У нас в гостях были президент фестиваля «Русское Зарубежье», кинорежиссер, директор киностудии «Русский Путь» Сергей Зайцев и режиссер театра и кино, сценарист, автор фильма о Юрии Кублановском Алексей Бурыкин.
Мы говорили о тринадцатом проходящем в Москве кинофестивале «Русское Зарубежье»: о его задачах и о фильмах, которые можно увидеть на фестивале. Разговор шел о культурном и научном наследии русского зарубежья, об истории Гражданской войны в России, об эмиграции и жизни наших соотечественников за рубежом и о том, как эта проблематика представлена на кинофестивале.
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели. «Светлый вечер» на светлом радио. Здесь, в этой студии, Алла Митрофанова —
А. Митрофанова
— И Алексей Пичугин —
А. Пичугин
— И с удовольствием представляем гостей. Сегодня вместе с нами и с вами ближайший час, эту часть «Светлого вечера» проведут: Сергей Зайцев, президент фестиваля «Русское зарубежье», сценарист, режиссер, продюсер, директор киностудии «Русский путь». Здравствуйте, Сергей.
С. Зайцев
— Добрый вечер.
А. Пичугин
— Алексей Бурыкин, режиссер театра и кино, сценарист, продюсер, автор фильма о Юрии Кублановском, который участвует в программе фестиваля «Русское зарубежье». Добрый вечер.
А. Бурыкин
— Добрый, светлый вечер.
А. Пичугин
— Мы, если я не ошибаюсь, в пятый раз встречаемся с вами накануне очередного фестиваля.
С. Зайцев
— Неужели в пятый?
А. Пичугин
— В четвертый или в пятый. В общем, уже солидно.
А. Митрофанова
— Фестиваль откроется 7-го ноября, традиционно уже в 13-й раз. Именно 7-го ноября, это важная для вас, ключевая дата.
С. Зайцев
— Конечно. Бывший некогда «красный день календаря». А на самом деле, день, который для нас символизирует трагедию для России, трагедию рассеяния. То есть залп «Авроры», произведенный в этот день привел к тому, что в эмиграции оказались около 3 миллионов человек. Вот так. Поэтому мы не изменяем себе. Во всяком случае, до сих пор это получалось — в 13-й раз будем открываться именно 7-го ноября.
А. Пичугин
— Около 3 миллионов человек оказались в эмиграции. И гораздо больше погибли здесь, тоже по тем же причинам.
С. Зайцев
— Вы знаете, какая штука — мы пробовали, ну, не то что мы, а, конечно, с помощью профессиональных историков, примерно подсчитать, сколько жизней, сколько людей унесла Гражданская война в целом — это голод, это вооруженные восстания и непосредственное противостояние с оружием в руках. Около 10 миллионов — около 10 миллионов Россия не досчиталась, это не считая жертв в Первой мировой войне.
А. Пичугин
— И не считая жертв террора.
С. Зайцев
— Да, конечно, не считая ГУЛАГа и так далее, и так далее. Это по началу 20-х годов, когда был последний исход в 1922-м году, генерал Дитерихс уходил с Дальнего Востока.
А. Пичугин
— Как раз неделю назад мы вспоминали жертв ГУЛАГа, репрессированных. И через неделю вспоминаем людей, которые сумели отсюда уехать.
А. Митрофанова
— 10 миллионов человек. Знаете, когда статистикой оперируешь: подумаешь, некая цифра — бывало и больше, бывало и меньше, конечно. Но тем не менее. Но если представить себе, что за этой цифрой стоят конкретные люди, конкретные судьбы: 10 миллионов человек, конкретных совершенно, у которых были семьи, у которых было какое-то хозяйство, была своя жизнь. И тут раз — и это всё оборвалось. Тут начинаются уже мурашки по спине, потому что, простите, это в голове никак не умещается.
С. Зайцев
— Теперь можно понять, чуть-чуть поговорив на эту тему, даже совсем чуть-чуть, сколько мы с вами говорим, можно понять, откуда бы в России было население 500 миллионов или около того, как предсказывал Менделеев.
А. Пичугин
— 120 миллионов всего сейчас в России проживает. В Советском Союзе, конечно же, гораздо больше. Но если мы посчитаем 10 миллионов, которые погибли в этих «мясорубках» первых лет Советской власти, жертвы ГУЛАГа — миллионы. 26 миллионов человек унесла Вторая мировая война у нас только. И получается, что вообще…
С. Зайцев
— Россия много потеряла.
А. Митрофанова
— Вы знаете, здесь подсчет можно другим образом вести — эти люди погибшие, через одно, через два, через три поколения, это наши родственники. И каким образом трагедии их жизни сказались на судьбах наших семей — вот эта цепочка, которая к нам до сих пор тянется, ее же тоже важно отслеживать. Не досчитались — например, в семье пропал отец. И несколько человек детей выросли без отца, выросли без какого-то очень важного импульса в свой жизни — импульса, вдохновляющего на свершения. Или, к примеру, отец был сломлен и своим детям передал очень, так сказать, мощный импульс: жить опасно. Как Лев Гумилев писал про пассионариев. И к 80-м годам ХХ века этот импульс пассионарности каким-то образом у нас начинает иссякать — это же тоже неслучайно.
С. Зайцев
— Конечно, конечно. И вообще, когда в обществе живет страх, это никуда не годится, мягко говоря. И вообще, нельзя способствовать тому, чтобы этот страх распространялся в обществе. Прежде всего, наверное, мы должны помнить об этих жертвах — это такая вещь банальная, но… Знаете, часто на каких-то показах фильмов мне говорят: а зачем знать, зачем изучать историю? Все равно дети повторяют ошибки отцов и так далее. И это правда, что история учит тому, что ничему не учит. Но вот простая логика — если относиться так к прошлому, совсем им не интересоваться, так скажем, то совершенно логично, что тебе все равно, что и после тебя будет. Правда ведь? Вот для этого надо прошлым интересоваться, чтобы что-то своим детишкам передать. Я думаю, что все-таки в этом смысле… Ну, я не могу говорить о результатах, которых мы достигли, проводя в 13-й раз кинофестиваль «Русское зарубежье», но мы как раз способствуем тому, чтобы не повторилось этой трагедии, которая случилась 100 лет назад с Россией. Потому что 100 лет родные друг друга ищут, действительно. И вот сейчас, — все-таки в Доме русского зарубежья проходит не только фестиваль «Русское зарубежье», но и много разных событий — вот за последние несколько лет, на моих глазах, спустя десятилетия несколько человек друг друга нашли. То есть родные, семьи воссоединялись. Вот еще сейчас как это еще аукается. А я думаю, что это не конец, и еще долго — мы еще долго, русские люди, будем друг друга искать по всему миру.
А. Митрофанова
— Получалось бы находить, как это у вас на фестивале произошло. А то, знаете, как бывает, что люди друг друга обнаруживают по разные стороны ментальных баррикад.
С. Зайцев
— Бывает.
А. Митрофанова
— И предпочитают оставаться в неведении друг о друге и дальше.
С. Зайцев
— Но все-таки передо мной положительные примеры.
А. Митрофанова
— Это прекрасно. Алексей, вы тоже традиционно принимаете участие в кинофестивале «Русское зарубежье». Наверняка за это время, в качестве ли члена жюри или отборочной комиссии или как участник фестиваля, вы наблюдаете за происходящим. У вас были свои какие-то важные открытия. Вы могли бы поделиться, что для вас стало самым ключевым, самым удивительным и потрясающим, что вы наблюдали?
А. Бурыкин
— Вы знаете, я с отрочества темой русского зарубежья, которая стала приоткрываться с 1985-го года, интересовался. Я читал всех, тогда еще не выходящих широким тиражом, писателей и так далее и так далее. И поэтому какая-то была закономерность, что я попал в поле зрения Сергея. Я сделал первую свою картину «Поле Куликово. Год 2005». И был конфликт с продюсером. То есть я сделал авторскую версию, они переделали во что-то другое. И я не знал, где ее показать. А хотелось, потому что мы делаем для людей.
А. Пичугин
— А фильм о чем? Понятно, к чему нас Куликово поле отсылает...
А. Бурыкин
— Да, то самое. И там один из главных героев, собственно, главным героем был Петр Сергеевич Вельяминов, который у которого 40 процентов рода осталось там. А он никогда не был на Куликовом поле. Никогда. Мы его привезли. Мы приехали вечером, он говорит: «Я хочу туда». Я говорю: «Нет. Поедем туда завтра сразу сниматься». И потрясающий там был момент, когда мой ассистент совершенно случайно увидел какую-то стелу и меня подозвал. А на стеле, на камне выбито: «Воеводе Вельяминову и его ратникам».
С. Зайцев
— «Миколе Вельяминову».
А. Бурыкин
— Да, «Миколе Вельяминову». И я тут же включаю камеру оператору, и он это снял, просто вернулись слезы у Петра Сергеевича, естественно. И вот этот фильм я не знал, где показать.
С. Зайцев
—Леша, можно я тебя перебью. Там очень важный, самый пронзительный момент в фильме, когда Алексей из-за кадра Вельяминову задает вопрос: «Что вы сейчас чувствуете?» И вот он молчит… А он, Вельяминов, совсем уже был старый. Помните Вельяминова? Сколько он всего сделал в кино, он советских партработников... шлейф ролей таких у него.
А. Бурыкин
— И при этом он сидел.
С. Зайцев
— Да. Сколько он переиграл именно таких советских функционеров. И вот он стоит… А видно было, что он уже на пороге вечности, он вскоре скончался…
А. Пичугин
— В 2009-м году. Фильм 2005-го, а Вельяминов упокоился в 2009-м. Еще 4 года прожил.
С. Зайцев
— Да. И вот он долго молчит, я помню, что там пауза — он молчит, когда Алексей его спросил: «Что вы сейчас чувствуете?» И вот он говорит: «Чувствую, что они за спиной стоят». Вот это замечательный, самый пронзительный момент. Извини, Леша, там много хороших моментов, но для меня это был самый навылет, который пронзал.
А. Бурыкин
— Я показал этот фильм Сергею, Сергей его взял. И с тех пор мы дружим. И я сделал 8 картин на этой студии уже.
А. Митрофанова
— Вы имеете в виду киностудию «Русский путь».
А. Бурыкин
— Да. Первое предложение было — фильм о Михаиле Чехове. Сережа знал, что я окончил Школу-студию МХАТ, актерский факультет, что мне это интересно. Мне это было действительно интересно. Мы сделали эту картину для РТР. Там был забавный такой эпизод. Если хотите, расскажу.
А. Пичугин
— Да, конечно.
А. Бурыкин
— У нас был такой шеф-редактор — Петр Силантьев. Они очень любили, чтобы авторского текста было много. А я — нет. Я считаю, что авторский текст в картине должен быть минимальным, только когда он необходим.
А. Пичугин
— Есть документальное кино вообще без авторского текста.
А. Бурыкин
— Естественно. Как вот сейчас фильм о Кублановском, будем говорить об этом. Я даю возможность людям сказать самим, а никакие выводы не делать авторским текстом. А у них принято было, что т-т-т, т-т-т…
А. Митрофанова
— Разные жанры, разные форматы.
