У нас в гостях был временно исполняющий обязанности настоятеля московского храма Иоанна Воина на Якиманке протоиерей Геннадий Героев.
Мы говорили о пути к священству и служении отца Геннадия в Аргентине и в Марокко. Разговор шел об особенностях православной миссии в послевоенные годы в Южной Америке и в Северной Африке, а также о том, что было важно для эмигрантов из России, и почему они не хотели возвращаться на Родину.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
К.Мацан:
- «Светлый вечер» на радио «Вера».
Здравствуйте, уважаемые друзья!
У микрофона – моя коллега Кира Лаврентьева…
К.Лаврентьева:
- Добрый вечер!
К.Мацан:
- … и я, Константин Мацан. А в гостях у нас сегодня протоиерей Геннадий Героев, исполняющий обязанности настоятеля храма Иоанна Воина на Большой Якиманке в Москве.
Добрый вечер!
О.Геннадий:
- Здравствуйте! Добрый вечер!
К.Мацан:
- В этих беседах, я напомню нашим радиослушателям и Вам, отче, мы говорим со священником о его пути к вере, в вере, о том, какая цепь событий привела к тому, что человек стал священником. Нам кажется, что этот путь, разговор об этом пути, который, надо полагать, всегда – путь поиска, ответа на вопросы, сомнения, преодоления сомнений… вот… рассказ об этих ответах на вопросы, о поиске, или, может быть, иных вопросах – то, что может отозваться в сердце любого человека, который размышляет о своих отношениях с Богом, и, может быть, с похожими вопросами сталкивается.
Вот, об этом сегодня хотели бы с Вами поговорить.
К.Лаврентьева:
- Отец Геннадий, в Вашей биографии в Интернете сказано всё очень чётко и последовательно: в таком-то году закончил Российский Университет Дружбы Народов, историко-филологический факультет, в таком-то году рукоположен в сан дьякона, в таком-то году – во священника, отправлен в Аргентину – об этом мы сегодня обязательно поговорим. И, Вы знаете… но в таких биографиях никогда нет пояснения, как человек, который учился на филолога, на историка, становится священником через 4 года.
Что это была за история, отец Геннадий?
О.Геннадий:
- Понятно. История… история, конечно, интересная. Потому, что я, с самого детства, хорошо себя помню, как мне было семь лет… семь лет… и, каждое лето, родители отправляли меня в Пензу, где жила бабушка. Бабушка была алтарницей в храме Митрофания Воронежского, в Пензе. И, ещё тогда, архиерей – архиепископ Феодосий Погорский – в семь лет, увидел меня в алтаре храма, во время службы, подозвал к себе… вот… потом, вскоре, надел на меня стихарик – первый стихарик… в советские времена это было чрезвычайно сложно. Потому, что за молодёжью наблюдали, соглядатаев было очень много. И я хорошо помню эти… Крестный ход на Пасху, когда к тебе подходили и говорили: «Ты что здесь делаешь?» – комсомольцы, такие, бравые, делали… преграды всяческие строили. Молодёжь, реально, не пускали в храм.
Я знал священников в Пензе – потому, что я вырос там, практически – которые лишались регистрации за то, что они проводили покойника до могилы. Потому, что выходить за пределы храма категорически запрещалось уполномоченным. И, если священник, выполняя свои обязанности, провожал покойного до могилы, это считалось одной из форм религиозной пропаганды. Как нельзя было ходить в облачении – в смысле, в рясе, в духовном платье нельзя было ходить по улице – так и это. Священник выполняет свои прямые обязанности, но, проводя до могилы, он имел неприятности – снимали с регистрации. Я таких, конкретно, знал. Я могу назвать их имена. Просто, они сейчас уже в другом мире.
В Пензе я познакомился со священниками, которые очень хорошо… так сказать… познали вкус вот этой атеистической пропаганды, и сами были в лагерях, кстати говоря… такие… вот… случаи были.
Я хорошо помню, как батюшка… мне было 9 лет… он меня спрашивает: «Кем ты хочешь стать?» В моё время все хотели стать или космонавтами ( после полёта Юрия Гагарина ), или шофёрами, а я не знал, кем я хочу стать. И, вот, этот священник сказал мне… вообще, всё, что говорится в возрасте… скажем так… 9-10 лет – очень запоминается, врезается в память… он мне сказал такую фразу: «В конечном итоге, ты можешь стать кем угодно, и быть кем угодно – и даже коммунистом ты можешь стать, но знай, что Бог есть, и Он всё видит», – то есть, «коммунист» было отдельно выделено, как крайняя степень падения… вот так. Так, что, вот это всё мне запомнилось.
А, потом, влияние бабушки, алтарь, священники… потом, школа, скажем так – советская школа, с советской методикой преподавания – вызывали во мне отторжение и протест. Потому, что я ходил с крестиком. Бабушка надела на меня крестик, и сказала, ни при каких случаях, его не снимать. А учительница биологии, видя, что я ношу «что-то» на шее, прям, всё время лезла в душу, и говорила: «Покажи, что ты носишь на шее!» – прям, при всём классе. И – всякие другие истории: по зоологии, по биологии… связаны они были с Дарвином.
Хорошо помню 9 класс. Тогда преподавательница биологии говорила нам о том, что души нет – это всё поповские выдумки. И тогда я задал ей вопрос: «Если души нет, почему есть душевнобольные, например?» Категория душевно больных – у них же болит душа, и Достоевский, которого мы изучали уже в 9 классе, писал бесконечно о душевнобольных. У них болели не колени, не глаза, не сердце, а у них – болела душа. И, вот, за этот вопрос – я помню хорошо – она выгнала меня из класса. Потому, что этот вопрос её вывел из себя – что я… так вот… что называется, «настырничаю».
Поэтому, я вам хочу сказать честно – очень я не любил… вот… скажем… подоплёку такую… идеологическую подоплёку, материалистическую, советской школы, был с ней в конфликте. И, хотя, учился очень неплохо, но… вот… как раз, биология, все эти… преподаватели занижали мне оценки…
К.Мацан:
- Но, тем не менее, вы не пошли сразу в Семинарию…
О.Геннадий:
- Хотел, Константин… хотел в Семинарию, но священники, которые имели на меня влияние, имели ко мне отношение…
К.Лаврентьева:
- «Получи сначала образование…»
О.Геннадий:
- Да. К примеру, покойный владыка Мелхиседек, Пензенский бывший, который умер на покое, не так давно, говорил мне, что: «Нет. Ты знаешь, это… не время. Потому, что мы не знаем, что будет дальше. Ты должен пойти в хороший ВУЗ, поступить в хороший ВУЗ… – тем более, я всегда любил иностранные языки, занимался языком, – и, вот, когда ты закончишь ВУЗ, и поймёшь… – хорошо помню эту фразу, – что это не блажь в твоей голове – идти в Семинарию… – понимаете? – вот, тогда ты можешь это осуществить. Потому, что настанет время, когда будут востребованы священники грамотные, образованные, которые умеют говорить», – это, вот, говорил владыка Мелхиседек, и мне было тогда… я был даже ещё не абитуриент.
