Закладка Павла Крючкова. Льюис Кэрролл «Дневник путешествия в Россию в 1867 году».

Поделиться

« 2 августа (пятница) <…> Пять или шесть часов мы бродили по этому удивительному городу – городу белых и зелёных кровель, конических башен, выдвигающихся одна из другой, словно в подзорной трубе, городу золочёных куполов, где, словно в кривом зеркале, отражаются картины городской жизни; городу церквей, которые снаружи похожи на кактусы с разноцветными отростками (одни венчают зеленые почки, другие – го¬лубые, третьи – красные с белым), а внутри все увешано иконами и лампадами и до самого потолка расписано красочными фресками; и, наконец, городу, где мостовые изрезаны ухабами, словно вспаханное поле, а извозчики требуют, чтобы им надбавили тридцать процентов, “потому как сегодня Императрица - именинница”».

Это было чтение из так называемого «Русского дневника 1867-го года» скромного английского математика и священнослужителя Чарльза Доджсона, известного всем под именем Льюиса Кэрролла. Читает нам из этого уникального документа, впервые изданного по-русски лишь в новом веке – Кирилл Иоутсен. Речь шла о Москве.
Заметим, что знаменитые «Приключения Алисы в Стране чудес» уже вышли в тот год из английской печати, Кэрролл был на пороге всемирной славы, а до первого русского перевода оставалось еще двенадцать лет. Но громкая русская слава ждала «Алису» только в середине 1960-х.
Представьте, что пытливый оксфордец, впервые покинувший свою Англию, ехал сюда и для того, чтобы передать в год 50-летия епископского служения московского митрополита (ныне прославленного Святителя Филарета) приветственное письмо от епископа Оксфордского Самуила, представьте, что Кэрролл ежедневно посещал богослужения в монастырях и храмах первопрестольной.

« 5 августа (понедельник) День посвятили осмотру города. Встали в пять и отправились к шестичасовой службе в Петровском монастыре; по случаю годовщины освя¬щения храма служба была особенно торжественной. Музыка и вся обстановка были чрезвычайно красивы, но служба оставалась во многом мне непонятной. Присутствовал епископ Леонид, которому принадлежала главная роль в обряде Причастия; причащали всего одного ребенка, а более - никого. Мы с интересом наблюдали, как по окончании службы епископ, сняв перед алтарем роскошное облачение, вышел в простой черной рясе, как толпились на его пути люди, чтобы поцеловать ему руку».

Поразительно. Кэрролл и его друг Лиддон присутствовали на службе в Страстном монастыре (журнал «Новый мир», где я служу, располагается в уцелевшем здании монастырской гостиницы), были, как мы слышали, и в Петровском (там, в одном из помещений – офис и отдел другой моей работы, Государственного Литературного музея)… С Воробьевых гор они вглядывались и в Андреевский монастырь, где я сейчас записываюсь – на радио «Вера»… Удивительно. И почему-то вспоминаются слова Пушкина из «Путешествия в Арзрум», помните: «Мы ленивы и не любопытны».
«Путешествие Кэрролла в Россию не было таким уж равнодушным, – писал Корней Чуковский. В его заметках о Петербурге, Москве, Нижнем Новгороде, Кронштадте много живых красок. Он назвал Москву “a wonderful city” (чудесным городом)…» Конец цитаты. И представьте: он ездил и в Троице-Сергиеву лавру!

« [12 августа (понедельник)] <…> Епископ любезно поручил одному из студентов-богословов, говорящему по-французски, показать нам монастырь, что тот и проделал с большим рвением; среди прочего, он повел нас смотреть подземные кельи отшельников, где некоторые из них живут многие годы. Он подвел нас к дверям двух таких обитаемых келий; когда мы стояли со свечами в руках в темном и тесном коридоре, странное чувство стеснило нам грудь при мысли о том, что за этой узкой и низкой дверью день за днем проходит в тиши и одиночестве при свете одной лишь крошечной лампады жизнь человеческого существа…
Вместе с епископом мы вернулись поздним поездом в Москву, проведя в монастыре один из самых памятных дней нашего путешествия. За обедом в Троицкой гостинице нам удалось отведать два истинно русских угощения: горькую настойку из рябины, которую пьют по стакану перед обедом для аппетита (она называется “рябиновка”) и “щи” – к ним обычно подают в кувшинчике сметану, которую размешивают в тарелках».

Читаю, слушаю и, пристыженный великим оксфордцем (чей дневник, повторюсь, был издан по-русски в переводе Нины Демуровой лишь в начале 2000-х), думаю: почему же мы не записываем во время и после наших путешествий?
Разве это не полезно для разума и души?
Помните: «Путешествие Кэрролла не было равнодушным…»