У нас в гостях был клирик храма Святителя Николая в Хамовниках в Москве прот. Андрей Овчинников.
Наш гость рассказал о своем пути к вере и священству, о значимой роли духовников в своей жизни, и о том, как менялось его отношение к вере и Церкви со временем. Отец Андрей поделился, какие сложности ему приходилось преодолевать, и какие главные уроки он извлек за время обучения в духовной семинарии и служения в храме Христа Спасителя сразу после окончания обучения. Мы говорили о том, какие ошибки чаще всего совершают новоначальные христиане, в каких случаях надо обращаться к духовнику, и почему важно, чтобы духовник не обязывал, но советовал. Также разговор шел о принципах воспитания детей в православной вере, о современных проблемах в Церкви и о том, из-за чего может происходить «остывание сердца», и как можно постараться предотвратить это.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Кира Лаврентьева —
К. Лаврентьева
— Добрый вечер.
К. Мацан
— Я — Константин Мацан. Сегодня у нас в гостях протоиерей Андрей Овчинников — клирик храма святителя Николая в Хамовниках в Москве. Добрый вечер.
Прот. Андрей Овчинников
— Добрый вечер.
К. Мацан
— Мы в этих программах говорим со священником о пути священника к вере, в вере и о том, какая цепь событий привела к тому, что человек всё-таки принял решение служить у алтаря и посвятить себя целиком служению Богу. Нам кажется, что это путь, полный вопросов, иногда сомнений, каких-то борений, поисков оснований для отношений с Богом. Вот мне кажется, в этом смысле такой рассказ о вере и о себе может оказаться полезным, релевантным для всех слушателей, которые задаются сами вопросами о жизни перед Богом и с Богом. Вот об этом бы сегодня хотелось поговорить. Путь к вере и в вере, как мне кажется, это всегда путь этапов: ступенька за ступенью, от одной встречи к другой, от одного открытия к другому происходит этот путь. Это не одномоментное такое, случайное обращение, по крайней мере мне так кажется. Вот если вы с этим согласны, то на какие этапы можно было бы разделить ваш путь к вере и в вере.
Прот. Андрей Овчинников
— Согласен с тем, что в жизни человека есть разные этапы. Моя жизнь складывается из двух этапов: когда я ещё не был религиозным человеком, до 20 лет — это ыл один этап жизни. В 20 лет произошло чудо духовного просвещения, я принял Святое крещение и с этого момента стал христианином. И возрастание в вере — это тот период в жизни, когда человек чувствует присутствие Бога, действие Его Промысла. И если он эти призывы Божии не отвергает от себя, то его жизнь превращается в удивительный процесс такого духовного восхождения по ступеням. Приход к вере у каждого человека свой — это тайна. Есть люди, которые с детства воспитаны родителями в христианской вере. Иногда они даже не сомневаются, какой путь избрать дальше. Множество людей, которые хотели быть священниками с детства. Для них даже родители-христиане изготовляли специальные детские облачения, ребёнок мог кадить игрушечным кадилом, погремушками, «причащать» своих кукол или каких-нибудь зверюшек. Это было много таких историй. Но здесь, конечно, в моей жизни такого не было, поэтому обращение в зрелом, сознательном возрасте — это тоже есть особое благо, потому что человек получает сразу всё сознательно и за это Бога благодарит, и остаётся Ему верным. Я бы хотел сказать, что 90-е годы — это было особое время, когда в Церковь пришло очень много молодых людей, которые горели желанием посвятить себя Церкви. Забегая вперёд, хочу сказать, что через три года после принятия крещения я уже поступил в духовную семинарию. Это было очень удивительное время, и процентов 70 студентов были похожи на меня — это были неофиты, то есть те молодые люди, которые 3-4 года назад приняли Святое крещение, и Господь их сразу призвал к учёбе в духовной школе. Интересно, что моё обращение к Церкви произошло конкретно через одного священника. Я назову его имя — это почивший известный московский духовник, протоиерей Геннадий Огрызков, настоятель храма Малого Вознесения, вокруг которого собиралась московская интеллигенция, очень много известных людей. И отец Геннадий совершил моё воцерковление — он меня крестил. И через месяц после крещения он мне предсказал, что я буду священником, то есть для меня это, конечно, было откровением.
К. Мацан
— А что вы почувствовали тогда?
Прот. Андрей Овчинников
— Я тогда ничего не почувствовал, я тогда удивился этим словам, потому что вокруг меня не было никого, кто бы меня мог на этом пути поддержать, помочь, подсказать, кроме него. Оглядываясь назад, я скажу честно, что за 20 лет жизни я ни разу не был в храме. Это было время какого-то всеобщего, такого духовного, ослепления у людей — с 70-х по 90-е годы прошлого века. Получилось так, что, живя в Москве, ни разу не был в храме. Хотя в то время храмов было не так много, по-моему 46 или 47, но вот было такое воспитание в советское время, что эта сторона жизни, к сожалению, была полностью вычеркнута. Поэтому когда я духовно прозрел, то если бы не помощь духовника, наверное, жизнь моя сложилась бы по-другому. Потому что мне пришлось пройти через эти терния, особенно в своей семье, через моих родителей, через знакомых, друзей. Повторю, что поддержки не было никакой, но это тоже повлияло в добрую сторону, потому что я стал с этими проблемами как-то справляться, этим тенденциям сопротивляться. И в конце концов выбор был сделан сознательно. И за этот труд Господь, наверное, благословил.