К.Мацан:
- А, вот, смотрите… Вы рассказываете о неприятии советской школы и действительности, которое каким-то образом подталкивало Вас к иному выбору – выбору в сторону, допустим, Семинарии, Церкви и так далее.
Но, ведь, мы знаем, что такая отрицательная мотивация – это то, на чём долго ехать нельзя, не получится. Если ты идёшь – я сейчас просто фантазирую – в Семинарию просто потому, что другой мир тебя не устраивает, как бы… вот… отторгаясь от него, то это – именно отрицательная мотивация. И должна, ей на смену, какая-то и положительная приходить, иначе долго на протесте – не протянешь. Возникнет вопрос: а где, вот, основание положительное? Почему я строю жизнь – так? Как это было у Вас?
О.Геннадий:
- Я понял. Вы знаете, моим основанием было то, что я… будучи прихожанином, я очень часто ходил в храм на Большой Ордынке, возле Третьяковской галереи.
Ещё будучи подростком, приходил туда, и, уже став студентом, поступив туда… потому, что сомнения – совершенно естественны, они свойственны молодости, и меня эти сомнения тоже иногда захватывали, я познакомился там с удивительными людьми. С удивительными людьми я познакомился в храме на Ордынке!
Например, никогда не забуду наше общение с академиком… значит… Никита Ильич Толстой, правнук Льва Николаевича. Он ходил на Ордынку. Работал в Институте славяноведения и балканистики, был выдающимся этнолингвистом – первым создателем, автором русско-сербско-хорватского словаря. Затем, там, в этом храме я познакомился со Светланой Решетовской, которая была первой женой Солженицына, и которая давала мне книжечки, изданные ИМКА-Пресс... Париж… да? И говорила, что…
К.Мацан:
- Легендарное издательство…
О.Геннадий:
- Да… да… и легендарное издательство «Жизнь с Богом», Брюссельское издательство. Вот, эти все книжечки – они давали. Но давали… так вот… знаете… немножечко изподтишка, и говорили: «Почитай, почитай… но никому не давай, ни с кем не делись, никому не рассказывай…» – понимаете?
И, вот, эти книги…
К.Мацан:
- А что Вы читали? Помните, какие книги Вы… в юности, в детстве в память запали?
О.Геннадий:
- Ну… я, например, чрезвычайно любил читать владыку Василия Кривошеина, Брюссельского архиерея, у которого много издано трудов было в издательстве «Жизнь с Богом», в Брюсселе. Вот, его воспоминания, в частности, афонские… такие… записки о жизни на Афоне… Вот. И, мало того, я с ним, в своё время, лично познакомился. Потому, что владыка умер перед Престолом, когда служил в том храме, где его крестили когда-то – в Преображенском соборе Петербурга. И это был 1985 год. И мы с ним общались, когда он приезжал в Москву на праздник преподобного Сергия Радонежского – мы с ним здесь и познакомились.
Кроме того, литературу мне подбрасывал… такой владыка был, потом он очень долго жил на покое – архиепископ Свердловский и Курганский Климент Перестюк, один из последних ( если не последний ) начальников Русской Духовной Миссии в Харбине, который свободно владел китайским языком, и он, кстати говоря, во мне очень развивал вот этот интерес к языкам. Китайский язык, конечно, у меня не было желания выучить, хотя сам владыка очень любил Китай.
Он даже… Вы знаете, когда я оказался в армии – в армию я ушёл сознательно, после окончания Университета, потому, что это была единственная возможность поступить в Семинарию – после армии. Потому, что после ВУЗа поступить – было не реально. И армию мне предстояло проходить в Свердловске. И, представьте себе, я не знал, что владыка жив… он жив… он очень долго жил на покое. И, в одно из увольнений, я разыскал его дом на окраине Свердловска, где он жил в домике с такими… знаете… с манчжурскими петухами, в китайском стиле…
К.Мацан:
- Ничего себе…
О.Геннадий:
- Там была такая, совершенно особая… особые наличники были в этом доме. И я, будучи в форме, пришёл в этот дом, позвонил.
Дверь открыла, хорошо помню, Мария Ивановна, которая ухаживала за владыкой, и она, конечно, оторопела, увидев солдата в форме. «Что тебе надо?» – говорит она. И я говорю: «Вы знаете, я хочу владыку увидеть. Я с ним знаком, по Москве».
И она проводит меня в комнату, где я вижу владыку, который лежит среди… таких… знаете… папоротников манчжурских, которые дают особый кислород, и он уже не говорил. У него был полный паралич речи, но он хорошо слышал, хорошо понимал. Вот.
И я ему говорю: «Владыко, Вы узнаёте меня?» – конечно же, он узнал. По глазам… Мария Ивановна могла читать его по глазам. И он очень-очень встретил меня с такой… знаете… глаза были такие вот… лучезарные, светлые. Я видел, что он меня узнал. И он, – так, как Мария Ивановна могла говорить с ним по глазам, – то он велел угостить меня, приготовить мне обед. Вы знаете, что такое для солдата – покушать? Вот, он меня угощал. И так, периодически, я стал навещать этот домик на окраине Свердловска.
К.Лаврентьева:
- Что Вас привлекало тогда в Церкви, отец Геннадий?
О.Геннадий:
- Что меня привлекало в Церкви…
К.Лаврентьева:
- Вы шли сознательно против системы, как Костя уже успел заметить…
О.Геннадий:
- Вы знаете, что интересно – что потом обстоятельства сложились так, что однажды Мария Ивановна куда-то ушла… куда-то ушла. И дома я остался один с владыкой. И вдруг я слышу: звонок в дверь. Я открываю эту дверь, и на пороге стоит архиепископ Платон Удовенко – правящий архиерей Свердловской епархии, который одновременно…
К.Мацан:
- … и будущий правящий архиерей Аргентинской и Южноамериканской епархии…
О.Геннадий:
- Да… да… правящий архиерей Свердловской епархии, который был ещё, одновременно, заместителем председателя отдела внешних церковных сношений. И он, увидев, что солдат – понимаете? – открывает ему дверь, он совершенно оторопел: что я здесь делаю? Потому, что он приехал… он редко приезжал… он приехал навестить владыку.
