«На языке молодежи...» Семейный час с протоиереем Максимом Первозванским и Натальей Зыряновой

У нас в гостях был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор молодежного портала naslednick.online протоиерей Максим Первозванский и литературный редактор Наталья Зырянова.

Разговор шел об истории журнала «Наследник», о том, почему он был переформатирован в интернет-портал, о том, какие темы, связанные с Церковью и верой интересны современным молодым людям и на каком языке с ними на эти темы говорить.

---

Л. Горская

— «Светлый вечер» в эфире радио «Вера». Здесь с вами в студии Лиза Горская и протоиерей Максим Первозванский, клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор молодежного журнала, молодежного портала «Наследник онлайн» (www.naslednick.online); и литературный редактор этого журнала Наталья Зырянова. Здравствуйте.

Прот. Максим Первозванский

— Здравствуйте.

Н. Зырянова

— Здравствуйте.

Л. Горская

— Будем сегодня говорить о себе, о молодежи. Предлагаю поговорить о языке, может быть, о восприятии информации. И хочу у вас спросить в первую очередь: есть ли разница в восприятии информации между представителями разных поколений? Мы недавно буквально разговаривали с мужем о том, что молодежь-то сейчас уже анекдоты не рассказывает, наверное. У них мемы, картинки, подписи к картинкам — они над этим смеются. Они друг другу на телефонах показывают эти образы. А нужен ли особый язык для молодежи? Как строится диалог между поколениями? Наверное, такой будет вопрос.

Прот. Максим Первозванский

— Дело не просто в особом языке. Дело в том, что мы с вами, конечно, имеем счастье жить в совершенно переломную эпоху. То есть интернет в данном случае, мне кажется, играет ту же роль, что в свое время сыграло даже не изобретение книгопечатания, а чуть ли не изобретение письменности. То есть когда реально отношение к информации поменялось и меняется на наших глазах радикальнейшим образом. Причем мы с вами, здесь втроем собравшиеся в студии, являемся представителями того поколения, которое знает, что такое жить без интернета. Наверное, я, как самый старый из здесь присутствующих, я и школу, и университет и семинарию заканчивал в эпоху, когда интернета не было. То есть фактически я сложился, как человек, в доинтернетовскую эпоху. Вместе с тем я интернет воспринял максимально открыто, максимально его использую по жизни, для меня это не то что проблема, а для меня это стало рабочим инструментом. А молодежь нынешняя, которая уже сейчас, по сути, они родились уже в эту эпоху — они не понимают, что такое жить без интернета. Знаете, если говорить даже про наше общехристианское дело — Евангелия первоначально писались таким образом, чтобы их можно было заучивать. То есть они составлялись для людей, которые не умеют читать и писать — со специальными мнемоническими приемами и так далее. Сейчас от этого даже и следов-то не осталось, только в первоисточнике, да и то немножко, ученые что-то реконструируют. То есть это другой тип отношения к информации — не надо запоминать, не надо пользоваться энциклопедиями. 
У меня дома громадные полки с энциклопедиями, с книгами, которые я, начиная с детства, собирал, и думал, что и своим детям тоже. А они их не открывали, может быть, ни разу в жизни, потому что им это не нужно. То есть отношение к информации другое. Это даже не про мемы и не про анекдоты, про форму подачи, а вообще про отношение к информации. И, естественно, вся эта штука рождает и совершенно другое отношение к форме подачи информации. Конечно, когда тебе доступен «Ютьюб», когда ты можешь смотреть... Интереснейшую я вам сейчас расскажу историю, если я не слишком долго говорю. Моя младшая дочка, она младшая и она немножко позже всех остальных идет — вот она не играла в куклы, не играла в игрушки. Она не знала, что это такое до тех пор, пока у нее не появился «Ютьюб» в открытом доступе. И первое, что она там стала смотреть — там такая серия есть, когда снимают, как играют в игрушки. И она смотрела, смотрела, смотрела, как играют в эти самые игрушки и начала в игрушки играть. То есть она даже в игрушки научилась играть через «Ютьюб». Не помню, как называется это канал, не буду его сейчас пиарить. Там взрослая дочка и они там играют — у них там домик, куклы, еще что-то. Ну, обычные детские игры — куклу укладывают спать, еще что-то. И она вдруг вот этим как бы заразилась. И, конечно, это маркетинговый ход: «Папа, купи мне эту куклу, я хочу такой домик». Но это уже как бы следствие. А вообще, она начала играть. И сейчас она играет, продолжает играть в куклы, хотя она, может быть, и должна была бы уже выйти из этого возраста. То есть для нее первичным источником информации оказывается даже не семья, не папа, мама, не старшие братья и сестры, не подружки, а именно «Ютьюб». Хотя она живет в большой семье.

Л. Горская

— Это хорошо, это плохо?

Прот. Максим Первозванский

— Не знаю. Я просто вам рассказываю историю. Я вообще стараюсь, особенно в разговоре с молодежью, избегать оценок «хорошо» или «плохо», когда речь не идет о прямом грехе: убивать плохо, воровать плохо, изменять жене или мужу плохо. А какие книжки читать, что смотреть, с кем дружить, о чем думать, о чем мечтать — это такой сложный вопрос. Что немцу смерть, то русскому здорово. Я глубоко убежден, что — это я сейчас не про немцев, как вы понимаете, и не про русских, а про разных людей, — безусловно, например, раннее приобщение моей дочери к «Ютьюбу» будет иметь негативные последствия. Я в этом не сомневаюсь. Но и тот позитивный момент, о котором я сейчас рассказал, тоже есть. Вот если снять такое «белое пальто», и понять, что у тебя нет идеальных средств воспитания, не существует идеальной фильтрованной информации, не существует идеальных людей... То есть все равно будут в разных вариантах и плюсы и минусы.

Л. Горская

— Наталья, а вам приходилось, как литературному редактору, наверняка приходилось сталкиваться с этим подбором языка. Вот мы можете как-то его определить для нас? Новый язык, современный, язык нового поколения? Опять же, сейчас кого мы называем молодежью?

Н. Зырянова

— Это вообще большой вопрос — кого мы называем молодежью? Потому что это официозное определение, что от 15 до 35 лет...

Л. Горская

— Обижает всех 40-летних.

Н. Зырянова

— Оно обижает и 35-летних. Хотя, может быть, оно их немножко вдохновляет при этом. Но молодежь — вот я разговаривала с девчонками 17-летними, они нам сказали: «Ой, только не называйте это молодежным, потому что мы не чувствуем себя молодежью. Мы не молодежь, молодежь это не мы, это вообще не имеющее к нам отношения». Но на вопрос «а кто вы?», они ответить толком не смогли. И сказали, что они не воспринимают деление по возрасту. Есть свои миры в этой, как мы привыкли называть, молодежной среде. И вот такое деление — оно понятно, оно ими воспринимается, принимается. И они исходят из этого. То, что их называют молодежью — это наши с вами проблемы.

Л. Горская

— Стереотипы.

Прот. Максим Первозванский

— Способ классификации.

Н. Зырянова

— Да. А так, если представить 15-летних практически подростков и 35-летних мужчин и женщин, то их объединяет, наверное, только отсутствие морщин.

Л. Горская

— И то не всегда.

Н. Зырянова

— Конечно, пропасть между этими возрастами — между ними проходит еще несколько жизненных этапов. То есть если молодежь от 15 до 25 — это люди, которые находятся в поиске, это бесконечные выборы, серьезные выборы, которые стоят перед ними, то люди в 30-35 лет...

Прот. Максим Первозванский

— Сейчас только инфантильных людей, которые в 35 еще продолжают делать выборы.

Н. Зырянова

— Ну, они продолжают, но у них ряд выборов все-таки уже сделан — они отучились где-то. Правильно они выбрали, неправильно они выбрали, но этот выбор уже позади. Конечно, они могут еще раз где-нибудь отучиться. Может быть, даже уже женились. То есть уже какая-то определенность, гораздо большая определенность в их жизни есть. Поэтому с ними говорим об одном, с молодежью о другом, с юной молодежью.

Л. Горская

— Отец Максим, мне кажется, что тем, о чем вы сказали, скорее наше поколение страдает: человеку 30 лет — он еще в поиске, 40, 50, 60 — он в поиске еще, какой-то затянувшейся инфантильностью. У меня впечатление, что новое поколение, ребята, которым сейчас по 14, даже уже по 20-25, они в этом отношении гораздо более целостные и они более ярко, четко представляют себе, чего они хотят. Нет?

Прот. Максим Первозванский

— Нет, я тоже этого не вижу. Разные есть очень ребята. И даже речь не идет о верующей части или о людях, не заморачивающихся вопросами религиозными или духовными. Мне кажется, очень разное сейчас. Вот то, что Наталья сказала про разные миры — это же не то, что разные миры возникают где-то на пустом месте: люди кучкуются по интересам, что называется. Интернет позволяет им объединяться в том числе из разных географических мест. Вот раньше был клуб по интересам, то есть люди находят для себя — кто-то аниме смотрит, кто-то футбол...

Л. Горская

— Кто-то фотографирует.

Прот. Максим Первозванский

— Кто-то еще что-то. Мне кажется, основным отличительным признаком именно современных молодых людей является — вы знаете, мы говорили еще давно, с 90-х, про клиповое сознание. Но это мы говорили про, допустим, есть какой-то фильм или какой-то длинный рассказ — что это не воспринимается, что они это бьют на клипы. Мне кажется, что сейчас не просто клиповое сознание в культуре, а вообще клиповое отношение к жизни. То есть ты для себя можешь быть сегодня рэпером, завтра футбольным фанатом, послезавтра любителем аниме и достаточно органично вписываться в разные тусовки. Да, есть люди, для которых это одна тусовка. А послезавтра ты какой-нибудь «белый воротничок» у себя на работе. То есть вот эти миры разные, в которых ты живешь и выполняешь разную роль, ты воспринимаешь, я имею в виду молодого человека, достаточно целостно. И там очень разные языки, там очень разные принципы общения. Но сознание при этом оказывается таким дробным, можно его назвать умным словом «тензорным сознанием». То есть когда твое сознание не является какой-то одной цифрой, а оно представляет из себя матрицу, табличку, в которой такие крестики-нолики — сегодня ты в правом верхнем углу, а завтра посередине, потом в нижнем, еще где-то. И ты вполне органично это переживаешь. Если бы об этом рассказать старшему поколению — ты читаешь какую-то книгу, серию книг, и ты вживаешься в их роль, ты проживаешь их жизнь, жизнь «Пятнадцатилетнего капитана». Или, как для современного человека — допустим, он смотрит сериал — 8 сезонов «Игры престолов». И когда он заканчивается, ты вдруг понимаешь, что у тебя вдруг кончился какой-то кусок жизни: как же ты теперь будешь жить без этого, как ты будешь жить без «Доктора Хауса»? Ты не понимаешь: что, совсем кончилось? Не будет следующего сезона? И дело не в каком-то художественном, эстетическом восприятии, а именно в умении современного человека проживать, вживаться как бы, отключаться от той действительности, которая окружает его сейчас и как бы проигрывать, я не побоюсь этого слова — играть, даже если ты сидишь и тупо смотришь. А уж если ты еще активно что-то делаешь — ты пришел на эту тусовку, с кем-то общаешься, ты что-то делаешь, то это вообще...

Л. Горская

— Мне кажется, вы систему Станиславского сейчас описали.

Прот. Максим Первозванский

— Ну, не знаю.

Л. Горская

— А вот нет в этом лицемерия?

Прот. Максим Первозванский

— Есть, конечно. Если не употреблять слово «лицемерие» в отрицательном смысле, а если «мерить лица», то апостол Павел нас призывал, знаете, к максимальному лицемерию: «Для иудеев я был как иудей, для эллинов как эллин, для беззаконных как беззаконный, будучи сам не чужд закона». Вот это прямо прямая цитата апостола Павла. Он что делал — он притворялся? Или как? Он лицемерил? «Как рано мог он лицемерить», — пишет Александр Сергеевич Пушкин. В каком смысле мы употребляем «лицемерие» в негативной коннотации? Когда человек для получения собственной выгоды приспосабливается к другому человеку, что-то для него изображая, чтобы что-то с него поиметь. Это лицемерие, это нехорошо. А если я пришел на футбольный матч и я реально сегодня болею за ЦСКА.

Л. Горская

— Всей душой.

Прот. Максим Первозванский

— Всей душой болею за ЦСКА. А дальше вышел, и вспомнил, что я наладчик цифровых станков, и я полностью в этой самой культуре. А потом я поехал как реконструктор куда-нибудь на Бородинское сражение и хожу французским пехотинцем на Бородинском поле. И полностью проживая: «Но тих был наш бивак открытый: кто кивер чистил весь избитый, кто штык точил, ворча сердито, кусая длинные усы», — я это живу. А послезавтра я пошел и стою в храме прихожанином, искренне от всего сердца прошу Господа Бога и Матушку Пресвятую Богородицу о даровании мне потребного ко спасению.

