Рифмы жизни. Максимилиан Волошин.

Поделиться

Б. М. Кустодиев. Портрет Волошина, 1924.

Есть такое выражение: «гений места». Любому гостю-посетителю Крыма, а точнее, Коктебеля, – едва ли не в любой точке этого небольшого южного пространства становится понятно, что гений этих мест – русский поэт Максимилиан Волошин, чей «Дом Поэта» надолго стал одним из центров русской истории и культуры рубежа веков. «Каких последов в этой почве нет / Для археолога и нумизмата, / От римских блях и эллинских монет / До пуговицы русского солдата…»
Поэт-путешественник, живописец, книжник, последовательный противник войн, философ и мистик, не избежавший многих, характерных для явления, именуемого нами «Серебряным веком» – соблазнов, Волошин всю жизнь остро вглядывался – через этику и историю – в христианство, самую личностную, как он чувствовал, из мировых религий.
Сердце острой радостью ужалено.
Запах трав и колокольный гул.
Чьей рукой плита моя отвалена?
Кто запор гробницы отомкнул?

Небо в перьях – высится и яснится...
Жемчуг дня… Откуда мне сие?
И стоит собор – первопричастница
В кружевах и белой кисее.

По речным серебряным излучинам,
По коврам сияющих полей,
По селеньям, сжавшимся и скученным,
По старинным плитам площадей,

Вижу я, идут отроковицами,
В светлых ризах, в девственной фате,
В кружевах, с завешенными лицами,
Ряд церквей – невесты во Христе.

Этим камням, сложенным с усильями.
Нет оков и нет земных границ!
Вдруг взмахнут испуганными крыльями
И взовьются стаей голубиц.

Максимилиан Волошин, «Воскресение», 1907-й год

После обеих революций, вослед братоубийственной гражданской войне (вспомним его классические строки: «А я стою один меж них / В ревущем пламени и дыме / И всеми силами своими / Молюсь за тех и за других…), так вот, вослед этим годам, Волошин создал книгу стихов «Неопалимая купина», посвященную «России распятой», – своему измученному, поруганному отечеству.
…Туда, в цикл «Возношения», он и включил своё, написанное свободным размером и переполненное архаичной лексикой, стихотворение «Посев»:

Как земледелец над грудой веских зёрен,
Отобранных к осеннему посеву,
Склоняется, обеими руками
Зачерпывает их, и весит в горсти,
Чуя
Их дух, их теплоту и волю к жизни,
И крестит их, – так я, склонясь на Русью,
Крещу ее – от лба до поясницы,
От правого до левого плеча:
И, наклонясь, коленопреклоненно
Целую средоточье всех путей –
Москву.

Земля готова к озимому посеву,
И вдоль, и поперек глубоким плугом
Она разодрана, вся пахоть дважды, трижды
Железом перевернута,
Напитана рукой – живой, горючей, темной,
Полита молоньей, скорожена громами,
Пшеница ядрена под Божьими цепями,
Зернь переполнена тяжелой, дрёмной жизнью,
И семя светится голубоватым, тонким,
Струистым пламенем...
Да будет горсть полна,
Рука щедра в размахе
И крепок сеятель!
Благослови посев свой, Иисусе!

Максимилиан Волошин, «Посев», 1919-й год

«Мой единственный идеал – это град Божий, – писал в те дни Волошин. – Но он находится не только за гранью политики и социологии, но даже за гранью времени. Путь к нему – вся крестная, страстная история человечества».