К. Лаврентьева
— Отец Андрей, а как произошло это духовное прозрение, что это было за прозрение?
Прот. Андрей Овчинников
— Ещё раз скажу, что произошло знакомство с отцом Геннадием, который меня просто...
К. Лаврентьева
— Просветил?
Прот. Андрей Овчинников
— Нет, не было никакого просвещения. Это вот сейчас даже трудно понять, что было время, когда люди обращались совершенно по-другому. Не было никаких оглашений, бесед перед крещением, молодёжных клубов, каких-то воскресных школ — это было совсем другое время. Отец Геннадий мне задал один вопрос: «Ты веришь в Бога?» Я, никогда не ходивший в храм, не читавший ни одной книги, не открывавший Евангелие, сказал: «Да, верю». Он сказал: «Надо креститься». Я говорю: «Когда?» Он сказал: «Через неделю». — «Я приду». И вот после крещения у меня по милости Божией не было процессов сомнений, я никогда не отпадал от храма и стал после крещения изучать христианство, ходить в храм. Первые богослужения, первая исповедь, первый раз прочитал Евангелие — это всё было впервые, незнакомо, но влияние было удивительное. Я понял, что никогда ничего похожего не читал, не видел, не слышал. И христианство легло на, наверное, чистый, белый лист бумаги, на ту почву, которая истосковалась, которая ждала этого спасительного семени или спасительного слова. И повторю, что я это всё воспринял как великую милость Божию.
К. Лаврентьева
— По образованию вы — преподаватель водного поло, если я правильно понимаю. Насколько вам легко было отказаться от своей профессии и уйти в сторону пастырского служения?
Прот. Андрей Овчинников
— Так получилось, что, занимаясь спортом, я не достиг каких-то высоких успехов, хотя и получил профессиональное образование тренера, педагога. Я понял, что спортивную карьеру я сделать не смогу. Но спорт повлиял на меня положительно в плане очень серьёзной физической закалки. Не каждый современный ребёнок может выдержать такую нагрузку. Сейчас возят на машинах или на такси, а в то время всё приходилось делать самому, поэтому с десяти лет я привык уже рано вставать, выдерживать большие нагрузки, никогда от них не оказывался, не роптал. Поэтому став христианином, я увидел много схожего. Недаром апостол Павел говорит, что христиане — это как атлеты, которые должны достичь финиша, желательно в первых рядах, выдержать этот темп, нагрузку. В этом смысле спорт мне помог и помогает, потому что повторю, что уже став священником, понимаешь, что здоровье для священника — это важная вещь. Используя не только физическую форму, но и знания многих медицинских предметов, которые мы изучали в институте, я стараюсь, как говорят, вести здоровый образ жизни, чтобы это здоровье использовать на служение Церкви.
К. Лаврентьева
— Что было самое сложное и самое лёгкое в обучении в семинарии для вас?
Прот. Андрей Овчинников
— Сложно было то, что всё было новое, то есть те предметы, которые до революции изучали в церковно-приходских школах или в начальных классах гимназии, например, Катехизис, Библейскую историю — всё это пришлось впервые изучать в 24-25 лет, уже после окончания института. Поэтому в этом смысле был, конечно, провал и пробел. Нравилось то, что тогдашняя Московская семинария была по укладу очень, в духовном смысле, такая возвышенная. То есть ребята, которые пришли учиться, не искали никаких корыстных целей. Жили мы в больших комнатах — нас жило по 20 человек. И что-то напоминало армию, но всех нас сплачивал вот этот дух единения вокруг Христа. Очень много было уже ребят взрослых, после армии, после института. У всех, наверное, были одни и те же проблемы, мало кто что-то хорошо знал, поэтому друг другу помогали. И вот эта братская атмосфера давала силы для учёбы — учились очень много. Учились с девяти до полтретьего, потом был обед, и после обеда с пяти до полвосьмого ежедневно была ещё самоподготовка обязательно, то есть буквально сидели за книгами по 10-12 часов в день. Тем, кто привык работать с книгой, это было достаточно интересно, легко. Те, кто не учились, обучались уже в самой семинарии. И жизнь в лавре у преподобного Сергия — это тоже добавляло ещё духовную составляющую, потому что после уроков ходили к мощам, посещали лаврские богослужения. То есть процесс воспитания и образования духовный шёл таким целостным направлением.
К. Мацан
— Говорят, в лавре экзамены принимает сам преподобный, а как это ощущалось?
Прот. Андрей Овчинников
— Ощущалось это удивительным образом, что... У каждого студента свой опыт, но я, проучившись семь лет в духовной школе, обращаясь к преподобному с молитвой, ни разу не посрамился. То есть все экзамены, зачёты, кандидатская диссертация, семестровые сочинения — все были очень успешно написаны и сданы. И если вы приедете в лавру с утра, где-то в полдевятого утра, то увидите, какая вереница студентов сначала идёт в Троицкий собор к мощам преподобного Сергия, потом спешит на занятия. Если это сессия, то к преподобному ходят по два, по три, по четыре раза в день.
