У нас в гостях был клирик храма святого Иоанна Воина на Якиманке священник Антоний Смирнов.
Наш гость рассказал о своем пути через различные поиски и сомнения к православию и священническому служению и о том, какую роль в этом пути сыграл его отец.
Ведущие: Константин Мацан и Кира Лаврентьева
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева —
К. Лаврентьева
— Добрый вечер.
К. Мацан
— И я, Константин Мацан. И сегодня с нами и с вами в этом часе «Светлого вечера» иерей Антоний Смирнов, клирик храма святого Иоанна Воина на Якиманке. Добрый вечер.
Свящ. Антоний Смирнов
— Добрый вечер.
К. Мацан
— В этих беседах мы просим священника не столько размышлять о духовной жизни абстрактно или давать какие-то рекомендации из пастырского опыта, а рассказывать о себе. Нам интересно узнать о том, как человек шел к вере, как человек к вере пришел, и каким было это решение — принять священный сан, чем оно было продиктовано. Ведь очевидно, что когда мужчина решает в этом пути идти до конца и заниматься в жизни тем, может быть, самым высшим служением, которое в принципе мужчине дано — это предстоять у алтаря и преподавать людям Таинства — не страшно ли, не волнительно ли? И как человек к этому шел? Вот об этом сегодня хотим поговорить.
К. Лаврентьева
— Отец Антоний, с чего начиналась ваша вера?
Свящ. Антоний Смирнов
— Вера начиналась с примера моего папы. Наверное, с этого нужно начать. Семья моя была совсем нерелигиозная, нецерковная тем более, некрещеная. Это были 90-е годы, начало 90-х годов. И самым первым проявлением веры, религиозности был тот момент, когда наша бабушка предложила, видимо, потому что все вокруг крестились, предложила всей семье покреститься: «Давайте, друзья, покрестимся. И детям будет лучше, им какая-то защита будет». Вот в таком вот варианте. Ну, все согласились и всей большой семьей пошли и покрестились в храме святых мучеников Адриана и Наталии в Бабушкине, такой известный храм, который не закрывался. Покрестились, но не просветились, как говорится. И про храм забыли. Мне было тогда четыре года. Причем из Таинства крещения я запомнил тот момент, когда меня священник ввел в алтарь, как там было красиво, светло. А когда я вышел из алтаря, что-то я проглотил. Теперь я уже понимаю, что это было Таинство причащения. Это всё я запомнил, но на этом всё закончилось и для моих родителей и для других сродников. И следующим этапом — не веры христианской, а просто какого-то религиозного опыта — это было увлечение моим папой кришнаитством. Тогда в 90-е годы это было очень популярно. Можно было встретить на улице кришнаитов в определенной одежде, на лбу такая помазка, не помню, как она называется. И папа стал этим интересоваться. Он, конечно, не стал членом этой религиозной организации, так назовем. Он прочитал «Бхагавадгиту», известную книгу. Покупал нам разные индийские сладости, нам, детям это очень нравилось. Хотя потом я осознал, что вероятнее всего, это идоложертвенная еда, и я в этом покаялся, когда в храм пришел. Даже папа выучил мантру кришнаитов, меня мучил этой мантрой, я ее повторял. И до сих пор я ее помню, представляете? Конечно, она не возникает у меня в мыслях, но я ее помню. Но на этом у папы всё закончилось — после того, как он просто прочитал Евангелие. Он открыл Евангелие, полностью прочитал Евангелие и все вопросы исчезли: где истина, как надо жить и к чему жизнь должна быть направлена.
К. Мацан
— А была какая-то рефлексия или, может быть, разговоры о том, что, собственно, принципиально отличного в Евангелии и в восточной практике? Что такое найдено в христианстве, чего не дает другая религиозная традиция — для вас и на тот момент, может быть, для вашего папы?
Свящ. Антоний Смирнов
— Только сейчас я могу об этом размышлять, потому что тогда я был совсем маленький. И папа, конечно, со мной на эти темы не разговаривал. Он просто предлагал мне то, что ему нравится, то, что его впечатлило. Просто его личный пример…
К. Мацан
— А сейчас как вам кажется?
Свящ. Антоний Смирнов
— Сейчас, вспоминая, например, то, что папа мне включал различные кассеты с жизнеописаниями Кришны, например, с различными историями, и потом, когда я уже в 16 лет сам прочитал Евангелие, я понял, что здесь Господь обращается лично к тебе — к твоему сердцу, к твоей душе. И ты реально общаешься с Личностью, с Божественной Личностью, Которая тебя преображает и наставляет на путь спасения. Вот это я особенно ощутил на самом себе. Что там — что-то абстрактное, философское, а здесь — реальное общение с Богом, Который тебя любит. Это очень сильное было ощущение.
К. Лаврентьева
— То есть вот это прочтение Евангелия в 16 лет можно назвать встречей со Христом? Или нельзя еще?
Свящ. Антоний Смирнов
— Сто процентов можно назвать встречей со Христом. И очень похоже на то, как описал митрополит Антоний Сурожский. Часто это слышно от других священников, и в том числе от митрополита Антония, который, кстати говоря, много раз служил в храме мученика Иоанна Воина на Якиманке. Это один из тех храмов, в который он приезжал и проповедовал. И вот, и как митрополит Антоний рассказывал, так и произошло. Чуть-чуть назад отойду и расскажу о том, как папа прочитал Евангелие и стал в храм ходить постепенно. Нам это не навязывал. Он детский тренер по футболу, он профессионал в этом деле, и он знал, как с детьми общаться. И поэтому он никогда на меня не напирал, не давил. Просто был таким примером — добрым примером любви и веры. Он ходил в храм, читал литературу. И как-то раз, мне было 15 или 16 лет, я уже собирался спать, он сказал: «Антон, хочешь, я тебе включу песнопения послушать». Я до сих пор помню, что он мне включил, тогда еще были кассеты — «Благословенна Оптина», монах поет псалмы. Так это тронуло мое сердце, что слезы потекли. Вот так Божественная благодать касается напрямую, например, через песнопения церковные. После этого он мне предлагал ходить с ним по воскресеньям в храм. Для молодого человека это непросто — в воскресный выходной день проснуться рано, встать и пойти. Но я папу любил и люблю и поэтому ходил с ним в храм. Мне не всё было понятно. Современные рассуждения на тему церковнославянского языка, в том числе недавно на телеканале «Спас» были обсуждения — менять церковнославянский на русский, понятно или непонятно. Вот я пришел, 16 лет человеку, честно говоря, 60 процентов я понимал. На самом деле в церковном богослужении на церковнославянском языке многое понятно. Некоторые вещи непонятны. Но самое главное, что нужно, когда человек входит в храм, он понимает. И уже потом папа мне предложил: «Перечитай все-таки Евангелие — это самое главное, о чем вера и про что это вообще, и то, что ты песнопения слушаешь». И вот, я открыл Евангелие, и действительно как будто передо мной Христос предстал и завоевал сердце. Общее впечатление было удивительное — вера во Христа и любовь Его ощущалась всем существом.
