В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор молодежного портала Naslednick.online протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о смыслах богослужения в ближайшее воскресенье, в которое празднуется Светлое Христово Воскресение, и о важных церковных датах Светлой Седмицы. Мы говорили о праздновании Собора преподобных отцов на горе Синай подвизавшихся, о праздниках в честь икон Божией Матери «Иверская» и «Живоносный Источник», а также о памяти святых великомученика Георгия Победоносца и апостола и евангелиста Марка.
М. Борисова
— Добрый вечер, дорогие друзья. С вами Марина Борисова. В эфире программа «Седмица», в которой мы каждую субботу говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. И сегодня у нас в гостях клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский.
Протоиерей Максим
— Здравствуйте.
М. Борисова
— И с его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в церкви уже через несколько часов, в Светлое Христово Воскресение и на предстоящей Светлой седмице. Вот как, выражаясь языком святоотеческой литературы, мы прошли поприще и Великого поста, и Страстной седмицы, все хлопоты, я надеюсь, у всех уже завершились — куличи уже освящены, яйца покрашены, шея помыта — и стоим мы сейчас около дверей собственной квартиры, чтобы пуститься в последний вот этот путь, путь к долгожданному событию Воскресения Христова. Я думаю, что напоминать о самом событии не имеет смысла, наши радиослушатели, я полагаю, прекрасно знают, что свершилось в эту пасхальную ночь. Но я хотела бы, раз уж мы говорим о смыслах, подумать, почему вот мы сейчас придем в храм и у нас первое, что будет происходить, это полунощница, которая завершает Постную Триодь, и Плащаница будет унесена из храма в алтарь. Вот начинается все очень так скорбно, потому что последний раз звучит канон Великой субботы и, собственно, Плащаница уносится под пение «Не рыдай Мене Мати». Мы ждем уже, мы вот-вот, чувствуем на губах своих праздник, а нам предлагают опять через скорбь в него войти.
Протоиерей Максим
— Ну вот знаете, я никогда не воспринимал богослужение Великой субботы как скорбь. Вот никогда. И тем более Пасхальную полунощницу. Практически во всех песнопениях, во всех тропарях, во всех стихирах Великой субботы, собственно, в тех богослужебных последованиях, которые начинаются с утрени Великой субботы, в большинстве храмов это богослужение совершалось еще в пятницу вечером — по сути дела, это должно было быть всенощное бдение, но на практике только в некоторых монастырях оно совершается ночью. И поэтому с вечера в пятницу уже совершенно другие интонации. Вот вы даже сейчас произнесли ирмос, первый ирмос канона... Нет, не первый, конечно...
М. Борисова
— Последний.
Протоиерей Максим
— Канона «Волною морскою», последний — «Не рыдай Мене Мати, зрящи во гробе» — канона Великой субботы. «Не рыдай Мене Мати», — то есть не плачь и «восстану бо» — ибо Я восстану. Не рыдай, ибо Я восстану — потому что Я воскресну. И вы знаете, я почему говорю про последование Великой субботы, начиная с утрени, потому что и канон еще вчерашний, вот то есть сегодняшний, который читался еще вчера — и вот все эти песнопения и слова заканчиваются верой в Воскресение Христово, они уж не трагичны. Это не последование Страстей 12 Евангелий, это не Царские часы Великого Пятка, повествующие о смерти Господа нашего Иисуса Христа, Его мучениях, о той трагедии, которая совершилась на Голгофе, а это уже совсем другое настроение, вот совсем другое. И для меня, например, пиком этого настроения является пророчество Иезекиилево о всеобщем воскресении. Я всегда стараюсь это пророчество (хотя именно паремии, то есть тексты пророчеств, читаются обычно чтецами), я всегда выпрашиваю у настоятеля право самому прочитать это пророчество Иезкиилино, потому что в нем за сколько столетий до Воскресения Христова говорится о всеобщем воскресении. То есть вот это ощущение уже на самом деле пусть еще, да, не совершившегося, но мы-то уже знаем, что оно свершилось. Конечно, для учеников Спасителя, для жен-мироносиц трагедия продолжалась — они верили, не верили, сомневались, колебались, кто-то совсем не верил, как Фома, кто-то, как и ученики тоже, которые не поверили тоже пришедшим мироносицам, то есть пребывали в смятении...
М. Борисова
— Да там просто сказано: «страха ради иудейска» закрылись в эти там горницы.
Протоиерей Максим
— Для них продолжалась эта чернота. Для нас-то она закончилась — Бог на Кресте уже не страдает, Он уже отстрадался (простите за такое легкомысленное слово), Он уже спустился в ад, Он уже выводит оттуда мертвых — уже все это, уже вот свершается то что должно свершиться. И мы, еще нет торжества, ликующего праздника, который мы потом будем петь через несколько часов на мотив буквально, прости Господи, «барыня-барыня, сударыня-барыня», когда вот это удивительное, безудержное веселие переполняет всех и храм Божий. Но вот это причастие тайны, оно мне кажется не менее, а может быть, даже и более важным ощущением предпасхальным, и нет в нем ни скорби, ни печали. Ну я никогда не чувствовал.