К. Мацан
— Протоиерей Андрей Овчинников, клирик храма святителя Николая в Хамовниках, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Вы рассказываете о том, что между приходом к вере и крещению и поступлением в семинарию прошло три года. Это в принципе ещё период неофитства обычно бывает, первого такого горения. Но не секрет, что неофитство сменяется потом каким-то отрезвлением, каким-то новым взглядом через столкновение, может быть, с реалиями — и семинарской жизни, и Церкви в принципе. Но просто проходит время и человек немножко меняется. Вот у вас был какой-то переход, что пришло на смену неофитскому горению?
Прот. Андрей Овчинников
— На смену неофитскому горению пришло здравомыслие, сознание правильности этого пути. И ещё раз повторю, что Господь вёл меня за руку через Своих духовников. Когда я поступил в семинарию, отец Геннадий Огрызков остался служить в Москве, у меня уже не было возможности часто общаться с ним. Поэтому я испросил благословение сменить духовника. И уже в лавре нашёл себе наставника в лице покойного архимандрита Георгия (Тертышникова) — очень замечательный, добрый, святой жизни человек, который меня вёл все годы учёбы в семинарии. И вот здесь бы я посоветовал каждому человеку, который только-только начинает свой путь в Церкви, иметь духовного наставника. Это может быть простой приходской священник, который отличается благочестивой, праведной жизнью и может подсказать и помочь. Потому что первые шаги в Церкви самые важные: вот первый год, два, три после крещения, после обращения к Церкви — это самый важный период в духовной жизни человека. Если здесь направление будет задано ошибочное, если здесь будут допущены какие-то отклонения, потом выправить всё очень сложно. Примерно, как с воспитанием детей: известно, что до пяти лет закладываются главные принципы жизни. Если здесь родители время упустят, потом очень трудно что-то поправить. Так же в духовной жизни человека: его духовное детство — это самый важный период, который нужно прожить правильно, задать правильный темп, направление, а дальше человек уже может двигаться самостоятельно по этому пути.
К. Мацан
— А какого рода, например, вас здесь подстерегали ошибки? Вот вы говорите, что важно сразу правильно задать тон духовной жизни, направление, чтобы не было отклонений. А что это, в принципе, могут быть за отклонения? Я пытаюсь понять.
Прот. Андрей Овчинников
— Например, человек, который только обратился, увлекается внешним обрядом. Он ходит много в храм, постится, читает книги, он уходит в так называемую духовную жизнь, но при этом он забывает о близких людях, которые рядом с ним. И часто мы с этой проблемой сталкиваемся, когда в семье появляется «святой», а все остальные становятся мучениками. И эта проблема не надуманная, она взята из жизни. То есть человек замыкается на себе, например, он может просто мучить свою маму или жену тем, чтобы ему готовили специальную пищу в пост — чтобы это была пища без масла и так далее. То есть с одной стороны, он внешне ведёт такую жизнь, безупречно чистую, но его поведение всех раздражает, всех мучает. Здесь проблема. В чём проблема? В том, что человек взял внешнюю сторону христианской жизни, забыв о том, что есть ещё жизнь внутренняя: жизнь его сердца, жизнь его совести, жизнь его ума, которой тоже нужно заниматься. Есть другая проблема: когда, наоборот, человек скатывается в такое поверхностное понимание внешнего подвига, он считает, что это не главное — пища нас к Богу не приближает, молиться можно и в душе, и дома. Поэтому он отвергает внешний обряд, перестаёт ходить в храм, нарушает посты, опускает всякие молитвенные правила. Здесь надо сказать, что хоть и понятно, что внешний подвиг является второстепенным по отношению к духовному деланию, но без внешнего не бывает внутреннего. До тех пор пока на деревьях не созреют листья, никаких плодов тоже не будет. Поэтому начальные шаги идут от внешнего, но с этим внешним трудом всегда соединяется внутренняя работа над собой. Вот почему очень важно, чтобы духовник приучал своё чадо регулярно исповедоваться — хотя бы первый год или два. То есть чтобы человек опытно знал, что такое следить за своими мыслями, мог знать свои чувства, понимать, в чём ошибка, в чём нарушение заповедей Божьих. И вот когда человек учится духовному самоанализу, то тогда обычно идёт всё ровно. И второй момент связан с тем, что Бог ведь от нас не отходит. И, вступив в Церковь, человек начинает обучаться в школе жизни. И всё, что происходит с ним, происходит промыслительно, как такая Божия программа духовного воспитания. И вот здесь нужно понять и принять всё, что Бог будет посылать. Например, в моей жизни был период очень такого тяжёлого непонимания моей новой жизни со стороны родителей. То есть я встал перед выбором: либо я продолжаю эту жизнь христианскую, либо я от неё отказываюсь и исполняю волю своей матери. То есть мне Бог дал такой маленький экзамен. Я остался твёрдым в своих христианских принципах. И жизнь показала, что родители потом не только с этим смирились, но они приняли мою жизнь, они благословили меня потом на моё служение, пришли в Церковь тоже, как обычно и бывало у людей, которые всё-таки от Бога не отступали.
К. Лаврентьева
— Но тут же можно тоже заострить внимание на этом и обратить свои намерения на то, чтобы послушаться маму и, допустим, так радикально не идти путём пастырского служения. Потому что есть пятая заповедь, есть почитание родителей. То есть я не к тому, что я тут пытаюсь поумничать, а к тому, что тут ведь тоже может быть внутренний конфликт.