К. Мацан
— Любопытно, мы не раз уже вопрос этот задавали: о какой-то строчке из Евангелия или стихе Евангелия, который поразил. И много разных примеров. Но для меня они все категоризуются в две большие части. Первая часть — это Нагорная проповедь, и это Евангелие от Матфея. Одно из трех Евангелий синоптических, которые построены по принципу жизнеописания такого очень подробного. Некий синопсис, именно некая последовательность действий. А вторая группа — это Евангелие от Иоанна. Если вспоминает человек какие-то важные вещи — вот вы говорите: «Я есмь путь и истина и жизнь». Это же Евангелие от Иоанна, если я не путаю.
Свящ. Антоний Смирнов
— Да.
К. Мацан
— Очень часто звучат слова, нам наши собеседники говорят фразу учеников, когда Христос спрашивает: «Не хотите ли и вы отойти от Меня?». И они отвечают: «Да мы, может быть, и хотели бы, но куда? Только Ты имеешь глаголы вечной жизни». То есть два таких четких вектора. Кого-то в сердце бьет и поражает Нагорная проповедь своим духовным максимализмом, нравственным максимализмом, чем-то совершенно неотмирным. А кого-то — это второй вектор — именно Евангелие от Иоанна, которое, в отличие от Евангелий синоптических, концентрируется на Божественной личности, на Божестве — на том, что Бог стал человеком, «Слово стало плотью», то есть на приход в мир того, что не от мира. Это такая переворачивающая для кого-то новость. Вот вы сейчас говорите, скорее всего, про Евангелие от Иоанна.
Свящ. Антоний Смирнов
— С одной стороны, вы правы — Евангелие от Иоанна особенно впечатляет человека. Хотя когда, например, мы готовим людей к крещению, мы просим обычно прочитать самое короткое Евангелие — Евангелие от Марка. Но, конечно, для полноценного познания Христа важно человеку прочитать все Евангелия. И каждый апостол-евангелист со своей стороны описывает личность Спасителя. Вы сейчас вспомнили, по-моему, 6-ю главу Евангелия от Иоанна. Она тоже очень меня впечатлила, о хлебе жизни: «Кто не будет есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови, не будет иметь в себе жизни». Но в то же время, конечно, меня впечатлили и цитаты Евангелия от Матфея о том, что, действительно пришел в этот мир Мессия, который Спаситель Израиля и всего мира. И то, что действительно на Нем исполнились пророчества ветхозаветные. И так меня это затронуло, что в итоге магистерскую диссертацию я писал на тему типологического толкования жизни ветхозаветных патриархов в святоотеческой традиции. То есть меня эта тема очень затронула — как святые отцы толковали и видели ветхозаветные пророчества в новозаветном свете уже.
К. Лаврентьева
— Сколько лет вы уже служите священником?
Свящ. Антоний Смирнов
— Я служу шесть лет.
К. Лаврентьева
— Шесть лет. И, соответственно, до этого — диаконство, семинария. Получается, в 16 лет вы прочитали Евангелие. И тут что-то резко происходит с вами, и вы начинаете семимильными шагами идти в сторону священства.
К. Мацан
— Потом еще институт физкультуры, я так понимаю.
Свящ. Антоний Смирнов
— Да. Это важно тоже. Я думаю, что с этого как раз и начну. 16 лет — это уже окончание школы и окончание детской футбольной школы, в которой я занимался. У меня папа — тренер по футболу. И его мечта была, чтобы я стал известным хорошим футболистом. Но мечта его не исполнилась, не сбылась. Хотя, на самом деле, со временем он стал еще более счастлив, когда осознал, что сын его стал священником, служителем Бога. Это намного прекраснее и выше, естественно, чем быть футболистом. Так получилось, что я стал воцерковляться постепенно, как раз к окончанию школы. Сначала институт, а в силу того, что я был спортсменом, я и поступал в физкультурный университет. И как-то одновременно после окончания детской футбольной школы, я попал в профессиональную футбольную команду второй лиги и в институт. И одновременно я стал воцерковляться и попал в алтарь храма Тихвинской иконы Божией Матери в Алексеевском, на «ВДНХ». Меня туда пригласил священник, отец Алексей Яковлев, который занимается…
К. Лаврентьева
— Он у нас был.
Свящ. Антоний Смирнов
— Он был у вас?
К. Мацан
— Он не раз был на радио «Вера» вообще и в этой рубрике про путь к священству.
Свящ. Антоний Смирнов
— Батюшка Алексей — это он меня ввел в алтарь. Заметил меня в храме и сказал: «Антон, вижу, что ты должен быть в алтаре». Он меня туда взял, познакомил с отцом Аркадием, протоиереем Аркадием Тыщуком, Царство ему Небесное. И я помню первые слова, которые мне сказали в алтаре. Я захожу, и отец Аркадий (ему было тогда около 80 лет) спрашивает: «Ты кто, великий?» Имеется в виду Антоний Великий. — «Нет, Печерский». — «Ну, давай, учись пономарить». С того времени постепенно я стал познавать азы пономарства и помощи священникам в алтаре. И вот это всё вместе, впечатления о служении священников, общение со священниками — я видел, как они общаются с людьми, совершают Таинства. Их молитва, их лица во время Божественной литургии и одновременно получение травм в профессиональном футболе формируют во мне понимание того, что я хочу служить Богу больше, чем заниматься спортом.
К. Мацан
— Иерей Антоний Смирнов, клирик храма святого Иоанна Воина на Якиманке, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». У нас есть представление такое, может быть, ложное, стереотипное, но оно есть, о спортсменах, физкультурниках, как о людях, скажем так, не книжных — где важнее физика, важнее некая стать, пластика, а не тонкие размышления о душе и Боге. А как у вас вот эти два пласта сочетались? Они не конфликтовали в таком душевном плане, интеллектуальном?
Свящ. Антоний Смирнов
— Эти размышления у людей не на пустом месте, действительно, это можно заметить в спортивной сфере. Но, как мы знаем, христиане не должны так обобщать и судить.