Л. Горская

— Напоминаю нашим радиослушателям, что в эфире радио «Вера» программа «Светлый вечер». У нас в гостях: протоиерей Максим Первозванский, клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор молодежного портала «Наследник онлайн» (www.naslednick.online); Наталья Зырянова, литературный редактор журнала «Наследник онлайн». Сейчас только уточню у отца Максима: а вот этот человек, который побыл на реконструкции на Бородинском поле, поболел за ЦСКА, потом поналаживал цифровые станки, а потом пришел в храм и стоит там пятым человеком. Он помнит всех тех людей, которые кому-то наврали, кого-то больно ударили на Бородинском поле? Или нет, или он обнуляется?

Прот. Максим Первозванский

— Почему обнуляется? Нет — это он же. Это он же, этот же человек. Если он что-то там нехорошее сделал — украл чужой штык, — естественно, он покается в этом на исповеди. Вы знаете, я опять позволю себе сумничать — эта идея не то что она моя или наша, или еще что-то. На мой взгляд, — правда, я не занимался серьезным исследованием по этой теме, — но я с этим столкнулся впервые, когда читал про Толкина и Льюиса, всю их историю с отношением к мифам, к истинным мифам, вообще к мифологическому сознанию. Для них это было реальное открытие, потому что это были люди индустриальной эпохи. Вот что такой миф — как некий текст, как некий нарратив, некий рассказ. Неважно, истинный он или ложный, это басня или что-то такое, или это истинный миф о Христе, истинный рассказ о Христе, — который оказывается тем, исходя из чего ты живешь. Который побуждает тебя в каким-то оценкам, к какому-то образу жизни, образу мысли, еще что-то. То есть мне кажется, что они это начали понимать на своих «Инклингах» или как они тогда назывались. 
Эта интереснейшая тема была продолжена ныне покойным Евгением Андреевич Авдеенко, который в православной школе изучал греческую мифологию зачем-то. Когда вдруг оказывается, что есть разные способы говорить о большом и о главном. Это правда чуть-чуть про другое, но вот современный именно молодой человек (не побоимся его так классифицировать), для него это совершенно органично. Для нас — кому-то это может быть понятно, кому-то непонятно, кто-то так живет, кто-то так жить не может, для него это просто какая-то шизофрения или еще что-то. Но вот молодые люди так спокойно живут. Вы знаете, у меня детей много, поэтому есть о чем поговорить. Есть у меня сын, сейчас он увлекся вселенной «Marvelд» — это всякие железные человеки, бэтмены и прочая история. И он мне рассказывает про тамошних богов, а это типа скандинавские какие-то. Я говорю: «Но у скандинавских богов там же всё по-другому. Тор это не тот, что Тор Marvel». Он говорит: «Да это неважно, пап. Ты смотри — они там то-то, то-то...» То есть некий рассказ, есть некая история, рассказанная, например, в фильмах серии «Marvel», и говоря об этом, у него в душе формируются какие-то сложные конструкции, в том числе и нравственные, которые позволяют мне... Мне очень сложно в это вникать, я все-таки старый, вот про настоящих скандинавских богов я могу поговорить, а вот в «Marvel» я не очень въезжаю — я прямо чувствую свою старость...

Л. Горская

— Как скрип?

Прот. Максим Первозванский

— Да, скрип. Для меня это слишком новое — в чем мне предстоит разобраться: чем отличается Рагнарёк в этой вселенной от другой вселенной. Но чтобы с ним говорить, я должен это понять. И тогда мы сможем с ним говорить на одном языке, хотя это не значит, что нам с ним не о чем поговорить и в других темах тоже. И это он не реконструктор — он просто кино смотрит или на форумах сидит, что-то там читает. Какие-то ролики на «Ютьюбе» они тоже там обсуждают. Но для него это так же живо, как для меня в свое время, когда в середине 90-х годов я написал в «Фоме» про Толкина — «Толкин — современная христианская сказка для взрослых». Для тогдашнего православного сознания это было взрывом — как можно читать Толкина? Или «Гарри Поттера»? Что там христианского в «Гарри Поттере»? Сейчас уже понятно, что там много всего христианского. При этом старое сознание, оно просто констатировало: а, «Гарри Поттер» — это про колдунов, школа колдунов. А Гэндальф кто? Конечно, колдун, — фу, какая гадость. Как может православный человек рассматривать колдуна, как главного героя?

Л. Горская

— Как эпицентр добра.

Прот. Максим Первозванский

— Как эпицентр добра — что за чушь! Это ломает всю нашу картину мира, где колдуны — это те, кто связаны с бесами. В том-то вся и фишка, что в мире Толкина колдуны с бесами не связаны. И там они вообще не колдуны — это так перевели для русского языка, там название для этого специальное другое есть. Поэтому в этом вся сложность обращения к молодежи — мы ему говорим: «Ты знаешь, колдун — это...» Это я про старое еще, про Толкина. А сейчас это всё ушло еще на десять шагов вперед. И если ты не понимаешь того языка, не можешь с ним говорить на языке той вселенной, в которой он сейчас именно в тот момент, у тебя ничего не получится — ты с ним будешь говорить на разных языках. Хотя чем больше языков ты знаешь, тем богаче твоя матрица. Именно не умом знаешь, а умеешь почувствовать.

Л. Горская

— Я сейчас очень глупой себя почувствовала, я с этим посижу настроением. Я хочу вас спросить: какая целевая аудитория журнала «Наследник онлайн»? Как вы себе ее представляете и что вы про нее знаете?

Н. Зырянова

— Ну, я думаю, что это та самая молодежь от 15 до 35, с которой мы разговариваем.

Прот. Максим Первозванский

— Это сложный вопрос, правда, сложный. Именно потому, что мы все очень разные. Наташа начала с того, что сказала о том, что молодежь не любит себя называть «молодежью». Они очень разные. Нас и бабушки читают, и мамы многодетные читают...

Л. Горская

— А что их объединяет?

Прот. Максим Первозванский

— А вот находят они что-то интересное. Знаете, мы 20 лет существуем. И этот вопрос: кто наша целевая аудитория? — мы с периодичностью раз в полгода ставим и так на него, что называется, профессионально не ответили. Я могу написать текст сегодня для (условно) студентов семинарии, а завтра я же напишу текст для фанатов «Спартака». То есть каждый конкретный текст, безусловно, он не будет интересен всем. Хотя, мне кажется, в период нашего расцвета, где-то в середине нулевых, мы умудрялись создавать такой журнал, который самые разные люди прочитывали от корки до корки. Если это не иллюзия. Наташа, скажи, что я неправ.

Н. Зырянова

— Как нам говорили, девушки читали одну часть нашего журнала, а молодые люди другую часть нашего журнала.