Прот. Андрей Овчинников
— Да, он должен быть. Но здесь важен опять же совет духовника. Вот отвечая на ваш вопрос, я скажу, что когда я уже стал студентом семинарии и академии, и у нас были каникулы, все годы, пока я не женился, я проводил с родителями на даче, где у нас есть небольшой домик, помогал им по хозяйству. То есть все дни был с ними, приезжал на все выходные, на каникулы, никуда не ездил за эти годы, был только с ними — с папой и с мамой, — потому что я один сын. И я понимал, что для них непросто то, что я ушёл в духовную жизнь, стал учиться на священника. Поэтому я понимал всегда, что нужно было им оказывать внимание: звонил, писал, старался их поддержать. Но в душе я понимал, что любить Бога нужно больше, чем родителей своих. И то, что я избрал этот путь, здесь нет противоречия с заповедями: я не нарушаю заповедь о почитании родителей, тем более я был уже не совсем маленьким мальчиком — мне было уже 25 лет. В этом смысле твёрдость нужно было проявить, и она принесла добрый результат.
К. Мацан
— А что смущало родителей, что могло их смутить в выборе вашего пути?
Прот. Андрей Овчинников
— Если вы помните период конца 80-х годов, начала 90-х, развал Союза, тогда Церковь воспринималась, как структура, которая была повязана с органами внешней разведки, госбезопасности. Мама и отец думали, что я стал заложником этой системы, что меня завербовали, что я буду работать теперь на эту службу. Ну вот был такой страх и, может быть, он был оправдан. Потом это прошло, потому что уже сменилась эпоха, и мы помним, как жизнь стала проходить уже по другим законам.
К. Мацан
— Интересно, то есть это не было связано с тем, что «ты лишаешься карьеры, ты идёшь по какому-то странному пути, как ты будешь жить, чем ты будешь себя кормить? Такая узкая сфера — как ты реализуешься». Ведь очень часто уход в духовную жизнь воспринимается, как такое бегство от реальности. То есть не в этом была проблема?
Прот. Андрей Овчинников
— Да, этой проблемы не было. Но мне кажется, что это внешняя канва, внешнее объяснение. Но мы должны сказать и о внутреннем смысле этих скорбей. Ведь враг нашего спасения постоянно пытается человека отклонить от пути. И какой самый лёгкий способ? Это наслать эту брань на самых близких людей. И вот это испытание самое трудное в жизни. Когда тебя не понимает твой одноклассник или сотрудник на работе — это одна проблема. Но когда тебя не понимают твои родители или твои дети, то выдержать это испытание очень трудно, потому что это твои близкие, родные люди, с которыми ты живёшь в одном доме, поэтому не так легко это сделать. Вот в моей уже пастырской практике, был пример, когда одна женщина стала ходить в храм и участвовать в Таинствах, но из-за того, что её семья не понимала нового увлечения, эта женщина сошла с этого пути — она выбрала семью. У неё хороший муж, хороший сын, но они были против того, чтобы она ходила в храм. Им хотелось, чтобы она была с ними дома, чтобы она не постилась, чтобы она не ходила в храм, ну, из-за того, что такие собственники — и муж, и сын. Здесь у каждого свой опыт. Поэтому, может быть, кому-то интересно: когда начинается домашняя брань, не нужно пугаться. Это трудно, это тяжело, это больно, но это просто такие вражеские уловки запугать человека. Вот первое, что делают бесы — пытаются нас запугать. Бояться никого и ничего не нужно.
К. Мацан
— Протоиерей Андрей Овчинников, клирик храма святителя Николая в Хамовниках, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Мы вернёмся к вам через минуту.
К. Лаврентьева
— Ещё раз здравствуйте, уважаемые радиослушатели. «Светлый вечер» на светлом радио вновь приветствует вас. У нас в гостях протоиерей Андрей Овчинников — клирик храма святителя Николая в Хамовниках. У микрофона мой коллега Константин Мацан, я — Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш интересный разговор. Отец Андрей, а какими были первые годы вашего священства?
Прот. Андрей Овчинников
— Вообще, моё служение в Церкви отмечено таким непростым фоном. Я бы сказал, что Бог вёл меня по такому строгому пути духовной дисциплины. Скажем, что обучение в Московской духовной школе — три года семинария, четыре года академия — это место центральное, альма-матер для многих священнослужителей, но в те годы дисциплина была на первом месте. Была очень такая жёсткая система проверок, контроля со стороны инспекции, помощников инспекторов. То есть проверялось буквально всё.
К. Лаврентьева
— Простите, а с чем это было связано?
Прот. Андрей Овчинников
— Это было связано с воспитательным моментом, то есть будущий священнослужитель должен был приучиться к дисциплине. Но возможно, были какие-то крены. Наверное, нельзя всё время... нельзя воспринимать нормально, когда тебя проверяют, как ты стоишь в храме на службе. Не очень приятно видеть, что когда ты заходишь в храм, тебя записывают. Требуют, чтобы ты во время обеда молчал, чтобы ты вовремя приходил на самоподготовку. Но вот представьте, что вы, будучи верующим человеком, ходите в церковь. Вам же не приходит на ум, что хорошо опаздывать или пропускать — вы идёте и делаете то, что требует ваше сердце. Когда человека заставляют что-то делать, часто бывает противоположная реакция. Я ещё приведу такой пример: я много лет занимался спортом, и когда я служил в армии, то армейский спорт привёл к тому, что у меня, профессионального спортсмена, к спорту возникло отвращение. Почему? Потому что в армии всё делают по команде: по команде подтягиваются, бегают строем, бегают под счёт — всё нужно делать именно по указке, делать всё нужно очень строго, правильно, никуда не отклоняясь, не останавливаясь. То есть обычный спорт — это всегда творчество, армия — это всегда дисциплина. Христианство — это тоже творчество: ты не можешь с Богом вступить в юридические отношения, ты не можешь действовать строго по инструкции. Вот в обучении в Духовной школе одно из испытаний — это была вот эта система постоянного контроля. Хотелось учиться в академии дальше, но те, кто имели дисциплинарные нарушения, в академию не зачислялись. Из трёх классов семинарии брали только один курс академии, поэтому не хотелось иметь замечания, всякие объяснительные. За все семь лет у меня была только одна объяснительная — я думаю, что это не очень. Вот это было в школе трудно. Дальше я после окончания академии был назначен служить в Храм Христа Спасителя — сразу с момента его освящения, где я прослужил 18 лет. Вы можете представить, что такое кафедральный соборный храм, какие там требования к священнику — чтобы это был, как такой кадровый кремлёвский курсант, офицер, который не опаздывает, не путает, не забывает, всё делает чётко, правильно, на него смотрит множество глаз. Всё это за 18 лет, конечно, меня тоже как-то формировало. Я сейчас очень с благодарностью смотрю на этот путь, но он был очень трудный. Он трудный, потому что всё время нужно было стараться.
К. Лаврентьева
— А не утомляло?
Прот. Андрей Овчинников
— Утомляло.
К. Лаврентьева
— Вы же сами говорите, что всё-таки в храме должна быть некая свобода, для священника тем более.
Прот. Андрей Овчинников
— Я не хочу за Бога решать — что бы было лучше, хуже. Я ничего не искал, ни от чего не отказывался.
К. Лаврентьева
— То есть вы приняли это как послушание.
Прот. Андрей Овчинников
— Я принял это не только как послушание, я принял это как волю Божию. Вот кстати, современные молодые выпускники духовных школ, уже молодые священники, перед тем, как получить указ о постоянном месте служения, им даётся сейчас возможность выбора. Они могут походить по разным храмам, поговорить с настоятелями, выбрать то, что им лучше, может быть, ближе к дому или храм, который никогда не закрывался, или храм, который богаче. У нашего поколения выпускников 2000 года не было даже таких мыслей, мы приходили в Патриархию и просто ждали, куда нас пошлют. И принимали это как от Бога, с покорностью и смирением.
К. Мацан
— А вот это служение священников в храме Христа Спасителя, когда, как вы сказали, смотрит на вас множество глаз, и нужно, чтобы всё было чётко, на своём месте, почти как в армии. А это не входит в какое-то противоречие с желанием молиться? Молиться-то в такой ситуации вообще удаётся?
Прот. Андрей Овчинников
— Вы знаете, кто хочет молиться, тот молится везде. Молитва — это такое делание, которое включает в себя много компонентов. Если ты привык к послушанию, дисциплине, то твоя молитва не пострадает. Если вспомнить изречения святых отцов — у преподобного Иоанна Лествичника есть такая замечательная мысль, которая звучит так, что «ревностному послушнику Господь быстрее всего даёт дар внимательной молитвы». То есть когда человек усердно исполняет послушание — в прачечной, в гостинице, в трапезной — и не может быть на службе, потому что занимается своим послушанием и помогает больным или паломникам, и в это время идёт служба, или как только он закончил своё послушание, он идёт в храм к концу службы, но он сразу включается в богослужение. Потому что он по совести ревностно исполнял своё послушание. Так же и соборное время, когда я там находился: да, может быть, было очень много внешнего — это тоже иногда меня как-то смущало, беспокоило. Но если не терять из духовного взора Бога, Его присутствие, то за это смирение духовная жизнь человека не пострадает никогда. Когда начинается своеволие, когда начинаются какие-то фантазии, мечты, желания, особенно ропот, рушится всё. Принимая со смирением, человек духовно растёт и крепнет.
К. Мацан
— Вы много раз упомянули о необходимости духовного руководства, духовного наставника. Часто мы говорим о том, что у православного верующего есть такая тенденция, какое-то желание сделать так, чтобы был наставник, который за тебя всё будет решать. В самой такой ироничной, гипертрофированной форме это звучит как: «Батюшка, какого цвета мне обои поклеить? Вот благословите». Я понимаю, что вы говорите не об этом совсем. Но это вопрос, который возникает в этой связи: а у вас были ситуации, когда вам духовник говорил бы, например, что вот здесь нужно подумать своей головой, самому принять решение, что он здесь ничего вам не скажет?
Прот. Андрей Овчинников
— Вы знаете, это есть признак настоящего, умудрённого, рассудительного духовника — когда он своё духовное чадо уберегает от двух крайностей. Первая крайность — это самоволие. Вторая крайность — это бездумное послушание. То есть сейчас об этом свидетельствуют практически все наши духовные писатели последнего времени: ни о каком безропотном послушании говорить вообще нельзя — это безумие. Сейчас духовник выступает в роли хорошего наставника, который преподаёт советы. Вот совет — это то, что человек может принять и исполнить, а может не принять и не исполнить. То есть свобода всегда остаётся на первом месте: тебе советуют, как поступить, но решаешь ты. В этом смысле человек свободен — не абсолютно свободен, как Бог, а он свободен в выборе. Поэтому, когда я уже стал священником, у меня люди спрашивают: «Вот как вы скажете, так я и сделаю», — я говорю: «Я никогда так не скажу, потому что поступать и жить тебе». Мы помним, сколько было тяжёлых, таких драматических историй, случаев, связанных с принятием монашества, со вступлением в брак, когда духовники, такие командующие, говорили, что вот нужно так, так и так делать. Жизнь никогда не укладывается ни в какие инструкции, жизнь всегда оставляет человеку долю свободы, когда надо выбирать. Мы знаем, что в одной и той же ситуации можно поступить по-разному. Время молчать, время говорить, время пост нарушать, время пост соблюдать. Время пойти в храм, время остаться дома и помочь, например, больной матери. То есть в один и тот же момент нужно всегда напрягать своё сердце, чтобы понять, что от тебя хочет Бог — вот этот фактор очень важный и очень значимый. Нам проще поступать по инструкциям, а христианство — это всегда творчество.
К. Мацан
— Вот я как раз хотел к этой теме обратиться: христианство — это всегда творчество. Мне очень понравилась эта ваша мысль, эта формулировка — она как-то очень согревает сердце. А в какой момент, в какой связи вы к этому пришли? Ведь это то состояние или миросозерцание, мировоззрение, мировоззрение, мировидение, которое должно как-то тобой целостно обладать, к которому нужно прийти, если угодно, выстрадать на каких-то своих примерах и ошибках. Вот как это было у вас?
Прот. Андрей Овчинников
— Ещё раз добавлю, что я благодарен Богу за тех духовных наставников, которые были рядом со мной. Это, как родители, для детей, которые формируют отношение ребёнка к Церкви и к вере. Я не хочу хвастаться, не хочу ничего наговаривать, но нам Бог дал большую семью — у нас семь детей в семье. И мне кажется, что дети уже у нас выросли, достигли студенческих лет. Трое мальчиков у нас учатся в семинарии. Но дело в том, что все дети, все семеро детей, остались в Церкви, они живут христианской жизнью, участвуют в Таинствах. В этом смысле, слава Богу, Господь нас благословил. Нам удалось, наверное, на этом этапе детей воспитать. Какой был главный принцип нашего воспитания детей в Церкви? Всё, что было связано с христианством, мы старались подать в красивом, живом, радостном оформлении. Если это поход в храм — это праздник, в хорошем смысле праздник. Это встреча со знакомыми, это покупка каких-то, может быть, сладостей, это всегда воспоминания о том, что было — вечером уже в воскресный день за домашним чаем. То есть если сейчас наших детей спросить: «Что для вас значит Церковь?» Они скажут: «Это очень хорошие люди, это добрые батюшки, это замечательные храмы, это красивый хор, это воскресная школа, где было много знакомых и приятелей, это уже новые друзья, которые сейчас к ним пришли в жизнь и с которыми они также идут вместе по жизни. В конце концов это та иная жизнь, в чистоте, в честности, в совести, которой, может быть, нет у их близких знакомых в школе, в институте, но эта жизнь стала их. В этом смысле задача воспитания сводится к очень простому правилу: воспитает тот, кто достигнет такого состояния ребёнка, когда он сам себя будет дальше воспитывать — вот это самое главное. То есть сейчас уже детям не надо говорить, что нужно поститься, ходить в храм, читать Священное Писание. То есть эти все состояния стали их целостным... составляющими их жизни. Конечно, они что-то нарушают, что-то не делают, где-то могут полениться. Конечно, всё это есть — мы не говорим, что это роботы, которые работают в заданном режиме. Но никто уже на них не давит, не заставляет, и в этом смысле, конечно, большая семья — это великая сила, которая человека удерживает в правильном поведении. Уже пойти, например, кому-то из детей придётся не просто против родителей — не делать то, что мы им говорим, — а придётся пойти против всей семьи, против братьев, против сестёр, которые тоже могут не понять: а зачем ты это делаешь, тебя же по-другому воспитывали.
К. Лаврентьева
— Отец Андрей, в ходе нашего разговора всё равно складывается впечатление, что вы — человек дисциплины, спортсмен, десантник. Годы священнического служения, как вы сами сказали, тоже были у вас очень сильно сопряжены с дисциплинарными какими-то серьёзными упражнениями, если можно так выразиться. Как вам удалось, и удалось ли действительно, если честно посмотреть на весь отрезок жизни всех ваших детей, насколько вам удалось их не сторожить: «Завтра Литургия, встаём, после 12-и ничего не едим и не пьём»? То есть все эти вещи, которые очень часто допускают верующие люди по отношению к своим детям, думая, что они делают благо. И может быть, это и есть благо — я не знаю. Просто вы сказали, что вы действительно старались сделать из походов в храм для своих детей праздник. И как это сопрягается с дисциплиной? И вообще, стоит ли эти понятия праздника, дисциплины ставить рядом в вопросе духовной жизни детей?
Прот. Андрей Овчинников
— Если мы посмотрим, что такое праздник для христианина — это и радость, и труд. Если обычному человеку праздник — это поездка на природу, шашлыки, музыка, танцы и так далее, — то для нас праздник, Рождество или Пасха, всё равно это ночная служба, это пост, который предшествует этому событию, это молитва, это подготовка к Причастию в том числе, а потом уже стол, потом уже песни, потом уже общение — одно с другим. Поэтому нам нужно учиться праздники свои правильно проводить.
К. Лаврентьева
— То есть сначала труд, потом праздник?
Прот. Андрей Овчинников
— Возможно, да. Что касается вопроса, связанного с дисциплиной... вот это формирование в таком строгом укладе, почти 25 лет, а ещё добавьте армию, добавьте школу, служение в соборе — почти вся жизнь в дисциплине. Плюс ещё строгая мама — ещё, кстати, тоже про это скажу. Так вот, вы знаете, когда ты соприкасаешься уже с жизнью, где нужно иногда... вот я был одно время настоятелем в храме и, конечно, мне хотелось как-то этот дух порядка, дисциплины привить собратьям, привить сотрудникам храма, прихожанам. Вы знаете, это трудно, я скажу, что, наверное, у меня это не получилось сделать. То есть то, что я строг к себе — этот дух передать другому человеку трудно. Вот вы меня пригласили на запись, я пришёл первый сюда, потом уже вы подтянулись. Я по-другому не могу.
К. Мацан
— Мы это вырежем из программы, чтобы не позориться. (Смеётся.)
Прот. Андрей Овчинников
— Мне немножко, да, непонятно, как можно священнику опоздать, что-то не сделать, что-то забыть, или как можно в Церкви это не сделать. Здесь всегда возникает такая проблема, но мы понимаем, что и святые отцы говорили о том, что будь строг к себе, но будь сострадателен и милостив к ближним. Но вопрос в том: хорошо, я это правило принимаю, но ведь где мера того снисхождения, где уже начинается расхлябанность, начинается злоупотребление какими-то должностными обязанностями, своими профессиональными способностями. Поэтому когда я был из собора переведён в приходской храм, вот первый контраст был связан именно с дисциплинарным пониманием происходящего.
К. Мацан
— Протоиерей Андрей Овчинников, клирик храма святителя Николая в Хамовниках, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». А вот как-то менялось ли ваше переживание, ощущение, отношение к тому, что такое Церковь? Мне кажется, что человек, который только приходит к вере, у него есть какое-то одно понимание: вот Церковь — это что? Это обряды, нормы, каноны, богослужение. Или это какая-то большая структура, или это что-то касающееся внутренней жизни. Но со временем это мироощущение может меняться. Вот как было у вас?
Прот. Андрей Овчинников
— Очень важно, чтобы человек правильно понимал, что такое Церковь. Церковь — это Богочеловеческий организм, где есть две составляющие: есть мистическая сторона, там, где Христос, где святые, там, где благодать, где Царство Небесное — это одна составляющая Церкви, это Церковь Небесная, торжествующая. И вторая составляющая — это то, что вокруг нас, это те люди, которые наполняют Церковь воинствующую, там, где ещё не побеждён грех, где ещё сложные взаимоотношения с людьми, там, где отпадение, где покаяние, где возврат в Церковь. Наверное, очень важно не терять именно понимание Церкви как Богоспасительного организма, там, где Христос. То есть Христианство, Церковь и Христос — вот ты там, ты хочешь быть здесь, в этой структуре. Но так как мы уже многие, особенно священники, вовлечены в служение Церкви как системы, естественно, здесь возникают очень разные вопросы, их очень много. Скажем, проблема в том, что сейчас, с появлением интернета, мы все стали свидетелями, участниками всего, что в Церкви происходит — и хорошего, и плохого. Если взять молодёжь, то 90% молодых людей узнают о Церкви через интернет, именно через негатив. Почему сейчас очень многие молодые люди уходят из Церкви, почему у большинства отношение негативное? Потому что они «испачкались», скажем так, вот той информацией, которая сейчас в интернете присутствует. Это самая востребованная информация — когда предлагаются разные скандалы, разные порочные истории, особенно с участием священников, которые влекут к себе миллионы людей. Самые большие просмотры именно этих сюжетов. Если на десять тысяч священников будет один недостойный, о нём напишут, про него расскажут, его покажут. И молодёжь видит в Церкви именно . Ну и не недаром старец Паисий приводил такую притчу про пчелу и муху, которые летали по одному и тому же полю, только одна находила мусор, другая собирала мёд. Поэтому молодым людям нужно категорически запретить узнавать что-то о Церкви из интернета, особенно из тех сайтов, которые смакуют на этом негативе. То есть детей нужно беречь.
К. Мацан
— А как это возможно запретить? То есть ограничить доступ в интернет?
Прот. Андрей Овчинников
— Это нельзя запретить, но об этом надо говорить. Как мы запрещаем детям пить грязную воду из лужи, или моем руки перед обедом — мы же понимаем, что это может привести к опасным последствиям. Также и информация, которая воспринимается, она не безобидная совсем, она формирует взгляд на Церковь в том числе. И очень трудно потом подростков переубедить, или молодых студентов, что это не так, что этих примеров 0.01%, что из ста священников 99 — это замечательные люди, честные, многодетные, грамотные, культурные, добрые, имеющие 5-6 детей в семье, прекрасно живущие со своими жёнами. Это пример для подражания многим. При этом, конечно, я не хочу отказываться от того, что у нас есть проблемы в Церкви, и много проблем. Но методика воспитания детей должна быть односторонней в этом смысле: не нужно показывать негатив, не нужно говорить о том, что может быть в Церкви и какие большие проблемы там могут быть. Пусть священники будут для детей ангелами, пусть они будут видеть в них своих духовных отцов — вот на том этапе, когда они только-только духовно крепнут. Потом уже, когда, например, мои дети стали учиться в семинарии, уже темы стали другие для разговоров, потому что там, в семинарии, они уже вышли из-под нашей опеки родительской, и там они, конечно, увидели всё. И там уже был другой разговор — о том, чтобы не соблазниться, чтобы не отступить, чтобы не осудить, а продолжить идти тем путём, которым они были научены и воспитаны.
К. Мацан
— То есть для них стало каким-то открытием, что в Церкви тоже люди, которым тоже, в общем, ничто человеческое не чуждо?
Прот. Андрей Овчинников
— Вы знаете, воспитание детей вообще заключается в регулярных разговорах «за жизнь». Вот это сейчас мало родителей делают. У нас эти разговоры «за жизнь» были практически ежедневно. Причём говорили по-взрослому, уже в 6-8 лет касались всех абсолютно тем: и сожительства, и измен, и пьянства, и наркомании, и зависимости от интернета и компьютерных игр, и тюрьмы и так далее. Эти темы были в нашей семье всегда — это была жизнь, и мы от неё никуда не уходили. И дети наши в этом смысле никогда не носили розовых очков. Мы всегда старались эти темы не просто открыть им, но старались эти темы обсудить, причём вызывали на ответы именно наших детей, чтобы они это прокомментировали: «Вот что ты будешь делать, если увидишь, например, пьяного священника? Какая у тебя будет реакция на это?» — не осуждать, пожалеть,понять, что таких примеров в Церкви меньшинство; больше всего и лучше примеров добрых. А дальше они уже сами как-то соображали. Но ещё раз скажу, что если сейчас мы их спросим — ребят, которым уже под 20 лет, — однозначно они скажут, что в Церкви они увидели намного больше хорошего и доброго, несмотря на попытки поколебать их веру в Церковь и как-то смутить.
К. Лаврентьева
— Отец Андрей, сейчас всё чаще и чаще говорят про выгорание: священническое выгорание, семейное выгорание, выгорание волонтёров, а также выгорание всех людей, которые имеют дело работы с людьми.
К. Мацан
— Которые имеют дело с горением.
К. Лаврентьева
— С горением, да. Вам знакомо это понятие? И вообще, что с ним делать?
Прот. Андрей Овчинников
— Знакомо, и очень хорошо знакомо, потому что служу сам священником, являюсь отцом, мужем, воспитываю детей. И понятно, что выгорание — это всегда состояние, когда опускаются руки, это разочарование в своём труде. Но чтобы не разочароваться, не нужно очаровываться. По проблеме выгорания сейчас собирают целые конференции. Я в одной такой конференции участвовал, и проблема действительно очень глубокая. Выгорание — вообще у людей происходит потеря интереса к жизни, этот синдром усталости. То есть просто человек просыпается утром и уже не хочет ничего делать. Что сделать? Как в миру справляться, я вам не буду рассказывать, но то, что касается христианской жизни — это показатель того, что наступает какая-то усталость физическая. Это самая лёгкая форма выгорания, её можно поправить: когда человек может выспаться, погулять в лесу, покататься на велосипеде, пообщаться с друзьями — может быть, потом пройдёт это состояние. Но если причины глубже, то искать, конечно, их нужно именно в нарушениях духовных законов. Выгорание — это разрыв связи со Христом, то есть Он отступил, Он по каким-то причинам от человека отошёл. И у человека происходит остывание сердца. И вот тут нужно искать, каким путём снова прийти ко Христу. Если говорить о главном — это Евхаристия. То есть здесь человека нужно возвращать к Таинству Святого Причастия не просто внешне, чтобы он подготовился и причастился, но чтобы он обязательно подумал о плодах Святого Причастия. То есть мы всегда говорим, что мы причащаемся для того, чтобы победить свои страсти, чтобы стать наследниками вечной жизни, чтобы научиться любить, чтобы научиться терпеть. Здесь, наверное, главная причина связана с этим. Иногда выгорание происходит, когда человек оставляет труды, которые он начал. Он перестаёт ходить в храм, перестаёт соблюдать посты, перестаёт молиться, он перестаёт внимательно относиться к своим близким, допускает себе грубость, хамство какое-то. То есть почему ушла благодать? Потому что человек где-то начал нарушать законы очень серьёзно. Так что, ещё раз скажу, что здесь нужно направить на главный источник жизни, который бьётся в сердце Церкви. Имя этому источнику — Святая Литургия. И пока человек ходит в храм, пока он причащается и исповедуется, он не испытает этих тяжёлых состояний, которые происходят от разрыва с этим источником.
К. Мацан
— Спасибо огромное за эту беседу. Я надеюсь, что мы, все те, кто имеет отношение к горению, воспримем ваши слова, как такую подсказку и обогащение: куда смотреть, куда идти, чтобы либо не выгорать, а если не выгорать невозможно, чтобы сразу как-то заново зажигаться. Протоиерей Андрей Овчинников, клирик храма святителя Николая в Хамовниках, сегодня с нами и с вами был в программе «Светлый вечер». Спасибо, батюшка, за эту беседу. В студии была Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. До свидания.
Прот. Андрей Овчинников
— До свидания.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер