«Архимандрит Матфей (Мормыль) — знаменитый регент». Протодиакон Николай Платонов и Анастасия Бетина

У нас в гостях были клирик Богоявленского Елоховского собора протодиакон Николай Платонов, автор книги об архимандрите Матфее Мормыле Анастасия Бетина.

Накануне 10-й годовщины со дня смерти отца Матфея Мормыля мы говорили о его жизни, которую он посветили изучению и возрождению традиций церковного пения и о том, как он стал одним из самых известных регентов Русской Церкви.

---

А. Пичугин

— Дорогие слушатели, здравствуйте, «Светлый вечер» на светлом радио. Сегодня четверг и поэтому, как всегда в это время в эфире наша совместная программа с музеем, я напомню: музей-исследовательский центр «Советский союз: вера и люди». Обычно эту программу мы ведем вместе с директором музея Ксенией Толоконниковой, сегодня Ксении, к сожалению, в нашей студии нет, но я постараюсь за двоих. И напомню, что в рамках нашего цикла программ говорим о жизни церкви в советское время, но не просто в советское время абстрактно, а в конкретный период послевоенный с 45-го года до распада советского союза. Понятно, что жизнь людей, она длинней и сложней, чем этот отрезок, поэтому мы, конечно же, заходим как в более ранний период, так и уже больше к нашему времени, но тем не менее стараемся говорить об этом, очень мало изученном жизни церкви, простой церкви, не церкви официальной, парадной, торжественной, а простой церкви людей. А этот период достаточно мало изучен. И вот сегодня мы здесь, в этой студии встретились, чтобы поговорить про человека, которого как раз вот уже десять лет как нет с нами, в сентябре исполняется десять лет, как нет архимандрита Матфея Мормыля. Отец Матфей, насельник Троице-Сергиевой Лавры, знаменитый регент, церковный композитор. Человек, наверное, которого до последнего времени люди, приходившие в церковь, воцерковлявшиеся в 90-е, в начале 2000-х даже уже конечно же знали. Ну и, естественно, его очень хорошо знали люди, которые в храм приходили в более ранний период, в советское время, потому что практически большинство из того, что можно было слушать в церковном хоре было как-то связано, гармонизировано, написано, прожито отцом Матфеем. Я представляю с удовольствием наших гостей: сегодня здесь в этой студии протодиакон Николай Платонов, протодьякон Богоявленского Елоховского собора, здравствуйте

Прот. Николай

— Приветствую вас, дорогие отцы, братья и сестры.

А. Пичугин

— Анастасия Бетина, автор книги про отца Матфея, книга называется «Пою Богу моему дондеже есмь». Здравствуйте

А. Бетина

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели.

А. Пичугин

— И простите за длинное мое вступление, но все равно надо обязательно сказать, что сейчас вот, все-таки по прошествии десяти лет имя отца Матфея уже не так хорошо известно людям, которые в последние годы приходят в церковь, но оно продолжает быть очень важным вообще в церковной жизни, поэтому, наверное, стоит начать с того, что рассказать, кем был этот человек, его происхождение, приход к вере в церковь, служение. Я думаю, что об этом нам Анастасия расскажет, как автор книги.

А. Бетина

— Отец Матфей, как уже было сказано, это выдающийся регент православной церкви. Родился он в Ставропольском крае в северной Осетии в 1938 году в простой казачьей семье. Очень верующий, очень крепок в вере, как большинство казачьих семей. И он сам говорил о себе, что он является певчим в четвертом поколении, то есть вот этот певческий опыт накапливался, аккумулировался в нем и вылился вот в такое значительное явление. Его дедушка был регентом, его мать была регентом. В его роду были и монашествующие, поэтому вот этот самородок, он конечно же, возник не на пустом месте, хорошо была подготовлена почва для его, так скажем, возникновения.

А. Пичугин

Да, время-то было такое, что он поступил в семинарию в 59-м году, вернее нет — он окончил семинарию в 59-м году. Соответственно это 50-е годы, время его поступления это хрущевская оттепель с одной стороны, с другой стороны это совсем не оттепель по отношению к церкви, хотя тоже, если мы сейчас будем говорить с церковными историками мнений будет очень много. Но было тяжело, было все равно тяжело, пускай не расстреливали. Почему мы говорим, любим говорить об этом времени, потому что вроде уже не расстреливали, ну ссылали, сажали, но это было более человечное, менее людоедское время, чем 30-е годы, но для мальчика из даже пускай церковной семьи поступить в семинарию в то время — это был определенный шаг, пускай и семинарии не пустовали, но все равно определенный шаг. Вы что-нибудь можете о мировоззрении его, как это произошло, ведь наверняка были еще разные варианты продолжения обучения?

А. Бетина

— Он сам говорил, что он себя не мыслил без церковного пения, как я говорю, он воспитывался в семье, где все пели и сам с самого детства пел на клиросе. И мать его тоже была регентом. Поэтому, конечно, вот именно певческое служение было для него очень важным. Поступить в семинарию ему посоветовал его духовник в станице Архонская отец Иоасаф. И он с радостью, в общем-то, принял это благословение. И все так управлялось в его жизни, что его тут же поставили регентом семинарского хора. На практике он встретился со знаменитыми регентами Владикавказа: Пестрицким и Звоником, поэтому он сам впоследствии говорил, что все в моей жизни складывалось так, что певческое служение именно стало основным. И, конечно, когда он приехал в Лавру...

А. Пичугин

— Как он попал в Лавру?

А. Бетина

— Он поступил в Московскую духовную академию после окончания Ставропольской семинарии и тут его тоже поставили, конечно же, регентом. И когда он принял решение принять монашество, то в Лавре ему дали послушание тоже регентское. Сначала смешанным хором он пел с народом, потом уже стал управлять братским хором, семинарским хором и объединенным хором Троице-Сергиевой Лавры и Московской духовной академии

А. Пичугин

— На секундочку: ему было на тот момент 23 года. В 61-м году, насколько я знаю из его биографии, он стал старшим регентом и регентом объединенного хора Лавры и Академии. 23 года...

А. Бетина

— Да, он начал этот путь в раннем возрасте.

А. Пичугин

— Неужели не было людей более старшего возраста, которые застали еще дореволюционное церковное пение в Лавре опять же живших на тот момент, вернувшихся или пришедших, но которые были знакомы с традициями пения, наверное, на тот момент лучше, чем отец Матфей? Вернее, еще тогда даже и не отец Матфей, тогда еще и Лев Васильевич.

А. Бетина

— В то время был еще такой Сергий Боскин, он управлял как раз вот смешанным хором в Лавре, но там возникли какие-то организационные проблемы, ведь там были гонения, как вы говорите, и всех, кто работал в церкви, вызывали, допрашивали, ставили им какие-то условия, и не все выдерживали это. Поэтому, видимо, отец Матфей оказался тем человеком, который смог занять это место.

А. Пичугин

— Отец Николай, ваше знакомство с отцом Матфеем как произошло? Я так понимаю, что еще до вашего поступления в семинарию, вы с отцом Матфеем, если не лично, но естественно были знакомы с его творчеством.

о. Николай

— Можно я сначала к Анастасии добавлю?

А. Пичугин

— Конечно.

о. Николай

— По воспоминаниям его одноклассников по Ставропольской духовной семинарии, это отец Валентин Мерцев и отец Александр Аржаев — это клирик Богоявленского собора старейший, ему уже 82 года, 83 будет. Они вспоминают, что отец Матфей, когда учился в Ставропольской семинарии, всегда писал ноты, на уроках причем. А преподаватели, видя, что он занимается каким-то посторонним делом, поднимали его и спрашивали по теме, и он всегда вставал и отвечал. У него была прекрасная, великолепная память и, не взирая на свои ноты, он отвечал на вопросы преподавателя. А познакомился я с отцом Матфеем через владыку Рязанского Симона. Я был как раз после армии у него в гостях, и он мне предложил подойти к отцу Матфею, так как я очень хотел петь в хоре. Я, честно говоря, лично его не знал, только был наслышан.

А. Пичугин

— Ну и, естественно, я так понимаю, что в те годы на клиросах в основном были...та гармонизация, поправьте меня, у меня с музыкой плохо, гармонизация или те переложения, или опять же написанные отцом Матфеем церковные произведения?

о. Николай

— Но он же ездил по монастырям. В Киево-Печерскую Лавру, изучал Соловецкие напевы, Валаамские и гармонизировал. И в Лавре уже на деле пробовал петь эти песнопения, написал своей рукой множество партитур и кое-что гармонизировал. Например, он лично для меня написал «На реках Вавилонских» знаменного распева.

А. Пичугин

— Под вас?

о. Николай

— Да.

А. Пичугин

— Но это, видимо, уже в поздний период?

о. Николай

— Да-да, это в 90-е годы. Но я к отцу Матфею сразу не попал, я попал во второй хор академии, к отцу Зотику Якимчуку

А. Пичугин

— С которым вы, опять же, долгие годы служили?

о. Николай

— Да, уже в Елоховском соборе. А уже во втором классе семинарии я перешел к отцу Матфею, тоже чудесным образом, это другая история.

А. Пичугин

— А эту историю можете рассказать?

О. Николай

— Вторым хором в 91-м году после ухода отца Зотика Якимчука руководил Владимир Романович Бульчук. И мы пели на левом клиросе в трапезном храме. Я написал прошение на имя инспектора тогда — архимандрита Евгения, будущего ректора, нынешнего митрополита Эстонского, о переходе из второго хора в братский хор отца Матфея, прямо черным по белому написал. Владимир Романович был без очков и подписал мне это прошение, он думал, что я куда-то просто хочу отъехать. Говорит: «- Надолго? Я говорю: — Как Бог даст». И таким образом я очутился у отца Матфея, а отец Матфей, когда я к нему подошел после подписания сразу на правый клирос, увидел прошение подписанное, удивился очень и сказал: «- Бегом беги к инспектору, который тоже удивился: — Как тебя так быстро отпустили из одного хора в другой»? Такого не было вообще в принципе. Ну и так, через месяц меня утвердили уже в братском хоре отца Матфея.

А. Пичугин

— Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня протодьякон Богоявленского и Елоховского собора Николай Платонов, Анастасия Бетина, автор книги про архимандрита Матфея Мормыля, многолетнего регента Троице- Сергиевой Лавры, церковного композитора. Десять лет исполняется в эти дни, как отец Матфей ушел, но тем не менее, его всегда думаю, что, пока многие-многие поколения его учеников будут живы, будут служить в церкви, отца Матфея, конечно же, будут помнить. Я много слышал о его удивительно строгости в преподавании, в общении со студентами, именно в общении аудиторном и общении репетиционном, что ли, что у него была какая-то своя линия, у отца Матфея, как он себе представлял все должно звучать, и если с этой линией что-то не совпадало, он был удивительно строг.

о. Николай

— В плане преподавания он был не такой строгий, наоборот, очень мягкий, он всем четверки-пятерки ставил.

А. Пичугин

— Но это не касалось, я так понимаю, тут надо оговориться, что у вас, например, отец Николай, мы с вами перед эфиром говорили отец Матфей преподавал, помимо прочего, дисциплины, не связанные напрямую с церковным пением — это Литургика, Новый Завет, здесь, наверное, да, он, конечно, был мягче.

о. Николай

— Да, он, конечно, был мягкий человек. Отвечал на вопросы студентов. Но один раз был такой случай: я читал «Достойно есть» после окончания лекции, и он мне такое замечание сделал, я еще не был даже в сане, студент семинарии, в плане дикции: «- То не выговариваешь, то. Как будешь дьяконом, как будешь читать входные молитвы?» То есть такие были подсказки, уже тогда, хотя я еще не был в сане дьякона. А на репетиции, конечно же, это была дисциплина, должно быть внимание стопроцентное, он не любил, когда певцы болтают между собой на репетиции. И должна была быть полная, конечно, отдача. Но, чтобы разрядить как-то иногда ситуацию, чтобы певцы немножко отвлеклись от пения или отдохнул голосовой аппарат, он приводил разные истории. Конечно, много говорил о тексте песнопений, которые мы поем, потому что главное в песнопении текст. Как привел отец Ювеналий круг Лаврский, что текст — это ездок, а музыка — это лошадь, в первую очередь надо доставить ездока, если лошадь, то непонятно будет. И когда человек знает текст, понимает его, тогда и будет молитва при пении. Но и, конечно же, работал над дикцией, мог иногда одну ноту, одно слово пропевать полчаса, пока оно как бы не впоется. И, например, одну нотку тенора не могли никак брать, он уже приводил разные примеры и один раз говорит: «- Вот представьте, голубь вокруг голубки воркует, вокруг нее так кружится, так и вы должны обласкать эту ноту, так ее спеть». Приводил такие понятия, пример, благодаря которым певцы наконец-то понимали, что от них требовалось. И он потом говорил: «Ну можете же все-таки».

А. Пичугин

— А как отец Матфей без системного музыкального образования сумел вот так вот, как вы сейчас рассказываете, отец Николай, прочувствовать все ноты, слышать фальшь настолько, что одну ноту по полчаса, по часу могли распевать? У него, насколько я знаю, не было системного музыкального образования, была Ставропольская семинария, была академия. Вот вы Анастасия, как я понимаю, учились в консерватории? Расскажите пожалуйста, как такое возможно?

А. Бетина

— Сказано же, что это был самородок. То есть у него был незаурядный, действительно, врожденный талант. И потом, этот опыт, накопленный поколениями, но, кроме того, он очень много работал над собой. То есть это был очень образованный человек, но просто он сам занимался этим образованием. Он получил его не в каком-то высшем учебном заведении, он очень много занимался и беседовал с музыковедами и читал много музыковедческих книг. Вот Николай Григорьевич Денисов в одной из передач, которые были посвящены памяти отца Матфея говорил, что в нем было удивительное сочетание музыкальной образованности и церковности. То есть вот этот талант он приумножил, благодаря своему труду. Причем куда бы он не ехал, везде он искал, что можно взять ему для себя на заметку: какая-то манера исполнения, звукоизвлечение, произношение — все это он отмечал и потом претворял в звучание своего хора. Причем, когда его спрашивали: «отец Матфей, а в чем секрет этого пения, которое всех завораживает и которое так отличается от всего, что есть в церкви, то есть оно как бы аккумулирует действительно, опыт церковно-певческий. Он говорит: — А никакого секрета здесь нет, я пою так, как мы пели в станице Архонской». То есть еще вот это пение бабушек, которое у него отложилось в сердце и которое было удивительно распевным, удивительно прочувствованным, молитвенным, самое главное...

А. Пичугин

— А сейчас, кстати, от современных регентов часто можно услышать, что «бабушки поют, знаете, был в одном храме, там бабушки поют». Я, конечно, понимаю все, что нет средств на профессиональный хор, я понимаю, что в этом есть что-то такое народное, но как так можно? Ведь есть профессиональный хор, какие бабушки? В этом, наверное, что-то, достаточно такое, надменное слышится порой.

А. Бетина

— Смотря, какое пение, наверное, смотря, какие бабушки.

А. Пичугин

— Смотря, какие бабушки, но уже не осталось, к сожалению, тех бабушек, у которых отец Матфей учился, естественно.

о. Николай

— Я вспоминаю детство: там действительно бабушки пели просто великолепно. Когда «Верую» и «Воскресение Христово видевше» звучало на весь храм, как огромный народный хор, у меня мурашки по коже были. Это, конечно, детские воспоминания, но отец Матфей, он как говорил: «Я при управлении хором на службе спиной должен чувствовать молитвенный настрой верующих». То есть вот такие моменты. И он работал над культурой пения. Еще он всегда говорил: Начинать пение нужно из ничего. «Херувимская» у него начиналась на таком «пианиссимо»

А. Пичугин

— Тут надо термины пояснять.

о. Николай

— «Пианиссимо» — это значит «очень тихо». И он не любил, когда орут на горле в хоре. Он называл это «бугаиссимо». Есть «фартиссимо» — очень громко, а это называл он «бугаиссимо». То есть культура пения должна быть в церковном пении, мы не можем петь, как солисты или певцы больших театров, потому что у них светская манера исполнения, хотя принципы все при постановке голоса у отца Матфея оставались такие же, это работа пресса, резонаторы, дыхание, но, в отличие от светских певцов, он учил распеваться под букву «и». Не под «о», даже под «у».

А. Пичугин

— А почему?

о. Николай

— Тогда уравниваются все гласные, нет «акания» и «окания».

А. Бетина

— Ну это итальянская школа.

о. Николай

— Да, под «и». И тогда все гласные мягкие и одинаковые. И нет провалов в пении при голосоведении нет провала. Но тут, конечно же, нужен пресс. Он всякие примеры приводил, и когда меня вызывал, например, на репетиции к себе к фисгармонии, а это бывало, может быть, и час можно было постоять рядом с ним у фисгармонии, то заставлял стену толкать, руку ему жать, сделать какое-то усилие, чтобы человек понял, какие мышцы работают при извлечении звука, потому что петь научить невозможно, можно показать какие-то примеры, чтобы человек понял, как он достигает, какие мышцы работают, что у него творится с организмом, с телом при извлечении звука и при правильном пении, вот чего он пытался достичь при работе с певцами, а тем более они все были без образования, в основном, у нас редко кто был с музыкальным образованием. И поэтому он выравнивал звук при хоровом пении. И еще проблема была в том, что семинаристы заканчивали учебу и при этом все разбегались, уезжали на приходы, это надо было новый состав собирать. Это очень большая работа.

А. Бетина

— И, кстати, насчет новых певцов у него такая уже тактика сложилась за многие годы преподавания, что певцов новых он не всех сразу пускал на клирос, а большинство сначала — кто-то до полугода даже стоял под клиросом, прислушивался. И вот эта манера когда уже была у него на слуху, тогда он начинал пускать на клирос.

А. Пичугин

— Мы должны обязательно, я считаю сегодня, послушать хор под управлением отца Матфея. Я правильно понимаю, что мы сейчас услышим песнопение, которое называется «Плотию уснув» — это эксапостиларий Пасхи. Кстати, опять же поясняя термины, объясните пожалуйста, значение слова «эксапостиларий»

А. Бетина

— Эксапостиларий — то есть Светилен. Вообще, с греческого языка переводится «высылаю», потому что он исполнялся на середине храма. Но сейчас уже такой традиции нет.

А. Пичугин

— Нет, его исполняет хор в том месте, в котором он обычно находится.

А. Бетина

— А название осталось

А. Пичугин

— Да. Замечательное песнопение, это как раз хор под управлением отца Матфея.

Звучит песнопение

Я напомню, что вы слушаете программу «Светлый вечер», которая, как всегда по четвергам, проходит у нас совместно с музеем-исследовательским центром «Советский союз: вера и люди». Сегодня я один, без директора Ксении Толоконниковой. А в гостях у нас протодьякон Богоявленского и Елоховского собора Николай Платонов, Анастасия Бетина, автор книги про отца Матфея Мормыля. И мы вспоминаем в этой студии отца Матфея. Десять лет в эти дни исполняется со дня его кончины. И через минуту мы в этой студии снова все встретимся.

— Возвращаемся в студию «Светлого радио». Напомню, что в гостях у нас сегодня протодьякон Богоявленского и Елоховского собора Николай Платонов и Анастасия Бетина, автор книги про Матфея Мормыля, многолетнего регента Троице-Сергиевой Лавры, Московских духовных школ, Московской духовной академии и семинарии. Человек, который во второй половине двадцатого века олицетворял собой церковную музыку в нашей стране. Мы вспоминаем его, десять лет со дня кончины сейчас исполняется. И наша программа с музеем-исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди», сегодня без директора Ксении Толоконниковой, к сожалению. Но, как обычно, мы говорим о периоде, который нас интересует, который мы исследуем — это послевоенная церковная жизнь, ну, и, собственно, до распада советского союза пытаемся мы ее проследить. И поэтому сразу вопрос: отец Матфей — насколько ему было тяжело во второй половине 60-х, 70-е годы, до празднования 1000-летия Крещения Руси? Потому что, с одной стороны, он не занимался какой-то идеологической работой, у него были хоры, но, с другой стороны, он с этими хорами постоянно куда-то ездил. С другой стороны, церковная музыка зачастую то, что та часть церковного искусства, которую всегда демонстрировали и показывали: приезжают гости светские, особенно из каких-нибудь дальних стран, их везут в Троице-Сергиеву Лавру: «смотрите, какой у нас хор есть!» Все это наверняка накладывало определенные отпечатки на то, что мог отец Матфей, чего не мог. Вот как его жизнь была в условиях советской, по отношению к церкви, действительности?

А. Бетина

— Сказать, что ему было трудно, потому что советское время, ну тогда всем было трудно, но я думаю, ему было очень интересно в том смысле, что его деятельность была проповедью и он имел для этого широкие возможности, то есть прекрасный хор, с которым он любил и очень много работал. То есть это была его жизнь. И благодаря этому, действительно, очень многие приходили к Богу, к вере. Многие, приезжая и услышав его хор, просто заражались этим духом — духом молитвы, духом церковного пения, церковного благолепия, и уже после этого не могли быть неверующими людьми. И даже рассказывали такой случай, что старообрядцы зашли в этот храм, и тоже обратились в православную веру. Это очень такой показательный случай. Он очень любил общаться, в том числе, с неверующими людьми, в том числе, с молодежью. Они приходили, он с ними разговаривал, шутил, что-то им рассказывал и тоже эта молодежь пропитывалась этим лаврским духом.

А. Пичугин

— Молодежь какая, светская? Или люди, которые приезжали все-таки воцерковленные в Лавру?

А. Бетина

— В том числе, и светская, конечно. А какая тогда была молодежь? Их же воспитывали как.

А. Пичугин

— Ну, это как, они приезжали с экскурсиями?

А. Бетина

— Да, там было очень много туристов, экскурсий.

А. Пичугин

— И насколько туристы могли пообщаться? Я так понимаю, что в 70-е годы достаточно тяжело было туристу, который просто приехал в Троице-Сергиеву Лавру с экскурсией, с экскурсоводом, особенно, если это какие-то экскурсии для студентов, пойти, извините, с попом поговорить.

А. Бетина

— Дало в том, что отец Матфей часто прогуливался по улице вокруг Успенского собора, и ему просто это нравилось общение. И, если кто-то его встречал, что-то спрашивал, конечно же, он отвечал и очень доброжелательно и с юмором.

о. Николай

— Был такой случай: группа неверующих, можно сказать, людей подошли к нему. Он говорит, что все сотворил Бог, он Творец. Они говорят: «- А мы же тоже творим. Он говорит: — Да что, мы вытворяем, а не творим»! Мы все посмеялись. Он мог любую ситуацию претворить в шутку, с юмором и все оставались довольными и удовлетворенными.

А. Пичугин

— Говорим: отец Матфей, отец Матфей — а можете сформулировать так понятно, доступно для людей, которые о нем практически никогда не слышали и не были с ним знакомы и, скорее всего, в церковь пришли в последние годы или вообще не пришли, нас слушают — сформулировать, в чем значимость отца Матфея, и личности, и его творчества для нас, живущих сейчас, в наше уже время.

о. Николай

— Это харизма. Это невозможно понять. Я вот одну свою прихожанку, бывшую учительницу, можно сказать, приводил к Богу, и она, когда услышала об отце Матфее, она сразу захотела побывать в Лавре и именно к нему подошла, и он ее благословил. Это просто душа тянется к человеку, который обладает такой харизмой. Это не каждому дано, это дано свыше.

А. Пичугин

— А как церковный композитор, как регент, в чем, действительно, его значимость? Ведь были церковные композиторы, который оставили после себя значительное наследство, наследие. Были регенты известные и до отца Матфея, и в одно с ним время, и сейчас, в общем, есть знаменитые регенты и знаменитые церковные композиторы — люди, которые, по крайней мере, пишут церковную музыку, все они есть и были до отца Матфея. А в чем конкретно его значимость?

о. Николай

— А он выбирал из композиторов, он не пел же Чайковского, а он брал, например, Чеснокова, Турчанинова, где молитвенное пение. Есть такой критерий церковности: не все песнопения могут быть церковными, не все могут восприниматься на службе.

А. Пичугина

— Даже, если они написаны?

о. Николай

— Да, если они написаны. «Милость мира», я помню, он мог полгода петь «Милость мира» Архангельского, 33-ий номер. Либо полгода потом пел Ярославскую «Милость мира». Он как бы впевал песнопения. И люди просто молились, они уже знают, как он поет это песнопение. Потом, у него всегда было понятие: слабая и сильная доля. Это, когда текст поется песнопения именно слабая и сильная доля, не как там хочет регент спеть по-своему, а вот именно, чтобы сильная доля, текст пошел, и слово идет, потом слабые доли, потом опять сильные доли — это многие не понимают и, я помню, Великим постом, на Великом повечерии девятая песнь «Помощник и покровитель», и ему очень не нравилось, когда регент левого хора очень затягивал это песнопение — там идет четкий счет руками (поет): Помощник и покровитель бысть мне во спасение«, то есть четко по нотам слабая и сильная доля. Это многие, к сожалению, не понимают. И многие помнят отца Матфея уже старого, слабого человека.

А. Пичугин

— Да и не сказать же, что он умер старым человеком, ему едва 71 год исполнился.

о. Николай

— Но понимаете, он, когда был молодой, он держал хор в руках, и тональность не падала в хоре, а когда уже он в коляске сидел в конце жизни

А. Пичугин

— Он в коляске сидел?

о. Николай

— Да, и ему не удавалось. Я, когда стоял в партии, я чувствовал: я хочу держать басовую партию, чтобы тональность не падала, но я не мог этого сделать, потому что отец Матфей меня уже не поддерживал своей божественной рукой.

А. Пичугин

— А он болел в последние годы, да?

о. Николай

— Да, тяжело болел.

А. Пичугин

— А можно ли сказать о том, что в советское время, (мы все время возвращаемся к этому периоду, потому что у нас программа посвящена как раз советскому времени и церкви в советские годы), все же через него прошли множество студентов Московской духовной семинарии, которые потом, впоследствии стали священниками, разъехались по всему Союзу, и у каждого были свои возможности на приходах, опять же, в условиях того времени, свои возможности поддерживать какой-то хор. Если это был собор, пускай в областном центре, там кто-то пел достаточно профессионально, возможно, люди, из театров приходившие. Если это был деревенский приход — там были бабушки. Но, насколько я могу судить, все равно люди, которые прошли через школу отца Матфея, пускай они там становились обычными священнослужителями в разных областях советского союза и республиках, все равно, они как-то могли потом повлиять на этот хор или, по крайней мере, тот же хор, он все равно опирался на что-то, что было придумано, введено в обращение или возвращено отцом Матфеем.

А. Бетина

— Отец Матфей и сам тоже опирался на традиции.

А. Пичугин

— Опирался на традиции, но он жил в Подмосковье, достаточно в ближнем, а эти священники разъезжались по всей стране. И вот насколько эти традиции, на которые он опирался, которые он возвращал, которые он вводил, можно же говорить о традициях, связанных с именем отца Матфея, что все это вместе с выпускниками Московских духовных школ разъезжалось точно также по стране.

о. Николай

— Это можно сказать, как птицы все разлетелись, как ученики преподобного Сергия, но редко кому удается повторить то, что делал отец Матфей. Это можно чувствовать его творчество. И тем более на местах вдали от Москвы редко кому удастся собрать такой же хор, но, если человек жил духом отца Матфея, этой церковностью, манерой церковного пения, то, я думаю, они все это на местах, я знаю случаи: вот владыка Тихон в Хамовниках у себя тоже хор собрал специально, чтобы под отца Матфея...

А. Пичугин

— Но он уже не там как раз, но хор-то, наверное, остался.

о. Николай

— Да, но я уже сейчас не знаю историю. Есть такой отец Сергий Маркевич, я его считаю вообще одним из, если не единственным последователем отца Матфея, который понимает, что отец Матфей хотел от хора и что хотел донести до молящихся. Он иногда регентует сейчас в храме Илии Пророка в Сергиевом Посаде и у него очень хорошо получается.

А. Бетина

— Я хотела бы добавить, что все-таки ключевое слово здесь — молитва и самоотверженное служение, потому что подражать в манере отцу Матфею — это может быть не всегда нужно и не всегда возможно, в зависимости от состава, от условий. Но подражать именно в отношении к церковному пению в его самоотверженном служении, стремлении к максимальной работе, максимальной самоотдаче — вот это, наверное, даже важнее.

А. Пичугин

— А что вообще исполнялось в те годы, в 70-е, 80-е, наверное, скорее, если мы о чем-то вспомнить хотим, мы можем говорить про 80-е годы, в наших храмах? Ну в Москве, наверное, все-таки, это были достаточно профессиональные хоры, а провинции?

А. Бетина

— Сложно сказать, но в основном это было концертное пение, все-таки советское время — это традиции концертного пения, вот они как укрепились, так они во многих храмах и остались, особенно в Москве и Московской области. А отец Матфей именно стремился ввести монастырские напевы, потому что он и сам был в монастыре, и он любил монастырское пение. И действительно, это пение более молитвенно, особенно песнопения Великого поста, песнопения Страстной седмицы — он это все положил на монастырские напевы. Гармонизовал стихиры по Кастальскому. То есть вот это его приношение огромное православной церкви в том, что он вернул. Не то, чтобы он их придумал, эти напевы, но он их вернул в лоно православной церкви. И можно сказать, он по уровню регент, подобный Архангельскому, подобный Орлову, которые были: вот хор Архангельского, хор Орлова — это был Синодальный хор, которые были образцом вообще для всей православной церкви. Недаром же вы говорите, что ему пытаются подражать, потому что он показал этот образец.

А. Пичугин

— А он сам выезжал за пределы Лавры? За границу, я так понимаю, хор ездил, он вместе с ним. А по стране?

А. Бетина

— Постоянно выезжал он и в Успенский собор, и в Донской монастырь

А. Пичугин

— Это в Москве, ну как у нас Лавра считается Москвой

о. Николай

— Он домой ездил в отпуск на Ставрополье, потому что он любил свою маму, Анну Васильевну и всегда ездил к ней после Преподобного Сергия до Успения он ездил в станицу Архонскую.

А. Бетина

— Вот у меня перед глазами поездки (ну, я открыла свою книгу) концертные и богослужебные поездки сводного Хора Троице-Сергиевой Лавры. Где они были: в Москве, на интронизациях Святейших патриархов, потом в Кубани Дивноморск, Мытищи, Рыбинск.

о. Николай

— В Череповец мы ездили, село Душоново такое есть, каждый год ездим на Тихвинскую икону. Я бы хотел еще отметить ответственность отца Матфея перед каждым событием, перед каждой поездкой. Например, умирает патриарх Пимен, интронизация Алексия Второго патриарха — целый месяц репетиции. Поездка в Германию, опять месяц репетиции, празднование равноапостольных Кирилла и Мефодия — опять репетиции. И так всегда, можно сказать, каждый год мы в сентябре не учились, мы были только на спевках.

А. Бетина

— А когда записи были, то и в мае тоже не учились.

о. Николай

— Да. 600-летие Преподобного Сергия, это 92-ой год и потом — это первый раз в Троице-Сергиевой Лавре смешанный хор объединенный, двести человек у стен колокольни пел молебен на всю Лавру после литургии.

А. Пичугин

— Я думаю, это красиво так, очень торжественно было. Но это не единственное, я думаю, что в более позднее и более раннее время вот также отец Матфей регентовал таким количеством людей.

о. Николай

— Нет, до 92-го года этого не было, только на записях он регентовал и на поездках за границу, у него было сорок человек.

А. Пичугин

— Отец Николай, насколько я могу судить, у вас было еще какое-то достаточно тесной общение, когда вы закончили семинарию, когда вы уже служили сначала в Лавре, потом в Елоховском соборе. Ваше общение с отцом Матфеем, оно продолжалось?

о. Николай

— Конечно, я себя не представлял без пения в хоре отца Матфея и сейчас мне, конечно, тяжело без него, потому что его рука, можно сказать, Божия рука. Я уже как-то не воспринимаю других регентов, пуская они меня простят, но с отцом Матфеем никто не может сравниться, к сожалению. Но, я думаю, у нас это все впереди, найдутся у нас достойные люди. Были такие моменты, мы общались тогда по домашнему телефону, например, он мне звонит вечером: «- Благословите, отец Николай. Вы не хотите стать „бакулавром“? Я говорю: — Объясните, батюшка. — Завтра в пять утра вылет в Баку». Такие бывали моменты.

А. Пичугин

— А это значит, что вам надо ехать, да?

о. Николай

— Да. Я должен звонить своему настоятелю и отпрашиваться для поездки в Баку.

А. Пичугин

— А ваш настоятель на тот момент уже, на секундочку, был отец Матфей Стаднюк?

О. Николай

— Да, отец Матфей Стаднюк, которого называл он «Матфей примус». А себя называл «Матфей секонд».

А. Бетина

— Смиренно

о. Николай

— И у него такое было чувство юмора всегда: басов и баритонов он называл «барбасы», женский состав смешанный хор он называл «женьшенями».

А. Пичугин

— Но он достаточно простой человек был, насколько я могу судить, и в нем осталась вот эта, такая казачья, с одной стороны, удалая, с другой стороны южно-русская черта, нотка.

А. Бетина

— Он был простой такой, широкий, всех вмещал в свое сердце.

о. Николай

— Он постоянно интересовался жизнью каждого студента, он всех помнил по именам, даже многим что-то предсказывал, что потом сбывалось в их жизни. Я уже не говорю про то, как он всех моих детей называл, имена давал всем моим четырем.

А. Пичугин

— И как это, вы приходили: ну как назвать, отец Матфей?

о. Николай

— Да, так и было: «- Ну как дела? — Дочка родилась. — Как назовешь? — Не знаю. — Так, ребята, несите календарь, будем имя искать». Были такие моменты, очень душевные и когда мы его поздравляли с днем Ангела, он нас принимал с такой широтой, что просто...Я помню, у него не было ничего, кроме черной икры.

А. Пичугин

— А нормально так, чего.

о. Николай

— Потому что ему привозили многие подарки. Мы, наверное, у него всю черную икру съели. Не знаю, сколько килограммов.

А. Пичугин

— Чем Бог послал. Ну и он приезжал, естественно, к вам в собор, в Елоховский собор все приезжали.

о. Николай

— Да, он, когда ехал в Архонку, всегда заходил в Елоховский собор. Я, бывало, иду кадить по храму и смотрю: отец Матфей стоит с помощником, потому что несколько часов до отправления поезда, они всегда заходили

А. Пичугин

— Вокзал-то рядом

о. Николай

— Да, три вокзала рядом, всегда просил поминать у святителя Алексея его маму и себя. Он говорит: «- У меня мама очень любит святителя Алексея, ты, пожалуйста, поминай». Ну, естественно, я всегда приходил к нему на клирос, хотя и служил в Елоховском соборе. Он мне говорит: «- Ну что, отец Николай, не можешь ты без хора-то. Я говорю: — Нет, конечно, не могу». И все равно много было записей после ухода в Елоховский собор, много поездок было.

А. Пичугин

— А вам удается сейчас не только служить, но и петь в хоре?

о. Николай

— Да, я постоянно пою Повечерие великое на первой седмице поста.

А. Пичугин

— А в будни где-то?

о. Николай

— В будни пою у мощей Преподобного Сергия и иногда на клирос захожу в Успенский собор в Лавре. Ну а в Елоховском соборе, конечно, я пою с правым хором сольные номера по праздникам.

А. Пичугин

— Когда не служите сами?

о. Николай

— Нет, служу, во время службы.

А. Пичугин

— ВыхОдите, там же хор

о. Николай

— Иду, поднимаюсь на правый клирос, недавно спел «Спаси, Боже, люди Твоя», трио поем перед плащаницей, особенно на Страстной седмице, так что я постоянно участвую.

А. Пичугин

— Елоховский собор — это целая жизнь, про него, мне кажется, можно бесконечно говорить, столько всего через него прошло. Даже в то время, которое нас интересует, которое мы изучаем, даже, наверное, в первую очередь в это время, когда главный, наверное, храм Русской церкви на протяжении нескольких десятилетий с 40-х по — пока вот храм Христа Спасителя не построили, да и до сих пор, в общем-то, у него же статус патриаршего, да?

о. Николай

— Да.

А. Пичугин

— Богоявленский Елоховский Патриарший собор.

о. Николай

— Кафедральный собор.

А. Пичугин

— А как они, вот тут, кстати, меня давно интересовало, сейчас уточню: как у них делится статус с храмом Христа Спасителя?

о. Николай

— Храм Христа Спасителя как бы Всероссийская кафедра, а Богоявленский — Московская кафедра.

А. Пичугин

— То есть, если патриарх, мы говорим про патриарха, как про правящего архиерея города Москвы, то в данном случае его храм — это Елоховский собор кафедральный?

о. Николай

— Ну можно и так сказать, да, потому что статус кафедрального никто не снимал.

А. Пичугин

— А среди прихожан еще остались те самые старые, совсем старые бабушки, уже совсем уходящая натура, которая помнит советское время и советский собор?

о. Николай

— Конечно, у нас монахиня Агния с сестрой Анной, им уже под 90 лет, они еще помнят протопресвитера Николая Колчицкого

А. Пичугин

— Да ладно? Они и при нем были прихожанками?

о. Николай

— Да-да.

А. Пичугин

— Ничего себе. И они же, видимо, живут где-то тоже неподалеку?

О. Николай

— Да, прямо возле собора.

А. Пичугин

— Да, Анастасия, вы тогда хотели добавить, а мы вам слово не дали, про отца Матфея.

А. Бетина

— Да, у отца Матфея очень важно то, что он с любовью относился к каждому человеку, вот отец Николай немножко сказал, я добавлю, что он был щедрым и в отношении угощения, конечно же, и в отношении, самое главное, просто человеческого внимания к каждому хористу, а это удивительно, потому что хор огромный и он помнил все имена не только хористов, но даже их родственников, даже тех людей, которые один раз когда-то приехали в Лавру или когда-то упоминались, обязательно, если человек приезжал, он спрашивал, с какого он прихода, кто у вас владыка, кто служит. И потом выяснялось, что он все это помнит, хранит в памяти: кто как себя называл, он так обязательно к нему и обращался, то есть или по имени, или по имени-отчеству. И всегда помогал в трудной ситуации при возможности. Когда-то и финансово, когда-то добрым словом или молитвой. Для многих он был духовным наставником, хотя он в основном не исповедовал, даже владыка Феогност на его отпевании и в памятной речи тоже не раз говорил, что он нес именно служение духовника, но в такой особой форме, в регентском служении он учил своих хористов духовной жизни и прививал им любовь к богослужению. Сейчас есть немножко такое, расхолаженное отношение к церковному пению, и это очень удручает, потому что это очень высокое служение, это практически, почти что алтарное служение, потому что мы находимся вот здесь, на солее, рядом с алтарем и эта ревность к богослужению — отец Матфей ей учил.

А. Пичугин

— А если ты регент, и, действительно, толковый, знающий регент, то ты хорошо должен устав знать, причем так хорошо, как, возможно, не знает его священник, который в этот момент служит. Конечно, хорошо бы, чтобы все знали, но зачастую получается так, что регент знает гораздо лучше, потому что вот эта практика составления служб, постоянная практика, в общем — это основа богослужения.

А. Бетина

— Да, очень часто приходится, кстати, батюшкам подсказывать. Но отец Матфей, конечно, досконально знал устав, он почти что весь Типикон знал наизусть и даже удивительно было: некоторые приходили к нему, задавали какой-то вопрос, он говорил: — Вот достань Типикон, открой такую-то страницу и там прочитай то-то и то-то. И, естественно, он следил за исполнением устава на богослужении, он был не только регентом, но и главным уставщиком Троице-Сергиевой Лавры, следил причем и за благолепием самого богослужения, в том числе, как кто делал поклоны, говорил, чтобы, когда делаются, например, поклоны Ефрема Сирина Великим постом, чтобы все делали одинаково, вместе с настоятелем.

А. Пичугин

— Он сам служил?

о. Николай

— Служил один раз в году, на свой день Ангела.

А. Пичугин

— Всего? Несмотря на то, что он в сане, архимандрит тем более?

о. Николай

— Да-да, он весь был в пении. И я добавлю Анастасию, например, он говорил: «Все ниц» перед молитвой на Великом повечерии. Если, например, не успели какую-то стихиру открыть он говорил: «- Так, говори: глас восьмый», и слова говорил, канонарх повторял, то есть наизусть стихиры пели.

А. Пичугин

— Я думаю, что это практика и человек, который на протяжении такого количества десятилетий этим занимался, то, естественно, все наизусть знал уже.

о. Николай

— Ну и, конечно, дар Божий.

А. Пичугин

— Много ли у него было учеников тогда же, в советские годы, которые потом выросли в самостоятельных регентов, которых сейчас знает церковь?

о. Николай

— Мы, конечно, знаем отца Никифора, отца Сергия Маркевича. А остальные учились, конечно, в академии и в семинарии, слышали его: отец Нестор, отец Лазарь.

А. Бетина

— Они пели параллельно с отцом Матфеем. Косвенно все равно являются его учениками, потому что петь вместе с таким регентом и ничего от него не взять — это было бы сложно, наверное, и странно.

А. Пичугин

— Мы потихоньку будем заканчивать нашу программу. Напомню, что говорили мы про отца Матфея Мормыля, знаменитого регента Троице-Сергиевой Лавры на протяжении нескольких десятилетий. Уже десять лет, как самого отца Матфея в живых нет, но есть ученики, есть огромное певческое наследие, которое он поднял на очень высокий уровень в нашей русской церкви. Говорили мы в том числе и в связи с тем, что деятельность и бОльшая часть жизни отца в церкви и вообще прошла в советские годы, о которых наша четверговая традиционная программа совместная с музеем «Советский Союз: вера и люди», музей-исследовательский центр, сегодня, к сожалению, без Ксении Толоконниковой, но она вернется в следующей программе обязательно. Я напомню, что с нами сегодня были протодьякон Богоявленского патриаршего Елоховского собора Николай Платонов и Анастасия Бетина, автор книги про отца Матфея «Пою Богу моему дондеже есмь» и завершаем мы программу песнопением, замечательным песнопением «Христос Воскресе» композитора Александра Дмитриевича Кастальского, знаменитого церковного композитора конца XIX-начала XX века, московского композитора. Хор под управлением отца Матфея Мормыля. Прощаемся с вами, я Алексей Пичугин, будьте здоровы.