А. Бурыкин
— И последние 15 минут фильма я сделал практического без авторского текста — и он этого не заметил. И когда показали фильм на канале Михаилу Алексееву, который тогда курировал документальное кино на РТР, он сказал: «Срочно в эфир». На следующий день прибежал к нам на студию Силантьев и сказал: «Алексей, там 15 минут у вас же нет авторского текста». Я говорю: «Все, всё, всё».
А. Пичугин
— Я почему-то вспомнил. Человека нет уже год — Александр Расторгуев, погибший в ЦАР. У него был замечательный фильм о Чеченской войне, где ни слова авторского текста не было сказано. Это было так показано, что там говорить было нечего — там просто такой монолитный абсолютно фильм.
С. Зайцев
— Это один из законов кино: можешь не говорить — не говори.
А. Бурыкин
— В ЦАР, кстати, погиб один из операторов, с которым я работал. Кирилл Радченко. Чудесный просто. Зачем полез туда — непонятно.
А. Митрофанова
— Напомню, что сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера»: Сергей Зайцев, президент фестиваля «Русское зарубежье», сценарист, кинорежиссер, продюсер, директор киностудии «Русский путь»; Алексей Бурыкин, режиссер театра и кино, сценарист, автор фильма о Юрии Кублановском, который принимает участие в программе фестиваля «Русское зарубежье». У Алексея большой опыт сотрудничества с фестивалем «Русское зарубежье». Кстати, он 7-го ноября открывается и до 14-го продлится в Доме русского зарубежья, на Таганке. Можно приходить туда и смотреть картины, принимать участие в дискуссиях. Каким образом проходит работа фестиваля? Сергей, напомните, пожалуйста.
С. Зайцев
— Если вы имеете в виду, можно ли свободно посещать все мероприятия фестиваля — абсолютно свободно. Единственное, что у нас не очень большой зал, 200 с небольшим мест. И поэтому мы проводим церемонию открытия фестиваля по пригласительным билетам. Но, начиная с 8-го числа и включительно по 14-е ноября у нас вход на все-все мероприятия, на показы фильмов, творческие вечера, творческие встречи, у нас много международных гостей из-за рубежа приезжает, международный фестиваль поскольку. В этом году несколько интересных людей к нам приезжает. Не знаю, это надо отдельно о них рассказывать. В работе жюри принимает участие Владимир Козлов, замечательный режиссер из Тулузы, из Франции. Кстати, он лауреат нашего фестиваля, получил главный приз в 2014-м году, если я не ошибаюсь. У нас приезжают две замечательные женщины — Елена Ельцова и Светлана Бешанова из Туниса. Они возглавляют тунисскую ассоциацию «Русское наследие». Они занимаются восстановлением русских захоронений в Тунисе, в Северной Африке. Замечательный педагог-хореограф Александр Александрович Ильин из Ме́льбурна. Как говорят русские, из Мельбу́рна.
А. Митрофанова
— Из Мельбу́рна?
С. Зайцев
— Да, так принято. Ведь как говорят: не из Харби́на, а из Харбина́ — все эмигранты, кто там родился, говорят: «Мы из Харбина́». И вот он именно из Харбина́, он родился там, в Харби́не.
А. Митрофанова
— И в Мельбу́рне.
С. Зайцев
— Да, и в Мельбу́рне живет. Александр Александрович, педагог-хореограф, приезжает работать в жюри конкурса игровых фильмов. Вот видите, у нас замечательные гости. И со всеми с ними можно будет совершенно беспрепятственно встретиться в эти дни.
А. Пичугин
— Напомните, пожалуйста, где это будет проходить.
С. Зайцев
— Как обычно, в Доме русского зарубежья имени Александра Солженицына на Таганке. Метро «Таганская»-кольцевая, Нижняя Радищевская, дом 2. Милости просим, всех ждем.
А. Митрофанова
— Надо обойти метро, и сразу там…
С. Зайцев
— От метро ходьбы одна минуты. Я всегда говорю: «Если вы больше минуты идете, значит, вы идете не туда».
А. Митрофанова
— Да, его довольно просто найти.
С. Зайцев
— Сейчас это большой комплекс. А теперь он стал еще больше.
А. Митрофанова
— Хочется, конечно, подробнее расспросить вас о картинах, которые там будут показаны. Но понимаю, что не получится поговорить обо всех работах. А вместе с тем, если кого-то упомянуть, а кого-то нет, наверное, это будет не очень правильно.
С. Зайцев
— Наверное.
А. Митрофанова
— Поэтому мне бы хотелось, наверное, о картине о Юрии Кублановском чуть подробнее поговорить. Алексей, тогда получается, тогда вопрос к вам. А как вы выбираете сюжеты для своих работ? И на основании чего на фигуре — ну, сейчас о Кублановском говорят, что он первый поэт нашего времени, — почему на нем вы остановили свое внимание?
А. Бурыкин
— Это очень интересный вопрос, потому что иногда сюжеты тебя находят, а иногда ты сюжета. Когда мне предлагают мне что-то делать, я всегда задумываюсь: а почему мне сейчас предложено? И почти всегда нахожу причину. Если не нахожу, то я не соглашаюсь. В данном случае было совершенно по-другому. Когда в 2004-м году я окончил Высшие режиссерские курсы, в надежде, что я буду прямо уже скоро снимать игровое кино, поскольку я окончил мастерскую Эмиля Владимировича Лотяну, я решил: ну, хорошо, я несколько документальных сделаю. Я сделал несколько заявок, одна из них была именно о Кублановском. Почему? Потому что еще подростком, слушая всякие «голоса», я его услышал. Потом его стали печатать уже в перестройку. И я всегда отмечал — я не знаю, что это такое, это какая-то сердечная привязанность — из всей той плеяды той, надо сказать, очень разнообразной и интересной, русских зарубежных поэтов того времени, его стихи мне были по сердцу и очень близки.
А. Пичугин
— Но у него еще интересная московская история, которая была до эмиграции. Это «Самое молодое общество гениев» — СМОГ. Леонид Губанов, его друг, который, кстати, кстати, мне ближе всех, наверное…
А. Митрофанова
— Напомните, пожалуйста, в двух словах биографию Юрия Кублановского. Мы с вами говорим о нем как об общеизвестной фигуре, как о неком факте нашей общей биографии. А, может быть, кто-то сейчас впервые слышит и вообще поэзией современной не очень интересуется и им неизвестны, может быть, эти имена.
С. Зайцев
— Пусть приходят 8-го числа в 19.30 в Дом русского зарубежья. И всё узнают.
А. Пичугин
— Название у фильма уже говорящее: «Родина рядом».
А. Бурыкин
— «Юрий Кублановский. Родина рядом».
А. Пичугин
— Ну, все-таки, надо. Не все придут. Кто-то может открыть «Википедию» и прочитать. Но надо, наверное, пунктирно напомнить, что родился Юрий Кублановский в Рыбинске в 1947-м году, юность у него проходила в Москве среди поэтов-шестидесятников, которых не публиковали, у того же Леонида Губанова при жизни не было публикаций. Его друг, один из ближайших соратников по этому литературному объединению, которое называлось «Самое молодое общество гениев», но на самом деле «Смелость, мысль, образ, глубина». И потом работал экскурсоводом на Соловках. Обыск. Высылка из Советского Союза.
А. Бурыкин
— Не высылка — там по-другому было. Ему предложили уехать.
А. Пичугин
— Предложили уехать, там прямой высылки не было. Через Вену.
А. Бурыкин
— Где ему Бродский помог с квартирой.
А. Пичугин
— Да-да. И потом жизнь во Франции, в Америке некоторое время.
А. Бурыкин
— В Америке — нет. Знаете, от Бродского как раз, который его встретил в Париже, он получил приглашение в какой-то колледж: я тебя устрою в колледж, надо подождать. А здесь уже Ирина Иловайская-Альберти давала работу в «Русской мысли» в Париже. И он решил все-таки остаться в Париже. Я ему сказал: «Юрий Михайлович, слава Богу, потому что я вас в Америке не вижу. Вы совершенно поэт европейский, вот совершенно. Бродский — да, американец абсолютный. А вы — европейский». Он остался в Париже, потом в Мюнхене какое-то время. И уже из Мюнхена вернулся в 90-м году — первым политическим эмигрантом. Первым.
А. Пичугин
— Он ведь говорил, это ему принадлежит замечательная фраза о том, что он чувствовал свое одиночество — творческое и человеческое, потому что родных и близких людей достаточно много вокруг, но для зарождающихся тогда демократов он слишком…
А. Бурыкин
— Национален.
А. Пичугин
— Национален, да. А для тех, кто более консервативен, он слишком демократичен.
А. Митрофанова
— Свой среди чужих.
А. Пичугин
— Да. И он говорит, что потом вернулся Солженицын и стало проще. А до этого… Кстати, они с Бродским настолько два разных человека, абсолютно — и по биографии, и по взглядам, и по жизни. Но они уважали очень друг друга.
А. Бурыкин
— Поэты, конечно.
А. Митрофанова
— Да, две масштабные фигуры, которые уважают друг в друге и ценят талант. Когда человек чувствует себя реализованным, у него нет необходимости, мне кажется, завидовать кому-то, сравнивать себя с другими и прочее. У него вот эта внутренняя наполненность, она позволяет ему очень щедро относиться ко всем окружающим людям. Или, помните, как Пастернак говорил об истинном аристократизме: равенство со всем сущим. Когда ты чувствуешь себя на одной волне с любым явлением в этом мире — ты способен его понять, принять, потому что внутри у тебя невероятный человеческий запас, масштаб личности. Это очень важно. И это очень здорово. К сожалению, это не все так себя «прокачали», как сейчас принято говорить, чтобы так себя чувствовать на равных с миром.
А. Бурыкин
— Простите. Алла. Можно я вернусь. Дело в том, что когда я написал эту заявку на фильм, с 2004-го по 2018-й — 14 лет она ходила по студиям, она ходила по телеканалам и так далее.
А. Пичугин
— Наверное, наши слушатели не очень хорошо представляют внутреннюю кухня, я тоже ее представляю не очень хорошо.
А. Бурыкин
— Ты пишешь заявку и носишь ее по студиям, по телеканалам. Предлагаешь: я хочу сделать такой фильм, у меня есть возможность это сделать, возможность внутренняя. Нет финансовой возможности. Ну, вот 14 лет я ждал этого. И, слава Богу, кстати говоря, потому что и я изменился уже, Юрий Михайлович уже изменился. Он говорит: «10 лет назад мы бы с тобой поехали и на Соловки». Я говорю: «Да не надо ничего. Вот сейчас хорошо — я вас хочу снять, какой вы есть сейчас».
А. Пичугин
— А в Рыбинск ездили?
А. Бурыкин
— Обязательно. Мышкин и Рыбинск — его любимые места.
С. Зайцев
— Вообще, картина довольно длинная.
А. Бурыкин
— И в Париж.
С. Зайцев
— Полтора часа почти.
А. Бурыкин
— Да.
А. Митрофанова
— Знаете, еще что интересно: ведь возможно, что тогда, в 2004-м году, еще не до конца была понятна, не очевидна, может быть, необходимость фильмов о людях такого уровня, как Юрий Кублановский. Мы только-только из 90-х выбрались, нам с самими собой тогда было бы разобраться.
А. Бурыкин
— Кстати, может быть.
С. Зайцев
— Необходимость-то была, не очень это ясно было.
А. Митрофанова
— Да, точнее — неочевидность.
А. Пичугин
— Не соглашусь. Мне кажется, что тогда запрос был больше, чем сейчас. Потому что тогда гораздо больше всего даже на телевидении выходило.
С. Зайцев
— Вы знаете, а я скорее соглашусь с Аллой. Потому что запрос-то был большой. Трудно было разобраться, что первоочередное, а что нет.
А. Пичугин
— Это да.
С. Зайцев
— И такая фигура, как Кублановский, могла бы тогда немножко затеряться.
А. Митрофанова
— Не «выстрелить»?
С. Зайцев
— Наверное, она бы все равно «стреляла».
А. Пичугин
— Кублановский — вряд ли.
С. Зайцев
— Я, правда, не очень понял, Леша, почему ты говоришь, что Бродский — американец. Я обожаю Бродского.
А. Бурыкин
— Я имею в виду, что он вписался в Америку, понимаешь, он вписался в Америку. Он Францию не любил, например, французов, французскую литературу.
С. Зайцев
— А Италия?
А. Пичугин
— А Италию любил. Но тут нет негативной коннотации, это просто констатация того, что Бродский, действительно, был во многом очень американским человеком. Он там очень легко себя чувствовал. Я Юрия Михайловича Кублановского в Америке не представляю…
А. Бурыкин
— Я тоже.
С. Зайцев
— Где-то даже у Бродского есть в стихах строчка — «рекомендую США». Помните?
А. Пичугин
— Может быть, не помню.
С. Зайцев
— Это в стихотворении Барышникову. «Где приземлиться… рекомендую в США».
А. Пичугин
— А, да-да, точно.
А. Бурыкин
— А я вспоминаю 90-е годы, конец 90-х годов — помню, я как-то встретился с Юрием Михайловичем. Мы познакомились у общих знакомых. И он говорит: «Ты знаешь, нигде не печатают мое интервью, нигде не печатают». — «А что за интервью? — «Ну, я тебе потом скажу, когда напечатают». Ну, действительно напечатали, такой был «Вечерний клуб», газета. Почему? Потому что когда он вернулся, всем было интересно: ой, эмигрант, что он? Как только он стал говорить вещи, которые для тех демократов были неприемлемы, все отвернулись от него. А уж когда он дал это интервью, в котором он сказал, что русскому человеку плюют в лицо ежедневно — так оно называлось буквально, — то тут вообще все от него отвернулись. Поэтому это одиночество, о котором вы упомянули…
А. Пичугин
— А он сам здесь об этом говорил. Он периодически к нам приходит.
А. Бурыкин
— То есть он не ожидал такого, что вдруг этот интерес пропадет совершенно.
А. Пичугин
— Сейчас небольшая пауза. Мы напомним, что мы сегодня говорим про замечательный фестиваль «Русское зарубежье», который уже в 13-й раз открывается через несколько дней в Москве, в Доме русского зарубежья. Около метро «Таганская». С 7-го по 14-е ноября он будет проходить. И у нас сегодня в гостях: Сергей Зайцев, президент фестиваля «Русское зарубежье», сценарист, кинорежиссер, продюсер, директор киностудии «Русский путь»; Алексей Бурыкин, режиссер театра и кино, сценарист, продюсер, автор фильма о Юрии Кублановском. Фильм этот участвует в конкурсной программе фестиваля. Алла Митрофанова и я, Алексей Пичугин. Через минуту мы снова в этой студии встретимся.
А. Митрофанова
— Еще раз добрый «Светлый вечер», дорогие слушатели. Алексей Пичугин и я, Алла Митрофанова. И напоминаю вам, что в гостях у нас сегодня: Сергей Зайцев, руководитель фестиваля «Русское зарубежье», кинорежиссер, директор киностудии «Русский путь»; Алексей Бурыкин, режиссер театра и кино, сценарист, автор фильма о Юрии Кублановском, полуторачасовая документальная лента, которая принимает участие в фестивале «Русское зарубежье» в этом году.
А. Бурыкин
— Час пятнадцать.
А. Митрофанова
— Фестиваль 7-го ноября открывается и до 14-го продлится. Вход свободный, кроме церемонии открытия. Пожалуйста, приходите. Всё это в центре Москвы проходит.
С. Зайцев
— Очень удобно.
А. Митрофанова
— И даже тем, кто, может быть, живет в Подмосковье, тоже удобно будет приезжать. Где программу можно увидеть? Где она опубликована?
С. Зайцев
— Программу можно увидеть на наших сайтах — сайт киностудии «Русский путь» и Международного фестиваля «Русское зарубежье». И сайт Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына на Таганке.
А. Митрофанова
— Пожалуйста, любым из этих источников можно пользоваться. Выбирайте картины, которые вам наиболее интересны для просмотра. И добро пожаловать. Знаете, я сейчас о чем думаю. Мы говорили уже об этом в связи с фестивалем «Русское зарубежье» в этой студии, но хочу вернуться к этой теме. Тенденция, которую я отмечаю из года в год, на мой взгляд, она усиливается что ли, среди людей, которые очень востребованы в своей профессии, среди молодых людей, я же преподаю тоже, ко мне первокурсники каждый год приходят. Я вижу каждый раз новых молодых людей. Желание реализоваться в большом мире — не в своей стране, а где-то в Европе или Америке — оно не уходит. Оно сохраняется. Ощущение того, что ты можешь по-настоящему стать на ноги и стать гражданином мира, только если ты уедешь из страны. Я не могу сказать, что оно какое-то повальное и тотальное — нет, ни в коем случае. Не так, как это было в 90-е. Но оно сохраняется и сегодня, до сих пор. Молодые люди, которые стали уже специалистами в своих областях, все равно мечтают о том, чтобы уехать за рубеж и, в первую очередь, стать на ноги там. А потом — вернешься в Россию и здесь уже тебе, как правило, больше дорог открывается автоматически. Люди, которые уезжали в эмиграцию в начале ХХ века, уезжали не по своей воле. И желание вернуться фактически было флагманом их жизни.
С. Зайцев
— Конечно, конечно.
А. Митрофанова
— А что произошло за это время с нами?
С. Зайцев
— Вы знаете, столько всего, Алла, хочется мне сейчас сказать, пока я вас слушал. Во-первых, совершенно случайно, как и планировалось, в нашей внеконкурсной программе будет демонстрироваться фильм, который называется «Домой», который я совершенно случайно, будучи членом Государственной аттестационной комиссии во ВГИКе в этом году, увидел. Студентка защищалась своей дипломной работой — вот этим фильмом «Домой». И я ее пригласил к участию. Я не могу сказать, что очень зрелая работа. Но там очень интересные вещи в ней есть. Как раз в этом фильме принимают участие молодые люди, которые уехали — они уезжали навсегда. Пожили, поработали там, в разных странах — Германия, Франция, США. Вернулись в Россию для того, чтобы здесь остаться навсегда. И они это объясняют. Приходите посмотреть этот фильм. Конечно, те люди, которые уезжали столетие назад, они уезжали не по своей воле и всегда мечтали вернуться. У нас будет в программе этого года фильм, тоже во внеконкурсной программе, потому что это фильм киностудии «Русский путь» — фильмы нашей киностудии никогда не принимают участие в конкурсной программе. Это было бы неэтично.
А. Пичугин
— Вот поэтому фильм «Юрий Кублановский. Родина рядом»…
А. Бурыкин
— Нет, это не студия «Русский путь».
А. Пичугин
— Поэтому он в конкурсной программе.
С. Зайцев
— Да. Алексею повезло.
А. Бурыкин
— Может быть, приз какой-нибудь наконец получу.
С. Зайцев
— А может быть, и не получишь. Надо сказать, что фестиваль — это лотерея, безусловно. Всё зависит от того, кто в жюри, у кого какое настроение. Так вот, я возвращаюсь к фильму о Владимире Николаевиче Ипатьеве, выдающемся химике, который уехал в эмиграцию в 20-е годы, или в 30-м году он уехал. И он, вот как Набоков в последние годы жил в отеле, а тот вообще никогда даже никакого дома не приобретал, все время снимал жилье, потому что считал, что дом может быть только на родине — вот как он хотел вернуться. Или тоже классический пример — Вертинский, который всегда считал, что он случайно уехал. Конечно, ничего случайного не бывает, Вертинскому очень повезло, что он уехал. И он вернулся уже тогда, когда с ним, наверное, уже ничего бы не сделали — в 1943-м году во время войны. Мне кажется, что он бы пострадал, если бы он в 30-е годы вернулся.
А. Пичугин
— Я вспоминаю Андрея Дмитриевича Шмемана, который прожил очень длинную жизнь, всю сознательную с нансеновским паспортом. И получил паспорт российский из рук Путина, может быть, в последние года два жизни. А умер он недавно.
С. Зайцев
— Родной брат отца Александра Шмемана, протопресвитера.
А. Бурыкин
— Сережа, я хочу добавить, что и Николай Петрович Краснов, который был архитектором и построил Ливадийский дворец, о котором я сделал картину, и который чуть ли не пол-Белграда отстроил в эмиграции, он не имел своего дома и своей квартиры. Он не стал строить его.
С. Зайцев
— И я еще хочу добавить. В программе фестиваля этого года есть фильм Игоря Калядина о Николае Миллиоти, художнике, который умер в нищете. В частности тоже потому, что не принимал французского гражданства. В Сент-Женевьев-де-Буа он похоронен. Он так и прожил с нансеновским паспортом всю жизнь. Умер в 88 лет, на минуточку, это не 50 лет. Но вот не хотели люди. Я не знаю, они что-то особое чувствовали? И кстати, между прочим, в фильме о выдающемся Владимире Николаевиче Ипатьеве, я напомню, что это родной старший брат Николая Николаевича Ипатьева, того самого инженера, в доме которого расстреляли царскую семью в 1918-м году. Николай Николаевич тоже оказался в эмиграции, но он жил и похоронен в Праге. Владимир Николаевич изобрел ни много ни мало высокооктановый бензин. И Форд про него сказал, что Ипатьев — создатель американской цивилизации. Интересный факт, что именно благодаря высокооктановому бензину Ипатьева англичане выиграли битву за воздух в 1940-м год у немцев, потому что их самолеты летали быстрее. То есть, понимаете, кого Россия потеряла в лице Ипатьева? И в конце фильма режиссер Алексей Васильев поставил монолог выдающегося современного нашего молодого химика, не помню, к сожалению, его фамилию, который, поработав лет 10 в Америке, вернулся для того, чтобы уже не уезжать из России, а работать здесь. Он в Сколково работает. Вот такой хороший пример.
А. Митрофанова
— Хороший пример. Вы Набокова упомянули, в этом году ведь 120 лет со дня его рождения.
С. Зайцев
— Да. И вот тоже, чуть было не пропустили этот юбилей. Вот в следующем году много юбилеев — 150 лет Бунину, 150 лет Куприну, столетие исхода, которое мы так или иначе будем вспоминать. Не отмечать, конечно, шампанским, но вспоминать. В 1920-м году армия Врангеля ушла из Крыма. А в этом году на эмигрантские даты не очень. И вот мы в последний момент вспомнили, как-то так вышло, случилось, в последний момент вспомнили, что 120 лет Набокову. И я стал срочно искать, какой же фильм показать? И, вы знаете, пересмотрел несколько наших картин, сделанных о Набокове. И самым интересным оказался полуфильм, полупередача 20-летней давности Леонида Парфенова, который снимал его в 1999-м году, видимо, к столетию Набокова. В этом фильме принимает участие и сын, Дмитрий Набоков, которого уже нет на свете, и родная сестра Набокова, Елена. Фамилия ее была Сикорская. В 2000-м году ее уже не стало на земле. То есть успел ее Парфенов снять. Знаете, потрясающий совершено фильм-передача. Он снимал в Монтрё, туда ездил, прямо в этих апартаментах, где…
А. Митрофанова
— Они сейчас сдаются, кстати говоря.
