На восточной окраине столицы есть удивительное по своей красоте и спокойствию место – старинное село Косино. Оно давно включено в городскую черту, но не утратило прежнего облика: на уютных маленьких улочках стоят бревенчатые избы, любовно украшенные резьбой, а над крышами парят купола храмов, отражаясь в Белом озере.
Косино называют Трехозерьем – кроме самого большого, Белого озера, на берегу которого и возникло село, рядом есть еще два – Черное и Святое. Уникальный архитектурный комплекс на берегу Белого озера состоит из трех храмов: каменные Успенский (летний) и Никольский (зимний), и деревянная Никольская церковь.
Первое летописное упоминание села Косино относится к 1410 году. В завещании внука Ивана Калиты, князя Владимира Серпуховского, Косино отходит к его жене, княгине Елене, которая впоследствии завещала село Московскому Рождественскому монастырю. На протяжении нескольких веков село неоднократно меняло владельцев. А в начале 17-го века перешло к цареву стольнику, Василию Телепневу, который заведовал Оружейной палатой в Кремле. Телепневым Косино принадлежало почти два столетия. Они и построили здесь новый Никольский храм взамен прежнего ветхого.
Заметный след в истории Косино оставил Петр I. Еще в детстве будущий реформатор и родоначальник Русского флота увлекся сооружением потешной флотилии. Будучи в гостях у своего брата царевича Федора в селе Измайлово, он обнаружил старый английский ботик и повелел восстановить его. Первый поход на нем Петр совершил по речке Яузе, а затем по Измайловскому пруду. Но оба этих водоема оказались слишком тесными для маневрирования, и тогда он повелел устроить пристани с потешным флотом на Белом озере в Косино. Однако вскоре юный Петр снова перенес свой флот на Плещеево озеро в Переславле- Залесском.
Косинские крестьяне с вниманием относились к царским пристаням и небольшому деревянному домику, срубленному для государя, и регулярно обновляли их. Однако до нашего времени эти постройки не сохранились.
В память о пребывании в Косино Петр передал в дар Никольскому храму Моденскую икону Божией Матери, привезенную его сподвижником Петром Борисовичем Шереметевым из итальянского города Модены. Образ этот прославился многими чудесами, которые записывались местными священнослужителями в специальную книгу.
Расцвет села связывают с именем купца первой гильдии и коммерции советника Дмитрия Александровича Лухманова. Новый хозяин немедленно занялся наведением в селе порядка и помог поднять хозяйство местным крестьянам. Именно при нем формируется неповторимый храмовый ансамбль, и рядом с деревянной Никольской церковью вырастают два новых каменных храма. Все это сказалось на увеличении числа паломников, которые спешили приложиться к образам Николая Чудотворца и Косинской Божией Матери и окунуться в воды Святого озера.
Святое озеро считается чудодейственным. По легенде сам князь Дмитрий Донской залечивал его водой свои раны по возвращении в столицу с Куликова поля.
Еще одно сказание сообщает, будто бы на водах озера была явлена местночтимая икона святителя Николая Чудотворца, которая вплоть до революции хранилась в одном из косинских храмов. Ныне ее местонахождение неизвестно.
Специально для богомольцев на озере построили деревянную часовню с купальнями. Они не сохранились до наших дней, но есть старинные открытки с их видами.
В 1977 году в храмы пришли реставраторы, а за год до этого в фондах Музея древнерусского искусства им. Андрея Рублева была обнаружена чудотворная Косинская (Моденская) икона Божией Матери, изъятая при закрытии храмов.
В 1990-м Никольский храм передали церкви, а в следующем году косинцы торжественно встретили Моденскую икону Божией Матери. Еще через год Церкви передали Успенский и восстановленный Никольский храмы. Очень скоро вновь открылась и Косинская церковно-приходская школа.
Единственная

В давние времена жили в деревушке две семьи. В одной был сын— звали его Шан, в другой — дочь по имени Мэйли, что значит «прекрасная слива». Дети дружили с малолетства, а когда выросли — полюбили друг друга и поклялись никогда в жизни не разлучаться.
Пошёл Шан в дом к любимой девушке свататься, но родители отказали юноше из-за его бедности. Хотелось им отдать дочь с выгодой, за Вана-богача.
Наступил день свадьбы. Громко заиграли трубы, носильщики подняли украшенный цветами свадебный паланкин и понесли Мэйли к дому жениха. Сидит она в паланкине, горько плачет. Полпути прошли, вдруг что-то зашумело, засвистело, поднялся сильный ветер, паланкин с невестой в воронку закрутило, и унесло неведомо куда.
Узнал об этом Шан и решил во что бы то ни стало найти Мэйли.
— Зачем тебе чужую невесту искать? Как бы самому не пропасть, — уговаривали его друзья, — В деревне и других красивых девушек много...
— Мэйли для меня — единственная, — сказал Шан, и отправился в дальний путь.
Много дорог он прошёл, но никто нигде не слышал о пропавшей девушке. Печаль одолела однажды юношу: сел он у дороги и заплакал.
Вдруг откуда ни возьмись явился перед ним белобородый старец.
— Отчего ты плачешь, юноша? Кто тебя обидел?
Рассказал ему Шан про свою печаль, а старец ему в ответ:
— Пойдем со мной. Я знаю, где она.
Шли они, шли, и повстречали ещё одного путника. Спрашивает его старец:
— Кто ты и куда путь держишь, юноша?
— Зовут меня Ван Лан, я ищу свою невесту, которая исчезла в день свадьбы.
— Идём с нами. Я знаю, где она, — сказал старец.
Пошли они дальше втроем: Шан, Ван Лан и белобородый незнакомец. Привёл старец юношей к большому дому и пригласил войти, чтобы немного подкрепиться и передохнуть.
Хозяйка дома для гостей богатый стол накрыла, усадила всех за стол, и говорит:
— Хочу я с вами заодно, юноши, об одном деле потолковать. Муж мой давно умер, живу я вдвоём с дочкой. Вот и решила я в дом зятя принять, чтобы кормил меня на старости лет. Кто из вас двоих хочет здесь остаться?
Вышла из-за ширмы девушка — нарядная, красивая как цветок ириса. Понравилась она сразу Ван Лану, да и богатый дом приглянулся.
— Я останусь, — обрадовался он. — Такая невеста мне подходит.
— А я должен свою Мэйли найти, — сказал Шан.
Говорит ему тогда белобородый старец:
— Иди домой, там тебя твоя невеста ждёт. Тысячи лет живу на земле, а всё никак не могу к человеческим слезам привыкнуть... Уж так она в паланкине слезами обливалась, что я её похитил, чтобы проверить, кто из вас её по-настоящему любит...
— Кто ты, дедушка? — спросил Шан.
Но волшебник ничего не ответил и исчез. Зато он помог соединиться двум любящим сердцам.
(по мотивам китайской сказки)
Все выпуски программы Пересказки
Псалом 124. Богослужебные чтения

Вы никогда не задумывались, почему горы — такие манящие? Причём любые: и совсем невысокие, до километра, и пятитысячники — не говоря уже о самых высоких, недостижимых для неподготовленного вершинах. Как сказал поэт, «Сколько слов и надежд, сколько песен и тем // Горы будят у нас — и зовут нас остаться!» 124-й псалом, который сегодня звучит в храмах за богослужением, многократно обращается именно к глубокой символичности гор для верующего человека. Давайте послушаем этот псалом.
Псалом 124.
Песнь восхождения.
1 Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек.
2 Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек.
3 Ибо не оставит Господь жезла нечестивых над жребием праведных, дабы праведные не простёрли рук своих к беззаконию.
4 Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих;
5 а совращающихся на кривые пути свои да оставит Господь ходить с делающими беззаконие. Мир на Израиля!
Нет ничего удивительного в том, что уже на самой заре человечества гора воспринималась как особое, священное пространство, где происходит соприкосновение небесного и земного. На горе Синай Моисей получает от Бога заповеди; на горе Фавор преображается Христос перед учениками; да и про Олимп как не вспомнить.
Сама по себе гора очень многозначительна: с одной стороны, её огромное, мощное основание — «подошва» — придаёт ей устойчивость, непоколеблемость. С другой стороны, тонкая, словно игла, вершина, буквально впивается в небо. Тот, кто хотя бы раз в жизни стоял на такой вершине, никогда не забудет абсолютно ни с чем несравнимого ощущения одновременной устойчивости — и воздушности, невесомости — когда перед твоим взором открываются величественные горизонты.
Удивительная вещь: казалось бы, когда мы летим на самолёте, мы видим ещё более далёкий горизонт — а всё же это вообще не то: только стоя ногами на вершине, ты испытываешь исключительный, всеобъемлющий восторг особого предстояния перед бытием.
Для многих древних культур гора — это axis mundi, космическая ось мира, соединяющая высшие и низшие миры. И именно поэтому на вершинах гор строились храмы, организовывались те или иные святилища.
Если мы вспомним самые древние жертвенники, о которых повествует книга Бытия, — это тоже будут «микро-горы», сложенные из камней — на вершинах которых и совершались жертвоприношения.
Прозвучавший сейчас 124-й псалом ещё глубже развивает тему символизма горы: он говорит о том, что «надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек». Гора для верующего становится не только внешним образом духовного вдохновения, но и наглядным примером того, как может ощущать себя сам человек, когда его голова, его мысли — всё то, что и отличает его от животного, — устремлены к Небу. И неспроста греческое слово «ἄνθρωπος» — состоит из двух основ: ἄνω означает «вверх» и θρώσκω — «смотреть, устремляться, прыгать». Смотря на гору, мы словно бы снова и снова задаём себе вопрос: а есть ли во мне задор подняться на вершину — или я всего лишь хочу так и остаться распластанным у её подножия?..
Псалом 124. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 124. (Церковно-славянский перевод)
Псалом 124. На струнах Псалтири
1 Надеющиеся на Господа подобны горе Сиону; не поколеблются вовеки те, что живут в Иерусалиме!
2 Горы осеняют их, и Господь осеняет людей своих отныне и вовеки.
3 Ибо не дает Господь грешникам власти над праведными, да не протянут праведные рук своих к беззаконию.
4 Даруй, Господи, блага тем, кто добр и праведен сердцем!
5 А людей развращенных и творящих беззакония покарает Господь. Мир Израилю!