И он говорит: «Солдат, а ты где служишь?» Я – называю номер своей части, где я служу. Владыка – я видел по глазам – совершенно просто был крайне смущён, и говорит: «Это моя часть, где я служил в армии». Вы представляете себе, да? И, с той поры, мы познакомились с владыкой Платоном. У него была резиденция на озере Шарташ, достаточно далеко от Свердловска. И… вот… так мы с владыкой стали общаться.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
К.Мацан:
- Протоиерей Геннадий Героев, исполняющий обязанности настоятеля храма Иоанна Воина на Большой Якиманке, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
Ну, вот, мы уже приоткрываем… скажем так… завесу тайны… не тайны… следующего Вашего биографического витка, когда Вас направили служить, собственно, в Южную Америку. Вот, расскажите, как это случилось.
О.Геннадий:
- Общаясь с владыкой Платоном, конечно, я ему поведал, что я знаю испанский, и так далее, и так далее. А у владыки с Аргентиной, с Южной Америкой связан огромный этап жизни. Это, собственно говоря, кафедра, где когда-то он много лет пробыл архиереем.
Затем, уехав оттуда, и оказавшись здесь – сначала в Свердловске, затем в Ярославле… он, кстати, был депутатом Верховного Совета СССР, в те времена! И, безусловно, интерес к Аргентине, который я высказал, он владыку тоже очень заинтересовал.
И он говорит: «Ну, а как ты видишь своё будущее?» Ну, а как я вижу своё будущее, если я ещё не учился в Семинарии? Вот… Поэтому, он говорит: «Ну… в общем… надо всё сделать, чтобы ты поступил».
И, вот, вернувшись из армии, я, вскоре, очень вскоре, тоже совершенно удивительным образом, был владыкой Питиримом ( архиепископом Питиримом тогда )… меня взяли в Издательский отдел, но… таким… сотрудником внештатным, и я занимался корректорской работой… так как я – филолог по образованию, я занимался коррекцией текстов.
И у владыки Платона я был ещё и иподьяконом. Хорошо помню, мы ездили с ним в Волоколамск, служили в сёлах вокруг Волоколамска… в Язвище под Волоколамском.
И я, безусловно, работая в Издательском отделе, мечтал об ОВЦС – это была моя мечта! Потому, что мне нужно было применять языки, и я… как-то… очень всё… и, поэтому, без всякого сомнения, я пытался туда попасть.
К.Лаврентьева:
- Отдел внешних церковных сношений Русской Православной Церкви?
О.Геннадий:
- Да. Тогда он назывался «сношений».
К.Лаврентьева:
- Да.
О.Геннадий:
- И потом, через определённый период, владыка Платон… который, кстати говоря, дал мне рекомендацию в Духовную Семинарию, и я поступил в Духовную Семинарию по его рекомендации… и вот эта мысль – поступить на работу в ОВЦС меня не оставляла. Поэтому, даже учась в Семинарии… в общем-то… меня стали привлекать туда для сопровождения делегаций.
Я хорошо помню, что я сопровождал совершенно необыкновенных людей, которые приезжали сюда, во-первых, во время празднования 1000-летия Крещения Руси.
Вот, такой знаменитый был архимандрит Димитрий Щур, насельник Почаевской Лавры, которого немцы, захватив Западную Украину, угнали на каторжные работы, фактически, в Европу. А потом он оказался в Канаде. В Канаде он жил, и вот уже… он приехал, как гражданин Канады в Москву.
Вот, тоже, общение с ним – а мы с ним общались очень много, потому, что две недели, в буквальном смысле, я возил его по разным городам, ещё в Советском Союзе тогда – и мы с ним беседовали бесконечно. Говорили много в гостинице, он рассказывал свою жизнь, свои… так сказать… впечатления о родине, которую он увидел сейчас – впервые увидел, после отъезда своего.
Поэтому… всё это накладывало такой… знаете… совершенно особый отпечаток. Поэтому, я никогда не сожалел, что мне удалось поступить в Семинарию.
Как я поступил в Семинарию? Поступил в Семинарию в 1985 году, когда был «набран», скажем так, первый класс. За всю историю этого периода – советского – был первый класс набран ребят с высшим образованием. С высшим светским образованием. До этого, это было нереально – по известным причинам. Поэтому, у нас в классе оказался даже кандидат медицинских наук, например – Костя Горянов, митрополит Петрозаводский и Карельский, митрополит Лонгин…
К.Мацан:
- Саратовский…
О.Геннадий:
- … Саратовский, архиепископ Юстиниан Овчинников… да… вы знаете, я сейчас даже не могу перечислить огромное количество людей, которых мы с вами знаем – это был наш класс. Наш первый класс ребят-выпускников ВУЗов – разных ВУЗов. У всех были разные истории. И, поэтому, было очень интересно учиться – потому, что это были ребята, совершенно другого…
К.Лаврентьева:
- … порядка…
О.Геннадий:
- … уровня подготовки, совершенно другого интеллекта, скажем… они обладали убеждениями защищать веру, защищать… так сказать… свои воззрения – у них было чётко сформированное уже мировоззрение.
Поэтому, вот, так сложилось, что… просто… милостию Божией, в этом классе я оказался.
К.Мацан:
- А, вот, смотрите… в 1987 году…
О.Геннадий:
- В 1987 году я закончил Семинарию.
К.Мацан:
- … Вас отправляют в Аргентину?
О.Геннадий:
- Да.
К.Мацан:
- Время – перестроечное, и, с одной стороны, наверное, для советского гражданина, заграничная командировка – это что-то очень положительное. С другой стороны, мы знаем, что в эмиграции не так уж сладко живётся… ну… Вы не в эмиграцию уезжали, но, вообще, бытие священника, допустим, православного за рубежом сильно отличается от того, как это происходит на родине. Потому, что приход – маленький, денег мало…
О.Геннадий:
- Абсолютно, так…
К.Мацан:
- Я помню, что я был в командировке в 2008, по-моему, году… примерно, так… в этой епархии, Южноамериканской, в Бразилии, в Рио-де-Жанейро…
О.Геннадий:
- Вы были там? Интересно…
К.Мацан:
- Да… вот… тогда там служил отец Василий Гелеван…
О.Геннадий:
- Отлично, да…
К.Мацан:
- … с семьёй – он только недавно приехал, к тому моменту…
К.Лаврентьева:
- И был у нас, в этой студии.