С. Зайцев
— Они сдаются.
А. Митрофанова
— В этих апартаментах могут поселиться любые туристы. Естественно, за очень большие деньги. В Монтрё тоже понимают, кто такой Набоков.
С. Зайцев
— И самое интересное, что там есть — несколько хроникальных фрагментов с самим Набоковым, который… Например, в конце он шутит по поводу своего творчества. Очень интересные кадры. Так что я рекомендую, сейчас это уже не показывают по телевизору. Но вот эта передача мне показалась самой интересной, мы ее тоже во внеконкурсную программу включили. Таким образом мы вспомним великого русского и американского писателя.
А. Митрофанова
— У Парфенова, кстати говоря, есть потрясающий… Я не знала про этот фильм, про который вы сказали…
С. Зайцев
— «Век Набокова» называется.
А. Митрофанова
— Я прямо сейчас запишу себе, обязательно посмотрю. Я обожаю его фильмы «Живой Пушкин» и «Птица-Гоголь», которые он снимал, соответственно, к 200-летию Пушкина, в 1999-м году он появился. И в 2009-м году вышел фильм «Птица-Гоголь», который посвящен 200-летию со дня рождения Николая Васильевича. И, знаете, важный жанр — исследование биографии и показа через детали, предметы быта.
С. Зайцев
— Вы знаете, Алла, удивительно нескучно. До того, как я увидел этот фильм Парфенова, я посмотрел, наверное, фильмов пять наших отечественных, разных лет, о Набокове. Ну, невероятно скучно. Есть какая-то информация, передается. Но ведь еще очень важно, чтобы было интересно смотреть — чтобы ты не смотрел на часы. И вот у него удивительно нескучно сделано.
А. Пичугин
— У него, в общем-то, обычно нескучные фильмы.
А. Митрофанова
— Захватывающий сериал про Пушкина.
А. Пичугин
— Можно сразу сказать, что это 12-е ноября, вторник, в 16 часов будет показан этот фильм. И мы не сказали, когда ваш фильм будет продемонстрирован.
А. Бурыкин
— 8-го ноября в 19.30.
С. Зайцев
— Это фильм Алексея Бурыкина «Юрий Кублановский. Родина рядом».
А. Митрофанова
— А сам Юрий Михайлович Кублановский придет на показ?
С. Зайцев
— Мы надеемся, что придет.
А. Митрофанова
— Хотелось бы. Ведь тогда у зрителей будет возможность с ним пообщаться.
С. Зайцев
— У нас приходят, как правило, герои и создатели фильмов, общаются со зрителями, отвечают на вопросы. Но это немножко в экспресс-формате происходит, потому что, представьте себе, что 8 мероприятий за день проходит.
А. Пичугин
— В одном зале?
С. Зайцев
— В одном зале, да. Иногда в одном, иногда в двух. Теперь у нас есть 3 зала в Доме русского зарубежья.
А. Пичугин
— У вас там вообще большие изменения.
С. Зайцев
— Да, об этом надо отдельно сказать, что в этом году у нас произошло большое событие — у нас открылся первый в стране, первый в мире Государственный музей русского зарубежья. Он находится в новом корпусе Дома русского зарубежья, на двух этажах экспозиция разместилась. И там о русском зарубежье можно узнать очень много всего интересного.
А. Пичугин
— Мы с Еленой Дорман об этом говорили здесь.
С. Зайцев
— Вот. Видите как, на радио «Вера» уже знают. Приходите. И в этом году, когда мы будем на открытии раздавать каталог фестиваля, в каждый каталог мы решили вкладывать билет для посещения музея.
А. Пичугин
— Сергей Зайцев, президент фестиваля «Русское зарубежье», сценарист, режиссер, продюсер, директор киностудии «Русский путь». Алексей Бурыкин, режиссер театра и кино, сценарист, автор фильма о Юрии Кублановском, который участвует в конкурсной программе фестиваля. Мы говорим сегодня о 13-м международным кинофестивале «Русское зарубежье». Уже совсем скоро, на днях, в четверг 7-го ноября, в 7 часов вечера он откроется в Доме русского зарубежья. Но это по пригласительным билетам. А начиная с 8-го ноября и до 14-го все желающие могут прийти и посмотреть замечательную программу фильмов, ретроспективу фильмов, которые показывают совершено разные аспекты жизни наших с вами соотечественников за рубежом. Людей, которые уехали туда в разное время — это первая волна эмиграции, послереволюционная, это и люди, которые в течение всего нашего неспокойного ХХ века уезжали. Можно познакомиться и с живущими ныне некоторыми героями этих фильмов.
А. Митрофанова
— Вот об этом музее, Сергей, вы сказали. По сути, это первый такой масштабный эксперимент или опыт, связанный с экспонированием, выставлением для посещения каких-то предметов, связанных с жизнью нашей эмиграции. А что там можно показать? Вопрос, который возникает: если мы туда приходим, то мы видим что? Сундуки, чемоданы, письма?
С. Зайцев
— И сундуки тоже. И чемоданы тоже. И письма тоже. И фотографии. И медиаконтент очень большой. Например, в течение всего прошлого года мне или пришлось или довелось, я уж не знаю, как сказать, потому что я, конечно от этого очень устал — очень много переездов, съемок. Я снимал для раздела музея, который называется «Экскурсии по городам русского зарубежья» — я снимал в Париже, Белграде и Праге места, связанные с русской эмиграцией. Знаковые места. Мы потом будем развивать этот раздел — мы еще не были в Харбине, в Нью-Йорке для того, чтобы там снимать русские места. Это бесконечно, как вы понимаете. Так вот, чтобы снять русские места в этих трех городах, для этого потребовался почти год. Вы можете прийти, сесть на стул, надеть наушники, нажать, например, кнопку «Париж». И в Париже для вас специалисты проведут 10 экскурсий по разным местам. Например, дом, где жил Куприн. Или, допустим, кладбище Сент-Женевьев-де-Буа и так далее. Дом, где жил Бунин. Где жили Мережковские. И ходили друг к другу в гости, конечно. Также в Белграде. Также в Праге. Также мы планируем побывать в Шанхае, Харбине, Берлине, Нью-Йорке.
А. Бурыкин
— Да Берлин разбомблен весь.
С. Зайцев
— Нет, в Берлине сохранилось кое-что.
А. Митрофанова
— И всё это можно будет послушать, увидеть.
С. Зайцев
— Это можно будет именно послушать и увидеть. Или у нас есть раздел, который называется «Память». 17 мониторов, вы можете подойти к любому, выбрать героя — это наши выдающиеся, известные и не очень известные эмигранты, но с очень интересными судьбами. И каждый из них в формате 5-6-7 минут рассказывает кратко свою биографию или какой-то фрагмент своей биографии.
А. Пичугин
— Но это на целый день история — если уж туда прийти…
С. Зайцев
— Вот если даже просто экскурсия, если не останавливаются и не слушать, а просто взять экскурсию с экскурсоводом — у нас экскурсия рассчитана на 2 часа. Это без того, например, что вы садитесь отдельно и слушаете экскурсию по русскому Парижу или русскому Белграду.
А. Пичугин
— Вот, я про это.
С. Зайцев
— Просто экскурсовод водит два часа и то он не успевает всего рассказать.
А. Пичугин
— Нижняя Радищевская улица, дом 2 — это прямо за метро «Таганская», из «Таганской»-кольцевой если выйти, то буквально минута-две и вы на месте.
С. Зайцев
— Да. Но это, конечно, большая работа, после которой мы прямо выдохнули. Ну, можем сказать, что это достижение наше.
А. Митрофанова
— Алексей, а можно вам вопрос? Я обратила внимание, что вы не очень любите рассказывать какие-то подробности сценарные своих работ, своих картин. Вы говорите: приходите, посмотрите. Это логично. Но все-таки, в каждом фильме, не только художественном, но и документальном, есть своя драматургия. И наверняка есть момент кульминационный. Вот в фильме о Юрии Кублановском — я прошу просто вас поделиться вашим личным впечатлением, опытом. В фильме о Юрии Кублановском, что показалось вам такой кульминацией? Что стало или является кульминацией его жизни?
А. Бурыкин
— Кульминация в фильме не может являться, она делается всем строем фильма. И я вам, конечно, не расскажу — лучше приходите и смотрите. Но я хочу сказать, что у меня был один план фильма, который менялся на протяжении лет, поскольку заявка менялась, менялась, менялась — я ее дописывал, переписывал и так далее с каждым годом, условно говоря. И был некий план фильма, с которым я пришел к Юрию Михайловичу. А он мне подарил свою последнюю книжку, в которую вошли все стихи, написанные в XXI веке. И вот когда я ее прочитал, весь мой план просто полетел — я понял, что надо всё переделывать. Всё переделывать. И мы тогда решили сделать такой фильм — поездку такую по всем его любимым местам. Чтоб он повспоминал в этих местах то, что ему дорого и близко. Собственно, как жанр, это роуд-муви так называемый — то есть поездка по дорогам. И вот это стало ключевым — это стало просто ключом фильма. А кульминация — ну, вы увидите, правда. Потому что, ну что я буду вам говорить: ну, вот этот эпизод у меня кульминация. И дальше что?
А. Митрофанова
— Ну, хорошо, ладно. В любом случае, то, что вы сейчас сказали, свидетельствует…
А. Бурыкин
— Я вам могу сказать про финал, вот про финал я могу сказать. Это первый город, в который мы приехали — Калязин. И стоит эта колокольня, Юрий Михайлович на нее смотрит. И вот это я сделал финалом. Я сразу понял, что это финал, потому что это символ — он и прекрасный, он и страшный. Незатопленная Русь — еще незатопленная, еще она торчит, еще есть. И с другой стороны, уже не видно собора, только колокольня. Вот об этом могу сказать.
А. Пичугин
— Перекликается, потому что вся эта русская Атлантида — Калязин, Рыбинск, Молога…
А. Бурыкин
— Молога, мы там снимали.
А. Митрофанова
— Надо, конечно, пояснить — речь идет о затопленных городах и деревнях, которые…
А. Пичугин
— Сотни деревень, несколько городов ушли под воду. Это общее название, уже прижившееся после фильма «Русская Атлантида» — русская Атлантида, затопленная Русь.
А. Бурыкин
— Это была отдельная мологская цивилизация.
А. Пичугин
— Мологский регион.
А. Бурыкин
— Юрий Михайлович был, слава Богу, причастен к публикации замечательных воспоминаний одного мологжанина. Когда Юрий Михайлович работал еще в «Новом мире» и Залыгин дал этим воспоминаниям замечательное название «Записки пойменного жителя».