М. Борисова
— Но, конечно, самое такое, кульминация этого состояния, предощущения этого праздника — это когда в храме погаснет свет и когда тихо-тихо в алтаре зазвучит тропарь.
Протоиерей Максим
— Да. «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небеси и нас на земли сподоби, чистым сердце тебе славити».
М. Борисова
— И вот когда начнется крестный ход и все постепенно начнут к нему присоединяться и петь — это поразительное ощущение, наверное, бывающее только на Пасху. Потому что крестные ходы бывают разные, это замечательное вообще состояние, когда ты в их участвуешь, но вот этот удивительный пасхальный крестный ход, он как-то всех сливает в одно существо. Редко можно передать даже словами то, что ощущается в крестном ходе на Пасху.
Протоиерей Максим
— Да, и оно, вот это песнопение именно изливается из алтаря, примерно как Благодатный огонь изливается в Кувуклии, когда Патриарх протягивает свечи, и мгновенно такими ручьями огонь начинает распространяться по иерусалимскому храму Воскресения Христова. Точно также и сначала священнослужители тихо, вполголоса в алтаре поют эту стихиру, совершая каждение вокруг престола, потом ее подхватывают уже все находящиеся в алтаре более громко, наконец отверзаются Царские врата, уже хор начинает петь эту стихиру. А дальше она действительно так вот переливается — крестный ход ушел, там поют, здесь поют. Знаете, у нас очень обширный ход свершается вокруг сквера, и когда мы доходим уже до входа в храм, из него продолжают выходить люди — это вот какое-то удивительное чувство, такое ощущение, что храм бесконечный, такое ощущение, что он может вместить, я не знаю сколько, как он может это все вместить.
М. Борисова
— А дальше все это плавное течение службы ускоряется, ускоряется, ускоряется, и все что происходит дальше, это просто какой-то калейдоскоп событий в очень быстром темпе.
Протоиерей Максим
— Взрыв такой, прямо взрыв, который начинается у закрытых дверей храма. И только один раз в прошлом году из-за коронавирусной всей этой ситуации мы не выходили на крестный ход, а свершили только духовенство крестный ход внутри храма. Но все равно это взрыв. И когда мы стоим, возникает пауза, замолкают колокола, повисает тишина, где-то там еще далеко поют идущие за алтарем — ну абсолютная тишина, ночь. И возглас священника на начало утрени, и пение тропаря «Христос воскресе» — конечно, это взрыв, это там очень все быстро происходит, как вы правильно сказали, очень быстро. В некоторых храмах на каждое пение пасхального канона священники меняют облачения. Это не везде, конечно, совершается, но во многих местах. На каждом песнопении канона свершается каждение храма, бесконечные возгласы: «Христос воскресе!»
М. Борисова
— Такое ощущение, что священник прямо летает с этим кадилом, с этим трисвечником, развевающая фелонь и летающий батюшка.
Протоиерей Максим
— Вы знаете, я помню, регулярно на Пасху наполняют интернет всевозможные видео, где батюшка там буквально чуть ли не над головой крутит кадилом, вызывая жуткие споры, можно так делать или нельзя.
М. Борисова
— Ну на самом деле сами слова канона, они тоже вызывающие. Ну хотя бы взять того же самого Давида, который «пред ковчегом скакаше играя» — вот он от радости в пляс пустился.
Протоиерей Максим
— Да. Но это конкретная библейская история, закончившаяся на самом деле достаточно трагично для жены царя Давида, которая упрекнула его в том, что он вот так вот прыгая и веселясь перед ковчегом, умалил свое царское достоинство. Давид после этого как бы не подходил больше к этой жене, потому что ну как бы вот ну как можно не понимать таких вещей.
М. Борисова
— Ну и потом это удивительное ощущение соучастия, потому что эти постоянные возгласы «Воистину воскресе!» на возгласы священника, они все равно всех объединяют вместе. Единственное, что, конечно, хорошо, когда в храме, куда мы придем на праздничное богослужение, большинство людей все-таки знают слова канона. Потому что вот это движение, вот эти возгласы, если не знать, очень трудно следить за словами канона, если ты его не знаешь.
Протоиерей Максим
— Ну вот если честно, вот прямо можно скажу, что думаю? Конечно, это здорово — знать слова канона, конечно, это углубляет и понимание, и ощущение, и сопереживание. Но, мне кажется, даже для тех людей, которые воспринимают пасхальное богослужение как музыку на иностранном языке, знаете, как там, не знаю, люди слушали, как-то не особенно вникая, «Битлз», или «Бони М», или «АББА», потом с удивлением через 20 лет обнаружили: ух ты, это вот об этом песня, оказывается. Когда музыка, исполнение, чувство сопереживания наполняет, оно, конечно, так и здесь возглас священника: «Христос воскресе!», ответ «Воистину воскресе!», а между ними просто радость.
М. Борисова
— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова. И со мной в студии наш сегодняшний гость, клирик храма клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. И мы говорим о пасхальном ночном богослужении. Вот есть еще внутри канона такие песнопения, которые по крайней мере когда-то там, еще в 80-е годы, пел весь храм. После 3-й песни канона поются так называемые ипакои Пасхи — ну, собственно, это, насколько я понимаю, в переводе с греческого просто «церковная молитва».
Протоиерей Максим
— Да.
М. Борисова
— А потом, после 6-й песни поется кондак Пасхи, икос, потом поется «Воскресение Христово видевше» и после 9-й песни поется светилен Пасхи — и все это еще в 80-е годы пел весь храм.
Протоиерей Максим
— А почему в 80-е? Это и сейчас поется.
М. Борисова
— Но сейчас все менее...
Протоиерей Максим
— Ну не знаю, в нашем храме мы поем. Ну после 3-й песни ипакои мы не поем, они достаточно сложные на самом деле для исполнения. Вот кондак Пасхи «Аще и во гроб снизшел еси Бессмертне, и адову разрушил еси силу...» мы поем всем храмом, значит, то же самое касается и «Воскресение...». Ну как же, «Воскресение Христово видевше» поется трижды — первый раз у нас это песнопение поет хор, дальше народ поет второй раз, и третий раз поет опять хор, либо наоборот, либо дважды поет народ — мы прямо буквально чередуем. Я вот даже не могу вспомнить и сейчас вот подумаю, как же мы будем петь. Наверное, дважды с народом, а посерединке очень красивым распевом, не просто вот на глас, а именно таким вот концертным распевом поет хор. И то же самое касается светильна по 9-й песне, он тоже поется трижды — ну вот здесь мы точно поем его один раз: «Воскрес Иисус от гроба, якоже прорече, даде нам живот вечный и велию милость». Мы тоже поем это со всем народом. Не вижу здесь никакого изменения. Ну храм на храм не приходится, но ведь и в 80-е годы не в каждом храме, наверное, это было.
М. Борисова
— Я думаю, что, наверное, в каждом — храмов было очень мало.
Протоиерей Максим
— Ну, в общем, мы поем. Мы поем со всем народом.
М. Борисова
— Ну и потом опять любимое песнопение народное — стихиры Пасхи.
Протоиерей Максим
— Да, стихиры Пасхи мы тоже чередуем. Но здесь, правда, с народом петь сложно. Дело в том, что храм большой ведь, и достаточно продолжительные песнопения, с таким сложным текстом, который кто-то знает, кто-то не очень знает, оно разливается слишком по храму. И поэтому мы обычно поем стихиры Пасхи с народом, когда дается крест, по окончании литургии. Немножко в другом темпе — не в таком быстром, в более замедленном. И, собственно, стихиры Пасхи, они поются потом ежедневно. Это точно так же, как и все остальное, всю неделю повторяется пасхальная служба. А стихиры Пасхи мы поем, чередуясь: священнослужители в алтаре поют первую стихиру, хор поет вторую, мы поем третью. Причем поскольку у нас все-таки с помощью микрофона транслируется это все в храм, то народ имеет полную возможность подпевать.
М. Борисова
— А христосуются у вас?
Протоиерей Максим
— В алтаре.
М. Борисова
— Ну в алтаре христосуются священники.
Протоиерей Максим
— Все со всеми?
М. Борисова
— А в принципе это же общее движение души всех христиан, собравшихся в этот момент.
Протоиерей Максим
— Вот мне кажется, что очень мало людей знают, что в этот момент, после того как заканчиваются стихиры Пасхи и много раз подряд (так там, в общем, в чинопоследовании богослужения написано, что 12 раз) поется тропарь «Христос воскресе из мертвых» — в этот момент происходит христосование. В общем, кто знает, тот христосуется, кто не знает, тот не христосуется. Вот такого именно массового, обязательного у нас по крайней мере не происходит.
М. Борисова
— Ну и потом по завершении, значит, читается огласительное слово на Святую Пасху святителя Иоанна Златоуста.
Протоиерей Максим
— Да. Это как раз, в отличие от синаксаря, который, наверное, где-то читается (синаксарь — это книга, в которой соответственно описываются коротко события празднуемого или свершаемого дня на каждый день и, соответственно, на Пасху тоже есть такой вот), в некоторых храмах синаксарь читается, в большинстве все-таки нет. А вот Слово огласительное Иоанна Златоуста (и об этом специально говорит церковный устав) должно быть прочитано неопустительно, то есть оно читается везде. В некоторых храмах оно сейчас читается на русском языке, во многих, в большинстве по-прежнему читается на славянском со всеми этими замечательными «огорчися, ибо упразднися» — про ад.
М. Борисова
— Оно очень красивое по-славянски.
Протоиерей Максим
— Оно очень красивое по-славянски, да, его очень не хочется менять на русский, потому что, в общем, там все ясно. А если кто кому не ясно, тот и на русском не очень поймет, почему там идет речь, о ком там идет речь — о тех, кто пришел в первый час, или там в третий, или в шестой, да, — эту притчу о работниках виноградника, пришедших в разное время. А про тельца упитанного — тоже всем понятно, поэтому я не вижу особой необходимости здесь в переводе.
