«Путь к священству». Прот. Игорь Гагарин

У нас в гостях был настоятель Иоанно-Предтеченского храма села Ивановское протоиерей Игорь Гагарин.

Поговорим с отцом Игорем о его приходе к вере и о том, как у него возникло решение стать священником и каким для него стал этот путь служения Богу.

---

К. Мацан 

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Кира Лаврентьева — 

К. Лаврентьева 

— Добрый вечер. 

К. Мацан 

— И я, Константин Мацан. И сегодня с нами и с вами в этом часе «Светлого вечера» протоиерей Игорь Гагарин, настоятель Иоанно-Предтеченского храма села Ивановское Ногинского района. Добрый вечер. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Добрый вечер. 

К. Мацан 

— Уже не в первый раз вы у нас в студии. Для нас это очень радостно. Но для меня сейчас это не дежурная фраза, что вы не в первый раз пришли, снова пришли и хорошо, а я очень хорошо запомнил один эпизод из нашего с вами прошлого разговора, когда нам с вами довелось беседовать. Вы сказали вещь, которая меня очень согрела, я ее потом даже у себя в «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» опубликовал, там началась небольшая дискуссия. Вы сказали: смирение — это не когда я хуже всех, а когда все лучше меня. Меня эта формула по своей чеканности очень согрела и потрясла, я потом ее в сердце носил. И я хочу сейчас именно с этого начать. Поскольку мы будем говорить сегодня о вашем пути к вере и в вере и в том числе о пути, который привел вас к священству. Но вот это понимание смирения: что это не когда я хуже всех, а когда все лучше меня — в нем есть радость, в нем есть благодарность. В нем есть какое-то ощущение правильной полноты бытия. А священнику — именно как священнику, который пастырь, который пасет овец Христовых, который наставник и учитель — тяжело ли так чувствовать: что вообще-то, всё равно все лучше меня? 

Прот. Игорь Гагарин 

— Да я думаю, что не тяжело, потому что это дает какую-то мотивацию к непрестанной работе над собой. Потому что, действительно, когда приходят к тебе люди и раскрывают тебе, ну лучше сказать, что не тебе, а Богу, конечно, в твоем присутствии то, что они больше никогда никому не раскрывают, то часто видишь еще больше подтверждений, насколько они лучше тебя. 

К. Мацан 

— Вот это да. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Да. Хотя им в этот момент может казаться, что они что-то такое говорят о себе, что вообще сделает невозможным их уважать. А на самом деле, всё наоборот. Потому что мы знаем себя, мы ведь знаем себя гораздо лучше, чем знаем других людей. Каждый, наверное, знает о себе то, чего о нем не знают другие люди. И не дай Бог, если узнают. И поэтому все равно ты видишь, как тебе часто бывает далеко до многих из тех, кто вместе с тобой обращается к Богу и просит твой помощи, просит твоих молитв. 

К. Лаврентьева 

— А это понимание сразу пришло? В каком смысле: в смысле того, что в первые годы священства вот эта исповедь, вот это открытие, когда люди открывают вам душу — всегда было ощущение, что они лучше меня? Или это с годами… 

Прот. Игорь Гагарин 

— Я бы даже сказал, что вообще никогда так не задумывался. Вот если бы Константин не задал мне этого вопроса, я как-то об этом не думал. Просто когда он сейчас об этом сказал, я как-то ретроспективно посмотрел назад и подумал, что, наверное, всегда так и есть. Но просто это как-то настолько естественно… Вот, когда к Иоанну Кронштадтскому приходили и говорили, все к нему обращались, он часто благодарил — вот в его дневниках: благодарю вас за доверие. Действительно, понимаешь, что это так ценно, когда люди тебе доверяют свою душу. И поэтому вот эта благодарность за доверие тем сильнее, чем более, может быть, трудные вещи доверяет тебе человек. Чем в большей степени человек доверяет тебе то, чего он вообще он никогда никому не хотел бы доверять. И поэтому и доверие, и благодарность, и уважение — и всё это, наверное, главное, что ощущаешь. И искреннее желание, чтобы у этого человека получилось преодолеть то, что он хочет преодолеть. 

К. Мацан 

— Давайте поговорим  о том, как вы к этому шли. Путь к вере и путь в вере, как мне кажется, и это подтверждается опытом многих разговоров с верующими, это какие-то этапы. Это вот одна встреча за другой, это одно событие жизненное, которое стало важной вехой, сменяющее другое событие. Вот так, шаг за шагом человек, может быть, через какие-то встречи и обстоятельства приходит к вере. И в этой этапности есть какой-то глубокий смысл, наверное, Божьего Промысла о каждом. Вот какие этапы были у вас? 

Прот. Игорь Гагарин 

— Да, очень интересный вопрос. Вот мы с вами говорим. И вы, и я, и Кира, как я думаю, может быть, я ошибаюсь, но мы люди, которые пришли к вере не с младенчества, наверное. Я не знаю, как у вас… 

К. Мацан 

— Пожалуй, наверное, только Кира росла с детства в церковной семье. 

К. Лаврентьева 

— Было дело. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Это очень хорошо. 

К. Мацан 

— А я пришел к вере уже в студенчестве. 

