У нас в гостях была альтистка, солистка Национального Филармонического оркестра, концертмейстер, Заслуженная артистка России Светлана Степченко.
Мы говорили с ней о том, как для неё связаны вера и музыкальное творчество, о том, что для неё значит пение на Литургии в церковном хоре, а также о том, каким образом она учит детей понимать и любить классическую музыку.
Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева
Дьякон Игорь Цуканов:
— Добрый вечер, дорогие друзья, это «Вечер воскресенья» на радио «Вера», как всегда в это время в студии моя коллега Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Меня зовут дьякон Игорь Цуканов. И, как обычно, тоже в это время мы говорим с нашими гостями на тему: «Христианин в обществе». Сегодня у нас замечательная гостья, которую очень радостно мне представить, она уже не в первый раз, это мягко сказано, на радио «Вера» приходит, и мы беседуем. Я думаю, сегодня наш разговор будет немножко другим. Я рад очень вас представить: Светлана Борисовна Степченко, заслуженная артистка России, солист и концертмейстер группы альтов Национального филармонического оркестра России, альтОв же правильно? Или Альтов?
Светлана Степченко:
— АльтОв, да.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Оркестра под управлением Владимира Теодоровича Спивакова, также, я думаю, если у нас есть сегодня юные слушатели, то они знают вас, безусловно, как Виолетту Модестовну. Да? И собственно у вас это такое Alter ego, вы сами иногда себя представляете как Виолетта Модестовна. Человек, который ведёт детскую передачу о классической музыке на телевидении уже 10 лет?
Светлана Степченко:
— Даже больше. Добрый вечер!
Дьякон Игорь Цуканов:
— Добрый вечер! Я хотел начать немножко с неожиданной темы, потому что, я думаю, поговорим и про ваш путь к вере, и про музыку будем разговаривать. Я надеюсь, поскольку вы пришли с инструментом, вы, наверное, что-нибудь сыграете. Вот сейчас мы живём в эпоху пандемии, а эта эпоха для музыкантов, и не только для них, для артистов — это сложное время, потому что концерты отменяются, концерты переносятся на год вперёд, а если они не переносятся и происходят, то залы наполовину пустые. Многим материально тяжело переживать это. Как вы с этим справляетесь, и как вообще относитесь к тому, что происходит, как музыкант, как человек, как христианка?
Светлана Степченко:
— Вы знаете, тяжело не только музыкантам, тяжело всем. И как христианка я отношусь с глубоким смирением к тому, что происходит, и очень надеюсь, очень верю, особенно здесь, на радио «Вера» это прозвучит, может быть, так правильно, на моём любимом радио, которое я часто слушаю, особенно беседы со священниками, с теми людьми, которые должны беседовать. Я была удивлена, что вы меня позвали. Потому что всё, что я могу сказать, я могу только музыкой. Я долго этому училась. Я не училась разговаривать с людьми, хотя, наверное, у меня неплохо получается с детьми, например, общаться. Да, Виолетта Модестовна — это моё Alter ego не знаю насколько, я её с собой не ассоциирую, она отдельно от меня существует. Замечательная такая женщина без определённого возраста, она добрая, самый добрый учитель музыки. Все дети, которые прошли через музыкальную школу, они не всегда были осчастливлены хорошими педагогами. Конечно, музыка — это через усилия, через труд, и не каждый может это пройти. А что касается времени, в которое не только музыкантам, но и остальным было тяжело, мы его пережили одну часть, сейчас грядёт что-то новое. Мы уже готовы к чему-то, но всё равно не понимаем, что будет дальше. Да. В пустых залах, как рассказывал Денис Мацуев, конечно, тяжело, но это надо делать. Это надо делать и в пустых залах, и онлайн, технически приходилось даже уроки проводить, музыкальные, это же вообще невозможно. Можете себе представить, как инструмент звучит через «Зум». Даже не представляете, поэтому мы живём в это время. Оно непростое. Это испытание, нужно это пережить и идти дальше. Вы говорите: путь в христианство. У этого пути есть начало и конец. Я пришла в начало довольно поздно, как и все мы, наш пласт, моего поколения, образованный. Поэтому у меня огромная радость, что появилась Виолетта Модестовна на православном канале, не где-то там на телеканале «Культура», не где-то на радио «Орфей», а вот как так вышло, что на православном канале появилась программа настоящая классической музыки для детей? У меня большая мечта — научить детей петь в хоре, я сама научилась в церковном. Я с детства пою, у меня две профессии такие, я и пою, и играю. И вот у меня мечта, чтобы дети с детства, не приносили их в определённое время к Причастию, не объясняя им, что происходит, они как бы в полусне, а всё-таки объясняли, и всё-таки наряду с песнями Шаинского включали песнопения. Они не сложные, они абсолютно доступны любому ребёнку, но кто-то должен это сделать. У меня вот мечта. Либо на том телеканале это как-то пробить, та же самая Виолетта Модестовна обучит, ей интересно. Мне было интересно, поэтому я пошла учиться в Свято-Тихоновский православный университет на певческие курсы. Потому что мне было интересно, я довольно поздно пришла в храм, поздно всё это увидела, ничего не понимала, стояла и была дико возмущена, как плохо поёт хор. Ну попала я ещё в такое место. Не везде это хорошо происходит, а мне человеку с высшим музыкальным образованием с абсолютным слухом очень трудно это всё пережить. Я думаю: «Ну сейчас вам всем докажу, пойду выучусь». Но это оказалось настолько сложно, настолько непросто вот уже в этом возрасте в это прийти. Поэтому я бы очень хотела, чтоб всё-таки с детства. У нас прекрасная есть передача «Вера и Фома», я бы туда чуть-чуть понемножечку, парочку песнопений внедряла и учила, правда, некому, к сожалению, там актёры хорошие, но не поющие, не знающие ноты. Поэтому мне очень хочется эту тему где-то, как-то её внедрить.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Это, конечно, поразительная вещь, что вы пошли учиться петь, будучи с детства прирождённым музыкантом.
Светлана Степченко:
— Я пела в Детском хоре Большого театра.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Вы пели в Детском хоре Большого театра, и ваш же голос знают все абсолютно.
Светлана Степченко:
— Вот голос знают, слава Богу.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Потому что 300 вы говорили?
Светлана Степченко:
— Больше.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Больше трёхсот мультфильмов вы озвучивали и фильмов.
Светлана Степченко:
— Я уже перестала считать, когда перевалило уже. Иногда в титрах не пишут, большое количество мультфильмов там даже в титрах меня нет.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Титры никто и не читает, прямо скажем.
Светлана Степченко:
— Это сейчас, когда они быстро бегут, раньше читали. Сейчас быстро бегут, я считаю, это неуважение к тем людям, которые делали такую большую работу. Не знаю, это моя такая небольшая ремарочка. Это нечестно.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Ну вот вы пели тоже всегда, получается. Но вы что, как-то непрофессионально что ли пели, вы считаете?
Светлана Степченко:
— Нет. Я не пошла учиться академическому вокалу, что-то меня, слава Богу, переклинило на альт. А! Сейчас объясню почему. Потому что я услышала знаменитого скрипача Виктора Третьякова. И всё. Я влюбилась, я забыла вообще обо всём бегала на все его концерты, снимала его манеру, это фантастически было. И вдруг у меня так здорово стало получаться играть на альте, что я получила первую премию на всесоюзном конкурсе, что я поступила в госоркестр к Светланову. То есть вот раз — в эту сторону качнуло здорово, но при этом я не переставала дублировать фильмы. Все люди, которые меня оценили и знали, они, к сожалению, уже ушли. Царство им всем Небесное. Тогда существовал институт музыкальных редакторов, сейчас ничего этого нет, и они все знали меня. Они знали, если надо быстро, надо чисто, надо от пяти до ста пяти лет — это Степченко, придёт, за два дубля сделает. Их практически не осталось этих людей, их очень мало. Гарри Яковлевич Бардин с завидной регулярностью лет через 10 после «Красной Шапочки» мне звонит: «Светк, ты ещё поёшь?» Ну я говорю: «Ещё как!» На самом деле, была странная ситуация, когда вдруг меня перестали звать...
Дьякон Игорь Цуканов:
— Приглашать?
Светлана Степченко:
— Да. Голос-то никуда не делся.
Дьякон Игорь Цуканов:
— А в какой момент это произошло?
Светлана Степченко:
— А когда всё развалилось, когда Советский Союз развалился. 90-е годы и дальше. Режиссёры стали приглашать своих жён, детей, там я не знаю кого. Какие-то звёзды появились. Проще было пригласить звезду, чтобы она озвучила мультфильм. А когда один известный критик, он редактор, замечательный человек — Сергей Капков стал составлять энциклопедию мультипликации, он мне позвонил и первое, что сказал: «А я думал, вы умерли». То есть я столько много всего сделала, что я ассоциировалась с тем прошлым временем. Последняя работа — «Гадкий утёнок» Гарри Бардина, и всё. Может быть, та часть моя альтовая перевесила, потому что, попав в госоркестр к Светланову, мы не вылезали из гастролей. Мы ездили по Америке месяцами, не до этого было. И видите, какой выход интересный нашёлся? Я пошла в храм петь.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Духовные песнопения.
Светлана Степченко:
— Да. Неожиданно, тоже неожиданно. Я думала: ну как же так? Ну что же мой голос никому не нужен? Как это не нужен? Нужен! Конечно, это очень сложно, я пошла на курсы, я ничего не понимала. Это было где-то пять лет назад, строилось огромное количество храмов, не хватало певчих, организовались эти курсы. И людям нужны были бумажки, люди по 20 лет пели в храмах, но был издан какой-то указ, что без бумажки нельзя было.
Дьякон Игорь Цуканов:
— То есть образование нужно было.
Светлана Степченко:
— Да. И люди приходили уже всё знающие, но не знающие, например, нотную грамоту, а у меня было всё наоборот. Я знала нотную грамоту, сольфеджио, идеально могла петь, и ничего не понимала, что происходит. И это ничего очень долго длилось, пока я не попала совершенно случайно на свой телеканал, где прямо на территории этого канала храм Архангела Михаила, там поёт хор, я всё время мимо проходила, когда снимали Виолетту Модестовну, а тут вдруг батюшка, отец Вадим Бондаренко подвёл меня к регенту и говорит: «Вот. Она учится, возьми её». И регент, совершенно потрясающая девушка, которая научила весь персонал практически кого-то читать, кого-то петь, Татьяна Угроватая, она поставила меня и своими жестами какими-то, я до сих пор не могу понять, как. Я без неё, конечно, не смогу, все мои амбиции: что я вам всем покажу, задирижирую хором, нет, всё это исчезло. Но я такое удовольствие получаю, вы не представляете. Вообще для меня Литургия — это концерт.
Кира Лаврентьева:
— «Вечер воскресенья» на радио «Вера», уважаемые радиослушатели, напоминаю вам, что в этом часе с нами Светлана Степченко, советская, российская актриса, заслуженная артистка России, в настоящее время является солисткой и концертмейстером группы альтов Национального филармонического оркестра России под управлением Владимира Спивакова. Ещё очень много можно рассказать о Светлане. В каждой отбивке мы будем что-нибудь новенькое добавлять для наших радиослушателей, которые только-только присоединились. Конечно, голос Светланы известен всем советским детям по кинофильмам «Мэри Попинс», «Пеппи Длинныйчулок», «Гадкий утёнок».