М. Борисова
— Ну потом трижды поются Пасхальные часы. Вот мы привыкли, что часы — все-таки это чинопоследование, где сменяются чтения, сменяются псалмы, сменяются молитвы, а здесь одно и то же вот три раза подряд мы в одном и том же наборе поем, либо все вместе, либо поет хор, либо тоже чередуются. Почему Пасхальные часы одинаковые?
Протоиерей Максим
— Нет, ну в-первых, что такое часы, само по себе что такое часы? Это короткое богослужение — напомню, если позволите, такой некий экскурс в литургику. Дневной круг богослужения есть так называемый, в которых входит девять служб, разных по продолжительности, по наполненности — то есть буквально девять раз в течение дня православный верующий призывается на молитву общую или индивидуальную. В реальной практике еще в XIX веке эти часы были объединены в три богослужебных собрания, которые назывались заутреня, обедня и вечерня — получалось три по три. А еще при митрополите Филарете они соединились, по сути дела (он, правда, протестовал — то есть это середина XIX века), в два богослужебных собрания — то что мы имеем сейчас. Ну, собственно, час — это вот некое краткое богослужение, положенное в определенное время. Логика в том, что а почему они должны быть разными, если мы празднуем Пасху и в 3-й час мы соберемся и споем вот это. Кстати, не только часы, а повечерие, например, тоже заменяется на вот это вот последование и полунощница — то же самое последование. Ио есть все, кроме утрени и вечерни и Божественной литургии заменяется, все остальные — сколько там получается, из девяти шесть, — шесть остальных вот этих самых суточных богослужений заменяется на вот это чинопоследование, ну условно говоря, часов. Просто такое же повечерие, такая же полунощница.
М. Борисова
— Ну дальше начинается у нас литургия, которая нам хорошо знакома, поскольку это литургия Иоанна Златоуста, которую чаще всего в году служат. Есть особенность чтения Евангелия. Во-первых, этот отрывок из Евангелия от Иоанна — 1-я глава, стихи с 1-го по 17-й — обычно, если не один священник в храме, а несколько, разбит на части и читается на разных языках, ну по крайней мере на трех священных.
Протоиерей Максим
— Ну вообще практика такова, что даже если один священник служит я, например, бывало, совершал пасхальное богослужение в одиночестве, все равно нет никаких ограничений на количество языков, на которых прочитывается Евангелие. Сам евангельский отрывок вот этот знаменитый: «В начале было Слово...» — Ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ Λόγος... — и, соответственно, на всех остальных языках, он разбивается на две части, первая из которых краткая, и действительно читается на разных языках до слов: «Имя ему Иоанн». А дальше оставшееся, оставшаяся часть вот этого евангельского зачала, первое зачало от Иоанна, оно заканчивается опять на привычном богослужебном языке. То есть если Евангелие читается на церковнославянском, то, соответственно, оно заканчивается тоже на церковнославянском. А так вот у нас три священника в храме служат, и мы, каждый, читает отрывок минимум на двух языках, а кто-то и на трех, поэтому получается там тоже шесть, семь, восемь языков.
М. Борисова
— А почему, кстати, читается первое зачало? Ведь там же нет ничего о Воскресении?
Протоиерей Максим
— Там все о нашем спасении, там благовестие Иоанна, собственно тайна того, кто такой был Воскресший Иисус. Только закончив и узнав о Воскресении — вот если вы ничего не знаете, представьте себе, что вы находитесь вообще вне культуры, цивилизации, дискурса христианского. И вот вы читаете: «В начале было Слово» — о чем это, зачем это, про какое начало, какое слово? Мы не можем этого понять. Но зная о Воскресении Христовом, вот сейчас его празднуя, именно эти слова: «Вначале было Слово» переживаются нами особенно глубоко.
М. Борисова
— Ну и, конечно, хочется напомнить нашим радиослушателям, что заканчивается первый день праздник Пасхи удивительной, трогательной службой — это Великая вечерня пасхальная, на которую редко кто уже после всех ночных богослужений приходит.
Протоиерей Максим
— К сожалению.
М. Борисова
— К сожалению, потому что она, конечно, удивительная.
Протоиерей Максим
— Она очень нужная, именно пасхальная, она очень короткая. Там буквально, если вы не пошли там в Храм Христа Спасителя, не пойдете там на Патриаршее богослужение, которое может длиться час — и то, все равно для Патриаршей службы это очень коротко, в обычном храме оно совершается за 15–20 минут. Но это вот когда мы выспались, когда мы разговелись, когда мы... Вот вы знаете, вы начали сегодня словами, что у нас заканчиваются вот все эти наши постные труды. И это, мне кажется, очень большая беда, что мы часто воспринимаем — и я много раз и для себя сначала, и от других людей слышал: ну вот Пасха — и что? Все кончилось? Вот все эти постные мои труды, переживания, молитвы, они закончились? Да нет, все только начинается, это была подготовка к Пасхе. И вот просто не пойти на Пасхальную вечерню — мне кажется, это преступление.
М. Борисова
— В эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Мы прервемся и вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.
М. Борисова
— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В эфире наша еженедельная субботняя программа «Седмица». С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. И мы говорим о том, что ждет нас на предстоящей Светлой седмице в Церкви Христовой. Вот мы вступаем в удивительное восьмидневие, когда каждый день у нас будет возможность пережить вновь и вновь пасхальную ночь, потому что служба будет совершаться практически та же самая, что и в пасхальную ночь — будут крестные ходы, будет колокольный трезвон — и это вот день, растянувшийся на восемь дней, на неделю. Ну есть и особенности самой Светлой седмицы. Во-первых, мы во вторник Светлой седмицы всегда празднуем праздник в честь Иверской иконы Божией Матери, в среду Светлой седмицы у нас Собор преподобных отцов, на горе Синай подвизавшихся. И в пятницу Светлой седмицы у нас праздник в честь иконы Божией Матери «Живоносный Источник». Вот такие основные вехи Светлой седмицы. А почему именно эти праздники добавляют? Казалось бы, все поглощено радость Воскресения Христова, и все-таки еще какие-то оттенки добавляются.
Протоиерей Максим
— Ну еще ведь, бывает, попадают и другие праздники большие — может попасть Георгий Победоносец, который празднуется 6 мая.
М. Борисова
— Ну мы о нем поговорим еще, у нас по-любому это календарные праздники, а это праздники, которые привязаны именно к Светлой седмице.
Протоиерей Максим
— Честно говоря, не знаю, почему они туда поставлены, но то что они добавляют празднованию торжества, это несомненно. Особенно это касается, конечно, пятничного богослужения, празднования иконы Матери Божией «Живоносный Источник», когда совершается освящение воды.
М. Борисова
— Ну я не знаю, мне кажется, Иверская, она такая наша русская, хоть называется Иверской, она такая вот неразрывно связанная, в особенности в Москве, где просто исторически так сложилось, что когда по просьбе Патриарха Никона еще был сделан список этой иконы и привезен в Москву, потом она какое-то время была теремной иконой сначала супруги царя Алексия Михайловича, потом царевны Софьи, какое-то время она была в Новодевичьем монастыре. И вот наконец ее перенесли к Воскресенским воротам и с тех пор все, что мы читаем о Москве с 17-го года, неотделимо от Иверской часовни и от Воскресенских ворот.
Протоиерей Максим
— Нет, это несомненно. Если говорить о том, как ощущают и переживают Иверскую икону москвичи, это, конечно, продолжающееся отношение к ней совершенно уникальное. Потому что чтение акафистов в Иверской часовне в Воскресенских воротах это единственное для московского духовенства общее постоянное дело. То есть каждый священник один или два раза в год назначается на чтение акафиста перед иконой Иверской в Воскресенских воротах, и с восьми утра до восьми вечера непрерывно свершается акафистное чтение и пение именно в Иверской часовне.
М. Борисова
— Сейчас даже трудно вспомнить то время, когда не было ни Иверской часовни, ни Воскресенских ворот, которые снесли когда-то еще в далекие советские времена, чтобы не мешало проходить...
Протоиерей Максим
— Прохождению военной техники.
М. Борисова
— Военной техники и демонстрации трудящихся. Сейчас, когда это восстановлено, представить себе, что этого какое-то время не было и на месте Иверской часовни, которую первую снесли, еще до Воскресенских ворот, водрузили там рабочего с молотом — представить себе это невозможно. Но это тоже часть нашего прошлого, иногда напоминать себе об этом бывает полезно. А вот вы уже говорили, что особенный праздник — это праздник в честь иконы Божией Матери «Живоносный Источник», который мы празднуем в пятницу Светлой седмицы. Почему все-таки именно в этот день совершается освящение воды? Ведь впервые после Крещения.
Протоиерей Максим
— Ну малое освящение воды, конечно, совершается во многих храмах еженедельно, а иногда и чаще. Но я хотел бы обратить внимание на то, что обычно Патриарх Московский и всея Руси едет в Троице-Сергиеву Лавру именно на «Живоносный Источник» и совершает именно там освящение воды...
М. Борисова
— Напомним нашим радиослушателям, что по церковному преданию будущий император Византии Лев встретил в роще близ Константинополя, недалеко от Золотых ворот слепца, который попросил его, он сбился с дороги и попросил его о помощи. Лев помог ему выбраться на дорогу, усадил, чтобы тот мог отдохнуть и пошел искать источник какой-нибудь воды, чтобы дать слепцу напиться. И тут услышал голос: «Лев, не ищи воды, она здесь близко». И, действительно, быстро нашел родник, набрал воды, и выпив этой воды слепец прозрел. Вот, собственно, по преданию сюжет, положенный в основу иконы «Живоносный Источник». Но икона тоже такая, она в разных странах разная, и с годами в разных местах менялось само иконописное изображение. Ну вот, скажем, у нас это чаша и колодец, где-то совершенно по-другому изображается вот этот самый источник.
Протоиерей Максим
— Мне кажется, что в церковном народном сознании вот вся неделя у нас Пасха, вся неделя Пасха. А если я не могу пойти в храм каждый день, что мне делать? А вот пойду на «Живоносный Источник», когда воду освящают, тем более название какое красивое — «Живоносный Источник». Мне кажется, что вот эти чудеса, и ведь почему возникает почитание той или иной иконы Матери Божией? Здесь такой двойной процесс — движения навстречу Бога и человека. Например, очень удачное название для слуха: «Живоносный Источник». Или «Всех скорбящих Радосте», или «Прибавление ума», или «В родах Помощнице». И человек, даже очень далекий от Церкви: вот, это то, что мне сейчас надо. И он приходит...
М. Борисова
— «Взыскание погибших», «Скоропослушница».
Протоиерей Максим
— Да. «И днесь бо Матерь Божия простирает нам спасающую руку...» Как мне сказала однажды одна девочка: «Она ведь правда простирает к нам, правда, с иконы протягивает нам спасающую руку». Вот эта вера людей, основанная иногда на чудесных событиях, вот как вы сейчас рассказали про вот этот самый «Живоносный Источник», найденный императоров Львом, или еще какие-то яркие впечатления, врезавшиеся в народную память, вызывают такое доверие, движение людей к Богу, естественно, встречая Божий ответ. И начинает Бог по вере людей чудеса совершать и на молитвы отвечать, и движение со стороны людей увеличивается: вот смотрите, чудеса, — уже доверия больше, а Бог еще больше отвечает — и уже даже не вспомнишь, с чего все начиналось и почему все так получилось. Но представить себе Светлую Неделю без освящения воды и празднования иконы Матери Божией «Живоносный Источник» уже сейчас совершенно невозможно. И всегда обычно настоятель или Патриарх, который едет в Троице-Сергиеву Лавру, или настоятель храма, которой всегда обязательно совершает Божественную литургию, крестный ход, даже если он не каждый день служит, вот на «Живоносный Источник» он точно будет служить, и люди, пришедшие с бидончиками, чтобы этой святой воды набрать — это уже такая живая совершенно православная традиция, без которой нет Светлой недели.
М. Борисова
— Ну как нет Светлой недели без открытых и никогда не закрывающихся Царских врат.
Протоиерей Максим
— Да, артоса, который ежедневно обносится крестным ходом и вновь поставляется посередине. Царские врата хоть у нас и открыты, но, чтобы никто не вошел, посредине поставляется столик, на который, значит, возлагается тот самый артос.
М. Борисова
— А в субботу его раздавать еще будут.
Протоиерей Максим
— Да, в субботу его будут раздавать. И в тех храмах, в которых не один артос, а много, для того чтобы раздать, если много прихожан, уже в пятницу вечером после службы священник благословляет на то, чтобы его уже начать дробить —резать на кусочки. Все кроме одного, который будет лежат там до конца, с тем чтобы люди пришедшие в субботу, после уже последнего пасхального крестного хода, который в субботу совершится по окончании Божественной литургии, могли взять артос, для того чтобы он мог лежать у них дома весь год и они могли в какие-то трудные моменты жизни или невозможности посещения храма — и вот в сознании верующих людей артос играет примерно ту же роль, что и Крещенская святая вода, Великая агиасма: если нет возможности прийти к храму и причаститься, но очень нужно стать как можно ближе к Богу, люди вкушают артос и запивают его Крещенской святой водой.
М. Борисова
— Ну освящение артоса, раздача артоса, само появление вот в нашей жизни домашней церковной жизни вот этой святыни, оно ведь тоже каким-то образом складывалась, ведь это же не было изначально.
Протоиерей Максим
— Ну вы знаете, вообще если не говорить вот о непосредственно богослужебном символизме, хлебе жизни, который мы так торжественно несем крестным ходом впереди всего крестного хода, то для очень многих людей вполне себе православных очень важна такая физическая составляющая. Это знаете, это как обнимашки в обычной такой семейной, что называется, жизни. Поэтому для них важно, например, чтобы можно было что-то взять и потрогать, чтобы можно было к чему приложиться. Я знаю, очень для многих людей невозможность прикладываться к иконам в коронавирус — это был просто чуть ли не религиозный кризис. И я прямо это видел, когда еще в наиболее острые моменты я сам вставал около иконы: братья и сестры, ограничьтесь, пожалуйста, благоговейным поклонением перед иконой, троекратным, пожалуйста, там перекреститесь, не прикладывайтесь. И у людей какая-то просто внутренняя борьба, внутренний диссонанс: как же можно не приложиться к святыне?
М. Борисова
— Ну как это как когда у вас дорогой человек дома болеет, вам хочется же его поцеловать, обнять.
Протоиерей Максим
— Я почему говорю, я это говорю без тени осуждения. Поэтому точно также для многих людей очень важно вот помазаться маслицем, и люди ото всяких своих паломнических поездок привозят эти святыньки, которые, значит, и они стоят, эти баночки. А есть люди, которые не знают, что делать с этим маслом. Ну привозят, но нет у них этого. Это не значит, что они менее православные, но им это масло не нужно. Да, вот, допустим, тоже понятно, если у меня болит что-то, я пришел на соборование и потом я забрал этот пузыречек с соборования и мажу свою больную ногу — это хорошая как бы, понятная вещь. А есть люди, не болеющие ничем, и все равно мажущиеся. Точно также, как и обряд вкушения просфоры, питья святой воды или вкушения артоса. И вот это вот такое особое отношение, оно очень многим людям реально нужно. Хотя я знаю людей, которым это не так нужно, и тоже они от этого не становятся менее православными.
