туда, это всё-всё-всё-всё организовывалось, всё это создавалось и как-то все реанимировалось. Но это меня очень сильно захватило. История, русская история на фоне духовных всех вопросов. Вот, и, ну, сейчас обычно говорят, вот, в советское время там все запрещалось, все, не разрешалось. Ничего подобного. У нас все было свободно, все, пожалуйста. В Суриковском институте были прекрасные поездки по древнерусским городам, по вообще нашим всем уникальным достопримечательностям. Музеям, которые показывались, двери открывались, хранились, мы это всё впитывали, смотрели, видели, наполнялись вот этой духовной культурой, которая была нам доступна на тот момент. Ну и, собственно говоря, чтение литературы тоже было свободное. То есть, не было проблем читать Библию или какие-то духовные книги, духовного содержания, все было абсолютно доступно и нормально. Ну и лекции были уникальные, которые проходили и по иконописи, и по святоотеческой литературе. В общем, было много всего интересного.
Кира Лаврентьева
— А вы к вере тогда пришли или раньше?
Сергей Андрияка — Ну, меня мама с детства водила, вообще-то, как только я родился. Но тогда только я как-то... Осознанности такой не было, и поэтому у меня так и случилось, что, когда отец мой ушел из жизни, наверное, это был такой первый удар. Хотя нет, первый удар был — это когда мой духовный отец, архимандрит Сергий, ушел из жизни. Это был тоже 1977 год. Они в один год ушли только. Архимандрит Сергий ушел на Рождество Христова прямо в храме.
Кира Лаврентьева
— Ничего себе.
Сергей Андрияка
— Как раз он... Я, к сожалению, на этой службе как раз не был. А отец ушел в конце мая этого же года. Это на меня, конечно, подействовало сильно. И тут еще как-то было много всяких смертей, поэтому меня жизнью потихонечку стало подвигать...
Кира Лаврентьева
— К вечности.
Сергей Андрияка
— К вечности, да. И, естественно, диплом я уже планировал на фоне, может быть, истории, но... Как выразить вечность, которую я ощущал во время отпевания, уже зная хорошо текст, зная глубоко содержание. Вот ты стоишь со свечой, ты понимаешь, что тебя не интересует, кто как стоит, кто чего там держит, у кого какое выражение лица. А самое главное остается то, что ты шагаешь в вечность, и ты уже с теми людьми, которые там. И ты с ними уже как-то в какой-то степени даже связан, ты чувствуешь свою связь, сопричастность с ними, свою любовь к ним. И именно этот момент, когда ты шагаешь в вечность, ты думаешь, а как же это выразить изобразительным искусством? Понятно, что это неизобразимо, это вообще неизобразимая вещь. Хотя она, наверное, чуть-чуть была изобразима. Была изобразима, я дошел в итоге до понимания пространства вот этого иконописного, что, собственно говоря, там, где другое совершенно пространство, нет времени, такое вот другое понимание, которое дано нам видеть в иконописи. В хорошей иконописи это всё. Ну и во время работы самой над самой вещью, ну, в общем, пришел уже... Это рациональное, конечно, понимание, но оно было продиктовано какими-то вот духовными этими поисками. Это изображение креста, потому что крест, получается, что вечность, она выражается как? Она, всё, что вертикальное, это является зримым восприятием человека. И когда мы выходим куда-то в поле, вообще в любое, мы видим только вертикали. Вообще, ну так устроен человек, он видит вертикаль. Поэтому иконы все вертикальные. Они не горизонтальные, они вертикальные. Вот, это зрительное пространство — вертикаль. Но по отношению к горизонтали, она не может быть сама по себе. Вот, и если это соединить, то получится крест от вечности. От вечности к этому изображению, к этому выводу я пришел уже под конец долгой-долгой работы на диплом.
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА. Напоминаем, что у нас в гостях Сергей Андрияка, народный художник, основатель, художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Говорим мы как раз о пути христианина, о пути Сергея Николаевича в светском обществе. Но не только, наверное, в светском обществе, а вообще как-то вот о пути Сергея Николаевича в этой жизни. И знаете, я вот вас слушаю внимательно, и о чем думаю? Ведь не все дети священников, к примеру, да, становятся священниками. Не все дети композиторов становятся композиторами, не все дети художников становятся художниками, но и так можно долго продолжать. А если порой не по своему выбору становятся, то, к сожалению, всю жизнь так могут, я сейчас про художников, про композиторов, так и могут заниматься ремеслом, что может быть тоже неплохо. Ремеслом, срисовыванием, либо переигрыванием чужих произведений.
Сергей Андрияка
— Это неплохо. Это тоже хорошо.
Кира Лаврентьева
— И в этом мастерстве можно тоже добиться очень больших высот. И я ни в коем случае не умоляю ремесленного труда. Но, Сергей Николаевич, в вашем случае мы сейчас говорим, конечно, о вдыхании, вдыхании своего чего-то очень глубинного в творчество. И когда у вас это началось? Когда вы поняли, что вы не срисовываете и не пишете что-то уже так по готовому шаблону, а творите?
Сергей Андрияка
— Это вы знаете, вот такой классический пример, я его уже много раз приводил, может быть, даже не знаю для радиослушателей, которые меня знают, они, наверное, просто это уже слышали много раз. Ну, когда я ходил на подготовительные такие вот, классы, курсы для поступления в Суриковскую школу, я ходил не к своему отцу, а там были другие педагоги. И вот там был цветок, я, значит, писал этот цветок, с натуры там, всё внимательно. И зашёл отец, он зашёл, посмотрел, говорит: «Ты молодец, цветок у тебя очень красивый». Я каждый лепесточек пытался сделать, все. Очень добросовестно. Он говорит: «Но, твой цветок не пахнет».
Кира Лаврентьева
— Ого.
Сергей Андрияка — И вот это для меня был, конечно, такой приговор, шок. Что мне надо сделать, чтобы он пах? И вот я начал там что-то смывать, что-то размывать, что-то поправлять. Мне хотелось, чтобы он пах, а что сделать для этого? Я не знал, что сделать. И вот спустя какое-то время, он мне говорит: «Вот с того момента, когда ты это понял и начал это делать, вот началось искусство». Вот. Но это... потому что творчество — это вещь неосознанная. Она, по сути дела, не поддается такому абсолютно...
Кира Лаврентьева
— Регламенту.
Сергей Андрияка
— Регламенту и рациональному объяснению. И потом, конечно, в искусстве, во всем искусстве, в мировом искусстве, все движет вот эта духовная энергия. Она, по сути дела, у человека может быть сильная, может быть слабая, может быть положительная, может быть отрицательная. И она входит в произведения. Она у музыканта, им руководит во время исполнения тех или иных произведений. Это 100 процентов. Потому что вот сейчас этому не уделяют внимания. Ну, сегодня время, так скажем, Макдональдса такого. Всё безразлично, всё равно. А по-хорошему, ну, даже хорошее музыкальное произведение искусства, это не хорошая мелодия, а в первую очередь и самое главное, это исполнитель. Это кто исполняет.
Кира Лаврентьева
— Точно.
Сергей Андрияка
— Это сила исполнения. Поэтому я вот в своей жизни очень люблю музыку. К сожалению, я ей никогда не занимался. Ну, может, и «Мишка на ухо наступил» это тоже есть. Но самое главное, что я всегда собирал пластинки. Я занимался выдающимися исполнителями, меня они всегда интересовали. Это начало 20 века исполнители великие. Разные симфонические, вокальные. И любое произведение искусства, я это знаю по своим работам, оно живет самостоятельной жизнью от меры той вот этой духовной энергии, которая вложена в эти вещи.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, в интервью Владимиру Легойде в программе «Парсуна» меня совершенно поразила одна вещь. Вы говорите о том, что, когда ты как художник, как творец. И в какой-то момент, естественно, в творческом процессе, это знакомо многим людям, которые творят. Ты понимаешь, что ничего не понимаешь, это я сейчас цитирую, ничего не можешь, и ничего не знаешь. Ты опускаешься на самое дно, и тебя поднимает с этого дна божественная сила. И ты начинаешь что-то делать, говорите вы, и вот тогда рождается что-то по-настоящему глубокое. Мы знаем, что у Сергея Рахманинова перед написанием второго концерта было совершенно дичайшее, чудовищное состояние в течение двух лет. Он в нём находился перед написанием вот этого его известного второго концерта Рахманинова, который мы все знаем. Меня это тогда поразило, когда я это читала. И тут я слышу что-то подобное у вас в программе.
Сергей Андрияка
— Это на самом деле так, это момент смирения определенного.
Кира Лаврентьева
— То есть это надо, получается?
Сергей Андрияка
— Абсолютно.