Дьякон Игорь Цуканов:
— Советские дети — это мы.
Кира Лаврентьева:
— На самом деле, наши дети тоже. Мы же как-то стараемся внедрять хорошие фильмы в наш семейный мир. У микрофона Игорь Цуканов и я Кира Лаврентьева. Светлана, знаете, когда видишь человека, у которого совершенно потрясающая цепочка совершилась под названием «талант плюс профессионализм» тебе хочется спросить, как вы дошли до такой жизни и как вы стали музыкантом? Это самый лёгкий, самый простой вопрос, который напрашивается первым, но я бы уточнила, как проявилась эта любовь к музыке? Кто помог вам по этой лестнице взойти и открыть этот удивительный мир? Потому что в музыкальной школе учатся многие, играют на инструментах многие, ну 8 лет, я, например, ходила каждый день, а теперь раз в полгода играю на фортепьяно. Вот так сложилось. Вот эту любовь, кто её взрастил?
Светлана Степченко:
— Ну мы начнём не с конца, надеюсь, не с конца.
Кира Лаврентьева:
— Да можно и с конца!
Светлана Степченко:
— Как говорил один очень известный музыкант про меня, он говорит: «Ты сама себя сделала». То есть, в принципе, мне никто никогда не помогал. В самом начале, внутриутробно, так сказать, я слышала звуки, которые издавал мой папа на трубе. У меня папа музыкант, мама просто любила музыку, пела неплохо. А папа был военный музыкант — трубач. Он всё время занимался, и когда я родилась, в лесу с коляской, когда выходил, играл. Потом я очень рано запела, папа со мной занимался. У него потрясающий был звук, он мне передался. У меня тоже хорошо звучит инструмент, все это отмечают. У меня место рождения в паспорте знаете, как написано? «Первая зона отдыха».
Дьякон Игорь Цуканов:
— Да-да, кстати, я обратил внимание, когда читал.
Светлана Степченко:
— Да. Были такие зоны. Краснопресненского района, ещё какие-то, вот людей вывозили. Это был пансионат Клязьминского водохранилища, мама была директором клуба «Подмосковный огонёк». Замечательная совершенно женщина, которая обожала искусство, культуру, музыку. В наш пансионат приезжал весь Москонцерт, потому что близко было, а деньги те же самые. У нас была Зыкина, у нас были «Самоцветы», всякие гитары. То есть можете себе представить, ребёнку с самого раннего возраста, а я же с мамой на работе всегда была, я видела лучшие фильмы, которые приезжали, по три сеанса, сидела в первом ряду, всё это видела, все эти французские...
Кира Лаврентьева:
— Ну среда. У вас была среда.
Светлана Степченко:
— Да. Меня пересаживали из одного потрясающего грунта на другой, или как бабочку, с одного потрясающего цветка на другой. Вот я запела. Запела так, что меня потянуло на концертах выступать с художественной самодеятельностью, там баянисты были, и вот я с ними выступала. Пела голосом народные песни: «Сапожки русские шиты золотом» и даже Зыкину видела, она меня прям поцеловала и благословила, считайте на такой вот путь. Потом меня услышал, отдыхая там, в пансионате, директор Гнесинской школы, подошёл к моей маме, сказал: «У вас такая девочка, не хотите её отдать музыке?» Мама говорит: «Конечно!» Она ничего не понимала тогда что это, она понимала, что это мир какой-то волшебный, для неё казалось, что всё, она меня пристроит.
Кира Лаврентьева:
— И всё, можно быть спокойной.
Светлана Степченко:
— Да. «А на какой инструмент?» И мама задумчиво подняла глаза и сказала: «Скрипка». И я лет 10 промучилась на этой скрипке. Не будучи дочкой какого-то известного скрипача, в специальной музыкальной школе. Можете себе представить? Наряду с действительно талантливыми, замечательными людьми, специальной музыкальной школы. Поэтому я всегда против. Если это не особый дар у ребёнка, а просто вот тяга какая-то к музыке, ведите просто через дорогу в школу музыкальную, а там... Вот время от времени, говорите, играете на рояле? Очень хорошо, это очень хорошо. Будет какая-то возможность, будете каждый день играть. На даче поставите белый рояль. Главное, что вы в детстве это сделали.
Кира Лаврентьева:
— Сирень в окно, летние вечера, и ты сидишь.
Светлана Степченко:
— Конечно, и соседи.
Кира Лаврентьева:
— Соседи благодарные.
Светлана Степченко:
— Обалдевшие. Отвлекусь на секунду. У меня несколько лет назад появился домик. В месте, которое называется Поганая Лохань, это места Ивана Грозного.
Кира Лаврентьева:
— Романтичное название.
Светлана Степченко:
— И соседи меня никак ни с чем не идентифицировали. Ты кто по профессии? Я говорю: музыкант! «Да нет. Профессия у тебя какая?» До того момента, пока я на юбилее своего соседа на стадионе не вжарила Ванессу Мэй на электрической скрипке. Вот тут сразу респект и уважуха.
Кира Лаврентьева:
— Все сразу оценили и поняли.
Светлана Степченко:
— Ну это мы немножко в сторону. На один концерт пришёл директор школы Гнесинской, на другой пришла женщина, которая пела в хоре Большого театра. Ой, как девочка хорошо поёт, давайте её прослушаем в Детский хор Большого театра. И одновременно я попала и туда, и сюда. И в большом театре приходилось скрывать, что я в специальной музыкальной школе. А в специальной музшколе приходилось скрывать, что я работаю Детском хоре Большого театра.
Дьякон Игорь Цуканов:
— А нельзя было параллельно учиться?
Светлана Степченко:
— Нет, тогда нет. Ни в коем случае. Это как Спиваков рассказывает, что нельзя было боксом заниматься. Это, конечно, не совсем сравнение. Но нельзя было, нельзя. А я там придумала номер школы, а там, естественно, тоже ничего. Пока не выяснилось, что кто-то услышал, что-то я пела в каком-то фильме, наш хор стали приглашать озвучивать фильмы, песни. А у меня был звонкий голос, хотя я пела во-вторых, я никогда не лезу, я и сейчас в церковном хоре пою альтом, у меня даже как-то низкие ноты появились, а с утра особенно. И наш хор стали приглашать, а меня ставили иногда солисткой, а потом: ну скажи ещё два слова. Вот так я попала на «Союзмультфильм», тоже. И поющие артисты, нет, артисты все поют, я никого не хочу обидеть, но они нот не знают и мимо нот поют. Прогавкают, пролают и мимо нот. Но есть композитор, который всё-таки ноты написал, ну вот на бумаге ноты написаны. Ты же текст читаешь, стараешься все запятые и без ошибок, и ударения правильно, ну почему же ты себе позволяешь вот так вот: я поющий артист. Много таких. Это моё такое маленькое возмущение. Ну что делать?
Кира Лаврентьева:
— Светлана, а сыну своему вам удалось вот эту любовь к музыке передать? Я, конечно, всё о своём, о больном, о материнском. Как это происходит вообще?
Светлана Степченко:
— Нет. Ничего, это... передавать любовь...
Кира Лаврентьева:
— Ну вам передали, как ни крути, вам её передали. Для вас была создана среда потрясающая.
Светлана Степченко:
— Ну да. Сын... может быть, знаете, тогда музыканты, ну... как белая кость что ли были. А сейчас... совсем другое. Другая ситуация. История не только с музыкантами, с врачами тоже, с учителями тоже.
Кира Лаврентьева:
— Ну мало кто будет отрицать, что музыка развивает душу, что она развивает эмпатию, чувствительность, она совершенно необходима.
Светлана Степченко:
— Мы об этом забываем говорить. Мы много забываем.
Кира Лаврентьева:
— Она для мозга делает больше, чем робототехника, то, что сейчас модно, при всём уважении.
Светлана Степченко:
— Она лечит, это правда. Ну во ту вас маленькие ребята? Пока дайте им самим разобраться, но всё-таки из музыкалки их не уводите. Дальше разберутся сами. Ну, единственное, что, может быть, инструмент поменять на гитару, который пригодится потом в жизни. Всё-таки со скрипкой... Сын принёс мне в 8-м классе инструмент, положил, сказал: «Мам, извини, это не мужская профессия, если ты не Мацуев, не Спиваков...» Ну это он объективно. И пошёл выучился на юриста.
Кира Лаврентьева:
— И он оказался прав?
Светлана Степченко:
— Да.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Мой также принёс кларнет.
Светлана Степченко:
— Вот, видите, как.
Кира Лаврентьева:
— Просто это не забудется, это никуда не уйдёт, это душа по-другому настроена.
Светлана Степченко:
— Конечно, всё правильно.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Светлана Борисовна, мы сейчас можем послушать одну из композиций в вашем исполнении. Что это будет?
Светлана Степченко:
— Вы хотите живьём, чтобы это звучало, да? Я принесла инструмент с собой. Ему 300 лет. Он столько за свою жизнь видел, начиная от хозяев, которые на нём играли, музыкантов разных. Я знаю историю его предпоследнего владельца (то есть я последняя, да?). Это был мой муж будущий, я у него купила, а дальше ничего неизвестно: откуда он, кто на нём играл? Ну судя по нижней деке, она очень сильно потёрта, может, это был даже какой-то деревенский музыкант. Но родился он 300 лет назад. Есть такой фильм: «Красная скрипка», там кто-то придумал историю рождения скрипки вот 300 лет назад и её весь путь. Очень неожиданно, с большой фантазией и очень интересно. И играют, кстати, музыкант там Джошуа Белл, не самый последний, а самый, можно сказать, самый слушаемый скрипач. И все артисты подобранные, которые умеют играть на инструменте. Не просто водят, как Лия Ахеджакова, которую я научила в «Старых клячах» играть на скрипке, имитировать, ну, как правило, так оно и бывает. Иногда подкладывают руки профессионального пианиста, или кого-то там, но в основном люди не понимают. А здесь прямо вот точно. Рекомендую этот фильм. А я вам немножко наиграю, вот смотрите — ноты, к сожалению, на радио их невозможно увидеть, вы также берёте текст и читаете его.
Кира Лаврентьева:
— В такие моменты я жалею, что у нас нет видеотрансляции.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Это Бах, правильно?
Светлана Степченко:
— Это Бах. И я могу начать с любой ноты и закончить тоже на любой.
Играет мелодия.
Кира Лаврентьева:
— Потрясающе.
Светлана Степченко:
— Можно играть до бесконечности. Хотя возможности студийные не позволяют. Я даже руками-то не могу сильно размахивать. Ну вот несколько строчек прозвучали и инструмент, я вот здесь поднаторела. Мастерство, как сказал Иегуди Менухин, такой известный скрипач, мастерство музыканта приходит к 70-ти годам. А те, к кому оно приходит раньше, становятся знаменитыми. Вот ко мне приблизительно к 70-ти и пришло, ну я стараюсь всё-таки передавать свой опыт, уже на тренерскую потихоньку перехожу.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Дорогие друзья, я напоминаю, что это «Вечер воскресенья» на радио «Вера», у нас в гостях Светлана Степченко заслуженная артистка России, солист и концертмейстер группы альтов Национального филармонического оркестра России под управлением знаменитого Владимира Спивакова, доцент кафедры музыкального образования Московского института культуры среди всего прочего и известнейший голос советских и российских мультфильмов. И не только, кстати, российских. Ведь вы озвучивали мультфильмы...