К. Мацан
— Если на эту тему посмотреть именно с той стороны, что именно вы, будучи человеком из спортивной семьи, из спортивной школы, приходите в алтарь, в христианство, в церковь, сталкиваетесь с необходимостью чтения чего-то, каких-то тонких душевных настроек. Эта тема существовала для вас?
Свящ. Антоний Смирнов
— Мне повезло, мой папа был книжным человеком. И с детства я всегда видел читающего папу. Он вообще добился высоких результатов в сфере тренерской деятельности — у него есть свои воспитанники, они играют в профессиональный футбол в ведущих клубах российского чемпионата. И всё это потому, что он занимался самообразованием дома: он постоянно читал, в любое свободное время он читал записи, подготовку к тренировкам и так далее. И классическую литературу, и специализированную литературу, я постоянно видел его читающим. Но на самом деле, когда я попал в семинарию, когда я стал церковным человеком, у меня открылся огромный багаж и огромное количество книг и интересов, которые я стал познавать, узнавать. Вообще, конечно, учеба в семинарии была намного интереснее, чем в физкультурном университете, потому что я полюбил это, я очень стремился к знаниям, и мне очень хотелось больше и больше узнавать о вере, о христианстве, о православии.
К. Лаврентьева
— А вы легко влились в семинарский коллектив?
Свящ. Антоний Смирнов
— Легко, потому что был опыт спортивных сборов, постоянное общение с ребятами, совместная жизнь с ребятами, по месяцу мы жили на сборах. В общении с людьми мне было просто. И тем более, до семинарии у меня был опыт пономарства в алтаре, наверное, 5-6 лет.
К. Лаврентьева
— А никогда друзья вам не говорили: «Антон, ты что? Ты куда собрался? Какие священники? Подумай, одумайся».
Свящ. Антоний Смирнов
— Нет, ни одного такого друга не было. Все с уважением.
К. Мацан
— Хорошие друзья.
Свящ. Антоний Смирнов
— Правда, правда. Ни одного такого не было. Все с уважением. Может быть, с удивлением, но приняли мою позицию. И со временем даже как-то некоторые ребята подтянулись. Подтянулись спортсмены, футболисты, некоторые из них приходили ко мне на исповедь, слава Богу.
К. Мацан
— Существует представление о священнике, как о человеке, который от всего в жизни отказался ради одного — ради служения Богу. Вот он даже в одежде, надел на себя подрясник, скрылся так немножко. А молодой человек, который принимает решение или просто испытывает желание стать священником — чем он мотивируется? Не было такого, знаете, сомнения — что вот, я сейчас от всего откажусь, похороню себя здесь и дальше буду всю жизнь этим заниматься?
Свящ. Антоний Смирнов
— Таких сильных сомнений у меня вообще не было совершенно. Решение и желание быть священником и служить Богу — вообще, изначально такого сформированного понимания, что прямо именно священником хочу быть, изначально не было. Когда я стал пономарить и часто ходить на службы… Есть интересная история, как мы стали изначально исповедоваться и причащаться — это был целый период, мы не сразу стали духовно жить в Таинствах. Но вот эта жизнь в алтаре, постоянные богослужения меня так впечатляли, что иногда, когда я возвращался домой, — я даже помню тот момент, то место, когда я иду от метро к своему дому. Я помню определенную долю секунды какого-то внутреннего, не знаю, как назвать, просветления и молитвы к Богу, молитвы такой: «Господи, помоги сделать так, чтобы я Тебе служил». Просто вот такое впечатление, такое желание, такое стремление, которое постепенно после этого формировалось, и я узнавал, что, оказывается, есть семинария, где можно учиться. На самом деле, я хотел на втором курсе института бросить уже всё — пойти учиться в семинарию. Но, слава Богу, мне попались хорошие батюшки, которые сказали…
К. Лаврентьева
— Доучись.
Свящ. Антоний Смирнов
— Доучись, получи образование. И как раз ты посмотришь, насколько в тебе действительно настоящее желание служить Богу — ты испытаешь себя таким образом и пойдешь уже в семинарию. Так я и сделал.
К. Мацан
— А что привлекало в священстве? Вот вы видели священников в алтаре, вы видели, скажем так, их жизнь, которая во многом не видна обычным прихожанам, в какой-то степени не видна. Вы хотели стать священником, чтобы что? Как вы себе рисовали священство, применительно к себе и насколько это совпало с тем, что реально вы встретили на священнической стезе?
Свящ. Антоний Смирнов
— Наверное, больше всего привлекало меня совершение Божественной литургии. Я находился в алтаре и видел, как священники совершают Литургию, Евхаристию на престоле. Как они людей исповедуют. Вот эту тайну богообщения священника в алтаре и тайну душепопечения, пастырства — это вещи потрясающие на самом деле, такая созерцательная. И мое сердце впечатлилось от этого. И мне очень хотелось служить так же, как священники.
К. Мацан
— А нет в этом такой опасности, именно в том, что касается Таинства покаяния? Что вот я сейчас буду душепопечителем, буду людей наставлять, ко мне будут идти за советом?
Свящ. Антоний Смирнов
— Таких мыслей не помню, не помню. Просто помню теплое чувство от того, что происходит это душепопечение и то, что люди имеют общение с Богом в Таинстве исповеди. Вот желание как-то наставлять… Может быть, так не делали священники, которых я видел, и я особо этого в себе не чувствовал.
К. Мацан
— Как один опытный священник в интервью рассказывал, он рассказывал про другого священника, монаха, когда тот был еще молодым монахом, сейчас он уже епископ. А когда он был молодым монахом, то когда исповедовал, просто молчал. Вот просто молчал. И к нему шли толпами. Просто толпами. А этот священник говорит: «Жалко, что мне не хватило в юности такой же мудрости — просто молчать на исповеди». Не для того, чтобы толпами шли, а потому что, по его мнению, это правильный путь. Не было, если угодно, страха от ответственности? Реально же несешь ответственность за души перед Богом в каком-то смысле?
Свящ. Антоний Смирнов
— У меня был такой период перед поступлением в семинарию — прямо напал страх. Но, видимо, Господь так испытывает человека. Действительно дает ему почувствовать, что такое эта ответственность. Я стал размышлять: а как ты потом перед Богом ответишь за всех этих людей, которые к тебе приходят? Правильно ли ты будешь им всё говорить и правильно ли ты будешь, хорошо будешь совершать и нести крест священства? Было тяжело. Было тяжело. И какие-то вещи проговаривались с некоторыми людьми, которые мне рекомендовали поступать в семинарию — они говорили о том, что «ты отучишься в семинарии, и ты не думай, что ты поступаешь в семинарию для того, чтобы просто получить богословские знания». Часто об этом говорят семинаристам: не думайте о том, что вы идете в семинарию просто поучиться из-за того, что интересно. Мы должны стараться идти в семинарию, уже осознавая то, что мы готовимся к священству и что это ответственность. Но наверное, желание служить Богу просто перебороло внутренне, перебороло и всё, это победило в сердце. И каких-то слов подобрать, каких-то логических сложно — просто это какая-то внутренняя борьба, невидимая брань так называемая. И больше мне хотелось все-таки служить Богу, нежели как-то испугаться.
К. Лаврентьева
— А были ли кризисы какие-то после рукоположения?
Свящ. Антоний Смирнов
— Я не успел пока, наверное. Пока еще не успел.
К. Мацан
— А крест священства…
Свящ. Антоний Смирнов
— Хотя… Были периоды, связанные с рождением детей моих, были тяжелые моменты. Все-таки тяжелые моменты были.
К. Мацан
— Расскажите об этом. Если можете.
К. Лаврентьева
— У вас очень красивая семья и дети. И двое из троих ваших детей — детки с особыми потребностями. И вы не скрываете, вы об этом говорите. И тем самым, мне кажется, помогаете очень многим людям, оказавшимся в подобной ситуации.
Свящ. Антоний Смирнов
— Так получилось, что… какой это был год? Это был 2014-й год. А в 2013-м я узнал, что мы ждем ребенка. И вот моя матушка пошла на УЗИ. Я тогда был на службе, пришел со службы в келью и она говорит: «Садись. Сядь куда-нибудь, я тебе кое-что скажу. У нас будет двойня». Конечно, я порадовался, был очень счастлив и удивился, хорошо, что я сел на диван. Вроде всё шло хорошо, но потом, к сожалению, на 26-й неделе произошли преждевременные роды и у нас родились детишки очень рано, глубоко недоношенные, 26-я неделя, 950 грамм. И очень быстрые неожиданные роды. Мы поехали в Зеленоград, мы знали, что там есть реанимация при роддоме. И там родились наши детишки. Самостоятельно матушка родила. Когда они родились, они не дышали, были в тяжелейшем состоянии. С собой у меня не было ничего, я приехал без всего — в том плане, что без епитрахили. Я понимал, что их жизнь просто на волоске. Но я узнал, что в этом роддоме есть молельная комната, мне дали епитрахиль, я просто накинул на свитер епитрахиль. Дали мне стакан воды. И я в этих кюветиках через час после родов покрестил сам своих детей. Они были совсем маленькие, в тяжелом состоянии… Это были тяжелейшие моменты в моей жизни. Вы спросили про кризис. Конечно, этот месяц — сложно даже описать словами, как это было тяжело. Понимаю, естественно, всех мам и других родителей, как это всё страшно тяжело. Но в то же время осознаю и анализирую, как это мне было тяжело. И вижу, что без Бога, без молитвы, наверное, в тысячу раз тяжелее. И в то же время осознаю, что, чтобы это принять и познать — для чего и почему — нужно много времени для этого. А может быть, вся жизнь. Иногда спрашивают: приняли ли вы это событие вашей жизни? Не могу сказать, что до конца принял. Потому что принятие того, что твои дети имеют тяжелую форму ДЦП, это, наверное, нужна вся жизнь. Потому что дети растут, их потребности меняются, и в то же время и принятие, наверное, тоже продолжается.
К. Лаврентьева
— Священник Антоний Смирнов, клирик храма святого мученика Иоанна Воина на Якиманке в студии «Светлого вечера». С вами мой коллега Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы вернемся после короткой паузы.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Этот час с нами проводит иерей Антоний Смирнов, клирик храма святого Иоанна Воина на Якиманке. Вы начали рассказывать (спасибо вам большое за эту откровенность и готовность рассказывать) об этой тяжелой ситуации, об этой боли: о рождении двух детишек с ДЦП. Вы сказали, что до конца все равно пока это не принято. И это понятно. Вы оговорились, что, наверное, это путь всей жизни. Как, наверное, многое мы узнаем только там, за чертой времени. Но если вы говорите, что приняли не до конца, то до какой-то степени приняли. И, если мне позволен такой вопрос: когда прошла самая первая оторопь, самая первая боль, когда первая стадия принятия началась, что вы думали? В каких терминах, категориях вы для себя, если это вообще возможно сформулировать, это принятие осмысляли? Часто нам, журналистам, на эти темы приходится говорить достаточно абстрактно, теоретически, но мысль о том, что надо задавать вопрос не «почему? за что?», а «для чего?», она звучит. И мне кажется, что это хорошо в теории, а на практике — как это к себе применить? Это же страшный вопрос «для чего?» по большому счету. Он может быть и не утешающий, а еще более обостряющий? Что вы чувствовали?
Свящ. Антоний Смирнов
— Все-таки вопрос «за что?» страшнее. И все-таки этот вопрос, наверное, неправильный и такие родители не должны его себе так ставить. Нужно ставить себе вопрос «для чего?» — это по-христиански. Потому что по-христиански мы понимаем, что всё, что с нами происходит в этой жизни, происходит по Промыслу Божьему. Это непреложная истина веры христианской. Еще архимандрит Иоанн (Крестьянкин) говорил, что главное в духовной жизни — вера в Промысл Божий. Но в то же время есть, мне кажется, опасность, — естественно, я много об этом размышлял, и слышал в том числе и ответы священников на эту проблему, которые говорят о том, что не нужно совсем думать «за что?», а лучше думать «для чего?». Да, «для чего?» нужно думать, нужно об этом размышлять и какие-то делать выводы. И осознавая, что это, конечно же, всё ведет к пользе душевной, духовной, ко спасению, если ты достойно, без ропота, с терпением сможешь это всё пронести. Но в то же время все-таки нельзя забывать, что… Есть очень интересная, кстати, говоря, мысль одного оптинского старца, что древо креста все-таки вырастает на почве твоего сердца, на почве сердца каждого человека. И в то же время испытания каждого человека они все-таки направлены, скорее всего, на определенные проблемы этого каждого человека, которые есть у всех у нас. И момент все-таки покаяния и осознания своей греховности, не нужно о нем тоже забывать. Это мое личное мнение, мое личное переживание. Потому что, как мне кажется, человек может просто забыть о том, что в этой ситуации тоже нужно у Бога просить прощения. Это может быть тяжело слышать родителям, это тяжело слышать родителям и не сразу они могут это понять. Но этот вопрос тоже нужно для себя поднимать — со временем, не сразу, но о нем не забывать.
К. Лаврентьева
— Отец Антоний, у нас в гостях у «Светлого вечера» была потрясающая женщина, православный блогер, многодетная мать, у которой последний ребенок родился с синдромом Дауна. И она пишет публично на своей страничке в социальных сетях о том, что когда в каких-то других семьях рождались дети с какими-то особенностями, она так легко всегда говорила: «О, ну здорово, это прямо вот прямой билет в рай. Вот сразу люди идут в рай семимильными шагами». И она говорит, что «когда в моей семье случилась такая ситуация, я очень тяжело это принимала». И у нее целые этапы посвящены этому принятию. Но сейчас, читая ее блог, наблюдая за ней, я понимаю, что у нее появилась некая радость, которую я замечаю у родителей деток с особыми потребностями. Несмотря на все сложности, огромные, несоизмеримые с обычным родительством, у этих родителей есть какая-то искорка внутренняя, какая-то радость. Так ли это, отец Антоний? Я понимаю, что это может быть очень интимное и личное, но это может быть очень полезно кому-то, кто оказался только сейчас в этой ситуации и слушает сейчас нашу программу.
Свящ. Антоний Смирнов
— Это действительно так, вы говорите правду. Может быть, это можно заметить, например, в социальной сети у моей матушки. Она активно ведет блог…
К. Лаврентьева
— У вас потрясающая матушка.
Свящ. Антоний Смирнов
— Она активно ведет блог, и как раз часто рассказывает о наших детях — о том, как мы это проживаем, как мы это принимаем, как мы с этим справляемся. А может быть, у человека может возникнуть впечатление, что слишком всё весело, всё слишком здорово.
К. Лаврентьева
— Да нет, мне кажется.
Свящ. Антоний Смирнов
— И прекрасно. Нет, правда, такое может возникнуть впечатление. Но, и того и другого хватает, честно. Когда проходит тот первый период, о котором мы говорили — тяжелый, самый сложный, наверное. Самые страшные первые месяцы, когда дети еще в реанимации лежат, и ты не знаешь, живы они или не живы. Ты звонишь туда и спрашиваешь раз в день: «Как там дети?» — «В крайне тяжелом состоянии». Там два варианта в реанимации: в тяжелом или в крайне тяжелом. Тяжелое — это уже хорошо, слава Богу. А потом, уже когда… Там целая история, нам не хватит, наверное, времени.
К. Лаврентьева
— И у вас еще был старший ребенок, который был с вами в это время.
Свящ. Антоний Смирнов
— Да, старший ребенок, прекрасная наша помощница, ее Гликерия зовут. И мы ей благодарны, и, наверное, дай Бог, это всё принесет ей много пользы. Находясь рядом с такими детишками, она им много помогает, за ними ухаживает, много помогает маме. Про радость. Когда человек успокаивается после первого периода и видит этих детей — они прекрасны, они очень чистые сердцем. Не просто так детей именно с ДЦП называют «дети ангела». Ты чувствуешь рядом с ними какую-то чистоту, какую-то святость.
К. Лаврентьева
— Безгрешность.
Свящ. Антоний Смирнов
— И ощущаешь, что действительно… Ну, кто, как не эти дети, достоин Царствия Небесного?
К. Мацан
— Когда у меня вторая дочка родилась, она тоже попала сразу в реанимацию. И я помню, что в те дни я молился так, как никогда до этого, наверное, не молился. С одной стороны, вроде как это хорошо, можно это даже совсем примитивно так рассмотреть, что вот, Господь посылает ситуацию, в которой ты как-то испытываешь потребность в молитве и научаешься этому и приучаешь себя доверяться Богу. А с другой стороны, я помню слова одного очень опытного священника, который тоже переживал тяжелейшую ситуацию ухода, смерти матушки, своей жены, у которого в контексте этих размышлений была такая мысль, что если ты в ситуации тяжелой начинаешь молиться больше, то это значит, что до этого ты молился просто слишком мало. Этот священник сказал такую вещь: вокруг меня есть люди, которых я считаю людьми святой жизни, старцы, какие-то люди очень опытные в духовном плане, которые в ситуации тяжелых испытаний не сильно меняют свое молитвенное правило. Они вообще по жизни настолько доверены Богу, что если что случается что-то ужасное, что не случается, они одинаково предстоят. Что вы об этом думаете?
Свящ. Антоний Смирнов
— Я думаю, что в такие моменты, в тяжелые периоды жизни человека, — по крайней мере, я по себе, — были такие моменты, когда я вообще не находил сил для молитвы. Эмоционально просто. Но это не говорит о том, что я не молился. Наверное, каждую секунду была молитва в эти моменты. Сама жизнь в этот период — это молитва. Потому что ты просто не можешь об этом не думать и постоянно не просить Бога о помощи.
К. Мацан
— То есть, если молитву понимать, как такую предельную обращенность к Богу, неразрывность себя в этой связке осознания с Богом, то это и есть жизнь, как молитва.
Свящ. Антоний Смирнов
— Может быть, это как раз одна из тех вещей, которую хочет Господь сделать для нас. Может быть, мы до конца не понимаем, насколько это важно, но все-таки есть известные слова, что Господь на нас смотрит в перспективе вечности, а не земной жизни, потому что она оканчивается, а впереди целая вечность. И что для нас важнее? Комфорт здесь на земле и удобства? Или все-таки чистота души и обращенность к Небу? Поэтому, как бы это ни сложно было принять, но это так — «Ищите же прежде Царствия Божьего, всё остальное приложится вам». Это так и есть.
К. Лаврентьева
— У нас в студии в программе «Путь к священству» был известный протоиерей, который рассказывал о себе, рассказывал о каких-то сложностях семейных, он многодетный отец. И он говорил, что не может человек, не испытавший боли, разговаривать с человеком на исповеди, с человеком, который пришел к нему за советом. Это как раз к вопросу Кости, когда он спрашивал в начале программы об исповеди и о том, каким опытом для вас это отзывалось в сердце. И получается, что если несете такой непростой крест, — ну, не мне говорить, простой он или не простой, тяжелый крест, особенно в понимании человека, который вообще на это смотрит только со стороны. Приходили ли к вам люди, которые несут подобный крест? Узнавали, может быть, что у батюшки детки особенные. Может быть, тянутся такие родители к вам? Есть такой момент или пока нет?
Свящ. Антоний Смирнов
— Были такие моменты. Не специально такие родители приходили, не из-за того, что узнавали, что у меня такие дети, а просто так складывалось. Во время исповеди или просто во время разговора выяснялось, что у них ребенок с ДЦП или, например, сейчас у них ребенок лежит в реанимации. И понятно, что будет дальше. И, конечно, таким родителям мне легче говорить. Я думаю, что священник, у которого этого не было… А что скажешь? Что можно сказать в такой ситуации священнику? Вы говорили про батюшку, который просто молчал. В этих ситуациях, наверное, священнику легче. А может быть, даже лучше просто утешить человека — помолчать с ним, может быть, поплакать, если получится. Или сказать какие-то слова утешения. Мне в этой ситуации есть что сказать людям полезного, потому что я это прошел в какой-то мере, что-то об этом знаю. И таким людям даже, может быть, легче слышать такого священника, такого батюшку: что батюшка тоже такое несет и что я не один, что батюшка может меня понять.
К.
Лаврентьева
— Священник Антоний Смирнов, клирик храма святого мученика Иоанна Воина на Якиманке, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Антоний, несмотря на все трудности с детками, несмотря на всю загруженность священническую вашу, вы с матушкой остаетесь молодой семьей. Вот можете ли вы нам рассказать, как вы любите проводить время?
Свящ. Антоний Смирнов
— Основное время, конечно, мы проводим с нашими детьми. К сожалению, такие дети очень сильно ограничивают родителей. Не так часто мы можем куда-то с ними выехать и с ними где-то погулять.
К. Лаврентьева
— Есть помощники?
Свящ. Антоний Смирнов
— Есть помощники. Не всегда они бывают, но они появляются. Постоянного помощника пока нет. Но, слава Богу, есть добрые люди и родственники помогают. А так, мы стараемся, очень любим всей семьей приезжать на службу. Это не часто получается в силу нашей плохой мобильности, скажем так. Но когда приезжаем в храм, все радуются, и дети причащаются. Стараемся детей почаще причащать, а тем более таких. Но и в то же время, конечно, таким родителям важно — мужу и жене — важно отдыхать отдельно от семейной жизни, обязательно надо. Такие родители должны куда-то выбираться погулять, пообщаться. В то же время важно, чтобы, как мне кажется, муж обращал особое внимание к своей жене. Потому что она остается дома с такими детьми и очень много сил тратит на уход за ними. Понятно, что муж устает на работе, но в то же время он должен, конечно, обязательно давать ей возможность приходить в себя — куда-то ее отпускать, как-то проводить время. Это важный момент.
К. Мацан
— А что для вас самое тяжелое и самое радостное в священстве?
Свящ. Антоний Смирнов
— Самое тяжелое — исповедь.
К. Мацан
— Все-таки.
Свящ. Антоний Смирнов
— Правда.
К. Лаврентьева
— Все же исповедь.
Свящ. Антоний Смирнов
— Все же исповедь. Потому что понятно, что та исповедь, когда человек стоит и плачет на исповеди, — ты видишь действительно глубочайшее покаяние, от такой исповеди не тяжело, от нее только легко и радостно. Но такая исповедь не часто возникает у человека, к сожалению. И тяжела та исповедь, когда человек, наверное, не хочет тебя слушать.
К. Мацан
— А самое радостное?
Свящ. Антоний Смирнов
— Много радостного. Сложно сказать так. Понятно, и я знаю, что все говорят — Божественная литургия. Это так и есть, это правда. Божественная литургия — это самое лучшее, самое прекрасное, что может быть в служении священника, это непередаваемое чувство благодати, радость. Очень большая радость, когда ты видишь и человека, который только приходит к Богу — когда ты видишь искреннее желание изменить свою жизнь и искреннее желание любить Христа. Это именно тогда, когда люди некрещеные приходят к вере и хотят покреститься — это особо большая радость, потому что, к сожалению, нечасто это можно видеть. Когда люди приходят к крещению, не всегда они открыты к хорошему диалогу и познанию христианской веры. И когда ты видишь искреннего человека, в этом отношении с ним легко и у тебя большая радость от этого.
К. Лаврентьева
— А было ли что-то в священстве, что вас потрясло, чего вы не знали до него, до рукоположения?
К. Мацан
— Чего никак не ожидали.
Свящ. Антоний Смирнов
— Чего не ожидал?
К. Лаврентьева
— Неприятное или положительное потрясло?
Свящ. Антоний Смирнов
— Ну, ни для кого не секрет, что когда человек приходит к вере, то неофитское сознание и розовые очки. Что все вокруг святые — кто в храм ходит, все праведные и особо никто не грешит, все друг друга любят. Но на самом деле, когда человек не то чтобы приходит в семинарию и становится священником, но он уже начинает понимать, что всё не так, просто когда в храм начинает уже ходить. И розовые очки снимаются. И человек трезво начинает воспринимать жизнь христианскую и реальность, вот по-настоящему. Как это в реальности есть и как это описано в Писании. В Священном Писании что сказано? — «всяк человек ложь». С одной стороны. С другой стороны, мы должны доверять людям, их любить.
К. Мацан
— А какая-то и вправду тонкая грань возникает, потому что, с одной стороны, мы часто говорим, что вот, неофитский жар, он проходит и хорошо, что проходит. И потом какие-то перегибы уходят. А с другой стороны, а разве это не правильное такое благое устроение — видеть вокруг святых и не осуждать. И как-то вот: какие замечательные церковные люди, какие они хорошие уже по факту того, что они в церкви. Это в принципе же состояние не очень плохое, наверное, в каком-то смысле. И с другой стороны, когда проходит этот неофитский жар и видишь жизнь — вы сказали, трезво. Но можно ведь и трезво, а можно понимать, что вообще-то, людишки-то дрянь. И вообще так и понимать трезвость — вот, собственно говоря, я всё понял про жизнь и теперь уже меня не очаруешь.
Свящ. Антоний Смирнов
— Мне кажется, неофитское состояние очень правильное и хорошее, — но только тогда, когда у человека нет осуждения. Как мне кажется, когда человек приходит в храм, к вере, и вот это горячее состояние, оно, к сожалению, приводит часто к осуждению и к непониманию, а иногда и к отходу от веры. Это, конечно, ответственность на нас, на церковных людях, которые, может быть, неправильно себя ведут.
К. Мацан
— Трезвость же тоже может к осуждению вести. Трезвый взгляд, именно понятый, как такое легкое осуждение всех, поскольку все грешники, «всяк человек ложь». Так что же мы будем притворяться?
Свящ. Антоний Смирнов
— Мне кажется, что настоящая трезвость к другому ведет.
К. Мацан
— К чему?
Свящ. Антоний Смирнов
— К тому, например, о чем говорил преподобный Паисий Святогорец. Он говорил о том, что мы, христиане, должны стараться, как он говорил, «включать добрые помыслы». Да, мы знаем, что мы все ложь, как говорит царь Давид, что мы все можем ошибаться, к сожалению. Но и в то же время человек понимает, что Бог есть любовь, что Бог есть Отец, который принимает всех нас, что Он призывает нас не осуждать и лучше думать о людях. Как хотите, чтобы с вами поступали, так и вы поступайте с ними. Вот Паисий преподобный советует добрые помыслы включать. И трезвость, как мне кажется, как раз в том, чтобы осознавая всё это, хорошо думать о людях.
К. Мацан
— То есть такое оправдание.
Свящ. Антоний Смирнов
— Оправдание, да. Люди, которые узнаю́т о церковной жизни и о Церкви, о христианстве через призму СМИ, это, конечно, печально. Потому что я, когда пришел в храм, к вере и к церкви, вообще этого ничего не видел. Ну правда — одни вокруг прекрасные батюшки. Все прекрасно себя ведут и все пример. И вот все эти разговоры, что один такой, другой такой — я просто удивлялся, я не понимал, почему всё это происходит. И понимал, что человеку нужно просто прийти и посмотреть — как говорится в Евангелии: «Приди и виждь». И тогда ты поймешь. Печально, конечно, что некоторые люди попадаются на какие-то нехорошие моменты церковной жизни. Но на самом деле это редкость, как мне кажется.
К. Мацан
— Мне кажется, что из СМИ люди узнаю́т не о Церкви, а о том, как выглядит забор, о внешнем фасаде, о каких-то отдельных моментах, вынесенных в заголовки. Но к религиозной жизни Церкви это, как правило, никакого отношения не имеет. И собственно к христианству. Просто люди о другом узнаю́т — они не узнаю́т о Христе.
Свящ. Антоний Смирнов
— Вообще, это, конечно, еще воспитание моего папы. Мы сейчас об этом говорим, и я вспоминаю папу. У него была такая склонность — он никогда не любил плохо думать о людях. Например, когда ему кто-то говорил что-то плохое о каких-то священниках, он говорил: «Я не верю, не надо мне ничего говорить, все батюшки святые».
К. Мацан
— А вот для вас папа, по вашим рассказам, был таким важным наставником и учителем по жизни в каком-то смысле. А сейчас вы священник. В некотором смысле теперь вы можете быть ему в этом смысле наставником. Что он чувствует по поводу того, что его сын теперь отец?
Свящ. Антоний Смирнов
— Это прекрасно. И я удивляюсь смирению моего папы в том, что как ему легко прийти ко мне в алтарь и сказать «благослови, отче» своему сынку.
К. Мацан
— Для него это легко?
Свящ. Антоний Смирнов
— Легко, в радость. А меня это смущает: «Папа, ну что ты, какой «отче»?» Но в то же время папа для меня и был и остается, честно, он как духовный отец. Я к нему прислушиваюсь. Вы не знаете, 26 июля папа ушел в вечность, совсем молодым, в 54 года. Это еще одно мое испытание и кризис в моей жизни. Наверное, больший даже, чем мои дети. Хотя это может многих удивить — как же так, это дети родные. Но, может быть, такая природа отцов. Матери больнее и тяжелее воспринимают рождение детей особенных. Отец, может быть, не до конца всё это воспринимает. А когда уходит близкий друг и родитель, это, конечно, для меня было самое тяжелое и сложное в моей жизни. Это было совсем недавно.
К. Мацан
— Как здесь это помогает пережить вера?
Свящ. Антоний Смирнов
— Прямо напрямую Господь помогает. Просто Промысл Божий так совершается, Господь открывает мне такое, что не остается никаких сомнений, что в этом во всем есть Промысл Божий, ни на секунду, ни на минуточку. Если интересно, могу что-то рассказать об этом. Папа, конечно же, и был и остается для меня духовным отцом. И он хотел, чтобы я был эталоном и хочет, чтобы я был хорошим священником, без всяких там расслаблений, назовем это так. Как-то раз… Расскажу такую личную вещь. Может быть, нужно или не нужно, но расскажу. Как-то раз в шутку я расслабился и решил у себя на телефоне поставить, когда мне звонят на телефон, песню... Как же? Михаил Круг? Как же там поется-то? «Исповедуй меня, батюшка», — что-то такого плана, безобидная такая песня. Папа мне перезванивает: «Чтобы через час я этого больше не слышал». Он у меня вообще добрый, никогда на меня не давил, но в этом плане: «Чтобы этого больше не было». Я, конечно, убрал. Я же священник уже, но, слава Богу, все-таки папу послушался. Это было последнее послушание, которое я исполнил для своего родителя. После этого уже папа… К сожалению, сердце остановилось у папы — что удивительно, на футбольном поле во время спортивной тренировки. Так получилось.
К. Мацан
— Вы сказали, что он хотел и хочет, чтобы вы были хорошим священником. А вот «у Бога все живы» — как вы это переживаете? Как вы это чувствуете? Что это значит?