К.Мацан:
- … вот… храм святой мученицы Зинаиды. И я видел, как скромно, в принципе, живёт православный священник за рубежом.
Вот, Вы с какими чувствами ехали?
О.Геннадий:
- Вы знаете, действительно, наша паства в Южной Америке… мало, кто знает, кстати… я, вот, могу сказать цифры, которые вас немножко шокируют.
В одной Аргентине жило, примерно, 500000 человек, выходцев с территории Советского Союза – речь идёт о Западной Украине, о Западной Белоруссии – общее количество их было 500000 человек. Русских, из них, было, как раз, меньшинство – преобладали украинцы. Причём, это были украинцы, которые никогда не говорили о том, что они – украинцы, в плане национализма. У всех была – одна Родина. А так как большинство тех же украинцев составляли выходцы с Волыни – с Волыни, не с Галичины, подчёркиваю, – это, вообще, особая категория – с Волыни… вот… потому, что, когда им говорили «ты – украинец», они говорили «мы – русские».
Я никогда не забуду, как… вы знаете… там, в Буэнос-Айресе, было, при мне, 3 храма Московской Патриархии. И храм на Лянусе – он стоял в районе, где жили украинцы. И – праздник, хорошо помню, Рождество Христово. Мы сидим после службы, и, впервые, в 1991 году, в Буэнос-Айрес приезжает генеральный консул Украины. Это был первый дипломат с Украины.
Он оказался у нас за столом, и прихожане говорят: «Пожалуйста, скажите слово на нашей мове!» И он встаёт и говорит: «А можно, я буду по-испански говорить?» – потому, что он не владел мовой. Генеральный консул не владел мовой. И генеральный консул России – Борода – хорошо это помню, говорит: «А можно, я буду переводить на украинский?» – с испанского на украинский – генеральный консул Российской Федерации.
В общем, всё было перемешано, всё было… так сказать…
К.Мацан:
- Но 3 храма Московского Патриархата на Буэнос-Айрес – это немало, наверное?
О.Геннадий:
- Да. Но 13 церквей – принадлежали Зарубежной Церкви. Всего храмов было – 16. Представляете себе, какое это было…
К.Мацан:
- Именно… вот… русскоязычной традиции?
О.Геннадий:
- Да, да… 13 храмов принадлежали Зарубежной Церкви. Причём, были… такие… целые районы…
К.Мацан:
- Ну, там очень большая эмиграция была – в Южную Америку…
О.Геннадий:
- Большая эмиграция… да… да… я никогда не забуду…
К.Мацан:
- … причём, все три волны – и первая, и вторая, и третья…
О.Геннадий:
- … три волны… Я специально изучал, если хотите, вот эти три волны. Потому, что… хотя, и страны соседние – Бразилия, Аргентина – совершенно непохожие истоки эмиграции, совершенно непохожи. Ничего общего нет! Потому, что, действительно, в Аргентине первой эмиграции… кстати, первый русский храм в Латинской Америке был заложен при Александре III – замечательный храм, который сейчас существует. К сожалению, он так и остался в расколе, он не перешёл в Московскую Патриархию после объединения с Зарубежной Церковью. И стоит он в таком замечательном месте – недалеко от порта Буэнос-Айреса, парк Лесама – очень красивое место, возвышение такое. Там майоликовый иконостас, сделанный мастерами с Миргорода. И… вот… та эмиграция, которая ходила в тот храм – это русские монархисты. Фамилии чего стоят – я потом с ними познакомился со многими – это Нарышкины, это Головины, это Голицыны, это…
К.Лаврентьева:
- Все князья, в общем, да…
О.Геннадий:
- … это Воронцовы – это всё были прихожане, это русские монархисты. Они жили все во Франции. Большей частью, они жили во Франции, они не сразу оказались в Аргентине. И они мне говорили, что когда советская армия захватила Вену – мы вошли в Вену – а у них не было гарантий, никто им не мог дать этих гарантий, что советская армия не дойдёт до Парижа – поэтому, они, в ужасе, складывали свои чемоданы… понимаете… и бежали! Вот, как раз, морским путём, они достигли территории Аргентины. Вот, так они оказались там.
К.Мацан:
- Давайте, мы вернёмся к этому интереснейшему разговору после небольшой паузы.
Напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» протоиерей Геннадий Героев, исполняющий обязанности настоятеля храма Иоанна Воина на Большой Якиманке в Москве.
В студии – моя коллега Кира Лаврентьева, и я – Константин Мацан.
Не переключайтесь!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
К.Лаврентьева:
- Добрый светлый вечер, уважаемые радиослушатели! Ещё раз приветствуем вас!
В этом часе с нами протоиерей Геннадий Героев, исполняющий обязанности настоятеля храма Иоанна Воина на Большой Якиманке.
У микрофона – Константин Мацан, и я – Кира Лаврентьева.
Отец Геннадий, Вы интереснейше рассказываете о своём служении в Аргентине – это огромный опыт, и, что особенно удивляет – насколько Господь точно подбирал людей, которые встречались на Вашем жизненном пути! Это ведь очень интересно… они, прям, вот… как на шахматной доске, очень аккуратно встречались, шли, сопутствовали, сопровождали Вас, и это – колоссальный опыт, мне кажется, в том числе, для настоящего времени Вашего служения настоятелем крупного прихода, когда совершенно необходимо общаться с разными людьми, когда огромный поток прихожан, когда нужна дипломатия, когда нужно умение, и не только церковная и духовная жизнь…
О.Геннадий:
- Да.
К.Лаврентьева:
- … но ещё и умение взаимодействовать совершенно с разными людьми.
Так, вот… всё-таки… возвращаясь к Вашему служению в Аргентине – вот, тот опыт, который Вы получили, что он дал Вам, как священнику, если Вы будете оглядываться на него сегодня? И чем та традиция отличается от нашей, русской традиции, и, если уж уточнять, то – московской традиции?