Светлана Степченко:
— Я много дублировала, но в тот момент, когда нужно было Чип и Дейл, я уже прошла кастинг, но я уехала на гастроли. Там вся студия лежала, когда я...
Дьякон Игорь Цуканов:
— Пингвинёнок Лоло, это же не только российский мультфильм?
Светлана Степченко:
— Он советско-японский. Японская там была плёнка.
Дьякон Игорь Цуканов:
— А, вот так? Дорогие друзья, мы вернёмся в студию буквально через несколько секунд, пожалуйста, не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Вечер воскресенья» на радио «Вера» ещё раз здравствуйте, дорогие радиослушатели. В этом часе с нами Светлана Степченко, Светлана Степченко заслуженная артистка России, солист и концертмейстер группы альтов Национального филармонического оркестра России под управлением Владимира Спивакова. Сотрудничает с государственным камерным оркестром «Виртуозы Москвы», ну и, конечно, Светлана голос советских и российских мультфильмов, многим советским детям очень-очень знакомый голос. Светлана, ещё раз здравствуйте, для тех, кто только к нам присоединился, уважаемые радиослушатели, очень вам рекомендуем послушать нашу программу, потому что она очень тёплая, очень музыкальная, мы говорим о любви Светланы к музыке, о знакомстве её с музыкой, и вот сейчас очень хочется продолжить этот разговор и спросить: как в музыкальный, богатый, тонкий мир вошла вера?
Светлана Степченко:
— Она была.
Кира Лаврентьева:
— Прям была? Прям сразу?
Светлана Степченко:
— Она была. Она была со спектакля «Борис Годунов». На коронации Бориса, нас, детей маленьких одевали в это облачение церковное, я не помню, что я там несла, ну ребёнок же была. Но мне очень нравилось, с восторгом это делала. Это коронация Бориса, Соборная площадь, это всё было в моей жизни, затем надолго исчезло. Потом в 19 лет меня крестили тайно, параллельно через пару лет в коммунистическую партию пришлось вступать.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Не хотелось?
Светлана Степченко:
— Да. Но мой любимый скрипач Третьяков, он тоже был коммунистом, потом мне сказали: «Хочешь в Америку?» Это была первая поездка. Все должны быть партийные.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Это как сегодня прививка...
Светлана Степченко:
— Не знаю, как сегодня. Я вот никому не кидала свой партбилет, он у меня лежит красивенько так. Ну как писал Гришковец: «Я долго очень живу». Действительно столько всего интересного в жизни видела. Присутствовала при всём при этом, пережила. Поэтому пандемия для меня тоже какой-то интерес представляет: а как дальше? Мы сможем? Сможем. Вот в Мурманске сейчас играли концерт, пришли знакомые моей соседки по даче, приглашение им сделала. Принесли мне вместо цветов, банку печени трески. Понимаете? Мы не пропадём с таким народом. Как они на 12 тысяч живут, я не знаю. Это мы здесь в Москве, да, а им всем низкий поклон педагогам музыкальных школ, у которых 2 тысячи зарплата. Какое музыкальное образование? О чём вы говорите? Они выживают. Это наша боль. Уничтожается всё. Я не знаю, как это Виолетта Модестовна... нет, знаю, как именно на православном канале. Пути Господни неисповедимы, но вот всё-таки...
Кира Лаврентьева:
— Надежда есть, да?
Светлана Степченко:
— Да. Так получилось, что именно там это вышло, и всю пандемию детей музыке обучали по Модестовне, по вот этим 12-минутным сюжетам, программам. И никого даже заставлять не надо, дети смотрят с удовольствием. Сделано прекрасно, потрясающими профессиональными, грамотными людьми, автор и режиссёр, тоже виолончелистка Татьяна Литовец. Понимаете, там все знают, это не актриса там на канале каком-то культурном читающая текст, не понимающая, что происходит, люди все профессиональные. И сюжеты делали и аниматоры, по принципу, как помните, детский такой калейдоскоп — так раз, повернул, другая картинка. И здесь то же самое.
Кира Лаврентьева:
— Вы в начале нашей программы говорили о клиросном пении, обучении в Свято-Тихоновском университете музыкальной клиросной грамоте и сказали, что Литургия для вас как концерт. Но есть ли в этом немножко таком вот академическом действе, есть ли для вас ресурс, вот в данный момент помнить, что это прежде всего духовная составляющая?
Светлана Степченко:
— Безусловно. Я говорила, знаете, о взаимодействии. Взаимодействии священников, священнослужителей, регента, хора об организационном действии, о гармонии, о том, что даже священник поёт в той же тональности, это потрясающе совершенно. И получается абсолютный Пётр Ильич Чайковский. Особенно когда четыре человека в хоре, это вот четырёхголосье, и когда поётся «Милость мира», просто начинают мурашки по коже идти. Когда хорошо поют, обычно это в монастырях, конечно. У меня рядом с моей Поганой Лоханью тоже есть монастырь, это женский монастырь Стефана Махрищского.
Кира Лаврентьева:
— Напомним нашим радиослушателям, что Поганая Лохань — это место, где дача у Светланы.
Светлана Степченко:
— Это исторические места Ивана Грозного. Стефан Махрищский — сподвижник Сергия Радонежского, который основал вот это вот монастырь. Он был мужской изначально, потом долго пустовал в развалинах, а потом стал женским. Я прихожу на службу, послушать, как поют.
Кира Лаврентьева:
— Бывает так, что пение зашкаливающее, академическое, у тебя ощущение, что ты действительно пришёл в консерваторию.
Светлана Степченко:
— Это перебор. Это бывает перебор. Особенно, когда большие наши трансляции, когда надо так сильно отличиться. И я ещё не очень понимаю, почему стоит хор и дамы без платков. Вот в большом таком декольте широком.
Кира Лаврентьева:
— Профессиональное такое.
Светлана Степченко:
— Не, не, не. Есть такие вещи, которые, может быть, не надо менять? Вот сейчас ходит молодёжь в красных носках, ну ради Бога. Ну ты хочешь отличиться чем-то? Наверно, носками. Здесь то же самое, здесь та гармония, о чём я говорю, взаимодействие и ни в коем случае ни один голос не должен выделяться. Никакого Большого театра там не должно быть. Это пение, ему учиться не надо, вибрации, ничего не надо. Это чистые ангельские голоса. Вот в монастырях это чаще услышать можно, а в женских, знаете, почему это такое невероятное впечатление производит?
Кира Лаврентьева:
— Девический хор, просто потрясающе.
Светлана Степченко:
— Там нет мужских голосов нижних, поэтому басам, женщинам же низко петь, поэтому сопрано поднимают куда-то в заоблачную высь, и вот все, кого я привожу друзей своих в монастырь, они все, когда слушают хор, как вкопанные останавливаются, не могут с места сдвинуться.
Кира Лаврентьева:
— Это неизгладимое впечатление оказывает на душу.
Светлана Степченко:
— Ну вот хорошо отлаженная служба, всё сделанное точно, вот, понимаете, сказал батюшка, ответил хор, это всё одно за другим когда идёт, нет никакой суеты, паники, это тоже важно. Человека, который в храм приходит, ничего не сбивает ни с чего.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Вспомнилось, что ещё до революции был архидьякон Константин Розов, которого ходили слушать, вот, кстати, как на концерт, некоторые люди, но когда он включался в хор, начинал петь вместе с хором, он исчезал как солист. Вот это, видимо, то, о чём вы говорите.
Светлана Степченко:
— Это важно, это важно. Именно гармония. Чтобы ничего не разрушало таинство всеобщее. Это редко бывает, и когда я попадаю, я как раз попала в такую ситуацию сейчас, где... ну это зависит от регента, от его способности. Это талант, это правда талант.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Вот я хотел спросить, есть такое искушение для людей образованных и для людей талантливых в чём-то, вот, например, в музыке, когда они приходят в храм и слышат что либо не стройное, абсолютно вот из рук вон.
Светлана Степченко:
— Это ужас. Ужас. Ну честно. Вот зубы, знаете, болят? То же самое. Я ничего не могу с собой сделать.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Да. И вот очень часто это людей от Церкви отвращает, потому что им кажется, что это всё такое сугубо непрофессиональное...
Светлана Степченко:
— Ну не знаю, это люди не до конца, видимо...
Дьякон Игорь Цуканов:
— У вас такого не было?
Светлана Степченко:
— Нет. У меня нет. У меня не было, я просто...
Кира Лаврентьева:
— Ну ты же к Богу приходишь.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Ну не все же это понимают.
Светлана Степченко:
— Приходишь к Богу, но если ты сам сольфеджио занимался и интонируешь чисто и понимаешь, что люди приходят и получают за это деньги, в конце концов, ну?
Кира Лаврентьева:
— Или не получают... Во славу Божью поют.
Светлана Степченко:
— Нет, я вот ходила вот именно так: я получала удовольствие и мне не нужны были деньги. Мужчины сейчас очень редко... Я вам говорю, такое количество храмов, не то что певчих, священников не хватало, был период вот этот. Буквально пять лет назад. Это прекрасно, это замечательно, но не успевали, не успевали вот этот конвейер. А мне просто повезло. Я попала в Свято-Тихоновском православном университете, там Ирина Кринёва, которая учебники создала, молодая девушка, я думала, это маститая уже дама. Нет. Она молодая красавица-девушка, тоже регент, и я ходила к ним в учебный хор. Она взяла меня сразу, потому что я сольфеджио знаю, и всё, что по нотам я прекрасно справляюсь с этим. И она издала учебник даже для тех людей, которые хотели бы научиться, но я вот за то, чтобы это с детства люди знали. Это важно. Знаете, иногда вот там слышат то, что я прошу. Ну не так часто, конечно, и именно так, как надо. Я долгое время... Первый сюжет у Виолетты Модестовны был в музее Глинки, где собрана коллекция старинных инструментов Страдивари и прочее, ну так они висят там в шкафах и умирают. Я тогда: Господи, ну как же так? Инструмент — это же не картина. Он же должен звучать. Да. Сюда приходил Коган покойный. Сын Павла Когана, сын, рано умерший, молодой парень совершенно. Он приносил эти все скрипки, которые миллионы долларов... Но мне-то никто не даст, и один раз сказала, второй раз тоже где-то в разговоре, кстати, на радио «Вера», с которым у меня большая долгая любовь. Я ведь с первого дня с вами! Правда!
Кира Лаврентьева:
— Мы знаем, это взаимно!
Светлана Степченко:
— Да, я ведь играла на всех ваших днях рождения до 5-летия, когда уже «Крокус» был, и там уже все звёзды сошлись. Я обожаю вечерние беседы, удивлена, говорю ещё раз, что меня позвали, я обычно слушаю батюшек, священников. Очень благодарна вам за это, что есть такие тёплые беседы, душевные разговоры.
Кира Лаврентьева:
— Напоминаю, что это «Вечер воскресенья» на радио «Вера», у нас в гостях заслуженная артистка России Светлана Степченко, солист и концертмейстер группы альтов Национального филармонического оркестра России под управлением Владимира Спивакова. С вами Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Светлана, понятно, что у вас очень много смыслов, личных смыслов. Это совершенно очевидно. Но всё же из всех главных стремлений вашей души, какое сейчас основное?
Светлана Степченко:
— Помогать людям.
Кира Лаврентьева:
— Помогать в чём?
Светлана Степченко:
— Играть. Я не могу по-другому, только через музыку, то что я лучше всего умею. Это одна большая часть моей жизни: помогать людям верить, что всё будет дальше хорошо. Музыка лечит, помогает, она по струнам души. Если в храме вы душу очищаете, исповедуетесь, причащаетесь, то вот музыка, она прямо по струнам души.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Настраивает, да?
Светлана Степченко:
— Да. А я это единственное, что могу делать. Поэтому сегодня к вам с этим инструментом пришла. Потому что я без него себя не вижу и не понимаю. И пандемия тоже, кстати, здорово ударила. Хочу сказать, что в нашей стране, нам, музыкантам оркестра повезло, у нас была зарплата, нас не оставили как в других странах музыкантов. В Германии, в Англии, вот со всего мира есть фильм, где собрали интервью музыкантов, на Манхеттене джазовые музыканты остались без работы, без денег, и, может быть, без самого главного — удовольствия.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Играть для людей.
Светлана Степченко:
— Конечно. А вот помогать людям, я не Рональдо, не могу свой гонорар, самой еле хватает. Сейчас музыканты очень бедные все люди. Ну опять, если сравнивать с провинцией, я вообще ... Мне только снимать шапку и низко кланяться, преклоняться.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Поражаться, как они живут.
Светлана Степченко:
— Да, конечно. Подвижники, люди, которые за гроши работают и себя отдают точно также, как и мы здесь. Я имею в виду помогать — детские дома, хосписы, больницы детские. То, что я умею делать, я беру ещё 4 человека из оркестра, замечательные ребята, все очень верующие, что тоже важно. Потому что денег за это не платят, конечно же. Не каждый музыкант в такой бедственной ситуации согласится идти и это всё делать. Но отдача какая происходит. В Перми, допустим, мы едем в Успенский монастырь, играем детям, там у них площадка так называемая, ну чтоб не обижать какими-то словами, там, приют, которые раньше были, сейчас называется площадка, площадка для детей из неблагополучных семей. Они их на лето берут, с ними занимаются. А у меня духовник в Перми, что вы думаете? Мы лёгких путей не ищем. Я на гастролях хожу всегда в храм, когда есть возможность, если утро есть свободное, я иду и слушаю, как поют, мне тоже интересно, вот совершенно случайно повстречалась с батюшкой таким уникальным, и как я в Пермь приезжаю, всё, я там сразу. Мне достаточно, у меня огромная переписка, которую можно опубликовывать с его разрешения. Удивительный совершенно.
Кира Лаврентьева:
— Переписка с ним?
Светлана Степченко:
— Да!
Кира Лаврентьева:
— Вопрос-ответ?
Светлана Степченко:
— Да. Вы знаете, сейчас время такое, технически много можно ...
Кира Лаврентьева:
— Если можно опубликовывать, тогда мы можем спросить, какие вопросы вас волновали? Особенно в первые месяцы, годы вашего взаимодействия с духовником.
Светлана Степченко:
— Ой, да разные. Вы знаете, он на все так отвечал здорово. Ему 30 лет, а отвечает, как будто 70. Есть же дар такой.
Кира Лаврентьева:
— Мудрость такая, да?
Светлана Степченко:
— Да. И к нему тянутся. Он поменял уже третий храм, и к нему тянется своя публика, как это у нас за солистами. Это удивительно совершенно. Жена, двое детей, замечательные девчушки, потрясающие. Получилось так, что я после исповеди, причастия и всего прочего после службы просто позвала на наш концерт. Он впервые в 29 лет попал на такой концерт и остался телефон. Я говорю, отче, можно я иногда буду вам пописывать? И вот каждый раз, любое, на работе какие-то проблемы, что не бывает что ли? Бывает.
Кира Лаврентьева:
— Ну какие-то житейские вопросы.
Светлана Степченко:
— Да, житейские. И раз, от отвечает... он может даже сразу не ответить, я не обижаюсь. В Москве, допустим, я ходила, никак не могла добиться этого, а вот здесь, всё равно приходит ответ, и такая вот мудрость — одной фразой. Сейчас сказал идти и общаться больше, больше, пока не закрылось. Он не знал, того, что закроется. Но вот насыщаться, то есть я как бы такая монахиня в миру, да? Со своим инструментом иногда закрываешься. Но Господь меня не обидел друзьями и общение с таким людьми, начиная с Владимира Теодоровича Спивакова, чего уж тут говорить?
Дьякон Игорь Цуканов:
— С которым вы уже больше 15 лет.
Светлана Степченко:
— Да. Больше. Уже скоро 20 будет. Скоро юбилей оркестра, который был создан из ничего. Собирались лучшие музыканты и мне было приглашение им лично. Он давно хотел меня взять, но виртуозы, а виртуозы — мужчины одни.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Первая женщина, которая стала виртуозом.
Светлана Степченко:
— Да. Я была первая женщина, которая попала в виртуозы Москвы. Вы можете себе представить счастье, быть рядом с ним? Он даже со своей семьёй меньше проводит время, чем с нами. На гастролях, ну у него настолько забот много, что лишний раз не пойдёшь и не будешь его... Он болел тяжело, этим ковидом переболел очень сильно, и вышел после ковида первый раз на сцену и плакал, и мы все плакали. Мы все плакали, кстати, после всех ограничений у нас был концерт, вот эта живая музыка, в зале было то же самое, мне кажется. И сейчас весь сентябрь мы отъездили по Поволжью, полные залы, невзирая ни на какие запреты. Полные залы и народ, просто дорвавшийся до живого исполнения, да не просто, а вот таким выдающимся музыкантом.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Я вот думаю, было нечто подобное и в храмах, когда отменили ограничения. Тоже люди со слезами на глазах встречались. И вы вот сказала, что в Литургии есть нечто общее с концертом, наверное, ещё и в том смысле, что и то, и другое, это такое специфическое общение, в определённом формате, конечно. Но и Литургия — это общее дело, это общение людей с Богом и друг с другом. И концерт, это, конечно же, общение. Обмен эмоциями, как минимум.
Светлана Степченко:
— Это правда. Для меня оказалось очень близко и похоже, и для меня огромное удовольствие, когда меня Танюша зовёт, ну раз в неделю точно, на Литургию. Я уже знаю всё, свободно ориентируюсь в пространстве.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Учёба дала свои плоды.
Светлана Степченко:
— Когда я только пришла в хор, в Свято-Тихоновском, педагог по физкультуре, Соня, которая пела альтом, она мне сказала: «Главное, вовремя открыть рот». И вот я по этому принципу стояла слушала, а сейчас я уже знаю даже, когда открыть рот в некоторых местах. Ещё мне очень понравилось учить язык церковно-славянский. Вдруг на старости лет выучила язык, спокойно читаю молитвослов и часы, Таня даёт.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Всё-таки меня поражает паки и паки вот это ваше смирение поразительное. Ведь это всё нам рассказывает человек, который поёт всю свою жизнь, поёт в кино, это человек, который поёт прекрасно, с детства. И Светлана Борисовна рассказывает нам, как она недавно научилась петь, оказывается, и вовремя открывать рот, это поразительное смирение.
Светлана Степченко:
— Самое главное, чему я научилась — это смирению. Потому что у нас очень непростая работа, наш труд невидим, он невидим. Всё это остаётся за кадром. А ты сколько занимаешься этим? Всю свою жизнь я занимаюсь. И даже в пандемию мне приходилось мучить соседей. Слава Богу, у меня домик. Всё лето я там прожила, могла и ночью заниматься. Это такое. Как сказать? Невозможно в расписание и в рамки дня, вот захотелось тебе играть и пошёл, захотелось вам на рояле, сели, сыграли. Уверяю, вот поставите электронное пианино, электрическое всем рекомендую, потому что в наушниках можно ночью.
Кира Лаврентьева:
— Мне тяжело, потому что струн нет.
Светлана Степченко:
— На электрическом? Нет, нет, это сейчас прекрасный выход из ситуации. Это всем рекомендуют. У меня недавно была ситуация. Приехали с мальчиком очень талантливым из провинции люди, говорят, не знаем, как рояль перевозить будем, куда поставим, человек 10, наверное. Я говорю: «Зачем? Электрическое можно». Они: «Ой, а мы не знали». Они сейчас так делают, действительно даже похоже, в рояле не надо в струны лазить. У меня есть программа, где настройщик, мастер фортепиано показывает, как рояль разбирается, как «Лего», и там надо написать: «Не повторять». Мне очень интересно было, например, узнать, как устроен орган, я залезла, вернее она, Модестовна, залезла внутрь, потрясающая совершенно была программа. Сколько удовольствия с командой, начиная от звукорежиссёров, операторов, которые из меня там Мерлин Монро делали, такую красотку. Когда я на клирос первый раз пришла, мне говорят: «Вы что? Виолетта Модестовна? Да ладно! Она же там худая и молодая!» Знаете, добрые люди, да? Поэтому, когда такая команда профессионалов делают своё дело с драйвом, дело любое, оно идёт. Очень я Господу, конечно, в первую очередь благодарна, что это на православном канале и что я попала в эту программу. Тоже чудом, я всю жизнь за кадром, я никогда не лезла в кадр-то. Первый раз попала в кадр и ничего так: детям нравится. И дети узнают.
Кира Лаврентьева:
— Светлана, а когда вы испытываете трудные моменты жизни, кризисы, может быть, апатию, вы играете? Вопрос такой ну очень обывательский. Ну вот бывает: «Что-то мне тяжело не душе, сыграю я на инструменте!»
Светлана Степченко:
— Я пою. У меня была два года назад операция, мне вырезали грыжу, мне даже порекомендовали петь, я, когда сказала, что я в хоре пою, мне сказали, что это очень здорово, надо петь.
Кира Лаврентьева:
— Ну всё, Игорь, теперь мы знаем, что делать в трудные минуты.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Дорогие друзья, у нас есть ещё время, чтобы послушать какую-то из композиций, которые припасла Светлана Борисовна. Что это будет?
Светлана Степченко:
— Это будет придворный музыкант, типа нашего Игоря Крутого, но только живший столько же лет назад, когда был сделан этот инструмент. Марен Маре. Есть такой фильм «Все утра мира», сейчас будет время на выходных посмотреть. «Красная скрипка» и «Все утра мира». Про музыкантов редко что снимают, сейчас «Моцарт в джунглях», но мне он не понравился, не о том. А это Марен Маре, который и написал как раз для этого инструмента, может быть. Может, на нём и играли.
Играет мелодия.
Кира Лаврентьева:
— Почувствовала себя в средневековом замке.
Светлана Степченко:
— Вот, точно.
Кира Лаврентьева:
— Правда, так и есть.
Светлана Степченко:
— Так оно и происходит, так у нас путешествие из того времени в наше.
Кира Лаврентьева:
— Соприкосновение времён, да?
Светлана Степченко:
— Да, всё, что я научилась делать, мне проще нотами, чем словами, наверное, поэтому, спасибо, конечно, что вы меня пригласили.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Ну и словами у вас получилось тоже прекрасно, мне кажется, спасибо вам огромное, Светлана Борисовна, за этот «Вечер воскресенья». Друзья, напоминаю, что мы сегодня с огромным удовольствием общались в этой студии со Светланой Степченко, это заслуженная артистка России, солист и концертмейстер группы альтов Национального филармонического оркестра России под управлением Владимира Спивакова, голос множества мультфильмов, человек, который озвучил более трёхсот мультфильмов и фильмов тоже, и многие дети, которые смотрят телеканал «Радость моя», знают Светлану Борисовну как Виолетту Модестовну, которая единственный человек на российском телевидении рассказывает что-то о классической музыке и делает это очень талантливо. Детям это очень нравится.
Светлана Степченко:
— Я надеюсь, что даже после сегодняшней передачи, кто-нибудь всё-таки из родителей, скорее всего, с детьми вместе, потому что это семейный канал, посмотрят хотя бы одну программу.
Кира Лаврентьева:
— Это, конечно, не реклама, но сердечная рекомендация.
Светлана Степченко:
— Ну, конечно, а не надо рекламировать, оно уже внедрилось настолько.
Кира Лаврентьева:
— Не нуждается.
Дьякон Игорь Цуканов:
— Это «Вечер воскресенья» был, и у микрофона моя коллега Кира Лаврентьева, меня зовут дьякон Игорь Цуканов, мы прощаемся с вами, дорогие друзья, до следующей недели, я надеюсь, и вам спасибо огромное, Светлана Борисовна!
Светлана Степченко:
— Храни вас Господь, спасибо!
Кира Лаврентьева:
— Спасибо! Всего доброго!
«Христианин в современном обществе». Сергей Андрияка
У нас в гостях был народный художник России, ректор Академии акварели и изящных искусств Сергей Андрияка.
Наш гость рассказал о том, как и почему он решил пойти по стопам отца и стать художником, и какую роль в его жизни и творчестве играет вера. Также разговор шел о выставке акварельных работ нашего гостя, приуроченной к его 65-летию.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА. Вновь приветствует вас. Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева. И, как всегда, в этом часе мы говорим с нашими гостями о христианине, о жизни христианина в светском обществе. И сегодня я рада вам представить нашего сегодняшнего гостя. У нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка, народный художник Российской Федерации, основатель и художественный руководитель школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств, и еще много-много-много можно разного рассказывать о Сергее Николаевиче. Здравствуйте, Сергей Николаевич.
Сергей Андрияка
— . Здравствуйте.
Кира Лаврентьева
— Я очень рада вас видеть сегодня в этой студии. Мы поздравляем вас с вашим прошедшим юбилеем. Летом вам исполнилось 65 лет.
Сергей Андрияка
— Ну да.
Кира Лаврентьева
— И в честь этого сразу расскажу нашим дорогим слушателям. Открывается выставка 21 сентября на Пречистеньке-19, если не ошибаюсь, музейно-выставочном комплексе Российской Академии Художеств. 21 сентября она открывается и продлится до 29 октября. И там можно с вами пообщаться, но в избранные дни 30 сентября и 28 октября, я это еще раз повторю в течение сегодняшнего нашего разговора, в 12 часов два раза вы будете присутствовать на этой выставке, вы сможете пообщаться со всеми желающими, с теми, кто хочет прийти, так сказать, впитать дух.
Сергей Андрияка
— Да, да, и, собственно, люди могут и задать вопросы, потом я, наверное, проведу по возможности экскурсию по выставке с какими-то комментариями, рассказами, которые, собственно, имеют многие работы. Это интересно.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, ну давайте сразу к делу перейдем, поговорим о вас. Не секрет, что мир изобразительного искусства, конечно, открыл вам ваш папа. Ну как-то вот...
Сергей Андрияка
— Конечно, нет, и я даже больше могу сказать. Что он, наверное, был моим главным учителем. При том, что я его не видел за работой. Так как-то случилось, что все-таки преподавательская деятельность у него отнимала большую часть времени, и если он и писал, то он писал урывками. В летний период, когда ездил с детьми на пленэр, на летнюю так называемую практику. Где была хоть какая-то возможность ну как-то вот пописать. Порадоваться этой природе, красоте и как-то ее изображать. Но, тем не менее, тем не менее, всё равно он был тем человеком, который определял, вот когда я только начинал рисовать, писать, он определял какой-то вектор. Все работы я ставил на пианино. Такое чёрное очень красивое, к сожалению, расстроенное, это «Mюльбах» дореволюционное, стояло. И на нём у меня, значит, обычно на таком чёрном фоне стояли мои работы. Работы, которые я успел сделать за текущий период. Вот он вечером приходил, и, конечно, уже был его определенный приговор, что ему нравилось, не нравилось. Как-то он меня поддерживал во многих вещах, которыми, ну, там, к примеру, работы по памяти он меня поддерживал, потому что официально такой программы не было в школе Суриковской.
Кира Лаврентьева
— Который был ректором.
Сергей Андрияка
— Он был не ректор, он был директор.
Кира Лаврентьева
— Директором Суриковской школы был ваш папа.
Сергей Андрияка
— Да, и он заслуженный художник России. У него так получилось, что он... Ну, в общем-то, пришел в эту школу работать с самого начала, с 1939 года, потом был перерыв, он ушел добровольцем на фронт. Пришел с фронта после войны, немножко работал в студии Грекова, потом опять пришёл в эту школу и до конца дней своих преподавал, и был последние 8-9 лет директором этой школы. То есть, в общем-то, у меня вся история школы, она была перед глазами. То, что касается и преподавания, и обучения, ну, всё это я видел. Всё это знал, и традиции школы тоже, конечно, впитались в меня очень основательно. Ну, а потом, конечно, он ушёл из жизни, когда я только поступил в Суриковский институт. И у меня жизнь резко изменилась, она поменялась, потому что я потерял того единственного, наверное, проводника. Педагога, проводника, который меня вёл по жизни, да, и его не стало. И у меня как-то такая растерянность появилась, я вообще ударился в разные какие-то даже странные направления. У меня там был экспрессионизм вообще. Ну, чем я только не пробовал заниматься. Потом меня увлекла Япония. Японское искусство, китайское искусство. Потом я от всего этого отошел, и у меня как-то был уже ориентир такой, видимо, меня как-то, знаете, как Господь ведет человека, вот Он меня вот как-то вел. Вел, вел, и привел к тому, что к 80-му году было решено на государственном уровне праздновать 600-летие Куликовской битвы. И всё, что было с этим связано, исторические разные лекции, мероприятия, выставки, поездки туда, это всё-всё-всё-всё организовывалось, всё это создавалось и как-то все реанимировалось. Но это меня очень сильно захватило. История, русская история на фоне духовных всех вопросов. Вот, и, ну, сейчас обычно говорят, вот, в советское время там все запрещалось, все, не разрешалось. Ничего подобного. У нас все было свободно, все, пожалуйста. В Суриковском институте были прекрасные поездки по древнерусским городам, по вообще нашим всем уникальным достопримечательностям. Музеям, которые показывались, двери открывались, хранились, мы это всё впитывали, смотрели, видели, наполнялись вот этой духовной культурой, которая была нам доступна на тот момент. Ну и, собственно говоря, чтение литературы тоже было свободное. То есть, не было проблем читать Библию или какие-то духовные книги, духовного содержания, все было абсолютно доступно и нормально. Ну и лекции были уникальные, которые проходили и по иконописи, и по святоотеческой литературе. В общем, было много всего интересного.
Кира Лаврентьева
— А вы к вере тогда пришли или раньше?
Сергей Андрияка — Ну, меня мама с детства водила, вообще-то, как только я родился. Но тогда только я как-то... Осознанности такой не было, и поэтому у меня так и случилось, что, когда отец мой ушел из жизни, наверное, это был такой первый удар. Хотя нет, первый удар был — это когда мой духовный отец, архимандрит Сергий, ушел из жизни. Это был тоже 1977 год. Они в один год ушли только. Архимандрит Сергий ушел на Рождество Христова прямо в храме.
Кира Лаврентьева
— Ничего себе.
Сергей Андрияка
— Как раз он... Я, к сожалению, на этой службе как раз не был. А отец ушел в конце мая этого же года. Это на меня, конечно, подействовало сильно. И тут еще как-то было много всяких смертей, поэтому меня жизнью потихонечку стало подвигать...
Кира Лаврентьева
— К вечности.
Сергей Андрияка
— К вечности, да. И, естественно, диплом я уже планировал на фоне, может быть, истории, но... Как выразить вечность, которую я ощущал во время отпевания, уже зная хорошо текст, зная глубоко содержание. Вот ты стоишь со свечой, ты понимаешь, что тебя не интересует, кто как стоит, кто чего там держит, у кого какое выражение лица. А самое главное остается то, что ты шагаешь в вечность, и ты уже с теми людьми, которые там. И ты с ними уже как-то в какой-то степени даже связан, ты чувствуешь свою связь, сопричастность с ними, свою любовь к ним. И именно этот момент, когда ты шагаешь в вечность, ты думаешь, а как же это выразить изобразительным искусством? Понятно, что это неизобразимо, это вообще неизобразимая вещь. Хотя она, наверное, чуть-чуть была изобразима. Была изобразима, я дошел в итоге до понимания пространства вот этого иконописного, что, собственно говоря, там, где другое совершенно пространство, нет времени, такое вот другое понимание, которое дано нам видеть в иконописи. В хорошей иконописи это всё. Ну и во время работы самой над самой вещью, ну, в общем, пришел уже... Это рациональное, конечно, понимание, но оно было продиктовано какими-то вот духовными этими поисками. Это изображение креста, потому что крест, получается, что вечность, она выражается как? Она, всё, что вертикальное, это является зримым восприятием человека. И когда мы выходим куда-то в поле, вообще в любое, мы видим только вертикали. Вообще, ну так устроен человек, он видит вертикаль. Поэтому иконы все вертикальные. Они не горизонтальные, они вертикальные. Вот, это зрительное пространство — вертикаль. Но по отношению к горизонтали, она не может быть сама по себе. Вот, и если это соединить, то получится крест от вечности. От вечности к этому изображению, к этому выводу я пришел уже под конец долгой-долгой работы на диплом.
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА. Напоминаем, что у нас в гостях Сергей Андрияка, народный художник, основатель, художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Говорим мы как раз о пути христианина, о пути Сергея Николаевича в светском обществе. Но не только, наверное, в светском обществе, а вообще как-то вот о пути Сергея Николаевича в этой жизни. И знаете, я вот вас слушаю внимательно, и о чем думаю? Ведь не все дети священников, к примеру, да, становятся священниками. Не все дети композиторов становятся композиторами, не все дети художников становятся художниками, но и так можно долго продолжать. А если порой не по своему выбору становятся, то, к сожалению, всю жизнь так могут, я сейчас про художников, про композиторов, так и могут заниматься ремеслом, что может быть тоже неплохо. Ремеслом, срисовыванием, либо переигрыванием чужих произведений.
Сергей Андрияка
— Это неплохо. Это тоже хорошо.
Кира Лаврентьева
— И в этом мастерстве можно тоже добиться очень больших высот. И я ни в коем случае не умоляю ремесленного труда. Но, Сергей Николаевич, в вашем случае мы сейчас говорим, конечно, о вдыхании, вдыхании своего чего-то очень глубинного в творчество. И когда у вас это началось? Когда вы поняли, что вы не срисовываете и не пишете что-то уже так по готовому шаблону, а творите?
Сергей Андрияка
— Это вы знаете, вот такой классический пример, я его уже много раз приводил, может быть, даже не знаю для радиослушателей, которые меня знают, они, наверное, просто это уже слышали много раз. Ну, когда я ходил на подготовительные такие вот, классы, курсы для поступления в Суриковскую школу, я ходил не к своему отцу, а там были другие педагоги. И вот там был цветок, я, значит, писал этот цветок, с натуры там, всё внимательно. И зашёл отец, он зашёл, посмотрел, говорит: «Ты молодец, цветок у тебя очень красивый». Я каждый лепесточек пытался сделать, все. Очень добросовестно. Он говорит: «Но, твой цветок не пахнет».
Кира Лаврентьева
— Ого.
Сергей Андрияка — И вот это для меня был, конечно, такой приговор, шок. Что мне надо сделать, чтобы он пах? И вот я начал там что-то смывать, что-то размывать, что-то поправлять. Мне хотелось, чтобы он пах, а что сделать для этого? Я не знал, что сделать. И вот спустя какое-то время, он мне говорит: «Вот с того момента, когда ты это понял и начал это делать, вот началось искусство». Вот. Но это... потому что творчество — это вещь неосознанная. Она, по сути дела, не поддается такому абсолютно...
Кира Лаврентьева
— Регламенту.
Сергей Андрияка
— Регламенту и рациональному объяснению. И потом, конечно, в искусстве, во всем искусстве, в мировом искусстве, все движет вот эта духовная энергия. Она, по сути дела, у человека может быть сильная, может быть слабая, может быть положительная, может быть отрицательная. И она входит в произведения. Она у музыканта, им руководит во время исполнения тех или иных произведений. Это 100 процентов. Потому что вот сейчас этому не уделяют внимания. Ну, сегодня время, так скажем, Макдональдса такого. Всё безразлично, всё равно. А по-хорошему, ну, даже хорошее музыкальное произведение искусства, это не хорошая мелодия, а в первую очередь и самое главное, это исполнитель. Это кто исполняет.
Кира Лаврентьева
— Точно.
Сергей Андрияка
— Это сила исполнения. Поэтому я вот в своей жизни очень люблю музыку. К сожалению, я ей никогда не занимался. Ну, может, и «Мишка на ухо наступил» это тоже есть. Но самое главное, что я всегда собирал пластинки. Я занимался выдающимися исполнителями, меня они всегда интересовали. Это начало 20 века исполнители великие. Разные симфонические, вокальные. И любое произведение искусства, я это знаю по своим работам, оно живет самостоятельной жизнью от меры той вот этой духовной энергии, которая вложена в эти вещи.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, в интервью Владимиру Легойде в программе «Парсуна» меня совершенно поразила одна вещь. Вы говорите о том, что, когда ты как художник, как творец. И в какой-то момент, естественно, в творческом процессе, это знакомо многим людям, которые творят. Ты понимаешь, что ничего не понимаешь, это я сейчас цитирую, ничего не можешь, и ничего не знаешь. Ты опускаешься на самое дно, и тебя поднимает с этого дна божественная сила. И ты начинаешь что-то делать, говорите вы, и вот тогда рождается что-то по-настоящему глубокое. Мы знаем, что у Сергея Рахманинова перед написанием второго концерта было совершенно дичайшее, чудовищное состояние в течение двух лет. Он в нём находился перед написанием вот этого его известного второго концерта Рахманинова, который мы все знаем. Меня это тогда поразило, когда я это читала. И тут я слышу что-то подобное у вас в программе.
Сергей Андрияка
— Это на самом деле так, это момент смирения определенного.
Кира Лаврентьева
— То есть это надо, получается?
Сергей Андрияка
— Абсолютно.
Кира Лаврентьева
— То есть это надо опуститься на это дно и самость свою убрать и родить что-то действительно великое.
Сергей Андрияка
— Но это, понимаете, это нужно, чтобы было по-настоящему. Это не то, что человек специально себя накрутил, вот я такой-сякой, нет. А это внутреннее ощущение полного своего бессилия, своего неумения, незнания, непонимания, что ты вот действительно себя уже опускаешь до самого низа. Это даёт высочайший результат. Потому что это уже не ты пишешь, не ты работаешь.
Кира Лаврентьева
— Но это очень больно.
Сергей Андрияка
— Нет, это не больно. Это не больно, это, знаете как, это необходимо. Это просто необходимо каждому, каждому человеку. Вот я даже такие примеры приведу, вот, знаете как, они, может быть, не совсем такие, но похожие. Вот если ты очень самоуверенно, ну, допустим, я провожу мастер-класс, да. Ты самоуверенно, что я сейчас сделаю вот это, я это умею, я это могу, всё... ты приходишь, и у тебя происходит сбой. Сбой. Может быть, это зритель не видит, но ты видишь, что у тебя произошёл сбой. Что ты делаешь плохо, ты делаешь не то, у тебя есть самоуверенность, ты это делаешь совершенно неправильно. А вот когда ты себя умоляешь, смиряешь и доводишь до какого состояния, что вот если Бог даст, это у тебя получится, если ты вот как-то вот... Тогда оно будет! И оно получается тогда просто необыкновенно правильно.
Кира Лаврентьева
— И ты уже не понимаешь, как это получилось.
Сергей Андрияка
— Да, а когда вот такие работы ты делаешь, я помню творческие работы, когда ты просто делаешь, делаешь. А потом ты включаешь как бы разум, смотришь: " А это что я делал, не я делал, когда делал, как делал? Смог бы я сейчас еще раз это сделать, наверное, нет«. Такие моменты тоже происходят.
Кира Лаврентьева
— А что влияет, по-вашему, на вот эту трансляцию художникам определенного духа? Ведь мы понимаем, что есть, например, Исаак Левитан, который не был воцерковленным человеком в общепринятом смысле. Который уже сейчас, как бы, нам известен этот смысл. Он нерегулярно, так назовем это, посещал храм. Но при этом его сюжеты можно назвать не то что религиозными, они духовные. Ты смотришь на его картины, понимаешь, что ты погружаешься в какую-то духовную жизнь. А есть художники, ну не будем называть имен, которые воспроизводят инфернальные какие-то ноты в своем творчестве. Они были, есть и, наверное, будут, и художники, и писатели, и режиссеры, и актёры. И абсолютно любой человек, видимо, может как-то рай нести в этот мир, а может нести не рай. А чего это зависит, Сергей Николаевич?
Сергей Андрияка
— Это, вы знаете, это зависит от внутреннего состояния человека.
Кира Лаврентьева
— От его направленности?
Сергей Андрияка
— Мы же тоже все прекрасно понимаем. Можно в храм ходить, но при этом...
Кира Лаврентьева
— Не быть там.
Сергей Андрияка
— Не быть там, да. Он как бы так, внешне будет. А бывает человек, может быть, и не часто он ходит, и, может быть, и редко. А, может быть, даже и у него душа такая, что, как у меня отец Сергий очень правильно говорил: «Весь мир храм для кого-то». Он тоже может быть. Ну, то есть, он его ощущает, он его чувствует. Это потому, что, наверное, Господь судит не по форме, а по содержанию, по сути. Поэтому это внутреннее состояние. Это внутреннее состояние человека. Это его... и потом есть вещи, с которыми человек родился. Вот это тоже нельзя скидывать со счетов. Это является... ну, он с этим родился. Вот у него очень сильная энергетика, очень сильный вот этот вот... этот сильный посыл. А у другого слабый посыл, ну ты с ним ничего не сделаешь, ничего нельзя с этим сделать. Это нельзя сказать, что это плохо. Но для, допустим, искусства это имеет большое значение. Но оно имеет значение как в положительном, так и в отрицательном смысле, потому что можно нести и отрицательный заряд, очень сильный заряд. Но у меня вот с Манежем тогда было, с пожаром Манежа, такая была история, очень такая тяжелая. Ну, я просто понятно, что я вот эту трагедию переживаю, рушится там крыша. У меня через несколько часов должны были перевезены быть там почти пять тысяч работ, и уже плакаты висят на фасаде, и один плакат там прогорает боковым огнем, а эти остались. И они сохранились как бы, они не сгорели. Но вот всё это вот, понимаете, вот это вот всё жуткое такое зрелище, вот это ужас такой, да, вот этого всего пожара, всего. Я не мог, реклама была везде сделана, всё вот, меня трясёт. И я понимаю, что я должен это написать не для того, чтобы... Это как какой-то пиар или что-то, а для того, чтобы просто освободиться от этой тяжести, которая во мне. Я вот должен написать, я должен высказаться и освободиться. Я эту вещь пишу, я ее пишу очень быстро. Она большая, довольно полутораметровая, но я ее пишу очень быстро. Пишу всё, и у меня как-то вся эта энергия уходит в работу. А работа тяжелая. Работа тяжелая. И вот когда она висела у нас в музейно-выставочном комплексе школы акварели, а смотрители мне говорят: " Вы знаете, возите ее по выставкам, где хотите, она не должна висеть здесь у нас, нам тяжело просто от этой работы «. Вот, понимаете, вот при всем притом. И притом там был такой случай, очень знаменательный случай был. Директор этого комплекса, Станислав Каракаш, после этой трагедии он ко мне пришел и говорит, ты знаешь, хочешь верь, хочешь не верь. У него там стоял сейф, огромный сейф. А над сейфом висела икона. Но температура в горящем здании была чудовищная. Там плавилось все. И он говорит, вот ты понимаешь, ты не поверишь, я открыл этот сейф, там пепел. А икона висит.
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. У нас в гостях сегодня Сергей Андрияка, народный художник Российской Федерации. Основатель и художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Также напоминаю вам, что мы сегодня поздравляем Сергея Николаевича с юбилеем.
Сергей Андрияка
— Спасибо.
Кира Лаврентьева
— И хотим поделиться с вами интересной информацией о том, что с 21 сентября в честь юбилея Сергея Николаевича открывается выставка по адресу Пречистенка, 19. В музейно-выставочном комплексе Российской академии художеств. Она продлится до 29 октября. Вы можете посетить её в любое удобное для вас время. И также два дня в течение всего этого периода на выставке будет присутствовать Сергей Николаевич. И если у вас есть какие-то вопросы, вы хотите с ним познакомиться, прийти, пообщаться, вы сможете это сделать 30 сентября и 28 октября в 12 часов. 30 сентября и 28 октября Сергей Николаевич будет вас ждать на Пречистенке, 19. И будет очень вам рад в этот день.
Сергей Андрияка
— Да, милости просим.
Кира Лаврентьева
— Да, Сергей Николаевич, ну, конечно, интереснейшие вещи вы рассказываете. Интереснейшие. И меня поражает тот факт, что в каком состоянии ты пишешь картину. Я помню историю, когда у вас с собакой такая довольно-таки трагичная история. С собакой такая была, да, трагическая была вещь тоже. Вы написали фактически такой красивый-то по факту очень пейзаж, красивый. Если человек не знает, да, он, наверное, так и не догадается. А на вашего друга он повлиял.
Сергей Андрияка
— Ну, это, вы знаете, это всё происходит в нашей жизни. Мы же люди. И, конечно, бывают какие-то очень сильные переживания, проблемы, трудности, которые ты не можешь ну, как-то, ну, наверное, более духовно пережить как-то спокойнее, к этому отнестись. И оно выливается у художника, у творческого человека вот в его изображения, в его искусстве, в его каких-то картинах. В музыкантах, в его исполнении, в музыке. Тоже никуда не денешься от этого, это совершенно понятно. И можно даже, знаете, как, вот не зная художника, идти по выставкам, ну, там, не знаю, в Третьяковку пойти, там можно просто проследить состояние души человека, состояние того или иного художника. Как вот он светлый, не светлый. Какие-то моменты, может быть вехи какие-то его жизни, потому что он тоже мог меняться внутри. Это тоже очень интересно. Это особая такая тема. И бывают художники одного времени, одного периода, одной эпохи. Вот даже, собственно, с одними традициями академическими. Но, оказывается, один более светлый по своему подходу, а другой так немножечко черноватенький, внутренне черноватенький. Эта черноватость, конечно, она вылезает. А с помощью энергии можно и, конечно, и вообще отрицательно очень сильно действовать на людей, как Сальвадор Дали действовал. Но это, получается, такая власть некая. Это уже демонизм такой, вот точно, сатанизм, который, конечно, он нес другой свет. Это свет такой потусторонний, нехороший свет, и он этот свет, конечно, культивировал очень сильно. Он действует, очень сильно действует. Сюрреализм очень сильно действует, особенно Дали. Он очень имеет большую энергетику, воздействие. Почему люди и не могут равнодушно пройти, равнодушно нельзя пройти, потому что это очень большого воздействия энергетика, но она разрушительна, она уничтожает человека.
Сергей Андрияка
— Я перед интервью пересматривала в интернете, пока что в интернете ваши картины, думала, что мне ближе, и поняла, что вот прям душа моя открывается, когда я смотрю на картины «Ипатьевская слобода», вот этот деревенский, совершенно зимний пейзаж, этот сюжет, вот потрясающие эти дома. Знаете, очень легко в интернете можно найти. Вот. И, знаете, Сергей Николаевич, ну у вас же еще и очень много других стилей, в которых вы работаете, других картин. Вот если вы хотите отдохнуть, вот к вам придут сейчас, скажут, Сергей Николаевич, отдыхайте, пишите вот то, что у вас душа пожелает, вам ближе всего, какой стиль письма?
Сергей Андрияка
— Ну, он не стиль. Вы знаете, просто на каждый период есть какие-то вещи, приоритетные какие-то сюжеты. Потому что я безумно люблю природу. Вот просто природу. Вот я на дачу собираюсь поехать и говорю жене: «Поедем любоваться красотой». И мы едем любоваться. Причем, красота, она может быть и дождливая, и солнечная, и зимняя, и летняя, и жаркая, и любая! Она всегда красота, это здорово! Но на сегодняшний день, конечно, мы сейчас приехали с Соловков, как-то соловецкая тема одолела меня. Понимаете, бывает такой момент, когда ты всё время об этом думаешь. Они у тебя прокручиваются, просто эти темы, которые ты должен написать, должен сделать, должен сделать. Вот ты не можешь их не сделать, потому что они всё время перед глазами, ты их, ну, значит, надо их сделать, надо воплотить в жизнь. Поэтому, ну, вот этим вот как-то вот я там. Соловецкий лес, конечно, потрясающий. Потрясающее там очень красивое море, красивая природа, богатейший край. Ну, он духовно богатейший. Он не внешне, там, конечно, много ягод, грибов, там это всего, это всего здорово, но самое главное, что там все пропитано духом, духовно пропитано. Дело здесь, конечно, во многом и в самом монастыре, в первую очередь, потому что он освящает как-то, и вообще это место, которое основано было монахами Зосимой, Савватием и Германом. Это, конечно, и монастырь сам, и ход служб, которые там проводятся, вот, настоятелем Владыкой Порфирием, с братией. Там, понимаете, не могут жить люди, ну, там, не знаю, карьеристы, плохие. Они просто там не могут жить. Там такие условия тяжелые, суровые, что в них остаются только люди, которые живут настоящей духовной жизнью. Они просто там не выживут. И для них смысла там жить нет никакого. Ну а что он там будет ждать? Что он там будет подвигаться по службе? Нет. Или он какие-то там приобретения получит материальные? Тоже нет. Но там этого ничего нет. Это просто вот есть, как говорится, какой-то вот островок духовной жизни. Такой уникальный островок, который вот мне он очень дорог, близок, и не только мне, а в общем-то сейчас его полюбила вся моя семья. С супругой мы сразу влюбились, но и дети, они постепенно, постепенно, они как-то, ну, та... Не сразу, потому что первый раз они маленькие были, видимо, они приехали, то говорили: «Мы больше сюда никогда не приедем».
Кира Лаврентьева
— Ну, потому что долго, тяжело, холодно.
Кира Лаврентьева
— Да, да, да. Ну и вообще там...
Кира Лаврентьева
— И раньше ехать было, наверное, не так-то просто.
Сергей Андрияка
— Ну там даже, знаете, как вот... Ну такой был смешной. Мы переживали, что гаджеты сегодня, ну, они, конечно, человека превращают так, ну, немножко, так если грубо говоря, дебилизирует его, делает его таким...
Кира Лаврентьева
— Роботом.
Сергей Андрияка
— Аутистом. Да. И дети, естественно, но они с этими гаджетами, особенно молодежь, они... Ну и жена, она подошла там на исповеди, сказала: «Я переживаю, что я все-таки, но им купила эти гаджеты, и вот такая история произошла, вот я виновата». На следующий день происходит такое событие, оно смешное с одной стороны, а с другой стороны очень показательное. На Соловках ты только подумал, и это происходит. Мы выходим на этюды, на море, а мои дети говорят: «Пап, мы будем эти ракушки собирать». А я говорю: «Я писать вот тут буду, в 20 метрах сидеть. Ну, вы подходите, когда вы там ракушки насобираете». И тут приходит прилив воды, заливает их все телефоны, и все в мгновение вырубается.
Кира Лаврентьева
— Класс! Знак некий, да, такой?
Сергей Андрияка
— Ну да, ну просто вот, ничего не говоря, вот все исполняется.
Кира Лаврентьева
— Поразительно. Поразительно. Но ведь вот это вот детское воображение, вот это детское воспитание вкуса, оно как происходит? Путём насмотренности некой?
Сергей Андрияка
— Когда нужно показывать, показывать, показывать. Ну конечно, конечно. В первую очередь, это, конечно, когда они всё видят. Но не всегда, не всегда вот слово, когда обычно говорят, личный пример является главным. Ну, они видели, как я с утра до ночи сижу, работаю. Конечно, они, может быть, в таком ритме не работают. Сейчас не работают в таком ритме. Но я-то, потому что этим живу. Ну, живу, ну, вот как, у меня отнять искусство, это как-то вот, ну, наверное, отрезать у меня самые главные органы мои все. Я не знаю как-то. Ну, невозможно это сделать. Вот. А, ну, они ещё, может быть, не живут этим в полной мере, но занимаются этим, учатся, работают. Ну, может быть, к ним это когда-нибудь и придёт, по-своему придёт. Потому что здесь, ну, насильно любить нельзя. Это тоже добровольная вещь. А я этим живу. Если мне не давать долго писать. Какие-то обстоятельства жизни мешают, день прошел, два, три, четыре, мне не дают писать, я становлюсь вообще раздражительным, но вот действовать на всё, вот на всё, мне очень плохо. Мне дали пописать, всё, я уже человек.
Кира Лаврентьева
— Воспрял.
Сергей Андрияка
— Да.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, а вы примете со спокойствием, если ваши дети не пойдут по вашему пути?
Сергей Андрияка
— Спокойно. Но, они пошли уже.
Кира Лаврентьева
— Уже пошли.
Сергей Андрияка
— Уже пошли. Причем у меня вот дочка средняя Лиза, она сейчас прекрасно и преподает. Она в первом выпуске закончила академию. Прекрасно преподает. У нее дар преподавательский очень хороший. Делает выставки, творчески работает. Ну и, в общем, она как-то многое-многое сейчас понимает и по жизни, и по глубине своей вот такой жизненной. Вот, ну, она вот как-то... Ну, а я думаю, что вот Софья, она сейчас на дипломе, тоже все время работает, все время. Ну, ее надо немножко только направлять, чуть-чуть. Она все время работает, тоже вот искусство для нее очень важно, составляющая очень такая главная. Ну, а младшая тоже учится, но вот она еще не дошла до диплома, но уже об этом думает, и она так... Ну, у неё свои какие-то есть особенности, свои. Ну, вот сын не пошёл по этой стезе. Ну, я думаю, он не пошёл просто по той причине, что его в детстве там получилось так, что как-то не стимулировали его детское творчество. Когда он в школе учился, общеобразовательной. Потому что я это контролировать не мог. Вот, и там над ним смеялись, там, в общем, а так он и цвет очень красиво чувствовал, и все, если бы его с ним, его как-то поддерживали по-человечески, то, наверное, может быть, он бы тоже пошел по этому пути.
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья, на Радио ВЕРА. Напоминаем, что у нас в гостях Сергей Андрияка, народный художник, основатель и художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Меня зовут Кира Лаврентьева. Сергей Николаевич, но ведь это такой серьезный, очень глубокий вопрос. Как человека раскрыть, как ребенка раскрыть. Вот вы вообще многодетный отец, и получается, что вы не только, да, трудитесь на поприще изобразительного искусства, преподавания, у вас есть своя собственная методика преподавания детям. Об этом уже были программы на Радио ВЕРА. Об этом можно, кстати говоря, рекомендую очень послушать. Это действительно интересно, это авторская методика, она придумана и разработана и вами. Но у вас есть ещё свои дети, которые выбиваются из вот этого вот, значит, ряда студентов, учеников, которые в школе, и это уже совсем другая история. Вот как это, Сергей Николаевич, как правильно-то с ними быть, с детьми. Чтобы не пропустить их, что ли, раскрыться им, как-то дать возможность?
Сергей Андрияка
— Ну, вы понимаете, они в первую очередь видят. Вот, понимаете, здесь, на мой взгляд, никакого насилия не должно быть. Учить с детства, вот в детстве у любого человека, у любого ребёнка, абсолютно у любого, есть потребность что-то делать руками. Плюс к этому у него есть тяга к музыке. У каждого ребенка. Он, там, кто-то хочет петь, кто-то хочет танцевать, кто-то хочет учиться на музыкальных инструментах играть. Но это потребность такая, внутренняя потребность. Вот он рождается, вот она есть. И такая же история с изобразительным искусством. Он хочет рисовать. Он просто берет и там что-то срисовывай, каля-маля какие-то делать. Ему хочется лепить из пластилина. Что-то делать, мастерить что-то. Девочкам вышивать что-то хочется. Это сродни изобразительному искусству. Вся вот это такая внутренняя потребность. И мне, кажется, просто родителям имеет смысл, несмотря на то что это может принести какие-то неудобства дома, это надо поддержать, всегда поддержать! Потому что у нас, как правило, дети, которые приходят учиться в школу, они, занимаются и музыкой, и иностранный язык, и танцами, и там еще чем-то. То есть у них большой спектр. Я это приветствую, не считаю, что нужно в обязательном порядке, чтобы ребёнок на начальном этапе уже был запрограммирован там, как профессионал. Да не нужно это, вообще не нужно. Это нужно ко всему иметь призвание. А призванных очень мало. Так же, как талантов, очень мало. Это единицы. Это определенное отклонение от нормы. Это... ну, там много очень всяких факторов, которые, наверное, должны сложиться, чтобы человек действительно стал высоким таким профессионалом. Чтобы он этим жил и давал действительно уникальные какие-то результаты. А для того, чтобы просто открыть мир для себя, красоты, ну, пожалуйста, это вот то, что тебе дано, то, с чем ты родился. Ты можешь попробовать рисовать, получить какие-то основы для себя. Ты можешь становиться кем хочешь, не знаю, врачом, педагогом, экономистом, кем угодно. Тебе это не повредит в жизни. Так же, как слышать хорошую музыку. Но её слышать хорошую музыку когда можно? После того, когда ты, ну, немножко тебя приобщат к музыке-то. Чуть-чуть хотя бы ты позанимаешься и тогда ты сможешь и слышать. Это классическая музыка будет не пустой звук вот это все нужно, а делать профессионала из них да ни в коем случае. Ни в коем случае. У меня был вот такой период, когда я поступал в Суриковскую школу, мама прятала мои кисточки, краски. Это был действительно период такой тяжелый, очень жесткий. Вот, она, видя, ну, жизнь моего отца, жизнь многих художников, которые проходили у нее на глазах, она не хотела, чтобы я шел в эту профессию. Ну и потом эта профессия, она такая вот, то ли пан, то ли пропал, то ли будет, то ли не будет, то ли что там будет, неизвестно. Вот. И она мне, тогда как-то сказала: «А ты готов идти до конца»? Вот идти до конца. Ну, это как, наверное, в монастырь человек уходит, вот он говорит, а я готов-то идти до конца? По-настоящему только. Я говорю: «Готов». Вот я иду до сего дня, до конца. Я с этого пути никогда не сворачивал, и не оглядывался. Но это не всегда может оценить маленький человечек. И бывает иногда что-то меняется. Ну, по-разному это всё. Это всё очень сложные вещи, которые... Бывает, что к человеку это приходит поздно. Вот, и он наверстывает упущенное, и он становится блестящим художником, потрясающим художником. Иногда, наоборот, это гаснет, почему-то гаснет, непонятно почему. Оно бывает такой всплеск, и всё в детстве, в юности, а потом всё уходит. Тоже такое бывает. Ну, тут нельзя ничего сказать, посоветовать трудно. Но то, что не надо мешать, если есть желание на начальном этапе этим заниматься, это безусловно. Это безусловно нужно, чтобы ребенок к этому приобщился. Потому что, понимаете, как только он начинает рисовать, вот просто, простые вещи, вот он там яблочко, там грушу, там еще что-то, ну вот простое, то, что вокруг него. Простой мир его, он перед ним открывается, он им любуется, он этому миру радуется, он на него смотрит другими глазами. Он открывается вообще, вот этот бесконечный красивый божественный мир. Это чудо, и это вот чудо, которое именно благодаря образованию оно дается человеку. И он — всё, вот он уже по-другому видит мир. Ему возвратился тот дар, удивительный дар, который, к сожалению, к сожалению, просто так не открывается. Только смотрение в музее или там ну да, можно конечно уже через музеи, через каких-то старых мастеров, через альбомы, картины. Но когда ты сам берешь это все, то у тебя это действительно раскрывается доподлинно. Да и мастеров ты смотришь по-другому, все ты смотришь по-другому, весь мир другой. Он весь мир другой. Вот, и это закладывается, конечно, в детстве, в основе своей.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, а можно ли делать... У нас осталось совсем немножко времени, мне хотелось очень задать этот вопрос. А можно ли, когда ты уже верующий человек, когда ты много про себя понимаешь, когда ты понимаешь всё практически, про свои возможности в искусстве, можно ли жить не по воле Божьей. Можно ли творить не по воле Божьей? Написать что-то, и ты понимаешь, что это Богу не угодно. Я сейчас даже не беру в расчёт, знаете, какие-то совсем сюжеты непонятные. А вот ты вроде ничего, хорошую картину написал, а понимаешь, что она не нужна. Или сделал что-то, что-то руками такое изобразительное, а понимаешь, что, может и не надо было это делать. Это вот эта градация, она как определяется? Ну как градация?
Сергей Андрияка
— Ну понимаете, если вы уже задали вопрос такой и обозначили, что это не по воле. Вот и ответ, собственно, мы же должны стремиться к исполнению воли Божьей, а не к самости своей.
Кира Лаврентьева
— Давайте я по-другому спрошу. А у вас есть ощущение вот этого вообще? Бывало ли у вас такое, что ты что-то написал, а понимаешь, что-то странное?
Сергей Андрияка
— Конечно. Так очень много мы делаем. Мы в своей жизни слишком много делаем того, чего не является по воле Божьей, к сожалению. Ну, поэтому всегда ставишь под сомнение то, что ты делаешь, то, что ты сделал, то, что ты хочешь сделать. Вопросы возникают. Ну, к сожалению.
Кира Лаврентьева
— Давайте напомним нашим дорогим слушателям, что 21 сентября в честь 65-летия Народного художника Российской Федерации Сергея Николаевича Андрияки открывается выставка по адресу Пречистенка,19. В Музейно-выставочном комплексе РАХ. Продлится она до 29 октября, то есть практически полтора месяца будет возможность посетить выставку, посмотреть экспозицию. И, в общем, насладиться творчеством Сергея Николаевича. И также будут два дня, когда Сергей Николаевич будет там. Можно прийти, познакомиться, пообщаться, задать какие-то вопросы. Это будет 30 сентября, дорогие друзья, запоминаем, 30 сентября и 28 октября. В 12 часов 30 сентября и 28 октября тоже в 12 часов Сергей Николаевич будет вас там ждать. Так что настоятельно рекомендуем посетить выставку. А Сергей Николаевич, Вас благодарю от души за прекрасный разговор, за прекрасный час, незаметно пролетел совершенно.
Сергей Андрияка
— Ну, о многих вопросах можно говорить, потому что слишком много тем.
Кира Лаврентьева
— Бесконечно. О многих можно говорить бесконечно.
Сергей Андрияка
— И они касаются и творчества, и, наверное, не только творчества, и самой жизни.
Кира Лаврентьева
— Так и есть. Огромное спасибо, дорогие друзья. Мы напоминаем вам, что у нас в гостях был Сергей Андрияка, народный художник Российской Федерации, основатель и художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами до следующего воскресенья.
Сергей Андрияка
— Спасибо.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья
«Если крестник стал атеистом...» Прот. Алексей Батаногов, Анна Сапрыкина, Наталья Разувакина
В этом выпуске настоятель храма святого равноапостольного князя Владимира в Новогиреево протоиерей Алексей Батаногов, кандидат педагогических наук, мама семи детей Анна Сапрыкина и поэт, журналист Наталья Разувакина размышляли над тем, какова роль крестных, как правильно строить отношения с крестниками и что делать, если крестник становится атеистом.
Альберт Лиханов. «Солнечное затмение»
Писатель Альберт Лиханов в особом представлении, пожалуй, не нуждается. Один из самых известных прозаиков 20-21 века, лауреат стольких литературных премий — отечественных, зарубежных и международных — что перечислять их можно очень долго, Лиханов считается мастером подростковой литературы. Но пишет он так, что его книги с упоением читает и старшее поколение. Не только для того, чтобы лучше понять внутренний мир и переживания своих взрослеющих детей. Но и чтобы разобраться в собственной душе. Ведь вопросы, которые затрагивает писатель в произведениях часто лежат именно в духовной плоскости. Тонкий, нравственный и мировоззренческий поиск совершают герои повести Альберта Лиханова «Солнечное затмение».
Фёдор и Лена живут по соседству на тихой окраине большого города. Фёдор целыми днями пропадает на голубятне — лишь бы не быть дома, не видеть, как приходит в подпитии отец, как плачет измученная мать. Лена весь день проводит у открытого окна. Она не может ходить. Почти всю жизнь провела в интернате для инвалидов. А теперь родители забрали её домой, и Лена не знает, как свыкнуться с новой, незнакомой жизнью. Однажды через окно Фёдор и Лена замечают друг друга. Знакомятся. Между ними вспыхивает первое робкое, светлое юношеское чувство. Но вокруг слишком много препятствий, проблем и тревог. Смогут ли подростки выдержать совсем не детские испытания, которые поджидают их на пути?
Историю любви Фёдора и Лены Альберт Лиханов рассказывает по-особенному. Без лишних романтических ноток, без душераздирающей слезливости. Как писали критики, повесть «Солнечное затмение» — не о том, как здоровый юноша подарил любовь искалеченной девушке. Это повесть о духовной силе и мощи человека, о том, как прекрасное, нравственное начало в нём способно преодолеть всякое зло. А зла вокруг героев достаточно. И пагубное пристрастие Фединого отца, и серьёзные проблемы на работе у его матери. И трагическая гибель подруги Лены в интернате. Молодые люди проходят через испытания, которые, возможно, сломали бы многих взрослых. Но Фёдор и Лена не сдаются. В одном из эпизодов повести они наблюдают солнечное затмение. В какой-то момент светило полностью темнеет. Но уже в следующую минуту его лучи снова сияют. Глядя на это, Лена говорит: «Все беды — это солнечные затмения, а жизнь — само Солнце». Знакомство с Фёдором открывает ей новые переживания. И отнюдь не только романтические. Лена остро начинает чувствовать чужую беду. Сосредоточенная прежде только на себе, теперь она стремится помочь другим. Как пишет Альберт Лиханов,: «Бесконечно доброй — единственно такой! — желала она быть. Везде, всегда, со всеми». Фёдор жалеет своего непутёвого отца. И верит, что всё ещё можно исправить. До блеска отмывает неухоженную квартиру. Ставит в вазу цветы. «Вон небо какое глубокое, тополя шумят листьями, голуби воркуют, люди идут, — как же вокруг хорошо и ясно, так неужели же в ясности этой нельзя ясно и жить, радоваться вместе, любить, счастливыми быть?» — размышляет юноша. Собственно говоря, именно на этот вопрос и пытается ответить в своей повести «Солнечное затмение» сам автор.
В интервью газете «Литературная Россия» Альберт Лиханов говорил, что своим произведением хотел бы побудить читателей быть стойкими в трудных жизненных ситуациях. Сострадание может победить равнодушие, а любовь — преодолеть безысходность, — уверен писатель. Именно поэтому повесть Альберта Лиханова «Солнечное затмение» стоит обязательно прочитать.
Все выпуски программы Литературный навигатор