Л. Горская

— Прямо как «Война и мир».

Н. Зырянова

— Да, примерно так. Ну, не так, чтобы это была первая половина и вторая половина, а так, через статью. Но свое находили и те и другие. Возрастная категория, как мы считаем, у нас довольно широкая. Почему читают? Потому что все наши статьи, большинство из них, если они не аналитические какие-то — они идут с грифом «прожито». То есть это личное, глубоко пережитое, чем человек делится. Поскольку у нас и пишущая аудитория тоже довольно широкая, то мы довольно широкий спектр тем берем.

Прот. Максим Первозванский

— Это был наш принцип — мы прямо это обсудили и решили, что если мы что-то публикуем, на нем должен этот условный гриф «прожито» стоять. Если человек просто абстрактно теоретизирует или морализаторствует или еще что-то, и видно из текста, что человек сам этим не переболел, то этот текст к нам не попадает. Ну, разве что случайно пропустим.

Л. Горская

— По недосмотру.

Прот. Максим Первозванский

— Да. А так, особенно в последнее время, когда нам пришлось сократить количество публикуемых материалов по организационно-финансовым причинам, мы еще строже пытаемся к этому относиться, чтобы меньше было такого непрожитого. А часто молодые авторы обижаются на нас, потому что люди что-то такое напишут — антисектантское такое, правильное...

Н. Зырянова

— Теоретическое.

Прот. Максим Первозванский

— А видно, что не от своего опыта человек пишет. А нам это очень важно. И поэтому, конечно, тексты и находят своего читателя, потому что это экзистенциальное сопереживание где-то там в душе — да, он это прожил, проболел, продумал, промыслил. И поэтому наши авторы, иногда впадающие в кризис внутренний, они вдруг перестают писать. Человек писал, писал, назывался золотое перо «Наследника», а потом даже не исписался, а перестал писать. Потому что вот надо же, чем ты болеешь — а тут ты или не можешь об этом написать или не знаешь, как написать...

Л. Горская

— Я напоминаю нашим радиослушателям, что в эфире радио «Вера» программа «Светлый вечер». Оставайтесь с нами, мы вернемся через минуту.

Л. Горская

— «Светлый вечер» в эфире радио «Вера». Здесь с вами в студии Лиза Горская. Протоиерей Максим Первозванский, клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор молодежного портала «Наследник онлайн» (www.naslednick.online); Наталья Зырянова, литературный редактор журнала, портала «Наследник онлайн». И мы — о чем мы говорим? Мы говорим о языке, о смысле, о молодежи. У меня такой вопрос возник, пока я вас слушала. Вы говорите о том, что опыт — рассказ человека, который понимает, о чем он говорит — очень востребован сейчас. Я тоже это замечала. Самый живой интерес и большие форматы сейчас воспринимаются зрителем, слушателем, читателем, по моим личным наблюдениям, именно в случае, когда человеку есть что сказать. А почему? Это как-то связано с тем, что между поколениями опыт сейчас передается не так, как раньше? Просто мало кто его получает внутри семьи, так, как его получали 150 лет назад? Чего нам не хватает, что все так стремятся именно к этому?

Прот. Максим Первозванский

— Мне кажется, что просто цена слова резко уменьшилась — абстрактного слова. Вы знаете, есть такое «правило шести абзацев» — что дальше шестого абзаца человек не читает. На мой взгляд, сейчас дальше третьего абзаца мало кто читает. Но при этом существуют и лонгриды. Даже если мы посмотрим интернет, сегмент блогеров — есть целый ряд блогеров, которые публикуют лонгриды, причем с периодичностью один или два раза в месяц. Они собирают колоссальную аудиторию. Там может быть и 20, и 50 тысяч знаков в тексте, и без картинок, и довольно сложным языком. А аудиторию собирают — и не то что они интеллектуалов собирают, а в том числе молодежную и часто необразованную аудиторию. Потому что им реально есть, что сказать, они реально через себя что-то пропустили. Даже совсем ныне популярные «Как я живу в Европе», в Германии, например. Какой-нибудь блог возьмем. И если человек там описывает, как он по местным ресторанчикам ходит, он, конечно, тоже свою аудиторию соберет. Но если человек что-то там переживает, если он приехал отсюда туда и описывает свои переживания и свое реальное вживание в другое общество или еще во что-то — это гораздо большую аудиторию собирает. И это именно лонгрид может быть, а не то что «сегодняшнее меню ресторана такого-то», «а там такие-то шмотки продаются» или еще что-то.

Л. Горская

— Мы можем это назвать глубиной?

Прот. Максим Первозванский

—Да, конечно, — глубиной, честностью, искренностью и ценой собственно слова. Потому что одно дело — ты воздух трясешь, а другое дело — ты говоришь то, за что ты отвечаешь. Как это у пацанов: «Ты за базар отвечаешь?» Вот человек, который отвечает за то, что он сказал, он может это подтвердить жизнью. Именно поэтому — если сейчас не про абстрактное слово, а про проповедь говорить — где большее доверие? Собственно, так всегда было: одно дело — ты просто говоришь, как надо, а другое дело — ты живешь так. Поэтому лучшая проповедь часто бывает проповедь не словом, а проповедь жизнью. Мне кажется, что это из той же оперы, из той же серии — когда люди могут еще и доверять сказанному.

Н. Зырянова

— Я согласна с батюшкой, мне кажется, что сейчас большой дефицит искренности, глубокой искренности. То есть вроде бы все открытые, все пишут о себе в блогах, в видеоблогах — можно подумать, что у человека душа нараспашку. На самом деле, нет. Вот вы спросили, чем отчаются тексты молодых авторов. Они отличаются глубокой закрытостью. То есть ребята готовы философствовать бесконечно и рассуждать о том, как оно было бы правильно. При этом что-то свое принести в эту историю, которую они пытаются рассказать, они не готовы — они не готовы открыть себя настолько, чтобы стать интересными читателю. И когда их об этом просишь: «Немного откройся, немного добавь своих переживаний, своих эмоций, чтобы тебе поверили, чтобы тебя захотели читать, стань немного понятнее», — это так трудно.

Л. Горская

— А почему?

Н. Зырянова

— Я думаю, что, наверное, болезненно, страшно — страшно открыться, страшно обнажиться неизвестно перед кем. Даже те, кто ведут блоги, они обнажаются ровно настолько, насколько они могут себе позволить. Кто-то больше, кто-то меньше.

Прот. Максим Первозванский

— Наташа отвечает за слова — она подготовила не одно поколение молодых журналистов. У нас регулярно, как минимум раз в год проходит школа, и сейчас проходит, и будет еще два набора. Это не в порядке рекламы, а просто чтобы понимать, что человек понимает, что говорит. Мы работаем постоянно с молодыми людьми, которые хотят работать в журналистике не только у нас, а вообще. И поэтому через нее эти люди постоянно, постоянно, постоянно идут — те, кто хочет научиться писать. Те, кто хочет научиться снимать, те, кто хочет научиться обращаться к другим людям посредством разного рода СМИ.

Н. Зырянова

— Причем приходят с явной такой заявкой. Спрашиваешь: «Вы зачем пришли?» — «Я хочу научиться писать». Ладно, с этим понятно. «Я хочу быть видеоблогером». Отлично. Когда человека просишь снять видеоролик, он в этом ролике максимально абстрагируется. То есть он готов рассказывать о чем угодно, о ком угодно — вот он я в кадре, но своего ничего я привнести не готов. Но это проходит — это проходит с опытом, с положительным опытом...

Прот. Максим Первозванский

— Мне кажется, с обретением внутренней свободы — у молодого человека тоже есть с этим проблемы. Внешней свободы много, а... Мне знаете, что кажется? Могу сказать, что мне кажется. (Смеется.)

Л. Горская

— Давайте.

прот. Максим Первозванский

— Когда мы говорим про молодежь — где она, какая она? — мне кажется, что молодой человек начинается тогда, когда он обретает внешнюю свободу и заканчивается, когда, наконец, обретает внутреннюю. Это почти афоризм, можно даже где-то записать или запомнить, что это сказал отец Максим Первозванский. Молодой человек начинается в подростковом возрасте тогда, когда он вдруг решает, что он свободен, что он может не послушаться, что он может... Вот мой сын 14-летний сегодня взял и школу прогулял. То есть я его из дома-то выгнал, но через 2 часа он пришел назад: «Папа, прости, я до школы не дошел». — «А почему?» — «Ну, я не захотел». То есть вот такая явная демонстрация внешней свободы — готовности поступать так, как он считает нужным. Но при этом в этом нет ни капли свободы внутренней. Пока. Он только вступил — он еще вчера был ребенком. За последний год он вырос на 10 сантиметров и у него начали прорезаться усы. Всё, он вошел в эту категорию — он теперь доказывает свою свободу. Обретет ли он ее вообще или когда, к какому возрасту, он сумеет обрести внутреннюю свободу — вот тогда, мне кажется, он вырастет и перестанет относиться к категории этой самой молодежи. Это я так сумничал, простите.

Л. Горская

— А я записываю. (Смеются.) А еще хотела своими наблюдениями поделиться относительно молодых людей, которые стремятся стать журналистами. Мне иногда попадаются какие-то практиканты и так далее. И я поражаюсь обилием штампов, которыми они готовы делиться с аудиторией. Причем штампы все такие старые-старые, как вот передовица газеты «Правда», которую никто из них не застал — вот это для меня всегда удивительно. «Семимильными шагами повышается рождаемость в Тверской области...»

Прот. Максим Первозванский

— Мне кажется, что это нормально. С чего начинает обучение юный или молодой художник? Он повторяет работы старых мастеров.

Н. Зырянова

— Коряво.

Прот. Максим Первозванский

— Коряво, но повторяет. Он рисует эту голову или пирамиду, призму какую-нибудь. Собственно, то же самое происходит при любом постижении мастерства — ты берешь готовые образцы (можно назвать их не очень приятным словом «штамп») и пытаешься из них каким-то образом слепить что-то.

Н. Зырянова

— Это такие точки опоры, видимо, для них, с которыми им не так страшно.

Прот. Максим Первозванский

— Да. Меня это не сильно пугает. То есть мне кажется, что это признак совершенствования в профессии. Потому что если ты вдруг решишь, что ты можешь рисовать сам, не повторяя старых мастеров — ну, мы видели, что из этого получается. Ничего хорошего из этого не получается.

Н. Зырянова

— Еще по поводу открытости и закрытости. Я думаю, что вот эту открытость они оставляют до того момента, когда они достигнут определенного мастерства — и тогда будет не страшно начать самовыражаться. Они смогут тогда подобрать слова, подобрать соответствующую картинку, которая позволит выразить то, что в глубине души плещется. И тогда они будут услышаны — тогда они будут поняты именно в том виде, в каком они себе это представляют. То, что у них внутри, тогда можно будет выпустить красиво.

Л. Горская

— Так интересно — мы с вами начали говорить о языке для молодежи, а сейчас говорим уже о языке молодежи — как научиться вообще говорить и реализовать себя.

Н. Зырянова

— Этому действительно надо учиться, то есть это такое мастерство...

Прот. Максим Первозванский

— Вы затронули такую страшную тему, как образование. Потому что система образования тоже радикально поменялась. И здесь невозможно, когда мы говорим о языке для молодежи, не поговорить об этом хотя бы полслова. Знаете, старое образование, которое считалось образованием на протяжении последних столетий, если не тысячелетий, можно охарактеризовать одной простой формулой: умение читать и создавать сложные тексты. То есть начиналось, конечно, с умения читать сложные тексты. Сначала, конечно, простые тексты: «мама мыла раму». Читать...

Л. Горская

— И понимать.

Прот. Максим Первозванский

— Да, и понимать. А потом создавать сложные тексты. Сейчас с этим всё совсем плохо в нашей системе образования. Поэтому молодые люди, которые пытаются сами что-то говорить, для них (не дай Бог мне кого-то обидеть) те же сочинения, которые писались, начиная со средней школы... Они сейчас тоже пишутся в школе, дети у меня в школе учатся, я понимаю, что их заставляют писать сочинения, еще что-то. Но мне кажется, что все равно проблем с этим сегодня гораздо больше, потому что и язык стал гораздо более дробным, клиповым, сленговым. Фразы сложные реже встретишь, все эти сложноподчиненные предложения с оборотами. Молодежь говорит проще, а раз говорит проще, то... Ой, я сейчас договорюсь, лучше не надо. А значит, и думает проще.

Л. Горская

— Но это же связано.

Прот. Максим Первозванский

— Я думаю, как бы мне кого-нибудь не обидеть и не выступить таким брюзжащим стариком, который говорит: «А-а-а, не умеете вы, молодежь сложно говорить, и мыслишки-то ваши короткие».

Л. Горская

— И прямые.

Прот. Максим Первозванский

— И прямые, да. Конечно, всё немного сложней — они действительно по-другому мыслят. Почему я и говорю, что с изменением системы образования совсем не значит, что они будут глупее, чем предыдущее поколение. Они просто действительно думают по-другому — они идут, видимо, не через текст, как шли предыдущие поколения, не через понимание сложных текстов. Гораздо больше визуального. Я уж не знаю, как нейрофизиологи нам, может быть, расскажут, какие области в мозге человека по-другому задействованы оказываются, какие нейронные связи там устанавливаются и почему эти люди будут мыслить совсем по-другому через пару-тройку поколений.

Н. Зырянова

— По поводу текстов, по поводу того, что гораздо больше в жизни визуальной информации, я конечно, соглашусь. Но по поводу текстов. Сейчас дочь готовится к ЕГЭ по литературе. И когда я вижу эти задания, которые они делают и те сочинения, которые они пишут, как они их разбирают и какой там анализ, по три афоризма на каждое мини-сочинение, то я понимаю, что я не бы сдала экзамен. Мы на первом курсе Литинститута не проходили того, что они сейчас проходят при подготовке к ЕГЭ вот именно по литературе. Мне кажется, они просто могут уже выходить критиками профессиональными. То есть мозг прокачивается какими-то такими вещами — они ищут логику там, где мы ее не искали.

Прот. Максим Первозванский

— Я на днях разговаривал с преподавателем физики по поводу современного образования. Он мне, вот как ты сейчас, Наташа, рассказала про ЕГЭ по литературе, он мне рассказал, что при подготовке к ЕГЭ по физике они решают не менее сложные задачи, а может быть, и более сложные, чем они решали 20 лет назад в советской школе. Но при этом они вообще не занимаются литературой, если они готовятся к ЕГЭ по физике. А твоя дочь, которая готовится к ЕГЭ по литературе, она не занимается ни физикой, ни химией, ни чем-то еще. Для нее это всё побоку.

Н. Зырянова

— Ну, тут уже специализация идет в старших классах.

Прот. Максим Первозванский

— В 11-м классе идет достаточно четкая специализация, когда остальные предметы, кроме тех, которые ты будешь сдавать, можно на них почти не обращать внимания.

Н. Зырянова

— Я это говорю к теме простых мыслей, которые мы можем предположить в голове у молодежи — мне кажется, они совсем не простые. Нет, конечно, есть те, у кого они совсем простые, а есть очень сложно построенные мысленные конструкции. Даже те же подростки, они иногда такие вещи обсуждают просто поразительные. И главное, они это обсуждают с живейшим интересом, который мы уже, наверное, утратили. То есть нам интересно слушать, интересно смотреть, как у них при этом горят глаза, когда они на какие-то философские космические темы рассуждают. То есть они очень умные, мозги у них очень прокачанные у большинства. Другое дело, что, может быть, их никто не учит анализу. И в тот момент, когда они попадают в это поле выборов бесконечных жизненных — вот они школу заканчивают, они должны выбрать, куда поступить. А прежде чем выбрать, куда поступить, они уже должны понять, кем они будут работать. А как отвечать на эти вопросы, вот этого...

Прот. Максим Первозванский

— Да нет, в том-то все и дело. Мы сейчас возвращаемся к той теме, о которой мы в начале передачи говорили. Что если 30 или 50 лет назад существовала некая единая картинка того, как устроена жизнь, она могла быть разной — в Советском Союзе она была не такой, как в Европе и не такой, как в Соединенных Штатах Америки и не такой, как где-нибудь в Турции, но картинка была цельная. Ты мог выбирать, ты уже был достаточно свободен, ты не был человеком традиционного общества. Но общество модерна подразумевало цельную картинку. Сейчас этой цельной картинки нету. Сейчас одни и те же явления можно разбирать с самых разных точек зрения. И в этом, мне кажется, сложность для современного молодого человека. Я вот тоже смотрю по тем юным и молодым ребятам, которые сейчас в студенческом или предстуденческом возрасте, послестуденческом — у них очень сложно, потому что нет единой картинки, нет единых принципов, исходя из которых ты можешь сделать однозначные выборы. Как следствие — ты не понимаешь, что ты хочешь? Как правильно поступить?

Н. Зырянова

— Еще страшно делать выбор, потому что это как бы навсегда — и вот это «навсегда» их страшно пугает: сейчас я выберу, и это как минимум надолго.

Прот. Максим Первозванский

— Мне кажется, этого у них гораздо меньше, чем у нас.

Л. Горская

— Я тут тоже хотела свои 5 копеек вставить.

Прот. Максим Первозванский

— Мы выбирали профессию и много чего «навсегда», а у них все-таки есть понимание, что ты запросто в течение жизни даже не то что сможешь, а обязан будешь поменять всё это не один раз.

Н. Зырянова

— Я об этом говорила с ними, и это то, что их пугает. Даже эти ближайшие 4 года учебы, когда они поступили — и это уже страшно, это уже много, это уже целый кусок жизни. Они говорили о том, что да, страх такой есть. Они этого боятся, — что что-то придется выбрать навсегда, при том, что понимают, что каждые 2-3 года могут поменять работу, можно уйти в другую сферу, можно освоить всё, что хочешь.

Прот. Максим Первозванский

— Даже армии они не очень боятся. У меня есть довольно много знакомых, которые год или два отучились, они говорят: «Ну, ничего, пойду послужу, потом вернусь, подумаю, что буду делать, потому что то, что в институте преподают, мне не нравится». И вообще, эта другая динамичность. Сейчас одна моя прихожанка, молодая совсем, она оканчивает университет — 5 лет полных она отучилась и поняла, что она не хочет работать по специальности, которую получила, на которую всячески стремилась попасть и всё такое прочее. Причем училась с интересом. К счастью, на последних курсах она много практиковалась по выбранной специальности и поняла — не моё. Для родителей — это проста катастрофа: «Как же так, как это может быть, ты не понимаешь, надо дальше. Ты столько времени потратила». А для нее легко: «Да нет, у меня сейчас другие планы. И вообще, я не хочу жить в Москве».

Л. Горская

— Это смелый очень поступок.

Прот. Максим Первозванский

— Она говорит: «Я хочу жить в Сочи — там климат совсем другой. И я уже знаю, кем я там буду работать». Я не буду сейчас уточнять, но в сфере, далекой от высшего образования, вполне допустимой с христианской точки зрения. Но для родителей это катастрофа. То есть ребенок, который поступил в престижный вуз, отучился 5 лет и...

Л. Горская

— Стал инструктором по сноуборду?

Прот. Максим Первозванский

— Ну, она не хочет стать инструктором по сноуборду, но в общем, близко к тому. Здесь она должна была стать врачом. И надо было учиться дальше, потому что это только первый этап — первые 5 или 6 лет, еще надо 3. Она говорит: «Я больше не хочу». То есть для человека это совершенно спокойно — изменить всё: место жительства, и работу, профессию, пока семьи нет.

Н. Зырянова

— Это нормально.

Прот. Максим Первозванский

— Я говорю: «Ты жалеешь о том, что ты отучилась?» — «Нет, конечно». То есть это понимание — на самом деле, это уже внутренняя свобода, это уже значит, что человек почти перестал быть молодым с точки зрения моей классификации.

Л. Горская

— Я напоминаю нашим радиослушателям, что в эфире радио «Вера» программа «Светлый вечер». У нас в гостях: протоиерей Максим Первозванский, клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор молодежного портала «Наследник онлайн» (www.naslednick.online); и Наталья Зырянова, литературный редактор журнала «Наследник», «Наследник онлайн».

Прот. Максим Первозванский

— Можно и так и так. Мы уже второй год в виде журнала в бумажном варианте выходим от случая к случаю, только на уровне спецвыпусков. А большой проект «Наследник онлайн» — интернет-портал, за который мы получили церковные и государственные всякие поощрения и награды, является, собственно, основным видом деятельности нашей редакции. Редакция-то та же самая, но от бумаги мы вынуждены были уйти. Наверное, это даже хорошо. Потому что молодежь гнездится больше в интернете, чем...

Л. Горская

— И роится, гнездится.

Прот. Максим Первозванский

— Кучкуется, тусуется.

Н. Зырянова

— Мы стали более динамичными.

Прот. Максим Первозванский

— Да, и количество материалов резко возросло. То есть мы реально получили возможность быть гибче и лучше. Хотя нам говорили об этом давно. Но всегда очень тяжело отказаться от того, что у тебя есть — то, что можно взять в руки. Только по таким внешним вынужденным причинам мы были вынуждены перестроиться окончательно.

Л. Горская

— Я вообще журналы не выкидываю, храню на даче все. Вдруг пригодятся.

Прот. Максим Первозванский

— Конечно. Все подшивки, всё это там у меня есть. Чего только нету — и советские журналы, «Наука и жизнь», «Юный натуралист»...

Л. Горская

— «Новый мир».

Прот. Максим Первозванский

— Нет, «Новый мир» я не храню, представляете? А вот «Наука и жизнь» и «Юный натуралист» храню.

Л. Горская

— Тема, которую мы сегодня затронули, я думаю, многим интересна. Вы говорили о молодых людях, которые хотят стать журналистами, блогерами, публицистами — в общем, хотят делиться своим уникальным контентом с аудиторией, если так широко формулировать.

Прот. Максим Первозванский

— Красиво.

Л. Горская

— И я сетовала на то, что у многих из них язык преисполнен штампами. И это меня как-то ужасало, а теперь после разговора с вами не ужасает. Вы сказали, что ориентиры на то, что уже сделано, на какие-то признанные эталоны, этот ориентир — одна из точек опоры для человека, который ищет свой стиль и чему-то учится.

Прот. Максим Первозванский

— Вообще, это форма обучения традиционная всяким разным вещам — и то, что руками делается, и то, что мозгами делается. Вообще, это совершено нормально. Если мы посмотрим на молодых проповедников, студентов семинарии — как они учатся проповедовать? Они смотрят какие-то образцы, и по сути дела, повторяют. Это так интересно бывает. Интонационно, стилистически — о, а это вот владыка Тихон.

Л. Горская

— Узнаю.

Прот. Максим Первозванский

— Узнаваем в этом молодом человеке. Это же здорово! Здорово, когда есть какие-то авторитеты, с которых ты пытаешься, пока ты молод, себе рисовать.

Л. Горская

— А какие еще точки опоры с вашей точки зрения неплохо бы иметь человеку, который учится выражать себя?

Прот. Максим Первозванский

— Я про проблемы могу рассказать молодого человека.

Л. Горская

— Давайте.

Прот. Максим Первозванский

— Проблему, которая раздражает меня жутко и в которую я сам регулярно попадал, будучи молодым человеком и, наверное, до сих пор попадаю. То есть когда ты начинаешь говорить уверенно и четко по каким-то проблемам, в которых сам не очень хорошо разбираешься. Это вообще общая беда современной журналистики — те самые «диванные» эксперты и всё прочее...

Л. Горская

— Это современного мира беда.

Н. Зырянова

— Ты уже научился разговаривать красиво...

Прот. Максим Первозванский

— Когда слова правильные — это даже не «диванная» аналитика, я только к слову об этом сказал. Просто ты уже слова нужные освоил, ты полторы книжки прочитал, или даже не книжки — несколько видеоклипов на эту тему посмотрел и уже пошел какую-то идею проповедовать. И в этой твоей проповеди, не в смысле религиозной, а в обращении к народу прямо зияют дыры твоего непонимания. Когда ты составляешь этот текст или этот ролик таким образом, что зритель видит, что ты в тему-то не въезжаешь. То есть ты замахнулся на гораздо большее. С другой стороны, как преподаватель, я могу сказать, что это нормально.

Л. Горская

— Я даже полезла в интернет смотреть, как правильно называется эффект Даннинга — Крюгера — «метакогнитивное искажение, которое заключается в том, что люди, имеющие низкий уровень квалификации, делают ошибочные выводы, принимают неудачные решения». И то, что вы сказали тоже: «И при этом неспособны осознавать свои ошибки в силу низкого уровня своей квалификации»

Прот. Максим Первозванский

— Да, это есть и это реально раздражает. Но опять-таки, если я на это смотрю не как читатель, не как потребитель контента, а если я на это смотрю как преподаватель, то в этом нет ничего страшного, потому что человек... Ну, вы знаете, как есть индукция, дедукция, Шерлок Холмс и прочее. То есть человек замахивается на большое какое-то обобщение — да, у него не хватает квалификации для того, чтобы соответствующие вещи правильно выразить. Если он через какое-то время — допустим, пару раз чего-то такое сказал, выступил, — и осознает. И это является для него источником роста, желанием углубиться в тему, разобраться в материале, скорректировать себя как-то, — то это нормально. Это вообще даже здорово. Это такой рваный темп — то ты копаешься, то ты обобщаешь, то ты опять копаешься, индукция сменяется дедукцией и всё такое прочее. А есть много людей, которые, к сожалению, не углубляются, а им нравится — им нравится это нести, им нравится форма, им нравится свое место, неважно где: перед телекамерой или...

Л. Горская

— На табуретке.

Прот. Максим Первозванский

— Ему нравится вещать. К слову сказать, меня и в современной молодежной, в том числе и в православной работе, правда, может быть, я старый стал — иногда так крючит от некоторой формы подачи современными молодыми людьми...

Л. Горская

— Я тут с вами только соглашусь — в том смысле, что меня тоже крючит порой.

Прот. Максим Первозванский

— Именно в силу того, что человек явно не понимает, о чем он говорит. Вот не понимает.

Л. Горская

— Умничает он.

Прот. Максим Первозванский

— Наверное, да. Можно так это сказать.

Л. Горская

— Если старым нашим языком говорить.

Прот. Максим Первозванский

— Ну, вот мы сейчас тут умничаем.

Л. Горская

— Да конечно. Но нам-то можно, а им нельзя, молодежь потому что. (Смеются.) Какие еще проблемы? Или краеугольный камень, точки опоры. У кого, если не у вас, спрашивать?

Н. Зырянова

— Какие проблемы у молодежи, или какие у них проблемы с самовыражением?

Л. Горская

— С самовыражением.

Н. Зырянова

— У журналистов, блогеров? Ну, какие у них проблемы? У них проблемы возраста — какие-то вещи они, может быть, еще не понимают, не догоняют, не допрожили, не начали еще проживать. А говорить об этом хочется, планку эту хочется высоко поднимать. Как отец Максим сказал, кто-то потом до нее дотягивается, кто-то не дотягивается, кто-то пытается дотянуться. Но если есть движение в этом, если они пытаются, — то всё нормально, всё остальное придет.

Прот. Максим Первозванский

— У них есть максимализм юношеский — то, чего нет у нас: мы уже битые, тертые. Мы уже знаем, о чем говорить нельзя, о чем нужно говорить осторожно, какие темы надо обходить. И когда они, например, с этим сталкиваются, даже в нашей церковной журналистике. Мы же понимаем — мы свободные люди в свободной стране, но есть целый ряд абсолютно табуированных в нашем православной медиапространстве тем, сейчас не будем уточнять, чего и каких. Но когда они говорят: «А я хотел бы вот об этом написать». А я ему, как главный редактор, говорю: «Знаешь, мы не будем об этом писать, это вне рамок нашей редакционной политики». — «Почему? Вы же нам только что говорили, отец Максим, об искренности, о том о сём». — «Ну, не будем». Вот этот момент тоже для них важный, мне кажется, когда ты понимаешь, что информация сама по себе, что любой текст не существует сам по себе — он существует в громадном широком контексте. 
И мы с вами это дружно проходили в те же самые 90-е, когда какие-то вещи очень активно разрушались журналистами: «Ну как же это — вот то-то и то-то», а потом выяснялось, что вместе с водой выплеснули и ребенка. И мы уже следим за этим — а какой эффект это произведет? А будет ли от этого польза? Я говорил, говорил, и понял наконец, о чем хотел сказать. Понимание того, что такое правда, что такое искренность — оно у молодых людей, конечно, отличается от понимания правды в изложении людей среднего возраста. Потому что для молодого человека любая информация, которая — так оно и было — значит, оно правда. А мы-то понимаем, что Хам видел своего отца голым, и бесы свидетельствовали об Иисусе, что он Христос. А Он им почему-то запрещал говорить правду — наверное, потому что это была неправда?

Л. Горская

— А Хам почему-то зря сказал.

Прот. Максим Первозванский

— Да, а Хам зря это сказал про отца и почему-то в своих детях был проклят. То есть оказывается, что правда — это не просто вот то, что было, а правда — это нечто более сложное. И постижение того, что такое на самом деле есть правда и где тут лицемерие, а где мы трусим и молчим, потому что это выглядит иногда именно так. Я, например, считаю, что нужно молчать о чем-то просто потому, что ничего хорошего из этого не получится — не для меня лично, я не за себя боюсь. А вообще — ни для кого ничего хорошего не будет, если мы о чем-то таком напишем. А для молодого человека это может быть проявлением моей трусости как редактора или еще чего-то. То есть вот этот конфликт поколенческий...

Н. Зырянова

— Разочарование в журналистике, в православной журналистике.

Прот. Максим Первозванский

— Разочарование или в Православии, или еще в чем-то. Это обычный такой кризис не только для православных, но вообще для молодых людей. Знаете, как Черчилль в свое время написал: «Если ты в молодости не был революционером, значит, у тебя нет сердца. А если ты в старости или в зрелом возрасте не был консерватором, значит, у тебя нет ума». И вот этот конфликт: у них есть сердце, а у нас — не то что он у нас есть, мы претендуем на то, что у нас есть ум. А для молодежи консерватизм — это не очень интересная вещь, им, конечно, хочется если не на улицу, на площадь — сейчас я таких что-то не очень часто встречаю, которым надо революцию какую-то реальную...

Л. Горская

— Но новаторство.

Прот. Максим Первозванский

— Да, что-то такое новаторское.

Н. Зырянова

— На улицу, на площадь немногие, но с другой стороны, молодежь очень склонна поддерживать тех, кто вышел на улицу, на площадь, и что-то там от властей схлопотал. И вот тех, кто схлопотал — это предмет такой искренней горячей поддержки тех, кто вроде бы не с ними, не в их рядах, они к ним не относятся, но они очень глубоко сочувствуют тому, что тех не приняли, не поддержали.

Л. Горская

— Пострадавшим.

Н. Зырянова

— Да. В сетях такая горячая поддержка идет.

Л. Горская

— Но это небезразличие, с другой стороны.

Н. Зырянова

— Да. При этом они могут совершенно не разделять идей, не относиться к этой...

Прот. Максим Первозванский

— Мне кажется, это та самая поддержка внешней свободы, о которой мы говорили. Внешняя свобода — это очень большая ценность. Она и для нас-то, не сильно молодых, большая ценность, а уж для молодых и подавно.

Л. Горская

— Представляете, время программы закончилось.

Прот. Максим Первозванский

— Не очень представляю — мне кажется, мы только начали.

Л. Горская

— Давайте, может быть, повторим ваш замечательный афоризм, родившийся во время программы — про молодежь. Мне очень понравилось определение. Забыли?

Прот. Максим Первозванский

— Нет, я помню.

Л. Горская

— Что такое молодежь?

Прот. Максим Первозванский

— Мне кажется, что молодой человек начинается тогда, когда он обретает внешнюю свободу или начинает пытаться ее обрести, а заканчивается тогда, когда обретает свободу внутреннюю.

Л. Горская

— Отец Максим Первозванский.

Прот. Максим Первозванский

— Лиза Горская и Наталья Зырянова. (Смеются.)

Л. Горская

— В эфире радио «Вера» была программа «Светлый вечер». Всего доброго.

Прот. Максим Первозванский

— До свидания.

Н. Зырянова

— До свидания.