Прот. Игорь Гагарин 

— И поэтому у нас есть опыт жизни без Бога (кроме Киры, конечно). И когда уже оборачиваешься назад, то видишь, что встречи с Богом были еще задолго до того, как ты узнал Бога. Бог является человеку иногда анонимно как-то, не называя Себя по имени. И человек встречается с Ним, понимает, что это встреча с чем-то очень-очень важным в своей жизни, что-то ему открылось. Но никак это не связывает с Богом, потому что воспитание наше было такое, что это можно было к чему угодно отнести, только не к Богу, о котором просто думали, что его нет. Я, например, был убежден, в те времена еще школьные, что Его нет, потому что понятно, что всё вокруг об этом говорило. Я могу назвать, наверное, две таких анонимных встречи, которые мне сейчас вспоминаются. Одна из них — я помню, когда я заканчивал школу, у меня были крупнейшие неприятности в школе. Я сейчас не буду подробно рассказывать о них, это было связано с экзаменами. В общем, на следующий день должно было произойти некоторое событие, после которого моя жизнь могла очень круто измениться в худшую сторону. А могло эту тучу пронести мимо. И вероятность того, что будет что-то очень тяжелое и страшное, не буду говорить, что, она была очень велика. И я помню, вечером, перед тем, как на следующий день надо было идти в школу. Был май-месяц, была очень теплая погода. И трудно было заставить себя лечь спать. Я вышел прогуляться. И, вот вы знаете, казалось бы, всё так плохо, всё нагнетается, так мало шансов что-то изменить. И вдруг — я вспоминаю это, простите, это банально, но: да, звездное небо, которое… И вдруг нахлынула такая радость и такая уверенность, что какая всё это ерунда, какая всё мелочь. Что есть в жизни, есть нечто, — я тогда не знал, что Некто, теперь я понимаю, что Некто, — но нечто настолько более важное, чем всё то, даже самое худшее, что может меня ждать в случае неблагоприятного развития событий. И с такой радостью, как я помню, я пошел и лег спать. Я не понял, что это такое было. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что Господь посетил. Вот так Он, иногда не называя Себя по имени… Был, наверное, другой случай. Уже когда я гораздо старше был, когда я работал учителем школьным. Еще пока по инерции, но уже в какой-то степени искал Бога… 

К. Мацан 

— Русский язык и литературу преподавали. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Да, русский язык и литературу преподавал. Но я на свое преподавание в школе смотрел, как временное вынужденное занятие, потому что я тогда был убежден, что я талантливый поэт, писатель. Я пытался что-то писать и думал, что надо только пробиться, напечататься. Это было начало 80-х годов. И все свободное время у меня были в карманах записные книжки, какие-то рифмы, что-то еще. Но при этом, знаете, наверное, как все люди, воспитанные на русской классической литературе, а русская классическая литература, мне кажется, очень обостряет в человеке желание понять, в чем смысл жизни, в чем высший смысл жизни — для чего ты пришел в эту жизнь? В чем твое призвание? И я искал ответы на этот вопрос. Очень мучительно искал, читал очень много. И вот временно, казалось, что находил — чтобы семья была. Дети, семья — это одно. Потом начинал смотреть — нет. Потому что понимаешь — я это у Толстого прочитал, — что смысл жизни можно считать найденным только тогда, когда смерть не отнимает этого смысла. А к чему бы я ни приходил, я понимал, что жить с этим можно, а умирать как-то тоскливо. И смерть все равно как бы перечеркивает всё то, что ты ищешь. Вы знаете, уже не в первый раз, может быть, я даже в вашей программе уже об этом говорил, но для меня это такой удивительный был опыт. Я не знаю, что это было. Вернее, сейчас я уже знаю. Я ходил по лесу — записная книжка, ручка в руке. И вдруг, совершенно непонятно откуда, вдруг начало наплывать какое-то чувство любви ко всему тому, что я вижу вокруг. Причем оно так усиливалось и набирало такую интенсивность, что казалось, что меня разорвет от этой любви. Всё, на что я ни посмотрю — листок, какие-то букашки, гусеницы, цветы, облака — всё это… И вдруг я почувствовал… Но это было такой силы чувство! И вот в этот момент пришла мысль: а если умереть? И вы знаете, впервые я не только не испугался, а даже немножко захотелось. Как-то показалось, что и здорово. Потому что в таком состоянии умирать не страшно. И оно недолго длилось, это состояние. Потом оно стало угасать. Я не понял, откуда это пришло, но я тогда подумал: вот, я нашел. Это состояние — это нормальное человеческое состояние. Вот в этом состоянии человек должен жить, человек должен прийти к этому состоянию, чтобы оно стало его естественным постоянным состоянием — состояние такой любви всеобъемлющей. И тогда ничего не страшно. И смерть не только не страшна, а даже в какой-то степени желанна, потому что интуитивно чувствуешь, что это переход к чему-то еще большему. Но… 

К. Мацан 

— Главное, чтобы это не породило сразу каких-то резких шагов по отношению к приближению смерти. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Нет-нет, что вы. Жить я очень любил и люблю. Но… 

К. Мацан 

— Я понимаю, о чем вы говорите, просто решил на всякий случай… 

Прот. Игорь Гагарин 

— Вы знаете, что-то подобное читал в стихотворении у Тютчева. Сейчас наизусть не вспомню, но там есть вот такие слова: «Час тоски невыразимой!.. Всё во мне, и я во всем!..» И там дальше: «Дай вкусить уничтоженья...» И вот, единственное, я бы заменил. У Тютчева сказано «час тоски невыразимой» — час любви невыразимой. Вот и я подумал… Но я тогда Бога еще не знал, я не знал, что Бог есть любовь. Я только понял, что любовь, что жить надо для любви. Что только любовь — вот в той мере, в какой ты наполнен любовью, в той мере ты действительно по-настоящему живешь. И тогда всё становится не страшно, в том числе и смерть. Но я наивно тогда думал, что все понятно, надо к этому идти, надо это развивать. Я не понимал, что сам в себе это не разовьешь. Потому что любовь — это огонь, который внутри из тебя сам не загорится. Что источник должен быть. Но сейчас, задним числом, я понимаю, что это тоже была встреча с Богом. Иногда Бог посещает тебя, не открываясь, для того, что потом, позже, когда ты уже придешь к Нему каким-то другим путем, ты вспомнил о том, что это было в твоей жизни: так это ты был, оказывается, Господи, просто я Тебя тогда не узнал. 