О.Геннадий:
- Вы знаете, конечно, это был… такой… сплав особых людей, которых я встретил в Буэнос-Айресе. Это были такие, как они себя считали, истинно русские люди, и патриоты России, между прочим. Патриоты России – потому, что ведь храм наш, Московской Патриархии, Кафедральный собор Благовещенский, был основан сразу после Победы в Великой Отечественной войне, когда в 1945 году, сразу после Победы, группа прихожан, которые ходили, как раз, в Зарубежный собор, скажем так, о котором я только что сказал – самый древний, старый храм в Буэнос-Айресе – обратились с письмом к Патриарху Алексию I, с просьбой направить к ним священника из Москвы – потому, что они больше не могли пребывать в ограде Зарубежной церкви, после того, как протопресвитер Константин Изразцов отслужил молебен – в 1943 году, по-моему, он отслужил этот молебен – о победе немецкого оружия.
Они посчитали себя оскорблёнными, ушли оттуда, прекратили посещать храм, и их было примерно… это была инициативная группа, в составе, примерно, 30 человек, которые ушли оттуда, и написали вот это письмо Патриарху Алексию. И запросили священника, который служил бы – храма не было – хотя бы, в условиях домашних, в какой-то домовой церкви.
И Патриарх Алексий откликнулся на их просьбу, на это воззвание их, но затем, когда был назначен туда священник, а позже – даже архиерей… первый епископ, туда назначенный, был епископ Фёдор Текучев, они не смогли получить аргентинскую визу. Потому, что белая эмиграция, которая жила там – русская эмиграция – препятствовала получению визы, со стороны властей аргентинских. Они не могли въехать туда несколько лет, и только в 1951 году владыка Фёдор въехал в Аргентину.
Собор этот был заложен в 1946 году, строился он чрезвычайно медленно в очень хорошем районе – район называется Палермо. Очень хороший район Буэнос-Айреса. Потому, что весь город – он огромный город. Там населения… ну… сейчас население Буэнос-Айреса с пригородами – ну, никак не уступает Москве, никак не уступает. И районы имеют очень важное значение – кто где живёт. Там, вот существует такая… некая… ну, как бы сказать… геттоизация города. И, вот, этот район – это район итальянцев, район очень такой публики состоятельной, и, вот, там был заложен этот храм. И первые прихожане его, как раз, вот… костяк этого прихода был образован, как раз, из числа тех, которые ушли из Русской Зарубежной церкви после вот этого молебна, который был совершён.
И, естественно совершенно, направленность этих людей – она была совершенно… в таком… политическом плане – она была направлена на Родину. Они стали интересоваться всем тем, что происходит в Советском Союзе. Хотя, конечно, очень многих смущали моменты… они не могли забыть гонения… гонения на Церковь забыть они не могли. Потому, что, например, даже когда началось у нас сближение с ними – вот, по моему приезду, некоторые люди... вот, я хорошо помню – он был денщиком у генерала Деникина…
К.Мацан:
- Потрясающе…
О.Геннадий:
- … да… Костя Асеев. Его звали Константин Асеев. Это был денщик генерала Деникина. Вот, он… так… знаете… приоткрывал дверь храма, просовывал голову и видел молодого батюшку, который приехал из Москвы – мне было 27 лет – и он не мог довериться, доверить, поверить, что там… понимаете… какие-то могут приезжать оттуда священники, с Родины.
Потом вот это продолжалось, я заметил его, что он интересуется. Потом, всё-таки, однажды я его пригласил – у нас было чаепитие с ним. Устроили чаепитие, попытались сблизиться, и я говорю: «Константин… ну… уже, понимаете, нет никаких гонений на Церковь. У нас свобода сейчас… –наступила уже Перестройка, времена Горбачёва, – Не хотели бы Вы поехать… мы могли бы Вам помочь, организовать паломническую поездку на Родину, в Москву». Он, так, задумался, и я никогда не забуду его вопрос. Он говорит: «Я бы поехал, но Вы должны мне гарантировать, что меня не поведут в мавзолей Ленина сразу же», – понимаете, да? Мавзолей Ленина – он был камнем преткновения для многих и многих. И, поэтому, они бы приехали на Родину, но мавзолей Ленина очень их смущал, понимаете? И то, что когда они видели там… где-то… какие-то очереди – а такие очереди были, из посетителей – всё это вызывало… ну… колоссальную совершенно негативную реакцию: «Поэтому, пока… вот… это происходит там, пока «он» лежит у вас в центре России, в центре Московской столицы, мы не можем туда поехать». И это говорил не только он, говорили это очень и очень многие, отказываясь от поездок. Понимаете?
Поэтому, память человеческая – она совершенно особая, особенно когда она тронула твоих близких, когда ты, реально, уносил ноги, чтобы физически сохраниться. Причём, когда они плыли в Аргентину, им никто не сказал, что они плывут в Аргентину! Они просто уплывали от ужасов – тех, которые они испытали, и им не сказали… Аргентина просто оказалась той страной, которая приняла их… так сказать, причалили туда. Но, первоначально, они не собирались туда ехать. Просто, Аргентина нуждалась в специалистах – как Венесуэла. Я был в Венесуэле, хорошо знаю русскую эмиграцию в Венесуэле. Потому, что первые инженеры, первые врачи, первые узкие специалисты в каких-либо областях – это были русские люди, которые приехали в Венесуэлу.
Кстати говоря, очень много… в Венесуэле оказались… особая категория эмиграции в Венесуэле – это категория «ди-пи», перемещённых лиц, которые были освобождены союзниками – Великобританией и США – из концлагерей. И эти люди страшно боялись возвращаться в сталинский Советский Союз.
И, поэтому, их сажали, и они ехали, и они не знали даже, куда они едут конкретно. Вот, их высадили там, и они стали возрождать эту страну, в буквальном смысле, строить её. Очень большой вклад внесли русские люди в строительство Венесуэлы, как… ну… скажем… как страны, как державы… индустрии, промышленности…
К.Мацан:
- А в Бразилии – какая эмиграция?
О.Геннадий:
- А в Бразилии – очень интересно. Во-первых, бразильскую эмиграцию составляют русские, которые жили… хорошо жили – в Китае. Харбин.