А. Пичугин
— Но сам Юрий Михайлович не застал Мологи, он родился в 1947-м году, когда чаша Рыбинского водохранилища как раз заполнялась. Это страшная картина, я видел ее в фильме, «Русская Атлантида» он назывался, где существует мологское землячество. Наверное, сейчас уже там людей немного осталось, потому что выселяли их в конце 30-х годов, затопление началось в 40-е. И они каждый год, кто остался еще из жителей, они тогда были совсем маленькими, они приезжают на лодках, на катерах на то место, где был город и спускают на воду венки. А какой-то год был засушливый несколько лет назад, когда Рыбинское водохранилище, и так не очень глубокое, обмелело настолько, что часть Мологи вышла на поверхность. И эти кадры где-то были, на «Ютьюбе» я смотрел: мологжане ходили по тем местам, где когда-то были улицы, дома. Там везде торчат какие-то следы города, а города уже 75-80 лет уже нет.
А. Бурыкин
— Ужасное зрелище.
А. Митрофанова
— Слезы наворачиваются на глаза, и хочется понять, каким образом обосновывалась необходимость создания Рыбинского водохранилища такой дорогой ценой? Из XXI века это не вполне понятно: неужели тщеславие от того, что «зато мы делаем ракеты и перекрыли Енисей», пересиливало все те грандиознейшие пласты смыслов, которые ушли на дно вместе с этим местом?
А. Бурыкин
— Да.
С. Зайцев
— Мне лично трудно об этом рассуждать, я не экономист. Но то, что, наверное, можно было сделать это не так…
А. Пичугин
— Не такой ценой.
С. Зайцев
— Не такой ценой, не так больно для людей, не такой болью для людей. Ведь то же самое в Сибири происходило, о чем Распутин писал.
А. Пичугин
— Да.
С. Зайцев
— Это по всей стране происходило, это же не только Рыбинск, Молога. Вот это всё относится к страшной истории ХХ века. Знаете, наш фестиваль — не то, что я специально возвращаюсь к вопросу о фестивале, я несколько раз говорил на открытии, что мы не на праздник собрались. На нашем фестивале нет красных дорожек, фейерверков, шаропадов и так далее. У нас такой фестиваль не очень в этом смысле веселый, у нас фестиваль… Я все время говорю – у нас тематический просветительский фестиваль. Вот по этой причине, кстати, мы показываем не только новые фильмы. Конечно, нам хочется найти новые фильмы о русском зарубежье, например, игровые фильмы, которых о русском зарубежье мало снимается. У нас большая документальная программа и небольшая игровая программа всегда. Но, кстати, я хочу сказать, что в этом году мы показываем в конкурсной программе игровых фильмов фильм «Рудольф Нуриев. Рудик» — о детстве Рудольфа Нуриева, который был сделан 5 лет назад в Татарстане. И как-то он мимо нас прошел. Мы его обнаружили в этом или в прошлом году. Мы как-то вышли на создателей этого фильма и в этом году показываем в конкурсе. То есть у нас нет такого, что у нас только свежие картины, только премьеры, как на многих фестивалях, потому что мы занимаемся просветительской работой. Если чего-то не знаем, зачем оглядываться на то, новый это фильм или старый?
А. Пичугин
— Где эти фильмы можно будет посмотреть после фестиваля? Это вечный вопрос к любому кинофестивалю. Там интересная программа, но кто-то не успел, кто-то не смог. А кто-то только через много лет увидел, что когда-то он в программе был показан.
А. Митрофанова
— Четыре пятых наших слушателей вообще живут в разных городах России и совершенно не в Москве.
С. Зайцев
— Знаете, я хочу сказать: как показывает опыт, людей, которые не успели, но очень хотели бы посмотреть, их не так много. Их несколько десятков, это самое большое, действительно интересующихся людей. Поэтому все эти фильмы, фильмы, которые заинтересовали людей, мы, киностудия «Русский путь», организаторы фестиваля «Русское зарубежье», можем поспособствовать тому, чтобы люди, действительно интересующиеся, увидели эти фильмы. Договориться с авторами о правах в частном порядке, специальный показ организовать. Ведь у нас 14 лет, в следующем году будет 15 лет, как работает киноклуб «Русский путь». Это такой своеобразный фестиваль, который работает весь год. И в конце года мы вручаем наш главный приз, приз зрительских симпатий киноклуба «Русский путь» — бронзовую свечу, символ творческого горения. Мы придумали эту бронзовую свечу, большой приз. И на киноклубе мы показываем разные фильмы, не только на тему русского зарубежья. 14 лет мы работаем. Например, в киноклубе «Русский путь» можно организовать специальный показ для тех, кто что-то пропустил и не успел посмотреть именно в рамках МКФ «Русское зарубежье».
А. Митрофанова
— А если не в Москве, а в других городах?
С. Зайцев
— Можно ссылку отправить по согласованию с автором, мы по авторским правам тоже все время договариваемся.
А. Митрофанова
— То есть можно просто вам написать или позвонить?
С. Зайцев
— Конечно. Киностудию «Русский путь» очень просто найти. Прямо в интернете набираете: «киностудия «Русский путь» — наши контакты, сайт, адрес электронной почты.
А. Пичугин
— Спасибо вам большое за то, что пришли. Хорошая традиция у нас: уже 5 лет каждый год встречаться у нас в студии перед открытием фестиваля и говорить о кино. Это очень хорошо. Сергей Зайцев, президент фестиваля «Русское зарубежье», сценарист, кинорежиссер, продюсер, директор киностудии «Русский путь». Алексей Бурыкин, режиссер театра и кино, сценарист, продюсер, автор фильма о Юрии Кублановском, который участвует в конкурсной программе фестиваля «Русское зарубежье». В 13-й раз фестиваль откроется 7-го ноября. И неделю, до 14-го числа, будет проходить в Доме русского зарубежья — это Нижняя Радищевская улица, дом 2. У метро «Таганская». Спасибо вам большое. Алла Митрофанова —
А. Митрофанова
— Алексей Пичугин.
С. Зайцев
— Всего доброго.
А. Бурыкин
— До свидания.
«Поэт Николай Старшинов». Сергей Арутюнов
В гостях у Дмитрия Володихина был доцент Литературного института имени Горького Сергей Арутюнов.
Разговор шел о поэте-фронтовика Николае Старшинове, о его удивительной судьбе, об участии в Великой Отечественной войне и о том, как в советские годы он сохранил веру в Бога.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Христианин в современном обществе». Сергей Андрияка
У нас в гостях был народный художник России, ректор Академии акварели и изящных искусств Сергей Андрияка.
Наш гость рассказал о том, как и почему он решил пойти по стопам отца и стать художником, и какую роль в его жизни и творчестве играет вера. Также разговор шел о выставке акварельных работ нашего гостя, приуроченной к его 65-летию.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА. Вновь приветствует вас. Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева. И, как всегда, в этом часе мы говорим с нашими гостями о христианине, о жизни христианина в светском обществе. И сегодня я рада вам представить нашего сегодняшнего гостя. У нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка, народный художник Российской Федерации, основатель и художественный руководитель школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств, и еще много-много-много можно разного рассказывать о Сергее Николаевиче. Здравствуйте, Сергей Николаевич.
Сергей Андрияка
— . Здравствуйте.
Кира Лаврентьева
— Я очень рада вас видеть сегодня в этой студии. Мы поздравляем вас с вашим прошедшим юбилеем. Летом вам исполнилось 65 лет.
Сергей Андрияка
— Ну да.
Кира Лаврентьева
— И в честь этого сразу расскажу нашим дорогим слушателям. Открывается выставка 21 сентября на Пречистеньке-19, если не ошибаюсь, музейно-выставочном комплексе Российской Академии Художеств. 21 сентября она открывается и продлится до 29 октября. И там можно с вами пообщаться, но в избранные дни 30 сентября и 28 октября, я это еще раз повторю в течение сегодняшнего нашего разговора, в 12 часов два раза вы будете присутствовать на этой выставке, вы сможете пообщаться со всеми желающими, с теми, кто хочет прийти, так сказать, впитать дух.
Сергей Андрияка
— Да, да, и, собственно, люди могут и задать вопросы, потом я, наверное, проведу по возможности экскурсию по выставке с какими-то комментариями, рассказами, которые, собственно, имеют многие работы. Это интересно.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, ну давайте сразу к делу перейдем, поговорим о вас. Не секрет, что мир изобразительного искусства, конечно, открыл вам ваш папа. Ну как-то вот...
Сергей Андрияка
— Конечно, нет, и я даже больше могу сказать. Что он, наверное, был моим главным учителем. При том, что я его не видел за работой. Так как-то случилось, что все-таки преподавательская деятельность у него отнимала большую часть времени, и если он и писал, то он писал урывками. В летний период, когда ездил с детьми на пленэр, на летнюю так называемую практику. Где была хоть какая-то возможность ну как-то вот пописать. Порадоваться этой природе, красоте и как-то ее изображать. Но, тем не менее, тем не менее, всё равно он был тем человеком, который определял, вот когда я только начинал рисовать, писать, он определял какой-то вектор. Все работы я ставил на пианино. Такое чёрное очень красивое, к сожалению, расстроенное, это «Mюльбах» дореволюционное, стояло. И на нём у меня, значит, обычно на таком чёрном фоне стояли мои работы. Работы, которые я успел сделать за текущий период. Вот он вечером приходил, и, конечно, уже был его определенный приговор, что ему нравилось, не нравилось. Как-то он меня поддерживал во многих вещах, которыми, ну, там, к примеру, работы по памяти он меня поддерживал, потому что официально такой программы не было в школе Суриковской.
Кира Лаврентьева
— Который был ректором.
Сергей Андрияка
— Он был не ректор, он был директор.
Кира Лаврентьева
— Директором Суриковской школы был ваш папа.
Сергей Андрияка
— Да, и он заслуженный художник России. У него так получилось, что он... Ну, в общем-то, пришел в эту школу работать с самого начала, с 1939 года, потом был перерыв, он ушел добровольцем на фронт. Пришел с фронта после войны, немножко работал в студии Грекова, потом опять пришёл в эту школу и до конца дней своих преподавал, и был последние 8-9 лет директором этой школы. То есть, в общем-то, у меня вся история школы, она была перед глазами. То, что касается и преподавания, и обучения, ну, всё это я видел. Всё это знал, и традиции школы тоже, конечно, впитались в меня очень основательно. Ну, а потом, конечно, он ушёл из жизни, когда я только поступил в Суриковский институт. И у меня жизнь резко изменилась, она поменялась, потому что я потерял того единственного, наверное, проводника. Педагога, проводника, который меня вёл по жизни, да, и его не стало. И у меня как-то такая растерянность появилась, я вообще ударился в разные какие-то даже странные направления. У меня там был экспрессионизм вообще. Ну, чем я только не пробовал заниматься. Потом меня увлекла Япония. Японское искусство, китайское искусство. Потом я от всего этого отошел, и у меня как-то был уже ориентир такой, видимо, меня как-то, знаете, как Господь ведет человека, вот Он меня вот как-то вел. Вел, вел, и привел к тому, что к 80-му году было решено на государственном уровне праздновать 600-летие Куликовской битвы. И всё, что было с этим связано, исторические разные лекции, мероприятия, выставки, поездки туда, это всё-всё-всё-всё организовывалось, всё это создавалось и как-то все реанимировалось. Но это меня очень сильно захватило. История, русская история на фоне духовных всех вопросов. Вот, и, ну, сейчас обычно говорят, вот, в советское время там все запрещалось, все, не разрешалось. Ничего подобного. У нас все было свободно, все, пожалуйста. В Суриковском институте были прекрасные поездки по древнерусским городам, по вообще нашим всем уникальным достопримечательностям. Музеям, которые показывались, двери открывались, хранились, мы это всё впитывали, смотрели, видели, наполнялись вот этой духовной культурой, которая была нам доступна на тот момент. Ну и, собственно говоря, чтение литературы тоже было свободное. То есть, не было проблем читать Библию или какие-то духовные книги, духовного содержания, все было абсолютно доступно и нормально. Ну и лекции были уникальные, которые проходили и по иконописи, и по святоотеческой литературе. В общем, было много всего интересного.