К. Лаврентьева 

— Протоиерей Игорь Гагарин, настоятель Иоанно-Предтеченского храма села Ивановское Ногинского района сегодня с нами проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Игорь, те состояния, которые вы описали, они же вполне могут посещать и людей, которые совсем-совсем с Богом не знакомы. Или тех людей, которые исповедуют другие религии. Ну так, теоретически. Или я могу ошибаться? Как понять, что это личный диалог Бога с тобой, что это разговор двух реальных личностей — Бога и тебя. Как понять это человеку, который вообще, совсем никогда ничего не знал ни о Церкви, ни о Боге, ни о религии — вообще ничего никогда. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Ну, ведь я и этого не понял тогда. Дело в том, сказать, как это понять, мне трудно, потому что и я этого не понял тогда. Я понял это, когда уже другими путями пришел к Богу, к церкви. Тут сыграли большую роль и книги, разговоры с людьми. Поэтому я думаю, что Господь посещает человека любого, Господь любит всех — и верующих, и неверующих, и людей других религий. И любого Господь посещает. А вот уже, осозна́ет ли это человек, как Божье посещение, или как просто какое-то прекрасное переживание непонятно откуда пришедшее и куда ушедшее — тут очень трудно сказать. Наверное, у каждого это бывает индивидуально, по-разному. 

К. Мацан 

— Но от этого, от такого пока еще просто какого-то общедуховного опыта универсальной некоторой духовности, как произошел переход, собственно, к осознанной религиозности? 

Прот. Игорь Гагарин 

— Вот вы сегодня начали разговор о пути к священству. Вот я бы тоже разделил и свой путь, и я думаю, не только свой путь, на как бы три этапа. Один — это путь к Богу: вне Церкви и вообще вне священства. Второй, наверное, этап — уже придя к Богу… Человек может не прийти к Церкви, он может уже искренне в душе своей верить в Бога и как-то общаться с ним по-своему, но при этом быть очень далек от Церкви. Таких людей много. Второй путь — это путь уже в Церковь. Ну, а третий, который, понятно, что далеко не у всех православных — это путь уже к священству. 

К. Мацан 

— Нам интересны все три этапа. Расскажите, пожалуйста. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Ну, про первый уже немножко начали. Я думаю, что вообще путь к Богу для… Вообще, все ведь по-разному приходят, поэтому я буду говорить о своем. 

К. Мацан 

— Само собой. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Мое мнение, что для меня (и для многих очень людей) непременным какой предпосылкой, условием того, чтобы этот путь произошел, чтобы начался хотя бы этот путь, должно быть два таких важных вопроса. Это вопрос о смысле жизни, без которого, я не знаю, как можно жить человеку, не ставя перед собой этот вопрос. Хотя многие его не ставят, к сожалению. И другое — это стремление быть лучше, чем ты есть. Вот если эти вещи есть, и человек очень далек от Бога, но ему очень важно понять, зачем он родился и что его жизнь? И если он недоволен тем, какой он есть, и он ощущает очень сильную потребность быть лучше и какое-то ощущение, что это возможно... Вот это, мне кажется, что это является уже той ступенью, теми ступенями, поднимаясь по которым, человек в конце концов может встретить Бога. Для меня это было понятно, потому что я, поскольку был учителем литературы… Но учителем литературы я тоже стал не потому, что так получилось, я к этому готовился, потому что я полюбил русскую литературу, еще учась в школе. И вот снова повторю, что русская классическая литература, внимательно читаемая человеком, очень готовит человека к тому, чтобы встретиться с Богом. Я помню, когда я только-только стал священником, это было сенсацией такой в нашем поселке, никто не знал об этом. Знал только директор. Я потихоньку уже раскрыл, что я верующий. И тут я вдруг внезапно стал священником. Уволился из школы. И помню, что я еду в автобусе домой, со мной сел один из родителей и говорит: «Игорь Викторович, хочу вам задать все-таки вопрос: как вам не стыдно, вот такое предательство, такое ренегатство какое-то». — «Как, в чем?» — «Ну как же, двуличие даже в какой-то степени какое-то. Вы столько лет учили детей одному, а потом стали вот служить совершенному противоположному». — «А почему? Где противоположное?» — «Ну как же!» — «Да нет, — говорю, — как раз всё наоборот. Я изучал с детьми, с подростками русскую классическую литературу. И я не знаю, как можно внимательно, вдумчиво читая Толстого, Достоевского, Чехова, не прийти к Богу». Я понимаю, что я преувеличиваю. Многие люди читают и не приходят к Богу. Но тем не менее, вероятность того, что человек, читая русскую классическую литературу, все равно в упор подойдет, вот вплотную подойдет к этим вопросам, ответы на которые может дать только Бог. 

К. Мацан 

— Томас Манн, великий немецкий писатель, назвал русскую литературу «святая русская литература», потому что из любой точки сразу выход к предельным вопросам, самым главным. 

К. Лаврентьева 

— Но удивительно, что очень многие писатели, ну, не очень многие, но были писатели, которые считали, что сама литература — это уже всеобъемлющая какая-то сфера. И Бог там не нужен. Например, Владимир Набоков был именно такого мнения. И меня это поражало. Потому что он считал, что именно русская литература это и есть предел всего, что человек сам себе творец и так далее. Меня это настолько поразило, что при такой глубине человек может и не открыть себе Бога. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Конечно, да. Но, вот слава Богу, что все-таки многие наши писатели… 

К. Лаврентьева 

— Были глубоко верующими людьми. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Были либо глубоко верующими, либо даже… Ну, как Лев Толстой — с одной стороны, мы все понимаем сложность его отношения с Церковью и трагичность их отношений. Но даже он: к Церкви привести — не знаю, но к Богу привести, к пониманию бессмысленности человеческой жизни без Бога — он очень помогает. Для меня с него и начиналось, с Толстого во многом.  