М. Борисова
— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Вот мы уже упоминали с вами, что на Светлой седмице в этом году у нас попадает память великомученика Георгия Победоносца — 6 мая и апостола евангелиста Марка — 8 мая. Вот что касается празднования Георгию Победоносцу, так сложилась в нашей истории, что это совпадение календарного праздника Православной Церкви и совпадение великой Победы в Великой Отечественной войне по календарю настолько промыслительно совпало, что, в общем, неразрывно уже связаны, наверное, в сознании русских православных вот эти два дня.
Протоиерей Максим
— Да, я как раз хотел об этом сказать, что это символизм, конечно, удивительный. И точно также ,как начало войны в 41-м году попало на день Всех Святых, в Земле Российской просиявших, а Победа — 6 мая совпало это, собственно, когда уже было понятно, штурм Берлина закончился 2 мая, и осознание того, что закончилась война, что она уже закончилась, хотя капитуляция еще до конца не была подписана — Пасха, Георгий Победоносец, Георгий Жуков, как главный военачальник — конечно, это навсегда в истории, в сознании русского человека впечаталось.
М. Борисова
— Но мне всегда был удивительно, что сам подвиг Георгия, он не военный, он ведь чисто исповеднический. Если напомнить нашим радиослушателям, военная карьера Георгия сложилась при императоре Диоклетиане, который, собственно, до последних лет своего царствования вполне лояльно относился к христианам, и христиан в его окружении — и в армии, и при дворе — было достаточно много. И, собственно, его вот это последнее завершающее издание нескольких указов, направленных на искоренение христианства, это ударило в первую очередь именно по армии. Ну не говоря уже о священнослужителях, о местах богослужений, о книгах, но по армии в первую очередь. И, собственно, вызов Георгия был в том, что он сорвал этот указ, прибитый к дверям храма. После чего, естественно, его схватили, пытали, казнили, то есть он воспринимается в сознании православных христиан как воин-победитель. А победил-то он что?
Протоиерей Максим
— Ну это вот очень важный момент, который вы сказали. И если вспомнить, кто у православного воинства считается их небесным покровителем, это далеко не всегда, собственно, люди, которые были прославлены как воины. Ну, например, Дмитрий Донской, несомненно, воин, именно вот в этом качестве он почитается. А даже вот такие покровители воинства как Борис и Глеб — князья-страстотерпцы, которые не подняли меча на брата. А именно они воспринимались в древности как главные помощники. И именно их увидел Дмитрий Донской на Куликовом поле, не Дмитрий Донской, а было видение одному из его приближенных, когда он увидел говорящих: поможем там сроднику нашему. Именно Бориса и Глеба увидели на Ледовом побоище. И поэтому Георгий Победоносец, он в этом ряду. Для православного сознания главная победа — это не победа над врагом, это победа над диаволом, это победа над злом. Когда мы и говорим о священной войне. А ведь, к сожалению, наши земные правители любую свою войну пытаются изобразить как священную войну, как войну добра со злом. Напомню в эти дни Великой победы, что на пряжках вермахта в 41-м году было написано: «С нами Бог». То есть это крайне важно для правителя изобразить любую свою компанию священной войной. Но священная война — это ведь борьба против диавола. Это пишет апостол Павел об этом так, что наша брань, наша война не против плоти и крови — то есть не против чего-то земного, а против духов злобы поднебесной. И именно там она ведется, настоящая. Если мы выиграли эту войну, тогда, конечно, и земная победа тоже будет где-то совсем рядом, даже если ты окончишь свою жизнь мученической кончиной, а не победителем в земном смысле этого слова. И поэтому Георгий Победоносец — конечно, это победитель зла в первую очередь.
М. Борисова
— И удивительно, что в этом году по календарю день памяти святого апостола евангелиста Марка приходится на конец Светлой седмицы. Почему, мне кажется, это так удивительно тоже, символично, потому что вспоминая апостола евангелиста Марка, мы одновременно вспоминаем и апостола Петра, и апостола Павла, и апостола Варнаву — то есть это как бы опять совместный праздник памяти тех самых учеников, которые были в непосредственной близости от Христа. Потому что первым учителем и наставником апостола Марка был апостол Петр и, собственно, насколько я понимаю, многие считают, что его Евангелие...
Протоиерей Максим
— Да, его Евангелие это, собственно, и проповедь Петра.
М. Борисова
— Он был в апостольских миссионерских путешествиях с апостолом Павлом и апостолом Варнавой, то есть практически вот впитал в себя все, что сообщество первых апостолов в себе несло, вот все живое ощущение Воскресшего Спасителя.
Протоиерей Максим
— И для меня очень важно тоже, мне кажется, что именно на примере Марка мы видим вот эту человеческую сторону апостольских взаимоотношений, что он, действительно, становился спутником то одного, то другого. Апостол Павел, когда сначала ходил с Варнавой, потом, значит, с Марком, нет, в конце уже Лука стал его постоянным спутником. Вот это я прямо чувствую, как будто сам там находишься, когда ты понимаешь, что это люди, у которых были свои мысли, свои чувства, что-то нравилось, что-то не нравилось, с кем-то совпадало, с кем-то не совпадало. То есть Марку, конечно, в этой жизни, в его земной жизни удивительно повезло близко общаться, и он был тот самый юноша, по преданию церковному, который следовал за Спасителем, завернувшись в полотно, в простыню. И когда кто-то из воинов пытался его схватить за эту самую простыню, он простыню оставил и нагой бежал — тоже то есть он был еще и свидетелем непосредственным всех событий, самых важных и трагических, земной жизни Иисуса Христа.
М. Борисова
— Ну и, собственно, его-то кончина тоже такая, которая у большинства апостолов, одинаковая — он был растерзан озверевшей толпой в Александрии. Он был первым епископом города Александрии, в которой тогда еще христиан было очень мало, в основном это были либо фанатические верующие иудеи, либо язычники вот эллинского толка. И в этом в очень непростом городе первый человек, который, собственно, возглавил христианскую проповедь, был вот тот самый юноша, который нагой бежал от римских стражников.
Протоиерей Максим
— Да, и он, конечно, вечный покровитель именно Александрийской Церкви в связи с этим, такой же, воспринимается также как Петр в Риме или Андрей в Константинополе.
М. Борисова
— Мне всегда было интересно, какой удивительный путь они прошли вот от того страха иудейского, который загнал их в эту горницу с закрытыми дверьми, куда потом чудесным образом к ним приходит Спаситель, до вот этой удивительной мужественной мученической кончины, у всех разной, но почти у всех, за редким исключением, апостолов достаточно трагичной.
Протоиерей Максим
— Ну как это как раз то, что мы называем призванием, так пафосно, а я так просто произнес это слово, когда действительно человек реально преображается. И мне кажется, что каждый христианин, живущий простой своей жизнью, ждет и хочет, чтобы Господь так коснулся его сердца, чтобы мы могли послужить Ему в том виде, в котором Он нас призовет. Знаете, как об этом, я не помню, у кого написано, по-моему, у митрополита Антония Сурожского я это читал, а может быть, кто-то из... А, нет, зачем же, это же Достоевский, это Алеша Карамазов. По поводу того, что как-то не вмещается в меня христианство ходить в храм по воскресеньям и милостыню подавать при входе, хочется чего-то большего. Но это большее сам человек принять на себя не может. Как написано об этом в Священном Писании: не может человек принимать на себя, если не будет дано ему свыше. Вот апостолу Марку было дано. Ну вот дай Бог, чтобы кому-то из нас тоже было это дано.
М. Борисова
— Ну и под этот пасхальный постоянный колокольный звон, под который происходит вся Светлая седмица. И, естественно, ощущение праздника, растянутого даже не на наделю, а в общем-то, на всю жизнь. Я помню ощущение свое, когда Господь привел вообще в Церковь как раз на Пасху. И все первое время неофитства было ощущение, что мне открыли какой-то фантастический мир, где все время праздник. Ощущение церковной православной жизни было как ощущение перехода от праздника к празднику. А потом оно притупляется, конечно. Но если давать себе труд ходить в церковь достаточно регулярно или хотя бы заглядывать в церковный календарь, ты понимаешь, что все прошито вот, вышита этими праздниками вся наша жизнь. Если ты еще даешь себе труд это праздничное настроение хотя бы вспомнить, то жизнь просто прекрасна.
Протоиерей Максим
— Конечно. Для меня тоже начало моей церковной жизни неразрывно связано с Пасхой. И дай Бог, чтобы это переживание Светлой недели, Пасхи, Воскресения Христова давало нам силы весь грядущий год прожить, не забывая о той Божественной любви, которой мы наполняемся в эти дни.
М. Борисова
— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире радио «Вера» была программа «Седмица». С вами были Марина Борисова и клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. С наступающим великим праздником Светлого Христова Воскресения.
Протоиерей Максим
— С праздником. Храни вас всех Господь.
«Воскресение Христово и Светлая седмица». Прот. Максим Первозванский
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о светлом Христовом Воскресении, о богослужениях пасхальной недели, о праздновании в честь Иверской иконы Богородицы, а также иконы «Живоносный источник».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час
«Уныние, отчаяние, депрессия». Наталия Инина
У нас в студии христианский психолог, психотерапевт, преподаватель факультета психологии МГУ им. МВ Ломоносова, РПУ св. Иоанна Богослова Наталья Инина. Разговор шел о чувстве богооставленности. Что делать, когда рушатся все надежды и нападает отчаяние, как не перепутать депрессию с чувством покаяния и как преодолеть грех уныния и научиться верить и доверять Богу.