Кира Лаврентьева
— А вы к вере тогда пришли или раньше?
Сергей Андрияка — Ну, меня мама с детства водила, вообще-то, как только я родился. Но тогда только я как-то... Осознанности такой не было, и поэтому у меня так и случилось, что, когда отец мой ушел из жизни, наверное, это был такой первый удар. Хотя нет, первый удар был — это когда мой духовный отец, архимандрит Сергий, ушел из жизни. Это был тоже 1977 год. Они в один год ушли только. Архимандрит Сергий ушел на Рождество Христова прямо в храме.
Кира Лаврентьева
— Ничего себе.
Сергей Андрияка
— Как раз он... Я, к сожалению, на этой службе как раз не был. А отец ушел в конце мая этого же года. Это на меня, конечно, подействовало сильно. И тут еще как-то было много всяких смертей, поэтому меня жизнью потихонечку стало подвигать...
Кира Лаврентьева
— К вечности.
Сергей Андрияка
— К вечности, да. И, естественно, диплом я уже планировал на фоне, может быть, истории, но... Как выразить вечность, которую я ощущал во время отпевания, уже зная хорошо текст, зная глубоко содержание. Вот ты стоишь со свечой, ты понимаешь, что тебя не интересует, кто как стоит, кто чего там держит, у кого какое выражение лица. А самое главное остается то, что ты шагаешь в вечность, и ты уже с теми людьми, которые там. И ты с ними уже как-то в какой-то степени даже связан, ты чувствуешь свою связь, сопричастность с ними, свою любовь к ним. И именно этот момент, когда ты шагаешь в вечность, ты думаешь, а как же это выразить изобразительным искусством? Понятно, что это неизобразимо, это вообще неизобразимая вещь. Хотя она, наверное, чуть-чуть была изобразима. Была изобразима, я дошел в итоге до понимания пространства вот этого иконописного, что, собственно говоря, там, где другое совершенно пространство, нет времени, такое вот другое понимание, которое дано нам видеть в иконописи. В хорошей иконописи это всё. Ну и во время работы самой над самой вещью, ну, в общем, пришел уже... Это рациональное, конечно, понимание, но оно было продиктовано какими-то вот духовными этими поисками. Это изображение креста, потому что крест, получается, что вечность, она выражается как? Она, всё, что вертикальное, это является зримым восприятием человека. И когда мы выходим куда-то в поле, вообще в любое, мы видим только вертикали. Вообще, ну так устроен человек, он видит вертикаль. Поэтому иконы все вертикальные. Они не горизонтальные, они вертикальные. Вот, это зрительное пространство — вертикаль. Но по отношению к горизонтали, она не может быть сама по себе. Вот, и если это соединить, то получится крест от вечности. От вечности к этому изображению, к этому выводу я пришел уже под конец долгой-долгой работы на диплом.
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА. Напоминаем, что у нас в гостях Сергей Андрияка, народный художник, основатель, художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Говорим мы как раз о пути христианина, о пути Сергея Николаевича в светском обществе. Но не только, наверное, в светском обществе, а вообще как-то вот о пути Сергея Николаевича в этой жизни. И знаете, я вот вас слушаю внимательно, и о чем думаю? Ведь не все дети священников, к примеру, да, становятся священниками. Не все дети композиторов становятся композиторами, не все дети художников становятся художниками, но и так можно долго продолжать. А если порой не по своему выбору становятся, то, к сожалению, всю жизнь так могут, я сейчас про художников, про композиторов, так и могут заниматься ремеслом, что может быть тоже неплохо. Ремеслом, срисовыванием, либо переигрыванием чужих произведений.
Сергей Андрияка
— Это неплохо. Это тоже хорошо.
Кира Лаврентьева
— И в этом мастерстве можно тоже добиться очень больших высот. И я ни в коем случае не умоляю ремесленного труда. Но, Сергей Николаевич, в вашем случае мы сейчас говорим, конечно, о вдыхании, вдыхании своего чего-то очень глубинного в творчество. И когда у вас это началось? Когда вы поняли, что вы не срисовываете и не пишете что-то уже так по готовому шаблону, а творите?
Сергей Андрияка
— Это вы знаете, вот такой классический пример, я его уже много раз приводил, может быть, даже не знаю для радиослушателей, которые меня знают, они, наверное, просто это уже слышали много раз. Ну, когда я ходил на подготовительные такие вот, классы, курсы для поступления в Суриковскую школу, я ходил не к своему отцу, а там были другие педагоги. И вот там был цветок, я, значит, писал этот цветок, с натуры там, всё внимательно. И зашёл отец, он зашёл, посмотрел, говорит: «Ты молодец, цветок у тебя очень красивый». Я каждый лепесточек пытался сделать, все. Очень добросовестно. Он говорит: «Но, твой цветок не пахнет».
Кира Лаврентьева
— Ого.
Сергей Андрияка — И вот это для меня был, конечно, такой приговор, шок. Что мне надо сделать, чтобы он пах? И вот я начал там что-то смывать, что-то размывать, что-то поправлять. Мне хотелось, чтобы он пах, а что сделать для этого? Я не знал, что сделать. И вот спустя какое-то время, он мне говорит: «Вот с того момента, когда ты это понял и начал это делать, вот началось искусство». Вот. Но это... потому что творчество — это вещь неосознанная. Она, по сути дела, не поддается такому абсолютно...
Кира Лаврентьева
— Регламенту.
Сергей Андрияка
— Регламенту и рациональному объяснению. И потом, конечно, в искусстве, во всем искусстве, в мировом искусстве, все движет вот эта духовная энергия. Она, по сути дела, у человека может быть сильная, может быть слабая, может быть положительная, может быть отрицательная. И она входит в произведения. Она у музыканта, им руководит во время исполнения тех или иных произведений. Это 100 процентов. Потому что вот сейчас этому не уделяют внимания. Ну, сегодня время, так скажем, Макдональдса такого. Всё безразлично, всё равно. А по-хорошему, ну, даже хорошее музыкальное произведение искусства, это не хорошая мелодия, а в первую очередь и самое главное, это исполнитель. Это кто исполняет.
Кира Лаврентьева
— Точно.
Сергей Андрияка
— Это сила исполнения. Поэтому я вот в своей жизни очень люблю музыку. К сожалению, я ей никогда не занимался. Ну, может, и «Мишка на ухо наступил» это тоже есть. Но самое главное, что я всегда собирал пластинки. Я занимался выдающимися исполнителями, меня они всегда интересовали. Это начало 20 века исполнители великие. Разные симфонические, вокальные. И любое произведение искусства, я это знаю по своим работам, оно живет самостоятельной жизнью от меры той вот этой духовной энергии, которая вложена в эти вещи.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, в интервью Владимиру Легойде в программе «Парсуна» меня совершенно поразила одна вещь. Вы говорите о том, что, когда ты как художник, как творец. И в какой-то момент, естественно, в творческом процессе, это знакомо многим людям, которые творят. Ты понимаешь, что ничего не понимаешь, это я сейчас цитирую, ничего не можешь, и ничего не знаешь. Ты опускаешься на самое дно, и тебя поднимает с этого дна божественная сила. И ты начинаешь что-то делать, говорите вы, и вот тогда рождается что-то по-настоящему глубокое. Мы знаем, что у Сергея Рахманинова перед написанием второго концерта было совершенно дичайшее, чудовищное состояние в течение двух лет. Он в нём находился перед написанием вот этого его известного второго концерта Рахманинова, который мы все знаем. Меня это тогда поразило, когда я это читала. И тут я слышу что-то подобное у вас в программе.
Сергей Андрияка
— Это на самом деле так, это момент смирения определенного.
Кира Лаврентьева
— То есть это надо, получается?
Сергей Андрияка
— Абсолютно.
Кира Лаврентьева
— То есть это надо опуститься на это дно и самость свою убрать и родить что-то действительно великое.
Сергей Андрияка
— Но это, понимаете, это нужно, чтобы было по-настоящему. Это не то, что человек специально себя накрутил, вот я такой-сякой, нет. А это внутреннее ощущение полного своего бессилия, своего неумения, незнания, непонимания, что ты вот действительно себя уже опускаешь до самого низа. Это даёт высочайший результат. Потому что это уже не ты пишешь, не ты работаешь.
Кира Лаврентьева
— Но это очень больно.
Сергей Андрияка
— Нет, это не больно. Это не больно, это, знаете как, это необходимо. Это просто необходимо каждому, каждому человеку. Вот я даже такие примеры приведу, вот, знаете как, они, может быть, не совсем такие, но похожие. Вот если ты очень самоуверенно, ну, допустим, я провожу мастер-класс, да. Ты самоуверенно, что я сейчас сделаю вот это, я это умею, я это могу, всё... ты приходишь, и у тебя происходит сбой. Сбой. Может быть, это зритель не видит, но ты видишь, что у тебя произошёл сбой. Что ты делаешь плохо, ты делаешь не то, у тебя есть самоуверенность, ты это делаешь совершенно неправильно. А вот когда ты себя умоляешь, смиряешь и доводишь до какого состояния, что вот если Бог даст, это у тебя получится, если ты вот как-то вот... Тогда оно будет! И оно получается тогда просто необыкновенно правильно.
Кира Лаврентьева
— И ты уже не понимаешь, как это получилось.
Сергей Андрияка
— Да, а когда вот такие работы ты делаешь, я помню творческие работы, когда ты просто делаешь, делаешь. А потом ты включаешь как бы разум, смотришь: " А это что я делал, не я делал, когда делал, как делал? Смог бы я сейчас еще раз это сделать, наверное, нет«. Такие моменты тоже происходят.
Кира Лаврентьева
— А что влияет, по-вашему, на вот эту трансляцию художникам определенного духа? Ведь мы понимаем, что есть, например, Исаак Левитан, который не был воцерковленным человеком в общепринятом смысле. Который уже сейчас, как бы, нам известен этот смысл. Он нерегулярно, так назовем это, посещал храм. Но при этом его сюжеты можно назвать не то что религиозными, они духовные. Ты смотришь на его картины, понимаешь, что ты погружаешься в какую-то духовную жизнь. А есть художники, ну не будем называть имен, которые воспроизводят инфернальные какие-то ноты в своем творчестве. Они были, есть и, наверное, будут, и художники, и писатели, и режиссеры, и актёры. И абсолютно любой человек, видимо, может как-то рай нести в этот мир, а может нести не рай. А чего это зависит, Сергей Николаевич?
Сергей Андрияка
— Это, вы знаете, это зависит от внутреннего состояния человека.
Кира Лаврентьева
— От его направленности?
Сергей Андрияка
— Мы же тоже все прекрасно понимаем. Можно в храм ходить, но при этом...
Кира Лаврентьева
— Не быть там.