К.Мацан:
- Да, из Харбина… да… да…
О.Геннадий:
- Это, так называемые, «русские китайцы», их так и называли – «русские китайцы». И когда, в результате всех вот этих катаклизмов, которые начались в Китае… потому, что культурная революция – она произошла позже, а, до этого, там была просто особая ненависть к иностранцам, и так далее, и так далее… к русским… и они… кстати говоря, эта эмиграция – удивительно церковная. Это люди, которые учились в церковно-приходских школах, хорошо владели чтением по-церковнославянски, хорошо знали пение. И Советский Союз – для них был закрыт. И у них даже и мыслей таких нет… хотя, часть… кстати говоря… часть «русских китайцев» очень хорошо, но нельзя сказать, что с успехом, в конечном итоге, вернулись в Советский Союз и осели в Свердловске.
В частности, я хорошо знал отца Валентина Синайского, который умер в Свердловске – вот, он из эмиграции из китайской. Он – вернулся. А остальные архиереи… не только он, кстати, а митрополит Виктор Святин – он тоже из китайской эмиграции.
Затем… в основном… так как граница с Советским Союзом, всё-таки, была закрыта для них, по разным причинам, только две страны принимали «русских китайцев» – это была Бразилия, и Австралия. Поэтому, они оказались там. И их – очень много. Например – надеюсь, сейчас он… он жив – наш знаменитый регент Кириллов, в Рио-де-Жанейро.
К.Мацан:
- Да, мы с ним тоже познакомились…
О.Геннадий:
- Познакомились, да?
К.Мацан:
- Да, легендарная личность!
О.Геннадий:
- Легендарная личность… вот… мы с ним тоже очень много общались…
К.Мацан:
- С удивительным… таким… акцентом он говорит, на литературном русском языке, но называет аэропорт, по-моему, аэродромом, самолёт – аэропланом, а международный аэропорт – интернациональным аэропортом.
О.Геннадий:
- Да! Я в Бразилии… вы знаете, в Бразилии я познакомился с Святополк-Мирскими – князья Святополк-Мирские. Они имели отношение, как раз, к созданию храма святой мученицы Зинаиды. Там – правнучка Николая Семёновича Лескова…
К.Мацан:
- Да, Татьяна Лескова…
О.Геннадий:
- Да, Татьяна Лескова, которая всю жизнь посвятила русскому балету…
К.Мацан:
- Она создала в Бразилии – балет.
О.Геннадий:
- Балетную школу – совершенно верно!
К.Мацан:
- Русский балет.
О.Геннадий:
- Кстати, наш первый храм – в Сан-Паулу… слушайте, Сан-Паулу – совершенно гигантский город! Он превосходит Рио-де-Жанейро по размерам. Сан-Паулу – это, вообще, даже не город… вы знаете… мне трудно определить, что это – город. Это такой Вавилон – столпотворение, перемешивание всех культур!
И, вот, первый храм наш в Сан-Паулу, который мы организовали – а зарубежники нам никаким образом не способствовали отдавать нам что-либо, хотя их там было очень много – мы сделали в помещении балетной студии у одной русской балерины – Серафима Плоц - была такая. Вот, она нам позволила в своей балетной студии организовать домовый храм, который мы с владыкой Лазарем – митрополитом Лазарем нынешним – освящали, и там был первый русский приход в Сан-Паулу.
К.Мацан:
- Ну, вот, для Вас, человека из Москвы, человека, воспитанного в церковных стенах, начиная от бабушки – Вы оказываетесь за границей. Что-то было – важное, новое, особенное, что Вы для себя… не знаю… про веру, про традицию, про Церковь поняли… вот… именно, оказавшись вдали от Родины?
О.Геннадий:
- Вы знаете, удивительно… я понял, что, вообще, вера… вера… там я понял это чётко – что вера есть стержень. Стержень и основа существования человека. Особенно, оказавшегося в иных условиях, в иной культуре, среди иноверцев, скажем так. Потому, что когда русские люди оказывались в Латинской Америке, они не о пище думали, не о том, чтобы себя… так сказать… накормить. Они думали о том, чтобы сохраниться. Сохранить себя, как человека со своим языком, со своим мировоззрением – и они строили храмы.
Вот, когда Аргентинское правительство давало им Сельву, они говорили: «Рубите лес, и стройте здесь себе жилище!» – таких сколько угодно было случаев, понимаете? Вот, они рубили этот лес. Строили они жилища, наверное, во вторую очередь. Первое, что они строили – это храмы. Храмы они строили. Чтобы не потеряться в этом страшном мире. Потому, что они надеялись только на Бога – надеяться было не на кого. И если вы приедете в провинцию Мисьонес, на границе Аргентины и Бразилии, где знаменитый водопад Игуасу, то у нас там было 9 приходов – 9 русских приходов на этой красной земле! На красной земле бегали русые мальчишки, которые не говорили по-русски – многие не говорили по-русски, потому, что русских школ не было, но были русские храмы, где какие-то определённые представления о родине своих бабушек и дедушек они имели. И, до сих пор, провинция Мисьонес вот этим интересна. Там, правда, уже не 9 храмов, а поменьше, но, тем не менее, оттуда всё начиналось.
Там был такой батюшка – отец Стефан Казимиров. Он сам – с Украины. Прошёл через чудовищные испытания в немецком лагере, через чудовищные испытания! И, вот, он оказался в Мисьонесе. И он был реально… тогда и слово-то такое не употребляли «миссионер», слушайте… провинция называлась Мисьонес потому, что первые католические миссионеры оказались там, приобщая население индейцев… местных индейцев в католицизм обращали – поэтому, и провинция называется Мисьонес.
А сам отец Стефан, приехав туда, он был выдающимся миссионером. Потому, что он делал всё, чтобы наших эмигрантов, первых переселенцев – чтобы они не потерялись, чтобы они, каким-то образом, сохранили себя как этнос.
К.Мацан:
- Тогда не могу не спросить… мы засиделись в Латинской Америке… но дальше же было – Марокко?
О.Геннадий:
- Дальше было Марокко. До Марокко был Египет, Александрия…
К.Мацан:
- Египет… То есть, Вы пошли по Африке! Но Марокко, я думаю, связано с тем, что у Вас ещё французский язык иностранный, магребо… поэтому – Марокко?
О.Геннадий:
- Да, да, конечно… Вы знаете, Марокко – это очень интересно! Это – очень интересно! Не менее интересно, чем Южная Америка.
Я, кстати, этого сам не знал. Потому, что храм в Рабате – достаточно древний храм. Он был освящён митрополитом Евлогием Георгиевским. Этот храм принадлежал Русской архиепископии, никогда не уходил в какой-либо раскол. И к зарубежникам он не уходил. Этот храм – не уходил.