К. Мацан 

— Вот если мы говорим об этих трех этапах: приход к Богу, приход в Церковь и приход к священству. Если мы сейчас говорим о первом из них, то важную роль сыграла русская литература. А дальше что было? 

Прот. Игорь Гагарин 

— Церковь. Вы знаете, тут, наверное, несколько было сразу входов. И я даже не знаю, какой из них был главным. Но один — это то, что так получилось, что я жил… Я работал учителем в санатории «Загорские дали», рядом с городом Загорском, которому теперь, слава Богу, вернулось его родное имя Сергиев Посад. Буквально рядышком. И я очень часто бывал в Лавре. И с очень большим интересом наблюдал всё, что там происходит. Будучи, конечно, вне Церкви. Две вещи меня… Вот я помню, у мощей Сергия Радонежского я тогда впервые задумался. Я приходил туда и наблюдал за тем, что там происходит. А там вереницы верующих подходят к мощам, прикладываются. И вот вы знаете, один раз меня вдруг так очень удивило, что... А я наблюдал за этими людьми, потому что мне было интересно. Ведь особенно в те, это были советские времена, это были люди из другого мира. Потому что, понятно, что мир наш — людей, которые без Бога, и мир людей веры, это два совершенно разных мира. И вот, мне конечно, как начинающему писателю, было интересно понять психологию этих людей: что это за люди такие, что в них есть такое, что вот их влечет сюда? Я тут как зритель смотрю. А для них это родное. И вот я помню, один раз, когда я наблюдал за их лицами, когда они подходят к мощам Преподобного Сергия и прикладываются. И вы знаете, я вдруг поймал себя на мысли, какими красивыми становятся их лица в этот момент. Вообще, лицо оно ведь красиво, на мой взгляд, красиво не чертами лица, а выражением лица. Иногда бывают очень красивые черты, но выражение такое, что ну никак. И наоборот — сколько раз мы встречали людей, у которых, может быть, очень неправильные черты лица, но такое выражение, что прекраснее этого лица нет ничего на свете. И вот тут как раз я это и увидел: какие красивые лица. И я подумал: ага, значит, что-то делает этих людей на несколько минут такими прекрасными — не может быть плохо то, что так преображает человека. Это было первой мыслью. Я ее тогда даже где-то для себя отложил, что-то записал. Но понятно, что еще выводов еще никаких сделано не было. А если говорить дальше… 

К. Мацан 

— А дальше, давайте после маленькой паузы. Сейчас, как говорится, подвесим интригу и сделаем небольшой перерыв. Я напомню: сегодня в «Светлом вечере» протоиерей Игорь Гагарин, настоятель Иоанно-Предтеченского храма села Ивановское Ногинского района. В студии Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Мы вернемся к вам буквально через минуту. 

 
К. Лаврентьева 

— Еще раз здравствуйте, уважаемые радиослушатели. В студии «Светлого вечера» сегодня протоиерей Игорь Гагарин, настоятель Иоанно-Предтеченского храма села Ивановское Ногинского района. С вами мой коллега Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы возвращаемся к нашей очень интересной беседе. 

К. Мацан 

— Вы только что сказали про то, что работая недалеко от Сергиева Посада, бывали в нем и начали через это, скажем так, знакомиться, пускай даже с внешней стороной, Церкви. И что было дальше? 

Прот. Игорь Гагарин 

— Да.Тем более, что, знаете, в самой церкви я очень часто видел много того, что, скорее, способно было оттолкнуть, чем привлечь. Ну, потому что все мы часто видим в храмах порой поведение некоторых людей. 

К. Лаврентьева 

— Вот это очень важный момент. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Не располагающее к тому, чтобы здесь долго задерживаться. В том числе порой и священнослужителей. Да, всё это я видел, там много было. Поэтому я понимал, что да, красиво поют, красивое облачение, всё это красиво, хорошо. Но никакой связи, конечно, с теми моими поисками Бога я не видел. А во второй раз… Вы знаете, я когда шел к вам, понимал, что придется об этом говорить. Думал: сказать, не сказать? Ведь могут меня осудить за это. Но все-таки скажу. Бог находит человека… Меня вот Бог нашел, прошу заранее прощения, в пивной.  

К. Мацан 

— Не наказуемо. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Ну, во-первых, не наказуемо. Во-вторых, это было очень давно. Мне было 20 с небольшим лет, я тогда был не крещен даже. Я, как писатель будущий же, искал все время какие-то сюжеты, какие-то материалы. И я знал, что когда зайдешь в пивную, то там всегда есть какой-то человек — одинокий, который стоит вот там. К нему пристроишься, после третьей-четвертой кружки где-нибудь завяжется разговор. А потом столько тебе человек о себе расскажет, что это готовый рассказ, повесть или даже роман. И это было мое такое своего рода хобби — раскручивать на какие-то разговоры людей, выслушивать их. И, когда заканчивалось, мы друзьями становились, расходились, записывали телефоны. После этого, конечно, никогда больше не встречались. Но вот один раз, я помню, я тоже так же пришел: стою, выбираю, где тут столик, где тут кто есть. Гляжу, стоит за столиком человек — интеллигентный такой, в очках, с бородой. Ну, думаю, наверное, будет интересно с ним поговорить. И, действительно, через некоторое время мы с ним начали разговор. Это было начало 80-х годов. Начали с ним разговор, и он мне среди прочего сказал, что он многодетный отец, у него многой детей. Я говорю: «О, как хорошо, это очень здорово. Я тоже мечтаю быть многодетным». И начал развивать свою теорию о том, как хорошо, когда у тебя много детей. Это значит, а сколько внуков тогда? Значит, у тебя старость какая — ты никогда не будешь одиноким. Он как-то сморщился и говорит: «Ты знаешь, я совсем по-другой причине. Не для того, чтобы обеспечить свою старость». — «А почему?» — «А я просто верующий человек». И я так: ух ты, как здорово, как мне повезло. 

К. Мацан 

— Такой поворот. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Да. И с верующим теперь познакомлюсь. Я говорю: «Так я тоже не против веры. Правда, я в церковь не хожу, но я читаю, я думаю, что есть какое-то высшее добро, высший разум». Ну, как мы очень часто — готов назвать это Богом, потому что есть некая сила… Начал что-то развивать, то, что уже начитался из такой литературы околоцерковной. Я говорю: «Но только я не могу понять — при чем здесь вообще церковь? Когда вот эти вот свечки, записки…» Помню, когда я был в Лавре, по-моему, 20 копеек — простая записка, 40 копеек — заказная. Вот эти люди, просфоры… Какое это отношение имеет к Евангелию? Евангелие я тогда уже читал. И вникал, и я готов был поверить во Христа, но так вот по-толстовски поверить. Увидеть в нем проявление высшего добра, отражение всемирной любви, правды. Но эти свечки, всё… Он говорит: «Ты знаешь, вот всё, что ты тут сейчас говоришь, — а он был старше меня гораздо, — я уже через это прошел. А сейчас я хожу в церковь, ставлю свечки, пишу записки за здравие, за упокой. И если ты неглупый человек, ты постепенно увидишь, что к этому же самому придешь». Насчет глупый, неглупый, я не знаю, не мне судить, но то, что я пришел к тому, то пришел. И пришел к гораздо большему, чем ожидал. Но вот с этого началось… 

К. Мацан 

— Конечно, он в этом не ошибся, что неглупый человек. 

Прот. Игорь Гагарин 

— С этого началось знакомство. Я хочу сразу сказать, воспользовавшись нашим эфиром и поблагодарить. Он уже умер давно, этот человек. Это известный человек — Александр Аргентов такой был, который в советские времена пострадал за веру. Он сидел. Он мне тогда сказал: «Ты знаешь, меня заключили в психиатрическую больницу. За меня тогда поднимали голос во всем мире. Солженицын про меня писал». Я, честно говоря, тогда усомнился: что-то он преувеличивает. Сделал вид, что верю, но не очень-то в душе поверил. Уже после его смерти я нашел литературу, и всё это подтвердилось. 

К. Мацан 

— А вы после этого случая стали с ним общаться? 

Прот. Игорь Гагарин 

— Да. Он меня стал воцерковлять. Мне стало интересно, я даже сделал вид, как некий Штирлиц, притворюсь, что… Хотя воцерковляться я не собираюсь, конечно. Как я думал. Но пусть он расскажет, пусть покажет. Он мне давал книжки. Помню, первую книгу он мне дал, это было «Слово о смерти» Игнатия (Брянчанинова). Я помню, когда я ее прочитал, она меня совершенно к вере не подвела, а скорее, наоборот, оттолкнула. Потому что, как-то мрачно показалось всё то, что там было написано. И я хотя я сейчас необыкновенно почитаю святителя Игнатия (Брянчанинова), но эта книга была неудачным началом знакомства с его творчеством. Потому что там выходило, что все люди, кроме православных, все погибают и идут прямой дорогой в ад. А среди православных тоже большинство туда же идут. Но есть небольшая часть, которые все-таки спасутся, — ну, я тогда так понял его. Может, я ошибался, если я сейчас перечитаю, то по-другому буду воспринимать. Но тогда я понял именно так и я подумал: ого, ничего себе! Тебе заранее, ты еще не вошел в церковь, а тебе говорят: скорее всего, на 90 процентов твоя дорога — это в ад. Я ему сказал это. Он мне говорит: «Попробуй вот эту книгу». Он мне дал книгу «Старец Силуан». И вот этой книге я всегда буду благодарен. Потому что я начал читать эту книгу и буквально на пятой-шестой странице я понял, что если вот это и есть православная вера, я хочу быть православным. Что вот это — да. Ну, а дальше — дальше мы с ним встречались регулярно. Он меня, просто вот как поводырь какой-то — вел, рассказывал, показывал, объяснял. 

К. Мацан 

— А вы можете сейчас вспомнить из этой книги «Старец Силуан», что вас так зацепило? Когда вы говорите, что «вот это и есть православие», это — это что? Или уже стерлось из памяти? 

Прот. Игорь Гагарин 

— Да нет, вы знаете, это не стерлось, никогда не сотрется. В самом начале книги говорится о том, как Силуан, тогда еще Симеон, какие страшные муки богооставленности он переживал. И как написано в этой книге — как он молился, как он просил Бога ответить на его вопрошания. И как было страшно, бушевал в душе ад. И когда уже что-то надломилось в нем, он увидел Господа, увидел лицо Господа. Он один из тех немногих людей, к которым явился Господь, уже в 20-м веке явился. И когда он увидел лицо Господа, исполненное такой любви, которой нет на земле. И как сам старец позже говорил, что «видение длилось несколько мгновений, и слава Богу, потому что если бы оно длилось чуть дольше, я бы просто умер, умер бы». Мы с вами знаем, что иногда люди умирают от горя, бывает разрыв сердца от горя, от боли, от страдания. Но, оказывается, может быть разрыв сердца от необыкновенной радости, любви и счастья. И поэтому, может быть, Господь не открывается нам, потому что наши, простите за прозаизмы такие, наши кровеносные сосуды и нервная система не выдержат такого потока любви и света, который направлен на нас Богом. Только там уже, в жизни будущего века, там у нас уже будет другое тело, преображенное. И там мы сможем безопасно для себя пребывать. Но вот я это прочитал. Это было первое, что меня потрясло — любовь, такой любви нет на земле, говорит Силуан. И эта любовь открывается человеку в православной Церкви, в опыте святых. Конечно, Силуан был не первый, кому это открылось. Просто он, чем он для нас очень дорог — то, что совсем недавно, он почти наш современник. ХХ-й век, я читал эту книгу в ХХ-м веке, когда еще несколько десятилетий прошло. И было совершенно понятно, что это не сказка, что это так. Когда читаешь древние жития какие-то, понимаешь, что там, к сожалению, очень много легендарных каких-то моментов и никуда не деться от этого. Но тут все документально — тут понимаешь, что говорит человек, который не будет лгать. Человек, который потом всей своей дальнейшей жизнью подтвердил, что это была не галлюцинация какая-то. Человеку может померещиться всё что угодно, но это всегда потом сказывается дальше в жизни. А этот человек потом сам излучал такую любовь на всех. И вот эта книга его. Ну, вот это больше всего меня тогда потрясло. И я понял, что Православие, Православная Церковь предлагает человеку ставить человека именно на тот путь, которым он может прийти вот к этому — к раскрытию любви Божьей, к встрече с любовью Божьей. Причем в этой книге это очень убедительно и ярко показано. Поэтому я всегда благодарен архимандриту Софронию (Сахарову), написавшему эту книгу. И конечно, старцу Силуану, который является одним из моих любимейших святых с тех пор и который во многом, именно он привел меня в Церковь. 

К. Мацан 

— А начавшееся воцерковление, с какими трудностями встретились? Человек приходит в церковь, попадает в другой мир. Или после этого уже было легко принять всю церковную обрядовость, реальность, действительность? 

Прот. Игорь Гагарин 

— Вы знаете, я стал читать книги, которые мне дал Саша Аргентов, он мне многое объяснял. Потом я стал встречать других людей. И ксерокопированные книги, где объяснялось богослужение. Наверное, я не буду сейчас рассказывать, мы можем в этом погрязнуть — рассказывать про маленькие ступенечки, тех людей, с которыми я встречался. Но просто постепенно становилось для меня понятно, насколько всё то, что происходит в церкви, гармонично, логично. Насколько прекрасно богослужение, насколько… Вы знаете, для меня еще было таким открытием — я опять же повторяюсь, что одним из моих главных желаний было желание совершенствоваться, быть лучше. Это понятно — ты хочешь быть лучше. А как? Какова методика этой работы над собой? Ну, сила воли, понятно. Я в Бога не верил тогда. Сила воли. Потом, я читал всякие книжки, аутотренинги: надо с утра встать, сказать себе какие-то важные вещи, перечитать какие-то цитаты. Поставить себе на день задачу, как у Льва Толстого это было в дневниках. Иметь какую-то памятку, все время перечитывать. Вечером обязательно проверить. Я начал это делать еще до прихода в церковь. Я начал это делать, я писал себе тексты всякие: сегодня я должен никого не обмануть, ни разу не похвастаться, ни на кого не повысить голос. Вечером всё это проверял. А потом, когда вдруг мне дали утреннюю молитву, дали Молитвослов. Ну, буду читать Молитвослов, просто чтобы понять, о чем вообще разговаривают православные люди с Богом. И когда я начал читать Молитвослов… Ну, мне было легче, я окончил факультет русского языка и литературы, а там старославянский язык изучался, поэтому славянский текст попроще читался, чем людям, которые впервые с ним сталкиваются. И я начал читать и думаю: «Господи, что же я всё велосипед какой-то изобретаю? Всё уже давно продумано. Если читать внимательно, с верой, вот эти молитвы — утром утренние, вечером вечерние. Если еще в течение дня повторять какие-то молитвы. Если читать еще Евангелие, то что еще?» Мне тогда наивно думалось, что просто невозможно быть плохим человеком. Что человек, который внимательно прочитает — искренне прочитает эти утренние молитвы, — он не сможет просто при всем желании прожить этот день как-то недостойно. Сейчас я понимаю, это было очень наивно, к сожалению. Грех настолько сильно живет в человеке, что порой и это не помогает: искренне читаешь, со слезами, а потом опять вляпываешься куда-то. Но тем не менее, понимаешь, что — я понял, что лучше ничего не придумано. Все эти аутотренинги, все эти настрои какие-то, как это всё наивно. Я даже тогда думал, что даже если Бога нет, даже если нет, но человек просто эти тексты прочитает, и то уже это будет здорово. А если действительно веришь, что невидимо ты предстоишь перед Тем, в Ком заключено высшее добро, любовь, справедливость, Который видит тебя насквозь, Который любит тебя так, как никто на самом деле тебя не любит. И что ты с этими словами обращаешься к Нему. Что может быть больше и выше этого? И это вот православный Молитвослов. И действительно, читаешь и думаешь: ведь тут же всё.  
Я иногда встречаюсь с людьми, которые читают Молитвослов, говорят: «Мне как-то не нравится, всё это чужие слова». А мне кажется, наоборот, когда я читал Молитвослов, и сейчас, когда я читаю, я думаю: да здесь всё то, что я хотел бы сказать Богу, но сказано гораздо лучше. Я никогда так не смог бы сказать — так емко, прекрасно, образно, ярко, убедительно, как это в нашем Молитвослове. Будь то утренние или вечерние молитвы. Ведь человеку нужно обязательно очищаться изнутри, нужно избавляться от чего-то. Как это делать? Как бы ты ни жил, ты все равно накапливаешь в себе какую-то грязь, она налипает. Как это сделать? Вот так и носить это в себе? И когда ты действительно веришь, что есть Тот, придя к Которому, ты можешь это раскрыть и тебе сказано, что после этого ты чистый отходишь, что ты начинаешь жизнь с чистого листа после каждой исповеди. Как же это здорово! И где это еще есть? Как это вообще можно сделать без Церкви? Можно, как мне казалось, самому — ну, обратись к Богу. Но это же понятно, что это легко и неубедительно. И когда начал изучать: что стоит за Таинствами? Ну, у нас же куча передач о церковных Таинствах, что я сейчас буду повторять. Просто я хочу сказать, что каждое Таинство Церкви, оно исполнено такого глубокого смысла. Пока человек этого не понимает… Но когда человек начинает это понимать, вникать, читать об этом (слава Богу, много литературы), размышлять, он понимает, что ничего лучшего человечество не знает, чем жизнь в Церкви, чем Таинства Православной Церкви.  

 
К. Мацан 

— Протоиерей Игорь Гагарин, настоятель Иоанно-Предтеченского храма села Ивановское Ногинского района, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». 

К. Лаврентьева 

— Отец Игорь, все эти переживания, которые вы описываете, огромное спасибо за откровенность. Мы вообще просто потрясены с Костей. Но они же могли остаться на том уровне православного мирянина, который ходит в храм, делает какую-то свою работу, живет семейной жизнью. И, в общем-то, возрастает в вере и в духе на этом пути. Но вы пошли дальше — вы решили стать священнослужителем. И если переходить к третьей ступени, о которой мы говорили сегодня — уже о пути к священству. Что за переворот произошел с вами, почему вы решили выбрать пастырский путь? 

Прот. Игорь Гагарин 

— Я думаю, что тут, наверное, даже слово «не решил», а слово «захотелось очень сильно». И тут очень трудно, вы знаете, очень трудно объяснить. Когда ты что-то решил, то можно объяснить. А когда тебе чего-то захотелось — как тут объяснишь? Вот захотелось. Я надеюсь — надеюсь, — что это был зов Божий. И вот служу, скоро будет, через полтора года, 30 лет. Дай Бог, чтобы ничего не изменилось в моей жизни. Но действительно, я ходил в церковь, я вникал, я всё больше и больше любил богослужение. Были первые исповеди, первые причастия, были встречи замечательные. Я никогда не забуду иеромонаха Святослава, не помню его фамилию — это человек, у которого я первую исповедь в жизни совершил. Я так долго мучился, так долго не мог решиться идти на исповедь. Понимал, что без исповеди никуда, что дальше я буду так и топтаться — читать книжки, разбираться. Надо решиться. Но ведь это была первая исповедь — надо было исповедовать все грехи, в том числе и те, о которых язык не повернется сказать, которые были сделаны еще, пока ты жил в других ценностях. Да и веры еще тогда по-настоящему не было. Я помню очень хорошо — я пришел к этому отцу Святославу, стоял в Троице-Сергиевой Лавре. И я с этого и начал: «Вы знаете, я пришел на исповедь. Но первое, в чем я должен исповедоваться, что я еще не уверен, по-настоящему ли я верующий? Что я ничего не знаю вообще ни о богослужении… Ну, что-то знаю, конечно, но очень мало». И он отпустил мне все грехи. И он сказал: «А вы приходите ко мне, и я буду вам объяснять, рассказывать». Это был второй — первый был Саша Аргентов — второй, который со мной начал… И меня это как-то сразу расположило. Я думал: вот человек — я вижу, что он отслужил Литургию, что он еще не обедал. И вот он прежде всего идет со мной. Мы с ним гуляли по Лавре. Он мне рассказывает: рассказывает о вере, о Православии, о богослужении. Встреча за встречей, готовит меня уже к следующей исповеди. Я же вижу, насколько это всё искренне. Тем более у меня был один из стереотипов многих неверующих людей, что сами священники не очень-то верующие, просто это их работа. А тут я очень хорошо увидел, что ничего подобного — я увидел, что это глубоко верующий человек, который живет верой. И увидел, что те священники, которые к нему подходят, монахи в Лавре, которые с ним разговаривают, видно было, что они такие же. Я увидел всех этих людей, и для меня это было очень важно тогда, и тоже для меня было открытием в какой-то степени, что всё здесь по-настоящему, никто не играет. Что люди действительно этим живут. И вот он меня, я помню, вел к уже следующей исповеди, к Причастию. И постепенно-постепенно… Я помню, для меня огромная роль, я всегда буду благодарен Богу за мой первый в жизни Великий пост. Мы с ним начали встречаться как раз в канун Великого поста, и он сказал: «Вот сейчас будет Великий пост. Вот попробуйте поститься как следует, по всем правилам. Посещать богослужения. И в конце поста исповедаться, причаститься». И дал мне литературу. И я этот пост весь прошел. После этого, наверное, я никогда так строго не постился, как в первый в моей жизни пост. Но это был такой прекрасный пост — это было такое ликование в душе. Ликование от того, что это было открытие за открытием — я открывал для себя все новые и новые сокровища каждую неделю Великого поста. Все эти недели: Торжество Православия, Григория Паламы… Он давал мне литературу, объяснял мне всё это. И я нырнул в этот пост, я бы так сказал, еще далеко не воцерковленным человеком, но вынырнул к Пасхе уже с пониманием того, что всё — только здесь.  
Да, я немножко ушел от вашего вопроса. Вы говорите: а как же священство? Я стал говорить совсем о другом. А вот там, наверное, этот пример — пример этих священников, общение с этими людьми. Я просто завидовал им, завидовал светлой завистью — какие же они счастливые! Вот они в алтаре, они молятся, они служат Богу, они совершают Таинства. Они проповедуют, они целиком себя без остатка посвятили. Как бы я хотел! Но, к сожалению, это невозможно. Я был уверен, что это невозможно. Потому что мне уже было около 30 лет, у меня жена, двое детей. Я был убежден совершенно, что для того, чтобы стать священником, нужно поступить в духовную семинарию… 

К. Мацан 

— Вы тогда в школе работали, да? 

Прот. Игорь Гагарин 

— Да, я работал в школе. Нужно поступить в семинарию, нужно ее закончить — четыре года. А кто будет семью мою кормить? И так далее. Я был абсолютно уверен. Потом я познакомился с хорошо вам знакомым дорогим моим другом отцом Вячеславом Перевезенцевым, который тогда был Слава, был студентом духовной семинарии. Мы с ним познакомились, он стал приезжать. Я его тогда пригласил в школу — он у нас вел типа воскресной школы для взрослых. И очень огромную роль сыграл. Потом его рукоположили, он стал священником. И помню, когда он только-только стал священником и пришел ко мне домой, мы его с моей будущей матушкой кормили обедом. И я ему сказал: «Отец Вячеслав, как я тебе завидую. Как я мечтал бы тоже стать священником, служить. Но, к сожалению, это невозможно». И он мне тогда сказал: «А почему невозможно? Возможно». — «Ну, а как? Семинарию же надо кончать». — «Что ты, сейчас изменились времена». Дело в том, что началось возвращение — это 1988-89-й год, началось возвращение храмов. Он говорит: «Сейчас храмы открывают тысячами, —  тогда всего три семинарии существовало. — Выпускают от силы 200 человек выпускников семинарии в год. А храмов тысячи. Поэтому сейчас именно такое время, что если человек верующий искренне и если имеет какой-то опыт, если есть рекомендации, и если нет никаких канонических препятствий, то очень легко рукоположить». И вот я загорелся тогда. И с его помощью, я уже подробности не буду — я у него же алтарничал, он же мне написал рекомендацию. И по его рекомендации я был рукоположен — без образования, без ничего. Слава Богу, потом уже задним числом окончена была и духовная семинария. Вот так вот это всё произошло.  
Я опять же вернулся к тому, с чего начал — появилась очень-очень сильное желание. И я до сих пор считаю, что желание — это очень важно. Может быть, я свой опыт пытаюсь распространить на всех. Это неправильно, у всех свой опыт. Но ко мне иногда приходят молодые люди и говорят: «Батюшка, мне советуют стать священником». Я помню, как-то пришел один, я говорю: «А ты хочешь или нет?» Он говорит: «А причем здесь — хочешь, не хочешь? Как воля Божия». Я говорю: «Я понимаю, воля Божия, но а желание у тебя есть?» — «Я вот… мне как-то…» — «Тогда не надо». Должно быть желание. Должно быть горение. Я помню, когда я только-только загорелся и встретился со священником, он мне процитировал слова апостола Павла из Первого послания к Тимофею: «Желающий епископства, доброго желает». Так что это хорошее желание. Да, очень дерзновенное желание. Потому что, с одной стороны, отлично понимаешь свое недостоинство — да, знаешь, что не достоин. 

К. Мацан 

— Но хочу. 

Прот. Игорь Гагарин 

— Но хочу. Даже более того, могу сказать. Может быть, то, что я сейчас скажу, тоже будет встречено нашими слушателями с удивлением. Я помню, когда я уже решился — всё. И ко мне один подошел, более опытный такой, говорит: «Ну, ты обязательно поезжай к какому-нибудь старцу». Тогда был еще жив старец Кирилл, старец Наум. «Поезжай к старцу. Если он тебя благословит, тогда иди». Я подумал: не поеду к старцу. Потому что думаю: а вдруг не благословит? А если не благословит, я все равно пойду. Поэтому вот пусть Бог благословит. Вот, не дерзнул, испугался ехать. Наверное, может, это неправильно, но… было так. 

К. Мацан 

— Вы несколько раз упомянули, что в юности мечтали быть писателем и писали. И даже как-то верили, что у вас впереди большая карьера именно на этом поприще. А было ли ощущение, что «если я стану священником, что вот с этими мечтами надо распрощаться?» И было ли это тяжело? Или оно просто, что называется, отмерло за ненадобностью, потому что сменился вектор душевных усилий, устремлений? 

Прот. Игорь Гагарин 

— Во-первых, оно просто вытеснилось другим. Потому что это настолько выше и больше (для меня стало понятно) всего, что есть на свете, что… А потом, ведь как раз-то у священника очень даже востребован его труд пером, так скажем. Мне кажется, что писатель, поэт — это человек, который выражает пером на бумаге то, что переполняет его душу. И только в этом случае это действительно настоящая литература — когда от избытка сердца глаголят уста. Когда то, что кипит в тебе, живет в тебе, и ты делишься этим с остальными людьми. Но у священника ведь это же самое. Практически каждая проповедь — это возможность тебе поделиться с людьми тем, что тебя сейчас волнует. И мне кажется, что только такая проповедь и бывает хорошей проповедью. Не когда я что-то толкую, объясню — это тоже надо делать: объяснять, толковать и прочее. А когда то, что захлестнуло тебя, то, что горит в твоем сердце при чтении Писания или при знакомстве с житием того или иного святого — и ты имеешь прекрасную возможность поделиться этим с людьми. И иногда в письменном виде. Поэтому я бы сказал, что в какой-то степени писателем я даже и стал. Именно в той форме, в какой я бы и хотел им оставаться. 

К. Мацан 

— Спасибо огромное за эту беседу. Мне очень радостно, что именно на такой высокой ноте мы заканчиваем — на ваших словах о том, что в священстве вы обрели то призвание, выше которого, как вам кажется, и я тут не вижу повода с вами не согласиться, выше которого нет ничего для мужчины, наверное, под луной, в Богом созданном мире. Спасибо огромное. Протоиерей Игорь Гагарин, настоятель Иоанно-Предтеченского храма села Ивановское Ногинского района, сегодня был с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии была моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свидания. 

Прот. Игорь Гагарин 

— До свидания. 

К. Лаврентьева 

— До свидания. Всего хорошего.