Кира Лаврентьева
— То есть это надо опуститься на это дно и самость свою убрать и родить что-то действительно великое.
Сергей Андрияка
— Но это, понимаете, это нужно, чтобы было по-настоящему. Это не то, что человек специально себя накрутил, вот я такой-сякой, нет. А это внутреннее ощущение полного своего бессилия, своего неумения, незнания, непонимания, что ты вот действительно себя уже опускаешь до самого низа. Это даёт высочайший результат. Потому что это уже не ты пишешь, не ты работаешь.
Кира Лаврентьева
— Но это очень больно.
Сергей Андрияка
— Нет, это не больно. Это не больно, это, знаете как, это необходимо. Это просто необходимо каждому, каждому человеку. Вот я даже такие примеры приведу, вот, знаете как, они, может быть, не совсем такие, но похожие. Вот если ты очень самоуверенно, ну, допустим, я провожу мастер-класс, да. Ты самоуверенно, что я сейчас сделаю вот это, я это умею, я это могу, всё... ты приходишь, и у тебя происходит сбой. Сбой. Может быть, это зритель не видит, но ты видишь, что у тебя произошёл сбой. Что ты делаешь плохо, ты делаешь не то, у тебя есть самоуверенность, ты это делаешь совершенно неправильно. А вот когда ты себя умоляешь, смиряешь и доводишь до какого состояния, что вот если Бог даст, это у тебя получится, если ты вот как-то вот... Тогда оно будет! И оно получается тогда просто необыкновенно правильно.
Кира Лаврентьева
— И ты уже не понимаешь, как это получилось.
Сергей Андрияка
— Да, а когда вот такие работы ты делаешь, я помню творческие работы, когда ты просто делаешь, делаешь. А потом ты включаешь как бы разум, смотришь: " А это что я делал, не я делал, когда делал, как делал? Смог бы я сейчас еще раз это сделать, наверное, нет«. Такие моменты тоже происходят.
Кира Лаврентьева
— А что влияет, по-вашему, на вот эту трансляцию художникам определенного духа? Ведь мы понимаем, что есть, например, Исаак Левитан, который не был воцерковленным человеком в общепринятом смысле. Который уже сейчас, как бы, нам известен этот смысл. Он нерегулярно, так назовем это, посещал храм. Но при этом его сюжеты можно назвать не то что религиозными, они духовные. Ты смотришь на его картины, понимаешь, что ты погружаешься в какую-то духовную жизнь. А есть художники, ну не будем называть имен, которые воспроизводят инфернальные какие-то ноты в своем творчестве. Они были, есть и, наверное, будут, и художники, и писатели, и режиссеры, и актёры. И абсолютно любой человек, видимо, может как-то рай нести в этот мир, а может нести не рай. А чего это зависит, Сергей Николаевич?
Сергей Андрияка
— Это, вы знаете, это зависит от внутреннего состояния человека.
Кира Лаврентьева
— От его направленности?
Сергей Андрияка
— Мы же тоже все прекрасно понимаем. Можно в храм ходить, но при этом...
Кира Лаврентьева
— Не быть там.
Сергей Андрияка
— Не быть там, да. Он как бы так, внешне будет. А бывает человек, может быть, и не часто он ходит, и, может быть, и редко. А, может быть, даже и у него душа такая, что, как у меня отец Сергий очень правильно говорил: «Весь мир храм для кого-то». Он тоже может быть. Ну, то есть, он его ощущает, он его чувствует. Это потому, что, наверное, Господь судит не по форме, а по содержанию, по сути. Поэтому это внутреннее состояние. Это внутреннее состояние человека. Это его... и потом есть вещи, с которыми человек родился. Вот это тоже нельзя скидывать со счетов. Это является... ну, он с этим родился. Вот у него очень сильная энергетика, очень сильный вот этот вот... этот сильный посыл. А у другого слабый посыл, ну ты с ним ничего не сделаешь, ничего нельзя с этим сделать. Это нельзя сказать, что это плохо. Но для, допустим, искусства это имеет большое значение. Но оно имеет значение как в положительном, так и в отрицательном смысле, потому что можно нести и отрицательный заряд, очень сильный заряд. Но у меня вот с Манежем тогда было, с пожаром Манежа, такая была история, очень такая тяжелая. Ну, я просто понятно, что я вот эту трагедию переживаю, рушится там крыша. У меня через несколько часов должны были перевезены быть там почти пять тысяч работ, и уже плакаты висят на фасаде, и один плакат там прогорает боковым огнем, а эти остались. И они сохранились как бы, они не сгорели. Но вот всё это вот, понимаете, вот это вот всё жуткое такое зрелище, вот это ужас такой, да, вот этого всего пожара, всего. Я не мог, реклама была везде сделана, всё вот, меня трясёт. И я понимаю, что