Кстати, митрополит Евлогий бывал, и он сам освящал этот храм в Рабате. И Марокко – это страна, которая приняла множество русских людей, множество! Там даже район был, в Рабате, который назывался Устиновка – по имени очень такой известной помещицы Устиновой, которая туда приехала, в своё время, и в своём, вот, в этом поместье она устраивала чаепития для русских людей. Район назывался Устиновка. И русские там жили в очень большом количестве.
Мало кто знает, что один из сыновей Льва Толстого, между прочим, умер и похоронен в Рабате, на кладбище. Там похоронена княгиня Екатерина Долгорукая, там похоронены Шереметьевы – те самые Шереметьевы, наследники усадьбы Кусково, Останкино, и… кстати говоря, Марину Дмитриевну я отпевал – ей было 96 лет.
Марина Дмитриевна Шереметьева. Я тоже задавал ей вопрос. Я говорю: «Марина Дмитриевна, может быть, мы, всё-таки как-то съездим в Россию?» Она говорит: «Ну, батюшка… Вы представляете себе – я увижу всё это… всё это… да… это же…»
К.Лаврентьева:
- И очень многие эмигранты, до сих пор, боятся ехать в Россию, очень многие… потомки тех самых эмигрантов.
К.Мацан:
- Она говорила: «Увижу всё это…» – что она имела в виду?
О.Геннадий:
- Она имела в виду, что… например, она очень любила Кусково – это была её любимая усадьба. Храм этот тогда был закрыт – тогда он не действовал, его открыли в начале 90-х годов, но, видимо, она хорошо знала, что сделали с этим храмом, что сделали с поместьем, и так далее.
К.Лаврентьева:
- Страшно смотреть ей было на это, конечно…
О.Геннадий:
- Но… достаточно сказать, что… Ну, с другой стороны – он же в прекрасном состоянии. Например, Институт Склифософского сейчас – это же дворец Шереметьевых.
К.Мацан:
- Да. Странноприимный дом.
О.Геннадий:
- В прекрасном состоянии, с освящённым домовым храмом внутри – прекрасный храм внутри! Я думаю, что это было бы для неё удовольствием. Но, понимаете… у неё это вызывало… даже сам аэропорт «Шереметьево», куда она должна прилететь и приземлиться, вызывал у неё отторжение. Понимаете? Это очень сложно… это очень сложно объяснить. И… вот… к сожалению, она умерла. Так, вот, мы её похоронили. Зато, дочка её, Прасковья Петровна – обратите внимание, как её звали – Прасковья Петровна! Она названа в честь Прасковьи Жемчуговой, которую Шереметьев, граф, взял в жёны – актрису крепостную. Вот, и её – в честь той Параскевы… она жива до сих пор! Замужем, кстати говоря, за известным французским архитектором, строителем Рабата, столицы Марокко. Вот… замужем за ним, и они, всю жизнь, живут там.
Там же, в Марокко, жил очень известный человек – сын Львова, последнего Председателя Государственной Думы. Да, он умер в Рабате, похоронен на кладбище.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
К.Лаврентьева:
- «Светлый вечер» на радио «Вера».
В этом часе с нами протоиерей Геннадий Героев, исполняющий обязанности настоятеля храма Иоанна Воина на Большой Якиманке.
У микрофона – Константин Мацан и Кира Лаврентьева.
Отец Геннадий, ну, вот этот вот опыт, вот эти встречи, и, обязательно, Вы сейчас продолжите этот рассказ о Ваших дальнейших… вот этих… передвижениях… эти люди невероятные – я думаю, что наши радиослушатели сейчас просто прильнули к приёмникам и поражаются, насколько Вам повезло, насколько удивительная плеяда встреч была в Вашей жизни! Что они Вам дали? Вот, Вы могли бы, буквально, уделить этому… ну… немного времени, и сказать то главное, что они смогли Вам передать? Ведь, эти встречи для чего-то… были? Ведь, эти встречи, для чего-то, с Вами случились?
О.Геннадий:
- Я абсолютно убеждён, Кира… абсолютно убеждён, что… вот… вообще, сами по себе, встречи человека с другим человеком…
К.Лаврентьева:
- Это безусловно…
О.Геннадий:
- … да… как мы говорим, случайные встречи – они не бывают случайными. Это мы называем их случайными…
К.Лаврентьева:
- Шереметьевы, Голицыны… вот это вот всё… невероятно совершенно!
О.Геннадий:
- Да, мы называем их случайными – эти встречи всегда даются нам для чего-то. Эти встречи даются нам для чего-то. И, Вы знаете, я хочу сказать, что… вот… скажем… восхищение этими людьми, которые сумели сохранить себя... они же не превратились в аргентинцев, в прямом смысле слова… Многие из них стали аргентинскими гражданами, но они остались русскими людьми. И, мало того – Вы бы слышали их речь!
Вот, сейчас меня, например, корёжит, коробит… я не знаю, какое слово употребить, когда я просто… вот… случайно… иду по улице, и слышу, на каком языке говорит сейчас молодёжь. Да? Ну… во всяком случае, там русский язык – это очень относительное его присутствие. Эти люди – у них речь незасоренная даже словами-паразитами. Они настолько грамотно… у них огромный набор русской лексики, синонимов, понимаете? Они очень хорошо владели языком. Чувствуется, что это – люди, которые совершенно особое получили образование, отношение к языку! Как они любили и любят эту культуру свою! И, поэтому, конечно, восхищаешься просто этими людьми! И, конечно, я вам хочу сказать, что без Церкви, без помощи Божией в тех условиях – а условия были у всех очень разные, но они всегда были очень тяжёлые, в той или иной степени; все прошли через испытания – и сохраниться, сохранить свой разум такой чистый… понимаете… нельзя было без помощи Божией, нельзя было без силы веры, силы духа… Потому, что мы же говорим всегда, что дух, всё-таки, первичен, что дух должен – и Церковь постоянно на этом настаивает – что дух должен довлеть, доминировать…
К.Лаврентьева:
- … главенствовать…
О.Геннадий:
- … главенствовать… понимаете? Вот, сила духа в этих людях была такая, что, безусловно, это достойно восхищения!
А для меня лично, этот опыт говорит о том, что Россия – это великая страна, с великой культурой…
К.Лаврентьева:
- И она – жива.
О.Геннадий:
- … и она – жива. И сейчас, когда многие потянулись, потянулись… даже, вот, из тех, которые уже в наше время, из соображений, чисто… так сказать… экономических, скажем так – уехали, уехали туда… и, всё равно, при интернете, при современных средствах связи, с вотсапом, и, тем не менее, это люди не просто тянутся, они ещё и возвращаются. Ещё и возвращаются сюда – по разным причинам.
Вот, я, буквально, на днях, узнал, что вернулся сюда актёр Серебряков, например, из Канады…
К.Лаврентьева:
- Есть такой, да…
К.Мацан:
- Актёры – ладно… учёные возвращаются! Специально, чтобы работать в Сколково. Потому, что видят, что там есть условия и перспективы работы – именно заниматься наукой! Естественной наукой – физикой, химией…
О.Геннадий:
- Совершенно верно!
К.Мацан:
- На остров свободы, давайте, перенесёмся! Как это было?
О.Геннадий:
- Значит… первый раз я оказался на Кубе в 1995 году, когда там был знаменитый, известный фестиваль молодёжи и студентов – там был организован. И я был туда направлен наблюдателем… скажем так… от Русской Православной Церкви.
И, оказавшись там, сразу же, в аэропорту, я был встречен русской женщиной, которая сразу же подняла вопрос: «Батюшка, а каким образом нам здесь организовать приход?» Потому, что русских женщин… ну… не русских женщин, а, наверное, правильнее сказать – советских женщин, которые, в Советском Союзе, вышли замуж за студентов кубинских, которые здесь учились – их там очень много, слушайте… речь идёт о тысячах!
К.Мацан:
- Студенты, видимо, учились в Вашей альма-матер, в университете «Дружбы народов»?
О.Геннадий:
- Да, в «Дружбы народов»… ну… правда, были и выпускники Энергетического института, много было… и встречал я там некоторых выпускников-статистов МИСИ. И, вот… этих женщин – очень много. И женщины эти чувствовали себя абсолютно… тяга к Церкви всегда была, но как это всё организовать и сделать? Они же крещёные были… в большинстве своём – это крещёные люди, чувствующие себя православными, но реализовать эту идею они не могли.
И, вот… этот вопрос сразу обсуждался. Храм там был – наш храм Константина и Елены…
К.Лаврентьева:
- … Константина и Елены, в начале 50-х годов он построен был…
О.Геннадий:
- … он, до сих пор, там есть. И он, в своё время, принадлежал грекам. Потом, при владыке Никодиме, когда он был экзархом Центральной и Южной Америки – митрополит Никодим Руснак – и приезжал туда, на Кубу, там служили и наши священники. Но потом власти, наверное, приняв во внимание образец времён начала 60-х – то, что мы делали с храмами в начале 60-х годов – они храм этот ликвидировали, и сделали там просто спортивный зал. На полу лежали батуты, занимались там гимнастикой, и так далее – и храм был закрыт. Хотя, кстати, и греков там было тоже достаточно много в Гаване, в те времена.
И, вот, в 1995 году, во время этого фестиваля, этот вопрос я… как-то… пытался затронуть… там… и в Посольстве эту тему тоже… я говорил с сотрудниками Посольства, как это можно всё сделать. Они сказали, что нужен, всё-таки, официальный запрос, и так далее, и так далее…
Вот. И, вернувшись в Москву, я, конечно, доложил об этом митрополиту Кириллу, председателю отдела, нынешнему Патриарху, и мы стали думать о том, что делать нам с нашими гражданами – православными людьми на Кубе.
И, затем, я был направлен туда в командировку для того, чтобы изучить всё более подробно. Потому, что участие в фестивале молодёжи и студентов подразумевало определённые мероприятия, которые я не мог пропускать, и не было времени заниматься. А здесь – я специально приехал.
И, вот, хорошо помню нашу встречу с членом политбюро Компартии Кубы. Звали её Каридад. Мы с ней встречались, и она была уполномочена заниматься… как бы… вникнуть в наши нужды – нужды православных на Кубе. Вот, мы с ней обсуждали возможность возврата нашего храма Константина и Елены, что было абсолютно невозможно, с их точки зрения, по разным причинам.
А потом, после того… Кстати говоря, на Кубе очень интересная же ситуация – там Католическую церковь тоже, в определённом смысле, притесняли. Католические священники там страдали. И только после визита Папы Римского Иоанна Павла II, лёд тронулся. Многие священники были освобождены из тюрем – они реально находились в тюрьмах, потому, что я знал таких. Я знал католических священников, которые были в тюрьмах, во времена, так сказать…
К.Мацан:
- Ну, и храм – вернули всё-таки…
О.Геннадий:
- Храм – вернули. Но храм – построили. Храм в Гаване был построен заново. В хорошей части – в старом городе, в Гаване. И… в таком… знаете… в Псковском стиле… купола…
К.Мацан:
- Белый такой…
О.Геннадий:
- Да, да… он… такой белоснежный храм. Причём, кубинские архитекторы приехали сюда, в Москву. Им было дано такое поручение – изучать русскую архитектуру храмовую, и они вот эти образцы – то, что они смогли здесь заснять, сфотографировать – они на Кубе всё это могли воплотить в этом храме. Храм – удивительный! Украшение старой части… тот, кто бывает в старой части Гаваны, сразу обращает внимание на эти купола – потому, что они выбиваются из общего… так сказать… вида. Необычность… во всём присутствует!
К.Мацан:
- Спасибо огромное за этот разговор! Сегодня необычный у нас… такой… путь к священству получился – программа, я имею в виду. Мы много говорили именно о пути, в географическом смысле слова, о Ваших путешествиях, о том, куда священническое служение может священника завести, и с какими людьми познакомить. И это тоже… такой… добавляет какой-то важный штрих к нашему пониманию – кто такие священники, какая иногда им выпадает миссия – не только преподносить людям Таинства, но, помимо этой основной миссии, выпадает миссия – просто творить и созидать исторические связи между разными поколениями православных людей. Это – удивительный рассказ. Спасибо Вам за него огромное!
О.Геннадий:
- Спасибо Вам большое! Было очень приятно.
К.Лаврентьева:
- Спасибо! Но времени, мне кажется, так мало было, да?
К.Мацан:
- Протоиерей Геннадий Героев, исполняющий обязанности настоятеля храма Иоанна Воина на Большой Якиманке, сегодня с нами и с вами был в программе «Светлый вечер».
В студии была моя коллега Кира Лаврентьева, я – Константин Мацан.
До свидания!
К.Лаврентьева:
- Всего вам доброго, и – до свидания!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер