«Путь к священству». Светлый вечер с иером. Андроником (Пантаком) (23.04.2019)

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева.

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Я — Константин Мацан. И сегодня с нами в этой студии иеромонах Андроник Пантак, насельник Сретенского монастыря, ответственный за молодежную работу в монастыре. Добрый вечер.

Иеромонах А. Пантак

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Вам нередко и на телевидении, и у нас на радио приходилось уже отвечать на разного рода духовные вопросы о духовной жизни. Я думаю, что сегодня они тоже будут, но вот в этих беседах, которые мы с Кирой ведем, мы спрашиваем священника о его пути к священству и к вере. И, наверное, в каком-то смысле уже такая даже некоторая примета времени — по крайней мере, для меня, — что все больше и больше у нас в программе священников молодых, примерно наших ровесников, с которыми мы — люди одного поколения, и это тоже какое-то такое что-то о нашей эпохе интересное говорит. Я думаю, на все эти темы сегодня мы поразмышляем.

К. Лаврентьева

— Отец Андроник, в цикле наших программ выработалась определенная последовательность ведения программы. Мы начинаем о пути к вере, о пути к священству, о встрече с Богом, и все это логично и правильно, но сегодня мне почему-то очень хочется нарушить эту привычную последовательность и задать Вам вопрос прямо сразу: почему монашество? Почему Вы выбрали для себя такой радикальный, очень серьезный жизненный путь?

Иеромонах А. Пантак

— Нет, конечно, удобнее было бы отвечать по порядку по поводу веры, по поводу всего остального. Знаете, монашество — потому что так получилось. Я не ставил себе каких-то там границ, рамок, у меня все это получилось достаточно естественно и, ну, я не сказал бы, что спонтанно, но я понимал, что возможно, что возможно, теоретически, то есть это не закрытый для меня путь, я понимал где-то класса с 11-го. То есть что я могу, вроде как, и так, и, в принципе, женатый вариант, такой семейной жизни...

К. Мацан

— Ну, класса с 11-го все-таки православной гимназии, православной школы.

Иеромонах А. Пантак

— Ну да, это отдельная песня. Надо рассказать, что там вообще происходило.

К. Мацан

— А мы об этом спросим обязательно.

Иеромонах А. Пантак

— И вот где-то с 11-го класса я понимал, что, в принципе, образ семейной жизни меня вполне себе привлекает, и монашеский путь — он тоже может быть. Но тут есть такой момент: я себя знаю, я — человек увлекающийся. И я пока вот так очень отвлеченно рассуждал о том, что если я буду семейным человеком, будет очень сложно соблюсти баланс. То есть будет страдать или семья, или храм, мне кажется. Но это такие были умозрительные вещи, и у меня не было такого понимания, что я прямо вот стремлюсь к монашеству. Причем, я, фактически, полтора года встречался с девушкой, мы с ней вместе работали в воскресной школе при нашем монастыре. То есть я уже был студентом, а она у нас — преподавателем. И, в принципе, ну, так сказать... Оно не сложилось — не потому, что, там... Ну, просто мы разные люди. Она, слава Богу, сейчас замужем, у нее трое детей и вообще счастливый брак. Но вот мы как-то разошлись, действительно, поговорили, поняли, что, в общем, если сейчас есть понимание, что как бы мы вместе пока как-то не сходимся, то дальше друг друга мучить не стоит... Ну, ее пример показывает, что вот все, в принципе, хорошо решилось. Но у меня была какая ситуация? Мы с ней разошлись где-то в конце декабря. То есть я помню, что это было в районе 28 декабря, то ли за день до памяти священномученика Иллариона, нашего покровителя, то ли после, на следующий день — ну, точно не помню. Помню, что мы готовились к Рождественскому празднику. И у меня встал вопрос: а это как бы один из тех случаев, когда я понимаю, что я сам не знаю, что выбрать, и у меня уже просто был опыт, когда «не знаешь, чего выбрать — спроси у Бога». И я говорю: «Господи, я и так хочу, и так хочу, и могу и туда, и туда, в принципе, теоретически, но я не знаю, куда лучше. Поэтому вот если Тебе надо, Ты мне покажи». И я со спокойной душой уезжаю на Рождественские каникулы домой. И тут, значит, под праздник Василия Великого, под Старый Новый год мне звонят из монастыря и говорят: «Некому петь в Сретенском монастыре». Я говорю: «Ребята, в смысле — некому петь, это как?». То есть большой хор уехал куда-то на гастроли, семинаристов, способных петь, оказалось в Москве тоже... Они куда=-то поразъезжались все там, их никого нет. Братия у нас, традиционно, не особо поющая. Поэтому говорят: «Ты — один из ближайших студентов (то есть это Ярославль, за четыре часа езды), который как бы просто может петь. Поэтому приезжай-ка, пожалуйста, помоги нам». Я говорю: «Ну хорошо, без проблем, мне не проблема». Я приехал в монастырь и пел на службе Василия Великого. А в ближайшую субботу я на клирос не пошел, я тогда пел в нашем большом хоре. Думаю: постою, помолюсь. Редкая возможность спокойно постоять, помолиться на службе, не ходить на хор. И у нас в начале Всенощной на «Блажен муж» все подходят к наместнику под благословение. То есть все — и братия, и студенты. И вот я тоже в ряду этих студентов, нескольких человек, которые на каникулах решили остаться в монастыре, я с ними вместе подхожу, и тут внезапно отец Тихон меня останавливает. Ну, говорит: «А ты у нас преподавать-то остаешься в семинарии?». Я говорю: «Ну, как-то вот раньше не спрашивали. Я вообще на третьем курсе, извините». Он говорит: «Ну это понятно. Но когда доучишься, ты будешь у нас преподавать-то?». Я говорю: «Ну... Ну, как благословите, я, в принципе, не против. Только я еще не знаю, я женатый буду, монах...» Он говорит: «Ну, будешь женатым — мы тебя припишем к монастырю, будешь приписным священником. Захочешь в братию — вообще, с удовольствием. Ты когда решишься-то?». Я говорю: «Да я вот, знаете, только вот недавно разошелся с девушкой. Я сейчас буду думать. То есть курсе на пятом я уже буду поинмать, какое у меня направление жизни». Он говорит: «То есть года полтора-два еще?». Я говорю: «Ну, примерно так». Он говорит: «Ну, давай, думай ходи». Я думаю: «Ну, ладно. Ну, позвали преподавать в семинарию — ну, тоже приятно». И хожу себе, думаю. И тут, значит, после Богоявления, по-моему, 21 января, благочинный монастыря и проректор нашей семинарии отец Иоанн, который сейчас исполняющий обязанности наместника, ко мне подходит и говорит: «Слушай, а отец Тихон сказал, чтобы ты сейчас решался. Вот или сейчас, или никогда». И я понимаю, что, знаете, «сам дурак — сам молился», называется, да? То есть я понимаю, что девушки у меня не появилось за этот период, а в монастырь меня прямо вот зовут. Я говорю: «Господи, я Тебе доверяю, я пошел!». И знаете, что интересно? Из того набора послушников, которые пришли, нас пришло пять человек в один день. Остался один. То есть все четверо, которые со мной пришли, они пока по разным причинам решили монашеской жизнью или не жить, или не оставаться в нашем монастыре — ну просто потому что это период, когда человек выбирает, смотрит. И вот из этих пяти человек я один остался. И, знаете, не пожалел ни разу после этого. И действительно, этот опыт для меня такой, что если действительно есть вопрос серьезный, надо спросить у Бога. Но только потом надо иметь мужество поступить так, как Он тебе покажет. Я понимаю, что вот, помолился, встречаться еще ни с кем не начал — а в монастырь зовут. Но тут как бы, ну вот честно если смотреть на эту ситуацию, то Господь отвечает прямо, «в лоб», и тут уже ничего не попишешь.

К. Лаврентьева

— Поразительно. Причем, люди, которые знают владыку Тихона, они рассказывают, что он, наоборот, не склонен к каким-то таким радикальным и строгим благословениям.

Иеромонах А. Пантак

— Да! И...

К. Лаврентьева

— А Вам он сказал: «Сейчас прямо вот скажи».

Иеромонах А. Пантак

— И он всегда напоминал, что отец Иоанн Крестьянкин — всегда очень аккуратно его духовник...

К. Лаврентьева

— Да, да. Причем, отец Иоанн вообще не любил благословлять на монашество часто и много.

Иеромонах А. Пантак

— Да. И здесь, вроде как, тебя тоже не благословляют. Тебе говорят: «Ты, конечно, выбирай».

К. Лаврентьева

— «Но сейчас!»

Иеромонах А. Пантак

— «Но прямо сейчас!» Вот. И — да, это было промыслительно, действительно. Были периоды тяжелые, как у любого монаха, но, знаете, какое-то... Первые пять лет в монастыре — это всегда действительно... Первые пять лет монашества, да? Сначала первые годы в монастыре, потом первые пять лет монашества. Вот братия всегда старшая говорила, что первые пять лет монашества надо пережить. Вот у меня в декабре случилось пять лет, и я понимаю, что, действительно, были и искушения, но я благодарен Богу за все испытания, которые были, потому что то, что потом в сознании, в душе было приобретено, стало таким твердым основанием, на котором, я понимаю, можно стоять действительно.

К. Лаврентьева

— А что Вас держало все эти пять лет, когда наступали сложные, трудные времена?

Иеромонах А. Пантак

— Ну, во-первых, понимание, что если ты встал на какой-то путь, то надо по нему идти. У меня вообще, знаете, не было никогда мысли, чтобы оставить монашество — пока, слава Богу. Были вопросы по поводу монастыря — типа, «все не так, все плохо, вот возьму, и уйду я от Вас, злые люди», да? Но это нормально. Я думаю, каждый монах такое переживает. Здесь важно понять, что куда меня Господь поставил, там и стой. Потому что если Богу будет надо... Я просто уже по началу своей монашеской жизни понимаю, что если Богу будет надо, Он тебя возьмет и переставит куда нужно. А пока... Но здесь видите какая еще проблема... Если читать святителя Игнатия Брянчанинова, он, в принципе, не против того, что можно оставить монастырь — но только по одной причине: если тебя заставляют жить против Евангелия, не согласно с Евангелием.

К. Лаврентьева

— В монастыре?

Иеромонах А. Пантак

— В монастыре, да. Ну, то есть, у нас, слава Богу, таких проблем не было. Конечно, приходилось делать то, чего не хочется, не так, как хочется, но касательно заветов Христа все-таки все было слава Богу.

К. Мацан

— Есть такой афоризм, что в монастырь не уходят, в него приходят. Вы это на своем опыте пережили?

Иеромонах А. Пантак

— А в чем?..

К. Мацан

— Ну, обычно существует такое стереотип — кстати, который парадоксальным немножко коррелирует с тем, что Вы рассказали, — что в монастырь идут молодые люди, у которых как-то вот не сложилось с девушками, и они от обиды: «Все, — значит, — мир бросаю, он во зле лежит, меня здесь не любят. Все, уйду в монастырь, буду выше всего этого». И вот они уходят с такой несколько отрицательной мотивацией, скажем так. Но это стереотип, который существует часто у людей нецерковных, смотрящих на Церковь со стороны. А монахи говорят, что в монастырь не уходят, в него приходят — то есть это некий позитивный шаг, а не вот обида на жизнь.

Иеромонах А. Пантак

— Не, я Вас понял. Ну, у меня-то как раз ситуация была очень хорошая. Мы же по-дружески разошлись, и никакой обиды ни на кого, естественно, не было. И мне до сих пор девушки нравятся — что же, я все-таки человек.

К. Мацан

— Ох, опасно для монаха так говорить. Нет?

Иеромонах А. Пантак

— Ну, нет. Ну, говорить — и говорить. Но просто здесь у тебя четкая граница. То есть я понимаю, что какие бы чувства в душе ни произошли, ты просто — ну, да, ты не можешь себе позволить их выражать, ты не можешь им давать ходу. Это нормально. Но, понимаете, человек, когда его постригают, у него не отсекаются сразу, естественно, душевные стремления. Естественно, я помню, первое время, когда меня благословили работать с молодежью... Ой, эти исповеди владыке Тихону... Ну, нормально как-то... Знаете, то, что происходит по благословению все-таки, понимаешь, что Господь — Он очень поддерживает и покрывает многие вещи. Поэтому у меня серьезных проблем, вроде, как-то и не случилось.

К. Лаврентьева

— Слава Богу.

Иеромонах А. Пантак

— Хотя, знаете, старшая братия, искренне иногда переживала за молодого послушника, потом за молодого монаха, который общается с молодыми людьми и, преимущественно, девушками. Но у меня никогда не было проблемы с женским полом в том смысле, что я на них обиделся. То есть что я вот «все, ухожу в монастырь». Для меня это всегда была шутка. Знаете, вот «ухожу в монастырь» — для меня всегда была шутка. То есть вот так вот, в «Золушке» вот это, помните? В фильме «Золушка»: «Вот все, ухожу у монастырь». И действительно, я как бы, действительно, в монастырь пришел, хотя я понимал, что может быть и другой путь. Но у нас, кстати, есть монах, который в 18 лет от несчастной любви решил уйти в монастырь. Я не буду говорить, потому что это личная история. Я не знаю, захочет он, чтобы об этом знали, кто он. Но он пожил в монастыре — и вот тогда он в него пришел. И вот он рассказывает и говорит: «Какое счастье, что я тогда...»

К. Мацан

— «...тогда „психанул“ и ушел в монастырь!».

Иеромонах А. Пантак

— «Психанул», да, и ушел в монастырь. Потому что он пожил какое-то время послушником, и тогда для него открылась вообще красота вот этой монашеской жизни, красота такого вот пути. И он, уже когда его постригали, он в монастырь как раз пришел, да, а не ушел от чего-то.

К. Мацан

— Иеромонах Андроник Пантак, насельник Сретенского монастыря, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Вы упомянули так, вскользь, о необычном опыте обучения в православной гимназии. И меня как раз в этой связи очень хотелось Вас спросить: вот Вы сейчас работаете в монастыре, ответственном за молодежное такое вот служение, общаетесь с молодежью. Думаю, молодежь приходит разная и, в том числе, совершенно из светского мира, со светскими проблемами. Вы при этом, будучи школьником, учились, как может показаться, в таком закрытом тепличном пространстве православной гимназии, где вот молятся, где все верующие. И что может человек, выросший в таком, казалось бы, опять-таки, тепличном пространстве, сказать, дать тем, кто пришел из мира этих бурных страстей, светских школ, светской юности?

Иеромонах А. Пантак

— Ну, наверное, о том, что я могу дать, надо спросить у тех людей, которые со мной общаются. Я навряд ли смогу себя оценивать. Но, во-первых, я до 9-го класса учился в обычной светской школе.

К. Мацан

— Так.

Иеромонах А. Пантак

— И у меня путь был, знаете, тоже такой в школе своеобразный. То есть я где-то начал нормально общаться со всеми ребятами в классе классу к 7-му. То есть было вот это понимание, что я верующий, я такой вот правильный, а они неправильные. И я вот, пройдя этот путь...

К. Мацан

— А семья церковная была?

Иеромонах А. Пантак

— Обычная школа была...

К. Мацан

— А семья?

Иеромонах А. Пантак

— А семья была церковная. У нас такая ситуация. В нашей семье нас с сестрой воспитывала мама. Причем, мы родились в начале 90-х. Как раз из-за того, что мама сестру пошла рожать, отказалась делать аборт, потому что она воцерковилась буквально незадолго до моего рождения, она сказала: «Ребенка убивать не будем». Отец сказал: «Родишь — уйду». Ну, и все — все честно сделали: она родила, он ушел. И мама в 90-е нас тащила на себе. Причем, знаете, когда ты ребенок, для тебя как-то совершенно естественно, что днем мама на работе в наркологическом диспансере, а ночью она шьет. Как ты ни проснешься ночью, мама все время кроит и чего-то шьет. Ну, то есть мама не спит, скажем, это нормально. Маму спящей можно было застать, может быть, в какие-то выходные дни, под утро. Сейчас ты понимаешь, какая это была серьезная нагрузка. естественно, у мамы не всегда было много времени говорить с нами о вере, что-то разговаривать. Да, мы ходили в хорошую воскресную школу, но сами понимаете, что, конечно, личный контакт с ребенком и общение по поводу веры — это очень важно. Мама пыталась, чтобы мы выжили.

К. Лаврентьева

— Ей надо было выжить, да.

Иеромонах А. Пантак

— И здесь как бы я пришел в школу, и у меня было понимание, что я правильный, все неправильные. Я когда... Я сейчас это пережил. Я, допустим, тоже детям, поскольку мы и с воскресной школой общаемся, я могу тоже с детьми общаться на эту тему и пытаться им донести, что нужно немножко другую позицию избирать. И где-то в 6-7 классе только наладилось общение вообще со всем классом. Ну потому что я понял, что они другие, они что-то не понимают, но они имеют право быть со своим мнением, со своим поведением, их надо уметь принимать, как они есть. Ну, а после 9-го класса я уже поступил в православную гимназию. Но это не был сознательный выбор. Это было, знаете, прямо из дома сбежать хотелось. Ну потому что ох уж эти подростки, да? Мне было 13 лет, у меня начались конфликты. Мама уже второй раз вышла замуж, у нас появился третий ребенок в семье. И... Ну, 13 лет, в общем...

К. Мацан

— Обычно в это время люди, наоборот, подростки, как-то убегают подальше от Церкви, если они выросли в церковной семье, а Вы побежали поближе, к Церкви, в православную гимназию.

Иеромонах А. Пантак

— А мне было все равно, какая это гимназия.

К. Лаврентьева

— Лишь бы сбежать.

Иеромонах А. Пантак

— Потому что я собирался поступать на юридический после 10-го класса и так далее. Собирался. Мне предлагали поступать в театральный вуз. (Смеется.) Это тоже отдельная история. Мы в городе ставили первый мюзикл — «Волшебник страны Оз», мюзикл, который поставлен в нашем городе, в Ярославле. Мы вот в филармонии это делали. И режиссер этого спектакля говорил: «Приходи после 9-го класса, не важно — экстерном закончишь 10-й и 11-й, зачислим тебя потом на второй курс»... Ну, в общем, короче...

К. Мацан

— А в Ярославле сильный театральный институт.

Иеромонах А. Пантак

— Ну да. В общем, не случилось из меня...

К. Мацан

— После московских, наверное, самый сильный.

Иеромонах А. Пантак

— Ну да. Но, в общем, не случился из меня актер. И тут лето, значит, у меня вот этот вот подростковый бунт против всего и вся... Господь умеет шутить, на самом деле. И у меня сестра, которая на два года меня младше, находит объявление о вот этой (нрзб.) гимназии. Подходит к маме и говорит: «Смотри, вот тут объявление, вот». А я смотрю — это в соседнем городе, час езды. И я знаю, что мама не будет туда мотаться, учитывая, что еще маленький ребенок, а отчим — вообще моряк, он по девять месяцев в море плавает... ходит. И я, такой: «Берем!». (Смеется.) Все! Мы совершенно случайно через центр города идем, думаем: «Да, зайдем в епархию — вдруг, владыка там!» (ну, чтобы благословение взять). Владыка выходит нам навстречу. Мы вот куда-то собирались уезжать, мы говорим: «Так и так, в гимназию...». Он говорит: «Бог благословит, вперед!». И так вот спонтанно получилось, что я туда пошел поступать. Поскольку мальчик я был с достаточным количеством знаний и умением петь на клиросе, то меня взяли. Но там как бы позиция была по жизни — ну, мало она поменялась, на самом деле, — что я такой замечательный, а все вокруг не очень. Ну, потому что же я и классическую литературу перечитал, все, что можно, и классическую музыку слушаю, и такой весь правильный, и, в общем, не пью, не курю и матом не ругаюсь, и как бы даже среди православных мальчиков я прямо самый православный. И там дальше начали работать наши педагоги. В это время гимназия только-только начала работать, это был третий, по-моему, год существования гимназии. И там еще был весь состав вот таких энтузиастов, которые вот просто «с нуля» создавали все. И у нас был старший воспитатель, который в свое время работал с трудными подростками. Филолог по образованию, но он работал, очень много работал с трудными подростками в детском доме. Ну, такой хороший дядька, специфический, прошедший армию. Значит, после того, как я поступил, ну, мы в сентябре приехали, и он с каждым отдельно немножко разговаривал. Ну, вначале — немножко узнать человека и какие-то рекомендации, советы по жизни в гимназии дать. У нас с ним разговор состоялся такой. Я захожу, он говорит: «Ну, в общем, как ты поступил, я не знаю. А если ты будешь себя так же вести, я сделаю все, чтобы тебя здесь не было». И, в общем, я понял, что я «попал». (Смеется.) Сбежал из дома, называется. Ну, здесь как бы надо было выбирать — или все вокруг дураки, или надо чего-то делать. Потому что, ну, действительно, позиция такая внутренняя, я не осознавал этого. Но внутренняя позиция была, что как бы все вокруг — да...

К. Лаврентьева

— А у Вас духовника не было в этот период, который бы сказал: «Слушай, ну, из берегов-то не выходи!»?

Иеромонах А. Пантак

— Знаете, ну, тут как бы сложно сказать насчет духовника. Я бы даже не хотел подробно обсуждать, потому что батюшка хороший, но, видать, что-то не состоялось в понимании.

К. Лаврентьева

— Ну, близкой...

Иеромонах А. Пантак

— То есть нет, не было конфликтов, не было чего-то, но, видать, ну как — не разобрался, чего там внутри происходит. Потому что я же был идеальным подростком, я же (нрзб.)...

К. Лаврентьева

— Понимания не было, в общем?

К. Мацан

— Да, но потом, самому подростку надо это отрефлексировать сначала — что у меня какая-то такая форма гордыни и заносчивости, ее надо понять и высказать, чтобы (нрзб.) сориентировался.

К. Лаврентьева

— Ну да.

Иеромонах А. Пантак

— Вот мне воспитатели очень помогли. Игорь Николаевич, старший воспитатель, очень помог — сразу «в лоб» вот так.

К. Мацан

— (Нрзб.).

Иеромонах А. Пантак

— Да, правда, вот так вот все. Но там, в общем, была какая ситуация? Я понимаю, что я жил по инерции в Церкви. А у нас тоже у воспитателей была такая позиция, что, «ребята, давайте, или Вы осознанно и честно участвуете в богослужениях, живете церковной жизнью, общаетесь с Богом, ну, или давайте не будем никому врать и не будем здесь учиться, да, ну просто честно». И я начал задумываться, потому что, вроде как, по инерции я жил церковной жизнью, а с Богом — вроде как, кто Он такой, зачем мне с Ним какие-то отношения? Вообще, я как бы вообще православный верующий или неверующий вообще?

К. Лаврентьева

— То есть даже так, да? 
Иеромонах А. Пантак

— Ну то есть (нрзб.) такие вопросы серьезные. Ну серьезно, да. Ну, опять же, в силу того, что мало времени было заниматься со мной вопросами веры дома, судя по всему, вот эти вопросы — они меня настигли. И я очень благодарен, что они меня честно настигли. Я смотрю, ребята вокруг... У нас были чтения Евангелия по группам, когда ребята читали, обсуждали, истолкования смотрели, какими-то мыслями делились... Я смотрю — у людей какой-то стержень появляется внутренний. И я думаю: «Чего-то вот прямо тоже такого хочется». И я прямо честно себя спросил: я вообще как? У меня была попытка понять вообще, какая вера для меня, вроде как, более-менее родная.

К. Мацан

— В смысле, из разных традиций религиозных?

Иеромонах А. Пантак

— Ну да. Для меня, честно говоря, все, кроме христианства, отпало очень быстро. Да, может быть, это не сильно сознательный возраст, но, честно говоря, мне даже в том возрасте казалось несостоятельным все остальное. Но вот внутри христианства — а вот здесь вот был вопрос. Потому что, знаете, ты живешь в Православной церкви, особенно в Русской церкви после ХХ века, когда у нас была такая охранительная позиция, потому что богословие особо развивать было невозможно, надо было сохранить то, что есть. И вот ты подросток, ты находишься в этой ситуации, когда многие хорошие, очень искренние священники не до конца могут тебе какие-то вещи объяснить, они просто говорят: «Надо так делать. Ну надо. Ну, мы знаем — надо, и все». То есть ты видишь традицию, ты видишь, что тебе говорят «надо», ты не понимаешь, почему, тебе не все могут объяснить. И ты думаешь: «Да все это бессмысленно! Все это какая-то мертвая вся эта традиция, ну ее на фиг!». И у меня встал вопрос... А я христианин какой? Я не хочу быть православным, потому что я родился православным. Вот. И я начал искать. И, причем, я очень благодарен воспитателям, что они в то время мне не сказали, типа: «Низя». Потому что все, что «низя», все очень хочется. Поэтому они мне сказали: «Ищи. Мы тебе поможем, подскажем, какую литературу почитать, с кем пообщаться, если надо». И вот благодаря такому участию воспитателей я действительно для себя начал исследовать католицизм, протестантизм. Католицизм отпал очень быстро тоже, потому что, ну, знаете, это такое — очень похоже на православие во многом, хотя... Нам очень кажется, что это такое-то что-то притягательное, когда в России человек живет, это такой со стороны — о, католики, там... Но просто их мало тут. А так, в основном, католицизм — он как бы во многом похож. А вот протестанты — они интересные.

К. Мацан

— Мы к этой теме вернемся после небольшой паузы. Сейчас интригу подвесим. Напомню, сегодня в «Светлом вечере» иеромонах Андроник Пантак, насельник Сретенского монастыря, ответственный в этом монастыре за молодежную работу. В студии моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Мы прервемся и вернемся к Вам через несколько минут.

К. Лаврентьева

— Иеромонах Андроник Пантак, насельник Сретенского монастыря, ответственный за молодежную работу монастыря, в студии «Светлого вечера». С Вами мой коллега Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы возвращаемся к нашему интригующему разговору про выбор веры отцом Андроником.

К. Мацан

— Я как раз вот, когда к программе готовился, как всегда мы, журналисты, делаем, набирал Ваше имя в поисковике и смотрел, что выпадает. Там одно из видео — как раз история вероучения в протестантизме. Сейчас Вы начинаете объяснять, почему, видимо, Вы в этой теме решили разбираться. И мне это кажется очень интересным и очень даже в чем-то симптоматичным, потому что я вспоминаю и себя на пути к православию, и многих своих знакомых, которых я потом уже, и себя к ним причисляя, назвал «протестантствующими». То есть это некий такой поиск чего-то такого важного, но только не в православии, а вот, скорее, там. А почему там это все ближе, понятнее, по-человечески проще и так далее? Что Вы для себя поняли, когда начали разбираться? И почему все-таки к православию пришли?

Иеромонах А. Пантак

— Ну, в общем, я понял, что протестантизм — это интересно. Католики — это неинтересно, потому что похоже. И потом, там еще заморочек в триста раз больше, чем в православии, тоже. Ну, так вот посмотрел своим подростковым взглядом. А у протестантов все легко, хорошо и радостно.

К. Лаврентьева

— Весело.

Иеромонах А. Пантак

— Да. И я начал читать протестантов, начал смотреть видео, общаться с живыми людьми, приезжать, даже какие-то церковные собрания смотреть. И, знаете, вот, честно говоря, я до сих пор к протестантизму отношусь очень позитивно. Не в том смысле, что «давайте все в протестанты», а в том смысле, что честные, искренние люди зачастую. То есть действительно искренние, ищущие, которые хотят послужить Христу. Но, понимаете, для меня штука была в чем, почему я искал? Мне хотелось здесь и сейчас, чтобы я ощущал вообще «выхлоп» от своей христианской жизни. То есть, знаете, вот эта вот тема, что «ты сейчас живи, помучайся, умрешь — и потом в Рай», она меня вообще, вот эта схема, не устраивала. А ведь зачастую ты, как подросток, слышишь именно эту схему. То есть взрослый человек может разобраться и понять, что все не совсем так. А мне казалось, что вот все — вот так, действительно. Ты будешь православным, вот тебе безлимитный пакет скорбей, и давай, значит, до конца жизни скорби, скорби, скорби, а потом тебе станет хорошо. Слушайте, ну как-то вообще неинтересно играть, честно говоря, да? И я, типа, такой: «А почему вот протестантам хорошо сейчас, а мне должно быть хорошо потом?». Ну, то есть вот такая у меня мысль была. И я через какое-то... Это где-то около года происходило — такое, действительно, исследование. Причем, достаточно быстро Господь меня провел через понимание, что это вообще такое. И я параллельно, естественно, читал отцов. И для меня в свое время одной из первых книг был, например, Григорий Нисский, его разные небольшие сочинения, которые мне очень понравились. Потом я взял для себя герменевтику, христианскую науку Блаженного Августина, большую часть которой я не понял, но некоторые моменты из нее меня очень поразили. Я до сих пор помню один из моментов, который меня поразил. Он говорил, что если человек понимает Священное Писание неправильно, но в духе христианской веры, надежды и любви, то он идет как бы не по дороге, но по полю, при этом в ту же сторону. То есть ему сложнее идти, но движется он в нормальном направлении. И я вот... Вот, знаете, меня Блаженный Иероним очень порадовал в это время. Именно... Я взял письма Блаженного Иеронима и понял, что живой человек может быть святым. То есть когда ты подросток, тебе кажется, что в православии святой — это только вот ты пожизненно ходишь с нимбом сразу. Потом как бы тебя на иконе...

К. Мацан

— Святыми рождаются.

Иеромонах А. Пантак

— Да, естественно. Ну, учитывая, что мы жили в обители преподобного Сергия, где он родился, у него-то как раз именно такое житие — что он прямо с рождения был предрасположен. А тут читаешь Блаженного Иеронима и видишь — человек эмоциональный, у него внутри прямо, бывает, все кипит, а он стал святым. То есть мне одно письмо его очень напомнилось, тоже его настроение. Естественно, я цитировать не смогу сейчас, но настроение такое, что он пишет какой-то родственнице своей, то ли тетке, то ли кому-то, и он говорит: «Вот, в который раз я, достопочтенная, уважаемая, прошу у тебя прощения за все недопонимания, которые между нами были». И тон письма такой примирительный, такой мирный. И тут резко тон письма меняется, он говорит: «В общем, короче, я последний раз предпринял попытку просить у тебя прощения. Сколько раз я уже пытался, а ты все время ведешь себя как-то странно. В конце концов, это письмо будет представлено перед Богом как мое оправдание на Страшном Суде, и если ты меня не простишь, короче, сама виновата». И я читаю и понимаю, что он живой человек, живой. То есть да, со своими какими-то «загонами», со своими эмоциональными какими-то вещами, но живой, смог стать святым. И вот как раз в это же время для меня очень важно было, что я, например, у Паисия Святогорца прочитал, у отца Иоанна Кронштадтского, помню, еще у кого-то, а, у Силуана Афонского тоже: вот эта вот мысль о том, что благодать жизни во Христе — ее нужно и можно чувствовать уже сейчас, и что ты в Царство Небесное входит не после смерти, а ты входишь в него сейчас. И ты сейчас можешь жить в этом пространстве Царства Небесного. Когда я понял, что, вообще-то, православие-то — оно про это и что как раз именно в православии я нахожу то, чего я искал в протестантизме... Потому что у протестантов — у них все очень хорошо, но когда начинаешь копать, понимаешь — мелко, очень мелко. То есть для меня протестантизм — это детство православия, на самом деле. И мне кажется, что в период, когда происходили вот эти брожения в XVI веке Реформации, просто люди не знали, что рядом есть православие. Потому что, по большому счету, оно отвечает на все здоровые запросы нормальных протестантов. То есть протестантизм был с католицизмом, а не с православием. Поэтому я увидел, что в нашей православной традиции есть это понимание, что жизнь с Богом — это сейчас, это не после смерти, и что ты почувствовать ее можешь уже сейчас. Когда я, знаете, прочитал у Паисия Святогорца, что бывают моменты, когда в молитве ты от изобилия действия благодати Божией можешь не устоять на ногах, я понял — это оно. Но не в том смысле, что я хочу, там, а в том смысле, что, значит, это может быть, значит, нормально этого хотеть, чувствовать благодать в своей жизни сейчас. Нормально хотеть жить в Царстве Небесном сейчас. И когда я это понял, я начал смотреть на наше богослужение, на нашу традицию и увидел, что там все это есть. Тут видите, штука в чем: у нас, ну, честно говоря, в Русской церкви нам сложнее немножко, чем тем же грекам или сербам, потому что в период ХХ века, в период советского времени, когда была подавлена богословская мысль, когда действительно была охранительная позиция — сохранить бы то, что есть, это произвело некоторый застой в нашем богословском сознании. Мы сейчас только-только начинаем выходить из этого состояния более-менее и осмыслять нашу традицию. Но, на самом деле, знаете, что хорошо в традициях? Когда наступает тяжелое время (это было — и в Византии такое происходило, и у нас в ХХ веке), когда ты не можешь осмыслять традицию, ты просто ее сохраняешь. То есть, знаете, запаковываешь, хранишь, хранишь, хранишь, хранишь, а потом, во время благополучия ты ее обратно открываешь и начинаешь ее исследовать: «О, какие интересные штуки тут есть, оказывается! О, это для того, а это для этого!». И когда я понял, что у нас в православной традиции как раз все не про то, как стоять, как ходить, как... делай — не делай, сюда ходи — сюда не ходи, а то, что вся наша церковная традиция — она как раз вот про то, как сейчас жить с Богом и как находиться в этом общении благодати, я вернулся в православие осознанно. То есть я при этом как бы все это время, конечно, и молился, и участвовал в таинствах, но для меня вот было важно, что действительно именно в Православной церкви я нашел вот эту глубину и основание, которые я и искал изначально. Естественно, вместе с этим проходило исследование богослужения. Я читал параллельно на русском языке литургию, молитвы параллельно на русском языке читал, пытаясь понять смысл. Когда я понял, что там действительно глубочайший смысл, который я ищу... Вы знаете, я помню тот момент, когда я — в конце 2010-го или в 2011-м уже это было — после вот этого осознания, что, вообще-то, я нашел в Церкви то, что искал, когда я первый раз причастился с этим осознанием. Ну, как часто говорят, меня «накрыло» — ну, в хорошем смысле. То есть я понял, что вообще... А, знаете, в чем момент? Был момент как раз — вот то, что я рассказываю это как раз, — когда я подошел к причастию, первый раз осознанно понимая, к чему я подхожу. Когда я проработал, что это Тело и Кровь Христовы, в чем смысл всего этого дела, когда я почитал, когда мне помогли немножко преподаватели разобраться. Когда я понял вообще, к чему я подхожу, было совершенно качественно другое состояние души. А при этом очень искренне за меня переживало монастырское начальство, кто-то еще. То есть Ярослав — мирское имя у меня... «Ярослав-то — он протестант у нас! Там, чего-то у него не так!». Но при этом, слава Богу, хватило мудрости у настоятеля монастыря — он всегда очень хороший человек, добрый, сейчас епископ Лысовской епархии... Хватило мудрости не давить.

К. Лаврентьева

— Силуан?

Иеромонах А. Пантак

— Да, владыка Силуан. Хватило мудрости не давить, не вмешиваться как-то, а он вот аккуратно пытался преподавателям говорить свою озабоченность, а они уже смотрели на меня и как-то вот со мной работали. И случилось так, что наш директор, который у нас принимал гимназию, по истечении двух лет ему пришлось уйти с работы, потому что он уже в достаточно таком зрелом возрасте был, нужно было ухаживать еще за родителями, он тоже оставил пост и передал его одному из наших преподавателей, молодому священнику. И время-то к выпуску. Отец Силуан ему говорит: «Отец Олег, ты можешь вообще узнать, что там происходит?». Ну, и отец Олег меня пригласил, мы с ним сели, пообщались, я ему все это так честно и рассказал. Там было много всяких историй — то есть как я непосредственно общался с протестантами, с протестантствующими. Причем, к сожалению, эта группа людей, возглавляемая священником, она потом совсем уклонилась в какую-то странную вещь — у них сейчас синкретизм, там, и прочие радости жизни. Ну не суть, не в этом суть. Просто я ему честно рассказал: да, пообщался с теми, да, был вот здесь, смотрел там, смотрел, как бы читал то и то. Ну, вот, в итоге, вот такие выводы. Он сидит передо мной и говорит: «Ну так у тебя все хорошо». Я говорю: «Ну, мне тоже так кажется». — «Ну, и иди с Богом». Вот. Вот так, собственно, я пришел, наверное, осознанно к своей вере.

К. Лаврентьева

— Отец Андроник, а как Вы сами думаете, для молодого человека или для человека, ищущего ту истину в Церкви, которую искали Вы, ищущего на практике Евангельский завет Господа Иисуса Христа: «Царствие Божие внутри Вас есть», уже сейчас, как Вы правильно заметили, правильно нам, совершенно потрясающе, рассказали, поделились своим личным духовным опытом, как Вы считаете, допустимо ли для каждого человека вот так уходить как бы в поиск себя совершенно в других каких-то ответвлениях христианства? В протестантизм, католицизм, баптизм, и еще очень много разных всяких вариантов? Насколько для Вас, для Вашего как бы свободолюбия, для Вашего внутреннего поиска это бы было приемлемо? Но святые отцы — они, так или иначе, часто предостерегают человека от некоего свободомыслия. И, в случае сомнения или какого-то внутреннего поиска, предлагают обращаться к православной, святоотеческой литературе, к православным нашим святым отцам, не занимаясь поиском истины в других ответвлениях христианства. Прошу прощения, если я путано спросила.

Иеромонах А. Пантак

— Да, да. Нет, я все понимаю. Но мне кажется, это клише, что святые отцы говорят, что «ты вот только вот сиди в православии, даже закройся»... Тут какой момент... Знаете, если в древних монастырях выстраивались отношения между духовником и послушником такие, что послушник понимал, что его духовник — он действительно духовно опытный, и мог говорить: «Я вообще не понимаю большую часть того, что происходит в моей духовной жизни, он мне говорит: „Делай так“, я делаю — все». И в этом случае, естественно, ну, ты просто делай и никуда не смотри, не ходи, не ищи сам. Тебе все расскажут.

К. Лаврентьева

— Вот насколько это правильный путь? Или неправильный?

Иеромонах А. Пантак

— Ну вот в таких отношениях, когда ты опытно узнал человека и понял, что он вообще в духовной жизни и ты можешь ему доверять, ты ему доверяешь. Да, действительно, (нрзб.). Но мне кажется, вот я считаю, что надо доверять Богу. Когда мы говорим, что человеку нельзя искать где-то там — что значит, «нельзя»? Ну, то есть кто ему запретит? Захочет — будет искать. Просто здесь должно быть просто одно осознание — что у Церкви есть ответы, ну, реально на все вопросы, которые человек захочет задать. Ну, мне кажется, нет такого вопроса... Есть вопросы, на которые конкретный батюшка не ответит. Но в Церкви, по-моему, не осталось никаких вопросов, которые волнуют человека и на которые Церковь не дает ответа. То есть надо просто понимать, что этот ответ есть. И самое главное — что перед тем, как искать где-то там, просто ты услышь этот ответ, докопайся до него, и если он тебя внезапно не устроит — ну, можно еще пересмотреть. Но пока вот все, что я действительно честно для себя ставил вопросы и честно находил на них ответы (а вопросов было много разных и достаточно таких, может быть, непростых), я нахожу в Церкви то, что меня просто очень радует, и не просто устраивает, прямо радует. Поэтому, мне кажется, нельзя говорить «нельзя человеку где-то искать». Если человек хочет истину, ну, Истина во Христе. Церковь, которую оставил Христос, это Православная церковь. Ну он придет в Православную церковь, если он истину ищет действительно. Если человек ищет внутреннего комфорта, ну вот, пожалуйста, ищи где хочешь, пожалуйста. То есть если я хочу, чтобы мне просто было комфортно, а не Бог мне нужен, тут можно искать где хочешь. То есть можно вообще даже не в религиозных структурах, я Вас умоляю. Поэтому здесь как-то я в этом смысле Богу доверяю. То есть если человек хочет, он честно, искренне задает себе вопросы, он, по-моему, эти ответы в Церкви найдет, и там будет все понятно, в общем.

К. Мацан

— Иеромонах Андроник Пантак, насельник Сретенского монастыря, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Андроник, Вы вскользь сказали о том, что из Вашей семьи ушел отец в свое время?

Иеромонах А. Пантак

— Да.

К. Мацан

— Знаете, это тема, которую, мне кажется, мы сегодня не можем не поднимать в разговоре о вере. Один очень опытный, мудрый священник любит такую фразу повторять, что кто в детстве не нашел в отце Бога, тому потом будет трудно найти в Боге Отца. Что отношения отца и сына в семье — они как-то так или иначе потом ребенком переживаются, могут как-то экстраполироваться на отношения с Отцом Небесным. С другой стороны, другой, не менее опытный, священник у нас в программе говорил, что он 20 лет ходил в светскую школу к детям рассказывать о православии и обычно начинал с неподготовленной аудиторией с притчи о блудном сыне. Что вот есть Отец, к Которому всегда можно вернуться, Он всегда простит, пожалеет и примет, вот это о Боге, это о православии. И вдруг он понял, что невозможно больше так делать, так начинать разговор, потому что в подавляющем большинстве семей просто нет папы. Это неполные семьи, для них слова о каком-то любящем Отце, Который тебя примет, они вообще ни о чем, они даже, может быть, могут вызвать реакцию отторжения. Вот для Вас тема поиска отца, Отца Небесного, каким-то образом коррелирует с детством, с семейной ситуацией? Можем ли мы сказать, что приход к вере — это, в той или иной степени, именно путь к поиску отца?

Иеромонах А. Пантак

— М-м... Ну, давайте поразмышляем. Потому что когда... Пока я не приехал в гимназию, у меня даже вопроса не вставало. Ну, то есть понятно, что как бы живем как живем, потом появился отчим, ну, есть он, у меня к нему позитивное отношение, то есть как бы... Но понятно, что отца он, по крайней мере, не заменил, учитывая, что, я говорю, что он вообще на судах ходил постоянно по нескольку месяцев, почти по году временами. Поэтому здесь я бы не сказал, что поиск веры, может быть, был поиском отца. Поиск веры был самостоятельный. Но вот он происходил как-то, конечно, в контексте. Я в гимназии понял, что, действительно, мне не хватает такого отцовского внимания. И меня на первое время это как бы вот... так вот заменил отца в моем сознании старший воспитатель наш, который очень поучаствовал в моей жизни, в гимназии. Потом, когда я поступил в семинарию... Это отдельная тоже песня, почему я туда поступил. Вообще, в Свято-Тихоновский университет хотел поступать. Тоже интересно.

К. Мацан

— Сейчас расскажете.

Иеромонах А. Пантак

— Да. В общем, когда я поступил в семинарию, нам назначили духовника курса. У меня какие-то... какое-то было к нему отношение такое сыновнее. Ну, потом я ушел... потом я пришел в наш монастырь, и у меня такие отношения начали выстраиваться с духовником, с отцом Тихоном. Ну, вот он и наместником, и духовником был одновременно. И, знаете, в какой-то момент понял, что, действительно, вот это отсутствие отца создает определенные проблемы. Но у меня оно создало проблемы не столько в общении с Богом, сколько в общении с духовником. (Смеется.) Потому что ты хочешь получить от духовника все то, что ты недополучил от отца за все эти годы. И у тебя к нему требования, там, начинаются повышенные, а из-за этого ты сам страдаешь. То есть, мне кажется — вот я сейчас пытаюсь размышлять, — если все-таки были проблемы в отношении того, что не было отца долгое время, проблемы были, наверное, не в отношениях с Богом, а в отношениях с духовником. И при этом, знаете, тоже, когда мы говорим, что Бог-Отец, да?.. Ну, во-первых, Бог... Ну, (нрзб.) «Отче наш», Христос говорит, что Бог — не Отец, Он говорит, что это «папочка». Он говорит «Авва». «Авва» — это переводится именно «папочка», не «отец». А слово «папочка» — оно понятнее, даже человеку, у которого отца не было. А во-вторых, все-таки Господь — Он же не только... У Него не только мужские черты. Например, Дух Святой в еврейском языке вообще женского рода. И когда говорится, что «Он носился над землей», там вообще «вынашивал» — то есть как наседка, Он согревал. Поэтому я бы не судил так категорично — что всегда проблемы с отцом будут переноситься на проблемы с Богом. У меня, например, мне кажется, наоборот, из-за того, что мне не хватало отца, у меня прекрасно выстроились отношения с Богом, хотя я еще...

К. Мацан

— Собственно говоря, в этом был мой вопрос. Я про это как раз таки и спрашивал. Не в смысле, что проблема возникает, а что вот эта лакуна заполняется, может быть, самым главным Отцом таким, выше Которого уже не может быть.

Иеромонах А. Пантак

— Заполнилась, да. Но... Да, но... (Нрзб.) говоря, это не было поводом к развитию отношений с Богом, но когда эти отношения начали развиваться, то действительно, вот эти нереализованные отношения с отцом — они реализовались.

К. Мацан

— Вот спасибо Вам за эти слова, за этот рассказ. Ну, а про семинарию?

Иеромонах А. Пантак

— Да, про семинарию. Я, в общем, после... Когда я понял, что я вообще православный и что я, в принципе, хотел бы быть священником, потому что мне хочется служить... Ну, потому что, понимаете, когда ты понял, ты понял, что а вот Бог-то — Он здесь, а что духовная жизнь-то — она вот... Я был человеком очень горячим, вообще меня вспоминают сейчас ребята, которые были на старших курсах, когда я учился. Они говорят: «Был вообще странный человек. Бегал, горящие глаза, вот это все — «а-а-а!», куча энергии, там... Некоторые считали, что все-таки странный вообще. Протестант.

К. Мацан

— Харизмат.

Иеромонах А. Пантак

— Харизмат, да. Тем более, что я не стеснялся рассказывать, что я, там, да, общался, да, как бы вот есть какие-то интересные мысли, «фишки», которые я у протестантов, там, видел. И я понял, что я действительно хочу служить Богу в Церкви. Потому что для меня, опять же, священство... Вы знаете... Я это всегда в голове держал, но сформулировала мне это Людмила Ивановна Иванова, народная артистка, которая, помните, Шурочку в «Служебном романе»...

К. Мацан

— Да, легендарная актриса.

Иеромонах А. Пантак

— Она в последние годы жизни начала жить духовной жизнью, причащаться. А поскольку она уже была в коляске, к ней все ходил священник из нашего монастыря, и несколько раз я тоже приходил вместе с ним. И она очень важную вещь сказала. Говорит: «Мне кажется, что главная обязанность священника — утешать». И я понимаю, что она сказала то, что у меня всегда вот где-то было. Потому что, действительно же, в Ветхом Завете Господь говорит: «Утешайте люди моя», да? Через пророка Исайю. Это очень важный момент. В гимназии, опять же, у меня появилось это вот желание действительно искать... ну, не то, что искать, а вот если я вижу, что кому-то нужна помощь, нужно откликнуться, помочь. Потому что я понимаю, насколько людям важно это — что рядом будет кто-то, кому можно выговориться, что будет человек, который может помочь что-то сделать, и так далее. И у меня было понимание, что я хочу все-таки служить, именно служить людям в Церкви, потому что Богу — ну, понятно, Бог без нас обойдется. А вот чтобы... ну, как — стать инструментом для Бога, чтобы как-то служить людям, вот как-то так, наверное, хотелось. Но при этом я же все-таки... Вы понимаете, я подросток, мне хочется всем показать свою самостоятельность. И поэтому я решил, что я поступаю в Свято-Тихоновский университет. Почему? Потому что живешь ты в общежитии, но не в закрытой системе такой, вроде как, можно будет еще зарабатывать себе на жизнь. Ты не на полном содержании, вроде, и так далее. И, вроде как, все хорошо. И, вроде как, дома я сказал, и мама не против. Но тут внезапно где-то примерно в апреле месяце звоню я домой, и мама говорит: «А вот, типа, нет». Я говорю: «Ну, здрассте!». Ну, как-то все-таки... «Нет, вот хочу, чтобы ты поступал в Троице-Сергиеву лавру». Я говорю: «Через мой труп». Почему? Потому что я понимаю, что очень много народу — это вообще не мой формат. Мне очень тяжело, когда много народу вот. Я просто как бы представлял себе, мне казалось, что... И потом, общался с ребятами, я знал, какая специфика в семинарии Троице-Сергиевой лавры, — это не мое просто. Это все прекрасно, хорошо, но вообще не мое. И, учитывая, что на меня и в гимназии-то смотрели немножко как на протестанта, я понимал, как на меня будут смотреть там. Думаю: ну, нет. Это так, конечно, шутка, но в каждой шутке есть доля шутки, но, естественно, и правда. И я прихожу как раз к старшему воспитателю, к Игорю Николаевичу и говорю: «Вот, такое дело, что за дела такие — вроде, уже все договорились!». Он говорит: «Так, значит, спокойно. Ты, конечно, взрослый человек, ты имеешь право»... Вот мне всегда нравился этот подход педагогов: «Ты имеешь право делать как хочешь. Но имей в виду, что Господь через родителей часто открывает Свою волю». Вот как он это сделал, вот я не знаю, что я сразу вышел такой: «Ну, надо молиться». И вот это как раз был первый такой опыт, когда я говорю: «Господи, скажи мне, чего дальше-то делать! Потому что я-то хочу в Тихоновский, и я-то прав. А мама хочет в Лавру, и она неправа». И я, значит, молюсь, и тут мне... Знаете, это не голос, это не что-то... Просто пришла мысль, она вот пришла и вот засела: «В Сретенскую». А я, такой: «А это вообще что?». Ну, все знают, что есть такая Сретенская семинария. Даже к нам приезжали четыре выпускника в армию, которые туда поступили на тот момент. Но для меня это была совершенно непонятная вещь. Я не знал, кто такой отец Тихон, я не знал, что такое Сретенский монастырь, я вообще не представлял себе, что такое Сретенская семинария. Вообще. То есть я знал просто, что там народу поменьше. Но вот эта мысль — она как засела... Я, такой: «Ну, давайте посмотрим, что это такое». Я, значит, поузнавал — ну, немножко яснее стало, что такое Сретенская семинария. Ну, и я решил: раз молился, раз мысль пришла... Ну, она, причем, пришла без твоих размышлений. Знаете, вот она пришла — и все. Я думаю: «Ну, надо, значит... Господь ответил. Все». И я пошел как раз в Сретенскую семинарию, опять же, ни разу не пожалел. И так вот поступил. Это был такой первый опыт, наверное, когда я глобально о своей жизни у Господа Бога спросил. Вот было три раза: первый раз по поводу семинарии, второй раз — по поводу монашества, третий раз я Вам не расскажу! (Смеется.) Потому что это совсем такой глубокий момент... И все там тоже решилось удивительно позитивным образом, у Господа Бога. И, в итоге, вот получилось, что у меня-то вообще не было этого варианта в голове! Его не было, не существовало. Но благодаря тому, что, во-первых, педагог поступил очень правильно, грамотно, не сказал: «Нет, вот, надо, там...» или «не надо», или «надо». Он сказал: «Вот, пожалуйста, выбирай, но имей в виду». Я Вам скажу, что все-таки возникла... А, он мне и предложил помолиться об этом, во! Очень важно. И вот когда я помолился, когда я понял, что Господь отвечает, ну, я уже к тому моменту знал, что надо иметь мужество ответить на то, что Господь указывает, и просто честно потом уже идти в ту сторону, куда Господь показал.

К. Мацан

— Как в этой ситуации не ошибиться, где все-таки это ответ от Бога, а где — ну, мало ли мыслей приходит? Я, правда, думаю, нас человек сейчас слушает по радио, и если попытается повторить то, что Вы описываете, «в домашних условиях», наверняка, столкнется с похожим вопросом.

К. Лаврентьева

— Без подготовки. (Смеется.)

Иеромонах А. Пантак

— (Нрзб.), конечно, не профессионалами, но в домашних условиях повторять очень аккуратно, да? Мне кажется, опять же, если есть доверие Богу, то бояться, что там где-то что-то вдруг от Бога, вдруг не от Бога, тоже как-то странно. Я сейчас объясню. То есть мне кажется, что если есть честный вопрос к Богу, Господь ответит так, что ты не обойдешь этот ответ. То есть он тебе будет... Вот для меня тогда эта мысль — она настолько ярка для меня была и неожиданна, что я понял, что это вот показали, и не объедешь. Ты не можешь сказать: «А, — типа, — фигня, не было!». Нет, не получается. То есть Господь показывает явно. И тут никуда не денешься. И вот когда Он тебе показал, вот тогда надо принимать решение. А кроме того, мне кажется, что, знаете, у нас бывает такая боязнь, что «а вдруг я сделаю что-то не так, а вдруг я как-то не так поступлю?». Вот если мы поступаем неправильно, может быть, но мы не нарушаем заповеди Божии, когда мы... То есть у нас есть вариант — сделать так и так. И то, и другое Евангелию не противоречит, и то, и другое воле Божьей не противоречит. Поступать можно, по-моему, как хочешь. Ну, желательно, посоветоваться с кем-то. Потому что если ты выберешь неправильный путь, но ты заповеди Божьи не нарушаешь, ты Богу доступ не закрываешь в свою жизнь, Он тебя выведет куда надо.

К. Мацан

— Спасибо огромное за этот разговор. Я напомню: сегодня с нами и с Вами в студии Светлого радио был иеромонах Андроник Пантак, насельник Сретенского монастыря, ответственный за молодежную работу в этом монастыре. Спасибо огромное за этот рассказ — он такой получился очень драматургичный и очень какой-то целостный. И я думаю, что даже несмотря на то, что Вы описываете опыт в каком-то смысле специфический — опыт прихода к священству, к монашеству, к монастырю, это все равно в большой степени может быть соотнесено с опытом любого нашего слушателя — человека, который просто задается вопросом о вере, о своих отношениях с Богом. Потому что это действительно опыт веры, опыт встречи, который, наверное, универсален для любого христианина. Спасибо еще раз огромное. Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан, до свиданья!

К. Лаврентьева

— Всего хорошего!