я должен это написать не для того, чтобы... Это как какой-то пиар или что-то, а для того, чтобы просто освободиться от этой тяжести, которая во мне. Я вот должен написать, я должен высказаться и освободиться. Я эту вещь пишу, я ее пишу очень быстро. Она большая, довольно полутораметровая, но я ее пишу очень быстро. Пишу всё, и у меня как-то вся эта энергия уходит в работу. А работа тяжелая. Работа тяжелая. И вот когда она висела у нас в музейно-выставочном комплексе школы акварели, а смотрители мне говорят: " Вы знаете, возите ее по выставкам, где хотите, она не должна висеть здесь у нас, нам тяжело просто от этой работы «. Вот, понимаете, вот при всем притом. И притом там был такой случай, очень знаменательный случай был. Директор этого комплекса, Станислав Каракаш, после этой трагедии он ко мне пришел и говорит, ты знаешь, хочешь верь, хочешь не верь. У него там стоял сейф, огромный сейф. А над сейфом висела икона. Но температура в горящем здании была чудовищная. Там плавилось все. И он говорит, вот ты понимаешь, ты не поверишь, я открыл этот сейф, там пепел. А икона висит.
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. У нас в гостях сегодня Сергей Андрияка, народный художник Российской Федерации. Основатель и художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Также напоминаю вам, что мы сегодня поздравляем Сергея Николаевича с юбилеем.
Сергей Андрияка
— Спасибо.
Кира Лаврентьева
— И хотим поделиться с вами интересной информацией о том, что с 21 сентября в честь юбилея Сергея Николаевича открывается выставка по адресу Пречистенка, 19. В музейно-выставочном комплексе Российской академии художеств. Она продлится до 29 октября. Вы можете посетить её в любое удобное для вас время. И также два дня в течение всего этого периода на выставке будет присутствовать Сергей Николаевич. И если у вас есть какие-то вопросы, вы хотите с ним познакомиться, прийти, пообщаться, вы сможете это сделать 30 сентября и 28 октября в 12 часов. 30 сентября и 28 октября Сергей Николаевич будет вас ждать на Пречистенке, 19. И будет очень вам рад в этот день.
Сергей Андрияка
— Да, милости просим.
Кира Лаврентьева
— Да, Сергей Николаевич, ну, конечно, интереснейшие вещи вы рассказываете. Интереснейшие. И меня поражает тот факт, что в каком состоянии ты пишешь картину. Я помню историю, когда у вас с собакой такая довольно-таки трагичная история. С собакой такая была, да, трагическая была вещь тоже. Вы написали фактически такой красивый-то по факту очень пейзаж, красивый. Если человек не знает, да, он, наверное, так и не догадается. А на вашего друга он повлиял.
Сергей Андрияка
— Ну, это, вы знаете, это всё происходит в нашей жизни. Мы же люди. И, конечно, бывают какие-то очень сильные переживания, проблемы, трудности, которые ты не можешь ну, как-то, ну, наверное, более духовно пережить как-то спокойнее, к этому отнестись. И оно выливается у художника, у творческого человека вот в его изображения, в его искусстве, в его каких-то картинах. В музыкантах, в его исполнении, в музыке. Тоже никуда не денешься от этого, это совершенно понятно. И можно даже, знаете, как, вот не зная художника, идти по выставкам, ну, там, не знаю, в Третьяковку пойти, там можно просто проследить состояние души человека, состояние того или иного художника. Как вот он светлый, не светлый. Какие-то моменты, может быть вехи какие-то его жизни, потому что он тоже мог меняться внутри. Это тоже очень интересно. Это особая такая тема. И бывают художники одного времени, одного периода, одной эпохи. Вот даже, собственно, с одними традициями академическими. Но, оказывается, один более светлый по своему подходу, а другой так немножечко черноватенький, внутренне черноватенький. Эта черноватость, конечно, она вылезает. А с помощью энергии можно и, конечно, и вообще отрицательно очень сильно действовать на людей, как Сальвадор Дали действовал. Но это, получается, такая власть некая. Это уже демонизм такой, вот точно, сатанизм, который, конечно, он нес другой свет. Это свет такой потусторонний, нехороший свет, и он этот свет, конечно, культивировал очень сильно. Он действует, очень сильно действует. Сюрреализм очень сильно действует, особенно Дали. Он очень имеет большую энергетику, воздействие. Почему люди и не могут равнодушно пройти, равнодушно нельзя пройти, потому что это очень большого воздействия энергетика, но она разрушительна, она уничтожает человека.
Сергей Андрияка
— Я перед интервью пересматривала в интернете, пока что в интернете ваши картины, думала, что мне ближе, и поняла, что вот прям душа моя открывается, когда я смотрю на картины «Ипатьевская слобода», вот этот деревенский, совершенно зимний пейзаж, этот сюжет, вот потрясающие эти дома. Знаете, очень легко в интернете можно найти. Вот. И, знаете, Сергей Николаевич, ну у вас же еще и очень много других стилей, в которых вы работаете, других картин. Вот если вы хотите отдохнуть, вот к вам придут сейчас, скажут, Сергей Николаевич, отдыхайте, пишите вот то, что у вас душа пожелает, вам ближе всего, какой стиль письма?
Сергей Андрияка
— Ну, он не стиль. Вы знаете, просто на каждый период есть какие-то вещи, приоритетные какие-то сюжеты. Потому что я безумно люблю природу. Вот просто природу. Вот я на дачу собираюсь поехать и говорю жене: «Поедем любоваться красотой». И мы едем любоваться. Причем, красота, она может быть и дождливая, и солнечная, и зимняя, и летняя, и жаркая, и любая! Она всегда красота, это здорово! Но на сегодняшний день, конечно, мы сейчас приехали с Соловков, как-то соловецкая тема одолела меня. Понимаете, бывает такой момент, когда ты всё время об этом думаешь. Они у тебя прокручиваются, просто эти темы, которые ты должен написать, должен сделать, должен сделать. Вот ты не можешь их не сделать, потому что они всё время перед глазами, ты их, ну, значит, надо их сделать, надо воплотить в жизнь. Поэтому, ну, вот этим вот как-то вот я там. Соловецкий лес, конечно, потрясающий. Потрясающее там очень красивое море, красивая природа, богатейший край. Ну, он духовно богатейший. Он не внешне, там, конечно, много ягод, грибов, там это всего, это всего здорово, но самое главное, что там все пропитано духом, духовно пропитано. Дело здесь, конечно, во многом и в самом монастыре, в первую очередь, потому что он освящает как-то, и вообще это место, которое основано было монахами Зосимой, Савватием и Германом. Это, конечно, и монастырь сам, и ход служб, которые там проводятся, вот, настоятелем Владыкой Порфирием, с братией. Там, понимаете, не могут жить люди, ну, там, не знаю, карьеристы, плохие. Они просто там не могут жить. Там такие условия тяжелые, суровые, что в них остаются только люди, которые живут настоящей духовной жизнью. Они просто там не выживут. И для них смысла там жить нет никакого. Ну а что он там будет ждать? Что он там будет подвигаться по службе? Нет. Или он какие-то там приобретения получит материальные? Тоже нет. Но там этого ничего нет. Это просто вот есть, как говорится, какой-то вот островок духовной жизни. Такой уникальный островок, который вот мне он очень дорог, близок, и не только мне, а в общем-то сейчас его полюбила вся моя семья. С супругой мы сразу влюбились, но и дети, они постепенно, постепенно, они как-то, ну, та... Не сразу, потому что первый раз они маленькие были, видимо, они приехали, то говорили: «Мы больше сюда никогда не приедем».
Кира Лаврентьева
— Ну, потому что долго, тяжело, холодно.
Кира Лаврентьева
— Да, да, да. Ну и вообще там...
Кира Лаврентьева
— И раньше ехать было, наверное, не так-то просто.
Сергей Андрияка
— Ну там даже, знаете, как вот... Ну такой был смешной. Мы переживали, что гаджеты сегодня, ну, они, конечно, человека превращают так, ну, немножко, так если грубо говоря, дебилизирует его, делает его таким...
Кира Лаврентьева
— Роботом.
Сергей Андрияка
— Аутистом. Да. И дети, естественно, но они с этими гаджетами, особенно молодежь, они... Ну и жена, она подошла там на исповеди, сказала: «Я переживаю, что я все-таки, но им купила эти гаджеты, и вот такая история произошла, вот я виновата». На следующий день происходит такое событие, оно смешное с одной стороны, а с другой стороны очень показательное. На Соловках ты только подумал, и это происходит. Мы выходим на этюды, на море, а мои дети говорят: «Пап, мы будем эти ракушки собирать». А я говорю: «Я писать вот тут буду, в 20 метрах сидеть. Ну, вы подходите, когда вы там ракушки насобираете». И тут приходит прилив воды, заливает их все телефоны, и все в мгновение вырубается.
Кира Лаврентьева
— Класс! Знак некий, да, такой?
Сергей Андрияка
— Ну да, ну просто вот, ничего не говоря, вот все исполняется.
Кира Лаврентьева
— Поразительно. Поразительно. Но ведь вот это вот детское воображение, вот это детское воспитание вкуса, оно как происходит? Путём насмотренности некой?
Сергей Андрияка
— Когда нужно показывать, показывать, показывать. Ну конечно, конечно. В первую очередь, это, конечно, когда они всё видят. Но не всегда, не всегда вот слово, когда обычно говорят, личный пример является главным. Ну, они видели, как я с утра до ночи сижу, работаю. Конечно, они, может быть, в таком ритме не работают. Сейчас не работают в таком ритме. Но я-то, потому что этим живу. Ну, живу, ну, вот как, у меня отнять искусство, это как-то вот, ну, наверное, отрезать у меня самые главные органы мои все. Я не знаю как-то. Ну, невозможно это сделать. Вот. А, ну, они ещё, может быть, не живут этим в полной мере, но занимаются этим, учатся, работают. Ну, может быть, к ним это когда-нибудь и придёт, по-своему придёт. Потому что здесь, ну, насильно любить нельзя. Это тоже добровольная вещь. А я этим живу. Если мне не давать долго писать. Какие-то обстоятельства жизни мешают, день прошел, два, три, четыре, мне не дают писать, я становлюсь вообще раздражительным, но вот действовать на всё, вот на всё, мне очень плохо. Мне дали пописать, всё, я уже человек.
Кира Лаврентьева
— Воспрял.
Сергей Андрияка
— Да.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, а вы примете со спокойствием, если ваши дети не пойдут по вашему пути?
Сергей Андрияка
— Спокойно. Но, они пошли уже.
Кира Лаврентьева
— Уже пошли.
Сергей Андрияка
— Уже пошли. Причем у меня вот дочка средняя Лиза, она сейчас прекрасно и преподает. Она в первом выпуске закончила академию. Прекрасно преподает. У нее дар преподавательский очень хороший. Делает выставки, творчески работает. Ну и, в общем, она как-то многое-многое сейчас понимает и по жизни, и по глубине своей вот такой жизненной. Вот, ну, она вот как-то... Ну, а я думаю, что вот Софья, она сейчас на дипломе, тоже все время работает, все время. Ну, ее надо немножко только направлять, чуть-чуть. Она все время работает, тоже вот искусство для нее очень важно, составляющая очень такая главная. Ну, а младшая тоже учится, но вот она еще не дошла до диплома, но уже об этом думает, и она так... Ну, у неё свои какие-то есть особенности, свои. Ну, вот сын не пошёл по этой стезе. Ну, я думаю, он не пошёл просто по той причине, что его в детстве там получилось так, что как-то не стимулировали его детское творчество. Когда он в школе учился, общеобразовательной. Потому что я это контролировать не мог. Вот, и там над ним смеялись, там, в общем, а так он и цвет очень красиво чувствовал, и все, если бы его с ним, его как-то поддерживали по-человечески, то, наверное, может быть, он бы тоже пошел по этому пути.
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья, на Радио ВЕРА. Напоминаем, что у нас в гостях Сергей Андрияка, народный художник, основатель и художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Меня зовут Кира Лаврентьева. Сергей Николаевич, но ведь это такой серьезный, очень глубокий вопрос. Как человека раскрыть, как ребенка раскрыть. Вот вы вообще многодетный отец, и получается, что вы не только, да, трудитесь на поприще изобразительного искусства, преподавания, у вас есть своя собственная методика преподавания детям. Об этом уже были программы на Радио ВЕРА. Об этом можно, кстати говоря, рекомендую очень послушать. Это действительно интересно, это авторская методика, она придумана и разработана и вами. Но у вас есть ещё свои дети, которые выбиваются из вот этого вот, значит, ряда студентов, учеников, которые в школе, и это уже совсем другая история. Вот как это, Сергей Николаевич, как правильно-то с ними быть, с детьми. Чтобы не пропустить их, что ли, раскрыться им, как-то дать возможность?
Сергей Андрияка
— Ну, вы понимаете, они в первую очередь видят. Вот, понимаете, здесь, на мой взгляд, никакого насилия не должно быть. Учить с детства, вот в детстве у любого человека, у любого ребёнка, абсолютно у любого, есть потребность что-то делать руками. Плюс к этому у него есть тяга к музыке. У каждого ребенка. Он, там, кто-то хочет петь, кто-то хочет танцевать, кто-то хочет учиться на музыкальных инструментах играть. Но это потребность такая, внутренняя потребность. Вот он рождается, вот она есть. И такая же история с изобразительным искусством. Он хочет рисовать. Он просто берет и там что-то срисовывай, каля-маля какие-то делать. Ему хочется лепить из пластилина. Что-то делать, мастерить что-то. Девочкам вышивать что-то хочется. Это сродни изобразительному искусству. Вся вот это такая внутренняя потребность. И мне, кажется, просто родителям имеет смысл, несмотря на то что это может принести какие-то неудобства дома, это надо поддержать, всегда поддержать! Потому что у нас, как правило, дети, которые приходят учиться в школу, они, занимаются и музыкой, и иностранный язык, и танцами, и там еще чем-то. То есть у них большой спектр. Я это приветствую, не считаю, что нужно в обязательном порядке, чтобы ребёнок на начальном этапе уже был запрограммирован там, как профессионал. Да не нужно это, вообще не нужно. Это нужно ко всему иметь призвание. А призванных очень мало. Так же, как талантов, очень мало. Это единицы. Это определенное отклонение от нормы. Это... ну, там много очень всяких факторов, которые, наверное, должны сложиться, чтобы человек действительно стал высоким таким профессионалом. Чтобы он этим жил и давал действительно уникальные какие-то результаты. А для того, чтобы просто открыть мир для себя, красоты, ну, пожалуйста, это вот то, что тебе дано, то, с чем ты родился. Ты можешь попробовать рисовать, получить какие-то основы для себя. Ты можешь становиться кем хочешь, не знаю, врачом, педагогом, экономистом, кем угодно. Тебе это не повредит в жизни. Так же, как слышать хорошую музыку. Но её слышать хорошую музыку когда можно? После того, когда ты, ну, немножко тебя приобщат к музыке-то. Чуть-чуть хотя бы ты позанимаешься и тогда ты сможешь и слышать. Это классическая музыка будет не пустой звук вот это все нужно, а делать профессионала из них да ни в коем случае. Ни в коем случае. У меня был вот такой период, когда я поступал в Суриковскую школу, мама прятала мои кисточки, краски. Это был действительно период такой тяжелый, очень жесткий. Вот, она, видя, ну, жизнь моего отца, жизнь многих художников, которые проходили у нее на глазах, она не хотела, чтобы я шел в эту профессию. Ну и потом эта профессия, она такая вот, то ли пан, то ли пропал, то ли будет, то ли не будет, то ли что там будет, неизвестно. Вот. И она мне, тогда как-то сказала: «А ты готов идти до конца»? Вот идти до конца. Ну, это как, наверное, в монастырь человек уходит, вот он говорит, а я готов-то идти до конца? По-настоящему только. Я говорю: «Готов». Вот я иду до сего дня, до конца. Я с этого пути никогда не сворачивал, и не оглядывался. Но это не всегда может оценить маленький человечек. И бывает иногда что-то меняется. Ну, по-разному это всё. Это всё очень сложные вещи, которые... Бывает, что к человеку это приходит поздно. Вот, и он наверстывает упущенное, и он становится блестящим художником, потрясающим художником. Иногда, наоборот, это гаснет, почему-то гаснет, непонятно почему. Оно бывает такой всплеск, и всё в детстве, в юности, а потом всё уходит. Тоже такое бывает. Ну, тут нельзя ничего сказать, посоветовать трудно. Но то, что не надо мешать, если есть желание на начальном этапе этим заниматься, это безусловно. Это безусловно нужно, чтобы ребенок к этому приобщился. Потому что, понимаете, как только он начинает рисовать, вот просто, простые вещи, вот он там яблочко, там грушу, там еще что-то, ну вот простое, то, что вокруг него. Простой мир его, он перед ним открывается, он им любуется, он этому миру радуется, он на него смотрит другими глазами. Он открывается вообще, вот этот бесконечный красивый божественный мир. Это чудо, и это вот чудо, которое именно благодаря образованию оно дается человеку. И он — всё, вот он уже по-другому видит мир. Ему возвратился тот дар, удивительный дар, который, к сожалению, к сожалению, просто так не открывается. Только смотрение в музее или там ну да, можно конечно уже через музеи, через каких-то старых мастеров, через альбомы, картины. Но когда ты сам берешь это все, то у тебя это действительно раскрывается доподлинно. Да и мастеров ты смотришь по-другому, все ты смотришь по-другому, весь мир другой. Он весь мир другой. Вот, и это закладывается, конечно, в детстве, в основе своей.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, а можно ли делать... У нас осталось совсем немножко времени, мне хотелось очень задать этот вопрос. А можно ли, когда ты уже верующий человек, когда ты много про себя понимаешь, когда ты понимаешь всё практически, про свои возможности в искусстве, можно ли жить не по воле Божьей. Можно ли творить не по воле Божьей? Написать что-то, и ты понимаешь, что это Богу не угодно. Я сейчас даже не беру в расчёт, знаете, какие-то совсем сюжеты непонятные. А вот ты вроде ничего, хорошую картину написал, а понимаешь, что она не нужна. Или сделал что-то, что-то руками такое изобразительное, а понимаешь, что, может и не надо было это делать. Это вот эта градация, она как определяется? Ну как градация?
Сергей Андрияка
— Ну понимаете, если вы уже задали вопрос такой и обозначили, что это не по воле. Вот и ответ, собственно, мы же должны стремиться к исполнению воли Божьей, а не к самости своей.
Кира Лаврентьева
— Давайте я по-другому спрошу. А у вас есть ощущение вот этого вообще? Бывало ли у вас такое, что ты что-то написал, а понимаешь, что-то странное?
Сергей Андрияка
— Конечно. Так очень много мы делаем. Мы в своей жизни слишком много делаем того, чего не является по воле Божьей, к сожалению. Ну, поэтому всегда ставишь под сомнение то, что ты делаешь, то, что ты сделал, то, что ты хочешь сделать. Вопросы возникают. Ну, к сожалению.
Кира Лаврентьева
— Давайте напомним нашим дорогим слушателям, что 21 сентября в честь 65-летия Народного художника Российской Федерации Сергея Николаевича Андрияки открывается выставка по адресу Пречистенка,19. В Музейно-выставочном комплексе РАХ. Продлится она до 29 октября, то есть практически полтора месяца будет возможность посетить выставку, посмотреть экспозицию. И, в общем, насладиться творчеством Сергея Николаевича. И также будут два дня, когда Сергей Николаевич будет там. Можно прийти, познакомиться, пообщаться, задать какие-то вопросы. Это будет 30 сентября, дорогие друзья, запоминаем, 30 сентября и 28 октября. В 12 часов 30 сентября и 28 октября тоже в 12 часов Сергей Николаевич будет вас там ждать. Так что настоятельно рекомендуем посетить выставку. А Сергей Николаевич, Вас благодарю от души за прекрасный разговор, за прекрасный час, незаметно пролетел совершенно.
Сергей Андрияка
— Ну, о многих вопросах можно говорить, потому что слишком много тем.
Кира Лаврентьева
— Бесконечно. О многих можно говорить бесконечно.
Сергей Андрияка
— И они касаются и творчества, и, наверное, не только творчества, и самой жизни.
Кира Лаврентьева
— Так и есть. Огромное спасибо, дорогие друзья. Мы напоминаем вам, что у нас в гостях был Сергей Андрияка, народный художник Российской Федерации, основатель и художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами до следующего воскресенья.
Сергей Андрияка
— Спасибо.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья
«Если крестник стал атеистом...» Прот. Алексей Батаногов, Анна Сапрыкина, Наталья Разувакина
В этом выпуске настоятель храма святого равноапостольного князя Владимира в Новогиреево протоиерей Алексей Батаногов, кандидат педагогических наук, мама семи детей Анна Сапрыкина и поэт, журналист Наталья Разувакина размышляли над тем, какова роль крестных, как правильно строить отношения с крестниками и что делать, если крестник становится атеистом.