Сергей Андрияка
— Не быть там, да. Он как бы так, внешне будет. А бывает человек, может быть, и не часто он ходит, и, может быть, и редко. А, может быть, даже и у него душа такая, что, как у меня отец Сергий очень правильно говорил: «Весь мир храм для кого-то». Он тоже может быть. Ну, то есть, он его ощущает, он его чувствует. Это потому, что, наверное, Господь судит не по форме, а по содержанию, по сути. Поэтому это внутреннее состояние. Это внутреннее состояние человека. Это его... и потом есть вещи, с которыми человек родился. Вот это тоже нельзя скидывать со счетов. Это является... ну, он с этим родился. Вот у него очень сильная энергетика, очень сильный вот этот вот... этот сильный посыл. А у другого слабый посыл, ну ты с ним ничего не сделаешь, ничего нельзя с этим сделать. Это нельзя сказать, что это плохо. Но для, допустим, искусства это имеет большое значение. Но оно имеет значение как в положительном, так и в отрицательном смысле, потому что можно нести и отрицательный заряд, очень сильный заряд. Но у меня вот с Манежем тогда было, с пожаром Манежа, такая была история, очень такая тяжелая. Ну, я просто понятно, что я вот эту трагедию переживаю, рушится там крыша. У меня через несколько часов должны были перевезены быть там почти пять тысяч работ, и уже плакаты висят на фасаде, и один плакат там прогорает боковым огнем, а эти остались. И они сохранились как бы, они не сгорели. Но вот всё это вот, понимаете, вот это вот всё жуткое такое зрелище, вот это ужас такой, да, вот этого всего пожара, всего. Я не мог, реклама была везде сделана, всё вот, меня трясёт. И я понимаю, что я должен это написать не для того, чтобы... Это как какой-то пиар или что-то, а для того, чтобы просто освободиться от этой тяжести, которая во мне. Я вот должен написать, я должен высказаться и освободиться. Я эту вещь пишу, я ее пишу очень быстро. Она большая, довольно полутораметровая, но я ее пишу очень быстро. Пишу всё, и у меня как-то вся эта энергия уходит в работу. А работа тяжелая. Работа тяжелая. И вот когда она висела у нас в музейно-выставочном комплексе школы акварели, а смотрители мне говорят: " Вы знаете, возите ее по выставкам, где хотите, она не должна висеть здесь у нас, нам тяжело просто от этой работы «. Вот, понимаете, вот при всем притом. И притом там был такой случай, очень знаменательный случай был. Директор этого комплекса, Станислав Каракаш, после этой трагедии он ко мне пришел и говорит, ты знаешь, хочешь верь, хочешь не верь. У него там стоял сейф, огромный сейф. А над сейфом висела икона. Но температура в горящем здании была чудовищная. Там плавилось все. И он говорит, вот ты понимаешь, ты не поверишь, я открыл этот сейф, там пепел. А икона висит.
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. У нас в гостях сегодня Сергей Андрияка, народный художник Российской Федерации. Основатель и художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Также напоминаю вам, что мы сегодня поздравляем Сергея Николаевича с юбилеем.
Сергей Андрияка
— Спасибо.
Кира Лаврентьева
— И хотим поделиться с вами интересной информацией о том, что с 21 сентября в честь юбилея Сергея Николаевича открывается выставка по адресу Пречистенка, 19. В музейно-выставочном комплексе Российской академии художеств. Она продлится до 29 октября. Вы можете посетить её в любое удобное для вас время. И также два дня в течение всего этого периода на выставке будет присутствовать Сергей Николаевич. И если у вас есть какие-то вопросы, вы хотите с ним познакомиться, прийти, пообщаться, вы сможете это сделать 30 сентября и 28 октября в 12 часов. 30 сентября и 28 октября Сергей Николаевич будет вас ждать на Пречистенке, 19. И будет очень вам рад в этот день.
Сергей Андрияка
— Да, милости просим.
Кира Лаврентьева
— Да, Сергей Николаевич, ну, конечно, интереснейшие вещи вы рассказываете. Интереснейшие. И меня поражает тот факт, что в каком состоянии ты пишешь картину. Я помню историю, когда у вас с собакой такая довольно-таки трагичная история. С собакой такая была, да, трагическая была вещь тоже. Вы написали фактически такой красивый-то по факту очень пейзаж, красивый. Если человек не знает, да, он, наверное, так и не догадается. А на вашего друга он повлиял.
Сергей Андрияка
— Ну, это, вы знаете, это всё происходит в нашей жизни. Мы же люди. И, конечно, бывают какие-то очень сильные переживания, проблемы, трудности, которые ты не можешь ну, как-то, ну, наверное, более духовно пережить как-то спокойнее, к этому отнестись. И оно выливается у художника, у творческого человека вот в его изображения, в его искусстве, в его каких-то картинах. В музыкантах, в его исполнении, в музыке. Тоже никуда не денешься от этого, это совершенно понятно. И можно даже, знаете, как, вот не зная художника, идти по выставкам, ну, там, не знаю, в Третьяковку пойти, там можно просто проследить состояние души человека, состояние того или иного художника. Как вот он светлый, не светлый. Какие-то моменты, может быть вехи какие-то его жизни, потому что он тоже мог меняться внутри. Это тоже очень интересно. Это особая такая тема. И бывают художники одного времени, одного периода, одной эпохи. Вот даже, собственно, с одними традициями академическими. Но, оказывается, один более светлый по своему подходу, а другой так немножечко черноватенький, внутренне черноватенький. Эта черноватость, конечно, она вылезает. А с помощью энергии можно и, конечно, и вообще отрицательно очень сильно действовать на людей, как Сальвадор Дали действовал. Но это, получается, такая власть некая. Это уже демонизм такой, вот точно, сатанизм, который, конечно, он нес другой свет. Это свет такой потусторонний, нехороший свет, и он этот свет, конечно, культивировал очень сильно. Он действует, очень сильно действует. Сюрреализм очень сильно действует, особенно Дали. Он очень имеет большую энергетику, воздействие. Почему люди и не могут равнодушно пройти, равнодушно нельзя пройти, потому что это очень большого воздействия энергетика, но она разрушительна, она уничтожает человека.
Сергей Андрияка
— Я перед интервью пересматривала в интернете, пока что в интернете ваши картины, думала, что мне ближе, и поняла, что вот прям душа моя открывается, когда я смотрю на картины «Ипатьевская слобода», вот этот деревенский, совершенно зимний пейзаж, этот сюжет, вот потрясающие эти дома. Знаете, очень легко в интернете можно найти. Вот. И, знаете, Сергей Николаевич, ну у вас же еще и очень много других стилей, в которых вы работаете, других картин. Вот если вы хотите отдохнуть, вот к вам придут сейчас, скажут, Сергей Николаевич, отдыхайте, пишите вот то, что у вас душа пожелает, вам ближе всего, какой стиль письма?
Сергей Андрияка
— Ну, он не стиль. Вы знаете, просто на каждый период есть какие-то вещи, приоритетные какие-то сюжеты. Потому что я безумно люблю природу. Вот просто природу. Вот я на дачу собираюсь поехать и говорю жене: «Поедем любоваться красотой». И мы едем любоваться. Причем, красота, она может быть и дождливая, и солнечная, и зимняя, и летняя, и жаркая, и любая! Она всегда красота, это здорово! Но на сегодняшний день, конечно, мы сейчас приехали с Соловков, как-то соловецкая тема одолела меня. Понимаете, бывает такой момент, когда ты всё время об этом думаешь. Они у тебя прокручиваются, просто эти темы, которые ты должен написать, должен сделать, должен сделать. Вот ты не можешь их не сделать, потому что они всё время перед глазами, ты их, ну, значит, надо их сделать, надо воплотить в жизнь. Поэтому, ну, вот этим вот как-то вот я там. Соловецкий лес, конечно, потрясающий. Потрясающее там очень красивое море, красивая природа, богатейший край. Ну, он духовно богатейший. Он не внешне, там, конечно, много ягод, грибов, там это всего, это всего здорово, но самое главное, что там все пропитано духом, духовно пропитано. Дело здесь, конечно, во многом и в самом монастыре, в первую очередь, потому что он освящает как-то, и вообще это место, которое основано было монахами Зосимой, Савватием и Германом. Это, конечно, и монастырь сам, и ход служб, которые там проводятся, вот, настоятелем Владыкой Порфирием, с братией. Там, понимаете, не могут жить люди, ну, там, не знаю, карьеристы, плохие. Они просто там не могут жить. Там такие условия тяжелые, суровые, что в них остаются только люди, которые живут настоящей духовной жизнью. Они просто там не выживут. И для них смысла там жить нет никакого. Ну а что он там будет ждать? Что он там будет подвигаться по службе? Нет. Или он какие-то там приобретения получит материальные? Тоже нет. Но там этого ничего нет. Это просто вот есть, как говорится, какой-то вот островок духовной жизни. Такой уникальный островок, который вот мне он очень дорог, близок, и не только мне, а в общем-то сейчас его полюбила вся моя семья. С супругой мы сразу влюбились, но и дети, они постепенно, постепенно, они как-то, ну, та... Не сразу, потому что первый раз они маленькие были, видимо, они приехали, то говорили: «Мы больше сюда никогда не приедем».
Кира Лаврентьева
— Ну, потому что долго, тяжело, холодно.
Кира Лаврентьева
— Да, да, да. Ну и вообще там...
Кира Лаврентьева
— И раньше ехать было, наверное, не так-то просто.
Сергей Андрияка
— Ну там даже, знаете, как вот... Ну такой был смешной. Мы переживали, что гаджеты сегодня, ну, они, конечно, человека превращают так, ну, немножко, так если грубо говоря, дебилизирует его, делает его таким...
Кира Лаврентьева
— Роботом.
Сергей Андрияка
— Аутистом. Да. И дети, естественно, но они с этими гаджетами, особенно молодежь, они... Ну и жена, она подошла там на исповеди, сказала: «Я переживаю, что я все-таки, но им купила эти гаджеты, и вот такая история произошла, вот я виновата». На следующий день происходит такое событие, оно смешное с одной стороны, а с другой стороны очень показательное. На Соловках ты только подумал, и это происходит. Мы выходим на этюды, на море, а мои дети говорят: «Пап, мы будем эти ракушки собирать». А я говорю: «Я писать вот тут буду, в 20 метрах сидеть. Ну, вы подходите, когда вы там ракушки насобираете». И тут приходит прилив воды, заливает их все телефоны, и все в мгновение вырубается.
Кира Лаврентьева
— Класс! Знак некий, да, такой?
Сергей Андрияка
— Ну да, ну просто вот, ничего не говоря, вот все исполняется.
Кира Лаврентьева
— Поразительно. Поразительно. Но ведь вот это вот детское воображение, вот это детское воспитание вкуса, оно как происходит? Путём насмотренности некой?
Сергей Андрияка
— Когда нужно показывать, показывать, показывать. Ну конечно, конечно. В первую очередь, это, конечно, когда они всё видят. Но не всегда, не всегда вот слово, когда обычно говорят, личный пример является главным. Ну, они видели, как я с утра до ночи сижу, работаю. Конечно, они, может быть, в таком ритме не работают. Сейчас не работают в таком ритме. Но я-то, потому что этим живу. Ну, живу, ну, вот как, у меня отнять искусство, это как-то вот, ну, наверное, отрезать у меня самые главные органы мои все. Я не знаю как-то. Ну, невозможно это сделать. Вот. А, ну, они ещё, может быть, не живут этим в полной мере, но занимаются этим, учатся, работают. Ну, может быть, к ним это когда-нибудь и придёт, по-своему придёт. Потому что здесь, ну, насильно любить нельзя. Это тоже добровольная вещь. А я этим живу. Если мне не давать долго писать. Какие-то обстоятельства жизни мешают, день прошел, два, три, четыре, мне не дают писать, я становлюсь вообще раздражительным, но вот действовать на всё, вот на всё, мне очень плохо. Мне дали пописать, всё, я уже человек.
Кира Лаврентьева
— Воспрял.
Сергей Андрияка
— Да.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, а вы примете со спокойствием, если ваши дети не пойдут по вашему пути?
Сергей Андрияка
— Спокойно. Но, они пошли уже.
Кира Лаврентьева
— Уже пошли.
Сергей Андрияка
— Уже пошли. Причем у меня вот дочка средняя Лиза, она сейчас прекрасно и преподает. Она в первом выпуске закончила академию. Прекрасно преподает. У нее дар преподавательский очень хороший. Делает выставки, творчески работает. Ну и, в общем, она как-то многое-многое сейчас понимает и по жизни, и по глубине своей вот такой жизненной. Вот, ну, она вот как-то... Ну, а я думаю, что вот Софья, она сейчас на дипломе, тоже все время работает, все время. Ну, ее надо немножко только направлять, чуть-чуть. Она все время работает, тоже вот искусство для нее очень важно, составляющая очень такая главная. Ну, а младшая тоже учится, но вот она еще не дошла до диплома, но уже об этом думает, и она так... Ну, у неё свои какие-то есть особенности, свои. Ну, вот сын не пошёл по этой стезе. Ну, я думаю, он не пошёл просто по той причине, что его в детстве там получилось так, что как-то не стимулировали его детское творчество. Когда он в школе учился, общеобразовательной. Потому что я это контролировать не мог. Вот, и там над ним смеялись, там, в общем, а так он и цвет очень красиво чувствовал, и все, если бы его с ним, его как-то поддерживали по-человечески, то, наверное, может быть, он бы тоже пошел по этому пути.
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья, на Радио ВЕРА. Напоминаем, что у нас в гостях Сергей Андрияка, народный художник, основатель и художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Меня зовут Кира Лаврентьева. Сергей Николаевич, но ведь это такой серьезный, очень глубокий вопрос. Как человека раскрыть, как ребенка раскрыть. Вот вы вообще многодетный отец, и получается, что вы не только, да, трудитесь на поприще изобразительного искусства, преподавания, у вас есть своя собственная методика преподавания детям. Об этом уже были программы на Радио ВЕРА. Об этом можно, кстати говоря, рекомендую очень послушать. Это действительно интересно, это авторская методика, она придумана и разработана и вами. Но у вас есть ещё свои дети, которые выбиваются из вот этого вот, значит, ряда студентов, учеников, которые в школе, и это уже совсем другая история. Вот как это, Сергей Николаевич, как правильно-то с ними быть, с детьми. Чтобы не пропустить их, что ли, раскрыться им, как-то дать возможность?
Сергей Андрияка
— Ну, вы понимаете, они в первую очередь видят. Вот, понимаете, здесь, на мой взгляд, никакого насилия не должно быть. Учить с детства, вот в детстве у любого человека, у любого ребёнка, абсолютно у любого, есть потребность что-то делать руками. Плюс к этому у него есть тяга к музыке. У каждого ребенка. Он, там, кто-то хочет петь, кто-то хочет танцевать, кто-то хочет учиться на музыкальных инструментах играть. Но это потребность такая, внутренняя потребность. Вот он рождается, вот она есть. И такая же история с изобразительным искусством. Он хочет рисовать. Он просто берет и там что-то срисовывай, каля-маля какие-то делать. Ему хочется лепить из пластилина. Что-то делать, мастерить что-то. Девочкам вышивать что-то хочется. Это сродни изобразительному искусству. Вся вот это такая внутренняя потребность. И мне, кажется, просто родителям имеет смысл, несмотря на то что это может принести какие-то неудобства дома, это надо поддержать, всегда поддержать! Потому что у нас, как правило, дети, которые приходят учиться в школу, они, занимаются и музыкой, и иностранный язык, и танцами, и там еще чем-то. То есть у них большой спектр. Я это приветствую, не считаю, что нужно в обязательном порядке, чтобы ребёнок на начальном этапе уже был запрограммирован там, как профессионал. Да не нужно это, вообще не нужно. Это нужно ко всему иметь призвание. А призванных очень мало. Так же, как талантов, очень мало. Это единицы. Это определенное отклонение от нормы. Это... ну, там много очень всяких факторов, которые, наверное, должны сложиться, чтобы человек действительно стал высоким таким профессионалом. Чтобы он этим жил и давал действительно уникальные какие-то результаты. А для того, чтобы просто открыть мир для себя, красоты, ну, пожалуйста, это вот то, что тебе дано, то, с чем ты родился. Ты можешь попробовать рисовать, получить какие-то основы для себя. Ты можешь становиться кем хочешь, не знаю, врачом, педагогом, экономистом, кем угодно. Тебе это не повредит в жизни. Так же, как слышать хорошую музыку. Но её слышать хорошую музыку когда можно? После того, когда ты, ну, немножко тебя приобщат к музыке-то. Чуть-чуть хотя бы ты позанимаешься и тогда ты сможешь и слышать. Это классическая музыка будет не пустой звук вот это все нужно, а делать профессионала из них да ни в коем случае. Ни в коем случае. У меня был вот такой период, когда я поступал в Суриковскую школу, мама прятала мои кисточки, краски. Это был действительно период такой тяжелый, очень жесткий. Вот, она, видя, ну, жизнь моего отца, жизнь многих художников, которые проходили у нее на глазах, она не хотела, чтобы я шел в эту профессию. Ну и потом эта профессия, она такая вот, то ли пан, то ли пропал, то ли будет, то ли не будет, то ли что там будет, неизвестно. Вот. И она мне, тогда как-то сказала: «А ты готов идти до конца»? Вот идти до конца. Ну, это как, наверное, в монастырь человек уходит, вот он говорит, а я готов-то идти до конца? По-настоящему только. Я говорю: «Готов». Вот я иду до сего дня, до конца. Я с этого пути никогда не сворачивал, и не оглядывался. Но это не всегда может оценить маленький человечек. И бывает иногда что-то меняется. Ну, по-разному это всё. Это всё очень сложные вещи, которые... Бывает, что к человеку это приходит поздно. Вот, и он наверстывает упущенное, и он становится блестящим художником, потрясающим художником. Иногда, наоборот, это гаснет, почему-то гаснет, непонятно почему. Оно бывает такой всплеск, и всё в детстве, в юности, а потом всё уходит. Тоже такое бывает. Ну, тут нельзя ничего сказать, посоветовать трудно. Но то, что не надо мешать, если есть желание на начальном этапе этим заниматься, это безусловно. Это безусловно нужно, чтобы ребенок к этому приобщился. Потому что, понимаете, как только он начинает рисовать, вот просто, простые вещи, вот он там яблочко, там грушу, там еще что-то, ну вот простое, то, что вокруг него. Простой мир его, он перед ним открывается, он им любуется, он этому миру радуется, он на него смотрит другими глазами. Он открывается вообще, вот этот бесконечный красивый божественный мир. Это чудо, и это вот чудо, которое именно благодаря образованию оно дается человеку. И он — всё, вот он уже по-другому видит мир. Ему возвратился тот дар, удивительный дар, который, к сожалению, к сожалению, просто так не открывается. Только смотрение в музее или там ну да, можно конечно уже через музеи, через каких-то старых мастеров, через альбомы, картины. Но когда ты сам берешь это все, то у тебя это действительно раскрывается доподлинно. Да и мастеров ты смотришь по-другому, все ты смотришь по-другому, весь мир другой. Он весь мир другой. Вот, и это закладывается, конечно, в детстве, в основе своей.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, а можно ли делать... У нас осталось совсем немножко времени, мне хотелось очень задать этот вопрос. А можно ли, когда ты уже верующий человек, когда ты много про себя понимаешь, когда ты понимаешь всё практически, про свои возможности в искусстве, можно ли жить не по воле Божьей. Можно ли творить не по воле Божьей? Написать что-то, и ты понимаешь, что это Богу не угодно. Я сейчас даже не беру в расчёт, знаете, какие-то совсем сюжеты непонятные. А вот ты вроде ничего, хорошую картину написал, а понимаешь, что она не нужна. Или сделал что-то, что-то руками такое изобразительное, а понимаешь, что, может и не надо было это делать. Это вот эта градация, она как определяется? Ну как градация?
Сергей Андрияка
— Ну понимаете, если вы уже задали вопрос такой и обозначили, что это не по воле. Вот и ответ, собственно, мы же должны стремиться к исполнению воли Божьей, а не к самости своей.
Кира Лаврентьева
— Давайте я по-другому спрошу. А у вас есть ощущение вот этого вообще? Бывало ли у вас такое, что ты что-то написал, а понимаешь, что-то странное?
Сергей Андрияка
— Конечно. Так очень много мы делаем. Мы в своей жизни слишком много делаем того, чего не является по воле Божьей, к сожалению. Ну, поэтому всегда ставишь под сомнение то, что ты делаешь, то, что ты сделал, то, что ты хочешь сделать. Вопросы возникают. Ну, к сожалению.
Кира Лаврентьева
— Давайте напомним нашим дорогим слушателям, что 21 сентября в честь 65-летия Народного художника Российской Федерации Сергея Николаевича Андрияки открывается выставка по адресу Пречистенка,19. В Музейно-выставочном комплексе РАХ. Продлится она до 29 октября, то есть практически полтора месяца будет возможность посетить выставку, посмотреть экспозицию. И, в общем, насладиться творчеством Сергея Николаевича. И также будут два дня, когда Сергей Николаевич будет там. Можно прийти, познакомиться, пообщаться, задать какие-то вопросы. Это будет 30 сентября, дорогие друзья, запоминаем, 30 сентября и 28 октября. В 12 часов 30 сентября и 28 октября тоже в 12 часов Сергей Николаевич будет вас там ждать. Так что настоятельно рекомендуем посетить выставку. А Сергей Николаевич, Вас благодарю от души за прекрасный разговор, за прекрасный час, незаметно пролетел совершенно.
Сергей Андрияка
— Ну, о многих вопросах можно говорить, потому что слишком много тем.
Кира Лаврентьева
— Бесконечно. О многих можно говорить бесконечно.
Сергей Андрияка
— И они касаются и творчества, и, наверное, не только творчества, и самой жизни.
Кира Лаврентьева
— Так и есть. Огромное спасибо, дорогие друзья. Мы напоминаем вам, что у нас в гостях был Сергей Андрияка, народный художник Российской Федерации, основатель и художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами до следующего воскресенья.
Сергей Андрияка
— Спасибо.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья
«Если крестник стал атеистом...» Прот. Алексей Батаногов, Анна Сапрыкина, Наталья Разувакина
В этом выпуске настоятель храма святого равноапостольного князя Владимира в Новогиреево протоиерей Алексей Батаногов, кандидат педагогических наук, мама семи детей Анна Сапрыкина и поэт, журналист Наталья Разувакина размышляли над тем, какова роль крестных, как правильно строить отношения с крестниками и что делать, если крестник становится атеистом.