Свящ. Антоний Смирнов
— Вообще, это тайна для всех нас, для христиан, для всех людей. Как апостол Павел говорит, что «мы видим вечную жизнь как сквозь тусклое стекло и разгадываем примерно, как это всё происходит». Но понятное дело, что догматически мы всё понимаем, что душа человека не умирает, личность не уничтожается и после смерти человек уходит к Богу на Суд и на дальнейшую вечную жизнь. Но в то же время как-то Господь утешает и дает понять, что всё в руках Божьих и что Господь в курсе о том, что происходит: «Я рядом, не переживай, всё идет так, как нужно». И действительно, были такие моменты. Например, когда мы с папой стали воцерковляться, мы где-то год ходили на богослужения без исповеди и причастия. Я поначалу об этом не знал, что это нужно делать. Мы ходили в храм на службу, молились. Это было здорово. Но постепенно я стал замечать, что люди вокруг на исповедь идут, в конце Литургии причащаются, а мы не идем почему-то. Потому что нам объяснили, что вы не можете. А папа всё понимал. Но не мог через себя переступить. Ему было тогда под 40 — человеку в таком возрасте сложно пойти на первую исповедь, очень сложно побороть свою гордость. Как он называл это сам, что ложный стыд и гордость ему не позволяли это сделать. А я — ну, папа не делает и я не делаю. Но когда я понял, что нужно исповедоваться — мне было тогда где-то 16 лет — тоже было непросто шестнадцатилетнему парню пойти на исповедь и какому-то дяде что-то рассказать. В 16 лет тоже есть, что рассказать, и есть своя гордость и какое-то мнение о себе — почему я должен кому-то что-то рассказывать? Но всё-таки через год я понял, что так нельзя. Это невозможно. И Господь помогал чувством покаяния, тяжело было уже ощущать греховность. Хотелось от нее освободиться. Я все-таки поисповедался, слава Богу, в храме Тихвинском. А папа еще не мог поисповедаться до третьего курса моей семинарии. То есть еще 7 лет он ходил на службы, на каждое воскресенье на службу ходил, читал святых отцов, утренние и вечерние молитвы, как нормальный хороший христианин. Но на исповедь и на причастие он не ходил, потому что он не мог себя побороть. Я так сокрушался, меня так это расстраивало. Я уже студент семинарии, а у меня папа до сих пор — тот человек, который привел меня к Богу — не пришел на исповедь. И тут произошел интересный момент. Как-то раз была возможность пообщаться с нашим ректором, отцом, уже ныне владыкой, Тихоном (Шевкуновым). Я окончил Сретенскую духовную семинарию. И говорю ему: «Отец Тихон, посоветуйте, что мне сделать? Как папу привести к исповеди?» И он мне говорит: «Антоний, первое тебе пастырское послушание — ты должен сделать так, чтобы твой папа прочитал "Мытарства Феодоры" и готовился к исповеди». Я говорю: «Благословите, батюшка». Говорю: «Папа, читаешь, готовишься». Проходит две недели, и он стоит уже в очереди на исповедь. То есть 7 лет не мог и тут — отец Тихон благословляет, помогает, дает первое пастырское послушание. И папа идет в Сретенский монастырь, в придел рождества Иоанна Предтечи, и там первый раз исповедуется у отца Клеопы, выходит просто как помидор, весь красный, вспотевший от страха. Но в то же время счастливый — наконец-то он начал действительно свою духовную христианскую жизнь. И после этого он причастился, со Христом соединился Таинством Причащения. Что интересно, и в чем Промысл Божий. Проходит еще 5 лет. И только через 5 лет я понимаю, в чем действительно Промысл Божий. Я успеваю жениться, рукоположиться в диаконы, и после диаконской хиротонии через некоторое время назначают рукоположение. Я жду его целый год. И вдруг мне звонят и говорят: «Готовьтесь к рукоположению. Вас рукоположат на рождество Иоанна Предтечи». И я понимаю, неужели так может быть просто так, случайно, что мое первое пастырское послушание над своим папой, и оно совершилось в приделе рождества Иоанна Предтечи. И вот меня Святейший Патриарх рукополагает в священники в день памяти рождества Иоанна Предтечи. Вот такие промыслительные моменты, их много. Всего не расскажешь. Так что Господь рядом.
К. Мацан
— Спасибо огромное за эту беседу, за ее такую пронзительность и искренность. Есть в этом, мне кажется, что-то очень важное и трогающее душу, что мы начали с вашего папы разговор и об этом и этим же разговором мы программу заканчиваем. Иерей Антоний Смирнов, клирик храма святого Иоанна Воина на Якиманке, сегодня был с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Еще раз спасибо большое. В студии была моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свидания.
К. Лаврентьева
— Всего хорошего.
Деяния святых апостолов
Деян., 1 зач., I, 1-8.
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Если мы внимательно читали Евангелие, то могли заметить, что Господь постоянно говорит Своим ученикам о тайне Царства Небесного. Церковь утверждает, что хранит эту тайну до сих пор. О чём же идёт речь? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 1-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 1.
1 Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала
2 до того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал,
3 которым и явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием.
4 И, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чем вы слышали от Меня,
5 ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым.
6 Посему они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?
7 Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти,
8 но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли.
После Светлого Воскресения Христос продолжает являться Своим ученикам на протяжении сорока дней. Как слышим мы сегодня из чтения книги Деяний святых апостолов, Спаситель рассказывает им о Царствии Божием. Может показаться, что Христос передаёт апостолам какое-то особое учение, которое не вошло в Евангелие и которое доступно лишь узкому кругу посвящённых. Благодаря этому тайному знанию ученики становятся сверхлюдьми, в распоряжении которых оказываются какие-то сверхспособности. Однако дальнейшее повествование свидетельствует, что это не так.
После того как Христос призывает апостолов не уходить из Иерусалима и дожидаться сошествия Святого Духа, они в недоумении спрашивают: «не сейчас ли, Господи, ты восстановишь Израильское царство?» Очень показательный вопрос. Апостолы задавали его Спасителю с самого начала их совместного путешествия. С самого момента своего призвания они ждали, что Христос прогонит римлян и вернёт еврейскому государству былую славу.
Однако, посмотрите, как Господь милостив. Как Он терпелив. С какой кротостью Он переносит это невежество Своих учеников. Он видит, что несмотря на всё произошедшее, ложные представления о Мессии всё ещё сидят в их головах. Суть Его учения о Царстве Небесном до сих пор ими не усвоена. А потому Он и отвечает им уклончиво: «не ваше дело знать времена или сроки». Иными словами, ваше дело дождаться сошествия Духа, получить от Него силу, начать проповедь и тогда вы всё поймете сами. Вы получите все необходимые ответы.
Так и случилось. Пришёл обещанный Дух, апостолы начали свидетельствовать о Христе людям, и ложные ожидания в их голове испарились. Потребность учеников в грандиозных внешних преобразованиях исчезла, будто её и не было. Великая духовная реальность, которую они до этого ощущали лишь смутно, в полноте открылась в их сердцах. Уже во время своей жизни они стали полноценными участниками Царства Мессии.
В той или иной степени каждый из нас исполнен ложных представлений и предрассудков о духовной жизни. И, пожалуй, не самый последний из них — это постоянное ожидание значимых изменений. Я словно всё время жду, что однажды Господь откроет мне какую-то тайну. Тогда моя жизнь изменится. Всё резко станет лучше. Евангелие напоминает нам сегодня: все грандиозные изменения уже произошли. Дух Святой уже сошёл. А потому великая тайна христианства заключается в том, что нет на самом деле никакой тайны. Евангелие Христово предельно просто — каждый день ищи волю Бога и старайся принести пользу тем людям, которые тебя окружают. Иными словами, преврати свою жизнь в служение. В той мере, в какой это исполняем, нас наполняет благодать Святого Духа. Всё вокруг нас и в нас самих оказывается на своих местах, и в нашем сердце загорается пасхальная радость.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Воскресение Христово и Светлая седмица». Прот. Максим Первозванский
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о светлом Христовом Воскресении, о богослужениях пасхальной недели, о праздновании в честь Иверской иконы Богородицы, а также иконы «Живоносный источник».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час